Из ряда вон выходящий случай

Такого с воспитанным мальчиком, которого даже в нашей коммунальной квартире считают таковым, ибо я им пока ни разу не попался на глаза в прискорбном для моего возраста виде, происходить никак не должно. История связана с одним из наших пацанов "Лейтенантом". "Лейтенант" – это Генка Румянцев, он старше нас на два года, но иногда играет с нами во дворе, когда нет дома матери. Его мать из интеллигенток, она, увидев, что её сын тут с нами, уводит его за руку. Она считает нас уличной шпаной. Кстати, она очень похожа в этом на мать Ульева, та тоже к нам относится брезгливо. А "Лейтенантом" Генку зовут из-за отца, который с ними не живёт, только очень редко приходит в гости. Его отец – действительно лейтенант, причём в самых страшных органах. Но на эти темы разговоров у нас никогда не было, просто прозвали сына "Лейтенантом". Если бы не мать, Генка мог стать у нас одним из главных, он сильный, ловкий и умный…

Со мной такого не бывало, что я проспал, опоздал на занятия в школу. Вышел я из дома уже в десятом часу, ещё не решил, что буду делать, только начал движение по нашей улице к Невскому и тут столкнулся с "Лейтенантом". Он возвращался с работы, с ночной смены (он пошёл в рабочие, хотя мать хотела, чтобы он поступил в институт), и сказал мне, что получил "получку". Я на это не прореагировал (было понятно, к чему он клонил, но я просто так выпивал очень редко, только если меня уговорят), и он стал объясняться со мной  конкретно: мол, плюнь на эту школу, пойдём ко мне, выпьем, посидим. (Я был уже в девятом классе, мне шёл семнадцатый год).
Раздумывал я одну секунду. Хотя очень не люблю такие ситуации, когда тебя отчитывают, а ты прячешь глаза и ничего не можешь сказать в своё оправдание (то есть я не исключал, что всё же появлюсь в школе), но предложение товарища, тем более такого, какого я очень уважаю, я проигнорировать не мог. Конечно, я понимал, что такое времяпрепровождение порочно, и пить водку, да ещё с утра, я тем более не люблю, но "Лейтенант" наверняка купит закуску (они живут очень зажиточно, хотя отец и ушёл в другую семью), а есть я готов в любой момент, у меня волчий аппетит и это для меня всегда большое удовольствие, а неприятности  будут в школе потом, и я кивнул, что согласен. Он тут же развернулся снова к Невскому проспекту, и мы пошли в Елисеевский гастроном. Он сказал кассирше:
– Три бутылки водки, полкило...
Мне сделалось нехорошо. Мы, ребята, когда собираемся, иногда,  бывает, выпиваем, но не водку, а пьём вино, бутылку на троих, этого вполне достаточно. С Рассохой выпадает доза побольше, но всё равно бутылку водки на троих я считаю огромной дозой, а тут "Лейтенант" решил купить аж три на двоих – это надо квалифицировать, как попытку самоубийства, впрочем, я себя успокоил тем, что он покупает не только на для данного случая, он ведь уже взрослый. Я промолчал. У него не было сумки, и покупки мы распихали, как смогли. "Лейтенант" тоже живёт в коммунальной квартире, но у них всего три съёмщика. Комната одна, но очень большая и уютная. Его мать была на работе, иначе я бы ни за что не пошёл к нему, да и вряд ли "Лейтенант" пригласил бы меня в гости. Как я сказал, его мать интеллигентная женщина, но страшно занудливая и держит сына в ежовых рукавицах. Ей всё кажется, что мы, дворовые, оказываем на её сыночка дурное влияние. Это при том-то, что он старше нас! И по характеру упёртый до невозможности. Это он с ней сюсюкает, а с нами – как кремень. Но всё равно он отличный парень. Соседей дома тоже не было, и я полностью расслабился. Не заметил, как мы с ним приговорили одну бутылку. И бровью не повёл, когда он поставил на стол вторую. Выставлялась ли на столе третья бутылка, я уже не видел… В себя я пришёл возле Елисеевского. "Лейтенант" разговаривал с какими-то девицами,  я стоял в стороне. Мы, надо полагать, вышли прогуляться. Я приблизился к ним. Девицы почти возраста Али Акбаровой. Видно, я произвёл на них благоприятное впечатление, потому что они тут же согласились на то, о чём их просил "Лейтенант", а они упрямились. Я остался с девицами у входа, а "Лейтенант", получив согласие, устремился внутрь магазина, в ту половину, где продают спиртное, конфеты и колбасу.
Кому-то, наверное, покажется, что я резко отклонился от детского возраста, но я, в общем-то, ещё ребёнок. Однако надо признаться, что Рассоха (теперь мой близкий приятель) сильно повлиял на моё возмужание.
Учитывая мою "боевую форму", я что-то плёл девицам, сходу включившись в разговор, иначе бы они наверняка ушли, ибо они совсем взрослые и на нас смотрели скептически (чисто внешне я, возвышаясь над "Лейтенантом" на две головы как минимум, кажусь старше его). И мой пыл тоже явно произвёл на них впечатление, раз они остались с нами. "Лейтенант" держал в руках две бутылки и свёртки со съестным. Мы двинулись к нашему дому. Я хотя и пришёл вроде в сознание, но был "так хорош", что совсем не думал о том, что нас кто-то увидит, а не увидеть не могли, потому что в нашем доме живёт много людей, и всегда кто-то выходит по делам из своих комнат во двор, кто не на работе. Кстати, мои домашние, конечно, не знают, что я не в школе, и не подозревают, что я способен совершить подобный поступок, но это меня сейчас совершенно не волнует, да и я, и не выпивший,  располагаю полной самостоятельностью.
Лейтенант купил для девиц вино, а нам бутылку водки. Он разложил на тарелки сыр и колбасу, но, слава Богу, девицы тоже стали пить водку. Про то, сколько я уже выпил этого зелья, я вряд ли помнил. И ни за что бы не поверил, скажи мне кто-то до этого, что смогу выпить так много водки – это же просто лошадиная доза!..
Лейтенант не отходил от девицы, которую выбрал для себя, я же вёл себя пассивно. Будь я трезвым, я бы с ума сошёл оттого, что со мной "живая" девица, которая воспринимает меня как ухажёра. Ведь в компании – пара на пару – я был с девицами в первый раз. Однако с выключенными мозгами я совершенно не представлял, что должен делать. Впрочем, я бы и трезвый сильно растерялся. Одно дело – представлять что-то теоретически, и совсем другое – быть с реальными девицами, явно не скромницами, которые, судя по всему, в конце концов, приняли нас всерьёз. Думаю, излишне пояснять, что я ни с кем пока даже не целовался. И вот сегодня может произойти историческое для меня событие: речь уже не просто о поцелуях. Хотя я сейчас затуманен алкоголем и вообще из тех, кто соображает очень туго, но и я не мог не догадываться, зачем эти девицы пошли с нами в чужую квартиру! И был уверен, что и "Лейтенант" по "этой части" не более прыткий парень, чем я. Вот если бы здесь был Рассоха, а не "Лейтенант"... Впрочем, Рассоха мне только рассказывал, что он делает с женщинами, а я с ним ни разу ещё не попал в подобную историю, о которой стоило бы рассказать. Однажды он пристал к одной на улице, и вроде чем-то это могло кончиться, но ничего особенного не произошло.
Эти же девицы уже явно вышли из школьного возраста, они, видно, приняли и нас за бывалых парней, учитывая, как мы пьём водку. Выбор, кому какая, сделал "Лейтенант", и меня, честно говоря, поразил его вкус: он отдал предпочтение явной уродине. "Моя" же девица превосходила свою подругу по всем статьям. Я, конечно, был очень рад этому обстоятельству, но всё равно вёл себя как кретин. Казалось, будто мне это снится, и я улыбался и смотрел на свою девицу идиотическим взглядом…
Мы опорожнили обе бутылки, и нас снова потянуло на улицу. Девицы не протестовали… Когда я очнулся, то осознал, в какой нахожусь компании и увидел кинотеатр "Великан", который на Петроградской стороне. Я запомнил даже фильм, который там шёл: "Ты – моё счастье". Мы купили билеты. Перед сеансом "Лейтенант" повёл нас ещё в буфет. Мы что-то ели и пили ликер густого зелёного цвета… Фильм оказался музыкальным, там пел толстенький итальянский певец. Я был ещё совсем необразованный, и не знал имени этого мирового светила. Потом-то я много раз слушал с удовольствием и волнением пластинки с его голосом, но во время сеанса не испытывал никаких эмоций. О сюжете сказать тоже ничего бы не смог, все полтора часа или сколько там шёл фильм я делал над собой огромное усилие, чтобы люди на экране не двоились и не расплывались… Это очень мешало смотреть. Думаю, так же ничего не видел на экране и "Лейтенант"…
Он просадил всю свою получку, и я представить себе не могу, как он уладил это дело с матерью. Из этого дня я запомнил точно только отдельные урывки после встречи с "Лейтенантом" и самый финал – как пришёл домой. Дверь мне открыла мать. Было уже темно. Слава богу, в коридоре никого не было.
– Что с тобой? – спросила она перепуганным голосом.
– Видно простудился, наверное, у меня температура, – сообразил я сказать, хотя заранее, что буду врать, не придумал, ибо "включился" только при появлении матери, открывшей дверь…
Она не спросила, почему я так поздно пришёл, ведь занятия в школе закончились много часов назад. Наконец, голоден ли я…
Меня дома давно уже никто ни о чём не спрашивает. Бабушка умирает, она очень больна, и почти всё время лежит почти в бессознательном состоянии. Я же благословил судьбу за то, что мать, как мне показалось, даже не заметила, в каком я был состоянии. Я лёг и моментально уснул, как убитый...

Тягостно жить на свете осознавая, что тебе
уготована безрадостная жизнь. 

Рассказ этот, видимо, с первых фраз кому-то покажется странным, учитывая его название. Но именно такое состояние преследовало меня постоянно, не давая отдыха на продолжительное время от означенных переживаний. Это не придуманный мной ход для описания жизни одного из юношей в СССР, я, как и обещал, пишу только правду о жизни, ничего кроме неё! Историй, которые уже приведены в сборнике рассказов, со мной приключалось множество, но всё равно мне не давала покоя мысль, что я расту не таким, каким хочу быть, и меня страшно пугает, если я всю жизнь проживу никчемным человечком. Это главное, что сильно тревожит меня…
Я уже способен понимать, что наша жизнь полна противоречий, и главным её достоинством считаю то, что никакая хандра не превращается во мне в вечного спутника. Мне, вроде, особенно нечего радоваться тому, что родили на этот свет, но вот, как с неба манна небесная, пролился почти месяц чуть ли не райской жизни. Но обо всём по порядку.
Девятый класс я закончил уже полным отличником, у меня в годовом табеле не было ни одной четверки. Вернуть бы то время, когда меня девятилетнего не брали во второй класс, уверенные, что я и в первом буду самый последний по успеваемости. Но что вспоминать то время, когда у меня было троек не больше половины, а остальные – двойки… А теперь я орёл! И в качестве подарка моя родная сестра Валентина предложила мне поехать на месяц в Лугу. У её подружки там жили родственники, и она договорилась, чтобы меня взяли на месяц на довольствие. Наша семья – многодетная, отчим (основная часть детей от него), не просыхает от водочных возлияний, потому сытым я бываю в считанные дни месяца. У меня подозревали начальный процесс туберкулеза, и Валентина единственная, кто очень взволновался по этому поводу. Бабушка, которая очень меня любила, уже умерла, её похоронили на Богословском кладбище.
Я хорошо знал эту Валентинину подружку, Элю. Её считали очень красивой девушкой. Она часто бывала у нас, они – студентки института связи им. проф. Бонч-Бруевича. А меня эта Эля, не знаю почему, буквально боготворила, она часто говорила вдруг ни с того – ни с сего, что я замечательный мальчик. Я же на это отвечал ей чёрной неблагодарностью. Объяснить этого я никак не мог, почему при её появлении я испытываю явную агрессивность. Я постоянно ей грублю. Признаюсь, что к этому времени я уже на многих женщин смотрю так, что мне за себя стыдно. Только какая-то симпатичная попадала в поле моего зрения, как я тут же её раздевал, естественно, мысленно, и начинал придумывать какую-то ситуацию, в финале которой я оказываюсь на ней, голой. Не избежала этой участи и Эля. Причём, хотя она очень скромная девушка, я почему-то считал, что с ней-то я точно добьюсь успеха, если решусь начать действовать…
Валентина часто при мне говорила Эле, большой скромнице, которая, видимо, недооценивала себя, что у неё прекрасная фигура и очень симпатичное лицо, а та густо краснела. Вероятно, это так и было, но её облик вызывал у меня почему-то раздражение, и я ничего не мог с собой поделать. Тем не менее, я иногда даже представлял себе, что мы лежим с ней в обнимку, и при этом злился на себя, ибо считал, что она  совершенно не в моём вкусе. Особенно меня раздражали её усики над верхней губой. Потом, когда я прочту "Войну и мир", я удивлюсь, что Толстой оценивал усики у женщины совсем с другим чувством. Я совершенно не понимал, что испытываю к Эле. Не думать об запретном, когда видел её, я не мог. Попал в заколдованный круг. Заканчивались мои фантазии тем, что я воздевал руки к Богу: "Почему Он не сделал меня таким, чтобы я радовался при виде этой девицы?! Ведь она очень хороша собой, ко мне она относится прекрасно, так почему я так плохо на неё реагирую?" Повторяю, я не сомневался, что под моим напором она бы сдалась, а я девственник и это очень тяготит меня. Как я жажду познать женщину! Я был уверен, что это решило бы многие мои проблемы...
Теперь можно рассказать и о поездке в Лугу. Вставка сделана для того, чтобы лучше понимать, что я собой представлял "как мужчина". Приняли меня очень хорошо, Эля для хозяйки была очень светлым существом и приняла меня по её просьбе со всей душой. Буквально два слова о том, как я доехал.
В те времена в путешествие пускались только в случае крайней необходимости. Были места, куда вообще не ходил никакой транспорт, и люди по 5-10 километров ходили пешком. А мне от Луги до места назначения надо проехать 20 километров… Теперь этого никто не восстановит в памяти, на чём ездили люди в те времена и, соответственно, на чём пришлось ехать к месту отдыха мне. В непосредственной близости от таблички "Остановка" стоял и по тем временам доисторический грузовик. Пока я озирался, приглядывался, является ли это транспортное средство общественным или надо ждать другого, кто-то видно дал сигнал, и люди, которые за секунду до этого стояли спокойно, вдруг пришли в лихорадочное движение. Кузов заполнился как по мановению волшебной палочки, я глазом не успел моргнуть, как все пешие оказались в грузовике. Стадное чувство передалось и мне. Другого транспорта вокруг не было, а Эля сказала, что от вокзала в мою сторону обязательно ходит грузовик. Спросить, один ли тут маршрут, я, по обыкновению, постеснялся и полез в этот грузовик. Завести его мотор, чему я стал свидетелем, вряд ли смог бы безвольный водитель. А в кабину он сел после того, как собрал деньги с пассажиров, заполнивших кузов, надо полагать, по его сигналу. Когда водитель стал "насиловать" замок зажигания, стало казаться, что двигатель ни за что ему не подчинится. Но, слава Богу, я заблуждался, мотор, наконец, заурчал, и тут, откуда ни возьмись, налетела толпа колхозниц с огромными корзинами в руках. Грузовик и без того казался перегруженным, и вот на наши головы полезла ещё не меньшая толпа новых пассажиров. Если бы не шофёр, который выскочил из кабины и стал отшвыривать наседающих баб, грузовик бы точно прекратил своё существование как транспортное средство. Бабы подняли такой гвалт, что все вокруг побросали свои дела и уставились на происходящее на остановке. В числе других зевак я увидел двух девушек, которые держались за животы от хохота. Они были очень похожи, обе хороши, но младшая – просто загляденье. Огромные голубые глаза, белокурые волосы в естественных локонах на лбу. Я в глубине души не могу ещё считать себя специалистом по женской красоте, но тут можно было не сомневаться, девица из тех, от которой любой будет без ума. Лет ей 15 или на год меньше, а вторая старше года на два. Я не отрывал глаз от младшей, которая буквально ослепила меня красотой. Всё вокруг вмиг преобразилось: будто солнце засветило ярче и листья на деревьях стали зеленей. Не пришлось бы дважды подавать мне команду, если понадобилось бы совершить подвиг. Но грузовик тронулся, и фигуры людей стали удаляться. Почему-то я не испытал страха, что не увижу больше это прелестное создание. Впрочем, тут есть очень простое объяснение: я всегда созреваю к действиям, когда "поезд уже ушёл".
Очень красивые девочки встречаются в жизни не так уж часто, и для меня это всегда – событие. Я знаю всех красивых наперечёт: в домах на нашей улице, в нашем районе. И новому красивому лицу я радуюсь, как высоко сознательные люди радуются новой построенной электростанции или другому жизненно важному объекту. Но я знаю, что такие девицы не для меня. По сути, со мной не дружила ни одна красивая девочка. Тоня не в счёт (история с ней описана в одном из моих рассказов). Тогда вышло всё очень нескладно, мы с ней даже не поцеловались. Так что я не могу с уверенностью утверждать, что хоть одна красивая девица действительно была в меня влюблена. А эти девочки ещё красивей Тони, причём младшая – просто ангел небесной красоты, и рассчитывать на то, что они могли взирать с благосклонностью на тощую каланчу, которую со всех сторон обсели в кузове местные крестьяне, мог только извращенец...
Как я сказал, на месте приняли меня, приютив, прекрасно и, главное, дали понять, что я не стану им большой обузой в смысле кормёжки, я ведь приехал практически ни с чем, вручил им на питание буквально копейки. Хозяйский сын Витька оказался моим сверстником. Мы мгновенно подружились.
Луга и её окрестности представляли собой яблочное царство. Тут у всех были приусадебные яблоневые сады. Но главным занятием у местных пацанов было лазить в совхозный сад. Он был огромным. Хотя яблоки выращивали, как я сказал, в каждом доме, но совхозные считались гораздо вкуснее. Сады охраняли сторожа с ружьями, заряженными солью. Многие рассказчики имели собственный опыт, что происходит, когда соль со скоростью пули врезается в заднюю часть тела. Мне от этих рассказов делалось жутковато, но не лазить в охраняемые сады невозможно: с клеймом труса нечего и думать иметь друзей…
У меня они уже завелись. Самый близкий из них хозяйский сын Витька. Однажды утром, когда я ещё спал, он влетел в мою комнату и принялся будить. Обычно он этого не делает, хотя встаёт намного раньше меня. Я, недовольный, засопел, но открыть глаза было выше моих сил. И тут он выпаливает мне в ухо:
– Тебе привет от Карины.
У меня, обычно и в бодром состоянии туго соображающего, от мелькнувшей догадки сон как рукой сняло. Но я сделал вид, что в недоумении.
– Брось свои шуточки. Я никакой Карины не знаю. У меня здесь вообще нет знакомых девиц.
– А она сказала, что ты сразу догадаешься, от кого привет! – сказал Витька. – У вас была какая-то история на вокзале, когда ты приехал в Лугу.
"Господи-боже! Какой Ты хороший! Ты сделал так, что она меня заметила! И не просто заметила, а подает знак! Как прекрасно жить на этом свете!" – пронеслось в голове.
– Ты врёшь! – вскричал я, вскочив. Мне хотелось запеть во все горло итальянскую песенку "Ты моё солнце", которую я пою как истый итальянец. Витька – прекрасный парень, что мне от него скрывать! (А среди нас, пацанов, закон: прятать, если он уже проклюнулся, интерес к девицам.) Я живо представил, как сидел в кузове грузовика, только что приехав из Ленинграда, и перед глазами появились обе девочки. Кариной зовут, я не сомневался,  младшую.
То, что я вёл себя в автомашине со спокойствием олимпийца, хотя глаз не мог оторвать от девиц, оказалось оправданным: девицы сами стали искать случай познакомиться со мной. От этого приятнее вдвойне!
Я стал кружить его, как даму, в вальсе, захватывая всё свободное пространство.
– Ты что, чокнулся?! – смеялся он. Не знаю, понимает ли он что-то в подобных делах, но он настоящий товарищ.
– Если бы ты знал, – сказал я, – какую весть мне принёс, ты бы за неё потребовал полцарства. Я так счастлив! Где ты её видел?!
– В Закаштановке. Вчера там справляли Спас, ты ведь с нами не пошёл, а мы "подконали" к двум девицам, нас поразило, какие они красивые. Они ленинградки. Только я сказал, что мы из Полянки, они спрашивают: "А почему не все ваши пришли? У вас там один недавно приехал". Я сразу догадался, что говорят о тебе.
– А откуда она узнала, что я приехал именно сюда?
– Вот об этом она не сказала.
– А дальше?
– А что дальше? Привет передала, – и, хитро подмигнув, добавил, – в гости приглашала.
Какое может быть сомнение, что это – судьба! Я был готов лететь в Закаштановку немедленно, но Витька считал, что раньше восьми вечера там делать нечего. Мы собирались ехать на велосипедах, до Закаштановки километров восемь.
До вечера я десятки раз менял решение: ехать – не ехать. В этом я весь. С одной стороны, я считаю, что нет человека (по внутреннему содержанию), более достойного любви самой прелестной девушки на свете, а, с другой, ставлю себя ниже последнего ничтожества. А в довершение, начитавшись романов, я стал считать, что все красивые девицы капризны, надменны и их берут только храброй атакой, а я на это совершенно неспособен. Главным своим недостатком я считаю внешность. Вот что я о себе написал в 15 лет. "Маленькая круглая головка, увешанная с обеих сторон лопухами, в полголовы каждый, насаженная на тонкую жердь, да к тому же изогнутую от середины вверх широкой дугой до самого этого набалдашника. Всё у меня нескладно, не как у других. При обстоятельствах, когда надо употребить орлиный взор, я весь сжимаюсь, краснею и отвожу очи..."
И ещё я написал трактат о глупости людей, замечающих тотчас, какой у человека нос или ухо, и не умеющих оценить мир этого юноши, хранящийся в голове и в его сердце. Мне ли мечтать о неизвестной ещё миру по пылкости Любви. И, тем не менее, я верю, что она обязательно меня посетит…

В Закаштановку мы приехали только к девяти вечера, но не по моей вине. Праздник был в разгаре. Гуляли в каждой избе. Но много народу толпилось и на поляне в центре села, давно, видимо, облюбованной под танцплощадку. Как сказали, тут празднуют без передышки уже третий день. Весь воздух буквально пропитался запахом самогона. Танцевали под гармошку.
Я сразу увидел Её и почувствовал слабость в коленях. Мою решимость, с какой я въехал в село, как рукой сняло. Она с сестрой и ещё несколько девиц держались в сторонке. Парней возле них не было. Витька, увидев, какой я "герой", толкнул меня в спину, и я, как на деревянных протезах, а не соколом, как готовился, подковылял к ним. Увидя меня, сёстры (а они оказались родными сёстрами) едва сдержали хохот.
– Слава Богу, Вы живы, а мы думали Вас до вашей Полянки не довезут. Мы так обрадовались, когда ваш приятель нас вчера успокоил. А то мы и спать не могли, думали, что на одного ленинградца стало меньше. – Говорили обе наперебой, и каждая едва сдерживалась, чтобы не прыснуть.
Не умея достойно вести подобные перестрелки, я расплылся в глупой улыбке, но Витька, молодчина, потащил старшую сестру в круг, и я смог мобилизоваться. Карина танцевала легко, как фея. И при более близком рассмотрении оказалась такой красивой, что я буквально боялся дышать. Потом Витьку сменил в качестве партнёра более взрослый Коля, и вчетвером мы отправились гулять по окрестностям Закаштановки. Расстались под утро. Они звали нас в гости снова. Её сестра Мила как две капли воды походила на неё. Те же громадные голубые глаза, белый высокий лоб, аккуратненький носик и припухлые чётко вычерченные губы. Но она не казалась такой ослепительной, как Карина. Мила тоже, как я, перешла в десятый класс.
А Коля тоже жил в Полянке и приехал погостить, как и я, из Ленинграда. Но ему 19 лет. С нами он не дружит, но поскольку мы стали ухаживать за сёстрами, он обращался со мной как с младшим братом. Мне, конечно, льстило уважительное отношение со стороны человека, который уже зарабатывает на жизнь и полностью самостоятельный. А Витька совершенно не обиделся, что у него отбили девицу, он к таким вещам не относится ещё серьёзно.
Пока мы добирались с Колей до дома, он мне много всякого понарассказывал об отношениях с женщинами. Честно признаюсь, его речи меня не просто смущали, а и не нравились: он считал, что все девицы думают только об "этом", но в силу заложенного в них природой лицемерия капризничают и нужно проявлять характер, чтобы добиваться своего. Относительно Карины он сказал, что она – "салага", я зря теряю время, её звёздный час ещё впереди. Она "этого" наверняка ещё не хочет, но дело моё, за кем ухаживать, он в такие вопросы никогда не вмешивается. Относительно же её сестры, Милы, он был самого высокого мнения. Мол, это персик, который он просто обязан съесть, причём удивлён, что, имея такую внешность, она не стерва.
Мне, повторюсь, такое отношение к женщинам не по вкусу. Так же смотрят на них наши пацаны: Сашка Виноградов, Рассоха и начинает смотреть вся наша дворовая команда, хотя, я точно знаю, никто из последних "этого" ещё не испытал на собственном опыте. Но я слушал Колю молча, не пытаясь давать комментарии. Иначе он быстро выведет меня на чистую воду, а я ужасно стесняюсь того, что девственник и вообще полный профан в интимных вопросах…
И вдруг, ни с того – ни с сего, он сказал, что я везучий: мол, я очень понравился его Миле. Хоть это сказано и не о Карине, но мне тоже стало очень приятно. Уж если на то пошло, Мила не менее красива, чем сёстры Шамиля и Красавчика, наших дворовых пацанов, в которых я влюблён без всякой надежды на взаимность – они много старше, считают малолеткой и не принимают всерьёз. А понравиться такой девице, как Мила, каждый был бы рад. Вон Коля явно был бы счастлив оказаться на моём месте, так как, видно, не в её вкусе. Но меня всё же больше волнует, что думает обо мне Карина, и не составило труда сделать вид, будто я пропустил Колину реплику мимо ушей, как не имеющую для меня никакого значения. Ведь Мила его девушка, мне неловко, что она выделила меня, прямо сказав ему об этом.
Но Коля не отступился к моей радости, и на другой же день к вечеру мы снова покатили в Закаштановку на велосипедах – один бы я из-за глупой стеснительности не поехал. Нас встретили приветливо, даже мне показалось – нас ждали. Девочки предложили покататься на лодке, принесли вёсла. Мы поехали к острову, где, по их словам, сказочный уголок. Коля, вразрез со своим мировоззрением, вёл себя весьма скромно…
На островке было очень много цветов, и Карина сразу помчалась собирать букет. Пока Коля возился с лодкой, закрепляя её, мы прошли вперед. Мила заговорила со мной своим нежным, как флейта, голоском, а я, не особенно вслушиваясь, вставлял какие-то фразы. Если я в порядке, я умею складно говорить о любых вещах, которых даже не знаю. А если на меня находит стих, я вообще могу закатить монолог, от которого у собеседника глаза на лоб лезут, какой я умный. Она говорила о симфонической музыке; в этих делах я полный ноль; по радио иногда я, конечно, слушаю, что передают, кое-что мне даже нравится, но на роль большого любителя серьёзной музыки я не претендую. Однажды, правда, я ходил в Большой зал консерватории с Боровским, приятелем из класса, который проявляет ко мне благосклонность, хотя из очень обеспеченной семьи, и его родители тоже смотрят на меня доброжелательно, они и пригласили меня, как приятеля их сына. Знающие люди говорили, что это большое событие в музыкальной жизни Ленинграда, такие исполнялись вещи. Одна из них: фрагменты из оперы Вагнера "Тангейзер". На концерте были все "сливки общества", можно сказать, я впервые увидел наших советских женщин в шикарных нарядах, на многих были бриллиантовые украшения. Такую музыку я, видно, никогда не пойму, но обстановка мне очень много дала. Я заглянул в совсем иной мир, понял, что мои дворовые приятели, Рассоха и все остальные, с кем я общаюсь – это маленький мелкий ручеек, если жизнь уподоблять широкой полноводной реке. И вот мне пришло вдруг в голову, что Мила вполне могла быть тогда на концерте среди поразившей меня публики. Я уже имею понятие, что такое внутренний мир человека, и с большим уважением отношусь к тем, у кого таковой имеется…
Перед нами возник овраг, и едва уловимым движением она попросила помочь ей. Когда я коснулся её руки, мне сделалось неловко, и я покраснел. Она это заметила и тоже смутилась. Но руки не отняла…
На обратном пути из Закаштановки нас с Колей закидали камнями местные ребята. Это была обычная защита мужской чести, ибо появление нежеланных чужаков – свидетельство слабости собственного племени. Инцидент мог закончиться печально, так как булыжники, какими кидали в нас, были больше наших голов, но снайперов среди задир не оказалось, и мы вернулись домой целыми и невредимыми.
На другой день Коля ехать в Закаштановку не захотел.
– Они обе ещё салаги, – заявил он. – Этот товар мне не годится. Да и тебе, думаю, нечего там время терять. Если только ты не собираешься жениться. Кстати, у них папа, профессор, квартира почти на целый этаж; невесты завидные. И вдруг, как тогда, добавил: "Не понимаю, что такого она в тебе нашла?.."
Чтобы оценить эту реплику Коли в полной мере, я должен рассказать об одном эпизоде, который у нас произошёл поздно вечером предыдущего дня, когда мы возвращались из Закаштановки. Я не хотел об этом рассказывать, это неприличный эпизод, но тогда будет непонятно, почему я сменил свою привязанность.
Посреди дороги Коля остановился и предложил помочиться. Светила луна. Я был не против и хотел отойти в сторону, потому что стесняюсь даже своих сверстников, у которых, как я вижу, подобного не наблюдается. А Коля так встал, что загородил мне дорогу и сразу стал писать на землю. Мне не оставалось ничего другого, как сделать то же самое с ним рядом. С одной стороны, я стесняюсь, а с другой, мне ещё больше не хочется, чтобы кто-то догадался о моём стеснении. А как нарочно лунная дорожка шла через куст, в который мы мочились.
– Ну у тебя и штука! – сказал Коля. – Тебе, парень, крупно повезло.
Мне стало так неловко, что я даже писать перестал. Эти темы, когда касаются лично меня, я считаю запретными. Им-то всем это представляется пустяками… Сделаю признание, что в нюансах половой жизни я полный профан. Но не такой идиот, чтобы не догадаться, что имеет в виду Коля. Видно, размер "этой штуки" имеет большое значение. Я никогда не разглядывал их у других и понятия не имею, какие они обычно бывают, но раз Коля говорит, что у меня большой, значит так и есть. Всё большое хорошо: голова, мышцы, плечи. Мне очень хотелось посмотреть, для сопоставления, какой он у Коли, но я не смог. А тот тем временем продолжил мысль:
– Если бы у меня была такая штука, я бы не работал. Бабы от таких размеров без ума. Нашёл бы себе такую, которая с радостью кормила бы меня!..
Как я не смущался, но остаться равнодушным к Колиным словам у меня не получилось. Мне сделалось так приятно на душе! Коля уже взрослый, у него явно были отношения с женщинами, он знает, о чём говорит. Хоть с этим мне повезло! Не может же Бог дать мне только одно плохое. Вполне может быть, что это у меня единственное достоинство. Ведь я уже слышал от некоторых взрослых женщин, что по мне, придёт время, будут сохнуть девушки. Значит, что-то во мне есть, что они подмечают, и это проявится, когда я стану взрослым…
И то, что я вдруг приглянулся Миле, а слова Коли надо понимать именно так, подтверждает эти предположения очень убедительно. Что же касается самого Коли, то он явно тоже не сомневается, что я куда более достойный возлюбленный для Милы, чем он. Короче, надо полагать, что это короткое общение с Колей в интимной обстановке подействовало на меня так, что я вдруг переменил объект внимания.
Все остальные дни я ездил в Закаштановку один, переборол стеснительность. Увидев после этой ночи Милу, я поразился, как мог всерьёз считать объектом своих грёз Карину, а не её. Не смог сам разглядеть без подсказки. Та – совершенный ребёнок, а Мила не уступает ей ни в чём. Просто я действительно очень глуп, раз выбрал не ту, кого должен был…
В последнюю встречу сёстры проводили меня до полпути в Полянку. Мы все дни так и проводили втроём, и когда настало время прощаться, Карина оставила нас наедине (она и не думала обижаться на меня). Я безумно хотел  поцеловать Милу, но не решался. Она это сделала сама, поцеловав меня в щёчку. И взяла с меня слово, что я сразу к ним приду. "Мы будем в Ленинграде 28-го утром, а вечером я Вас жду. Очень прошу, не потеряйте адрес"… Да, мы на "Вы", но это пустая формальность, наши глаза уже давно договорились, что мы с ней уже ближе, чем если бы были даже родственниками…
Я приехал в Ленинград на неделю раньше Милы и провёл её в таком состоянии, что впору было писать сонеты, которые пополнили бы золотой фонд мировой лирики, но у меня нет способности к стихосложению. А 27-го числа с утра похолодало, и вдруг меня пронзила мысль: а в чём я пойду в тот дом в гости? Костюма у меня нет, нет даже пиджака, а мои единственные брюки в самом щекотливом месте светятся на свету: вот-вот порвутся. Бабушка давно бы уже подставила с внутренней стороны заплатки, но после её смерти некому зашивать мне рвущуюся одежду. Некоторые уже ходят в пальто, а у меня оно такое, что если я пойду в нём в гости, то произведённым на её родителей впечатлением подпишу себе смертный приговор. Пока они поймут, какой я хороший, какая у меня тонкая душа, они ей десять раз скажут, чтобы она перестала знаться с каким-то оборванцем.
28-го числа я проснулся с твёрдой уверенностью, что в гости не пойду. При том, какой я мнительный, я просто не переживу позора. Они начнут глядеть с опаской, как бы я чего из их богатого дома не спёр. Нет, нет и нет! Я туда не пойду. Не та мне уготована судьба, чтобы я ухаживал за такими девушками, как Людмила. Каждый сверчок должен знать свой шесток. Иначе на мою голову падут такие унижения, что я прокляну тот день, когда увидел эту девицу…
И 28-го и 29-го мне очень хотелось умереть. Это моё настроение и передаёт заглавие рассказа. Сквозь чёрную тоску вдруг в моё сознание прорывалась мысль: "Поняв, что я не решаюсь к ним пойти, она найдёт меня сама так же, как вычислила в Полянке и нашла повод позвать". Из наших разговоров она знает дом, в котором я живу, знает имя и фамилию…
Что-что, а фантазировать я умею очень ловко. Мне, будто это происходит в жизни, представилось: вот она идёт по нашему коридору – днём входная дверь всегда открыта, и кто-то в кухне ей укажет нашу дверь – мимо неё не пройдёшь, в неё упирается коридор. Войдёт и скажет: "Ты достаточно настрадался от нищеты и лишений. Мой отец – Царь – очень меня любит, и поскольку я до гроба полюбила тебя, согласен на наш брак и дает в качестве приданого полцарства. Я их убедила, что ты очень хороший и порядочный мальчик, и что я буду с тобой счастлива. Пошли, они ждут тебя! Не переживай, я не забуду и о твоей матери и сестрёнках..."

Но никто не пришёл, меня не стали разыскивать... А 1-го сентября я пошёл в школу, в стенах которой мне предстояло провести последний год…

В советское время я бы на том и поставил точку в данном рассказе, полагая, что социальное неравенство, увы, и в СССР есть камень преткновения для того, чтобы чувствовать себя равным со всеми людьми. Но после того как СССР не стало, образование этой страны тут же объявили проведённым на людях эксперименте планетарного масштаба, который захлебнулся, что стало якобы доказательством того, что справедливого общества построить невозможно! Мол, "левые взгляды" проповедуют утопию, и всякая попытка воплотить теорию в жизнь (а это можно сделать только огнём и мечом), кроме людских страданий ничего принести не может. То есть, изменить на планете Земля порядок, в результате которого устанавливается социальное неравенство среди населения государств, невозможно: такова природа человека!
По этому поводу хочу сказать, что эксперимент, который был проведён в XX веке в России, нельзя назвать чистым. Натуры людей действительно полны противоречий, люди очень разные в смысле характеров, вкусов, предпочтений. Но к начальному моменту создания нового общества социально-экономические условия в России были настолько неблагоприятны, что надо было считать чудом, что социалистическое государство смогло выжить и просуществовать значительный срок во враждебном к нему окружении. Для здорового общества одним из важных условий является наличие равных возможностей для входящих в жизнь людей, чтобы проявить себя. СССР этому не отвечал, но людьми было сделано немало в смысле укрепления чувства собственного достоинства в  массе людей…
Мои рассказы о той жизни есть, как мне кажется, свидетельство того, что то социальное неравенство было как бы детской игрой по сравнению с тем, что станет, когда торжествовавший в СССР тоталитаризм уступит место "демократии"…