Она любила лето

;Нессены;

Жил на свете один причудливый народец. Звали их нессенами, или зиморожденными, потому что, во-первых, рождались они всегда зимой, во-вторых – потому что любили только зиму, и ни одно время года больше. Они были очень степенными маленькими людьми, поэтому прочие жители леса говорили, что кровь у них замерзла в жилах и что они никогда не волнуются по пустякам. Непоседливыми их тоже нельзя было назвать. Зато очень уж легко они выходили из себя, и еще никого, кроме самих себя, не любили, поэтому также говорили, что в сердце у них – одни метели.
Впрочем, и у этого народца имелись свои увлечения: они катались на коньках, рассказывали лучшие в мире сказки и лучше прочих готовили чай. Деревни их, невысокие деревянные домики, всегда заметенные снегом и с горящими медовым светом окнами, стояли обычно по обе стороны у какого-нибудь замерзшего ручья, чтобы можно было покататься на коньках и полюбоваться на блестящие сосульки. С приходом весны нессены спускались в свои кладовые и ложились спать, просыпая целый год и просыпаясь только в конце ноября. Стоит сказать, что народ этот не был особо любознательным, потому мало интересовался тем, что происходит весной. А еще спать они любили больше всего на свете.
Так и жили зиморожденные, не зная ни о весне, ни о лете, и твердо верили, что ничего лучше зимы быть не может. Вот и все, что вам следовало бы знать об этом народце, если вообще следовало что-то о них знать.

           ;;;;;;;;;;   
Ранним мартом одна семья нессенов надолго задержалась, уходя в спячку, и одна из многочисленных дочерей этого семейства, Вилья, пошла прогуляться на коньках по ручью. Но лед на нем уже тронулся, и поэтому юная нессенка, связав коньки между собой шнурками и вскинув их на плечо, отправилась гулять пешком. Она поднялась по покрытому сосновыми иголками холму, из-под которого бил ручей, миновала последние залежи смерзшегося в холодную корочку снега и оказалась на верхушке прогретого солнцем холма. Тут Вилья широко открыла глаза, потому что снега здесь почти не было, зато из-под земли пробивались дивные маленькие подснежники с темно-зелеными листочками и серовато-белыми лепестками, а внутри они золотились, как густой мед, который добавляли в чай нессены. Вилья никогда не видела такого яркого зеленого цвета и даже не догадывалась, что апрельская листва куда зеленее. На цыпочках, толком не зная, живое это существо, вроде снегиря, или неживой предмет, как бабушкин гобелен, Вилья подобралась к цветку и легонько тронула его рукой. В то же мгновение цветок колыхнулся, осыпая серебристую и золотую пыльцу, и Вилья испуганно отскочила. Блестящая пыль осталась на подоле ее коричневого суконного платья, и она решила, что это выглядит красиво. Полюбовавшись, Вилья решила, что если существо такое красиво, то и опасным оно быть не может, и на этот раз оказалась права. Хотя, стоит сказать по правде, обычно все происходит как раз наоборот, и самые красивые вещи ранят больнее других.
Пока Вилья, еще толком не решившая, живое существо подснежник или не живое, гладила его бархатистые холодные лепестки, ее увидел вышедший прогуляться цветочный альв. Он был очень тонок, весь в зеленом и желтом, и родился в семье, где все, кроме него, поздно вставали. Вот и сейчас он рано вышел на прогулку и пошел смотреть на самые первые в этом году подснежники. Теперь же у его любимого цветка замерло нечто страшное и рогатое (а все нессены обладали очень красивыми темными рогами) и теперь прикасалось к нему длинной и белой рукой. Цветочный альв испугался и начал подкрадываться к ней. Слишком увлеченная подснежником, Вилья не заметила его, и когда он приветливо кашлянул прямо по другую сторону цветка, нессенка вздрогнула и подняла на альва большие глаза под густыми темными бровями. «Ну и филин», - подумал альв, учтиво снимая высокую конусную шляпку и кланяясь.
- Добрый день! – сказал он. – С весной вас!
- С весной?.. – удивленно спросила Вилья. – Ах, не подскажите ли вы, что это за существо? И еще – скажите, пожалуйста! – живое оно или нет?
- Это? – удивленно спросил альв, несколько раздосадованный тем, что Вилья не спросила ни его имени, ни поздравила его ответно. – Это подснежник. Он – живой, но не так, как вы или я. Он – цветок.
- Цветок, - задумчиво проронила Вилья. Потом посмотрела на цветочного альва и рассмеялась. – Какой вы маленький! Еще и без рогов!
На самом деле, наш альв вовсе не был таким уж маленьким, равно как и Вилья – особенно высокой.  Просто зиморожденные всегда вырастали выше и крепче других существ, хотя и они вряд ли могли бы дотянуться макушкой до наших коленей – только разве что рогами… Впрочем, увидев досаду на лице альва, Вилья виновато потупилась и добавила:
- Впрочем, уверена, рога бы вам совершенно не подошли, зато ваш колпачок крайне мил, - зиморожденные имели славу очень ворчливых, злых и равнодушных существ, и к тому же упрямство и надменность были у них в почете. Каждая юная леди воспитывала в себе эти качества, чтобы понравится будущему мужу. Вилья поступала так же, и потому ее считали крайне интересной и сильной личностью, но сама нессенка с той же охотой вела бы себя приветливо и мило. – И цвета вашей одежды… они такие яркие! Никогда не видела ничего подобного.
- Благодарю, - еще раз поклонился цветочный альв и попытался взглянуть на Вилью сверху вниз, но при всей его гордости ему этого не удалось, ведь даже кончик его высокого колпака едва доставал до ее плеча.  – У вас же очень красивое лицо.
Он не соврал, но Вилья не обратила на это внимания, поскольку в их племени было привычным называть красивой даже самую ужасную с лица нессенну, несмотря на то что она могла быть рябой и толстой, как отъевшийся к зиме бобер.
- Меня зовут…  - почти представился альв. А потом подумал, что с такой гордой и высокой дамой нужно держаться очень солидно, и поэтому степенно соврал: - Летний Принц! Я пробуждаюсь первым из своего народа и иду осматривать свои владения: этот лес, эти и другие цветы и тот замечательный ручей…
- О, дорогой Принц, неужели цветы бывают и другими, не такими, как эти? – прервала его Вилья, толком не зная, кто такой принц, ведь в ее землях процветал капитализм и самым главным считался самый богатый.
- Конечно! – важно кивнул цветочный альв. – Если мы подождем немного, их появится больше… Сперва проклюнется первая трава, самая зеленая на свете, потом поднимут головки сиреневые соцветия клевера, желтые и белые одуванчики, похожие на крохотные солнышки и первые снежинки. Но все это ерунда, самое-самое происходит, когда начинается лето!
- Лето?.. – шепотом спросила очарованная рассказом альва Вилья.
- Как, ты не знаешь, что такое лето? – удивился Летний Принц. Вилья растерянно кивнула. Тогда альв дрогнувшим голосом спросил: - И ты никогда-никогда не видела нежных звездочек цикория, не ела алой земляники и не валялась в накошенной к осени золотой траве?
Вилья уронила голову на грудь.
- Но ведь в этом году ты увидишь? Лето будет совсем скоро, минует только три месяца, только отцветет сирень, и оно начнется, самое прекрасное, что может быть на свете!
Вилья горестно вздохнула и сказала, что уже сегодня спустится вместе с семьей под землю и не выйдет до самого ноября, когда выпадет первый снег и старый мудрый Нессен не почувствует его своими старыми мудрыми костями. Летний Принц ужаснулся. Ему стало ужасно жаль нессенку, и он принялся рассказывать ей о лете. Очень скоро, только закрыв глаза, Вилья представляла никогда не виденные ей зеленые холмы с яркими пятнами растений и ягод, зеленые озера и голубые моря, а еще низкое небо с синими звездами и пестрых бабочек, похожих на ожившие цветы. Она глядела на цветочного альва – красивого, смешного и смеющегося, и ей казалось, что все летние жители выглядят и ведут себя именно так, и она непременно решила стать похожей на них.
Вилья думала о прелестных летних деньках, о летнем шуме, совершенно невозможном в молчаливой зиме, и ее сердце сладко ныло в предвкушении.

                ;;;;;;;;;;
- Где же ты была, Вилья? – без любопытства спросила старшая сестра Вильи, Нилья, коренастая и рябая лицом нессенка, считающаяся ужасно благородной и почитаемой среди зиморожденных. Дело было в том, что она смеялась очень редко, а если смеялась, то только презрительно, ни с кем не дружила и ко всему относилась скептически, а еще была ужасно домовитой и экономной.
Вилья посмотрела на сестру заволоченными мечтательной дымкой глазами и не утерпела, рассказав ей и про подъем на гору, и про прекрасные серебристые цветы, и про маленького Летнего Принца…
- Замечательно, - ответила Нилья и понесла большую крынку с медом, купленную у Бобра, в кладовую.
Вилья растерянно и немного обиженно глядела ей вслед, удивленная тем, что сестре не было интересно послушать о прекрасной летней поре и что интересовали ее только какие-то глупости. Вилья горестно вздохнула и побрела к соседнему домику, где жили ее ближайшие друзья, Торра и Тольг, сестра с братом. Они были из тех юных нессенов, что пренебрегали сном в зимнюю пору и вместо этого собирались у кого-нибудь на чердаке, рассаживались вкруг камина и рассказывали друг другу сочиненные ими самими сказки, пели песни и украдкой поглядывали в снежную темную ночь, на небо, ужасно высокое и полное мириадами крохотных колючих звезд.
«Уж они-то меня поймут, и, может быть, я уговорю их не ложиться спать, а пойти встречать лето с народом Летнего Принца...», - мечтала Вилья, пока что боящаяся уходить одной. Торра и Тольг стояли у самой кромки бурлящий реки и кидали в нее гальку, соревнуясь, кто докинет дальше. На сердце у Вильи стало тепло, ведь так по-детски проводящие время нессены просто не могли быть такими черствыми и скучными, как Нилья. Она, приподняв подол и весело прыгая с камня на камень, оказалась рядом с ними.
- Доброе утро! – радостно поприветствовала их Вилья. А потом подумала и добавила: - С весной вас!
Торра и Тольг поглядели на нее хмурыми, блестящими глазами на очень красивых лицах и холодно кивнули. Не то чтобы когда-то они вели себя по-другому, но Вилье стало очень обидно. Ведь Летний Принц вел себя совсем по-другому…
- Вы не поверите, где я была, – загадочно произнесла Вилья. Тогда Торра и Тольг поглядели на нее с интересом, и она, удовлетворенная их вниманием, обо всем им рассказала.
- Ерунда, - презрительно поморщился Тольг. – Тебе соврали, а ты, как дурочка, рада ему верить.
- А он был симпатичным? – деловито осведомилась Торра.
- Я не знаю… – озадачилась Вилья, думавшая совсем не об этом. – Не обратила внимания.
- Неудивительно, ведь ты ведешь себя так странно, - уронила Торра. – Раньше ты была лучше. И умнее, как мне кажется.
Они продолжили кидать свои камешки, а Вилья, расстроенная едва ли не до слез, побрела прочь, к перекинутой через ручей веревочной лестнице. Деревня нессенов раскинулась по обеим сторонам ручья, и при холоде зиморожденные легко ходили друг к другу по льду. Теперь запоздавшим приходилось перебираться по лесенкам, и взрослые нессенны страшно охали и подобострастно визжали, хотя ни капельки на самом деле не боялись.  Вилья тоже не боялась и беспечно брела по мостику, даже не прикасаясь к бортикам. Она была так занята своей печалью и мечтами о лете, что совершенно не заметила большой волны, покачнувшей лесенку и опрокинувшей с нее Вилью.
Она не вскрикнула, потому что не испугалась, а удивилась, и только поэтому не захлебнулась. Вода закружила ее, начала подкидывать на высоких волнах, и чей-то звонкий голос дрожал вокруг, будто говорили волны (а так оно почти и было), и Вилье отчего-то стало смешно, хотя было ужасно холодно. Она засмеялась – и волны захихикали тоже. Скоро они мягко вынесли ее на берег, и из воды показалось хорошенькое, только немного синее и фиолетовое лицо. Вилья любопытно глянула на него и приветливо, но неловко, потому что не привыкла улыбаться, улыбнулась.
- Скажите, пожалуйста, вы – из народа Летнего Принца? – вежливо спросила Вилья.
- Не знаю такого и не признаю никаких королей над собой, - надменно ответило лицо. Вилья присмотрелась, и поняла, что лицо девичье и очень симпатичное, а волосы, его обрамляющие, превращались в бурные воды. Речная дева вдруг покраснела и застенчиво глянула на Вилью. – Прошу прощение, наверное, я очень глупо хихикала?
- Разве это плохо? – вежливо спросила Вилья.
- У вас, у нессенов – да, - досадливо вздохнула речная дева.
- Думаю, смех плох только тогда, когда кому-то невесело, - успокоила новую знакомую Вилья. – Мы же смеялись вместе, и это звучало замечательно. Надеюсь, я говорю не самовлюбленно?..
Они очень мило побеседовали, и Вилья смогла поделиться с кем-то своими впечатлениями о лете, а речная дева, представившаяся Ундиной, терпеливо ее выслушала и никого за это время не упрекнула, что ужасно понравилось Вилье. Но в конце она заметила:
- Это замечательно, что ты любишь лето, ведь я не люблю ничего и никого, и это так печально, - Ундина горестно вздохнула. – Зимой мне тесно и душно, а летом в меня вечно падает всякая гадость и каждая лесная зверюшка торопится вырвать клок моих волос и напиться им. А те, кто со мной играют и купаются в моих владениях, потом уходят и часто никогда не возвращаются.

               

                ;;;;;;;;;;
- Ужас! Что с тобой стало, Вилья! – сокрушалась матушка, очень полная, краснощекая нессенна Талья, поправляя на Вилье толстое стеганое одеяло. Кроватка для каждой нессенки находилась в холодном и узком алькове в земляной стене. На каждой стене по два углубления, а подходящего для этого стен в комнате насчитывалось три. Следовательно, для дочерей нессена Вилля (именно в честь него была названа Вилья) имелось шесть кроваток, и как раз столько дочерей у него было: Нилья, Вилья, Тилья, Роггена и Роггуна (близняшки) и крошка Лилья. Несмотря на то, что Вилья жила с ними всеми под одной крышей, ей казалось, что хорошо она знала только двух своих сестер. Безумно любимую родителями и вообще всеми Нилью, которая казалась идеальной нессенкой, и Лилью, неугомонную и очень веселую, за что ее никто, в том числе и Вилья, не любил.
Теперь Вилье казалось, что младшая – самая хорошая из всех, и она уж точно поняла бы ее... Но Лилья  рано заснула, выпив теплого молока, и с ней не получилось поговорить. Вилья загрустила, и поэтому не смогла заснуть сразу, со всеми, а потом стало так темно и тихо, что заснуть стало невозможно. Вилья долго ворочалась с боку на бок, ей то хотелось пить, то размять ноги, и сон не шел. Наверное, каждый знает, что вот так вертеться в кровати, не имея возможности ни встать, ни включить света – просто ужасно! И тем более, если тебе нужно вытерпеть не одну ночь, а целую весну, и лето, и осень…
 Иногда Вилья засыпала и видела сны про летние ночи, серебрящийся под луной папоротник и маленьких цветочных альвиек, наигрывающих на флейтах и скачущих по листьям лопуха. Вилья тянула руки вверх, к таким низким и ярким звездам, похожим на светлячков из рассказов Летнего Принца, но упиралась ладошками в холодный мокрый потолок и просыпалась. Она вновь начинала вертеться и вздыхать, ей было душно и скучно, но встать она не могла: внизу спала Нилья, а она бы непременно посмотрела на сестру укоризненным взглядом и сказала бы, что раньше Вилья была лучше и почтеннее.
Однажды Вилья не вытерпела, скинула одеяло и свесила ноги со своего алькова. Она долго сидела так, не в силах набраться храбрости, но потом подумала о цветущих зеленых лугах и о том, как тошно лежать вот так в узком тесном алькове почти целый год и томиться. «Как в гробу!», - пылко подумала Вилья и спрыгнула. Ноги в шерстяных колючих носках опустились на пушистый ковер совсем бесшумно, и никто, даже подозрительная и внимательная Нилья, не проснулся. Вилья была в одной сорочке, и поэтому она стащила с кровати свое одеяло и стремглав выбежала из сырой, темной и холодной кладовки. Мимо комнаты, где спали братья, мимо комнаты мамы и папы, под конец – мимо комнаты бабушки Таллуны, матери Тальи.
Вилья долго пыталась поднять тяжелую дверь, отделяющую кладовку от всего дома. Обычно ее выходили отворять отец и старший брать Вильи Вилльриг (что означало «Старший сын Вилля»), и они вместе упирались своими широкими плечами в дверь и ломали запечатавшую ее смолу под дружные аплодисменты семьи. Вилья тоже хлопала, потому что так было положено, хотя думала, что сдвинуть дверь сможет каждый. Просто почему-то положено было, что ее должны были сдвигать именно старшие нессены, и потому младшие нессены, нессенки и нессенны делали вид, что им это не под силу.
Вилья долго пыталась поднять дверь, но она уже очень долго не ела и только встала, и поэтому была слабой. В конце концов она села на земляную ступеньку и заплакала. Она даже не подумала о том, что никогда не плакала до этого: даже когда ее дядя Вуугг провалился в полынью и утонул. Ведь плакать было так позорно, а теперь она разревелась над простой неподдающейся дверью… На самом деле, Вилья плакала вовсе не от этого. На самом деле очень редко нессенки (да и другие нессены) плачут над какими-то фактически случающимися вещами. Вилья плакала из-за того, что даже дверь не поддавалась, а если она не может справиться с куском дерева и слоем смолы, то разве же хватит у нее духу уйти когда-нибудь навстречу лету?..
Вилья наплакалась, и ей стало легче. Слезы вымывали из нессенов всю решительность и тушили, как вода огонь, печаль, гнев и страх, потому что именно для этого они и существуют. То есть, если нессен заплачет, значит, он признает, что в нем есть и решительность, и огонь, а это никак нельзя было допустить. Во всяком случае, если вы имеете дело с почтенным благородным нессеном, таким как Нилья или Тольг.
Утерев слезы краем одеяла, Вилья резко встала и очень сильно ударилась плечами о дверь. Что-то жутко громко хрустнуло, и нессенка решила, что это ее плечи, которые к том же сильно болели. Ей стало ужасно страшно, ведь она не знала, как объяснить почтительной матушке, почему она бродит где-то в коридоре, когда должна была бы лежать в кровати, и как смеет ломать себе что-то, когда у них столько интересных дел и совсем нет охоты тратить деньги на лекаря?..
Но потом Вилья попробовала шевельнуть руками, и ей это удалось. Тогда она аккуратно двинула плечами, и хотя они все-таки побаливали, сломанными вовсе не были. Вилья быстро обернулась и уставилась на крышку люка. Сквозь разлом в смоле бил слабый сероватый свет!..
Она открыла дверь! Сама открыла дверь!
На улице творилось Нечто Невообразимое, и Вилье даже показалось, что лес горит. Желтые и алые деревья вздымали к небесам что-то огромное, пышное и трепещущее, земля под ногами желтела и шевелилась, как будто короткие волосы под ветром, и воздух казался пахучим. Вилья стояла, растерянная и несколько озадаченная. Она ожидала зеленых холмов и бабочек, а ее встретило Нечто Невообразимое. Не такое, как лето, но все же красивое, новое и волнующее.
Недолго думая, Вилья поспешила подняться на холм над ручьем, поглядеть, не найдется ли там Летнего Принца и подснежников. Но по дороге она услышала чей-то горестный плач и замерла, мгновенно прислушавшись. Порядочный нессен никогда не должен спешить кого-то утешить или спасти, только если несчастный сам не просит о помощи, но Вилья давно уже перестала быть порядочной нессенкой, и ее это радовало.
Подобрав подол сорочки левой рукой, правой она покрепче прижала одеяло под горлом и так начала спуск к реке, ступая по желтым, коричневым и бардовым листьям. Она узнала их, потому что в конце ноября находилось множество их полупрозрачных скелетиков, и ими часто украшались стены в домах нессенов.
Ундина сидела на берегу, и Вилья смогла разглядеть ее спину, которую до этого ни разу не видела. Волосы речная дева сложила на одном плече, и те бурливым потоком впадали в реку, где превращались в пенные волны. Ундина плакала, и хотя Вилья знала, что та большая мастерица придумывать  себе беды, нессенке стало жаль старую знакомую (ведь со дня их встречи наверняка прошло полгода!).
- Доброе утро, дорогая Ундина, - сказала Вилья, присаживаясь на мокрые листья и опуская босые ноги, все в прилипших листочках, в холодную кусачую воду. – Ты не против?
- Нет, но мне так плохо, что ты вряд ли захочешь меня слушать, - вздохнула Ундина, вытирая слезы. – Никто никогда никого не хочет слушать… Ох, погоди-ка, да ведь еще нет зимы! Что ты здесь делаешь?
- Я сбежала из дома, - гордо сказала Вилья. Потом она, изрядно привирая (но не стоит ее ругать, ведь если бы мы рассказывали одну правду, все было бы куда скучнее), подробно описала свое томленье в кладовке, свои красивые сны и то, как сложно ей было решиться слезть с кровати. Потом она, опустив, что слабовольно расплакалась, поделилась своей героической борьбой со склеенной смолой дверью, которую могли открыть только отец и старший брат.  Затем она с замиранием сердца, сбивчивым шепотом поведала о безумно красивом мире вокруг, но когда дошла до плача Ундины, спохватилась и сильно покраснела. – Я пришла, чтобы выслушать тебя. А вместо этого…
- Ничего страшного, - отмахнулся Ундина. Хотя она все еще была печальна, это не помешало ей внимательно и не перебивая выслушать Вилью. Нессенка еще не знала, но такой собеседник – ужасно редкий и самый лучший тип собеседников.
- Ты выслушала меня, теперь я выслушаю тебя, - решительно сказала Вилья, и Ундина коротко объяснила, что печалит ее скорое наступление зимы.
- Сейчас середина октября, а в середине ноября я замерзаю, и мне уже не выйти из-под слоя льда. А под ним так тесно, и темно, и иногда мне кажется, что я задыхаюсь, - прошептала Ундина, и у Вильи сжалось сердце, потому что нечто очень похожее она ощущала сама.
- Как только ты замерзнешь, я сделаю полынью прямо здесь, под этим торчащим сучком, и буду навещать тебя, чтобы тебе не было одиноко.
Ундина не поверила, но кивнула, потому что была очень вежливой ундиной, а когда ты вежливый, нельзя уличать собеседника во лжи, нельзя разочаровывать его в нем самом и ни в коем случае нельзя говорить о себе больше, чем о персоне собеседника.
Вилья вежливо откланялась и пошла дальше, на холм, где хотела найти своего Летнего Принца, о котором у нее остались самые теплые воспоминания, но ей встретился только еж, которого нессенка сперва жутко испугалась, а потом с умилением принялась чесать ему брюшко и приговаривать, какой он славный.
- Барышня, - добродушно сказал Еж. – Вы нессенна?
- Нет, - покачала головой Вилья. – Я – нессенка.
- А в чем разница? – удивленно спросил Еж, переворачиваясь на другой бок и подставляя Вилье левую половину живота.
- Нессенна – это когда вышла замуж, стала уважаемой и нужной, а нессенка – это когда живешь ни для чего и ни про что, тратя свою жизнь только на себя. Нессенкой быть не так почетно, как нессенной.
- Ааа, - протянул Еж, хотя вряд ли был согласен с таким укладом, где жить для себя – непочетно, ведь он-то был убежденным холостяком. – Но что же вы делаете в лесу осенью? Моя матушка говорила мне, что вы выходите на землю только зимой.
- Да, - гордо ответила Вилья. – Но я – смутьянка, и мне хочется увидеть лето.
- Лето наступит только после зимы и весны, - покачал головой Еж и доверительно добавил: - Мой народ предпочитает спать всю зиму, чтобы лето наступало поскорее. Советую и вам.
- Как же можно пропускать зиму? – ужаснулась Вилья. – Коньки, и первый прелестный пушистый снежок, и вечера у камина, когда можно закутаться в свитер и шарф, а воздух будет напоен запахом мандаринов, которые достают из кладовок мамы? Нет, это просто ужасно – проспать всю зиму!
- И это мне говорит та, что ни разу не видела лета? – обиженно фыркнул Еж, перевернулся на лапки и засеменил в лес, крайне недовольный тем, что нессенка смеет сомневаться в мудрости его народа. Так и закончилась дружба Ежа и Вильи. Правда, напоследок он сжалился над несмышленой нессенкой и добавил:
- Шла бы ты домой, барышня. Здесь ходит Охотник, и он не будет прочь тобой поживиться или отдать тебя своим детенышам, а это даже хуже.
- А кто такой Охотник? – крикнула вслед ему Вилья, но Еж не ответил и скрылся в пушистом белом тумане.
Оставшись одна, Вилья вдруг ощутила холод, голод и страшную сонливость. Чуть пошатываясь, он добрела до дома, совсем забыв попрощаться с Ундиной, торопливо прижала дверь люка, чтобы разлом в смоле не проглядывался так сильно, и забралась в кровать. Теперь она заснула мгновенно, как всегда бывает, если ты немного походишь во время бессонницы, и даже если ей что-то приснилось, к концу ноября она ничегошеньки не помнила.

                ;;;;;;;;;;
- Кто же мог выломать нашу дверь? – причитали проснувшиеся нассены из рода Вилля. Особенно раздосадовано выглядел сам старый Вилль, и Вилье было ужасно жалко его. – Неужели в наш дом забрались воры? Или это сделало какое-то чудовище сверху?
Вилье стало совестно. Она чувствовала себя страшно неловко и сильно нервничала, а когда родные смогли установить, что дверь выламывали изнутри, она набралась смелости и сама призналась в своем проступке. Тогда вся ее семья, целых одиннадцать высоких рогатых нессенов, поглядели на нее большими удивленными глазами. Потом глаза прищурились и стали сердитыми. Ох, сколько всего они наговорили бедной Вилье…
Ее заперли на верхнем этаже до конца декабря, но матушка смилостивилась и позволила ей выходить к завтракам, ужинам и обедам. Но Вилье ужасно нужно было наружу. Ведь где-то там, подо льдом ее ждала Ундина и наверняка страшно страдала. Вилья не столько переживала за речную девушку, сколько за крепость своего слова и то, как неприятно будет, если Ундина в ней разочаруется. Нессенка долго томилась взаперти, но в один прекрасный день, прямо так, без шубы, выскочила из окна на скат крыши и кувыркнулась прямо в высокий мягкий сугроб. Колючий снег попал за шиворот, платье мгновенно промокло, но Вилья вдруг поняла, что успела соскучиться по зиме, пока гуляла по этим же местам ранней весной и осенью. Снег казался безумно красивым, лед так и манил к себе, а колющий мороз казался удивительно приятным.
Украдкой пробравшись в маленький сарай за домом, Вилья достала бур для льда и свои коньки. Она натянула их на совершенно мокрые чулки, и они облепили ногу как вторая кожа. Нессенка немного постояла на льду, привыкая, а потом стрелой метнулась к холмику, из-под которого бил ручей. Раньше она всегда каталась степенно, изредка выделывали заумные финты, чтобы впечатлить Торру и Тольга, но теперь она кружилась, вертелась, смеялась и размахивала руками. Нессены косились на нее, фыркали, а некоторые возмущенно произносили:
- Сумасшедшая!..
Наконец Вилья добралась до того места, где обещала сделать полынью для Ундины. Нессенка изрядно замерзла, ее немножечко трясло, но ей казалось, что это от радости. Опустившись на колени, она начала бурить полынью, думая о том, какая она хорошая нессенка.
- Ундина! Ундина! – тихонько позвала в темную зеленую воду Вилья. Вскоре оттуда на нессенку посмотрело удивленное зеленоватое лицо, и через мгновение на льду рядом с Вильей сидела совершенно растерянная Ундина. – Прости меня, я должна была прийти раньше, но меня наказали.
- Ты вся мокрая, - укоризненно качнула головой Ундина. Они недолго проговорили, но вскоре Вилья совсем замерзла и поспешила домой. Она вернула бур на место, так же как и коньки, и забралась в комнату обратно по скату крыши. Торопливо переодевшись, нессенка стала грустно глядеть в окно. И как раз вовремя! Скоро в комнату заглянула Нилья и обвела все внимательным взглядом.
- Вилья! – возмущенно вскрикнула старшая нессенка. У Вильи сжалось сердце. – Ты же вся горишь!
Оказалось, что Вилья действительно простудилась на реке. Но никто из знакомых ее не видел, а сплетники не отважились говорить о таком странном явление, как пляшущая на льду нессенка. Вилью уложили в кровать, одели в самую колючую одежду, жарко натопили камин и принесли большую кружку с малиновым чаем. «Приятно болеть», - подумала про себя Вилья и украдкой улыбнулась в кружку. Ей было тепло и хорошо, и сестры постоянно ходили навещать ее. К концу декабря она поправилась, и мудрая Талья, решив, что захворала Вилья именно оттого, что ее не выпускали на улицу, вернула дочери свободу.
Вилья вышла в шубе и на коньках и заставила себя степенно скользить от одного берега до другого, хоть это и было ужасно скучно. Но прежде, чем она добралась до Ундины, ей повстречались Торра и Тольг. Вилья радостно улыбнулась им:
- Здравствуйте! – но ее улыбка быстро померкла.
Тольг сухо кивнул ей, а Торра быстро развернулась на своих коньках и заскользила прочь. Вилья опустила голову и едва не расплакалась. Как так?!
- Ведь я стала куда добрее, - раздосадовано объяснялась нессенка с Ундиной. – Я могу о стольких вещах им теперь рассказать, я могу помочь им смеяться так же просто, как смеюсь я, почему же они теперь избегают меня?
Ундина досадливо качнула головой, не зная ответа. Они сидели плечом к плечу, и на коленях у Вильи стоял ящичек с глазированными пряниками и мандаринами, которые пачкали руки нессенки и Ундины в желтый. Особенно пострадали ноготки, которыми они разрывали пахучие шкурки. Уголки губ чуть щипали, но все равно было ужасно вкусно.
- Как это странно, - уже тихо сказала Вилья. – Я была гордой и сердитой, и меня все любили. Но ведь это – плохо, правда?
- Нет на свете плохих или хороших вещей, - мудро заметила Ундина.
- Но они-то теперь считают меня плохой, - Вилья вздохнула. – Хотя я вроде бы стала хорошей. Или, наверное, я не права и стала плохой? Иначе не объяснить.
Ундина опять промолчала, ведь она была не просто вежливой – она была замечательной, и она знала, что нельзя другу, который тебя не разочаровал, мешать разбираться в самом себе.

                ;;;;;;;;;;
Семья старого Вилля вновь задерживалась. Несмотря на то, что повсюду уже звенела капель, благородные и почтенные нессены сновали по чердакам, кладовкам и сараям, стучали в двери соседей и искали одну из своих многочисленных дочерей, нессенку Вилью.
Вилья тем временем, опустив ноги в холодную бурливую воду, беседовала с Ундиной на противоположном берегу. Под рукой у нее висела перекинутая через плечо большая сумка, на голове лежал зеленый охотничий берет отца, увенчанный большим фазаньим пером, длиной, наверное, с треть самой Вильи.  Ей было горестно оставлять коньки дома, но уж слишком тяжело оказалось их нести, да и, к тому же, где они могли пригодиться ей летом?
- И что же, ты уходишь? – спросила Ундина.
- Да, - уверенно кивнула Вилья. -  Здесь меня не понимают, не любят и делать нечего.
Ундина вздохнула еще раз, но не стала упоминать о себе. Так они попрощались.




 ;Кукла старой ведьмы ;

Вокруг звонко пела весеннюю песню капель, лежал черно-белыми пористыми пластами заледеневший снег и чирикали первые весенние пташки. Вилья уверенно перебиралась через скользкие овраги и бурливые ручьи, приветливо здороваясь с обитавшими в них ундинами, и постоянно останавливалась, освобождая свои волосы, цепляющиеся за ветви. Вилья примерно понимала, что лето – это не какое-то место, и чтобы оно наступило, не нужно никогда идти, стоит только подождать. Однако ноги сами несли ее в новые места, еще невиданные, и сердце подсказывало, что шаги отмеряют минуты почти так же хорошо, как стрелка часов.
Наконец она притомилась и уселась на горбатую сухую ветку, бережно ощупывая свои волосы. Тут же досадливо прищелкнула языком – они совершенно спутались и в них застряли веточки и сухие листья. Она долго разбирала их на пряди, доставая всякую лесную шелуху и распутывая узелки, и совсем не заметила, как на полянку вышли двое сидхе, юноша и девочка. Юноша обладал прекрасными серебряными волосами, гордостью своего племени, ясными зелеными глазами и длинными стройными ногами. Девочка рядом с ними не могла похвастаться ничем особенным, кроме как тем, что она крайне разумно прибрала свои серо-русые локоны в жиденькую куцую косицу, чтобы в ней не путались листья и веточки.
- Здравствуйте, - почтительно качнула головой Вилья, когда брат с сестрой – а это были брат с сестрой – проходили мимо нее.
Среброволосый поклонился, а девочка присела в книксене и завистливо вздохнула:
- Какая вы красивая!
- Вы тоже, - ответила Вилья, хотя вовсе не находила малышку-сидхе красивой.
- Ах, если бы! – всплеснула руками сестра-сидхе. – Я знаю, что я некрасива, и поэтому никто, кроме моего брата, со мной не играет. Но сейчас мы с ним идем к старой колдунье в самой глубине леса, и она-то уж точно поможет мне.
Потом девочка немного помолчала и добавила:
- Какие у тебя волосы! Ни разу не видела, чтобы кто-то в лесу носил такие длинные волосы распущенными.
- Знаете, это правда несколько неудобно, - доверительно сообщила Вилья, и малышка-сидхе тут же подскочила к ней и предложила собрать пышную гриву в косу. Вилья не знала, как это, ибо у нессенов ничего подобного не принято, но кивнула, не желая расстраивать малышку. Тем временем с ней заговорил брат-сидхе:
- Не приложу ума, что с ней делать! Я бы ни за что не позволил ей идти к колдунье в глубине леса, но я опрометчиво дал ей обещание и теперь не могу его нарушить!
- Как вы благородны, - удивленно откликнулась Вилья, куда больше следя за своей новой прической. Она ощупывала косу, взвешивала ее на руке и удивленно поводила головой. – Ты непременно должна научить меня делать так же!
- Легко, - довольно откликнулась малышка-сидхе, потому что ее похвалили и потому что она оказалась в чем-то лучше красавицы-нессенки. – Кстати, меня зовут Лана, а это мой брат – Ланселот. Как зовут тебя?
- Вилья, - еще раз качнула головой нессенка. – Я хочу увидеть лето, но не знаю, куда пойти, чтобы скоротать время.
- Может, пойдешь с нами? – спросила Лана, и Вилья робко кивнула в ответ. Ланселот хотел возразить, ибо считал это предприятие очень опасным, но он был слишком благороден и добр, чтобы прогнать Вилью.
Теперь Вилья, Ланселот и Лана шли по лесу, и вместе с сумерками сгущались заросли боярышника и шиповника; становились выше и толще деревья, а земля утопала в первом темно-зеленом сухом мху, оставшемся еще с прошлого года. Лана очень боялась, Ланселот волновался, а Вилья чувствовала себя весьма уютно, привычная к долгой зимней ночи. Когда стало почти совсем темно, из-за норы в корнях старого разлапистого дуба появилось сморщенное лицо – это была ведьма, которую все звали Старая Тоггуника.
- Вижу-вижу! – прошмакала она, глядя на испуганных путешественников. – Что вы забыли у дверей бедной Старой Тоггуники?
- Здравствуйте, лучезарная Тоггуника, - поклонилась Вилья, припомнив, как надо было снискать расположения старых ворчливых нессенн. – Мы пришли к вам как к самой мудрой женщине всего Леса!
- Проходите, - довольно подбоченилась польщенная Тоггуника. – На земле правды немного!
Первой в темный лаз скользнула Вилья, хотя и поежилась, припомнив мрак долгой бессонной ночи в родной кладовке. За ней ловко спрыгнул Ланселот с Ланой на руках, ведь он испугался, как бы та не навернулась на крутых ступенях, вырубленных в узких ненадежных корнях. Они оказались в темноте, подсвеченной зеленым пламенем под кипящим котлом и лиловыми огоньками грязных бутылей на многочисленных земляных полках. Под ногами звонко и гулко подрагивал пол, сделанный из панциря огромной улитки, а с потолка свисал бледный гриб на тонкой ножке, от которого исходило слабое голубое свечение.
- Как ужасно! – шепнул, прижимая к груди руки, Ланселот.
- Дорогая, любезная, прекрасная Тоггуника! – быстро смекнув, как надо обращаться к ведьме, взмолилась Лана. – Я так несчастна!
- Что же с тобой, дитя? – прищурила поддернутый бельмом глаз Старая Тоггуника.
- Я некрасива, и это так удручает! Я не могу весело прыгать с подружками через костер, потому что боюсь, что кто-то увидит мои кривые тоненькие ножки! Я боюсь улыбаться, потому что так покажу свои крупные желтые зубы, которые никак не желают становиться белыми, сколько их не чисти! Мне не сделать красивой прически, ведь мои волосы такие ломкие и жидкие… Дорогая, любезная, прекрасная Тоггуника, сделай меня красавицей! Ведь ты такая могущественная, ты не можешь этого не суметь!
- Если бы я могла, дитя! – досадливо всплеснула руками ведьма.  – Если бы я могла, разве же я ходила бы с этой гадкой красной мордой, бельмом на глазу и короткими толстыми ножками?.. 
- Так значит, нам соврали о вашем могуществе? – удрученно спросила Вилья, тут же заговорщицки подмигивая едва не плачущей Лане. – И вы вовсе не такая умелая, как мы думали? Как жаль!..
- Попридержи язык, милочка! – возмутилась ведьма, уязвленная тем, что в ней посмели усомниться. – Я не могу сделать ее красивой, ведь этому не учат таких злых колдуний, как я. Зато я знаю другое заклятие…
- Почему же вы не испробовали его на себе? – спросил мудрый Ланселот, которому очень не нравились ведьма, ее пещера и ложь нессенки и малышки-сидхе.
- Это заклятие обращает живого в куклу, способную двигаться, говорить и плясать по зеленым лугам, смеяться звонким смехом и петь чудесные песни, - Лана восторженно вздохнула, представляя, как встретят ее былые подруги. – Но оно отбирает у него все чувства: он не чувствует голода, жажды, желания сна.
- Да ведь так же ты никогда не располнеешь! – удивленно воскликнула Вилья, смущенно глянув на свою талию. У нессенов есть привычка много кушать и полнеть, ведь под тяжелыми зимними шубами это выглядит весьма мило, а еще так меньше мерзнешь. Но глядя на своих новых друзей, очень тоненьких и гибких, Вилья смущалась.
- Как это замечательно!.. – протянула Лана.
- Здесь есть какой-то подвох, - нахмурился Ланселот.
- Конечно, есть, касатики, - прищурилась ведьма. – Ведь кукла не чувствует вкуса, не видит снов и не понимает, как это приятно, когда тебя обнимают. А я слишком люблю сытно покушать, чтобы согласиться на него.
- Не видеть снов… - прошептала Вилья, представив, что каждая ее ночь будет наполнена изнурительным бодрствованием, а жизнь лишится тех небывалых чудес, которые случаются только во снах. А ведь порой они были единственной отрадой – в них так часто появлялся Летний Принц, и лето.
- Не чувствовать тепла объятий, - качнул головой Ланселот, чувственный и добрый молодой человек, который знал, что ничто так не изгоняет горя и не согревает, как теплое дружеское объятие.
  - Никогда! – в один голос воскликнули они и уважительно глянули друг на друга.
- Добрая Тоггуника, что нужно для этого сделать?! – взмолилась Лана под озадаченными взглядами Вильи и Ланселота.
Старая ведьма приоткрыла было рот, чтобы сказать, что совсем ничего, ведь ей следовало всего-то прочесть простенькое заклинание, как она вспомнила о Лисе, обитающей в этом лесу. Она покряхтела, почесала голову рукой. Почему бы не извлечь пользы из блажи этой малышки-сидхе? Ведьма неспешно кивнула:
- Ничего особенного! Всего-то изгнать из моего леса Лису, которая… ммм… своей рыжиной не позволяет заклинанию осуществиться.
Вилья недоверчиво прищурилась, не отыскав связи между рыжим мехом Лисы и заклинанием ведьмы, Ланселот сокрушенно вздохнул, а Лана торопливо заверила:
- Мы прогоним ее, а если будет нужно, то и убьем.
- Лана! – ужаснулся Ланселот.
- Ты же такой храбрый брат, помоги мне, - сделала плаксивое и грустное лицо малышка-сидхе. – Кто же еще мне поможет? Кто же еще настолько силен и благороден, чтобы спасти старушку от кровожадного чудовища и сделать бедную маленькую сидхе красавицей?
- Хорошо, - сокрушенно вздохнул Ланселот. – Вы подождете, госпожа Тоггуника?
- Сколько угодно, - милостиво кивнула ведьма.
Путешественники вышли наверх, в прозрачное весеннее утро, ведь в пещере у ведьмы время шло по-особенному.

               

                ;;;;;;;;;;
- Одумайся! – укоризненно сказала Вилья. – Ведьма сама не захотела использовать на себе это заклятие, значит, и тебе не стоит. Тем более лисы…
- Ты не почувствуешь вкуса сладкой летней росы, не увидишь во сне себя с крыльями бабочки за спиной, не захочешь больше обняться со мной! – взывал к упрямой малышке Ланселот.
- Мне все равно, - серьезно сказала Лана. – Если я не стану красивой – я не стану счастливой.
- Но Лиса ведь ни в чем не виновата, - вновь начала Вилья. – А если она не захочет уходить, вы что же, правда ее убьете?
- К сожалению, - хмуро кивнул Ланселот, ни капли не довольный.
- Ужасно! – Вилья прижала ладошки к щекам и покачала головой. – Я в этом вам не помощник.
И они разошлись с сидхе. Ланселот и Лана углубились в лес, а Вилья, отойдя совсем ненамного, вдруг почувствовала сильную усталость. Она прилегла под большой круглый пенек, подложила под голову свою сумку, укрылась плащом и задремала. Во сне она видела свой дом, заметенный снегом, и рыжие тени, замершие у самого порога: нессены всегда подкармливали зимой лис, а те взамен сторожили их дома от беспечных летних зверюшек. Вилья сама выносила большую крынку с молоком, а Нилья вместе в Вилльриком (что означало «Средний сын Вилля»)  с двух сторон держали в руках огромную корзину, до краев полную объедков с их стола. Лисы благодарно поглядывали на оставшуюся понаблюдать за ними Вилью и были ничуть не против, когда нессенка застенчиво просила: «Можно ли вас погладить или почесать за ушком?».
Вилье было бы ужасно жаль, если бы Ланселоту пришлось убить Лису.
Нессенка проснулась, когда лес зазвенел от испуганного крика. Судя по тому, как звонко и немелодично он прозвучал, кричала Лана. Подскочив и перекинув сумку через плечо, Вилья побежала туда, где затихал крик и тут же нарастал заново. Очень скоро среди голых деревьев с первыми проклюнувшимися зелеными почками, которых Вилья еще не успела заметить, загорелось яркое рыжее пятно. Это была Лиса. Она стояла, низко пригнув голову и  прижав ушки к макушке, и скалила мелкие острые зубы. Перед ней, выставив перед собой тоненькую, как иголка, сабельку, замер Ланселот, а за ним спряталась Лана.
- Госпожа Лиса! – закричала с другой стороны поляны Вилья. – Не трогайте их, пожалуйста!
Лиса фыркнула:
- Он уколол меня своей мерзкой зубочисткой, когда я спала, спрятав носик в хвост. Он заслуживает того, чтобы его съели. А вы, вообще, кто?
- Я – нессенка Вилья из дома старого Вилля, - горестно ответила Вилья, с тревогой глядя на Ланселота.
- Погоди-погоди, дом старого Вилля – это тот, у ручья, с круглым окном на чердаке? – Вилья растерянно кивнула, и в то же мгновение Лиса вытянула передние лапы, а задние оставила на месте, и таким образом поклонилась. – Мое почтение, уважаемая нессенка! Право, не знаю, как не признала тебя, ведь ты так часто выносила мне и моим сестрам крынки с молоком. А еще я помню, как славно ты чесала меня за ушком. Скажи, зачем ты заступаешься за этих невеж?
Вилья честно рассказала Лисе о печали Ланы и о том, какое обещание ей дал Ланселот. А еще о наказе ведьмы и о том, что иного пути нет. Лиса вновь фыркнула:
- Я давно хотела отсюда уйти, ведь эта мерзкая ведьма часто поет противным голоском гадкие песни, а еще из ее норы вечно летит дым и сажа. Хотя я по-прежнему считаю, что этот нахал заслуживает хорошего лисьего укуса, ради тебя я его пощажу. Особенно если ты немного почешешь меня за ушком, - и Вилья охотно зарылась руками в густой пушистый мех Лисы.
  Потом Лиса вильнула хвостом и, красиво переставляя тонкие ножки в черных чулках, убежала прочь. Вилья и Ланселот пожали друг другу руки, и брат-сидхе пообещал больше никогда не поднимать оружия на лис и ежей (Вилья вспомнила о своем октябрьском знакомце). Малышка Лана сперва расплакалась от страха, но затем встряхнулась и первой побежала к дому ведьмы, а Вилья с Ланселотом молча последовали за ней.

               

                ;;;;;;;;;;
- Так-так, - строго оглядела пришедших ведьма. Пока Вилья, Ланселот и Лана носились по лесу, Тоггуника выскребла из своих магических вещей старое зеркало. Она сдула с него пыль, прошмакала беззубым ртом древнее заклинание и все время следила за своими гостями. Она удивилась тому, что Лиса не съела Ланселота (в глубине души ведьма хотела, чтобы это произошло), но в целом осталась довольна. Однако теперь гости предстали перед ней, и пришло время колдовать. Ведьма хрустнула сморщенными темными руками и обернулись к котлу с волшебным варевом. – Вставай, девица, а вы – кыш подальше!
Ланселот тревожно наблюдал за сестрой, Вилья следила за ведьмой с подозрением. Лана чуть дрожала, но глаза у нее были радостными. Старая Тоггуника опустила ковш, сделанный из тыквенного початка, в котел и подула, остужая горячее варево. Оно светилось то пурпурным, то зеленым и выглядело очень подозрительно. Звеня многочисленными бусами и браслетами, Тоггуника против часовой стрелки начала обходить Лану:
- Трума-Труга-труг-га-трук!
  Она плеснула варевом из ковша и капли, попавшие на малышку-сидхе, задымились, обвивая ее туманными щупальцами малинового цвета. Те же, что оказались на земле, обратились густым зеленым паром, распространившимся по всей комнате. Поэтому ничего не было видно, кроме пляшущей ведьмы и Ланы.
- Грума-груга-груг-га-грук! – ведьма плеснула еще раз, и к малиновым щупальцам присоединились зеленые, и за ними Ланселот почти не мог увидеть сестры! Среди зеленых облачков пара набухали малиновые, туман сделался таким густым, что когда брат-сидхе попробовал пробраться к Лане, он просто увяз в нем, словно муха в меду.
- Лрума-лруга-лруг-га-лрук! – ковш оказался пуст, а среди малинового и зеленого появились молочно-белый, каким и следовало быть туману, и черный, как печной дым. Цветные щупальца оплели Лану с ног до головы, сжались, превратившись в одну тоненькую полоску, а через мгновение… Все исчезло, лопнув, словно мыльный пузырь, и в норе стало так же темно и грязно, как было до этого. Вилья, прижавшаяся к стене, смогла вздохнуть полной грудью. Ланселот, до этого неуклюже барахтавшийся в тумане, растянулся на пыльном полу. Ведьма устало присела на низкую кривую табуретку, утомленно обмахиваясь дырявой шалью.
Только Лана стояла прямо. Ее волосы были серебряными, как лунный диск в хорошую погоду, и вились крупными кольцами. Глаза - зеленые-зеленые, зеленее первой весенней травки. Ее платье теперь оказалось ей коротко, и из-под него показывались тонкие и очень красивые щиколотки. Она стала настоящей красавицей, и теперь уже Вилья досадливо вздыхала в стороне. Ланселот же заметил, что глаза у малышки-сидхе сделались перепуганными.
- Тебе не больно? – подскочил брат к сестре, бережно ощупывая ее локти. Кожа оказалась холодной и гладкой. – У тебя ничего не болит?
- Нет… Я вообще ничего не чувствую! – испуганно воскликнула Лана. – Будто бы я отлежала себе все тело… Ну, скажи мне, я теперь красивая?
- Не знаю, - удивленно ответил Ланселот. – Никогда об этом не думал.
- Ужасно красивая! – завистливо проронила Вилья.
- Идеально! – поддакнула Тоггуника.
Лана хотело бы зардеться, но у нее не вышло.
- Мы уходим? – спросил Ланселот, внимательно глядя на ведьму. Ух, как она ему не нравилась!..
- Идите-идите, касатики! – умильно замахала руками Старая Тоггуника.
Вилья, Ланселот и Лана выбрались на свет, а ведьма, высунувшаяся из норы, словно барсук, ласково кивала им вслед. Тут-то нессенка впервые заметила маленькие зеленые почки на деревьях. «Какие зеленые», - проронила она, ненадолго задержавшись, чтобы провести ладонью по хрупкому бархату еще не рожденных листков. Зеленые крошки были ярче всего в лесу, ярче осеннего безумия и, наверное, куда ярче жизни Вильи. Ей вдруг стало так грустно и тоскливо. Большую часть своей жизни она провела в холодной и мрачной кладовке, никогда ни с кем по-настоящему не дружила. Сможет ли лето развеять эту ее тоску? Не окажется ли оно пилюлей, которую больному выдали слишком поздно?.. Вилья содрогнулась и решила непременно завести себе настоящих  друзей.
Она обернулась к Ланселоту и Лане. Брат-сидхе, хоть ужасно волновался о сестре, заметил, что Вилья отстала, и терпеливо дожидался ее под рябиной. Он, не прекращая, задавал Лане вопросы и время от времени говорил, какая она красивая. Иначе малышка-сидхе начинала думать, что зря пошла на такое страшное заклинание, и из ее восхитительных огромных глаз выкатывались слезинки.
- Наверное, вы прого… - тут Вилья осеклась, вспомнив, что Лана больше не испытывает голода. Тогда она сказала по-другому: - Я проголодалась. Давайте сделаем привал?
Ланселот рассеянно кивнул, слишком занятый состоянием сестры, а Лана равнодушно пожала плечами. Вилье мгновенно стало стыдно за свою заботу. «Ну вот чего я лезу к людям, когда им этого не нужно?..» – досадовала на саму себя Вилья, расстилая на земле плащ и доставая из сумки большой пряник-каравай, бутылку с соком и ломтик сыра.
В сумке нашелся только один стакан и одна миска. Стакан Вилья взяла сама, миску передала Ланселоту, а Лане налила сок прямо в крышку от бутылки. Потом неторопливо, прижав каравай к животу в манере, присущей исключительно нессенам, отрезала каждому по пластинке зимней сласти. Ломтик сыра разломила на три части и положила по кусочку на пряник. С этим и начали ужин: лес сделался красным от света заходящего солнца.
- Не чувствую вкуса, - будто бы удивленно проронила Лана, отпивая сока. – Это так… странно!
- Ведьма говорила!.. – напомнил слишком взволнованный, чтобы есть, Ланселот.
Вилье было неловко трапезничать одной, поэтому она убрала все обратно в сумку. Путники двинулись дальше. У Ланы то и дело катились из глаз слезы, а Ланселот выглядел понурым и печальным. Нессенка, бредущая за ними, ощущала себя ужасно лишней и ненужной, а оттого злилась и едва сдерживала слезы. Они шли по хорошо знакомой тропинке, во всяком случае, это подтвердила и Вилья, и Ланселот, но совершенно неожиданно перед ними выросла нора Старой Тоггуники.
- Пришли, касатики! – радостно поприветствовала та, будто специально дожидаясь гостей.
- Мы ошиблись дорогой! – буркнула раздраженная Вилья и повернула обратно.
Путники прошли совсем немного – перед ними опять появилась нора ведьмы! Тогда Вилья решила идти прямо, куда глаза глядят, и не сворачивать. Долго шли они по лесу, сгущались сумерки и наползал туман. Сделалось темно и жутко - Вилья больше не стремилась вырваться веред и держалась поближе к Лане и Ланселоту. Из темноты, блеснув золотыми глазами, ухнул филин, завыли в отдаление койоты, и путники, не сговариваясь, побежали.
Впереди мелькнул огонек. Вилья радостно вскрикнула, Ланселот облегченно вздохнул. Но что это?.. Мелькнула знакомая рябиновая ветка, нессенка споткнулась о тот же корень, что и в прошлые разы, и вот герои оказались перед домом Тоггуники. Она держала в руках большую банку с ручкой из проволоки. Об стекло бился крайне грустный, светящийся янтарным светлячок.
- Что же, будете бегать еще? – насмешливо спросила ведьма.
- Ты нас заколдовала? – зло спросила Вилья. – Зачем?
- Не вас, - ехидно блеснула маленькими темными глазами ведьма. – Только ее.
Она указывала на Лану.
- Я же говорила вам, что не знаю светлых заклинаний, - пропела Тоггуника. – Ведь я – тролль, а мы не творим добра. Заклинание, которое я использовала, превращает любого в идеального слугу. Так-то. Теперь она обязана вечно оставаться рядом со мной и служить мне.
Ланселот побледнел, а Лана расплакалась.
- И ничего нельзя сделать? – спросила Вилья. Недавно она очень злилась на сидхе, но теперь ей стало жаль их.
- Можно, - подбоченилась Тоггуника. – Если кто-то решит ее заменить.
Вилья побледнела. Обернулась на Лану, на печального Ланселота. Сердце сжалось от тоски и страха. Но ведь она хотела замечательного чувства в своей жизни? Вот и прекрасный шанс! Что может быть лучше, чем пожертвовать собой для других? Ведь такое добро не забывается и не развеивается, как сделанное для себя. Вилья решила было кивнуть, но тут Ланселот сам выступил вперед и качнул головой.
- Можешь  взять меня!
- Тебя? – ведьма любопытно оглядела сидхе. – Это ведь даже лучше, чем девчонка-нессенка!
Она взяла Ланселота и Лану за руки и потянула их в темную нору. Вилья хотела кинуться за ними, но прямо перед ее носом захлопнулась дверь. Нессенка сердито заколотила кулачками в занозистое дерево, однако никто не открыл. Тогда Вилья села спиной к двери и принялась жевать пряник, упрямо решив не уходить отсюда без новых друзей.
Сидхе вместе с ведьмой вышли ранним утром, и сперва у них не получалось открыть дверь: Вилья заснула, прижавшись щекой к холодной колкой древесине. Поглядев на друзей сонными глазами, она не удержалась:
- Ланселот! – сидхе стал еще красивее, чем был, но при этом столько печали и тоски застыло в его глазах, зеленых, как бериллы.
- Уведи, пожалуйста, Лану, - с горечью произнес брат-сидхе.
Малышка-сидхе, утирая неуклюжий покрасневший нос, вцепилась в юбку Вильи и горько разревелась. Тоггуника довольно ухала.
- А ты не могла бы совершить еще один обмен? – осторожно спросила Вилья. – Поменять меня на Ланселота?
- Зачем ты мне? – удивилась ведьма. – Меня вполне устраивает этот сидхе. Но если ты сможешь привести мне слугу получше, так и быть, я отдам вам его.
Вилья пожала Ланселоту руку, холодную и гладкую, и пообещала что-нибудь придумать. Малышка-сидхе с минуту плакала, обняв брата за шею.

               
                ;;;;;;;;;;

Нессенка и Лана взялись за руки и направились прочь из леса. Теперь дорога будто сама стелилась под ноги, словно разворачиваемый коврик. Прошлогодняя листва топорщилась, пронзаемая зелеными травинками, но никому до этого не было дела. Лана все время терла красный нос и слезящиеся глаза, а Вилья то и дело касалась ладонью век, но те оставались сухими – знали бы вы, чего ей это стоило.
- Это так кошмарно, - сказала Лана, когда лес остался позади и перед ними открылась ясная полянка. Вся зеленая, потому что солнышко грело ее целый день.  – Я все еще похожа на уродливого кузнечика, а мой милый брат служит троллихе…
- Мне так жаль вас, - не соврала Вилья. – Бедный Ланселот!
Малышка-сидхе вела нессенку к своему дому, Холму Сидхе, или, как они называли его сами, Сидхелоту. Ближе к полудню они вышли на широкую поляну, тоже уже разросшуюся травой. Справа звенел ручей, дикая вишня склоняла усыпанные зелеными почками ветви. Вилья замерла, растроганно прижав ладони к груди, и шепнула:
- Красота!.. – но потом ее взгляд наткнулся на огромное черное пятно среди поляны, а ноздри уловили горький, приятный запах. – А что это?
- Это костер! – яростно скривилась Лана. – Ланселот всегда заливал их водой и очень сердился на тех, кто их оставляет!
- А кто их оставляет? – приближаясь к краям пятна и присаживаясь на корточки,  спросила Вилья. Она поняла, что это пепелище от костра. Но каким он был огромным! Какие же великаны могли его развести, если даже новогодний костер нессенов казался раза в два меньше?
- Ланселот говорит, что с древних времен мы с этим народов разделены Неверием, - пожала плечами Лана. – Не знаю, что это такое, но мы не видим их, они не видят нас. Однако они вечно творят такие пакости! То оставляют не затушенными костры, то портят ручьи.
Вилья покачала рогатой головой, а потом заметила еще кое-что. Она отошла в сторонку и склонилась над черной блестящей пластиной, размером с небольшую кладовую дверцу, но без ручки или петель. Солнце отражалось и золотилось, пушистые пылинки липли на черное стекло.
- Понятия не имею, что это, - отозвалась Лана. – Но наверняка жутко опасное!
Вилья с любопытством дотронулась до окантованного серебряным бордюрчиком круга внизу черного прямоугольника. Тот как бы утопился в окружающем его хромированном материале, и чернота над ним вспыхнула ослепительно-ярким светом.
- Хосподи! Хосподи! – раздался вибрирующий высокий голос. – Хозяин, вы отрыли ме… Хозяин?
- Я – нессенка Вилья, - вежливо представилась Вилья, щурясь от яркого свечения.
- Не говори с ним! – испугалась Лана.
- Вы - не мой хозяин, - разочаровано протянул дребезжащий голосок. – Дерьмо. Тогда кто?
Вилья и Лана растерянно переглянулись. Черный – теперь только по кайме – прямоугольник говорил чуднО и очень коротко, будто куда-то торопился. На ярко светящемся экране плыли картины, поражающие свой красотой и детальностью, свет то загорался ярче, до делался совсем тусклым, словно уголек.
- Вы ищите какого-то конкретного Хозяина или просто хозяина? – вежливо спросила Вилья, вдруг подумав, что, может быть, ведьма согласится на такую замену.
- Конкретного, - с горечью протрещал черный прямоугольник.
- А как вас зовут, как зовут вашего хозяина? И, прошу прощения… Кто вы?
- Я – Юджин. А это – мой дом, - свет вспыхнул, погас, и вместо него появилось крайне уродливое лицо. Серо-зеленое, дрожащее и переливающееся. – Мой Хозяин…
- А Вам там не тесно? – озабочено поинтересовалась Лана, с сомнением оглядывая крайне узкую и тонкую черную пластину.
- Нет, - снисходительно звякнул голос. – Мой дом куда больше вашего мира.
- Вопрос спорный, - пробормотала Вилья.
- Я – механический дух шикарного гаджета, некоторое время бывшего на пики популярности. Но потом меня заменили лучшей и более совершенной моделью, обладающей большей чувствительностью дисплея, усовершенствованной фронтальной камерой и…
- Ужас, - шепнула Лана, не вслушиваясь в ответ Юджина. – Наверное, он читает заклинание.
Вилья только отмахнулась, внимательно вслушиваясь в речь неожиданного знакомого. Неожиданного не потому, что новые знакомые на улице – странность, а потому, что даже мысль о наличие живого существа в такой маленькой и плоской коробочке казалась невозможной.
- ...Хозяин пожалел меня и использовал вместе с новой моделью. На мне сохранились его любимые треки, фотографии, переписки и старая модель популярной соц.сети, - на последнем слове Лана настороженно прищурилась и еле слышно пробормотала «для кого это у тебя есть сеть?..». – Но пользовался он мной все реже. Я выпал из его сумки, а он даже не заметил. Новую модель он носит в кармане или вообще не выпускает из рук. Так было со мной. Раньше.
- Бедняга, - шепнула Вилья, присаживаясь на траву и робко водя ладонью по черной кайме «шикарного гаджета». – Может быть, я тоже потерялась.
И ей вспомнился Летний Принц.
- Давно ты здесь лежишь? Может, Хозяин вернется за тобой?
- Три дня, - мрачно подытожил Юджин. – Мне повезло, что не полил дождь. Вода и влажность убьют меня. Нет, он не вернется.
Вилья и Лана молчали, полные жалости, Юджин тихонько гудел из своего плена.
- Может быть, - вежливо предложила нессенка. – Ты был бы не прочь обзавестись другим хозяином?
Юджин потрескивал, но ничего не отвечал. Вилья же продолжала, аккуратно и вкрадчиво:
- Я понимаю, что очень трудно найти замену тем, кого любишь, - она шмыгнула носом от жалости к себе.  – Но ведь у тебя, право, совсем нет выбора! Ты либо промокнешь и умрешь, либо найдешь хозяина.
- Не лучше ли промокнуть? – тихо скребнул Юджин, и в голосе его прозвучала совсем не механическая печаль. – Ведь если я не нужен Хозяину, то зачем мне жить?
- Ради того, чтобы хранить его переписки, фотографии и эту… как ты сказал… старую сеть для «соцов»… Твои воспоминания так важны, - «как первое весеннее утро» промелькнуло в мыслях у Вильи. Возможно, нессенка была права: иногда только ради сохранности воспоминаний о чем-то хорошем и стоит жить. - Ведь если ты умрешь – то и твои воспоминания, прекрасные и неповторимые, тоже погибнут.
- Пожалуй, - печально  ответил Юджин. – И кто же меня возьмет? Может быть, ты?
- К сожалению, у меня сейчас нет дома, чтобы укрыть тебя от дождя, - покаялась Вилья.
- Ты? – Юджин несколько пренебрежительно обратился к Лане.
- Я слишком мала, чтобы поднять тебя, - фыркнула Лана. – Зачем ты мне? Меня не интересуют старые чужие переписки и сети для неведомых зверей.
- Значит, я все-таки промокну и умру, - ответил Юджин, потухая. – И в любом случае моего заряда не хватит.
- Нет-нет, постой! – всполошилась Вилья. – У нас есть одна знакомая, которая вполне сможет укрыть тебя от дождя и будет счастлива обладать такой странной штукой!
- Что за заряд? Это для ружья, да? – насторожилась Лана.
- Заряд электричества, - усмехнулся, вновь вспыхивая, Юджин. – Это моя еда.
- А где же его взять? Убить кого-то? – не переставала подозревать малышка-сидхе.
- В вашей глуши – только если поймать молнию, - Юджин начал угасать, но Вилья радостно нажала на кнопку на черной кайме и закричала:
- Да ведь для такой старой ведьмы, как Тоггуника, поймать молнию – сущий пустяк! Юджин,  ты непременно должен у нее побывать!
- Ну, что же, я согласен, - грустно ответил механический дух, уже успевший проникнуться старинным говором нессенки и сидхе.
Вилья недолго ходила вокруг него, потом, фыркнув и хлопнув в ладоши, поудобнее перехватила его и подняла. Она несла его, словно корзинку с бельем, и он заслонял ей вид на дорогу. Лана шла рядом, придерживая нессенку за подол и направляя ее шаг. К закату они вновь очутились в лесу и вышли к норе Старой Тоггуники.
У самого входа на страшной и ненадежной лесенке с недостающими ступенями стоял Ланселот. Он приколачивал к балке над дверью норы табличку.

               
                " Магические зделки и консультацыи
                Матушки  Тоггунике "



- Надпись сделана неверно, - равнодушно заметил Юджин.
Ланселот обернулся на его голос, и всем сразу же стало понятно, как он печален и несчастен. Лана опять расплакалась, а Вилья подбодрила брата-сидхе:
- Мы попробуем тебя выкупить!
Нессенка постучала в дверь, и скоро Старая Тоггуника вышла:
- Ну что тебе надо, проклятый дармоед!.. – накинулась было ведьма, но потом поняла, что это совсем не Ланселот, а Вилья. Сморщенное лицо сморщилось еще и в удивлении: - Что это ты тут делаешь? Я же уже сказала, что ты мне не нужна…
- Да. Но у меня есть кое-что получше, - Вилья озорно прищурила глаза и жестом фокусника поставила перед Тоггуникой коробочку Юджина. Она была на треть выше ведьмы, и ты испуганно съежилась. – Единственный в своем роде! Всезнающий и всемогущий!  Механический дух шикарнейшего гаджета!
Юджин вспыхнул, чтобы увеличить эффект от слов Вильи. Для того он выбрал одну из лучших своих картин – стремительно заметаемую снегом дорогу.  Картинка двигалась, и Тоггуника от неожиданности вскрикнула.
- Зима!..
- Да, зима! Видите, каково его могущество? – Вилья торжествовала. – А для его обеспечение всего-то и надо будет, что изредка ловить ему молнию…
- Я смогу, - облизнула пересохшие губы ведьма. Перед ее глазами зима сменилась золотой осенью, а затем – водопадом. Он был так правдив, что она почти слышала его грохот. 
- Ну, покупаете вы или нет?!  Я же могу и передумать! – Вилья поторапливала Тоггунику, и та живо закивала. – Ну тогда идите, расколдуйте Ланселота, а потом я отдам вам Юджина.
Стоило ведьме вместе с озадаченным Ланселотом скрыться в норе, Вилья и Лана довольно переглянулись:
- Получилось! Получилось!.. Юджин, ты сможешь с ней остаться? – тут же опомнилась Вилья. – Она не противна тебе?
- Не лучше и не хуже прочих, - равнодушно прогудел Юджин.
Скоро из тьмы вышел Ланселот – таким, каким он был! Лана с плачем и смехом кинулась ему на шею, и он, обнимая ее, тоже расплакался, хотя старался этого не показывать. Ведьма уволокла Юджина в свою нору, кряхтя под его весом и требуя все новых и новых движущихся картинок,  которых у механического духа была уйма.
Вилья стояла в стороне, и ей было очень неловко. Ей тоже хотелось рассмеяться и обняться с кем-нибудь… Но не покажется ли это семейству сидхе слишком фамильярным? Она скромно потупилась.
- Большое тебе спасибо, нессенка Вилья, -  учтиво шаркнул сапогом Ланселот. – Могу ли я тебя как-нибудь отблагодарить?
Вилья грустно вздохнула и покачала головой:
- Нет, право…
- Ну тогда, может быть, ты не откажешься поужинать в нашем доме, в Сидхелоте?
Это было огромной честью для любого, не принадлежащего к очень гордой семье сидхе. Мало кто бывал в их огромных чертогах внутри Холма. Мало кто видел их серебряные столы, сплошь увитые цветущими папоротниками, и их золотые сияющие чарки, на дне которых плескалась необыкновенного вкуса роса…
- Как-нибудь в другой раз, - твердо сказала Вилья. – Я еще обязательно посещу ваш холм.
- Мы будем ждать! – помахала рукой Лана, а Ланселот только кивнул.
Несмотря на то, что из леса выходили они вместе, между путешественниками уже повисло неловкое чувство разлуки. Расходясь каждый в свою сторону на тропинке за лесом, они только кивнули друг другу.
Вилья долго смотрела вслед сидхе, пока брат с сестрой не спустились за травяной холм и не исчезли из виду.


    ;Мелькнуло лето ;

Из мха и папоротника можно сделать самую лучшую в мире кровать.
Вилья думала об этом, сворачиваясь клубком на своем пружинистом мягком ложе. Она только что отыскала настоящий огромный папоротник, одно из многих ярких зеленых пятен в расцветающем лесу. Мох же появлялся очень рано, с первыми зелеными почками, только становился с каждым днем мягче и зеленее.
Вилья подложили руки под затылок, аккуратно покрутила головой, устраивая рога, и со вздохом глянула наверх. Крохотные осколочки звезд, словно булавки в темном драпе, не двигались с мест и часто-часто мерцали. Воздух, все еще прогретый дневным солнцем, казался теплым и густым.
Вилья зажмурилась, вспоминая, как холодно ночевать ранней весной, когда даже не весь снег стаял – затаился в тенях под деревьями и на глубине оврагов, словно разбойник… А ночи холодные-холодные, и зуб на зуб не попадает… и еды толком нет – живот сводит… А зелени все больше и больше, и так красиво, и свежо, а когда уж солнышко к обеду пригреет…. Но после ночи оседает роса, и все платье делается мокрым, холодным и липким… Но это такая ерунда по сравнению с дождями!
Зимой не бывает ни дождей, ни гроз, и Вилья радовалась, что в то время гостила у Лисы. В глубокой норе, зарывшись в густой мех и обняв хищницу за шею, она услышала странный шелест. Лиса небрежно щелкнула острыми зубами:
- Ерунда. Дождь всего-то, - потом, задумавшись, добавила: - Только бы грозы не началось.
Вилья, не утерпев, выползла поглядеть на этот неведомый дождь. Свежий воздух дохнул холодом, влажностью и забивающим легкие запахом пыли. О широкий нос нессенки, громко хлопнув, разбилась водяная капля. Небо было серым и мрачным, тучи складывались в спирали и глубокие впадины. Вилья приоткрыла рот от удивления. Она даже не замечала, что время от времени до нее долетали большие холодные капли.
Небо раскололось на части!
Длинными ломаными линиями, от которых потемневший мир вспыхнул. Вилья зажмурилась, вскинув руку к лицу, и даже немного испугалась. Настороженно постояла на месте, но за завесой век больше ничего не вспыхивало и не сияло, поэтому она отважилась открыть глаза…
Мир загрохотал!
Тут Вилья испугалась по-настоящему. Даже земля задрожала под ногами, а в голове застучало. Нессенка присела на корточки, зажимая ладонями уши, формой похожие на оленьи. Грохот прекратился. Вилья отважилась глянуть на серое пасмурное небо. Нет, не расползлось на части… И деревья, с едва зеленящимися листьями, все так же стоят на земле, не перевернулись листвой вниз, корнями - вверх. Хорошо же, что все закончилось…
Небо вспыхнуло вновь! На осколки! И снова – грохот!
Вилья тихонько вскрикнула: на этот раз она не закрыла глаз. Как красиво извивалась яркая сияющая трещина! А потом бесследно исчезала, и после этого не оставалось ничего, только через какое-то время ужасный грохот… И – тишина.
Вдруг что-то дернуло Вилью за подол, и она опрокинулась вниз, в плотные комки лисьего меха.
- Мфмф! – не выпуская из зубов подола, прошамкала Лиса. Потом отплюнулась и заговорила: - Все, нагляделась. Платье измочила…

               
                ;;;;;;;;;;

Вилья брела по колено в прохладной зеленоватой воде озера и думала: из чего бы сшить себе рубашку? С наступлением лета  глухое суконное платье оказалось совершенно непригодно. В нем было слишком жарко!
Первым делом Вилья решила проблему с подолом: стоило всего-то подвернуть плотную ткань до самого пояса. В качестве замены нессенка раздобыла удобные бриджи: Вилья сама сшила их из бурой пушистой кожицы на камышах. Цветом она идеально подходила под темное сукно платья, но оказалась куда легче и мягче.
А вот из чего сшить верх, Вилья не знала. Подвернутый подол мешался, под колючим сукном было жарко. Самое досадное, что нессенка наизусть помнила и выкройку удобной туники, и нитки с иголками у нее оказались благоразумно припрятаны в дальнем кармашке сумки, но вот с материалом вышло туго…
Вилья ощутила, как воздух перед ней сопротивляется, а затем мягко отталкивает ее назад. По счастью, не до конца: она так и осталась стоять на месте, озадаченно хлопая ресницами. Попробовала шевельнуться… но руки-ноги встретили странное упругое сопротивление. Нессенка попыталась повернуть голову – и щеки удерживало что-то. Тогда Вилья скосила глаза и наконец сообразила: да она же угодила в паутину!
Вот и ничего себе. А ведь у них в кладовой пауки совсем крохотные, веником сметешь – и не заметишь… Нет, Вилья, конечно, замечала. Ей всегда было жалко восьминогих пушистых «жучков», поэтому нессенка торопливо собирала их в баночку, искренне извинялась за снятую паутину и уносила за старый дровник, где никто никогда не бывал, кроме мух. Те даже зимой слетались в укромный и теплый уголок, ведь в дровнике постоянно пылала печка. Спасая пауков, Вилья опасливо озиралась: не заметил ли ее кто за этим делом?.. Как мы уже говорили, у нессенов сентиментальность не в почете.
Здесь же одна паутинка казалась толще нитки для вязания свитеров. Вилья украдкой вздохнула, вновь обращаясь мыслями к своей тунике…
- А ты еще кто? – раздался недоброжелательный голос над головой Вильи. – Не ядовитая, надеюсь?
- Не знаю, - уныло откликнулась Вилья. – Но я сильно вспотела, да к тому же никто никогда нессенов не ел. Вполне возможно, что и ядовитая.
- Фу, какая досада! – вздохнули сверху. – Придется теперь всю паутину обрывать, а то такая строховидная падаль быстро отпугнет лакомых альвов…
- А я и не знала, что пауки бывают такими невоспитанными! – фыркнула Вилья, не настроенная на любезности.
- А ты много пауков знаешь? – насмешливо вопросил голос.
- Да, а с одним даже дружила: с Пицуриантусом Мохнатиксом… Он даже дозволял звать себя Пушком и не обижался, когда я говорила ему, что он размером не больше хлебной крошки…
- Пицуриантус! – воскликнули сверху. – Да ведь это мой племянник! Я – Мициранта Мохнатикс.
Огромная, с одной головой больше, чем тележное колесо, паучиха опустилась на тонкой паутинке к Вилье. Ее блестящие темные глаза внимательно изучали нессенку. Жутко загнутые желваки в задумчивости то сходились, то расходились, и на них поблескивал зеленоватый яд.
- Он и правда сразу после рождения отправился искать счастья в края с неведомым народом… И да, близкие звали его Пушком… Скажи-ка, что с ним теперь?
- Я давно покинула свой дом, - пытаясь не показаться испуганной, гордо ответила Вилья.  – Но когда я была там в последний раз, он выглядел здоровым и счастливым и жил за старым дровником с большой печкой.
- Ну-ну, - покачала щетинистой головой Мициранта. – Так и быть, живи пока.
Паучиха порвала белесые нити, которые натягивали паутину между зарослями камыша и старым шиповником, и огромная белая сеть рухнула на песчаный бережок. Вилья, высоко неся голову и держа белые нити, словно подол роскошного платья, горделиво прошествовала до ближайшего гладкого валуна, где и обустроилась.
Сперва нессенка аккуратно отлепила паутинки от себя, затем скатала их в большой белый клубок. Вместо крючка и спиц она воспользовалась крайне подходящими для этого дела сухими палочками… Но ничего не вышло. Вилья только перепутала все. Тяжело вздохнув, нессенка покосилась в ту сторону, где плела новую паутину Мициранта Мохнатикс.
«Говорили мне матушка и Нилья: учись! Будешь еще внукам пинетки вязать… Да кто же так убеждает? Вот я и не стала учиться. А ведь могли бы предупредить, что от этого будет зависеть: пойду я себе дальше или придется с огромной скверной паучихой разговоры водить…», - Вилья хмурила брови и сжимала руки в кулаки, но все же подошла и вежливо расшаркалась.
- Уважаемая госпожа Мициранта Мохнатикс…
- Ооо, как запела!.. – развела желваки в улыбке паучиха. – Чего тебе надо?
Вилья захотела было начать отпираться… Но потом подумала, что слишком уж ушло выглядит эта Мициранта, и сказала как есть. Даже показала спутанный клубок. Паучиха покивала. Очень саркастично, как для того, кто похож на огромный мохнатый репейник.
- Она думала, что сможет сама управиться с паутиной старой Мициранты Мохнатикс, - паучиха фыркнула. – И не надейся, девочка. Никто не совладает с моей паутиной кроме меня самой. Я, между прочим, лучшая ткачиха своего рода, и они много потеряли с моим уходом. Впрочем, виноваты сами.
- Правда? – Вилья убедилась, что Мициранта, несмотря на вредность, оставила в покое свою сеть и засучила нить для рубашки. Поэтому настроение у нессенки улучшилось, она расселась в теньке под листом камыша и опустила ноги в прохладную воду. Можно и выслушать злую крамолу паучихи, коли ей так сподручнее работать.
- Еще какая! – всплеснула свободными парами лапок – точнее, лапищ – Мициранта. – У нас ведь как: старший над родом – самая большая и ядовитая паучиха с самой липкой паутиной и самым большим приплодом. У моей матери, старой Рамарагонды Мохнатикс, есть уйма сыновей, но только две дочери. Я – старшая, и младшая – Лупицианита.
Вилья внимательно слушала, и Мициранта вдохновилась:
- Каплей моего яда можно убить стадо оленей и свару гончих, - паучиха довольно отметила, с каким страхом и уважением Вилья взглянула на ее желваки. – Мою мать звали Исполинкой, а я даже больше ее. Как ты убедилась, моя паутина крепка и непокорна, но…
Паучиха выдержала паузу, встряхивая получившуюся паутинную безрукавку.
- Лупицианита переменила к себе паука, которого я любила, - Мициранта тихо вздохнула. – И вскоре куча маленьких Мохнатиксов заполонили нору нашей матери. Она назначила наследницей Луппи, а я… Я сперва хотела просто съесть их всех: о, поверь, я могла бы! Но потом мне стало так досадно. Ведь зачем мне там быть, раз никто не вступился за меня, никто из народа не оспорил выбор Исполинки Рамарагонды! Хотя закон был на моей стороне: три критерия против одного.
Паучиха внимательно поглядела в глаза Вильи: грустные и даже чуточку влажные.
- Я не смогла их съесть, хотя они все этого ждали, готовились… Но они меня не гнали, потому что вежливость и традиция не позволяли им. Я знала, что всегда могу прийти к ним на обед, что они даже зовут меня туда, но понимала, что там нет места для меня. Поэтому я просто вязла и ушла, вот так-то, - Мициранта растянула перед нессенкой получившуюся тунику удивительной красоты, изящества и удобства.
- Как мне жаль тебя! – смахивая набежавшую слезу, прошептала Вилья. – Спасибо тебе большое, Мициранта…
- Можешь звать меня Мици, - придушенно откликнулась паучиха, тоже проникнувшаяся жалостью к себе. Или ее так сильно задело сочувствие?.. – Иди-иди, и обращайся, если что. Я всегда где-то здесь, на берегу.
Потом, когда Вилья почти отошла, она крикнула ей в спину:
- Здесь рядом пасутся альвы, шла бы ты к ним! Они на тебя похожи!
- Спасибо!
Вилья, бережно прижимая к груди великолепную тунику, зашла за ближайшее нагромождение валунов и переоделась. Она не смогла вполне насладиться своим видом из-за тоски, но я могу вам поручиться, что выглядела она замечательно.


                ;;;;;;;;;;

Летние ночи – штука удивительно замечательная.
Когда серебряная луна поднимается над зарослями трав, а речная пена складывается в лица русалок и ундин, чудеса случаются необыкновенно часто и совсем для нас незаметно. Звезды похожи на светлячков, а порой и на крохотные осколочки чего-то невообразимого. Небо бывает и черным, и синим, и зеленоватым, а иногда и почти розовым (но такое чаще случается зимой, сразу после того, как выпадет снег).
Под черным небом стелилась серебряно-голубая от лунного света земля. Вилья пробиралась по полю лопухов и клевера, сумка хлопала ее по бедру и нессенка почти не отрывала взгляда от неба. И ведь раньше она только и делала, что спала. Пропускала – это…
Нессенка была так очарована, что не сразу осознала реальность музыки, льющейся в ее уши. Она встряхнула головой и настороженно прислушалась. Правда! Пела свирель, гремели бубенчики, звенели струны, и над всем этим звонко и чисто летели голоса. Красивые, легкие, радостные.
Вилья прижала сумку к боку, чтобы она не мешала, и побежала со всех ног. Высокие стебли, увенчанные желтыми и лиловыми цветами, хлестали ее по лицу – мягким, прохладным прикосновением - и цеплялись за рога.
Голоса, о эти голоса!
Вилья споткнулась и кубарем скатилась с крутого холма. Всклокоченная, с сухими травами в волосах и мазками свежей зелени на щеках, она выпрямилась. Оранжевые отсветы фонариков играли на ее щеках.
Альвы – несколько дюжин, а то и больше! – притихли, не звеня струнами и голосами. Их бледные красивые лица, все до одного, были обращены к ней. Оранжево-голубые от света луны и фонариков, они казались чудесными масками. Вилья неловко улыбнулась, разводя пустые ладони в сторону:
- Привет, - слово повисло в тишине, повисело там пару мгновений… И грянувший ропот заглушил его совершенно.
- Кто это?..
- Рогатая…
- Великан!
- Кто это?..
- Я Вилья, - обескуражено пробормотала нессенка. – Я из…
- О ужас! – взвизгнул чей-то высокий голос, и альвы врассыпную бросились прочь. Среди травы блестели оброненные бубенчики и фонарики. Ветер подхватил и понес прочь остроконечную шапочку.
- Но погодите же, - в пустоту позвала Вилья.
Или не совсем в пустоту?
Один из альвов, не больше и не меньше прочих, не умнее и не глупее, не красивее и не уродливее, аккуратно пробирался к нессенке через высокую траву.
- Прошу прощения… Мы ведь с вами уже встречались? – выходя из тени, неловко спросил альв.
- Летний Принц! – радостно воскликнула Вилья, прижимая ладони к груди и расцветая в улыбке. – Милый!
- А вы, кажется, из народа… как бишь там…
- Нессенов! Я Вилья! – хлопнула в ладоши нессенка. – Я так рада, что встретила тебя! А еще…
- Да тихо же вы, ради Дану! – альв всплеснул руками. – Давайте отойдем…
Вилья закивала. Они вместе поднялись на холм, с которого еще совсем недавно кубарем слетела Вилья, немного опустились на другую его сторону и там уселись в прохладную пахучую траву.
- Ты ведь помнишь меня, да? – спросила из темноты Вилья. Ее глаза блестели.
- Конечно, я тебя помню, - горестно вздохнул Летний Принц. – Это было больше года назад, у подснежников. Зачем ты пришла?
- Ну как же… - озадачилась Вилья.  – Ты сам рассказывал мне о всех прелестях лета. Я не могла не прийти.
- Нет, я спрашиваю, зачем ты пришла к моему народу? – досадливо скривился Принц.
- Я думала: мы друзья, и ты не будешь против приютить меня у вас до поздней осени, - пробормотала нессенка.
- Возможно, я и не против, - опустил глаза Летний Принц. – Но альвы пугливы. А ты… ну…
- Неужели ты не можешь им объяснить, что я нисколько не опасна? Они тебя не послушают? Ты же их Принц!
- Никакой я не принц, - огрызнуся альв. – Я соврал. Меня зовут Подснежником.
Вилья ничего не ответила, подперев голову рукой. Ее изогнутые рога чернели на голубых от света луны волосах, а лицо казалось призрачным и само походило на лунный диск.
- Ты в обиде? – тревожно спросил альв.
- Да нет… - пожала плечами Вилья, глядя на бледно-желтую полоску рассвета. – Правда, вкусно пахнет?
Подснежник поежился, взглянул последний раз на нессенку и ушел обратно, к своим родным. Те тревожно высовывались из-за кочек и кустов, когда он удрученно семенил с холма. И они же восторженно улюлюкали ему и хлопали, когда он рассказывал, как увел из их деревни жуткое рогатое чудовище.
Вилья слышала лишь глухой ропот со своего места. Потом его сменили пение и музыка, и она до самого рассвета внимательно слушала их. Когда нессенка заснула, ей приснилось, что у нее выросли паучьи лапки и она сплела себе огромную липкую паутину.


;Нессенка вернулась домой ;

Лес горел.
Вилья шла среди белых стволов и алых крон, настороженная, опасливо поводя рогатой головой. Эти места были ей хорошо знакомы. На ней вновь было платье и она то и дело возвращалась мыслями к плащу, который следовало бы надеть в такой холод.
На тропинку перед нессенкой выкатился огромный игольчатый шар, и Вилья учтиво расшаркалась:
- Доброй осени, господин Еж.
- Опять вышла погулять, маленькая нессенка? – лукаво просил Еж, хотя бусинки его глаз светились испугом: непривычно как-то выглядела Вилья, не по-нессенски, а господин Еж не любил ничего непривычного и странного.
- Я возвращаюсь домой, - ответила Вилья и посмотрела вдаль, туда, где чернел холм над ручьем. Ее родным ручьем, который скоро должен был поддернуть лед. – Я не ложилась спать весной. Скажите, господин Еж, меня искали?
- Не знаю, я не видел и не слышал… Шли бы вы аккуратней, юная нарушительница порядков, - фыркнул Еж. – Охотник совсем рядом, я чувствую его запах…
- Вы и в прошлом году пугали меня этим Охотником, - фыркнула Вилья. – И так и не объяснили, кто это.
- Да чего там объяснить… О Господи, вон ведь он! – и Еж, ощетинившись всеми своими иголками, помчался прочь с тропинки.
Вилья испугалась и обернулась. Сперва ей показалось, что никого и ничего не изменилось, и что старый глупый Еж просто соврал ей. Через мгновение нессенка уловила своими оленьими ушами ГРОХОТ. Хрустели сминаемые листья, шуршало что-то о стволы берез, железно звякали чужые для леса вещи. По лесу шел кто-то ОГРОМНЫЙ и ЧУЖОЙ. Ноздри резанул неприятный запах железа и пота, только если бы их было ужасно много, и на красно-белой тропинке возник узкий черный силуэт. Чуть шатаясь, Охотник шел прямо на Вилью.
«Надо бежать», - подумала нессенка.
И не сдвинулась с места.
«Он меня видит!», - закричала про себя нессенка.
И не сдвинулась с места.
Охотник замер над ней, огромный, страшный, и стал недоуменно разглядывать. Подобравшаяся Вилья, с прижатыми дрожащими ушами и бурым глухим платьем, была самую капельку похожа на кролика, и Охотник решил, что она и есть кролик. Хорошенький декоративный кролик, сбежавший от каких-нибудь богатых детишек. Возможно, от детей богатой соседки Охотника.
Он решил принести  кролика им и поэтому ловко накрыл Вилью меховой шапкой. Потом перевернул ее, так что нессенка оказалась как бы в гнезде, довольно ухнул и бережно понес находку в руках.
Вилья быстро отошла от страха и, убедившись, что Охотник на нее не смотрит, высунулась из шапки. Она оказалась ужасно высоко, а земля под ней дрожала и все время двигалась. Вилья опрокинулась обратно в шапку. Нет, прыгать она пока что не будет…
В шапке было тепло, сухо и немного шатко, отчего Вилья скоро задремала, свернувшись клубком и подложив ладони под щеку. Проснулась она от шума детских голосов и сладкого запаха сдобы.
Вокруг нее все было розовым и золотым, а над ней склонялись такие же розовые мордашки в золотых локонах.
- Какой чудной кролик! – сказала одна розовая мордашка.
- Ты погляди, он же в платье! – вторила вторая мордашка.
- Но оно такое некрасивое, грязное…
- Думаешь, ее стоит переодеть?
- Конечно-конечно! Платье Аннабель будет ей как раз в пору…
- А шляпку я возьму у мишки-Антонки!
Вскоре Вилью затеребили, хоть и аккуратно, но все же неприятно. Через несколько минут нессенка стояла перед маленьким зеркальцем и две розовые мордашки крутили ее из стороны в сторону маленькими розовыми ручками.
Голубой подол пышными складками расходился в стороны и нависал над белыми чулками и черными туфельками. Золотые ленточки вздымались и трепетали как флажки. Из-под широкополой шляпы торчали только белый овал подбородка и спутанные темные волосы, в которых затесались золотые кудряшки, вшитые в шляпку.
- Ну чудо, ну какое же чудо! – восторженно пискнула первая розовая мордашка.
- Нет, ты погляди, как некрасиво торчат волосы! Надо их остричь, чтобы были только кудряшки…
- Нет, что ты, надо остричь кудряшки и завить ей волосы!
- Как так, когда кудряшки лучше?
- А мне ее волосы больше нравятся!
- Неправда!..
Пока девицы верещали, нессенка сдвинула шляпку на затылок, подхватила свою сумку и с горечью подумала, что платье негодяйки куда-то спрятали…
Она выбежала в огромный коридор, застеленный паркетом, и, опасливо крутя головой, прижалась к стенке. Куда идти?.. Она свернула направо. Сделала несколько шагов, когда ее чуть не сшибло резко открывшейся дверью и над ней не возникло еще одно существо. У него были ноги странного синего, как небо, и вытертого, будто припорошенного облаками, цвета. Сверху оно смотрело на Вилью сразу четырьмя глазами, и нессенка не сразу сообразила, что это очки.
- Ууу, опять они за своим зверьем не уследили, а мне ловить, - заворчало это Существо, присаживаясь на корточки и пытаясь схватить Вилью.
- Пожалуйста, не надо меня сжимать! – пискнула Вилья, и Существо, на самом деле очень похожее на нессенов, только без рогов и с круглыми ушами, поглядела на нее огромными глазами.
- Простите?.. Вы говорите?... – потом Существо встряхнулось. – Каких только игрушек не понаделают…
- Я не игрушка! Я живая! – Вилья подумала, что это страшное существо, так похожее на нессенов, может оказаться добрым. И рискнула: - Мое место в лесу! Отпустите меня!
- Я не могу… На первый этаж, где есть двери, я не могу спуститься: там мама принимает гостей. А прыгать со второго этажа ты, я боюсь, не сможешь… Впрочем, я могу спустить тебя в корзинке. Позволишь отнести тебя в мою комнату?
Вилья позволила. Существо дало ей самой забраться на свою ладонь и крепко держаться за палец. По дороге в комнату нессенка и Существо познакомились. Существо звали Машей, ей было четырнадцать и она крайне удивилась такому созданию, как Вилья. Вилья рассказала ей о своем народе, а Маша покачала головой и пообещала никому об этом не рассказывать. Когда нессенка спросила, почему это, Маша только поморщилась:
- Вы не знаете людей, леди Вилья. Лучше им ни о чем таком не знать…
В комнате Маши оказалось сумрачно и прохладно, а еще повсюду царил бардак. Нессенку опустили на смятую подушку.
- Мне нужно время, чтобы найти корзинку и привязать к ней шнурок. Ты не заскучаешь?
- Если честно, я была бы не прочь поесть, - смущенно покаялась Вилья.
- Ерунда! – Маша опустила на подушку возле Вильи печенье в странной ткани: прозрачной, хрустящей и скользкой. Нессенка долго щупала ее, а потом оторвала себе маленький кусочек и спрятала его в сумку. Печенье оказалось не самым вкусным, но Вилья хотя бы наелась
На прощанье Маша передала нессенке лоскут синей вытертой ткани, такой же, как у нее на ногах, чтобы Вилья могла укутаться и не замерзнуть в легком платье.
- Что это за ткань? – спросила Вилья, кутаясь в лоскут.
- Джинсы, - невнятно шикнула Маша, и Вилья не запомнила чудного резкого слова.
Ее опустили на холодную сухую листву. Нессенка, помахав рукой бледному лицу в черных лохмах, выглядывающему в окно, побежала обратно в лес. Благо, он был рядом.
Обувка быстро лопнула и слетела с ног, но Вилья не обратила на это внимания: она очень спешила прочь от этого дома и страшных розовых мордашек…
Хотя Машу следовало бы как-нибудь навестить.
 

                ;;;;;;;;;;

В тот же день выпал снег. Его было немного, он лежал неровными белыми лужами на красно-черном осеннем ковре. Вилья удивленно смотрела на свои белые-белые ступни и медные руки. Надо же, как солнце подействовало на ее кожу.
Надо же…
Ручей еще не прихватил лед. Дома нессенов стояли заброшенными и тихими, черными и страшными.
Вилья в полной тишине подошла к ручью и замерла, вглядываясь в бурлящую темную воду. Наверное, жутко холодную. Нессенка вздрогнула и поежилась. Она шла, закутавшись в плащ и лоскуток, но ей все равно было холодно. Особенно босым ногам.
Лицо Ундины показалось над водой:
- Это ты? Неужели это ты?
- Я – это я… - равнодушно откликнулась Вилья, однако в душе ей стало тоскливо: она вспомнила Летнего Принца.
- Я так рада! – Ундина выпрыгнула из воды до чешуйчатого пояса и обняла нессенку мокрыми холодными руками. – Я волновалась!
Удивленную Вилью усадили на большой гладкий валун и требовательно расспросили обо всем-всем-всем. Ундина слушала внимательно, иногда испуганно прижимала ладошку к губам, а иногда тихонько хихикала, и Вилье было ужасно приятно. На самом деле, мало какая вещь может сравниться с чувством, когда тебя слушают… Когда Вилья рассказала обо всем, ей стало легко и приятно.
- Куда ты теперь пойдешь? – тревожно спросила Ундина. – Может быть, переночуешь у меня, на морском дне?
- Я не смогу, - покачала головой Вилья. – Вообще-то, я хотела вернуться домой. Я соскучилась по отцу и матери, по Нилье и Лилье… Ну, ты понимаешь.
- Конечно, - грустно кивнула Ундина. Потом она улыбнулась и обняла руку Вильи. – И все-таки я так рада, что ты вернулась!
Скоро они попрощались, и Вилья, плотнее закутавшись в плащ, опять поднялась на холм. Она вдруг почувствовала, что ужасно устала. Что так мало спала этим летом и так много ходила. Многое повидала и о многом узнала. Еще большее – почувствовала. И настоящую горькую обиду, и сладкий вкус пурпурных кисточек клевера… Она сгорбилась и прикрыла глаза.
Незаметно для себя Вилья уснула. Ближе к вечеру пошел снег и ее засыпало, словно небольшой холмик. Сквозь сон нессенка ощущала, как холодно, но и не думала просыпаться.
Ее сон был крепок и глубок.
Большой колокол будил нессенов. Вилья встряхнулась тоже. Она с трудом разогнула шею, примороженную льдом, и повела тяжелой головой. Все вокруг казалось белым, словно накрытым чистой маминой скатертью. Только река чернела крепким льдом.
Ундина!
Покачиваясь от холода и дрожа, вся мокрая и ватная, Вилья обошла деревню кругом и пробралась до своего сарая. Там она неуклюже опрокинула банку с гвоздями и ударилась головой о балку.
 Перед глазами все двоилось и дрожало, во рту стоял медный привкус. «Так бывает, когда тебя лихорадит», - подумала Вилья, слабыми руками стискивая найденный бур.
Шатаясь, она добрела до реки и сделала там полынью.
- Ох, как хорошо-то… Что с тобой?! – Ундина почти с ужасом глянула на Вилью.
- Да так… Ерунда. Я к тебе еще приду, как-нибудь… ты только подожди…
Как же холодно!
Нессенка добрела до дверей своего дома. Там голосили, звякали посудой. В воздухе плавало тепло, насыщенное запахом сладкого и горелого. Вилья вздрогнула и постучалась в дверь.
На пороге застыла Нилья.
- Доброго утра.
Сестра смотрела огромными испуганными глазами и прикрывала рот рукой. Вилья вдруг ощутила, что ей очень тяжело стоять, и оперлась рукой о дверь.
- Мама, - позвала Нилья, и полная благородная нессенна появилась в двери. Она тоже охнула, округлила глаза и прижала к губам ладонь.
- Дорогой… - позвала она.
Скоро в дверях собрался весь многочисленный дом нессена Вилля. Они стояли с одной стороны, а продрогшая, усталая Вилья – с другой. Наконец благородная нессенна дрожащим голосом сказала:
- Ты, наверное, заболела… Придется пролежать весь декабрь в постели… Нилья, уложи ее в кровать! Тилья, натри ей апельсиновой шкурки с медом!
«Вот так, - удивленно подумала Вилья, прижимаясь мокрой щекой к плечу Нильи. – Они ничего не спросят и не скажут, а просто сделают вид, что ничего не случилось. Вот  так…».


               














                ;;;;;;;;;;
               
«Дорогая моя Ундина!
Не могу к тебе прийти: болею.
Поэтому посылаю письмо со снегирем. Не думаю, что ты сможешь мне ответить, так как под водой нет чернил, но если все-таки что-нибудь выдумаешь…
Не представляешь, как я соскучилась по дому! Тут такие мягкие кровати, а еще снег липнет к окну, я так хочу его потрогать, но Нилья не разрешает, а еще тут такая вкусная едва, особенно чай с гвоздикой, и мед, и пряники, и апельсины…
Знаешь, мне иногда кажется, что я не уходила никуда. Они все делают вид, будто ничего не произошло. Как было бы ужасно осознать, что все мое Приключение – всего только сон…
Как только смогу выйти из дома, я тебе еще столько всего расскажу! Лежу целыми днями и вспоминаю – уже столько вспомнила. Ах, как хорошо, что есть в мире люди, готовые выслушать…
Ты знаешь, мне снится лето. Каждую ночь. Синие звезды на темном небе, ряды мяты в лунном свете и пляшущие с фонариками альвы. Много чего.
Следующей весной уйду обязательно. Не знаю, как сказать родным, но, думаю, на Новый год я это сделаю.
Пожелай мне удачи!
Самой милой и верной подруге.
Нессенка Вилья, которая любила лето»