Химеролагния

               


                « … позитивной банальности
                я предпочитаю чудищ собственной
                фантазии»
                Шарль Бодлер


Замок Лло находится на острове Трибадия посреди Mare Occultus. Одинокий, неприступный, скалистый остров затерян среди морских просторов, как одинокая чёрная звезда на окраинах галактики. Окружённый отвесными остроконечными зазубренными скалами, будто частоколом акульих зубов, остров без единой бухточки, без единой пологости, являет собой поистине недосягаемую невторжимую цитадель. Чёрные с синим и фиолетовым отливом, тёмно-серые, тёмно-лиловые, малахитово-опаловые и индигово-стальные скалы ломаными эксцентрическими зигзагами пересекают весь остров, образуя узкие таинственные неожиданные ущелья, ниши, непредсказуемые провалы, пропасти, кальдеры, глубокие угрюмые пещеры, сигилические навесы, альковы; арки самых чудовищных и феерических параформ, гилгулические анфилады, монстро-фаллосные колоннады и хаотические аморфные инфернальные нагромождения и тератомонументальные комплексы.

Среди них и расположился замок Лло. Построенный без плана, без системы, без стиля, без малейшей строгости мысли, он гармонично вписался в окружающую обстановку, став очередным экстравагантным соцветием острова. Стены замка, поднимавшиеся на 20-30 метров в высоту, были сложены из зеркально отполированных и безупречно подогнанных точнокубических блоков гранита. Башен больших и маленьких всех геометрических антигеометрических форм было что-то около десяти тысяч, точнее сосчитать было невозможно. Да и кто бы этим занимался, ведь в замке проживал всего один человек. Хотя как раз, наоборот, от нечего делать, так как общаться ему было не с кем, он мог бы и пересчитать не только все башни до единой, но и все песчинки на острове. Конечно, при условии, что делать ему было бы нечего. Однако он и не думал заниматься статистикой.

 Впрочем, это был и не он. Это была она. Чуть выше среднего роста, черноволосая, стройная, с ярко-жёлто-оранжевыми глазами цвета спелой облепихи, со зрачками похожими на зёрна какао. Волосы с мрачным свинцовым отливом спускались ниже спины волнистым треугольником, вершина которого упиралась в сладкострастную дельту копчика, похожую на медовый цветок вьюнка или на капельку акациевого мёда, или на голубую льдинку, припорошённую инеем и поблёскивающую в перекрёстных лучах заходящего солнца и восходящей луны.

 В этом чёрном море волос, таких атласных, густых и тяжёлых, что, казалось, это не волосы, а струи вороненого прозерпинического металла, тонуло правильным совершенным овалом белое, как девственный алебастр, лицо с меланхолическим потусторонним разрезом глаз, тонкими извилистыми, как раздражённые голодные пиявки, бровями; длинными густыми ресницами, тонким ровным носом, узкими плотно сжатыми губами цвета недоспевшей сливы с сизым голубоватым налётом и исходящей от всего мегеро-меланической, стиксово-бафометической харизмы.

 Шея могла бы послужить эталоном любому античному скульптору. Большая тяжёлая упругая грудь, украшенная будто гиацинтовыми астрами, энигмогаллюцинаторными соска;ми, окружёнными, словно смятыми розами, небольшими ареолами, резко контрастировала с тонкой гибкой ивовой талией и гармонировала с роскошными валькирическими бёдрами и ягодицами. На правой ягодице была чёрно-лазуритово-золотая татуировка, изображающая настолько сложный и хитросплетённый узор, что описать его представляет большие трудности.

 Он был похож на полиромбовидную розу и на свастико-квадратную мандалу одновременно с элементами сложных зигзагов, петель, арабесок, диффузных мандорл, геометрических фигур, пентаграмм, эквилибрических пиктограмм, точек и штриховок, и казался скорее голограммой, чем рисунком на плоскости. Татуировка так и опутывала глядящего на неё своей элексироплатиновой паутиной, затягивая в глубины-бездны-омуты-коллапсы инфраплутонических и гигаинфернальных хаосоидов. Впрочем, никто и не глядел… Никто. Но были некто, не отвечающие на вопрос «кто?» или «что?».
И наконец – ноги. Ноги у неё были как два сюрреалистических обелиска в честь криптомагической красоты. Выточенные с таким изяществом и вдохновением, такой гениальной рукою, что глаза сводило от боли неотрывного взгляда. Её ноги были алтарями, к которым хотелось припадать всем телом в священной экзальтации или сатурнической эпилепсии.
И ещё лоно. Оно вне описаний. Всегда гладко выбритое; его можно было описывать, только бесконечными поцелуями в каком-то тантрическом необратимом куннилингусе.
Кожа н’Э, так звали хозяйку и единственную обитательницу замка Лло, была идеалом белизны. Лишь тончайшие, как протуберанцы микросолнца, жилки: фиолетовые, сиреневые, бирюзовые, вишнёвые, нарушали ослепительность этого ровнозаснеженного нарциссического поля. Только вот это вожделенное и притягивающее зрелище было почти всегда скрыто одеждой.

 Погода на острове была почти неизменно пасмурной, дождливой, промозглой и унылой. Огромные густо-пепельные, некрофильно-свинцовые с синими танатосияющими отблесками тучи нависали низко над морем, изредка пропуская скупые солнечные лучи и периодически сея мелкий плотный дождь, похожий на посев дроби, драконьих зубов или ртутных гранул. н’Э  каждый день меняла наряды. Гардероб её был настолько многообразен, что описание его заняло бы несметное количество томов, поэтому ограничимся замечанием, что вещи, его составляющие, были самых разнообразных и гиперпсиходелических моделей, и изготовлены они были из всевозможных материалов, начиная легчайшим газом и шифоном и заканчивая никелированной сталью, слюдой, листовым золотом, драгоценными камнями, ракушками, стеклом и оловом.

Mare Occultus находилось в постоянном волнении. Огромные чёрные валы накатывали друг на друга, словно живые тератоаморфы, сплетаясь в дикой борьбе или в тиаматическом коитусе, растворяясь друг в друге и разбиваясь на миллионы брызг о вертикальные незыблемые скалы Трибадии. Море вздымалось и опадало под то медленно ползущими, то быстромчащимися тучами, похожими на клоки волчьей шерсти или на груди и складки жира мегалитических Венер.

 Чёрная вода Mare Occultus (да, абсолютно чёрная) таила в себе какую-то магическую силу или одическую светозарность, позволяющую омолаживать тело и наполнять его абраксической эфирностью, которая преобразовывалась у н’Э в галлюцинаторно-офетическую мантику. Она была офетической ипостасью своей цирцеической эннеады. И.

 Вода не оставляла никакой черноты после купания. Она была холодна как сам архетип холодности. н’Э спускалась к морю на левитирующем оккультном сапфирном шаре диаметром три метра; он зависал над водой. ^^^^^^^ она раздевалась. ныряла. плывя всё вглубь и вглубь в кромешной тьме ;;;;;;  затем открывала глаза – их обволакивала приятная маслянистая субстанция и перевернувшись став вертикально подняв руки вверх не делая ни одного движения н’Э словно еретическая торпеда начинала подниматься на поверхность медленно.

В центре замка был небольшой круглый пруд, обложенный безобразными в своей параморфности и перверзиоморфности глыбами К нему вела дорожка, обсаженная с двух сторон деревьями с голубой чешуйчатой кожей и золотыми листьями в форме мандорлы Всего деревьев было одиннадцать: пять с одной стороны и шесть с другой больше деревьев и растений в замке не было. там  н’Э тоже совершала омовения но всегда в одежде – причём на ней должно было быть не меньше трёх нижних рубашек плотное платье жилет и широкий тяжёлый плащ а также диадема… ещё горы бижутерии и массивная иридиевая цепь на шее с подвеской из куска изумруда бесформенного асимметричного внутри которого сияет золотая модель Трибадии.

Белый квадрат окаймлялся чёрною полосой сначала с одной стороны затем с другой после с третьей  наконец с четвёртой и так следующий квадрат за ним другой и т.д. квадраты были со стороной шесть метров они постепенно равномерно покрывали морскую гладь по кругу начиная от апатичных скал Трибадии и уходя-скрываясь за горизонт по спирали квадратурно-круговыми движениями пока всё море не стало белым квадратом расчерченным на квадраты чёрными полосами только тогда  н’Э ступила на белую поверхность своими белыми голубовато-белыми ногами: пальцы ровные с бледно-бледно розовыми ногтями пятки едва отдалённо туманно-персикового цвета с сетью морщиночек складочек трещинок ступают мягко по-рысьи (если бы эти белые квадраты были чьими-то губами) мягко по твёрдой полированной зеркальной поверхности не колеблющейся не колышущейся это уже не море ноги изящные высокий подъём ступня будто выточена из слоновой кости икры рельефные фигурные метаморфозы эллипса мистификации глиптики море квадратное ровное плоское белое с чёрными перекрестиями впервые за долгое время н’Э идёт полностью обнажённая уходя-скрываясь за горизонт её татуировка плавно покачивается вместе с бёдрами н’Э идёт словно ожившая мраморная статуя из паросско-каррарского мрамора как галлюцинация Пигмалиона.

 А небо чистое и лазуритово-лазурное как купол втягивающийся в бесконечную пасть сверхсинего космоса из которого н’Э кажется упавшей звездой изгибом дымчатой струйки её белое белое белое тело юной Коры и зрелой Медеи от её тела космос становится белым неописуемо белым даже чёрное космическое пространство невозможно описать а белое тело и подавно белое тело Персефоны если бы белые квадраты были глазами этот всегда чисто выбритый лобок всегда чисто белое лоно разделённое ядро миндаля медовой текущей каплею медленно текущей капелькой свежего липового мёда

Белое ядрышко разделяется разделяется разделяется и белое яблочко две половинки впереди две сзади один сплошной раздел на две снежные равнины одна разделительная кривая парабола медовая река одна с островком корицы с алым омутом алым круговоротом с островком рубина с островком-пирамидой граната аметиста если бы всё было глазами чёрные перекрестья зрачками если бы Трибадия была глазом ухом телом кистью руки ступнёй ноги белое квадратное море это вогнутый пупок н’Э чашечка её пупка н’Э смотрит на неё она идёт по квадратам окаймлённым чёрными линиями её чёрными волосами венчик пупка квадрат моря белый квадрат белые делирии  н’Э белые фантазии белая Трибадия белое небо нет продолжения всё обрывается в белое в белый коллапс как мягко ступают её ноги как мягко колышутся груди абсолютно белые абсолютно белые

н’Э лежала в отрешённом и меоническом хаосоэкстазе. Её волосы были разбросаны по грубой холщёвой подстилке; парчовое платье, отделанное мехом голубого писца, было грубо и безобразно разорвано в нескольких местах, в частности на груди; грудь, испещрённая глубокими царапинами, бесстыдно выпирала из прорехи. Руки н’Э были раскинуты в стороны, но ноги сжаты, плотно, переплетены между собой. Узкое, но очень высокое окно (метра четыре в высоту) пропускает блёклый тёмно-серый свет то ли утра то ли вечера сумерки трансмутными волокнистыми саванами окутывают убогую и кажется сырую комнатушку похожую на тюремную камеру в ней только одно грубое ложе на котором и лежит н’Э.

 Пол из необтёсанного бугристого камня;стоит дух фосфорических элементалей и рреосексуальной параномии. И. периодически накатываются волны; невидимые волны; не воздушные не энергетические а  метасексофизические они будто скатывают в трубочки пространство и вновь раскатывают его. Внепространственные клаустроконтинуумы фоликулокриптоаффектически перемещаются в направлении противоположном. На стенах. Проступает что-то вроде пятен. Генеалогическое древо ирратических королей иррумирующих иллюминирующих галлюцинирующих улетающих в бесконечность и в конечность окончательную с первого плана и возвращающихся на первый план по квадрату по квадратному белому морю словно припев алхимического трактата по синей ртути и меркуризирующей меланографичности в пессимуме пироэмпириуме спиритуолактаций. н’Э неподвижна. лицо почти голубое. от него исходит хроммооаура

н’Э вышла на балкон. тихая ночь раскинула свои необъятные телеса в едва урчащей дремоте, подрагивавшие татуировками созвездий. Небо было на редкость чистым. Траффективно чистым. Нчьььььььььь……….ччччччччччч………………….
Шпили башен мерцали тусклым зеленоватым свечением, и длинные тени их, пересекаясь друг с другом, образовывали сложные абсурдные фигуры. Море, как чёрный лёд, было неподвижно. Блики размытых пятен отражённых звёзд отсвечивали туманными глазницами. Имаго луны прожигало своим холодным огнём толщи базальтового моря, увлекая за своими изумрудными корпускулами небесные размытые контуры аспидных облаков.

 груди н’Э напряглись под толстой материей тяжёлого бархатного платья по моде венецианской XVI века цвета заиндевевшей голубики она чувствовала как её соски; становятся широкими рубинового металла рубиноида мышцы промежности и ягодиц сжимаются в один плотный каучуковый клубок диафрагма поднимается расширяются ноздри и под кожей будто бегают тысячи невидимых жгутиковых существ делая её тонкочувствительной проницаемой и почти прозрачной для взглядов ночных теней. неуверенно растущий цветок её дыхания распускал бутон и губы изгибались в подобие поцелуя и на них поблёскивала влага и неясное непонятное слово словно через горы должно было перевалиться огромное бесформенное создание – остаток кометы или эмбрион северного сияния. Она вспомнила дез Эссента и Мальдорора и чёрной кошкой растянувшейся у полыхающего камина отдыхала её напрягающаяся ещё и ещё плоть. По ложбинке спины будто катился поцелуй где-то у горизонта голубело инферно её энетелехии. где-то. рядом.
 
Трибадия – это фетиш и сама н’Э тоже фетиш сизигии тартарических кинедий переплетаясь биалгальными спиралями образовывали тэтраэдный уроборос фетиш идеального и универсального беспорядка в тёмных туннелях проходящего словно кровеносные сосуды над морем плавали обрывки и недоговорённости экстаглосс и мантрологоррей и птицы тёмными тенями сбивались в хаотические стаи посреди концентрических магических кругов о. Вихревые потоки холодной атласной плазмы распределялись неравномерно по течениям психофотических флюидов.

 н’Э бесшумно проходила по галереям замка как летучая мышь тем более что её чёрно-серый наряд способствовал этому сходству. В одной из ниш притаилось что-то похожее на огромного медведя и шевелилось издавая глухие низкие звуки переносимые по воздуху медленно и туго будто воздух был плотным как засахарившийся мёд и везде фетиши фетиши фетиши фетиши фетиши н’Э целовала то кольцо с малюсеньким александритом несимметрично с левой стороны которое висело на золотой цепочке спускавшейся с потолка затем язык небольшого размером с крупное яблоко бронзового гонга с барельефом в виде дракона лижущего свой огромный коготь на задней ноге и целовала свои руки перстни на них один серебряный с квадратным сапфиром на среднем пальце правой руки другой из лазуритового металла с перевёрнутой опаловой пентаграммой на среднем пальце левой руки третий из некроплатины с треугольным гранатом на указательном пальце правой руки четвёртый из ктеииридия с овальным изумрудом на безымянном пальце левой руки пятый из лиффилированной стали с аметистовым шестигранником на указательном пальце левой руки и наконец шестой из очень редкостного тёмно-серого  блестящего металла приапита без камня с абстрактной бесформенной рельефностью в центре на мизинце левой руки н’Э целовала свой кулон на медной цепочке до зеркального блеска начищенный медный кубик величиной с грецкий орех. И. ещё  инкрустации золотом и финифтью на дверях колоннах и кончики своих пальцев и свои сафьяновые сапожки и скалы острова Трибадия к каждой скале она прикасалась как к своему клитору  своим анемичным ртом фетиши фетиши фетиши фетиши фетиши фетиши клитерофетиши  она бесконечнобесконечноповторяла эти слова сама буква К была фетишем бесконечным фетишем содержащим все бесконечные к-фетиши

Трибадия – это клитероносный клитеросюрреалистический клитеронарциссический остров

Комната, где обычно проводила время н’Э была маленькой и уютной. Всю левую стену, если смотреть со входной двери, занимал камин, возле которого стояло большое гобеленное кресло с наброшенной на него леопардовой шкурой. Вдоль правой стены стояло ложе, в изголовье которого помещалась небольшая этажерка для книг и миниатюрный круглый столик на одной ножке. Такой же столик, только раза в три больше, стоял посреди комнаты. Круглый изящный табурет рядом. В полированной поверхности отражался тридцатисвечный подсвечник. Два таких же висели над ложем. Все они были сделаны в виде тридцатиглавых драконов-грифонов. Одиночный подсвечник, выполненный в виде фаллоса, стоял на каминной полке, разделяя пространство с квадратным серебряным зеркальцем, гребнем, искусно выточенным из кости в форме игуанодона, шкатулкой с бижутерией и бронзовой статуэткой Пана, сидящем на пригорке и играющем на сиринге. Его внушительного вида гениталии были из малинового рубина.

Комната была обтянута шёлковыми шпалерами с абстракциями размытых свинцовых пятен.

Взгляд н’Э был устремлён на стену в хаотический рисунок шпалер. Чернильно-графитовый зигзаг петлял из стороны в сторону, как шизофреническая змея, переходя вдруг в продолговатую размытую грязно-серую кляксу, напоминавшую то ли девонского моллюска, то ли часть толстой кишки, плавно переходящей в волокнистые спирали, завитки, меандры, которые накладывались на россыпи каких-то сине-бурых головастиков, и всё это заливалось голубовато-свинцовой сильно разбавленной акварелью с подтёками, пересекающихся под разными углами и без системы смешивающихся друг с другом в чернильно-графитовые зигзаги, которые петляя, словно электромагнитные пиявки, превращаются вдруг в пучки растрёпанных или слипшихся перьев с экзотическими отростками и волнистыми фрагментами, оканчивающихся раковинообразными капсулами, из центра которых выходят то утолщающиеся, то утончающиеся арабески цвета гнилой ежевики, смешанной с известью, и сливающихся в сплошное месиво насекомоподобных и жгутиковообразных переплетений, умножающее себя в дальнейшем истечении в нефеловидных образованиях с псевдопараллелепипедными надстройками, разделёнными точками и точками с присоединёнными к ним усиками и лозами пурпурно-оловянного оттенка, цепляющимися за подобия геометрических фигур и разбитых звеньев цепочек, разбросанных как попало и обрушивающихся своей лавиной на зэт-образные и синусоидные перемежающиеся структуры, эманирующие в сгустки, похожие на гибриды скорпионов и летучих мышей и ниспадающие личинкомастодонтовыми орхидеями, кубистическими медузами и бароккосинхрофазотронными грибами в область разреженной пепельно-моросящей атмосферы.

 Оборванные линии наползали друг на друга, как  остатки разметённых взрывами чудовищ и наплывали разжиженными бесформенностями, будто студенистые куски докембрийской биоплазмы или расплавленного пластмассового мусора и не дифференцированными комками и кляксами расплёскиваясь по будто выжженному полю с мазками сажи, похожими на языки пламени или на раздвоенные змеиные языки, теряющиеся в темноте пасти и выходящие хвостами, шипами, загогулинами, стручками и чернильно-графитовыми зигзагами, ползущими антрацитово-блестящими глистами, полипараболическими фекалиями или штрихпунктирными амфисбенами пересекаясь перепутываясь всасываясь диффузируя друг в друга зеркаля поллоковскими промискуитетами и хаограммами и назавершаясь неоканчиваясь неупираясь непритыкаясь прогрессируя или регрессируя в отслаивающиеся пласты туманных амёбоидов перевязанных шнурами спутанных смолистыми каштановыми пиководамовыми волосами вороненой металлической икс-нитью и вороненым конском волосом с наброшенной мелкой стальной сетью или сетчаткой миллиона глаз или вен-капилляров пересечённых трещинками теряющихся в серовато-мышиной дымке ткущей еле заметные эфемерные круговороты.  н’Э растворялась в этих водоворотах, как капля чернил в океане.

Комната была ярко освещена белым светом. Стеклянный пол. Ряды плексигласовых квадратных колонн. Потолок из какой-то неопределённой серебристой пупырчатой массы. н’Э в серебристых в обтяжку брюках… Глаза наполовину закрыты, и всё вокруг будто в полужидком состоянии. Покачивающиеся бёдра и ягодицы, обтянутые серебром, блестят, как юпитерианские барракуды, идущие на нерест. Если посмотреть сверху справа под углом то кажется что колонна, которую обнимает н’Э, под воздействием меламагической силы превращается в некое подводное жемчужное желеперламутровое существо с цветом и структурой ртути.
Форма похожая на птицу медленно опускалась по траектории фаллолонгической эллипсоиды к центру неизвестного локуса. Собственно птицу она напоминала лишь некими отростками похожими на крылья в остальном это было нечто грушевидно-прямоугольное меняющее цвет с белого на серебристо-салатовый и бордово-лимонный. Ещё на периферии утопоса образовались концентрические расплывчатые круги туманных спектральных цветов через которые проходили оплывшие бесформенно сально-белого цвета цепи утолщённых образований с искажёнными голубоватыми конусами в некоторых местах и будто стеклянная крошка покрывала их вершины затенённые коричневыми ресничными навесами.

 Квазигеометрические кубы располагались по анархическим н’орбитам. Перед рассветом от острова к странному образованию в море пролегла дорожка выложенная рубиновыми плитами.  н’Э шла по ней не спеша покачивая бёдрами в эластичном обтягивающем комбинезоне всего с двумя отверстиями: на уровне ноздрей и на уровне ануса. Комбинезон обтягивал её с макушки до пяток. Глаза покрывала шелковистая ткань. н’Э не видела дорогу перед собой. И не хотела видеть. Она хотела идти вслепую неизвестно куда.

Её ноздри жадно вдыхали запахи распылённого афродиклитиаффа перед глазами на чёрном фоне пересекались очень тонкие золотые жёлтые и голубые линии а вокруг парили существа и предметы о которых она лишь догадывалась и могла только фантазировать их формы.

Спать распластавшись на скале было блаженно обнажённые руки и ноги в стороны на животе волосы разметены по спине лобок упирается в гладкий камень. Откуда-то с огромной высоты где-то под облаками на неё смотрит Хлолосс. Он стоит над островом как исполинский паук об одиннадцати ногах уходящих в непроглядную пучину. Буро-фиолетового цвета они представляли собой выветренные покорёженные скалы-столбы покрытые коростой флюорисцентно-серебристой плесени и струпьями ядовито-зелёного драконадия. Единственный вытянутый как сопля глаз свисал с бесформенной массы казалось нескольких глыбообразных тел грубо слепленных между собой. Гоэтические буббические звуки наполняли всю окружающую среду увеличивая её плотность до студенистого эфира.

н’Э шла по одной из открытых галерей замка в тяжёлых рыцарских доспехах но без шлема Волосы развевал арктический ветерок Солнце просвечивало сквозь разреженные лилово-гиацинтовые пятна облаков как гематома сквозь тонкие слои эпителия. Фибулоонейрические и фибилупэрионные облака оттягивали небо вниз чуть ли не к самым верхушкам волн. В конце галереи появились странные существа: неадекватный инфьерно-делический гибрид опоссума, муравьеда, енота, дикобраза и паука; будто клубок летучей мыши, ехидны, скунса и скорпиона; человекообразные существа размером с кошку, лысые с чёрными петушиными крыльями на голове, с алыми глазами и в сиреневой висящей лохмотьями одежде. Фаралло-магический горизонт втягивал последние когти-лучи абраксического солнца и наступала криоментоловая ночь. Неофаллический абсурд классических колоннад терялся в перспективе сиренево-золотых далей. Облака стали похожи на трепанированные мозги питекантропа.

В. Шершеневич говорил, что реалисты ставили содержание выше формы, символисты гармонизировали и то и другое, а футуристы ставят форму выше содержания. На Трибадии нет даже формы Тотальная аморфизация навсегда
   
 
                Паллассатирующий ангелоид проходит через фф-темпоральную ауру тысяч солнц (аквасолнц)

               

«Из ничего и не для чего!» -  лозунг н’Э

В полночь когда взошла луна цвета спелого барбариса появился корабль-призрак Медленно плыл плавно рассекая волны словно гринд серых стая и паруса его окрашивались в цвета луны снасти вибрировали издавая тихое бормотание шепчась о своих тайнах И палубы настил поскрипывал под невидимыми шагами и будто ворон невидимый кружил над мачтами и вымпелами Путь через никуда в Mare Occultus Звезда! Одиноко зажглась на пустынном небе где была только луна. Красная как преисподняя. И корабль стал светел. Тёмно-серебряным светом он стал светел. Как звезда. н’Э смотрела во все глаза. И пошла к кораблю нага. Её белое-белое тело как гипсовый столб светлело вдалеке в черноте ночи. Звезда пролила серебряные белила и контуры н’Э забелила.  И что-то вокруг летало. Невидимое. С крыльями невидимыми. н’Э долго-долго стояла на носу корабля. И жда;ла. Ждала; продолжения ночи.

Небо было как мошонка перевёрнутого экскаватора или скорее как уставший гренадёр склонившийся над костром в промозглое ноябрьское утро после бессонной  ночи. Водянистый дым выедает красные слезящиеся глаза. Глаза рассвета. И туман как дыхание. Ночь без луны. Луны погибающего гипнотического армагеддона. Под фиолетовой луной качаются грифельные цветы и на Рифейских горах растут сапфирные тысячелистники. Глиптогаллюцинаторные клавиши тонкими специями лемуровых антенн касаются прозрачноциркониевой кожи в пустынном апофеозе и секциях серебряных дроздов-дроздозавров сиреневого дня и кинедического дна где ночь на облаках свивает глиптолазуритовой реки тени до самозабвения тонкими специями коричной подоплёки и акробатического миппроллда. Ночь узнаёт через микроскопы звёзд потомков золотого и чёрно-коричневого ориеннтумма. Молекулярные молнии и химическая реакция быстроты. Сексоболический трактат Наполеона Бонапарта.
 
Луна как холецистический язык гигантского монстра сияла жёлтовато-серебристым светом одним словом сыр-ребрянным. Луна была фотогенична как бёдра трёхсот топ-моделей.  н’Э расстегнула на правой груди маленькую молнию (платье цвета голубовато-зеленоватой стали эрифманского шёлка обтягивало стан от подбородка до пяток). Молния (розовое золото 1000 пробы) скользнула легко обнажающейся ящерицей. Из отверстия показался сосок, упругий, розово-коричневый, круглый, как сфероид брейкпространства, как бутон шиповника в сумерках горгоангелов и капелька геля на зеркальной поверхности. н’Э взяла его большим и указательным пальцами левой руки и засунула в трещину стены галереи Горгулий.

Из корабля вынесли книгу с гипертрофированно удлинёнными углами страниц сделанными из слюды. Иероглифы транслемурианские на золотом фоне. Эти знаки эти криптографитти создавали расфиксированную каматозную действительность и ультраинфра звуки плыли подобно пению сирен в фосфоренцирующей ктеической канцоне леопардовыми фасциями.

Остров Трибадия и замок Лло находились как раз на экваторе Меланического Аркадиума. Тригонометрические облака и аквамариновые луны окружали со всех сторон отрицательные полюсы этого места. Locus Metamelas. Асфоделическая Тмутаракань. Афродитографическая Плутономань. Область Фуле-Инъектос. Стирильная Ирреальность.

Под ногами шуршали обломки кораблекрушений и коричневый закат отмечал полукрамольным канделябром отхлынувшие запястья вербальных амфитеатров. Клауделическая паранойя забытых эдельвейсов украшала комнату Здесь были на полках книжных и кухонных тысячи книг и рукописных тетрадей: Сведенборг, Маркиз де Сад, Алистер Кроули, Уильям Берроуз, Эдгар По, Эдгар Берроуз, гностические апокрифы, Стивен Кинг, Говард Филипс Лавкрафт, «Некрономикон Абдулы Аль-Хазреда», «Семь сокровенных книг Хсана, «Тератоктеоиды» Акраназзха, тибетская и египетская Книги Мёртвых, Гюисманс, Бодлер, Рембо, «Культы гулей» д’Эрлета, «О загадочных червях» Л. Принна, «Невообразимые культы» и «Текст Р’лайх» фон Юнтца, Уильям Хоуп Ходжсон и особенно его «Ночная страна», Уильям Батлер Йейтс, Артур Макен, Глен Кук, Филипп Фармер, Элджернон Блэквуд. Лорд Дансени, Монтегю Джеймс, Кларк Эштон Смит, Клайв Баркер, Гарри Гаррисон, Раймон Руссель, Леонард Клайн, Роберт Эрвин Говард, Мэттью Грегори Льюис, Перси Биши Шелли и его жена миссис Шелли, Уильям Блейк, «Книга двенадцатой Атлантиды» Артемиды Лоррофф, «Морггззэборранн» Артиклара Клоалла, «Вакханалия абсурдных фалломолекул» и «Кунноинфьерны» Маргариты Эллиуллы. Ноофимиамы исходящие от этой библиотеки образовывали причудливые видимые и невидимые арабески розово-фиолетовых паутин сплетающиеся и расплетающиеся в сумеречные фраггиральные, эзорунические, ирромагические и гиперсакрактеические ориентаумы.

Всё спало в замке Лло.  н’Э лежала полураскрыта. Синее атласное покрывало мягкими живописными складками падало на пол. Белые обнажённые плечи девушки были дадаической глыбой рафинада в безлунной скопческой ночи. Сквозь древний гобелен, на котором было изображено оргийное пиршество кентавров, что-то дышало. Тёплое дыхание смешивалось с лёгким прохладным бризом из растворённого окна и образовывало микротайфуны, карнавалом опускавшиеся на плечи н’Э

Выходя в сумерки из комнаты в зал тысячи фонтанов, н’Э увидела огромного опалово-серебристого варана с чёрными толстыми полосами поперёк тела. Он спокойно смотрел на одинокую обитательницу замка Лло. Словно загипнотизированные друг другом стояли они и смотрели глаза в глаза. Когда начался рассвет, словно пережёванная малина капающий на легированные волны, варан высунул длинный полутораметровый фиолетовый язык, похожий на окровавленную мушкетёрскую шпагу, и коснулся кончиком руки н’Э. Девушка задрожала мелкой экстатической дрожью. Она была одета в тяжёлое бархатное тёмно-бордовое платье с огромным белым накрахмаленным воротником по испанской моде XVII века. Под платьем было ещё семь шёлковых рубашек под семь цветов радуги. Голову одинокой блудницы украшала диадема из тончайших платиновых и танталовых нитей с капельками сапфиров и тёмных гранатов. Варан сглотнул и медленно раскрыл пасть. Пурпурная бездна раскрылась перед н’Э как жерло вулкана. н’Э залихорадило. Она готова была броситься в… и быть сожранной…

н’Э – баловень астральных каракуртов и криогенных мурен безбрежная онейроманка собственных обсидиановых океанов и пурпурных лавкрафтоболидов.  Валтасаров пир кремированных нюктомолибденовых волн Mare Occultus. Трибадия спала посреди бесконечных водных просторов как демон-анахорет в некоем непосещаемом уголке ирреальной сингулярности.
 
Ллонская цирцея стояла на краю самой высокой башни Волосы, эти чёрные серпенты, эти эбеновые эфы, разлетались грациозно и фантаслирично под порывами варварского ветра Словно тупые вандалы они пытались разорвать одежды её снега белее И сорвать флаг – фиолетовый с золотым треугольником посредине вершиной вниз.

                Она попала на незнакомые пустоши
                С лишаеподобными растениями
                Чёрных и лиловых оттенков
                Грязно фиолетовое нечто с серыми разводами
                Окружало вместо неба и земли
                Здесь никогда не ступала нога человека
                Ни зверя ни других биосуществ
                Грушевидные чёрные монстроаморфы
                Похожие на грозовые тучи с
                Некоторыми просветами жёлто-мутными
                Розово-блёклыми
                Сияние буро-зелёное
                Словно сквозь рыбий пузырь
                Изливало корпускулы гипномакабрических фасций
                Зэрропространственных форм
                Жуткие металактозы раскрывались
                Цветами некроморфоза
                Она брела наугад или левитировала как
                Архисомнамбула
                В суррогате ночи или мутации термомаргинаций
                Сонные крылья тяжёлые и гравиольные
                Где-то вдали совершали и выростали
                Фосфоклонирующие лозы
                Группа причудливых похожих на скалы
                Справа по курсу (если возможно право и лево)
                Похожих на горбатых кентавров
                От них отделилось нечто в форме павлина
                С раскрытым хвостом и слона с тремя головами
                Испарения мелаозона и фолффилептона
                Туманили и кружили
                Тошнота подступала и горло сводила икота
                Мороз щипал уши а жар распирал диафрагму
                Зубы стучали а глаза засыпали
                И движения ног становились как водные сфинксы
                Взмахи рук как язык игуаны
                Красные пятна алые линии кривообразности
                Красная какофония синяя мегалофония
                Тератофонические поэмы записывались
                Прямо на белой нежной груди
                Вокруг сосков
                Излучающих сверхчёрный гигаантифотонный асвет
                Плетения лимббррраводорослей
                В цирцеево-цезиевых болотах
                Палладиевокремнекаматозных рельефов
                Гиперчёрнокоричневые креативы сочились из
                Чего-то абстрактно-абсурдно-расслоенного
                Липкие воды летоделических гарамантических грёз
                Что-то дрожало с молотобойными вздохами
                И вгрызалось в ядовитые джунгли коррозий
                Медные тягучие дожди орошали   айронциановые                тропосомы
                Округлости дальних ззиффиций болтались
                Как бледные гигантские поганки под копытами
                Боббуоззных молний-фелляций
                Зависающими над и перед и после
                Студенистые фроррофиолетовой ртути
                Колоссальные клаксоны гианддий
                Звуками ннюиерихонских голлмаззий
                Чёрные натрийхлоровые гортензии
                Вырастали между пальцев и губ
                И оглушали испарениями тианобериллиевых отростков
                И поднимались изменяясь внезапно и вновь застывая
                В пустоте стеклянных лилий
                Перевёрнутых селенитовых призм
                Галлюцинаторных золотых шаров и антишаров
                Лопающихся ониксовыми серпентомедузами
                И пылью синего иззгга
                Оседающих на пертурллуррических оксонометриях
                Плывущими в потоке мандалофуддических скранцций
                Глухих эритробаллистических звёзд
                И шелковистых квадратов семитысячеслойных эээээррр
                Она стояла на одной ноге посреди
                Жгучих и халцеберритовых олловетров
                Среди гриффокаллиловых рек и коричневых дроодраконов
                И несло её в синекрасные глодлы пустынелаол
                Немотой искажениями перламутров зиббонных
                Впадинами элефантовых гнёзд и раммфурров
                Чёрнокарбункуловыми леопардами карликовых лабиринтов
                Волны арризздро-арризунндровых лжеморей
                Галактик и ойкумен удлиняющих тело
                Как цветок фаллоселенитового гладиолуса
                н’Э говорила на языке «эээээооооббб» с медно-зиммунными
                Статуями Ноффобоэлла
                С их гигатонными диоритовыми фаллосами
                Багряная женщина с лиловым цветком между ног
                Лепестками железной сирени в медноокованной ктеис
                С протуберанцами малахитовых антизарниц
                В эротоматозном катарсисе
                Собирая меж бёдер стаи акул
                Огнедышащего сферкуззлиббффа
                Освобождаться от кожи
                Снимать кожу словно пальто
                И вливаться в расплавленный хаос
                Как блэкметаллическая Мадонна или святая Меланхолайя
                Эвокация гзиатических чёрноклиторных ктеис
                Инвокация кразиоллффа экридододоввых пореллий
                Пение транггллуррных сирен
                Кносские эякуляты и лунные ктеикорпускулы
                Чёрными лебедями летят над Фазздморрой
                Среди тиаматических лабиринтов
                В которые рушатся все миры, преисподнии, антимиры
                В пропасть бездонную Тиамат падают пропасти все
                Иглы чёрных гвоздик и запахи чёрных роз
                Расцветают в мелактах и меламуттоззах
             
                н’Э
                Становится персонофикацией синих теней
                Полутеней трансмиграций элддфуллов
                И многоконусными траллиолламми
                И стоит на одной ноге
                Тонкие линии поддерживают горизонтальный фаллий
                Её груди обильно лактирующие чёрным асветом
                Фагоцизируют её бёдра и ктеис сомнамбулокрысы
                Пьют синее агатовое молоко из разпотрошённых сосков
                И кипят раскалёнными челюстями
                В дридд-онерическом марше
                Чёрно-коричнево-серые радуги
                Словно мосты от тиаматических бездн
               

Кошка с брейгелевской вавилонской башней на спине пробиралась медленно между натянутых проволок идущих от причудливых агрегатов и станков предназначенных для изготовления философских изумрудов архиоптериксоперых гомункулов и полисоматических иридиево-танталовых сороконожек.  Она продвигалась к композиции объекта № 111 через чёрный ход и по ходу действия засыпала на ходу стоя излучая 44 000 онейрорентген в секунду.

 Сюрреагенная герменевтика и природа эктаниевых мистерий выявляется в синклевидных  и пагодообразных фаллоидах похожих на костёлы XVII века и эйфелевых хтонических башнях с наклоном в эрритеррий эректофленного аббреввиатрра. Стогнамбулизм проходил через пустующие дома как рыцари закованные в золотолазуритовую сталь рядами идущие с арбалетами и живыми соколами на шлемах. Падающие с оранжевых облаков большие квадратные сине-голубые снежинки. Статуи Абу-Симбала прорицали на постфулейских диалектах сны трёх сивилл красный ангел летел медленно и касался крыш домов превращая красную черепицу в синий сапфир. Медно поблёскивала натянутая проволока алюминиевым привкусом альфацентаврового металла и кошка готовилась к прыжку в пространство диалектических формул и поствременного дерридадианского континуума. Краснохвостые страусы

Бегали между лежащих белых львов и от их голов отделялись нагромождения кристаллофригидных узурпаций. Две картины Вильгельма Фредди «Две мои сестры» (1938г.) накладывались на здания средневековых городов и сплетаясь образовывали маленькую причудливую почтовую марку разраставшуюся до гигантских размеров картины Доротеи Таннинг «Маленькая ночная серенада» (1946г.): размеры 125 х 138 км.

 Инсуффальяция чёрной спермы квазиобильно витала между золотистыми кариатидами заходящих светил. н’Э прочла всех антилитературных нигилистов. Её библиотека была обширна и упиралась своим дальним концом в библиотеку Антимиров даймоо. Где-то в удлинённых готических окнах мелькнули тени с удлинёнными шеями словно сошедшие с полотен Модильяни. Воздух напитывался тяжёлыми абраксооргазмами и декремировал всех ведьм, сожжённых инквизицией. В фиолетовых плащах с золотыми эполетами и рубиновыми блёстками они шествовали триумфальной процессией под овации коричневокрылых белокожих демониц в изумрудных бикини с сапфировыми клыками гиацинтово-белыми сверкающими глазами золотистыми волосами и лировидными халкоберилловыми рогами.

Гора Нимм 306 дней в году погружена в туман. Картинка этой горы стояла перед внутренним взором н’Э, когда …

Трубнопризывный звук застыл как холодный бараний жир на шафранном диске только что взошедшей луны. Стиксогалактики голубыми скорпионо-обсидиановыми сферами перемещались вдоль по экрану галактического абстракциума. Татталлоиды их антиномировали и антиподировали. Лиловые клочки тумана плыли над самой кромкой чёрных изофатальных волн. Они перемещались равномерно и покорно, как синусоиды на экране осциллографа и ударялись в сумрачные береговые скалы, за которыми лежал Чёрный город.

 Откуда он взялся никто не мог сказать. Да и не было никого, кто бы мог сказать.  н’Э была одна. Она экскурсировала по Чёрному городу как Семирамида по своим висячим садам. Из одежды на ней были лишь высокие золотые шнурованные ботфорты из тончайшей кожи леопардовых вампирелл. Угрюмые пыльные улицы с заброшенными полуразрушившимися домами пересекались под острыми углами, поэтому н’Э шла по ломаной, а не по прямой петляя и вихляя своим роскошным задом.

 Половинки ягодиц подрагивали белыми желейными полуформами, и половинки белого безволосого передка вторили их движениям, лениво потираясь друг о друга и создавая эффект сексуальной анестезии. Мёртвые дома смотрели чёрными продыринами окон, напоминая застывших в параличе юрских чудовищ с квадратными бесчелюстными каматозными пастями. Между домами нередко можно было увидеть гигантские паутины. Такую паутину мог сплести паук величиной с медведя, но нигде не было видно этих ужасных тварей. Вообще ни одного живого существа. Тишина была идеальная. Именно такую тишину обожала н’Э. Даже звук её собственных шагов был едва слышен, заглушаемый толстым слоем пыли.

 Одинокая повелительница Трибадии вышла на площадь. Дома расступились и оказались позади, а впереди открылся простор с чёрными и серыми небольшими нагромождениями. Из-за горизонта на свинцово-опаловый небосклон выкатывалось чёрное колоссальное солнце, похожее на мегаманическую чернильную кляксу. Оно не излучало ничего, но какие-то бесформенные болезненно-эпилептические изогнутые тени заплясали вокруг н’Э. Чёрная едва заметная дымка задрожала над крышами домов. н’Э входила в Mare Occultus погружаясь всё глубже и глубже, пока наконец не исчезла в  абсолютно чёрных волнах.  н’Э оглянулась. Ей показалось, что кто-то смотрит на неё из-за угла высокого похожего на готический костёл, дома. В паху похолодело, и вверх к диафрагме побежали мурашки. Груди отвердели и соски; стали острыми как клюв птеродактиля. н’Э медленно, словно передвигаясь в плотной вязкой среде, подошла к углу дома. Вдруг что-то сшибло её с ног, и она оказалась в каком-то сыром подвале.
 
 На перекрёстке н’Э остановилась и схватила рукой огромную чёрную снежинку величиной с ладонь, висевшую в воздухе неподвижно, словно подвешенной на невидимой нити к монстро-графитовым небесам. Снежинка была влажной и тёплой и таяла медленно, меняя форму сначала на квадратную, а затем превращаясь в маленького осьминожка. Наконец исчезла совсем. н’Э подняла голову. Чёрное солнце было в зените.
 
  н’Э вышла на улицу разбитых зеркал. Вся улица была уставлена зеркалами от маленького космитического до гигантского размером с пятиэтажный дом. И все до одного были разбиты. н’Э шла по толстому слою осколков. В которых отражались и в разбитых зеркалах отражались нитеобразные иссиня-чёрные облака и ромбовидные чёрные кристаллы. Одно огромное зеркало бесшумно упало, словно в безвоздушном пространстве и раскололось на миллионы тонких, как иглы осколков. За упавшим зеркалом открылся широкий тёмный проём. н’Э шагнула в него. Это был длинный терявшийся за горизонтом склад с мешками угля. Потолки были метров двести в высоту. Ширина склада метров двадцать. Стеллажи поднимались под самый потолок. И все они уставлены мешками с углём. Мешками из грубой мешковины. Миллионы мешков. н’Э шла и шла и шла. Ни усталости ни мыслей ни желаний. Ничего. Только мешки с углём и утрамбованная до полированного зеркального блеска угольная пыль под ногами как будто это дорогой в течении 6000 лет каждый день ходили толпы народа.

                Трибадия – 0стров пурпурно-синий
                Изваян из чёрных базальтовых лилий
                Эдем инфрачёрных идиллий

Альтернативная фэнтэзи. Полузатонувший корабль с чёрными парусами (похоже это бригантина) медленно приближается к Трибадии. Его движут прозрачно-фиолетовые русалки с золотыми хвостами. Огромные золотые колонны коринфского 0рдера вырастают из воды и медленно движутся к фиолетово-серым небесам. Симультанные облака окрашивают море в свой серебристо-лиловый оттенок, и иррозовые лучи заходящего солнца нитетонко пробиваются сквозь каракулевые многослойные покрытия небес лёгкими уколами прикасаясь к еле дышащим волнам.

0стров Трибадия расположен на ИнфроЗемле в ОнейроСолнечной системе в ГипноЗвёздном скоплении в Химерогалактике. Эта Химерогалактика – червоточина в космосе, косимческий геморроидальный сфинктр и звёзды в ней чёрные и пурпурные непроходимые вагины. Здесь Химер0кратия Химер0Ха0с Химе0Ут0пия Химер0ИдиЛЛия Химер0АнарХизм. Официальный язык – химер0лаЛия. И обитают в Химерогалактике исключительно химер00андры.

 Вот только на Трибадии живёт одна  н’Э. А Химера жила в Ликии. Два чудовища – Тифон и Ехидна полюбили друг друга. Интимное сочетание на просторах Химер0Эллады и на свет появилась Химера. Ехидна беременная и огромная, как три смиксированных Эвереста «разрешилась … изрыгающей пламя, мощной, большой, быстроногой Химерой с тремя головами: первою – огненного льва, ужасного видом, козьей – другою, а третьей – могучего змея-дракона. Спереди лев, позади же дракон, а коза в середине; яркое, жгучее пламя все пасти её извергали» (Гесиод. Теогония 319 – 324). Менее красочно говорит о ней и Гомер в «Илиаде». Ну что ж, милая зверюшка. А Беллерофонт её взял и убил. Живодёр и браконьер. Это ж уникальный вид. Её бы в Красную книгу. Вообще-то мне больше нравится Химера с головой козы, с передними лапами льва и дальше просто туловище огромного змея без задних лап.

Леадегическая тинктура фиолетовых зеркал. Психохаотическая пейотлевая антимодернистская каббала. Меонография. н’Э неожиданно оказалась запертой в каком-то тёмном ограниченном пространстве. Пред нею находилась чёрная-белая комбинация квадратов и прямоугольников. Они были гладкие и зеркальные, будто из ртути. Они казались одновременно реальными и ирреальными. Они были твёрдыми и вместе с тем какими-то эфирно-пневматическими, так что сквозь них можно было пройти, но до определённого места, где начиналась неумолимая преграда, за  которой что-то было. Преграда – небольшая неправильно-ступенчатая стена. И за неё тянуло заглянуть. Но как только н’Э захотела это сделать, тут же какая-то невидимая сила отбросила её назад. Её охватил экстатичный и пронизывающий ужас. И тут же она испытала мощный оргазм. Протяжный стон вырвался из её груди. Она дрожала мелкой дрожью и  истерично-бешено срывала непослушными руками тяжёлые средневековые бархатные одежды. Мокрую промежность сводил новый оргазм. А в глазах стоял непередаваемый и леденящий ужас. Что-то там, за преградой, было. Медленно движущееся, аморфное, невместимое. Что-то. Но что?! И вдруг вся система фигур начала покачиваться. В ней появились серые и тёмно-серые треугольники. н’Э чувствовала как она превращается в чёрный квадрат и левитирует по ломаной линии куда-то во вне. И вот тогда боковым зрением ей удалось заглянуть за преграду. Мелькнуло что-то чёрное, потом пошли белые полосы на белом фоне. н’Э резко развернуло и бросило в кромешную тьму.

Как плиоценовый блокбастер пронеслись шторма над Трибадией. Три дня бушевала стихия. н’Э была в её эпицентре. Она стояла на высокой одинокой колонне выраставшей из глубин моря. Колонна была изваяна в коринфском стиле из сплава платины, тантала и иридия эритроокеанидами.

Из чёрных волн Mare Occultus вырос колоссальных размеров хрустальный фаллос с головкой цвета прозрачного граната. н’Э каждый день любовалась им в течении нескольких часов. Однажды она разглядела внутри этого сверкающего кристаллического столпа своего двойника. Девушка была замурована внутри фаллоса и будто спала. Или действительно спала? И ей снилась Трибадия, замок Лло и созерцающая её н’Э. Созерцающая саму себя и снящаяся самой себе. Или это были два сновидения, встретившиеся в хрустальном Колоссе?

Над морем стелился безрассветный туман.
Из его серо-молочной мглы стали всплывать пурпурно-розово-фиолетовые фасеточные шары. Через неопределённый промежуток времени их стало столько, что они вытеснили туман. Всё вокруг сверкало пурпурным цветом, и будто миллионы розовых и фиолетовых глаз были устремлены на остров Трибадию, в центре которого, на золотом балконе Центральной башни стояла н’Э.

Ни в глубинах Mare Occultus, ни на его просторах, ни в вечно-серых небесах над ним, ни на самой Трибадии времени не было. Но даже если бы оно и было никто не смог бы, да и не захотел бы его фиксировать. Времени ни как объективной, ни как субъективной реальности не cуществовало. А существовала ли сама реальность? Зато пространств (реальных или ирреальных?) было бесконечное множество. Это были химеропространства. Именно в них парил остров Трибадия, Mare Occultus и н’Э. То полностью обнажённая, то в тяжёлых византийских или древнерусских одеждах, то в древнегреческих пеплосах или кастильских строгих нарядах. Парила как клок сожённой бумаги или как неуловимая мысль.

н’Э сидела за столом (стиль барокко) перед чистым мелованым листом бумаги и золотым пером (полностью из золота, но в форме гусиного пера) собиралась вывести своим чётким каллиграфическим и несколько экзотическим почерком название своего единственного и неповторимого опуса: «Химеролагния». н’Э была полностью голая, лишь на голове у неё красовалась тяжёлая платиновая корона, похожая на корону франских королей, инкрустированная изумрудами и топазами, да на каждом пальце рук (в том числе и на большом) бугрился сапфиром или рубином перстень.

«В тысяча первый раз говорю, что мои писания не являются литературой и не имеют к ней ни малейшего отношения. Для обозначения их нужно иное слово. И это слово – химегриффия. Оно состоит из трёх слов: «химера» - (в комментариях не нуждается), «грифос» - секрет, тайна и «графитти» - краткие изречения или слова, сделанные на предметах, зданиях и т.п.

Химегриффия – это  совсем отдельная, экстремальная и экзотическая область человеческой деятельности или скорее квазидеятельности на границе с недеятельностью». Так начинался сей Opus Magnum. А затем шло описание машины по созданию химер – химерогрифотрона. Если всех чудовищ Иеронима Босха соединить вместе, затем чуть-чуть подплавить всё это сооружение и проделать в нём квадратные и ромбовидные отверстия, а наверх водрузить нечто вроде гигантского веретена с нитями в виде множества человеческих глаз, то это и будет внешний вид химерогрифотрона. Внутренее его строение не доступно никому.

н’Э оторвала золотое перо от мелованой бумаги и задумчиво поглядела в окно. Тучи висели над Mare Occultus как огромные толстые груди фламандских богинь, хотя среди них и попадались тощие и длинные облачка, как груди у апокалиптических ведьм Дюрера.
 
«Моё хобби – регистрация химер», - так н’Э закончила первую главу своей «Химеролагнии».

Её прекрасное белое тело Фрины. Абсолютная белизна до бледности и голубоватости, как куски сахара-рафинада в начале ХХ века. Плавные линии всех античных богинь. Мраморная и тёплая плоть. Горячая плоть. Раскалённое серебро. Пентаграмма расплавленного серебра, посреди которой расцветающая алая роза медного сфинкса-ктеис. Алые ангелы ктеис. Долина пирамид. Вместо пирамид – клиторы. Клитор Хеопсиды – 144 метра в высоту, бугристый клитор Джосерейи – пониже, но самый возбуждающий. Клитор Нефертити – 99 метров в высоту, но самый алый, самый багрово-алый. В Долине Клитеров ходят со вставшими фаллосами египетские боги со звериными головами: все животные представлены здесь от скорпиона до льва. Здесь ходят и обнажённые греческие герои в шлемах, с копьями и с такими же твёрдыми и прямыми как копья фаллами. Здесь бродят и представтели гностических сект с торчащими между ног елдабаофами и с живыми змеями, сплетённыи у них вокруг талии. Всё погружено в лёгкую фиолетовую дымку. Пахнет ванилью, женской промежностью и корицей.

Над Трибадией появились летающие сады Семирамиды, за ними появились летающие храмы Боробудура и наконец летающий кносский Лабиринт.

Тантрическая дифра молниеносно отпечаталась на щеке н’Э клаустрофобно-митраистической пощечиной. Лотарь-Амон принёс свои «Стихотворения» в Каллиопаг к восседающей на троне Каллипиге-Пифии. После этого она встала и повернулась к нему своим прекрасным задом. Он поцеловал её сначала в левую, а затем в правую ягодицу. Он отстранился и стал созерцать эти лунные полушария. В это мгновение из межъягодичного ущелья вылетел пергаментный свиток. Это было знаменитое сочинение Амона Лотаря «О презрении к миру». Оригинал начала XIII века.

Всё пространство комнаты, в которой отдыхала н’Э заполнили маленькие (величиной с большую муху) крылатые демоны. Они назывались смарры. Среди них выделялся один своими размерами и богатым ярко-синим атласным одеянием, вышитым золотом. н’Э пригляделась к нему – это была женщина-даймон. Даймоо Сффарра звали её. Она была королева смарров. н’Э аккуратно взяла её в руки и прикоснулась к её хрупкому телу губами. В то же мгновение она ощутила как сотни смарров облепили её обнажённое тело. Молниеносный оргазм бросил её в бездну.
«Николай Бурлюк… читает какой-то сокрушительный доклад чуть ли не об упразднении всего (всего? – Да всего!)…
         
               
   Mare Occultus отозвалось своей невычисленной квадратурой. Из волн показалось какое-то чёрное длинное щупальце загибающееся влево;;    Нет это не щупальце! Это ус самого Сальвадора Дали. Вдалеке показался корабль. Но приглядевшись андрогинные кентавры поняли что это не корабль а parties honteuses  самой  Марии Антуанетты (или её фрейлины)

                « […] Мы призывали чтить права поэтов:
                -- {…} На непреодолимую ненависть
                К существующему до них языку»
                («Пощёчина общественному вкусу»)

«В «нет никаких законов» - главный и великолепный закон поэзии» (В.Шершеневич «Ломать грамматику»)

Все футуристические попытки объяснения венерианского тиаматизма наталкивались на ктеисографические иллюзиофоны альбома “Viva Emptiness” Katatonia и разбивались о белоснежные скалы полуострова Гэкстремаль, входящего в состав 2-й Трапезундской империи. Триболльфуннический инсплектарий  предшествовал вхождению  небеса солнце луна на лунной поверхности фиолетовой розы
В полночь в водах Трибадии произошло некое бурление. Сиренево-золотистая Кт’луна вынырнула из тихих тёмных Трибадийских вод и поднялась в небо, где и опочила на расстоянии 222 эреггоклитериев. (221,5 км) от острова. На овальном, словно куриное яйцо, диске этого ночного светила показывались сцены эротической жизни н’Э с разного рода демонами. Эдакая демоносексопаталогическая видеорама. Изображение было великолепно, когда, конечно, не было облачности. н’Э частенько просматривала это «кино». Однажды она прочла на волнах Mare Occultus: Dreaming Neon Black. И впала в классический ксеноктеический перекрестный огонь. Параболические морфоклитериальные мангусты шныряли между камней «Сада Перевоплощений» снятого с проекции картин Малевича в босховском варианте преидиотизма и выставленного в рамках раблезианской трэш-фантасмагории «Онан-варвар». Климат расширярлся как колба алхимического аргонавта в традициях панк-буколического феокрито-doom-down’а. Филологические терминалы и арахнопорталы жутко гудели словно конские гривы в каталипсоидных туманах. Психоктеические мамонты брели стадами по кремированным водам Mare Occultus и достигали горизонта в лиловых сумерках постмеандровой ночи умноженной на число ; (3,14…) [ПИ – Паранойный идиотизм или Парасупрематический иллюминианизм]

н’Э прогуливалась среди золотых деревьев, на которых висели огромные отполированные обсидиановые шары. Время от времени ветви вспыхивали сапфирными сумеречными огнями, и этот приглушённый мрачный свет плыл широкими волнами, порождая искажённые оплавленные тени. н’Э была голая. Она, словно вертикальная змея, скользила между золотых стволов. Лишь бюстгалтер из крупной металлической сетки стягивал ей грудь да на ногах красовались изящные ели заметные (два золотых шнура, подошва и высокий прозрачный тонкий каблук из горного хрусталя) босоножки. Чёрное небо золотистыми кнутами полосовали зарницы.

«Я чувствую себя чудовищно и восхитительно одинокой», - подумала  н’Э. [Кажется это из Батая, долетела смутная мысль].

н’Э подошла к огромному чану с золотой краской, и, окунув в него руки, замерла, созерцая зарницы. Очнувшись, она стала обмазывать тело золотой краской. Когда краска высохла, она нанесла второй слой, а затем и третий.

Mare Tenebrarum превратилось в гигантское человеческое ухо, в которое влетали роккоровые вопли, дэтметаллические крики, горграйндовские рычания, блэковые завывания и doom-affects. Кавер-версия (или верзия?) «Интернационала» и «Турецкого марша» Моцарта, исполненного в лучших традициях death/doom. Транскататонический эллипсоид вырисовывался на тускло-оловянном  непроницаемом слое облаков. Замок Лло светился приглушённым рубиновым сиянием, то убывающим почти до чёрно-фиолетового, то вспыхивающим ярко-розовым. Меланические трансгрессии отмечали ход тартарических часов на башне в глубине  Mare Tenebrarum, в той глубине, где вода превращается в слои чёрного студенистого льда. И этот лёд не тает и не расплавляется, а движется по вертикали, будто дышит колоссальное существо на дне моря. Стаи трёхголовых акул заполнили прибрежный шельф Трибадии. Они ждали когда из замка Лло начнут вываливаться полчища чёрных крыс, изгоняемых оттуда запахом трёхкрылых змеегрудых фассабраддов.

На шкале вневременности могут быть отмечены только фантазии и видения. Эта шкала не начинается с нуля и не уходит в бесконечность. Она вообще волниста и обрывается с двух сторон, потом смыкается в круг и разрывается на штрих-пунктиры, опоясывая чёрные звёзды на коллоидном небе Эреба.

Mare Tenebrarum – это зеркально отображение Mare Occultus в чёрно-актеоническом Хэлле. Он расположен ниже 444 слоёв Меланической Подвселенной. В этих мирах нет света. Их меланическая физика знает только чёрный, фиолетовый, синий и гранатовый цвета, но они не образуются фотонами света, а дыханиями и выделениями линндорров. Семь горгонических небес, как спектр вод Стикса от светло-серого до чёрно-чёрного, спускались на землю, вернее на волны   Mare Occultus возле Трибадии, преобразуясь в колоссального коня, будто слепленного из огромных скальных глыб. Он неуклюже шёл по волнам и приближался к распластанной на одиноком камне посреди моря обнажённой  н’Э. Она едва дышит. Глаза широко открыты. Ноги широко раздвинуты. Конь приближается. Своей монструозной ногой он поглаживает тело  н’Э, от чего та начинает дрожать крупной дрожью. И вот конь опускает свою мегатонную лапу на лоно девушки. Глаза чудовища горят алым огнём. н’Э испускает не вопль, а серию сливающихся в хриплый клекот  криков и испытывает горгазм.  Где-то вдалеке слышатся композиции группы “Gorgasm". Семь чёрно-серых небес вливаются во влагалище н’Э и конденсируются кристаллическим хаосом грамсфербов

Солнце как квадратный двухтактный монстр обжигающий антарктическим ветром верхушки цветов. И облака, словно дохлые кошки волочили по горизонту лучи облезлых хвостов гангренозного светила. Хтонический вульвозубый носорогоантроп разжиживал туман над морем пеленой чёрной индигово-сатурнианской желудочного сока выжатого из рубидиевых актиний тропоапатия наступала малиновыми миазмами
н’Э распадалась во сне на тысячи многоуровневых онеризмомеров
  Посреди   Mare Occultus образовалась огромная чёрная сфера. Издали она казалась прозрачно-полупрозрачной, но по мере приближения к ней этот эффект терялся и её поверхность становилась матовой и глухой для взгляда.  н’Э по лестнице  высеченной из колоссального рубинового монолита сходит к морю и направляется к чёрной сфере.  н’Э в сияющем сапфировом платье которое то сужается до обтягивающего эффекта то расширяется громадными воланами. Шлейф от платья тянется на десятки метров сзади. н’Э ступает медленно византийски-императорски вступает на ледяные стеклянные воды  Mare Occultus и шествует по водам тверди нимфоподобно. Внутри чёрного шара н’Э вступает в сексуальную связь с драконом. Дракон, головы которго растут из макушки предыдущей головы многоэтажноголовый головокрылый дракон. Крылолапый дракон. Схватывает н’Э сзади спереди снизу. Орально-серпентальный секс. Через прозрачную кожу н’Э виден голубой хрустальный череп (человеческий) светящийся нежно-неоновым светом. Череп  н’Э двоится. Видно два черепа сквозь полуиндиговую коллоидную глазницу дракона.  н’Э левитирует в неудобной позе. Сидит будто на чём-то полупригнувшись полувыгнувшись скрючив руки и вывернув правое бедро в онейроойкуменном фазисе сплетения сомнамбулических оргоидов под музыку Дебюсси и группы “Horror horses” со своим офитным макабрическим альбомом Black Super Black Immortality. Запись этой группы н’Э предоставили аудиодаймоны на правах экстремально-сексуального эпатажа.

н’Э идёт по  Mare Occultus и вдруг стеклянная поверхность разжижается от горизонта идёт волна всё нарастая и нарастая и превращается в колоссальное монументальное изваяние и останавливается возле ног н’Э и застывает грандиозности непомерной и нависает над с верхушкой пенно-золотистой и с халцедонами брызг твёрдых и острых зависающих в тяжёлом воздухе.
 
н’Э созерцает волну как музейный раритет
  По всей необозримой поверхности хрустального рубиново-турмалинового моря расставлены маленькие сапфирные пирамиды между которыми ходит лиллипутовая н’Э, а её макрогигантская копия смотрит на неё с сапфирово-гранатовой луны.
 
н’Э в своём гигантском комплексе библиотек-матрёшек: одна в другой всё увеличиваясь и касаясь Антимиров даймоо луны Луноо
н’Э берёт одну из книг: «Тиаматология» - тяжеленный том со стеклянными страницами и изумрудным шрифтом. Другая книга: «Маллумулогия». Страницы из папиросной платины шрифт исчезающе-возникающий готический перпендикулярный цвета увядшей сирени. Третья книга: «Параноидальная одиссея капитана Блуда». Страницы из алого шёлка. Шрифт – пиктография вышитая на шёлке золотом.
н’Э прочитывает эти книги в течении следующих трёх лун
                «ноге бегущего за мной злосчастья»
                «я не Ягений
                Только
                Президент Флюидов»
         «жабы нежности сероглазастые
                лезут из водопроводной ноздри»
                «Посадим Ржанье на один сортт»

На внутренней стороне бедра у лло-даймоо было выграверано: «Изъять из обстоятельств писателя и читателя» Гримблотека
«Я в тебя грезитвой мечу {…}»
На закате трёх лун начинаются церимонии ллаллолатрии. Ллаллолатрия – это особая эксрритация фруммация эроментальных антициклов

Абсолютная тьма [т-т-т-т-] Скорость света? А как же в тех мирах, где нет света? Так спросил Хлебников у Эйнштейна. И тот был вынужден заткнуть язык в одно место. Физика не может ответить ни на один фундаментальный вопрос. Абсолютное Mare Tenebrarum. н’Э неспеша снимает с себя одежды. Одно платье за другим, одну накидку за другой, один плащ с алым подбоем за другим  входит в комнату с бордовыми бархатными обоями…

н’Э стоит на голове колоссального сейрима вынырнувшего из вод Mare Occultus. Между иггдрасиловыми рогами демона она смотрится как деформированный цветок ландыша.
                Чтение Клайва Баркера настраивало её на сексдемонический лад.
« - Просто чтобы знать, как оно…
   - Трахаться с призраками?
               - Ну, если хочешь, называй это так»

  н’Э погружалась в воды Mare Occultus с головой и медленно опускалась
                дна в этом море не было никогда
            
 «Интересно, истощится ли у неё когда-нибудь запас изощрённых затей?»
Что-то поднимает н’Э к самым чёрным облакам и она с облака на облако перекатывется как …

Отложила н’Э книгу отбросила и
                дождь всю Трибадию окутал и окутывал мелкой всесерпантивидной оболочкой

Замок Лло приумножался внутри себя в геометрической прогрессии и вне, если вообще о прогрессиях и математике говорить было можно бы замок Лло трасформировался и эксформировался все его бесчисленные лабиринты и залы тасовались и метаморфизировались выстраиваясь в алогические цепи и спирали в хаотическом химерогоническом цирке бесперспективной нулевой антирпогрессии и расходясь спонтанными нимболианами и вновь сходясь взрывными эксцессиями в точечных и параболических мириаблиях антипонетциальных непомерностей дисгармонического неоаспекта образовывали сверхабстрактные полотна и пятимерные семикоординатные эксклюзивы. Панпараноидный триумф фанфар «Метаморфозы Нарцисса» Сальвадора Дали и полно собрание картин Ива Танги. Нарциссоаутофагия. Различные оттенки тьмы очень тонкие нюансы абсолютной темноты макабрической теопнейстии бесфигуративной апространственности тёмные спирали уносили в эпицентр беспросветного коллапса кататонической ателесности антисоматичности антидинамичности дрейфующей в бездну поглотившую бездну уплотнение абсолютно чёрных античастиц в сверхмеланическую акваантисветовую цернуннофоморию в толщах Mare Occultus. Препарирование бесконечных слоёв тьмы дистилляция чистых тенебрарических сущностей диффузия всех макабромеланических бесконечностей атемпоральности атермальности акосмичности амортальности аномальности