Глава 4

Понедельник начался с грустной новости: прекрасный экономист зашел проститься с сотрудниками. Будущая жена желала богатства, и он нашел приличную работу. Теперь отгуляет две недели за свой счет – и запряжется в лямку.

– Буду сидеть от звонка до звонка, – сокрушался он, и сотрудники его жалели.

Борсерг просмотрел сверстанные в субботу приложения, крякнул и махнул рукой:

– Все, на вычитку и в типографию.

Обычно он придирался к каждой мелочи, но сейчас – то ли торопился, то ли правда понравилось.

Инна выглядела печальнее обычного. В неурочный час она утащила Тайку пить чай. Когда обе уселись с шоколадками в закутке между шкафами, сказала тихо:

– Я должна извиниться перед тобой за поведение мужа.

– Да мне-то… То есть… Дело же не во мне и не в Антонине. Он же тебе хотел больно сделать?

Инна согнулась над столом, как будто у нее болел живот.

– Муж у меня на самом деле хороший, – сказала она, виновато улыбаясь. – Вот его мама… Но мы сейчас живем отдельно, и мне полегче. Знаешь, они вообще хотели устроить меня работать в палатке. Жена должна приносить пользу, а мое образование историка дохода не добавит. Отстали только тогда, когда я пообещала путаться с покупателями во время ночных смен.

От возмущения Тайка заглотила шоколадку целиком и некоторое время сидела со слипшимся ртом, хлопая глазами.

– Слушай, я бы его уже убила, – вышипела она наконец. – Нет, развелась. Как ты такое терпишь? И зачем терпишь?

– Анекдот-то старый. Супругов спрашивают: «Вам никогда не приходило в голову развестись?» Они отвечают в один голос: «Убить – да, хотелось. Развестись – нет». Хорошо, что ты пришла попозже. Знаешь, что он учудил? Я ушла за тортом и не взяла ключа. Его попросила пока накрыть стол. Так муж взял и вышел, и вернулся, когда мы с девчонками уже с полчаса стояли под дверью. Сказал, что просто решил прогуляться.

– Глупый, конечно, вопрос… Ты его очень любишь?

– Я плачу, Тай. Плачу за свою мечту жить в Москве. Знаешь, наши девки из общаги почти все вернулись по домам, в свои глубинки. Все, кого ты видела, кому удалось зацепиться, – зацепились за мужиков. Только Антонина выехала за счет характера. У нее даже наклевывается что-то вроде карьеры. Да и та на волоске. Она каждую минуту может слететь. Скоро язву себе наживет. Тебе вон можно порхать, особенно не задумываясь. Работа – в удовольствие, знакомство – с кем понравится. А меня уже дважды забирали в ментовку. Муж до сих пор не удосужился сделать мне регистрацию.

Откровенность требовала откровенности. С другой стороны, не нужно было на это тему откровенничать именно с Инной. С третьей… стороны, было все-таки в Инне что-то такое, отчего ей хотелось сделать больно. И Тайка сказала:

– Мой отец из-под Рязани. Женился на маме из-за площади. Она была тогда на первом курсе института. Заделал ребенка, оттяпал полквартиры, бросил. Она осталась без образования, уехала из центра в Марьино. В-вот и вся любовь.

– Представляю, как ты должна относиться к иногородним, – вздохнула Инна.

– Да хорошо я к ним отношусь. У меня ведь нет собственной жилплощади.

Инна привалилась к шкафу, снова жалко улыбнулась. Пошарила в кармане пиджака, вынула пачку сигарет.

– Я курить.

– Не слишком ты часто куришь?

– Две пачки в день. Нормально.

Тайка отправилась к своему компу, прихватив чашку с остывшим чаем. Нырнула в текст, а вынырнула уже к вечеру, когда нужно было собираться на лекции. У ее кресла стоял Ромка.

– Вот, – он протянул ей аккуратную пачку распечаток. – И вот, – положил на стол маленькую коробочку. – Ты же любишь вишню с коньяком? Я приглашаю тебя на свидание. В среду пойдем в ботсад?

На Тайку он не смотрел. Говорил деревянным голосом, уставившись куда-то в стену.

– С тобой – куда угодно! – сказала Тайка, вцепляясь в коробку. – По средам я не учусь.

– Я знаю, – и он, странно дернув головой, ушел к себе.

Ольга подняла голову с клавиатуры и сказала сдавленным шепотом:

– Невозможно с мужиками дружить. Не понимают они этого. Хочешь дружбы – готовься к любви.

– К-конфеты, – Тайка оторвала кусок от крышки. – Давай напополам? Нет, Инку тоже надо угостить. И Валю. На всех получится с гулькин нос. Эх! Жмот он!

– Он – рачительный. В хозяйстве пригодится.

***

Вечер среды был теплый, но Ромка ежился в теплой фуфайке и джинсах. Шел в нескольких шагах от Тайки, обхватив себя руками, засунув ладони под мышки. Тайка все пыталась его рассмешить, и он отзывался короткими нервными смешками. Обычно таким встрепанным и неразговорчивым он бывал только по понедельникам. Она таскала его по любимым местам: сосновые холмы, искусственные камы, сад непрерывного цветения, теплицы.

Он послушно ходил, смотрел на цветы, называл по именам редкие растения – чем удивил ее очень сильно. Без энтузиазма, именно послушно, как ходят за женами по бутикам.

– Тебе не интересно? – забеспокоилась она наконец.

– Интересно. Такого свидания у меня еще не было. Мотаемся как бешеные мухи. И здесь я никогда не бывал. В Дзержинском парке только. А сюда не залезал.

– Но пригласил сюда.

– Хотел посмотреть, где вы тут бегаете.

– А что за Дзержинский парк?

– Не знаешь? Он рядом, практически за забором. Идем, покажу.

Ромка рванулся к забору, быстро нашел в нем прореху и протиснулся на волю. Первым делом потащил ее к ларьку, где купил бутылку пива.

– Гм… ты будешь? Или мы из одной?

– Буду.

Она получила в руки бутылку легкого светлого. Ромка отодрал со своей бутылки крышку, прямо пальцами, пригубил, расцвел:

– Ф-фух! Думал – помру.

– Как это у тебя получилось?

– Что? А, это? Ну, на стройке руки знаешь как тренируются? Можно стальные прутья узлом завязывать. Я еще хилый, – он в два глотка ополовинил бутылку. – Пойдем, покажу Дзержинку.

Ромка добрел на глазах. Тая даже решилась взять его под руку – и почувствовала сквозь фуфайку, что он очень теплый и слегка дрожит. Температура? Захотелось потрогать лоб. Он указал ей бутылкой на скамейку:

– Давай посидим. У меня уже ноги гудят. И – надо же нам целоваться?

Поцелуй на скамейке вылился в полное безобразие. Она не успела опомниться, как он распустил завязки, скинул тунику с плеч, умело и быстро расстегнул бюстгальтер и целовал уже грудь.

– Что за… – попыталась она возмутиться. Его рука вдавилась в рот, заставив прикусить палец. И тут же губы заняли место руки, а руки – место губ. Поцелуи пахли табаком, руки же… Она как будто сама стала его руками. Горячими, твердыми, дрожащими ладонями, которые разминали мягкое, как масло, тело, царапаясь о соски. Эй, а теперь-то куда полез?

– Потрогай его, – прошептал Ромка. Для этого ему, конечно, пришлось оторваться от ее губ, и она тут же завопила:

– Что за фигня! И это называется «поцелуй»?

– Да, – его голос стал вдруг похабно-напевным. – Это называется «поцелуй».

– А туда зачем лезешь?

– Нужно же проверить, как там у тебя все устроено.

Она попыталась высвободиться и впервые почувствовала, насколько он сильный.

– Да пусти же!

– Зачем?

– У меня крышу рвет.

– Это плохо?

– У меня крышу раньше… У! Прекрати! Ни от чего не сносило. Вообще. Только от страха.

– А от секса?

– Иди нафиг!

– Так, давай по-другому, – Ромка взял ее за плечи, положил затылком к себе на колени – негрубо, но деловито, словно она была интересным, но неживым объектом: бревном, например. Наклонился, куснул нижнюю губу, пососал верхнюю. Выпрямился, облизываясь. Глаза его показались Тайке просто нестерпимо злющими: настоящие угольки. – Пойдем нафиг вместе? – и снова наклонился. Пососал губы, метнул между ними острый язык, распрямился. – У тебя от меня рвет крышу?

– Да. Не надо!

Он убрал руку с ее груди. Подтянул повыше ткань и даже стянул и завязал тесемки, дергая их едва ли не яростно. Снова поцеловал, дольше, глубже.

– Не от тебя. То есть… Ромка, поздно уже! Давай по домам?

– Тебя ждут?

– Да, – соврала она.

– Хорошо, – еще один поцелуй, долгий, нежный. – Давай по домам, – он снова наклонился, но целовать не стал, даже не коснулся, а она-то вскинулась ему навстречу. Вернул ей вертикальное положение. Закурил. – Отсюда можно пройти к метро «Ботанический сад». Берегом Яузы. Знаешь, сколько мы с ребятами здесь шарились? Идем, все покажу.

Он почти бежал, держа ее за руку. По ногам хлестала трава. Солнце село. Небо светилось – на пустыре у реки, куда он ее вывел, оно было огромным. Из темной массы деревьев одинокими утесами поднимались дома. Тайка еще никогда не чувствовала такой затерянности в большом городе, и никогда все вокруг не казалось ей таким загадочным, полным значения. Потом они пробирались между деревьями, уже в полной темноте, спотыкаясь о корни, потом вышли вдруг к дороге, в сверкающую тьму. Он тащил ее к метро, а она все оглядывалась на ряды фонарей и на черную уже опушку, и никак не могла понять, почему ей кажется, что все вокруг словно собралось в дорогу, куда-то очень далеко, и на месте точно не удержится?

На станции он стиснул ее плечи, вопросительно заглянул в глаза.

– Ну вот. Мне – направо. Тебе – налево? Или поедем ко мне?

– Мне – налево, Ром.

– Увидимся на работе.

– Конечно.

***

Дома поджидал сюрприз. У подъезда стояла Ирка – с бутылкой пива в руке. Стояла и слушала гудки домофона, потом сбрасывала набор и снова, методично, без злости, набирала нужную комбинацию цифр. Тайка остановилась рядом и стала с интересом наблюдать. Минуты через две Ирка обернулась к ней с досадой:

– Спишь ты там, что ли?

– А ты не спишь? Что-нибудь случилось?

– Да. Нет… Я к тебе – в гости.

Ира, в общем-то, всегда отличалась рассеянностью,  это было частью ее шарма. Только вот сейчас глаза у нее были какие-то совсем странные. Лишь однажды Тая видела такие глаза – у мужчины, который набросился на нее прямо посреди улицы с криком: «Девушка, я больше не могу!» Тогда она вышла из положения просто и изящно: ударила кулаком в лицо, после чего он, словно проснувшись, взглянул на нее уже вполне по-человечески и пустился наутек. Но к школьной подруге такую терапию применять не хотелось.

Ирка уселась посреди кухни на табуретку и начала без предисловий:

– Вчера я была с Люсей. Как мужчина. Представляешь?

– Н-не очень. Чай будешь?

– У тебя пиво есть?

– Нет. Тебе не хватит уже пива?

– Ты что? – Ира возмутилась. – Это вообще только второй пузырь. Дойдем тогда до палатки, а?

Тайка вынула из буфета бутылку, показала подруге:

– Бабушка делала клюквенную настойку на водке. Можно распить понемножку.

– О! Отлично! – Ира подтащила табуретку к столику.

Закуски почти и не было. Тайка дорезала сыр, вытряхнула из пакета в вазочку последние карамельки. Хлеб был куплен еще в воскресенье, но она его подогрела и намазала маслом. Ира сразу же схватила бутерброд.

– Вкусная настойка. Подлей еще. Представляешь, она привязалась ко мне намертво. Я уже просто не знаю, что ей от меня нужно. Вчера я пришла к ней и стала ее мужчиной.

– Как у тебя получилось?

– Рассказать?

– Уволь.

– Ха! Что она вообще о себе думает? Что я ее стану любить до гроба? Чего они все от меня хотят? Собрались сейчас, притащились… Подруги, блин! А я от них удрала – к тебе. Понимаешь?

– Не понимаю. У тебя гости?

– Да. Прямо сейчас. Только они мне все надоели. Напились – и о мальчиках. Валька по пять раз крутит шансон и рыдает, Люська своими глазами коровьими лупает…

– Влюбилась?

– Кто?

– Люська. В тебя.

– Да причем тут Люська? Представляешь: они сейчас там, а я – здесь.

– Волнуются, наверное. Нехорошо вот так бросать гостей.

– Ты что? Ты ж их всех знаешь. Что с ними еще делать? С ними маман побудет.

– Они знают, что ты у меня?

– Нет. И пусть. Это не их дело. – Ира захихикала с довольным видом.

Тайка смотрела на свою лучшую школьную подругу. Рыжеватые волосы растрепались, на лице красные пятна, сидит скривившись, болтает ногой в воздухе, босоножка свалилась – какие все-таки у Ирки толстые ступни! При тонюсеньких щиколотках вызывают рвотный рефлекс – зачем столько мяса в таком неподходящем месте? И это ей в седьмом классе Тайка с пафосом говорила: «Побольше бы таких людей, как ты!» Впрочем, кажется, именно в седьмом классе она и начала спиваться. И играть в демоническую женщину. А Тайке было плевать, хотя она видела, куда все катится. Ей и сейчас плевать. Надо бы позвонить Ирке домой, поговорить с тетей Светой, иркиной мамой, успокоить. Тайка представила доброе пухлое лицо тети Светы, ее томный голос и поняла, что позвонить не сможет.

Ира покачалась на табуретке и, снова, видимо, вспомнив о своем недавнем подвиге, мечтательно затянула:

– И вот я вошла к ней как мужчина…

– Тебе понравилось?

– Нет, конечно!

– А ей?

– Да никому не понравилось. Но пусть знает…

– Расскажи лучше о своем кавалере.

– Об Игоре? – Ира скривилась. – А чего о нем рассказывать? Ходит. Ноет. Говорит, будет меня носить на руках. Да он уже носит, между прочим. А еще у него отдельная квартира в Кузьминках, и он зовет меня к себе жить.

– Ну и прекрасно.

– Прекрасно? – Ирка подскочила вместе с табуреткой. – Ему сорок два. И он лысеет, представляешь? И он хочет на мне жениться. Что я тогда буду делать? Я не хочу быть с ним.

– Но ты ведь и сейчас с ним.

– Не-ет. Сейчас он со мной. Я не хочу от него зависеть. Пусть страдает и ходит хвостиком. На концерты водит. Нужен он мне! Слушай, ты сегодня какая-то скучная. Я хочу спать. Постелишь?

– Если ты позвонишь домой. Только я завтра рано ухожу. Просто захлопни дверь, хорошо?

– Не буду звонить!

– Ладно.

Внутренне замерев от гадливости, Тайка набрала номер и выпалила в трубку:

– Теть Свет? Ира у меня, не волнуйтесь!

– Я так и знала, – устало сказали в трубке. – Дай ей там пинка.

– Она останется у меня ночевать.

– Конечно. И пусть домой вообще не приходит.

Когда Ирка наконец отлипла от табуретки, та оказалась заляпана кровью. Пришлось тащить подругу в ванну и возиться с прокладками. Тайка не помнила, как добралась наконец до подушки.