Монолог в защиту этрусков

МОНОЛОГ В ЗАЩИТУ ЭТРУСКОВ

– Хорошо сидим, Степаныч! Вот, скажи, ну где бы мы с тобой еще душу отвели, кабы не речка наша? Ну да, и я говорю. И карасик имеется, лови – не хочу, и щучка, и ершик. Что говоришь? В пивняке? Можно и в пивняке, да только там удочку не забросишь. Там ты сам навроде рыбы, которую за карман ловят, чтобы, значит, заведение процветало. А здесь - тишина, травка зеленая, водичка чистая, благодать, одним словом. Да ты наливай, Степаныч. Какая ж без пива рыбалка? А я тебе сейчас заместо закуски такое расскажу, не поверишь. Когда случилось? Да, аккурат, когда ты к теще в деревню ездил.
Вот, слушай. Ты про этрусков слыхал? Кто это, говоришь? Это, брат, люди жили такие давным-давно. Еще до древних греков. Египет? Про Египет не скажу. Может они уже тогда свои пирамиды наворачивали. К тому же, Египет, как известно, он в Африке. А этруски в Европе обретались. Откуда знаю? Петрович рассказал. Согласен, источник верный. Он, Петрович, слышь, в газете, что ли прочитал, али в книжке какой. Знамо дело – Петрович! Голова! Ему б академиком быть, а он все в прорабах ходит.
Откуда, говоришь, взялись? Да ты смекай. Нашенские они. Эт–руски. А по полной – это русские. Ну? Следовательно, братья–славяне, можно сказать, прародители. Мне Петрович в два приема рассказывал. С первого раза у нас не получилось. Почему? Да из-за Пелагеи моей. Мы в тот день, в понедельник, значит, как раз фундамент заканчивали. Ну, так он ко мне в обед забежал и говорит, что, мол, в гости сегодня придет, потому как сообщение важное имеет.
Ну, ты Петровича знаешь. Все честь по чести. После работы отмылся, костюм надел с галстуком. Конечное дело, интеллигент. А вот нас, простых, не гнушается. Короче, сидим мы с ним. По маленькой приняли, пивком замазали. Культурно все, под селедочку. Картошечка там, огурчики малосольные. Как в ресторане, только что без вазочки с цветами. Ну, вазочка нам, и сам понимаешь, без надобности. По второй налили. А он уже рассказывать начал про этрусков, про этих. Да только тут черт мою Польку принес. Петрович, понятное дело, Польке предлагает, мол, давай Пелагея Кузьминична выпьем, со свиданьицем. Тут мою Польку и понесло.
– Это, – говорит, – с каким–таким свиданьицем? Вы с Васькой, не прошло и часа как расстались, и уже снова свиделись. Ты ж своей Маруське зарок давал, что больше ни грамма. Думаешь, галстук нацепил, так все зароки по боку? Забыл, как в прошлые выходные Бобика продмаговского учил лапу задирать? А в промежутках между учебой всю его блохастую морду обслюнявил, да про клен ему пел про опавший, и про голову, что машет ушами, как крыльями птица. Ей, мол, на шее маячить больше невмоготу? Конечно, невмоготу, если она у тебя и не маячила, а все больше на дороге лежала. Лучана с Поворотом. Один поет, другой подвывает. На всю улицу бесплатный цирк устроил. Все. Закончилось ваше свиданьице!
Так–то вот, Степаныч. Что? И я говорю, с бабами спорить – хуже некуда. Так все перевернут, что и с поллитрой не разберешься, где верх, где низ. Точно брат, все зло от баб. Но меня Петрович крепко зацепил этими этрусками. Так что я на следующий день еле обеда дождался, чтоб разыскать его. Чего говоришь? Пили ли этруски? Да как же им не пить. Русские они, али кто? Чего пили, не знаю, врать не буду. Но чтоб тверезыми ходили, ни в жисть не поверю, да и Петрович не говорил. А раз не говорил, значится, тоже на грудь принимали.
Но ты дальше слушай, Степаныч, и наливай, соответственно. Представляешь, эти наши кровники–этруски всю Европу заполонили. А почему нет? Нашего брата–славянина всегда много было, не считая китайцев и монголо–татар. Надо ж жить где-то? Вот они всю заграницу и пропахали. Городов понастроили, храмов божьих. У них там еще заступником был этот самый, как его, сникерс или твикс. Не, Марс. Во как. Это уж потом его греки и римляне под себя приспособили. И еще какие–то были, сейчас и не вспомню. Тоже в дело пошли. Афины там, Венеры всякие.
Но ты, Степаныч, в корень зри. Это ж получается, что мы свою славянскую культуру всей Европе привили, ну вроде как Бобику продмаговскому укол от бешенства или там от чумки. А Европа тогда темная, Степаныч, была. Ой, темная! Это потом они от нашей культурной искры пламенем разгорелись, шибко грамотными заделались. И через окно, что Петр по недомыслию прорубил, стали нам нашу же культуру впаривать. Прикрасили, пригладили, бантиков понавешали, и в путь. А мы варежку раззявили и хавали в три горла, только за ушами трещало.
Что? Это ты, Степаныч, правильно подметил. Ни хрена с тех пор не изменилось. Конечно, обидно, Степаныч, как не обидно за державу–то? Да разве нашим нынешним чего докажешь? Залили себе зенки спрайтами с непромокаемыми крылышками, чтоб им засохнуть, тампаксов в уши понасовали по древнеегипетской технологии, и рады, как овцы первобытные. Наливай, Степаныч! Нет моих сил на трезвую голову на все это безобразие смотреть.
Да чего клюет! Я в таких расстроенных человеческих чувствах, что сам сейчас кого хочешь клюну! Петрович, он ведь с зарока почему сорвался? Тоже ведь ему обидно стало, как об этих этрусках узнал. И тебе, Степаныч, обидно? Ты, Степаныч, правильно мыслишь. Надо нам наше этрусское общество вновь возрождать. Вот вернется Петрович из отпуска, так сразу и начнем. Только бабам ни слова. Извратят, все, как есть, извратят. Перво-наперво всех наших соберем. Петровича, понятное дело, воеводой сделаем. Ну и в Думу декрет толкать будем.
Ничего, Степаныч, наше дело верное, ибо как от корней оно от родных. А там, глядишь, и другие подтянутся этрусские сограждане. Согласен? Ну, за это и горло не грех промочить. Наливай, наливай, Степаныч!