Дьявол не дремлет

В Алю, которая старше меня на четыре года, я влюбился в тот самый миг, когда стал способен на глубокое чувство. Но я уже тогда понимал (думаю, мне было лет 12), что мы не пара, главное, по доходам семьи, но и по возрасту, конечно, тоже (она не скрывала, что воспринимает меня несмышлёнышем).
Хотя Аля татарка, у неё личико прекраснейшего ангела. Я сказал "хотя",  потому, что татары считаются не очень красивой нацией. Вот еврейки бывают обворожительными. Когда в книгах пишут, мол, он – татарин, это значит, человек с невзрачным лицом. Кстати, все остальные вполне подходили под это правило, я уж не говорю о родителях, но другая сестра – Роза, которая всего на год старше меня, даже отдаленно не напоминает сестру, и мой друг Шамиль, их брат, очень умный парень, внешне не кажется особо привлекательным. А Аля настоящая красавица. Не удивлюсь, если обнаружится, что на свете она самая красивая.
Из-за безнадёжности моего положения я позволил себе любить не её одну и совершенно не испытывал угрызений совести. Хотя люблю я её так, что подойди она и скажи: "Прыгни, Саша, с четвёртого этажа головой вниз" –  я, не задумываясь, это сделаю. У меня к ней настоящая чистая любовь, так я понимал своё чувство. Для меня это очень важно. Во всех романах – а нет ни одного, где бы ни писалось о любви – любовь всегда несчастная, и всё потому, что либо красавицы холодны и неверны, либо мужчины слишком любвеобильны. Я же знал, что в случае ответного чувства буду самым нежным и преданным возлюбленным. Поэтому я и считал, что та красавица – а что иную я не полюблю, я не сомневался – которая ответит на моё чувство, не разочаруется во мне, потому что по моим представлениям любовь – это нежность и преданность, а способность проявлять эти два чувства я в себе чувствую (откуда это во мне проросло, я понятия не имею). И удостоверился, что когда в моём сердце вспыхнула любовь, то она родилась как большое вечное чувство…
Честно говоря, хотя в слово "любовь" я вкладывал самое важное, что может произойти с человеком, но конкретно оно мне представлялось только как бесконечные сладостные свидания, касание рук и разговоры – разговоры глаз с глазами. И именно благодаря Але (которая о том не подозревала) я получил намёк о совсем иной стороне любовных отношений, такой загадочно-притягательной, что от них можно и разума лишиться, а сию тайну я познаю лично гораздо позже, и буду теряться в загадках по этому поводу чуть не десяток лет, причём пойму даже такую мысль, что кто-то с этим связывает мало достойное времяпрепровождение, но оставался, слава богу, всё же ребёнком, стараясь на эту тему вообще не думать. Я убеждён, что родился на свет особенным и, придёт время, легко выйду из положения в этом щекотливом вопросе: очень может быть, моей возлюбленной и мне будет достаточно взаимного присутствия и поцелуев – как высшей формы соединения душ. Ибо слово душа я понимал уже тогда, лет с двенадцати, и до сих пор был убеждён, что любовь возможна только при слиянии душ.
А, мол, другие люди, в массе своей бездуховные (я рано стал понимать и такое слово), как, например, мои ребята во дворе и соседи по квартире, которые мало что понимают в таком тонком деле и потому с ними приключались и будут приключаться истории, в которых истинного духовного счастья быть не может.
Вот какую любовь испытывал я к Але Акбаровой. И если выкладывать всё начистоту, в моём тщедушном теле юнца жила надежда, хотя я и сказал, что влюблён в неё безнадежно – что Бог или ещё кто-то, Кто правит миром, внушит ей, что я вполне достойный предмет для любви, потому что подарю ей самые пылкие и прочные чувства, какие только могут родиться в сердце человека. А то, что она на четыре года старше, не имеет никакого значения, потому что у душ возраста нет.
Правда, было ещё одно приземлённое обстоятельство, которое ещё больше уменьшало мои шансы на чудо: Акбаров-старший очень строго воспитывал дочерей. Когда Але стукнуло уже 19, отец её одну всё равно из дома никогда не выпускал. И все знали, что Аля выйдет замуж только за татарина. И думать, что дядя Костя отступится от своих слов, было малоперспективно. Хотя он безумно её любил, но его всегда суровый вид говорил, что он ни при каких обстоятельствах не поступится принципами. Шамиль – её родной брат и мой близкий приятель (наши семьи ведь живут в одной огромной коммунальной квартире) – мне как-то рассказал (а он не болтун, я уверен, что в нашем дворе я единственный, кто знает эту историю), что его отец был чекистом, потому и попал на хлебную работу в ДЛТ (Дом ленинградской торговли – расшифровываю для тех, кто не знает Ленинграда). В бою с басмачами он, якобы, был ранен в ногу, которую ему, в конце концов, ампутировали. Его рассказ меня смутил, потому что я жил с уверенностью, что все чекисты – рыцари Революции, какими стали бы Атос, Арамис, Портос и Дартаньян, случись Октябрьская революция в то время во Франции. "Три мушкетера" я, конечно, знал чуть ли не наизусть, хотя эту книгу достать было неимоверно трудно. Власти, видно, хотели, чтобы народ восхищался своими собственными мушкетерами, и Дюма не издавали, мы читали и довоенные книги. А дядя Костя ничем не походил на мушкетеров, более того, по его высказываниям я подозревал, что он не любит так нашу власть, как мушкетеры короля и королеву Франции. Но дядя Костя – отец красавицы, по которой я вздыхал, и я готов был мириться с ним и таким…
История, которую я рассказываю, произошла совершенно неожиданно, действительно, будто среди лета выпал снег… Все знали, что Акбаровы богачи, как те этого не скрывали. Но комнатка, в которой они жили, была самая маленькая в нашей квартире, и им там, пяти человекам, было, конечно, очень тесно. Но расширить жилплощадь в это время было неимоверно трудно. Всё находилось под контролем, и сколько денег ты не прячешь, но липовый обмен оформить никто не смеет, по крайней мере на нашей улице таких смельчаков не было. Вполне возможно, даже в голову не приходило об этом думать, потому что такое понятие, как продажные чиновники, ещё не употреблялось, и вполне может быть, люди и не верили, что такое при советской власти вообще возможно.
Может быть, где-то кто-то тайком что-то и совершал преступное, но таких фактов никто не рассказывал, по крайней мере в нашем доме (речь о конце 40-х – начале 50-х годов). Нечестно деньги зарабатывали, это да. Тот же дядя Костя. Но все как один делали вид,  будто живут,  как и все, нуждаясь.
Даже мне бросалось в глаза, что Акбаровы всегда настороже, когда к ним приходишь. Впрочем, они никогда никого не приглашали в гости, только я, как единственный приятель Шамиля, и Валентина, моя родная сестра и, соответственно, подруга Али (к тому же жильцы одной коммунальной квартиры), к ним и заходили, и то очень редко. А чем они жили, не знал никто. Совершенно бесполезно было пытаться узнать у любого из этой семьи что-то, касающееся их семейства. Но зато, когда кто-то проходил по коридору мимо и в это время открывалась их дверь, шея у любопытствующего вырастала чуть не в метр, так стремились подальше просунуть голову. Но все Акбаровы были начеку, тут же кто-то из них дверь быстро захлопывал.
У них всякого барахла было больше, чем у всех остальных вместе взятых. Удивительно, как они все там устраивались на ночь. А у нас вообще почти ничего не было из мебели, голые стены, но зато квадратных метров больше, чем у любой семьи – 44. По тем меркам это были настоящие хоромы. А когда Иван Иванович (мой отчим) сидел в тюрьме за растрату денег в чайной, в каком-то городе, куда подались он с матерью в поисках счастья со своими детьми (а у нас с Валентиной сестёр прибавилось уже трое), в нашей квартире, куда мать с детьми хотя и возвратилась, но стало значительно тише и спокойней, чем было до отъезда путешественников, и родители отпускали Алю иногда ночевать к нам.
С этим обстоятельством и связано то, о чём я хочу рассказать.
Тема, которую я сейчас затрону, не для щепетильных людей (имеется в виду описываемое время). По крайней мере для нас, воспитанных в СССР в сороковые-пятидесятые годы в определённом ключе в смысле представлений о нравственности, моя искренность в интимной сфере для многих людей – табу. (Вот почему, уже повзрослев, я и не пытался написать набело рассказ по этому поводу, ибо только идиот мог рассчитывать такое напечатать. Мне и рассказать об этом кому-то не приходило в голову, было стыдно, учитывая, реакцию приличных людей на подобный текст.)
Не буду проходиться по теперешним нравам, но многие наши люди тогда действительно очень строго воспитывались по этой части… И я тоже этим был просто пропитан, чувствовал это в себе на каждом шагу. И когда приключилась история, которую я расскажу, в страхе от необычности ощущений, какие навалились на меня, "чуть концы не отдал". По крайней мере, говорю, как перед самим Богом: я был убеждён, что ни одна живая душа того, что со мной произошло, никогда не узнает, свои записи (которые, придёт время, сделаю) я прятал, будто это антиправительственный материал. И если бы в СССР не произошло "перестройки" и наше государство не приказало долго жить, я бы этот эпизод похоронил в своей памяти навечно. Почему я стал об этом вообще писать? Наступит момент, ко мне придёт убеждёние, что только более глубокое погружение в сокровенные тайны интимной жизни позволят мне что-то добавить к раскрытию натур и характеров людей описываемого времени, а иначе, учитывая уже имеющиеся тома золотого фонда мировой литературы, о чём ещё писать нам, простым смертным?! Действительно, что я ещё могу добавить к тому, что написали о русских людях Пушкин, Толстой, Достоевский, Бунин, а великий Гоголь и об украинцах?! Чем чёрт не шутит, вдруг это станет для меня просто подарком, что наступят времена, когда не будет неприличным внедряться в интимную сферу, и я удачно подгадаю к тому времени, когда изменится отношение людей к этому вопросу – то есть мне надо ждать. А если при моей жизни ничего подобного не случится, придётся многое из написанного сжечь, как жёг Гоголь свои произведения, хотя являлся великим писателем…
А тогда со мной могло произойти чисто физически нечто ужасное, ибо я постоянно уходил в себя и в этом состоянии не замечал, что происходит вокруг. Это могло случиться со мной в любой момент. Иначе не произошли бы те "ужасные события", "жертвой" которых я стал. Почувствовав неладное, я бы принял меры. Инстинкты, которые толкают нас на определённые поступки, умертвить,  видно, нельзя, но самовнушением можно многого достигнуть. Главное, вовремя взять себя в руки и противопоставить тёмным силам в себе собранность и целеустремленность. Хочу надеяться, что этих качеств, полученных от природы, мне бы хватило и в данном случае, но я часто попадаю впросак из-за вышесказанного…
После того как бабушкина невестка (жена её любимого сына, погибшего в блокаду в Ленинграде) снова вышла замуж и ушла от нас, во второй, дальней части комнаты стали спать мы с бабушкой. Бабушка на её кровати, у дальней стены, а я у боковой стенки на крохотной кроватке прямо у  начала перегородки, которая бы разделила нашу большую комнату на две, если бы её построили до конца, а не оставили лишь символ начатого. В своё время тётя Зина завела ширмочку, которой отгораживалась от нас, а, уехав, оставила нам её в подарок. Бабушка на ночь устанавливала эту ширму между выступов на стенах и получалось из одной как бы две комнаты.
Это сыграло роковую роль с Алей, ибо она стала считать, что у нас не одна комната, а две. Было уже поздно, за полночь, но в первой большой половине нашей жилплощади горел свет. Все наши, кроме меня, спали: мать и девочки там на первой половине, а здесь недалеко от меня бабушка –  Валентина же, видно, крутилась на кухне, она, если бывала дома, проводила большую часть времени там. Раньше полуночи она никогда не ложилась спать. Кстати, я тоже ложился не рано; это утром я очень люблю поспать, и если меня не будить, могу проспать весь день до вечера.
Играло радио; в нашем доме ни на включённое радио, ни на свет не обращают внимания, и если бы не бабушка, могли бы вообще ничего не выключать хоть всю ночь. На бессонницу в нашей семье никто не жаловался. Я тоже обычно ложился и тут же засыпал, чтобы не происходило…
А тут, как специально, долго не мог заснуть, думал о чём-то, чего не контролировал: мысли текли сами собой, я лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. На нашей с бабушкой половине свет погашен, и если смотреть в щель в ширмочке, то видно, что происходит в той части комнаты. Но я туда не смотрю. А что бабушка спит, я знаю точно.
Скрипнула входная дверь. Я решил, это пришла Валентина, но через некоторое время сообразил, что лёгкий шум там производит не она.  Наличие Валентины выдавали бы совсем другие звуки: моя сестра всё делает порывисто, резко, а тут я слышу лишь шорох. Сказать, что меня это сильно заинтересовало, преувеличить. Я очень благодарен Валентине за то, что она иногда заботится обо мне, как старшая сестра, но особой близости между нами нет. Мы с ней очень разные. Она себя считает принципиальной, а меня тюфяком. Будто я – ни рыба, ни мясо. По крайней мере, совершенно не гордится, что у неё есть родной брат, как, например, сестра Красавчика своим братом, нашим пацаном во дворе. Та тоже старше брата, лет на пять, но всегда хвастается им перед подружками: посмотрите – какая он прелесть! Я очень ему завидую, потому не исключаю, что тайно влюблён и в неё…
Мне абсолютно всё равно, что делает Валентина, хотя шума производит меньше, чем обычно, но я машинально глянул в щель между створками ширмочки и продолжал удерживать взгляд тоже непроизвольно. Если бы в это время у меня ничем не была занята голова, уверен, я не стал бы смотреть в комнату через щелку. Хотя моим воспитанием никто не занимался – бабушка не в счёт, её слова от меня отскакивают, как от стенки горох – но я знаю, что можно делать, и как советский юноша поступать не должен ни при каких обстоятельствах. А когда до  меня дошло, что же я делаю, было уже поздно что-то исправить…
Дело в том, что в комнату таки вошла не Валентина, а Аля. Она иногда ночует у нас, спит с Валентиной вдвоём на узеньком диване, и это всё равно, видно, для неё комфортней, чем спать у себя в страшной тесноте, где не повернуться.
Слабым оправданием мне является то, что я никогда ничего подобного до сих пор  не делал. Правда, приходит она к нам всегда поздно, как правило, когда я уже спал. Но подкарауливать, когда она придёт, если придёт (а делает она это весьма редко), мне в голову не приходило, хотя любовь к ней у меня не пустячная. И я бы дрых без задних ног, если б не мечтательность, некстати захватившая меня…
Я просто глядел в щелочку, не испытывая любопытства, и не отводил взгляд только потому, что голова была занята другим, и я явно о земном не думал. Я видел её в нашей комнате десятки раз, когда она приходила также здесь переночевать, а что она пришла для этого, сомнений не могло быть никаких. Повторяю, она пришла переночевать к нам не первый раз, и я никогда на неё не пялился. Возможно потому, что я ещё видно ребёнок, ибо в книгах пишут о том, что влюблённый человек всегда испытывает удовольствие от того, если видит объект своего восхищения. Потом я пойму, что не сформировался ещё в полноценного человека, потому и не выискивал моментов, чтобы специально лишний раз увидеть её: ещё не созрел для этого…
А всё случилось только из-за того, что я слишком долго смотрел в щелку, сам не зная, для чего. Увидев, что это Аля, я, конечно, мог подумать о том, что мне очень приятно оттого, что она будет спать близко от меня. Хоть я ещё зелёный юнец, но такое чувство вполне возможно. Однако такой мысли в себе я не зафиксировал – у меня вообще не было в голове ничего определённого. И это истинная правда, что я никогда никаких планов применительно к ней не строил, просто любил её и знал, что с тем и умру: Аля никогда не узнает, что в неё был по уши влюблён Валентинин брат. Поскольку я видел её в день десятки раз, сталкиваясь в коридоре, я и в этот раз, как был уверен, отреагировал на неё самым обычным взглядом. Конечно, по большому счёту, меня можно было обвинить в том, что я не прекратил моментально своего занятия, ибо в моём возрасте уже надо понимать, что раз она не знает, что я не сплю, значит моё действие надо квалифицировать как подглядывание, а это недопустимо делать порядочному человеку, но при моих житейских обстоятельствах подходить с такой меркой, предъявлять слишком строгий счёт: гувернанты не занимаются моим воспитанием…
И если уж меня в чём-то обвинять, то надо сделать это только за то, что я наделён инстинктами. Сам же я, ещё раз поклянусь, ни о чём таком особенном не думал, и будь в нормальном состоянии, то сразу моментально закрыл бы глаза и даже спрятал голову под одеяло (уж я хорошо знаю себя, как стыжусь совершить что-то неприличное), но в том-то всё и дело, что я был в каких-то мыслях, и мой мозг не дал мне понять, что со мной сейчас может случиться что-то невероятное. А вот инстинкту, чтобы сработать,  хватило всего несколько секунд на то, чтобы "скрутить меня в бараний рог" (это моё более позднее понимание). Я, вроде, ещё ничего не осознавал, а весь мой организм вдруг стал сотрясаться от какого-то неведомого мне прежде воздействия на него. Если бы я в тот самый момент  осознал, что сейчас Аля окажется в…голом виде, я бы сделал всё точно так, как сказал выше, ибо прекрасно знаю, что подглядывать за кем-то в тот момент, когда тот не подозревает, что его кто-то видит, страшный грех. Не надо большого ума, чтобы сообразить, что Аля ни за что бы не разделась при свете, зная, что кто-то в квартире не спит. У нас в стране создаётся новая общественная формация, взявшая много у христианства, а моя бабушка ужасно верующая, у неё полно религиозных книг ещё из Царского времени, она много знает насчёт правильного воспитания. На подобную тему разговора с ней, конечно, не было… Впрочем, хватит объясняться на данную тему, кто мне не поверил, того ничто не переубедит, а для остальных скажу, что в грех я впал по недоразумению: размечтался некстати, а когда пришёл в себя, было уже поздно… Потому имею право сказать, что я попал в лапы "бесовского наваждения", и после этого не только я сам, но вообще никакая посторонняя сила не оттащила бы меня от ширмочки: я впился в Алю таким взглядом, что меня надо было считать охваченным страшной болезнью, я совершенно не владел собой…
Алю винить, конечно, тоже не в чем. Она была уверена, что квартира объята сном, и повела себя так, будто одна в комнате. У них, видно, из-за тесноты нет большого зеркала (я, попадая в их комнату, ничего там не разглядывал, чувствуя всегда себя ужасно скованно), а у нас имеется остаток прежней бабушкиной роскоши. Её мебель в основном украли в блокаду, когда она была с нами в эвакуации, остались только комод,  диван и вот это зеркало. Я давно заметил, что Аля безумно любит вертеться перед ним. К нему она подошла и сейчас, и стала строить перед ним рожицы.
Не устану клясться Богом – ибо всё так и было – я совершенно не предполагал, чем это может кончиться. Я смотрел без всякой задней мысли, не подозревал, что "бесовские наваждения" могут скрутить меня по рукам и ногам…
Не буду прикидываться совсем уж невинным мальчиком. До этого я уже видел голое женское тело (я исключаю близких родственников), но  только раз. И было это не так уж давно. Как-то я вошёл в эту часть комнаты, где сейчас сплю, было утро, тетя Зина ещё спала (она ещё жила у нас), и в это время как раз повернулась во сне к стенке (ко мне спиной), и из-под одеяла высунулась её попа. На ней не было белья. Какое именно чувство я испытал, описать трудно, у меня ещё не было опыта подобных анализов. И это был мне первый сигнал (про тот детский случай из первого рассказа я вспомню много лет спустя), что разница полов сидит у людей в крови,  потому что меня будто током хватануло, но испытанное я никак не мог отнести к приятным ощущениям. Я не воспринимаю тётю Зину как женщину, и она мне совсем чужой человек. Мне стало очень стыдно, что я попал в нехорошие обстоятельства, и быстро оттуда ушёл. А вот сейчас, когда Аля, продолжая строить рожицы, стала снимать халат, я этого не сделал. Понимаю, что объяснение: мол, так задумался, что сразу не сообразил – мало убедительное. Но это так. Конечно, Аля – не тётя Зина! Очень может быть, я продолжал бы на неё смотреть столько, сколько она стояла бы перед зеркалом. Просто пялиться на неё средь бела дня я ни за что бы не смог – свою стеснительность я просто ненавижу. Ведь если бы мне кто-то сказал, что я соглашусь вообще на такую жизнь: сидеть и смотреть на неё и ничего больше не делать – я не стал бы отпираться от этого с пеной у рта. Но на том, что я не подозревал, чем это может обернуться,  буду стоять до последнего! Да, я не насторожился и не принял мер, когда она стала расстёгивать пуговки на халате. Я списываю это на свою мечтательность, но почему не подумать, что это признак моей святой наивности и чистоты… Ведь я уже объяснил, что для меня любовь – это взгляды и касания кончиками пальцев. Я опомнился, что делаю, когда весь уже дрожал, и теперь не то, что сам отошёл, никакой Геркулес не оттащил бы меня от ширмочки…
Это был коктейль из множества чувств: тут и смятение, и мысль, что я подлец,  и жгучее любопытство – но над всем господствовало что-то дотоле мною неизведанное, мощное! Оно полностью подавило мою волю в тот момент, когда Аля оказалась перед зеркалом совершенно голой! Причём зеркало-то стояло тоже возле уступа, а за ним сразу моё изголовье, то есть она стояла как бы прямо передо мной, открытая взору…
Возможно из-за того, что мой дом полон сестёр, мне в голову не приходило, что для меня будет откровением чисто женская анатомия, хотя сестры конечно совсем не то, от них я шарахаюсь (и то, что сказал о тёте Зине, ничего не меняет, от неё я тоже шарахнулся). Короче, я не подозревал, что когда в поле зрения попадут запретные части реального объекта, тем более такого, с каким я мечтаю когда-нибудь соединиться, со мной случится страшная вещь… Я стал как больной с температурой под 40! Ничего не соображал!.. А увидел-то только тёмное пятно в определённом месте, но и этого оказалось достаточно, чтобы я стал близок к умопомешательству…
Что именно я чувствовал, описать не могу, явно придумаю из головы,  скажу только, что в этот раз со мной было совершенно не то, как тогда, когда я увидел голую попу тёти Зины… Я знал, что совершаю очень постыдное, но не мог оторваться от щелки в ширмочке и безумно жаждал, чтобы она стояла перед зеркалом вечность…
Поскольку я считаю честность главным качеством, без которого прожить на свете достойно нельзя, то не буду и дальше настаивать, что так и не догадался, из-за чего меня жжёт всего огнём… Мой взгляд упёрся в её "штучку"… Если бы она была в другом ракурсе, как на картинах художников, меня бы тоже, возможно, затрясло, но не до такого состояния!..
Я ведь не выдумываю, говоря, что в меня прочно вбита мысль, что в отношениях мужчины и женщины допустима только любовь, которая возвышает так, что человек уподобляется ангелу; а раз я сгораю от стыда и прячусь как волк, значит осознаю, что совершаю постыдное, то есть не столько упиваюсь восторгом, сколько страдаю… Но взгляда не отвожу…
Моё сердце колотилось так быстро, что я бы ударов не сосчитал, и от того, что она голая, и от страха, что меня могут поймать с поличным! И совершенно был ошарашен тем, что со мной происходит…

Я и в обычное время часто плохо себя понимаю, хожу, будто сплю, сознание мне совершенно не подчиняется. Чуть отвлекусь от конкретного дела, и сразу наваливается тоска. Но я от неё не страдаю, я к ней привык. Это обычное моё состояние. Наверняка меня грызла тоска и до того момента, как пришла Аля, иначе бы я уснул. Потому меня и тянет к уединению, что тогда мне никто не мешает, и тоска забирает в руки меня всего... Только тогда и чувствуешь себя нормально, когда отвлекаешься от всего мира и существуешь только ты и твоя тоска... Я уже не маленький, я понимаю, что это ненормально. Советский юноша, у которого всё впереди, не должен быть меланхоликом, нас готовят к свершению великих дел. Вот почему я не понимаю себя: почему я не такой, как другие. Может это во мне от глупости, но часто я ловлю себя на том, что стоит мне только захотеть, и я буду учиться на одни пятерки, поступлю в институт, стану инженером, тогда уже точно меня полюбит красивая  девушка. Но мне не хочется поступать так, как нужно, чтобы добиться успеха. Точнее, я бы рад, да не получается в силу моего внутреннего устройства. Хотя мне вполне по силам пойти по дороге, которая ведёт к успеху, но мешает что-то совсем непонятное...
И вот вдруг со мной случилось такое, что я забыл и о тоске, и обо всём на свете!.. Боже, сделай так, чтобы Валентина нашла себе на кухне ещё какое-то занятие! А Аля, слава тебе, Господи, не торопилась отходить от зеркала!.. Она совершенно не подозревала, что может быть объектом иступлённого внимания! И я, будто костёр подо мной разожгли, стою на коленках и дрожу, понимая, что должно быть очень больно, когда жарят живое тело, но не чувствую боли!.. Не иначе, я попал в руки Дьявола!.. И вдруг я понял то, о чём никогда не знал и не задумывался на такую тему. Мой отросток дрожал, как и весь я. Он не в первый уже раз стал очень твёрдым и вырос в размере, но я по наивности раньше связывал это с тем, что, мол, его прижал или ещё что-то сделал, потому и не стоит удивляться. Хотя, с другой стороны, уверен, что если кто-то увидит, что с ним, я сгорю со стыда. То есть я знал, что когда он такой, нельзя его кому-то показывать (имею в виду врачей). Впрочем, я и тут не как все, я и без этого стесняюсь, и когда мы, пацаны, писаем в кружок, стараюсь спрятать его в ладошку. А тут я вдруг понял, почему он дрожит! С другой стороны, можно и удивиться, что я не сообразил об этом раньше – ведь на эту тему я слышал сотни анекдотов и историй. Но – клянусь святыми – до этого мгновения я ни разу не представил в своём сознании чисто физически, как и чем люди совершают "эти" глупости… Слова рассказчиков проходили мимо меня. А тут я понял всё. Никаких таинств, необыкновенностей, моя штучка и её – и всё, больше абсолютно ничего не надо, чтобы улететь на Небеса! Всё остальное у неё просто так, для отвода глаз! Поразительно, как просто!..
Но при этом меня уже не просто трясло, а било в ознобе, причём бросало из жара в холод – я боялся, что не выдержу, что-то совершу и выдам себя. Я ведь точно-то не знаю, что делается с людьми, когда они вдвоём голые, могу только предполагать. Вдруг есть какой-то механизм: "то самое" произойдёт само собой, и вылезет наружу ужасный мой поступок! Помимо того, о чём я уже сказал, я понимаю и то, что не обрадую Алю, если, например, так устроено в природе, что через какое-то определённое время, в течение которого мы с ней будем близко друг от друга голые, это природное заставит нас сойтись вместе и – хочет она, не хочет – но это самое у нас произойдёт, ибо так обязательно подстраивает природа!..
А поскольку она не знает, что я не сплю и что происходит "по её вине" с моей "штучкой", для неё это будет ударом, она воспримет этот факт как страшную подлость с моей стороны, потому что это должно происходить по взаимному влечению... Она будет обесчещена, и ей останется только заявить на меня в милицию! И меня посадят в тюрьму! Я слышал о таких случаях, это называется изнасилованием. Когда с мужчиной происходит то, что со мной, а жертва либо не подозревает, как Аля сейчас, что механизм начал действовать, либо её как бы удерживают нужное время силой… Но мне на всё это наплевать, мой взгляд прикован к одному месту на её теле так мощно, что меня точно назвали бы, кто увидел, оцепеневшим!..
Я так об этом рассказываю, будто был способен хоть как-то соображать и должен отвечать за свои действия! Если бы! В том-то и дело, со мной происходило такое, что, не смотря на всё сказанное, в то же время я был перепуган до смерти! И помимо страха какой-то голос сидящего во мне типа меня пытался научить, что я обязан сейчас делать!.. В мою голову лезла подсказка, какова её штучка внутри, и что я испытаю неземное счастье, если решусь засунуть туда свою! Мне вдруг всё начало казаться реальным, если я предприму шаги! Распирало всего, будто я полная бочка, в которой резко растет количество содержимого и оно ищет себе выхода. Но как меня невозможно было оторвать от ширмы, так и никакая сила не сдвинула бы меня с места, чтобы двинуться к ней! Что мне делать, ведь я сейчас просто сойду с ума?!! И почти в беспамятстве я хватаю свою штучку рукой, пытаясь скрутить из ладони то, что будет подобно её штучке, исходя из представляемого мною внутреннего устройства. Хотя я никогда не видел мужчину на женщине, и как "это" делается, я начал размеренно двигать тазом, причём так явственно вообразил, будто Аля рядом, что со мной стало делаться такое, чего тем более нельзя описать!.. Я задыхался!.. То, что меня переполняло, увеличивалось в объёме! Я не сомневался, что меня сейчас разнесёт на куски! Ну и пусть! Я безумно этого хочу! Смерть – это пустяк по сравнению с тем, что я испытываю! Ничто не помешает мне довести до конца начатое!..

Повторюсь, то гнусное, что рассказывали пацаны и взрослые про делишки уединяющихся мужчины и женщины, проходило мимо меня. На основе всех этих многочисленных рассказов я не составил себе не только целостной картины акта, но и не прояснил отдельные детали – его атрибуты. Поэтому, когда из меня брызнуло, я так напугался, что весь мой прежний страх нечего брать в расчёт. Я ошалело смотрел в щель… Начал я, лёжа на животе, а закончил на четвереньках…
Прежде чем я осознал, что происшедшее со мной это "то" и есть, вокруг чего столько тайн и разговоров, я увидел на ладони густую жидкость. Моментально всё пересилил испуг, не пролилась ли жидкость на постель. Я нащупал под собой большое пятно, лихорадочно заработала мысль, что надо спасаться от позора…
На редкость быстро пришла мысль, мол, слава Богу, всё позади. Конечно, поразило, как быстро я успокоился, и моё сознание заработало на всю катушку. А самое удивительное состояло в том, что Аля перестала меня волновать. Я вроде даже забыл о её существовании. Все мысли устремились на то, как скрыть следы преступления, если бабушка, святой человек, обнаружит степень моего падения – я просто не смогу жить дальше!.. Я установил, что мокрое пятно подо мной просто огромных размеров. Не надо было, дураку, снимать трусы, тогда бы было проще замести следы. Когда все уснули бы, на кухне их застирал и крепко выкрутил. Высохли бы прямо на мне, а теперь я не знал, что делать… Я сплю без простыни. У нас их всего 3 или 4 штуки и те штопанные-перештопанные. Все в грязном белье, потому что стирки у нас бывают не часто. Подо мной накидка, которой закрывают кровать днём. Пятно на самом видном месте! Я был так затравлен страхом, что позор вылезет наружу, что совершенно потерял интерес к тому, что происходит за ширмочкой… И вдруг я вспомнил анекдот, где главная соль именно в пятне, и, на удивление, это успокоило меня…
Я стал сушить мокрое место ладонью, потом сообразил использовать трусы. Решил, что когда придёт Валентина и погасят свет, пойти на кухню, будто мне надо в туалет, и там свои трусы застираю …
Валентина всё не возвращалась, до сих пор горит свет, а я лежу на спине, смотрю в потолок, и в голове у меня невообразимый сумбур. Если это и есть то, ради чего люди так суетятся, то их искренне жаль. Куда приятней парить в облаках, грезя о любимой. Пускай это лишь игра воображения, ты всё время один, любимая даже не подозревает о твоих чувствах, но в тебе гармония и благодать! Совершенно не думаешь о своём нелепом виде, нищете, голоде, в тебе сгорает духовное топливо, от которого рождается столько силы, что тебе её достаточно, чтобы любить не только милую твоему сердцу, но и всех людей, и свою Родину…
Да, да! Я уже понимал высокое значение этого слова, хотя вроде бы ещё дурак дураком. Я, не задумываясь, отдал бы свою жизнь за любимую, за счастье всех людей, за Родину. Я в этом убеждён…
А теперь у меня в душе творится ужасное. Во-первых, я противен сам себе, отдавая отчёт, что совершил низменное. А я-то думал, что представляю собой чистого и возвышенного человека. Во-вторых, Аля уже не кажется мне божеством. Хотя она к происшедшему не имеет отношения, но у меня такое чувство, будто она виновата не меньше меня. Потом, спустя много времени, вспоминая этот случай, мне придёт в голову, что такие чувства я испытал потому, что повёл себя как трус, ибо даже при том, что в любую минуту могла вернуться из кухни Валентина, всё равно я должен был не засовывать свою штучку в кулак, а открыть ей своё состояние, которое во мне появилось из-за неё. Ведь в какой-то мере она спровоцировала меня... А в-третьих, и очень может быть, это самое главное – я был буквально ошарашен, что на самом деле представляет из себя это запретное, что все считают высшим наслаждением в жизни. Что это произошло без любви – не скажешь, я давно её люблю. Стоит ли тогда вообще жить на свете, если таким вот моментом заканчивается любовь, которая мне представлялась высшим смыслом жизни?!.

Впрочем, я зря боялся, что разлюбил Алю. Этого не произошло. Исчезла только чистота в моём к ней отношении. Теперь, встречаясь с ней, я не вспархивал на небеса, а прятал глаза, чтобы она в них не прочла, что ей больше нечего от меня скрывать. Будь я отчаянным парнем, я бы обязательно что-то сделал, чтобы она поняла, что я уже не ребёнок. Но я трус, я не способен на яркий поступок. Мой удел – представлять лишь в воображении, будто я ей всё выкладываю, и смотрю на неё нахально, даже нагло. Впрочем,  на самом деле я в обморок бы упал от ужаса, если бы она узнала каким-то образом о моей тайне. И она по-прежнему обращалась со мной, будто я абсолютный ещё недоумок…
Я знаю, что девушка, которой "туда" влезли хотя бы один раз, уже неполноценная, если это был не тот, с кем мечтала жить в любви до скончания века… Не будь Аля такой красивой, могли бы и замуж после этого не взять. Я слышал о таких случаях много историй…

Если бы этим всё и закончилось, нечего бы было об этом кому-то рассказывать, тем более писать рассказ для массового прочтения. Но этот случай наградил меня последствиями. Я и сам не заметил, как это произошло. Также вдруг, как это со мной бывает чаще всего, обнаружил, что у меня появилось новое развлечение: я стал налево и направо мысленно раздевать абсолютно всех  женщин, показавшихся мне хоть чуть-чуть привлекательными, когда попадались на глаза, и делал это в любом, даже самом неподходящем месте. Впрочем, подобный грех был со мной в основном с учительницами, но то прошлое надо считать лишь взглядами, недостойными пионера, а потом комсомольца. По сравнению с тем, что я думаю о бедных женщинах, пытающихся делать из нас достойных людей, прошлые мои забавы надо считать просто детскими. Впрочем, и их бы было довольно, чтобы выгнать меня с позором из школы,  узнай они о том, как я "развлекаюсь" на уроках...
Я дошёл до того, что стал раздевать даже Агнию Борисовну. Она тоже не так уж и молода, ей под тридцать, может чуть поменьше. А ведь это именно она открыла во мне математические способности и относилась так, как никто из учителей ко мне не относится. Хотя я и жаловался (сам себе) на её строгость и принципиальность, но только потому, что хотел с её стороны ещё более тёплого отношения…
Вылезло наружу то, каким я стал уже неизлечимым, следующим образом. Однажды она заболела гриппом,  и мы, несколько человек из класса, пошли её навестить. Она лежала в кровати, и я вдруг, при её неловком движении, увидел её до половины в ночной рубашке. Со мной произошло, конечно, не то же самое, как тогда, когда я увидел голую Алю, но и этого было достаточно, чтобы понять: моя испорченность зашла очень глубоко…

Теперь уж говорить о внимательности на уроках стало просто смешно. Нельзя сказать, что я с этим не боролся, старался вроде слушать изо всех сил. Но проходило минут пять, десять, и всё равно мысли уплывали, и я снова забывал, где я, что происходит…
Потом я стал раздевать женщин прямо на улице, во время прогулок и, клянусь, это очень пугало меня. Иногда думал, что никогда уже не стану нормальным человеком. К тому, чем наградила меня судьба в начале жизненного пути, добавляется только плохое. Я вполне отдаю себе отчёт, что червоточина, которая во мне завелась в последнее время, вообще может привести к самым печальным последствиям. Ведь главное моё желание: быть хорошим человеком, чтобы все меня любили, смотреть людям прямо в глаза, а не лицемерить, скрывая подспудное. А получается не так. Если бы я, например, рассказал Боровскому (второму по успеваемости ученику в классе, который явно лез ко мне в приятели), а он происходит из очень интеллигентной, обеспеченной семьи, и тем не менее, не знаю почему, ко мне буквально липнет, – о том, какие мысли одолевают меня частенько, тот бы просто в ужас пришёл…
И последнее. Рассказ я написал для того, чтобы современные школьники не очень заносились бы перед нами, считая отжившим своё старьём, ибо смотрят на интимные вещи так, как у нас были в них посвящены отпетые хулиганы, но многие из нас добивались в жизни очень даже многого, а хулиганы, как правило, не вылезали из тюрем, и с любовью им не очень везло. Но говорю об этом не для того, чтобы упрекнуть или поморализаторствовать. Я просто запечатлеваю свою эпоху, в надежде, что знать о ней будет интересно кому-то из потомков, которые сами будут жить совсем иначе.