Танго с безумцем Глава 16

                Глава 16

                1.

 Сообщение от стажера с маршрута не поступило ни через час, как было условлено, ни позже. Только к половине десятого выяснилось, что афганец проехал свою станцию «Правда» и вышел в Абрамцево. Направление взял сперва на музейную усадьбу, потом обошел слева, со стороны речки, и интересуется дачей, номер участка и название переулка стажер в темноте не разобрал.
 - Держи его на мушке, – орал в трубку лейтенант Скифа из-за плохой слышимости. – Мы выезжаем. Все. Сам ничего не предпринимай.
 Через три минуты Жергин и его младший помощник с вооруженными до зубов бойцами из бригады захвата отбыли на задержание.

 После свидания с неожиданно объявившейся на даче теткой, Игорь разъярился не на шутку. До самого вечера он не разговаривал с Жанной, притворялся спящим, но к ужину все же вышел на кухню. Девчонка виновато заглядывала ему в лицо щенячьими пуговичными глазами, а  он швырял тарелки, бурчал что-то про несъедобную пищу, и в конце концов объяснение назрело:

 - Что опять случилось? Все же ведь было нормально, – упрекнула она «братца».
 - А то ты не знаешь? – подозрительно сощурился Игорь. – Мамаша твоя приезжала.
 - Да? – удивилась Жанна. – Ну и что? А меня почему не дождалась?
 - Сдалась ты ей. Она ко мне приезжала, сказала, чтоб сматывал удочки. И не придуривайся! – выкрикнул он злобно. – Вы обо всем сговорились: сначала от невесты отбили, а теперь взашей гоните, чтоб самим все заграбастать… Да задавитесь вы… Все равно мне дедово наследство достанется по суду. Ненавижу вас всех!..

 - Сам брехни городишь! – взвизгнула Жанка. – Откуда мне было знать? Гошенька, не надо! – взмолилась она, увидев, что он рванул с вешалки спортивную сумку и выскочил на крыльцо. – Не пущу! Ты не смеешь, не можешь меня бросить! – закричала отчаянно, выпрыгивая вслед за ним и вцепляясь в его куртку. – Ты же ничего не знаешь! Я все, все скажу… и завещание тебе отдам, Гошенька…

 Он бросил сумку к ногам и остановился в дверях.
 - Ну, говори…

 Голос его звучал враждебно и глухо. Лицо посерело, а пальцы сжались в костистые кулаки. Захлебываясь в рыданиях, Жанка повисла у него на шее. Он оторвал ее руки, сжал кисти до хруста и выдавил побелевшими губами:

 - Я все знаю, шалава грязная: ты завещание украла и Дениса под колеса засунула…

 Девчонка резко рванула руки к себе, выпрямилась, отерла слезы и сказала, вся дрожа от обиды:
 - Я не шалава… ты меня не на помойке нашел. Да, это я твоего дядьку на рельсы стащила… потому что боялась, что он все расскажет, когда оклемается. Я не знала, что он от дозы скопытился… Ради меня хороший парень в тот заклятый сейф полез и сберкнижки взял, вместе с конвертом, в котором завещание лежало. И разговор мамки с Денисом я подслушала, а после подговорила Тимура следом пойти. Но он твоего деда не трогал. Спал дед, снотворного опился и спал, когда Тимка бумаги тырил. На кой ему старик сдался, да еще стрелять? – шуму-то на всю округу. Ночь ведь, охрана рядом… Нет, не он твоего деда пришил. За что бы ему сидеть было?

 - А кто, кто?! – насторожился в своем углу Игорь. – Говори, договаривай уже все до конца!
 - Не знаю… только ведь и ты там был…
 - Где был? Когда? – бросился к ней с кулаками Игорь.

 Не помня себя от ярости, он ударил девчонку в лицо, свалил наземь, а потом стал бить, не разбирая куда, в живот, в грудь, крепкой кроссовкой на литой подошве.
 
 Вдруг кто-то отшвырнул его к дверям с такой силой, что он, проломив дощатую створку, ввалился в веранду. Высокий парень, повернувшись к нему спиной и больше не глядя в его сторону, подхватил Жанку с пола и прижал к себе.
 - Ну все, все, Чижик… Не надо плакать… Пойдем отсюда.
 - Ты откуда взялся? – опомнившись, встрепенулась Жанка. – Я тебя разве звала?!
 Убирайся, слышишь! Никто мне не нужен. Вон, вон, уходи… – и  она затопала ногами,
 пиная парня с лесенок вниз.
 
 - Ты что, девка, совсем поехала? Он же тебя как говно размазал…
 - А тебе что за дело? Я люблю его! Понимаешь?
 - Да… понимаю, да, да… Значит, ты для него завещание припрятала, а меня на мокруху подписала?
 - Плевать мне на вас обоих… Убирайся отсюда, слышишь!
 - Ну что ж, спасибо тебе за все… – отступал шаг за шагом Тимур, сунув руку в карман.

 Игорь уже очухался и распрямился в дверях, хорошо освещенный ярко горящей лампочкой на веранде. Жанка терла ушибленный локоть. И в следующее мгновение афганец выбросил вперед руку.

 - Не-ет! – одновременно с негромким хлопком спиной прикрывая Гошку, пронзительно выкрикнула девчонка и, запрокинув голову, плавно стала оседать на пол…

 - Не стрелять! Бросай оружие! – раздался окрик из-за ограды и треск ветвей.
 Афганец дослал еще две пули в согнутую фигуру Игоря и отпрыгнул в глубину сада.
 - Стой! Стрелять буду! – кричал во все горло разгоряченный погоней стажер,
 перемахивая через забор.

 Навстречу ему захлопали беспорядочные одиночные выстрелы. Он ничком упал наземь,
 уловив шум подъезжающего автомобиля. Сзади к нему уже неслись на подмогу менты,
 а из сада раздались голоса:

 - Не стрелять! Служба государственной безопасности…

 Жергин бросился на веранду, задохнулся на миг и прикрыл глаза: с аккуратным отверстием в груди на полу лежала кудрявая девочка, почти ребенок, широко раскинув чистые руки… Косо привалившись к стене, рядом стонал Гошка. Из-под левой ключицы, прикрытой ладонью, густо сочилась сквозь пальцы кровь. Другая пуля попала ему, очевидно, в живот.

 - Держись, держись, парень… – пробормотал Жергин и выкрикнул во всю глотку: – Скорую! Живо скорую! К чертовой матери все остальное! Сейчас, сейчас… потерпи, парень…

 Подошел Скифа.
 - Виктор Федорович! Реанимация выехала… Вам туда надо, – он кивнул на сад. – Там афганца коллеги наши успокоили. Помощнички, тьфу, корове в трещину… Чуть стажера не грохнули.

 Майор промолчал. Какой-то непонятный рок убирал подозреваемых в убийстве старого генерала. Сначала наркомана, теперь вот афганца. На сей раз, действительно, устранение было проведено профессионально. Теперь не станут выяснять, кто стрелял в стажера – налицо активное сопротивление преследуемого.
 
 «Грубая работа, – невольно поморщился майор. – Подстраховалась контора на всякий случай: а как впрямь афганец расколется и заказчика назовет? Умаялись они со “старцами”, не хотели себе жизнь усложнять. Хотя теперь это уже без разницы. Девочку жалко… и парней тоже…» – почему-то он причислил афганца к потерпевшим.
 
 Комитетчики же и в ус не дули, все ясно как день: оказали огневую поддержку коллеге при задержании вооруженного убийцы. Что ж, можно закрывать дело, на сей раз, кажется, навсегда.


                2.

 Среди ночи телефонный звонок разбудил Леру. В трубке кто-то долго откашливался.
 Она не сразу узнала голос Жергина.

 - Валерия Николаевна… – заговорил майор негромко и хрипловато, – вам необходимо вылететь
 сейчас же в Москву…

 Валерия задержала дыхание и прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Медленно выдохнув, она спросила:
 - Жив?..
 - Да… но тяжело ранен. Идет операция… Не волнуйтесь, он в больнице Склифосовского…
 Вылетайте первым утренним рейсом. Позвоните из аэропорта перед вылетом, вас встретит машина.

 Зуммер бил по ушам молотком, как будто в мозги вколачивали маленькие сапожные гвозди. 
 Разогнав сон, Валентин тревожно и выжидательно смотрел на Леру. Она ничего не могла сказать, только качала головой, как заведенная. Осторожно обнимая ее за плечи и поворачивая к себе лицом, он спросил:
 - Но ведь он жив, правда же?..
 - Да, да! – схватилась она за эту мысль. – Сейчас же в аэропорт! Такси! Вызови такси! У тебя есть деньги? Бери все, сколько есть… Его оперируют! Погоди! Звони сейчас же Чемпиону! Сейчас же, слышишь!

 Ее тряс озноб, она никак не могла сообразить, что нужно сложить в сумку, и бестолково металась по комнате.
 Родин потянулся к карману плаща и вспомнил, что записной книжки у него больше нет. Тогда он по памяти набрал номер Жергина. В кабинете никто не брал трубки. В справочном по Москве другой нужный телефонный номер назвали сходу, но из клиники Фишера ответил ему дежурный. Среди ночи доктора там, естественно, не оказалось.

 Потом он дважды звонил Чемпиону из аэропорта и только перед самым отлетом дозвонился.
 - Это я, Родин! – кричал он в трубку, перекрикивая шум моторов и визг моечной машины. – Ты слышишь меня? Боба, ты только не задавай вопросов, ладно? Сейчас же поезжай к «Склифу», там ночью оперировали Лериного сына. Имя? Ах, его имя! Да Игорь же, Игорь Гремин, двадцать лет. Боба, это твой сын! Понял?! Ты понял меня, скотина! Этот твой сын Игорь! Он тяжело ранен…
 Лера вырвала у него трубку из рук.

 - Боречка… спаси нашего сына… Умоляю тебя, спаси нашего сына… Господи!… Мы уже вылетаем…
 Скажи ему, что я рядом, что я с ним…

 Валентин почти насильно оттащил Леру от телефона. Регистрация пассажиров закончилась, к накопителю подали автобус. Он провел ее через раму, бесчувственную ко всему, исполнил все процедуры контроля, и через полтора часа они уже подлетали к столице.

 Первое, что четко выделил мозг Бориса Оскаровича из эмоционального потока слов, было: «тяжело ранен», а потом «к “Склифу”». Все остальное сейчас не было важным. Главным было только одно: спасти сына. «Господи! – он на секунду прикрыл глаза. – Помоги мне, Господи! Не забирай его… дай искупить вину мою перед мальчиком!»
 
 И дальше пошло-поехало: ординаторы вызванивали коллег, уточняли, консультировались, а Фишер мчался к «Склифу», уже приблизительно сориентированный по характеру ранений. Обе раны были более чем… Одна пуля прошла под ключицей в бронхи и задела верхушку левого легкого, другая пропорола кишечник, застряв в почке.

 В больнице его уже ожидали коллеги, сделано было все, что возможно на первом этапе. Поступившего ночью с огнестрельными ранениями оперировала бригада дежурных хирургов. Фишер понимал, что прогнозировать ход послеоперационного периода вряд ли стоит…
 
 Подходя к палате, где лежал Игорь, он замедлил шаги и ощутил острую боль слева.
 - Черт, дайте же что-нибудь! – выкрикнул он сердито, прислонившись плечом к стене.
 - Носилки! – замахал руками молодой хирург из сопровождавшей  Фишера свиты.

 Добротно разматерив паникера, а заодно и подскочивших с носилками санитаров, Борис сунул под язык валидол и, отдышавшись немного, попросил оставить его одного.

 - Это мой сын, – пояснил он коротко. – Я хочу побыть с ним наедине.
 Коллеги молча расступились. Борис Оскарович прошел в палату и остановился у постели раненого.

 Он стоял так, очевидно, долго. Никто не беспокоил врача, известного всей столичной верхушке. Затем он словно очнулся от своих мыслей, просмотрел внимательно назначения и вновь задумался. Если ничего не случится (назвать же то, что могло случиться в первые послеоперационные сутки, – внутреннее кровотечение, – он побоялся даже мысленно), так вот, если ничего не случится и можно будет без особого риска перевезти мальчика к себе, в свою больницу, он именно так и сделает. А дальше, Бог в помощь! – он поставит его на ноги. Дальше у него будет новая жизнь.

 «Мальчик мой, крепись, слышишь, не поддавайся костлявой! Ты такой сильный, молодой и красивый… ты справишься. Папа здесь, рядом с тобой… папа тебе поможет… – держа бескровные Гошкины пальцы в своей руке, безмолвно внушал сыну Борис Оскарович. – У тебя будет другая жизнь. Ты даже не представляешь, какой она будет замечательной! Я дам тебе все, что ты пожелаешь… Даже то, о чем ты не мечтал никогда. Только, пожалуйста, продержись еще немного, очень тебя прошу… я люблю тебя, малыш! Прости меня, если можешь…»

 Гошкины веки задрожали, кончики пальцев слегка шевельнулись. Борис Оскарович весь напрягся, вглядываясь в черты сына.
 Игорь вдруг издал легкий, едва слышный полустон, и на губах его выступила розовая пена.

 - Нет, только не это… нет, нет! – бормотал Фишер, но симптомы были чересчур очевидными, он бросился к дверям: – В операционную! Живо! Да быстрее же поворачивайтесь, черт вас всех раздери!

 Дежурная бригада снова приняла Игоря на свое попечение, и пока его обрабатывали и готовили к повторной операции, Фишер переодевался в стерильный костюм, мыл руки и шептал, как одержимый: «Господи, помоги, Господи, помоги...»

 Оставить Леру одну хотя бы на несколько минут, Валентин и не мыслил. Да и не было в этом никакой необходимости. Жергин встретил их в аэропорту и по дороге в больницу вкратце рассказал, что случилось. Борис же находился в операционной. Оставалось только надеяться на Бога и ждать.

 Все шло своим чередом по неведомым смертным раскладам,
 и в этот час испытаний каждый из них думал о сокровенном.

 Жизнь Валерии сосредоточилась в угасающей ауре ее мальчика. Вся в черном, укрытая с головы до ног покрывалом, лицом к лицу стояла возле нее Смерть, вечность зияла в дырявых глазницах мертвым космосом, и мать, как та бедная девочка, сгинувшая ночью на даче, собой прикрывала сына. Она не вспоминала ни его детства, ни слюнявых нежностей и уж тем более не судила за непонятные поступки и вину перед другими. Ей было все равно, за что наказан он так жестоко.
 
 «Возьми мою жизнь, Господи! Ты ведь и свою земную жизнь за чужие грехи отдал, так возьми мою в искупление и прости его, Господи! – мысленная молитва матери летела к небу сквозь пустые глазницы Смерти. – Пресвятая Богородица, смилуйся над моим мальчиком, спаси и сохрани… Помоги его отцу, укрепи его дух, его талант, силу золотых рук… Сотвори чудо, милосердный Боже! Верни мне моего мальчика!»…
 
 Она вдруг почувствовала, что чернота перед глазами рассеивается, и увидела отчетливо яркий дневной свет.

 - Он спасен! – прошептала Валерия вслух, благодарные слезы потекли у нее по лицу.

 - Пожалуйста, прошу тебя, возьми себя в руки, нельзя же так, – упрашивал Валентин, не разбиравший природу женских слез и готовый всю свою кровь до капли перелить в Гошку, лишь бы избавить от страданий его мать. 
 Она едва держалась на ногах, опираясь на руку друга, не реагируя на его утешения и комментарии, но лицо ее просветлело и неотрывный ясный взгляд остановился на двери операционной.

 Оттуда бочком протиснулась молоденькая медсестра, ободряюще улыбнулась и крикнула в коридор:
 - Поднесите в зал физраствор, заканчиваем!
 Через несколько минут вышли ассистенты и попросили отойти в сторону.
 - Станьте под стеночку… Переводим в реанимацию… Уведите женщину!
 - Это мать…
 - Тем более подальше, в обморок еще хлопнетесь, мамаша. Нормально заштопали, не волнуйтесь.
 Его же оперировал сам Фишер! Виртуоз!..
 
 Валентин подчинился, отвел Леру на несколько шагов в сторону, но так, чтобы двери операционной
 все равно оставались в поле зрения.
 - Почему не выходит Боря? – вдруг заволновалась она.
 - Думаешь, ему просто к тебе выйти? – тихо заметил Родин.
 - Да, конечно… Но почему же он все-таки не выходит?

 Обе створки двери широко распахнулись, и на каталке, в окружении ассистентов с болтавшейся вверху капельницей на штанге, с какими-то мигающими приборами на штативах из никеля и пластика, облепленного разноцветными трубками и проводами прокатили по коридору Игоря, укрытого простыней до подмышек.
 Не издав ни звука, Валерия проводила его глазами… Коридор опустел, а она все смотрела вслед, пока не почувствовала осторожного прикосновения к своему плечу. И обернулась. Перед ней стоял доктор Фишер.


                3.

 Незаметно покинув больницу, чтобы не смущать родителей Игоря своей персоной и дать им возможность объясниться между собой после двадцатилетней разлуки, Валентин Иванович решил заняться погибшей девочкой. Он поехал в морг и невероятно расстроился.

 Девочку уже обработал прозектор-криминалист, кое-как прихватил капроновой леской небрежную рассечку на груди и оставил труп в общем зале. Все это выглядело так натуралистически грубо, так оскорбительно к таинству смерти, и без того несправедливой к прелестному юному созданию, безвинно погибшему, что Родин разнервничался, стал звонить Жергину, шумел, грозился пожаловаться…

 - Ты забери ее на Кутузовский или перевези в частный морг, – посоветовал майор
 и подсказал адрес.

 Валентин остановился на втором варианте. И когда отсчитывал баксы в кассу привилегированного заведения для элитных клиентов, уже знакомое чувство удовлетворения и уверенности в себе помогло ему окончательно справиться с эмоциями и внутренним волнением. Он выбрал по каталогу фирмы ритуальных услуг все необходимое, а консультант объяснил общий принцип дальнейших действий. Теперь можно было ехать и на Кутузовский.

 В генеральской квартире, кроме хозяйки, находились еще какие-то подозрительные люди, которые тотчас же смылись, как только Родин переступил порог. Сама же Лиля Васильевна, пьяная в дым, тупо выслушала слова соболезнования, не слишком вдаваясь в степень родственных связей Валентина с племянником, только спросила, будет ли гость ночевать здесь, а потом сообщила, что завтра намерена дочку кремировать. Больше добиться от женщины он не смог никаких разъяснений. Она налила в стакан коньку, выхлестала весь до дна и отправилась к себе в спальню.

 Визит исчерпался, Родин вышел на лестницу и захлопнул входные двери. Нужно было ехать в гостиницу
 (Жергин забронировал утром номер) и там дожидаться Леру. Ему и думать не хотелось о том,
 суждено ли ему вообще дождаться любимую…

 Уже подходя к самому входу в здание, он загадал: «Если ее еще нет, поеду в больницу к Гоше… буду сидеть у малого всю ночь». Но номер был разбронирован, а ключей у дежурной по этажу в шкафчике не оказалось.
 
 Он подошел к своей секции. Сердце, как кувалда, бухало в грудь… Деликатно постучал и осторожно нажал на ручку. Дверь отворилась. В комнате было темно, свет горел только в ванной, через щель в дверях слабо освещая коридорчик… Валентин шагнул раз, другой и, наконец, заглянул в комнату. Лера крепко спала, не раздеваясь.
 
 Он вернулся назад, снял плащ и туфли, бесшумно на цыпочках прошел к постели, сел у ее ног… Потом осторожно, тоже не раздеваясь, прилег с краю, набросил на любимую клетчатый плед и подумал: «Рядом с тобой, родная, буду до самой смерти. И после тоже. Обвенчаемся, когда Гоша поправится… Обязательно обвенчаемся!»

                ***
 Жанку хоронили, как принцессу. Внучка генерала Гремина лежала в полированном гробу, разодетая невестой по-королевски, в длинной серебристой фате, закрепленной веночком из белоснежных цветков на черно-лаковых кудрях. Блаженная ангельская улыбка покойно освещала чистое личико с нежным румянцем, и тонкая свечка ровно горела в затянутых кружевными перчатками пальцах.

 Накануне Валерия, вполне оправившись от шока и доверив сына неусыпному бдению Чемпиона, взяла в свои руки траурные хлопоты. Ей хотелось сделать погибшей девочке последний подарок. Она созвонилась с Фаиной, та немедленно подключила своего брата, и все проблемы снялись очень быстро. Выяснилось, что генералу Гремину полагалась земельная «квота» на третьем (соответственно рангу) по престижности кладбище столицы, после Кремлевской стены и Новодевичьего, которая не была использована, а следовательно, члены семьи могли ею воспользоваться в любое время. И Лера, как законная признанная наследница по крайней мере на эту, не оспариваемую никем пока «квоту», распорядилась отдать ее ушедшей в лучший мир девочке.

 Наверное, Жанна ужасно радовалась на небесах, видя свой последний триумф,
 потому что лицо новопредставленной излучало такой дивный неземной свет,
 что даже не протрезвлявшаяся, сломленная горем Лиля жалко улыбалась,
 глядя на свою дочку.

 Самую большую комнату в генеральской квартире приглашенные уборщики в желтых комбинезонах выдраили до блеска. Вся мебель была вычищена и починена, через прозрачные окна лился печальный осенний свет. Шкафы и зеркала затянули чехлами, украсили гирляндой живых цветов, увитой траурной лентой.
 Комитет госбезопасности прислал соболезнование семье, венки и военный оркестр.
 
 Жанну, в инкрустированном резьбой вишневом гробу, внесли на плечах для прощания с близкими отборные гренадеры военной академии им. Фрунзе, в парадной форме и в белых перчатках. Соседи, подавленно перешептываясь друг с другом, шли беспрерывно, засыпая девочку поздними хризантемами и желая удовлетворить свое любопытство. Они не переставали удивляться всему, что видели собственными глазами, во всех углах шелестел шепоток:

 - Подумать только: всю семью растерзали… сначала Георгия Львовича и сына, теперь внуков…
 - Говорят, старший внук, сын Валерии Георгиевны,  в «Склифе», в него тоже стреляли…
 - Что делается! Одни бандиты кругом…      
 - Какая красавица! Боже, как жалко…
 - Мама! Это же Белоснежка, она потом проснется, правда? – громко волновалась маленькая девочка,
 дергая за руку задумчивую мать.

 Мужчины, старые и молодые, заходили робко, молча стояли в дверях, а потом толклись в парадной, обсуждая странные обстоятельства стольких одновременных смертей. О Лиле никто не судачил на похоронах из уважения к материнскому горю, но по недобрым взглядам можно было легко представить, какой жестокой гражданской казни подвергнется очень скоро эта несчастная женщина.

 Грянула музыка, и Жанна поплыла над соседскими головами. Ее торжественно понесли на плечах выфранченные, как для парада, молодые курсанты через сквер, затем по проспекту. Первые снежинки пролетали по воздуху, и, пробиваясь сквозь хмурые тучки, нежно прощалось с Жанной розовое грустное солнце…

 В старинной кладбищенской церкви служили пышную панихиду, раздавали сладкое рисовое колево с мармеладом, сдобные пирожки и мелкие деньги нищим. Хорошо поставленными оперными голосами хор пел над юной невестой «…со святыми упокой…» С лица ее стерлась улыбка, черты разгладились, а когда Лера склонилась над гробом и шепнула: «Прости его, девочка…» – губы ее коснулись ледяного застывшего лба.

*******************
Продолжение следует