Рассказ первый. Открывающий данный сборник

Я появился на свет через 20 лет после того, как образовалось в мире необычное государство, чего я очень долго не буду осознавать. Годы, которые эта страна существовала без меня, описывать не буду, ибо на вооружение взял принцип: писать лишь о том, чему сам был свидетелем (или приобрёл представления об описываемом весьма достоверные). Главное же вижу в том, чтобы быть предельно искренним и честным. Вот в СССР я этого сделать бы не смог (из-за цензуры не напечатали бы, что оправдывает многих талантливых авторов, которые были искренними не до конца), то есть в этом СССР действительно было много всяких "но", а вот когда его не стало, многих повело в другой крен. Так что и теперь освещать истину про жизнь людей тоже нет свободы. Уж очень всем хочется быть "белыми и пушистыми" и при этом жить припеваючи, что на этом свете просто так не получается, и историю СССР (которую создавали не только "плохие люди", как в этом уверяют всё человечество, но и "положили головы за счастье народное" многие таланты и гении и просто очень порядочные люди) нельзя увидеть, учитывая её противоречивость, не приложив к тому усилий.
Но, как говориться, "ближе к телу". Мне только стукнуло 4 года, как на СССР напала Германия, хотя Сталин, уже ставший хозяином этой страны, делал всё, чтобы Гитлер, внедривший в великую немецкую нацию фашистскую идеологию, ибо рвался к господству над всем миром, оттягивал нападение на СССР как можно подольше. (СССР было всего 24 года, полного трагичности без продыха, и это государство укреплялось очень трудно.)
На той страшной в смысле разрушений и гибели людей войне задерживаться не буду. Скажу только о том, что в моей судьбе оказалось много общего с моим поколением (родившихся перед войной и во время её):  страдания от голода, холода (я провёл лихое время в эвакуации, а народ везли с захватываемых врагом территорий не только в тёплые края) и вообще от всяческих лишений, что сильно задержало лично меня в развитии, но как потом окажется, спустя время, что пережитые трудности дадут и положительные плоды, но это будет потом, когда начну взрослеть с грузом памяти об ужасных временах.
В этом первом сборнике рассказов я предстаю недорослем, заслуживающим снисхождения в связи с получившимся у меня детством. Но это тоже часть истории СССР, которую надо учитывать, делая выводы о том, что же это была за страна, которую очень не любили процветающие страны мира. Это не упрёк тем народам, а пояснение к тому, чтобы объективно оценивать прожитое моим поколением, ибо при ином отношении Запада к СССР – я не имею в виду любовь и благодеяния  с той стороны по нашему адресу, а простую лояльность к людям, живущим в иных условиях, чем они – жизнь страны СССР получилась бы иной. (И ещё добавлю, что я не говорю о терпимости к терроризму – например, в виде Алькайды, ибо агрессивность правящей верхушки в СССР сильно преувеличивалась странами Запада, и с их стороны звучали не только слова, но и деяния, что сказывалось на ухудшении жизни всего народа в СССР).
О моей же жизни в этот период можно прямо сказать, что я, как и многие, жил – "как бог на душу положит". И ниже приведённые рассказы это обстоятельство подтвердят. Конечно, это мне (и мне подобным, которых было множество) можно поставить в упрёк, но одним из принципов, которые я провожу в своих повествованиях, является то, что в каждом человеке есть хорошее и плохое, а обстоятельства содействуют превалированию либо "белого", либо "чёрного" (причём, страна СССР не избавила людей от борьбы добра со злом, как утверждали некие ретивые советские "романтики", ибо сделать это невозможно), и вот как это происходило в моём случае при жизни в СССР и есть цель моих рассказов, какие я представляю читателям.
Короче, на первый взгляд вроде это очень плохо: "жить, как бог на душу положит" – ничего хорошего из этого вроде не получится. Но всякая палка о двух концах. Проведя детство иначе, я бы не вырос бесхитростным человеком, простодушным, доброжелательным ко всем, с кем сталкивался, ибо не вдавался в анализы и оценки окружающих, а принимал такими, какое они производили первое впечатление. Такие люди есть в любой стране, но в СССР их было множество. Не буду говорить, что это очень хорошо независимо ни от каких обстоятельств, но многие обстоятельства в стране СССР были таковы, что мизантропы в обилии не рождались, ибо будущее усиленно пропагандировалось полным света…
Но хватит рассуждений, перехожу непосредственно к рассказу. Первого, кого я должен упомянуть из оказавших на меня влияние, мою бабушку, очень религиозную православную христианку, которая была весь срок нашей эвакуации в Тмутаракани с дочкой и тремя её детьми, мучась там, как уже сказано, от голода и холода. В отличие от Арины Родионовны (няни великого Пушкина, которая поселила в его воображении целый мир русской жизни) моя бабушка была очень молчаливой, но сумела заронить в мой мозг мысль, что люди появляются на свет по замыслу Создателя. Это тем не менее подтолкнуло меня, очень задержавшегося в своём развитии, довольно рано задуматься о том, с какой целью был произведён на свет я? Без этого вопроса я бы, почти наверняка, так и не созрел бы задумываться и по другим разным поводам. И тогда школа (это было уже в Ленинграде, родом откуда бабушка и мама), которая преуспела в воздействии на меня,    появившегося там с сознанием в виде чистого листа бумаги (ибо до этого оно у меня практически не функционировало), скорей всего точно превратила бы меня в "совка" в том смысле, какой вложат в него идеологи новой жизни, которая начнётся после краха СССР. В пользу этого говорило то, что я легко поверил учителям, что крепостное право – это очень плохо, как и всё то, когда трудящиеся люди не имеют никаких прав, и социальная справедливость для них  "журавль в небе" – уж понять эти соображения у меня ума хватило!..
Моя бабушка, кстати, была жертвой Октябрьской революции в чистом виде, но об этом не только не распространялась, а держала в тайне от нас, детей. И ещё её молчаливость содействовала тому, что я, "с подачи учителей", разоблачавших религию, как "опиум для народа", считал её пережитком Царского прошлого, хотя, слава Богу, откликался как-то на её любовь, которую ко мне она испытывала особенную, но мне была как бы в тягость огромная дистанция, отделявшая её, как мне казалось, из-за старомодной воспитанности, от моих пацанов, с которыми я проводил всё свободное время. Хотя и очень по этому поводу переживал, что не являюсь в полной мере благодарным внуком, радующим её сердце.
Своего отца я не помнил, он погиб в самом начале войны, а моя мама тоже не стала для меня авторитетом: ещё до того как я осознал себя живой материей, у неё появился мужчина, который станет нашим отчимом, и сразу от него начнут появляться дети, наши с Валентиной сестрёнки, так что маме станет не до меня, и могу твёрдо сказать, что и она на моё формирование влияния не оказала. То есть формула, известная из советского времени, что воспитывают детей семья и школа, для меня, по сути, верна наполовину, а второй половиной стал мой ленинградский двор с пацанами, и единственной "отрадой" для меня было то, что на их фоне не бросалась в глаза моя серость (наличие которой я вполне осознавал), которая сама собой не исчезает. Был я скромным, тихим, держался в сторонке, никогда не высовывался, не лез с инициативой, но если и завидовал, то "белой завистью" тем, кто строил из себя умников. Однако, несмотря на внешнюю мою непрезентабельность (наша семья была самой бедной во дворе), всё же само собой как-то получилось, что во мне существовала какая-то внутренняя жизнь, чем, как мне кажется, я отличался от других пацанов во дворе. А без этого, очень может быть, я бы был до такой степени убит тем, каким убогим существом являюсь, что с горя мог бы и свихнуться...
А теперь, чтобы сложилась полная картина, каким я приехал в Ленинград, сделаю признание, какого, живя в СССР, не сделал бы никогда.
Сейчас чуть ли не любому малышу известно, что способность человека любить – основное его богатство (речь о взаимоотношениях с противоположным полом). В то время, когда малышом был я (и таких не свете существовали миллионы), считалось, что об отмеченном чувстве много рассуждать просто неприлично, а с детьми на эту тему вообще не говорили, считая, что когда придёт срок, сами всё узнают, что потребуется. Из уст учителей по поводу чувства любви лились такие возвышенные речи, что пацаны говорить о нём считали ниже своего достоинства. А когда приходил срок, начинали впитывать информацию, как правило, негативного характера, которая развивала в слушателях лишь сарказм. А девицы, от рождения чувствительные к интимному, книжки про любовь читали, прячась от родителей, и воспитывались в мечтах о принцах…
Короче, в моём поколении долго было тайной за семью печатями то, что для современной молодёжи, вроде, прописная истина: мол, не познав любви, нельзя прожить счастливую жизнь... (Можно было бы на этом и остановиться, но совсем уж лёгкой жизни не выпадает никому: избавились от одной болезни, тут сразу бежит ей на смену другое – теперешним не довели до сведения, что самые разнообразные другие удовольствия и радости не принесут такого же удовлетворения, как жизнь в любви к себе подобному…)
А моя жизнь началась, мягко говоря, весьма своеобразно. После мучительных усилий, которые приложил, занявшись воспоминаниями, когда мне было чуть ли не под тридцать (всколыхнул очередной всплеск желания написать что-то достойное о своей жизни), я вспомнил очень мало что из первых лет жизни на этой земле, из чего неумолимо следовал вывод, что я не вундеркинд! Но одно воспоминание врезалось мне в память цепко…
Это был эпизод из моей жизни в эвакуации. Расселяли приезжих в дома татар (мы попали в эвакуацию в Татарскую АССР) насильно, с помощью милиции и КГБ, иначе многие семьи военнослужащих оказались бы на улице, так как в нашем случае, например, выдаваемых на кормильцев, погибших в боях с врагом, пособий не хватило бы на оплату жилья по ценам, которых требовали хозяева, а жёнам воевавших на фронте и таких пособий не выдавали, чтобы кормить детей, а работать было негде. К нашему счастью, как я уже говорил, с нами была бабушка, которая в связи с рождением третьего ребёнка приехала из родного Ленинграда в Украину, к нам в Запорожье, помогать матери, и тут грянула война. О том, что погиб муж, мать узнала уже в Бугульме, куда пришла "похоронка" вслед за нами, и от обрушившегося несчастья она опустила руки. А бабушка явила пример героизма не в своём блокадном городе, а тут, у чёрта на рогах, взяв на себя роль главы семейства. Из-за долга по выплате денег за квартиру хозяева–татары стали выгонять нас на улицу, так бабушка нашла на них управу у советской власти: ведь на руках у нас была "похоронка", в которой говорилось, что наш отец "геройски погиб, защищая Родину". Органы  не только утихомирили зарвавшихся хозяев, но устроили на работу многодетную мать, а меня определили в детский сад – иначе мы бы точно все поумирали с голоду, а не только новорожденная наша сестрёнка. Вот с этим детским садом и связан тот эпизод.
Спал я в этом детском саду во время тихого часа на полу, ибо телами детей заполнялась абсолютно вся площадь в комнатах, кроватей не хватало. Видимо, меня всунули сюда последним, я лежал на матрасе у самой входной двери. Кто-то шумел и прибежала воспитательница, отчитав строгим голосом шалунов. Внутрь комнаты пройти было невозможно, так плотно лежали дети, и она остановилась у двери. Я поднял глаза вверх и… Это я помню отчётливо, сцена мне врезалась в память на всю жизнь… я испытал некое возбуждающее чувство, отчего мгновенно моё сердце забилось как телячий хвост. Что происходило в моей черепной коробке, я, конечно, не осознавал, но объект, взбудораживший моё существо, известен точно: в результате её расположения возле моей головы мои глаза проскользнули по ногам воспитательницы, одетым в чулки, дальше, а вот трусов, по бедности, на ней не было, и, увиденное вверху ног вызвало во мне шквал эмоций… Можно не сомневаться, я про "это дело" ещё ничего не знал, но заложенный природой рефлекс совершенно неожиданно для меня буквально взорвался…
И ещё я хорошо помню, что от страха, что буду пойман с поличным из-за взбудораженного состояния, я зажмурил глаза, лёжа ни жив, ни мёртв, то есть уже в этом возрасте мне было ясно, что искренность допустима не во всех случаях. А потом, познакомившись с взглядами взрослых предметней, я осознал, что, узнав мою первую тайну, мне безоговорочно вынесут обвинение в том, что наследственность у меня сомнительного свойства; а ещё позже я пойму, что родился я законопослушным гражданином…
Рассказанная история этим не кончилось. Дьявольские искушения, начавшие меня терзать, продолжили свою работу. Следующий эпизод тоже есть достояние только моей памяти, ибо этот мой проступок в доме никогда не вспоминался, а знала о нём лишь моя бабушка, и она, как все истинно религиозные люди, всегда была молчалива и воспитывала не нравоучениями, а личным примером. Эпизод же, который последовал за потрясением, испытанным мной в детском саду, заключался в следующем: мы, несколько сверстников, девочек и мальчиков забрались в какой-то закуток, и я им, видно, доверился о том, что испытал во время тихого часа, ибо девочки поснимали свои трусики, а мы, пацаны, легли на землю. В этот момент, откуда не возьмись, возникла моя бабушка с веником из крапивы. Все бросились врассыпную…
Привёл я этот эпизод для того, чтобы сказать, какие чувство во мне прорезались раньше других, по крайней мере, вытеснили все другие воспоминания на тот момент, когда я стал прилагать все усилия, чтобы вспомнить из детства как можно больше того, что со мной приключалось. По скудности вынутых из памяти данных я и заключил, что моим бичом стала задержка развития (я уверен, из-за голода и очень скудного, окружающего нас, детей, быта, у которых не было даже примитивных игрушек, а источник информации – только радио, которое детей не очень-то заставишь слушать; а не было не только книг, но и учебников).
Короче, по линии чувств, связанных с противоположным женским полом, я не могу сказать, что разделил судьбу бессловесных животных. Ощущения от рефлекса, отмеченного выше, то и дело будут давать о себе знать, при этом могу твёрдо сказать, что я не превратился в циника, а очень даже стал способен на возвышенные чувства, что считаю важным фактом, позволяющим относиться к себе со снисхождением.