Глава 3

Просидев в ванной около четверти часа, Тайка явилась миру. Ветки из волос выбраны (не все), принесенные доброй хозяйкой черные плотные колготки компенсируют мини, заставляя чувствовать себя не такой уж раздетой. Глаза лихо подведены черными толстыми линиями и даже украшены кривыми стрелками. Словом, нате вам женственный образ.

Инна и ее муж жили тогда в однокомнатной квартире, но заставить ее еще не успели, и все гости, двенадцать человек, с комфортом разместились за двумя сдвинутыми столами.

Если бы не «Мэри», гулявшая в крови, Тайка, наверное, попыталась бы спрятаться на кухне или вообще удрала, потому что гости выглядели торжественно и нарядно, как на посольском приеме.

Дамы были одеты во что-то непростительно стильное и ненавязчиво-сексуальное. Особенно выделялись бледная как моль блондинка с узкими злыми глазами – она тянула как минимум на бизнес-вумен, управляющую рекламным агентством, – и полная дама с прической египетской принцессы и характерным носом, – эта могла быть только грузинской княжной (почти так впоследствии и оказалось).

Мужчины все до одного в костюмах. Правда, до небрежного шика, с каким носил свои подогнанные по фигуре наряды рыжий экономист, никто не дотягивал. На двоих пиджаки вообще болтались, как на вешалках, а у одного толстяка под мышками собрались некрасивые складки; и все же они были в костюмах и при галстуках – факт совершенно убийственный.

Тайка уселась на любезно отодвинутый кем-то стул и принялась уничтожать смесь из салатов и закусок, образовавшуюся  в тарелке стараниями заботливых соседей.

Сначала наесться. Все равно она непременно освоится в этой компании. Она в любой компании осваивается. Никуда они не денутся.

Максим, хозяин дома, Тайке не понравился.  Да, красивый. В меру упитанный… То есть, действительно в меру, но со склонностью к полноте. Блестящие каштановые волосы – настоящая грива. Он ими гордится, должно быть. Очень сочные красные губы, прямой нос. А глаза подкачали. Посажены близко, и взгляд слишком пристальный и тревожный… Неприятный взгляд. Он шумно председательствовал и явно претендовал на звание души общества. Но было слишком очевидно, что душа здесь – Инна, хотя она и не пыталась завладеть всеобщим вниманием. Коротко переговаривалась то с одной подругой, то к другой. Обменивалась новостями и немножко жаловалась на жизнь. Выглядела утомленной и, похоже, была чем-то огорчена.

Впрочем, Инна почти всегда казалась усталой – и с умирающим видом выполняла работу за троих. Постоянно рассказывала о печалях и несчастьях, но с такой светлой улыбкой, с таким видимым удовольствием, что жалеть ее совсем не хотелось. На работе все считали, что ей нравится страдать, и скорее всего были правы.

Парадно одетые церемонные гости в маленькой бедно обставленной квартире. Учтивые тосты, расшаркивания, теплые речи в честь именинницы – как же все стараются сделать ей приятное, расцветить ее праздник! Тайке стало совестно – и за опоздание, и за наряд. Да что уж там говорить, она сюда кавалеров пришла ловить, день рождения для нее – предлог.

От стыда она даже не попыталась влезть в разговор. Говорили, правда, все больше о своем, внутреннем: обсуждали общих знакомых, вспоминали забавные случаи.

Незанятые мужчины, не раз рекомендованные Инной как объекты для флирта, показались не слишком интересными. Антон из РГГУ, получившийся на фото очень симпатичным, оказался тощим и тонкошеим, к тому же глаз не сводил с Анны Каменец. На Анну здесь многие смотрели, сам воздух вокруг нее казался наэлектризованным. А она сидела, опустив ресницы, и ни с кем даже не разговаривала.  Тайка с неприязнью посмотрела на собственные голые руки. Вот как нужно создавать женственные образы. Минимальными средствами. Косметики почти нет, одета скромно, волосы собраны в косу. Эффект – сногсшибательный. Инна, значит, душа компании, а Анна, значит, ее любовь. Ладно, дальше. Саша Поляков, историк-аспирант, на фото вышел премерзко, а в жизни оказался нежным красавцем. Даже очки его украшали. Тайку заинтересовала сашина манера вмешиваться в разговор: чаще всего он просто помалкивал, но если за столом касались интересной для его темы, высказывался, перебивая всех и не считаясь с настроением момента. К нему всегда прислушивались, умолкая, да и замечания были по делу и всегда очень интересные, но Тайка каждый раз съеживалась от такой демонстрации полного отсутствия такта. И все же какой приятный контраст с поведением Максима, который использовал свою эрудицию для того, чтобы покрасоваться, а чувство такта – явно развитое – для того, чтобы кого-нибудь подковырнуть. «Сашу уважают. А Максим – просто салонный дурак. Как Инка могла выбрать себе в мужья это… трепло?»

Была еще парочка ребят с психфака, Женя и Володя. Первый был маленький, просто крошечный, лысый, как коленка, с виду совсем безобидный. Тайка вспомнила характеристику, данную ему Инной: «Если тебе нужно что-то про кого-то узнать, приглашаешь к себе Женьку, кормишь его обедом и просто слушаешь. Он у нас птица Говорун. Только надо быть готовой к тому, что про тебя он точно так же вывалит все. Любому. За тарелку супа». Володя, длинный, серьезный, очкастый, был, конечно, интереснее… Да какая разница, с кем знакомиться? Никто, в общем-то, ей по-настоящему не понравился.

Тайка старалась вести себя как можно тише и приличнее, но, к сожалению, Максим к ней уже пригляделся и все, видимо, про нее понял. Активно предлагал вино и коньяк и шумно возмущался, когда она ставила бокал на стол, не отпив и трети. Каждый раз, когда Тайка пыталась протестовать, начинал шумно спорить, привлекая гостей, и она, вспыхивая от всеобщего внимания, сдавалась. Инна поздно поняла, что происходит, а когда поняла, отчаянно покраснела и бросила на Тайку беспомощный умоляющий взгляд. Пришлось, послав все к чертям, осушить очередной бокал залпом и улыбнуться. Хорошо, что общее застолье подошло к концу раньше, чем она окончательно перестала что-нибудь соображать.

Гости разбились по группкам. Кто-то ушел на кухню, кто-то – на балкон, курить. Инна осталась за столом с подругами. Грузинская княжна и ее супруг сидели бок о бок на диване, держали друг друга за руки и ворковали. Антон стоял рядом с Анной, весь исходя такой наивной обнаженной тоской, что смотреть на него было больно. Наверное, поэтому на него никто не смотрел, в том числе и Анна. Тайка почему-то оказалась в глубоком кресле у окна, в окружении четверых… нет, пяти мужчин. Она не помнила, как сюда попала, и совершенно не понимала, как себя вести.

– Ты, значит, филолог? – Максим наклонился из-за спинки и заглянул Тайке в лицо. Ффу, какой от него запах! Просто с души воротит. А уж улыбочка… и эти тревожные глаза… Впрочем, тревоги в глазах поубавилось, сейчас они просто щурились от предвкушения. – Знаешь, наверное,  Женю и Володю? Моя жена рассказывала тебе о них? – Женя и Володя улыбнулись и раскланялись – получилось очень театрально. – Они изучают психологию. Так вот они любят повторять: «Женщина филолог – не филолог, мужчина филолог – не мужчина». Слышала такую поговорку? Как ты считаешь, она правдива?

– У нас эту поговорку применяют и к психологам, – улыбнулась Тая. – Наверное, мужчины-психологи знают, правдива ли она. – И тут же прикусила язык. Но Женя и Володя протеста не выразили, только переглянулись. Максим же вытянул мясистые губы трубочкой и сморщился, огорченный грубым ответом.
– Эфирное создание всегда должно оставаться эфирным, чем бы оно ни занималось, – изрек он. – Дамы здесь ни при чем. А вот если мужчине придет охота валять дурака… Мои друзья называют таких «филолухами».

Все это он произнес, перевесившись через спинку кресла и трогая дыханием голое плечо. Тая посмотрела на свое плечо с интересом: ничего так, кругленькое. Белое только слишком и вот еще веснушки…

– Хорошее слово, – одобрила она. – «Психолух» – не звучит.

Женя посмотрел на Максима с явной досадой и навис над Тайкой с другой стороны:

– Согласитесь, все-таки, что психология – наука, филология – набор различных теорий и частных мнений. Когда нет инструментария для экспериментальных исследований и сам предмет предполагает только систему описаний, сопротивляясь по-настоящему научным подходам…

– А психология дает точные научные ответы во всем, что касается ее предмета? – у Тайки заплетался язык.

– Гораздо более точные. Кроме того, эти определения не зависят от личности конкретного ученого.

– Тогда, может быть, господа психологи скажут мне, что такое личность? – спросила Тайка. – Нигде не могла найти точного определения.

Максим замер, шумно обдувая плечо. Женя хмыкнул. Володя вышел из-за кресла и преувеличенно четко поклонился:

– Вам какую теорию личности изложить: Леонтьева, Маслоу, Рубинштейна?

Тайка, усмехаясь, прикрыла глаза. Мат.

Женя выпрямился, они с Володей переглянулись – быстро и весело. Максим начал что-то говорить, но психологи схватили его под руки и утащили на кухню. Спор не окончен, но тест пройден. «Глупые у вас тесты», – думала Тайка. Она понимала, конечно, что не заслужила серьезного испытания. «Мне еще повезло, легко отделалась. Вон он как слова сплетал. И что нес-то, мамочки! Интересно, самому не стыдно?» Она решила, что неплохо было бы познакомиться с психологами поближе и натравить на них как-нибудь Ольгу. Ох, пойдут клочки по закоулочкам!

Между тем все вокруг нее как-то незаметно изменилось. Психологи вернулись и вступили в беседу с оставшимися у кресла Сашей и Костей. Ее никто специально не вовлекал, но получалось, что каждый из говоривших обращался и к ней. Она слушала с интересом. Иногда что-то добавляла, больше молчала, пользуясь сомнительной привилегией злонамеренно упоенной гостьи. Никакой натянутости больше не было. Никакого подчеркнутого политеса и глупых фраз. Она была признана за свою прочно и безоговорочно. Студентка, и точка. А что одета странно – так мало ли кто что учудит?

В голове шумело. Она, кажется, даже задремала на минуту. Вместо пересказа чьей-то кандидатской, посвященной осаде Смоленска, услышала голос любимой преподавательницы. Да, та самая последняя лекция по зарубежке. «…тело, душа и дух. Здание, третий этаж которого снесен на рубеже веков… Дух – разум и воля… Возница, управляющий упряжкой из двух коней…  Из двух, да. Душа должна быть в подчинении у духа, как и тело… Я хочу гулять, но нужно подготовиться к семинару, и я останусь дома… Я его люблю, но он обращается со мной как с собакой, поэтому я наступлю себе на горло, выкину два года из своей жизни – но с ним не буду. Или так: у меня есть ребенок, но сейчас он мне не нужен… А-а-а! Совершенно верно. Зло, настоящее, как и настоящее добро, начинается именно на этом, верхнем, уровне…» Откуда-то снизу, вытесняя голос лекторши, поднимались другие голоса, молодые и нестройные. «Мало водки, мало водки, мало…» – канючили они.

Тайка вынырнула из сна, проморгалась: большая часть гостей собралась за столом. Сидели за бокалами, перед кем-то стояли чашки – видимо, уже пили чай. Увлеченно пели. Рядом с Тайкой, на круглом подлокотнике, сидел Саша. Тоже подпевал. Тихонько – видимо, боялся ее разбудить. Началась другая песня, тоже старая студенческая, не раз слышанная. Сама она предпочла бы «Бексворда», но его, видимо, здесь не знали. Вступила осторожно, цепляясь за сашин голос, сильный и приятный, и взяв поначалу неправильный темп. Постепенно втянулась. Что-что, а попеть она любила. Голос ее часто хвалили – главным образом за диапазон. Сейчас, в сильном подпитии, она не чувствовала никакой неловкости. Вскоре общий репертуар иссяк, и оказалось, что поют только они с Сашей. Остальные примолкли, слушая. Две-три казачьи прошли «на ура». Тайка пела просто, без изысков, стараясь даже приглушать бесстыжий голос, который пер сейчас из нее как будто сам по себе. Саша украшал песню переливами, усложнял мелодию, обвивал свой голос вокруг ее, ласкаясь и дразня. Ей хотелось петь еще, да она бы и продолжила, совсем уже не считаясь ни с кем, но Саша на этот раз проявил больше такта и позвал ее пить чай.

Тайка ухватилась за подлокотники и наотрез отказалась вылезать из кресла. Петь она могла, могла и болтать, зато ног не чувствовала совершенно и очень боялась, что все увидят, насколько она пьяна. Саша принес на подносе чашку с чаем и кусок торта. Чай был крепким и горячим, а торт, должно быть, очень вкусным. Инна умела их покупать. «Бери самый маленький и самый дорогой в магазине – не ошибешься», – учила она Тайку. Но оценить вкус по-настоящему не удалось: Тайка поторопилась, хлебнула слишком много и обожгла нёбо.

Гости шумели. Тайка наблюдала за ними поверх чашки. Сейчас общее настроение было на подъеме. Говорили сразу все, каждый о своем, даже Инка развеселилась. Они со стервой-Антониной вспоминали общагу. К воспоминанием подключались все больше людей – видимо, прошлое было общим, именно общага их и связывала. Максим выкрикивал что-то, но на него не обращали внимания. Тогда он неожиданно схватил Антонину за талию и потянул ее со стула. Стул накренился. Стерва молча принялась отмахиваться, почему-то салфеткой, а ведь рядом лежала разделочная доска... Наконец стул и стерва с грохотом упали, стол качнулся, гости замолчали. Хозяин дома уселся рядом с Антониной и, не обращая внимания на размахивающие, как крылья мельницы, руки, поцеловал в щеку и прикусил мочку уха. Инна вскочила с места, красная, злющая. У нее даже пот на лбу заблестел. Княжна и Анна почти насильно усадили ее обратно. Максим попробовал шептать своей жертве что-то на ушко, но получил локтем по носу, присмирел и с покаянным видом уселся за стол. Сел и тут же разулыбался – самому себе. Настроение было испорчено. Антонина что-то говорила Инне – тихо и быстро. Инна сидела сгорбившись, опустив голову, но Тайке из кресла видны были злые слезы в ее глазах. Антон обошел вокруг стола, отвесил Максиму подзатыльник и вернулся обратно. Максим втянул голову в плечи, продолжая улыбаться. Тайка вдруг поняла две вещи: что он страшно доволен проделкой и что ее тошнит. Она поспешно допила чай – не помогло. Тогда она поднялась с кресла. Все вокруг качнулось, ноги подогнулись, но удержали.

– Ин, я поеду, ладно? Домой. Спасибо за гостеприимство, еще раз поздравляю.

– Я тебя провожу, – сказал Саша.

– О! – закричал Максим. – Оу! У нас, кажется, пара!

От его утрированно-бодрого голоса Тайке совсем поплохело. Саша подхватил ее под локоть. Она вырвалась и пересекла комнату деревянной походкой. Инна, княжна, стерва, Володя с Женей поднялись ее проводить и столпились в дверном проеме. Максим протолкался вперед, неожиданно схватил под ребра и поднял над полом.

– До свидания, – сказал он. – Приходи еще, обязательно.

Опустил, прижал к себе, расплющил губы в поцелуе: Тайка непроизвольно сжала зубы так, что свело челюсти. Взъерошил волосы:

– Я буду называть тебя Растрепкой. Растрепка и есть.

Саша постучал его сзади по спине.

– Да, конечно, – спохватился Максим. – Уступаю. Не урони по дороге.

Тайка, пыхтя, сунула ноги в сырые туфли, наспех попрощалась со всеми и вывалилась за дверь. Саша вышел следом. Вызвал лифт.

– Ффу! – сказала она. – Да ну! Третий этаж.

Он, не споря, подхватил ее под руку и повел по лестнице.

– Какие вы все спокойные! – возмущалась Тайка, спотыкаясь. – Как вообще можно с ним общаться?

– Он мой друг, – Саша смутился. – С ним на самом деле очень интересно. Можно проговорить всю ночь. И он… раньше был другой. А может быть, я просто не замечал…

– Был другой, пока не женился? Как Инка его терпит?

– Знаешь, Инна тоже мне друг. Наверное, она даже больше друг, чем Максим. Это она нас познакомила.

– В общаге? – расскажи мне про эту общагу.

На улице стояла светлая весенняя ночь. Недавно прошел дождь, было свежо и сыро. Когда дошли до метро, в обуви у обоих хлюпало. Он одолжил ей пиджак и слегка поеживался. Она то висла на нем, войдя в роль коварной соблазнительницы, то, наоборот, отталкивала и гордо шла одна, чтобы показать, что вполне может передвигаться без помощи. Он держался вежливо, следил, чтобы не упала, и пару раз действительно помог устоять на ногах. На повисания никак не реагировал. Рассказывал про «ту общагу», – легко и интересно. Его потащил туда сокурсник, знакомиться с девушками. А там неожиданно парней оказалось больше, чем девушек. Все как-то друг с другом сошлись и закорешились. Собирались то в общаге, то у него. Теперь, когда у Инны и Максима появилась квартира, приходят и к ним. Девушку так и не нашел, зато друзей прибавилось.

– Так вот где тусят приличные молодые люди! В студенческих общагах! А у нас на факультете, не поверишь, одни девки!

– Почему? Поверю. Женщина-филолог…

– Не филолог, конечно! А мужчин-филологов у нас нет. Эх, места надо было знать… Давно бы уже… Ну, это… Слушай, а как же Анна? Ты разве не был влюблен в Анну?

– В нее все влюблены, а как же иначе? Но у меня было другое увлечение. Только я ей оказался не нужен.

– Эх, а у меня… – перебила Тайка. И смолкла: они дошли до метро. – Ладно. Спасибо, что проводил.

– Я доведу тебя до дома, – сказал он. – Мало ли что…

– Ух ты! До дома! Ура! Только я в Марьино живу, и от метро далеко.

– Тем более.

– Да доберусь я! Я всегда отовсюду добираюсь. А тебе придется возвращаться – совсем поздно.

– Ничего.

И они поехали на метро через всю Москву, а потом она потащила его темными улицами в самый неприглядный уголок Марьина. По дороге жаловалась:

– Москвичка, конечно, звучит гордо. Инкины подруги мне завидуют, наверное. А ничего, что я живу на окраине, в однушке, с бабушкой? Ты даже не представляешь, какая паршивая у меня была школа. Они-то, наверное, закончили какие-нибудь лучшие – в своем городе. А со мной в классе вообще будущие бандиты учились. Мне пришлось отбиваться от них лет с восьми, наверное. Не в смысле что домогались, а просто им нравилось обижать слабых. Ловили по дороге из школы и начинали лупить. Ну, к пятому классу я уже сама могла любого забить ногами. Так что ты за меня не беспокойся.

– Нет, – сказал он и крепче прижал локтем ее ладонь.

Когда они наконец подошли к ее дому, у Саши зуб на зуб не попадал. Тайка вернула пиджак, передернула плечами:

– Давай я тебя чаем напою, что ли. Горячим. Бабушка на даче.

Дом был типовой панельной девятиэтажкой из тех, в которых низкие потолки и тонкие стены. Квартирка тайкиной бабушки на первом этаже, маленькая, оклеенная пожелтевшими обоями в розовый цветочек, заставленная темной громоздкой мебелью, смотрелась жалко. В комнате – два платяных шкафа, один книжный, кровать с тумбочкой и диван. Над диваном плохо намалеванная картина, над кроватью ковер. На комоде в углу старенький пузатый телевизор. Тайка бросила сумку на диван и потащила гостя в узкую, как пенал, кухню, усадила на табурет за крошечный пластиковый столик, втиснутый между шкафами.

Чай, сыр, эклеры были поданы без салфеток, на подлинном дулевском фарфоре.

Себе Тайка взяла огромную чашку и, усевшись у окна, спрятала в нее чуть ли не все лицо.  Она откровенно любовалась мягкими густыми кудрями гостя, полными губами, изящными кистями. Его это ничуть не смущало. Может быть, он просто не замечал? Поморщился на эклеры, разломил кусок сыра и забыл о нем. Так и говорил, держа в руках. А говорил по-прежнему об общаге.

– Жаль, что ты не видела нас год назад. Тогда был жив Тимка, и Егор еще не уехал в Казань… И собирались мы куда чаще. Тимка и Егор были мне ближе всех. Тимку сбила машина. У его подъезда. Не успел пары шагов до крыльца…

– Погоди. Как это – у подъезда?

– Вот так. Отец его, знаешь ли, был известным в определенных кругах человеком…

Тайка решила, что совсем ничего не понимает.

– То есть его убили из-за отца?

– Ну да, да. А девчонки почти все разъехались кто куда. Как будто мир кончается, – он обнаружил у
себя в руке кусок сыра, удивился, положил на тарелку.

– Я постелю тебе на кровати,  – сказала Тайка. – Только чур – не приставать.

– Ну, конечно!

Он разделся, нырнул под одеяло – и почти сразу же уснул, а Тайка по-настоящему обиделась. Наслушавшись от подруг рассказов о наглости и напористости мужчин, которым посчастливилось остаться наедине с девушкой ночью, она приготовилась к обороне и сейчас чувствовала себя обманутой. Нужно же было тащить домой это чудо деликатности! Впрочем, она же не тащила. Само пришло. Тайка вздохнула. Зато она, наконец, как следует выспится.

Проснулась действительно поздно. Гость сделал яичницу, сварил кофе и ждал ее на кухне.

– Мне нужно домой, – сказал он виновато. – Мои беспокоятся: я ведь вчера не позвонил.

– Я тебя провожу. Заблудишься у нас, будешь ходить по району месяцами, станешь городской легендой…

– Почему – легендой?

– Не важно.

Он даже не попросил телефон. Тайка была разочарована.