Жизненный опыт

Рамсес, сенбернар из второго подъезда, сказал бы, наверное, что виною всему либидо. Но он старый и мудрый. А я молодой и таких умных слов ещё не знаю. Поэтому я думаю, что во всем виноват все-таки Трезорка.
Это случилось в воскресенье. А может быть, и во вторник. Нет, скорее, всё же в пятницу, потому что было холодно. Ночью я вылакал полную миску воды и к утру весь извёлся. Прижало, знаете ли, не по-детски. А хозяин, как назло, делал вид, будто не замечает, как я скулю и лижу ему нос. Наконец, я стянул с него одеяло, и ему пришлось проснуться. Я помнил, что хозяин с вечера тоже выпил много чаю, и поразился тому, как странно устроены люди. Мне казалось, что ему должно было приспичить ещё раньше, чем мне. Но почему-то, когда мы выскочили на улицу, хозяин даже не задрал лапы, а достал свои вонючие палочки и стал пускать дым.
Я побежал и помочился на коврик, который тётя Зина зачем-то расстелила возле дерева на свежем снегу. Тётя Зина завизжала и, когда я удрал, накинулась с хлопушкой на хозяина. Я в очередной раз подивился человеческой глупости. Причём здесь хозяин, если на коврик помочился я, а не он?
Я нашёл большую палку и предложил хозяину поиграть. Он бросил палку, а я сбегал за ней и принёс. Теперь была очередь хозяина бежать за палкой, но он почему-то опять хотел заставить меня. Я обиделся, залаял и заявил, что такая игра не по правилам. Он пожал плечами и сделал вид, что не понял меня. Тогда я решил поиграть в прятки.
Пока хозяин, отвернувшись, пускал дым из своей палочки, я спрятался от него за сугроб. И вот здесь-то я увидел Трезорку. Я, конечно, тогда ещё не знал, что он Трезорка, а просто видел перед собой чёрную лохматую собаку, у которой одно ухо висело, как у пуделя, а второе торчало, как у овчарки.
Я подошёл к Трезорке и осторожно понюхал у него меж задних лап. Он тоже обнюхал меня под хвостом. Тут настал момент истины, когда два кобеля решают, подраться им, или поладить. Обычно в таких случаях выбор делается в пользу драки. Но Трезорка был меньше меня и драться, похоже, побаивался. А я драться не хотел. Поэтому мы решили поладить.
Мы разговорились, и Трезорка, узнав, что я живу с хозяином, посмеялся надо мной и обозвал слюнтяем. Он, в отличие от меня, жил самостоятельно и сам был себе хозяином. Увидев, что от обиды и зависти я вот-вот разревусь, как кутёнок, Трезорка пожалел меня и, вильнув хвостом, попытался утешить.
– Ну, ладно, не хнычь. Всякое в жизни бывает. Кому-то приходится и с хозяином жить. Ты, это, жрать хочешь?
Я ещё ничего не ел в это утро и сказал, что, конечно же, хочу.
– Я здесь неподалёку нормальную тошниловку знаю, – похвастался Трезорка. – Жратвы – хоть удавись, и главное, всё нахаляву.
Тут из-за сугроба появился хозяин и, увидев рядом со мной Трезорку, кинул в него снежком, а меня строго позвал к себе. Я уже хотел по привычке послушаться, но тут увидел, что Трезорка смеётся надо мной. Мне стало стыдно, и я отбежал от хозяина. Хозяин погрозил мне поводком. Хвост у меня поджался, я знал, что получить поводком – очень больно. Но я хотел показать Трезорке, что если захочу, могу и не слушаться хозяина, поэтому отбежал ещё дальше.
– Ну, что, погнали? – весело крикнул Трезорка, уворачиваясь от очередного снежка.
И мы погнали. Хозяин гнался за нами, крича и размахивая поводком. Трезорка смеялся над ним и от радости заливисто лаял. Я, время от времени оглядываясь через плечо, думал, что мне, наверное, потом крепко влетит. Наконец, хозяин отстал, и я забыл о нём.
Тошниловка и в самом деле оказалась что надо. Разогнав собравшихся, было, позавтракать котов, мы оккупировали все баки. Чего тут только не было! Море костей, самых лучших объедков и колбасных шкурок! Я вновь позавидовал Трезорке, который каждый день мог здесь нажираться от пуза, а не ждать, когда хозяин соизволит наложить тебе в миску какой-нибудь каши.
Мы пировали на славу. Вдруг, когда я смаковал куриную косточку, Трезорка испуганно крикнул.
– Текаем!
Он-то успел текануть, а я нет. Меня рванули зубами за ухо, за плечо, сбили с ног и швырнули к забору. С трудом поднявшись, я жалобно заскулил.
Передо мной стояли несколько здоровенных псов.
– Слышь, ты кто такой? Откуда взялся вообще, а? – надвинулся на меня поджарый кобель с плешивым боком.
– Я так, сам по себе, – попятился я назад. – А что?
– А то, что это наша помойка. Мы её держим. Ты с какого двора? Под кем ходишь?
– Ни под кем. Мы с хозяином живём, – я испуганно поджал хвост.
– Э-э-э! Да вы разве не видите, пацаны! – крикнул рыжий пёс с обрубленной лапой. – Это ж домашненький! Чё с ним церемониться?!
– Ишь, щенок! Хозяйский он!.. – меня окружили со всех сторон.
– И что с ним делать?
– Да отпетушить и в колодец скинуть!
Предложение всем понравилось. Я не знал, как это – отпетушить, но узнав, что меня хотят скинуть в колодец, очень испугался.
Я сжался в комок, перепрыгнул через одного и псов и бросился бежать со всех сил. Они с лаем и визгом помчались за мной.
Рамсес, сенбернар из второго подъезда, не раз поучал меня, что негоже уважающей себя породистой собаке убегать от дворняг. Эх, хорошо говорить так, когда ты старый сенбернар и тебя все боятся! А вот когда ты молодой и пудель, тебя почему-то никто не боится.
Летом мы с хозяином ездили на дачу и катались там на велосипеде. Точнее, хозяин катался, а я бегал за ним. Было очень весело, но я считал, что это несправедливо – ему всегда кататься, а мне всегда бегать. Зато я научился бегать быстро и подолгу. Теперь мне это очень пригодилось.
Я пробегал дом за домом, двор за двором, лихо перепрыгивая через ямы и сугробы. Наконец, оглянувшись, увидел, что меня никто не преследует. Я остановился, высунув язык и тяжело дыша.
Спустя минуту вдруг откуда-то выскочил запыхавшийся Трезорка.
– Ништяк! – крикнул он. – Здорово ты их обставил! Я бы так не смог. Где натренировался?
– На велосипеде надо по утрам кататься! – гордо выпятив грудь, заявил я.
– Кру-у-уто! – завистливо протянул Трезорка. Уж ему-то велосипед наверняка и не снился даже.
Я был безумно рад тому, что теперь тоже могу хоть чем-то похвастаться перед товарищем. Но Трезорка быстро охладил мою радость, спросив.
– А хочешь, тёлок снимем?
У меня аж челюсть отвисла.
– А ты можешь такое устроить?
– Фи, да для меня это как два пальца… – задрав хвост, заявил Трезорка.
Я почувствовал, как чёрная зависть вновь сдавила моё сердце. У меня ещё никогда не было самки, и я лишь мечтал, что когда-нибудь всё-таки рискну познакомиться с очаровашкой колли из соседнего дома. А Трезорка, оказывается, хоть каждый вечер мог проводить в женском обществе.
Заприметив привязанную возле магазина симпатичную беленькую самочку, Трезорка подбоченился, выпятил грудь и, подмигнув мне, снисходительно фыркнул: учись, мол, студент, пока я жив.
Походкой благородного скакуна он подплыл к беленькой, осторожно втянул ноздрями её запах и вдруг, припав перед ней на передние лапы, игриво тявкнул и бешено завилял хвостом. Беленькой это, может быть, и понравилось, но она сделала вид, будто Трезорка не произвёл на неё впечатления, и даже демонстративно отвернулась. «Та ещё кукла», – подумал я, с сочувствием наблюдая за товарищем.
Решив продемонстрировать беленькой свою удаль, Трезорка принял грозный вид и с лаем накинулся на толстую тётку с нагруженными авоськами в руках. Тётка испуганно вскрикнула, выронила сетки, поскользнулась и шлёпнулась на спину посреди тротуара. Было очень весело, и я хохотал до упада, и беленькая тоже смеялась, хотя и не так громко.
Довольный Трезорка широко улыбался: вот он я какой храбрый! Беленькая уже сделала в его сторону пару шажков, но тут какой-то мужик, проходивший мимо, от души приложил Трезорке сапогом за его проказу. Трезорка, жалко взвизгнув, перекувыркнулся в воздухе и шлёпнулся в грязную талую жижу на обочине дороги. Мужик помог толстой тётке подняться, а из магазина вышла хозяйка беленькой и увела её с собой. Обнюхивая пакет у хозяйки в руках, беленькая убежала, даже не взглянув в нашу сторону.
Трезорка тяжело поднялся, отплёвываясь от грязи.
– Ох уж эти мне породистые! – злобно проворчал он. – Фифра стриженая! Знавали мы таких. Гонору, словно у королевы, а как до дела дойдёт – и пощупать-то нечего, шерсть да кости одни.
Потерпев первую неудачу, Трезорка не потерял надежды заполучить самку на ночь.
– Не дрейфь! Сейчас всё устроим, – бормотал он, ведя меня каким-то тёмным вонючим переулком.
На канализационном люке возле гаража отогревалась немолодая уже серая шавка с грязной свалявшейся шерстью. Трезорка толкнул меня плечом.
– Видал? С этой-то проще будет. Уж поверь мне.
Переваливаясь с боку на бок, он подкатился к шавке и небрежно обнюхал её. Потом, перекинувшись с ней парой слов, кивнул мне, чтобы я тоже подошёл. Шавка презрительно смерила меня взглядом и устало зевнула.
Трезорка начал с ней торговаться. Они долго спорили и, наконец, сошлись на восьми куриных костях с остатками мяса втроём на всю ночь у Трезорки на хате. Трезорка хотел скинуть ещё на пару костей, но шавка предложила нам за такую цену скакать друг на друге.
Уже совсем стемнело и мороз больно щипал лапы и хвост, когда мы добрались до трезоркиного жилища. Хата у него оказалась что надо: тепло, просторно, а главное – никаких хозяев.
– Люди – дураки, – прокомментировал Трезорка, знакомя меня со своими хороминами, – не догадываются, что под первым этажом есть ещё один.
Шавка развалилась на песочке возле какой-то трубы и потребовала, чтобы с ней рассчитались заранее. Трезорка вырыл из тайника обещанные кости и выложил перед ней. Увидев кости шавка успокоилась, погрызла одну-другую, а потом призывно вильнула Трезорке хвостом. Трезорка ловко запрыгнул на неё сзади, обхватил передними лапами и ритмично заработал тазом. Он поскуливал от удовольствия, а она, высунув язык, тяжело дышала. Наконец, Трезорка, обмякнув, сполз с неё и, повалившись на спину, кивнул мне: «Валяй, что ли!»
Я осторожно приблизился к шавке. Рамсес, сенбернар из второго подъезда, не раз говорил мне, что уважающая себя породистая собака должна избегать случайных связей, особенно с дворнягами. Рамсес, конечно, очень умный, но удержаться уже было невмоготу, и я, изловчившись, запрыгнул на шавку. Но с первого раза сделать это правильно у меня не получилось. Запрыгнул я как-то сбоку, и меж задних лап у меня оказалась её голова. Шавка больно боднула меня в живот, возмущённо огрызнулась и заявила, что так мы не договаривались. Трезорка засмеялся, а я от стыда чуть не задохнулся.
Со второго раза у меня получилось запрыгнуть как положено, но, видимо, я попал не совсем туда, куда следует, потому что шавка, зарычала и, обернувшись, злобно цапнула меня за плечо.
Не успел я прицелиться ещё раз, как услышал уже знакомое мне трезоркино «Текаем!» Помня, что за этим может последовать, я пулей вылетел вслед за Трезоркой на улицу и, обернувшись, успел краем глаза заметить, как какой-то бородатый человек схватил замешкавшуюся шавку и засунул её в мешок.
– Кто это был? Хозяин её? – спросил я у Трезорки, когда мы оказались в безопасности.
– Какой ещё хозяин?! Бомж!
Чтобы не выглядеть полным тупицей, я не стал уточнять, кто такой бомж, а Трезорка сам, по-видимому, был не в духе объяснять.
Поджимая озябшие лапы, мы угрюмо брели ночными дворами. Я очень устал и проголодался, в животе тоскливо урчало.
– Ну и куда теперь? – спросил я у Трезорки.
Он присел на снег и почесал за ухом.
– Да есть тут одно местечко… У кореша заночую. Ты со мной или как?
Я виновато поджал хвост.
– Нет уж, к хозяину пойду.
– Смотри, как знаешь. Влетит же тебе…
– Да уж, – при мысли о предстоящем наказании у меня всё похолодело внутри, хотя и без того было очень холодно.
– Ну, здесь тебе недалеко, сам дорогу найдёшь. Бывай, что ли! – Трезорка вильнул мне на прощание хвостом.
– Бывай! – и мы разбрелись в разные стороны.
Влетело мне действительно нешуточно: и поводком, и ремнём, и тапочками. Жалобно скуля, я забился под кровать и долго оттуда не вылезал. Мне, конечно, за дело досталось от хозяина, но хуже всего оказалось то, что он оставил меня без ужина, и от этого было вдвойне тоскливее.
Когда хозяин задремал на диване, я осторожно прокрался на кухню. Там всегда царят божественные запахи, а царица этих запахов – самка хозяина. Она очень добрая и всегда жалеет меня, когда хозяин наказывает. Вот и сейчас я ткнул её в руку влажным носом и поскулил, а она погладила меня и дала мне котлетку.
Котлетка была очень вкусной, но маленькой. Я съел и попросил ещё. Получив вторую котлетку, я утащил её в комнату. Половинку съел, а половинку спрятал под коврик, чтобы съесть ночью, когда вдруг очень захочется.
Устроившись поуютнее на коврике возле батареи, я сладко зевнул и, прикрыв глаза, подумал, что жизнь, всё же очень приятная штука, а жизнь с хозяином приятна вдвойне. Но все-таки интересно, что бы сказал обо всем случившемся Рамсес, сенбернар из второго подъезда?