Глава 5

– Твоя Ирка – шизофреничка, – сказала Ольга убежденно.

Тая удивилась. Сама она считалась у Ольги «совершенно сумасшедшей» и не слишком унывала по этому поводу, потому что в ольгиной классификации были еще «сумасшедшие вдребадан», «совсем ку-ку», а также «тетки (и дядьки) с интересом» – последние представляли собой крайнюю степень ненормальности, но на место в сумасшедшем доме все же претендовать не могли. Однако в первый раз она слышала, как Ольга, дипломированный клинический психолог, ставит кому-то настоящий диагноз.

– У нее никто из родственников справки не имеет? – вопрошала Ольга.

– У какой-то из бабушек вроде Альцгеймер…

– Не, Альцгеймер не то. У нее, между прочим, волосы выпадают. Красивая девка, а лысеет. Жалко.

– Оль, ее родной отец стал спаивать с тринадцати лет. Сажал рядом с собой и наливал водки. Ему собутыльников не хватало. Знаешь, какая она была раньше? Никогда ничего не боялась. Никогда никому не врала. Даже смертельно устав, не позволяла себе ни привалиться, ни облокотиться. Мы в пустой электричке возвращаемся после целого дня беготни, я на скамейке валяюсь, она сидит. Спина ровная, руки на коленях.

– Отец – алкоголик? – сказала Ольга хищно. – А мама нормальная?

– Мама нормальная. По меркам нашего района, конечно. Ко мне, кстати, хорошо относится. Жалеет: «Ты, Тайка, зря махнула на себя рукой. У тебя обалденные сиськи, длинные ноги, хорошие руки. Заведи себе уже кого-нибудь, что ты мучаешься? Это не грех. Это для здоровья полезно». Сама красавица. В свои сорок пять ходит на работу в шортах. Золотые босоножки еще… Каждую неделю новый любовник. Она их домой таскает. С иркиным отцом давно в разводе, но живут вместе. Ирка при такой семье, между прочим, в школе умудрилась учиться на одни пятерки. Причем почти не занимаясь дома: у нее не было возможности. Она очень способная. Мечтала после школы стать астрономом. Закончить университет и уехать куда-нибудь в обсерваторию изучать звезды. Не смейся, ничего смешного. Еще она с седьмого класса любила голубоглазого мальчика из соседнего класса. Приемные экзамены провалила, и маман устроила ее в бухгалтерский техникум недалеко от дома. Это я в университет попала и запорхала бабочкой: получилось, украла ее мечту. А за мальчика сразу после школы выскочила замуж другая ее подружка – видимо, от большой любви к Ирке. Они, правда, почти сразу развелись, но Ирке было больно – этого ведь они и добивались. Вот сидит теперь наш астроном в бухгалтерии и потихоньку сходит с ума. Я бы, может быть, тоже подалась от такой жизни в сатанистки или в лесбиянки.

– Ты бы не подалась, – фыркнула Ольга. – Тебя бы из бухгалтерии выгнали за профнепригодность – заскучать не успела бы.

Они валялись на берегу небольшого озера, принимали солнечные ванны. Спина у Тайки уже покраснела и начала зудеть, и она накрылась полотенцем. Смуглая Ольга нежилась, расстегнув лямки купальника. Инна сидела неподалеку, закутанная в покрывало, и чиркала что-то в распечатках.

– Вот обязательно нужно проверять за корректором? – лениво окликнула ее Ольга.

– Корректор тоже человек, – отозвалась Инна. – Кроме того, она как-то очень по-своему трактует Розенталя.

– Оставь ты работу хотя бы сейчас!

– Нет, зачем же? У меня статьи о молодежной моде и последнем «Сотбисе», а у вас какие-то шизофреники.

– Все палочки должны быть одинаковой длины, – проворчала Ольга, переворачиваясь на спину.
 
– Оль, а ты собираешься работать по специальности? – спросила Тайка.

– Не знаю пока. Мне и здесь хорошо. Я бы еще поучилась, Тайчик. Пока писала кандидатскую, работала для практики в клинике. Психотерапия. Знаешь, что получалось? Ты каждый день вливаешь в человека себя, согреваешь его, тормошишь – а назавтра он опять холодный и безразличный. Как будто все, что ты делаешь, уходит в какую-то бездонную черную яму. Словом не вылечишь. А вот таблетки… Таблетки по-настоящему помогают. Я – просто недоучившийся психиатр. Хоть на второе высшее иди.

– Ты была психотерапевтом?

– Практиковалась. Это не мое, точно.

– А если мне, например, будет плохо – сможешь помочь?

– Тебе нет. Друзей лечить нельзя.

– Почему?

– Потому, – Ольга вдруг рассердилась. – Я тебе друг, а не психотерапевт. Не путай соленое со сладким. К тому же со своими тараканами ты сама справляешься неплохо.

Тайке захотелось подразнить Ольгу.

– А у меня есть тараканы? – спросила она.

– Они у всех есть. Ты, золотая рыба, – социофоб.

– Я? – Тайка растерялась. В нее попали с одного выстрела. – Слышишь, Ин? Я, оказывается, социофоб.

– Невозможно, – сказала Инна, не отрываясь от распечаток. – У тебя полно друзей. Ты вообще тусовщица. А послушать, как ты авторов дрючишь… Нет, Оль, она социофаг.

Тайка и Ольга одновременно прыснули.

– Во, я лучше побуду социофагом, – сказала Тайка. – Ну правда же, смешно.

– Яростное отрицание говорит о…

– О силе давления.

– Скажи мне, рыба, во что тебе обходятся все эти твои контакты? – спросила Ольга. – Почему у тебя школьная подруга только одна, и та ненормальная? Почему ты ненавидишь район, в котором выросла? Почему, Борсерг побери, вместо того, чтобы…

– Замолчи, – посоветовала Инна, по-прежнему не поднимая глаз от листов.

– Нет уж. Рыбка, почему, вместо того чтобы найти друга по себе, ты страдаешь по тому, кто для тебя недоступен?

– Да я и не страдаю, – сказала Тайка. И тут же сама удивилась: прекрасный экономист за последнюю неделю как-то не то чтобы вылетел из головы, но превратился в приятное вспоминание. С глаз долой – из сердца вон?

– Не уводи разговор в сторону. Когда, говоришь, у тебя открылась язва? На втором курсе? Когда ты начала учиться общаться с людьми?

– О ч-че-ерт! – разозлилась Тайка. – Прекрати.

– Каждый контакт – через больно, да? Каждый неудачный разговор неделями прокручиваем в голове, кушаем себя за ошибки, да? Тебе объяснить, что такое бред отношения?

– Да ничего такого нет. Оль, я легко схожусь с людьми, легко расстаюсь, мне ничего не стоит даже ссора.

– Ты все про всех знаешь, тебе все про себя рассказывают. А знает кто-нибудь о тебе?

– Всё, что нужно, знают.

– Ладно, Рыбка, отрицай очевидное. Пошли плавать. Ин, бросай вкалывать, давай окунемся.

Инна взглянула на блестевшую под солнцем воду и передернулась.

– Вы собрались туда лезть?

– Ну да.

Она замахала листами в полном ужасе:

– Окунайтесь и вылезайте, я даже смотреть на это не буду. Купаться в третье воскресенье мая!

– А почему нельзя купаться именно в третье воскресенье мая?

– Да просто вода сейчас – как нож для колки льда.

– Нормальная вода. Тайчик, сплаваем на другой берег?

Тайка посмотрела на озеро с сомнением:

– Я не помню, чтобы плавала когда-нибудь так далеко. Ну, то есть вдоль берега – да. А через озеро… У тебя есть булавка?

– Зачем? Боишься, что ногу сведет? Я тебя тогда укушу.

Они влезли в обжигающе-холодную воду и поплыли. Ольга перевернулась на спину и, пошевеливая руками, легко держалась рядом с чуть ли не сразу запыхавшейся Тайкой. Ольга могла говорить, не сбивая дыхания, и она сказала:

– Ты меня, конечно, прости, но все это правда. Не перебивай, захлебнешься. Я это все к чему? Видела, как Ромка поцеловал твою руку. Ты положила руку на спинку его кресла, он взял ее и поцеловал. Думал, я не замечу. Он вообще со среды сам не свой. Такой… радостный. Не увлекайся им, Рыбка.

– Я и… не собиралась... А почему?

– Долго объяснять. Просто поверь. Я ведь и его вижу – немножко. Вы не пара. Тебе нужен красивый и… спокойный. Он ненадежен, Тай. Попробуй догадаться, почему он злой и неразговорчивый по понедельникам?

– Не знаю…

– Потому что бухает по воскресеньям.

– Он… алкоголик? – Тайка сама удивилась, почему ей стало так страшно от предположения, что Ромка – алкоголик. Какое ей-то до этого дело?

– Я не говорю, что алкоголик. А вот психопатия там есть.

– У тебя… все ненормальные…

– Не хочешь слушать – не надо. Тай… Вы мне оба нравитесь. Но нельзя вам вместе.

– Все, – сказала Тайка. – У меня свело ногу. Кусай.

– Правда свело? Или ты мне зубы… занимаешь?

– Правда, – сказала Тайка и взвыла. Ольга переменилась в лице. До любого из берегов было далеко, глубина на середине была немаленькой. Она быстро подплыла сзади и тяпнула Тайку за икру.

– Ну, как?

Тайка почему-то засмеялась, захлебываясь и колотя руками по воде.

– Как, как? Теперь вторую...

Ольга куснула за вторую икру.

– А теперь… Тащи. За руки.

Они выбрались на противоположный берег минут через двадцать. Ольга задыхалась, руки у нее дрожали. Тайка веселилась.

– Ты нарочно, да? Нарочно? – спрашивала Ольга. – Ты совсем свихнулась?

– Я встать не могу, – сказала Тайка. – Посмотри сама. – Следы зубов на икрах были вдавлены глубоко, вокруг них расползалась чернота. – Думаешь, я нарочно стала бы это терпеть?

– Прости. Я очень испугалась. Теперь будем знать, что укусы при судороге неэффективны.

Снова переплывать озеро не рискнули, возвратились берегом. Инна больше не читала, курила, поглядывая на озеро поверх распечаток.

– Я думала, вы утонули. Тайка, что у тебя с ногами?

Тайка посмотрела на свои икры и ужаснулась: обе они сзади были одинаково черными.

–  Меня покусали на середине озера. Придется, наверное, делать уколы от бешенства.

– Нечего язвить, – рассердилась Ольга. – Ин, какую уже куришь?

– Мне без сигарет нехорошо. Здесь слишком много воздуха, боюсь отравиться.

– Мы тебя специально вытащили, чтобы ты подышала.

– Беспокоитесь о моем здоровье? – Инна стряхнула пепел с края покрывала.

Честно говоря, любой, глядя на нее, обеспокоился бы. Она выглядела изможденной, особенно рядом с крепенькой румяной Ольгой. Землистое лицо со впалыми щеками, торчащие ключицы. Рука из-под покрывала – до локтя – не просто кожа да кости: и форму костей можно рассмотреть, и, кажется, даже цвет. Зато глаза блестели задорно.

– Девчонки, да я вас всех переживу. Я – человек будущего. Вы иногда вылезаете на природу подышать, а я спокойно дышу городским воздухом, который для вас яд. Я приспособилась. Мне хорошо в закрытой накуренной комнате, у загруженной трассы. А здесь все слишком напоминает… деревню. Ты, Тайчик, деревню любишь, но потому что…

– Наверное, потому что я социофоб, – Тайка приложила к руке с сигаретой свою руку: такая же длинная, но округлая, по-русалочьи изящная, тронутая солнцем, она должна была, по идее, устыдить «человека будущего», но устыдилась почему-то сама Тайка.

– Потому что проводила там лето, – сказала Инна и затянулась. – Лето. Работать ведь не приходилось?

– Ну почему? Сено, грядки…

– Дрова?

– Ага, пилили. И из леса дровины таскали. Было весело.

– Весело. Потому что игра. Картошка? Резиновые сапоги? Печной угар? Резиновые сапоги калечат ноги. Холодная вода портит руки. А тощища? Я жила в деревне с семи до четырнадцати лет. Круглый год. Больше не хочу. Пойдемте в дом, а? Что-то я продрогла.

– Пойдемте, – вздохнула Ольга.

У Ольги был двухэтажный брусовый дом с печкой под Дмитровым, в небольшом дачном поселке, и она очень любила возить туда гостей. Тайка уже вполне освоилась в сырых еловых лесах, среди крутых песчаных холмов, и считала эти места своими. Ездили сюда чаще всего на Корче, красном ольгином «опеле», потрепанном так, словно на нем несколько лет возили дрова, но иногда приходилось добираться электричкой, а потом идти пешком пять километров. Мужчины не приглашались, а девиц иногда набиралось довольно много. Зимой здесь было здорово ходить на лыжах и скатываться – кубарем – с холмов, а потом пить глинтвейн, завернувшись в плед у открытого зева печи. Да здесь в любое время года было здорово.

Ольга привела Инну на второй этаж, устроила на диване. Отобрала у нее распечатки и подсунула стопку старых журналов «Лиза»: чтобы расслабить мозги. Сама спустилась в холл с печью – и они с Тайкой стали готовить обед из того, что привезли.

– Вот ей действительно нужна помощь, – сказала Ольга тихонько, показывая на потолок. – И без таблеток уже нельзя. Она во дворце повесится, утопится на курорте. Я бы просто прибила, чтобы не мучилась.

– Добрый из тебя получился бы психотерапевт. Она просто любит другое. Не то, что мы.

– А мы что любим? Я не буду психотерапевтом, Тайчик. Мне вот знаешь что предлагают? Полиграф.

Тайка чуть не отхватила себе палец ножом: она резала лук для салата.

– Пыточное устройство?

– Детектор лжи. Бывшая сокурсница зовет к себе. Многие фирмы при растратах или кражах проверяют сотрудников. Специалистам неплохо платят, я быстро научусь.

– Как проверяют? Это же вроде всегда добровольно?

– Это прописывают в контракте. Добровольно, конечно. Или проходи тест, или увольняйся.

– Ольга… Ты не можешь найти что-нибудь повеселее?

Ольга положила тарелку, присела на край стола. Посмотрела на Тайку строго, как на маленькую.

– Мне хочется уже жить нормально, Рыбка. Хочется себя обеспечивать. Я смогу получать настоящие деньги, заведу связи… Пора начинать взрослую жизнь. Наша редакция вроде норки: уютно и тесновато. Хочется простора.

– Будешь дамой… – улыбаться не хотелось. Это кому же она станет теперь садиться на шею? С кем болтать? Тайка сглотнула и все же улыбнулась: – Знаешь, я не представляю тебя дамой. А полиграф как инструмент для построения взрослой жизни меня пугает.

– Это хороший шанс. А ты, Тайчик, не собираешься делать карьеру? На следующий год защитишь диплом – и пора бросать редакцию.

– А почему нет? Мне нравится. Правда, скоро будет скучно: экономист ушел, ты уйдешь, Ромка тоже уйдет…

– Тайка, я серьезно. Ты себя не видишь и ничего о себе не соображаешь, поэтому лучше просто поверь: даже если ты станешь останавливать мужчин взглядом – просто потому, что тебе это не нужно, – шансов найти нормальную пару у тебя не будет, пока сама не выберешься в фигуры. На роль содержанки ты не согласишься, жить как Инка не сможешь, а такие как Ромка… не надо тебе Ромку.

– Да ладно, Оль. Скажи лучше, почему ему не нравится, когда трогают за шею или за голову?

– Зачем за голову-то сразу? На физическом уровне, как у любого животного: не доверяет, боится подставить уязвимые части тела. Знаешь, может быть, я и не права. Просто мне хочется для тебя чего-то особенного. Играйся, но не заигрывайся пока.

– Она тебе скажет, когда заигрываться, – сказала Инна с лестницы. – Когда и с кем. Мигнет в нужный момент. Оль, верни распечатки. «Лиза» в больших дозах – отрава для мозга.

– Не везет сегодня моим гостям. Одну я покусала, другую отравила. Сначала физически, потом духовно. Инкин, правку свою получишь после обеда. Рис с курицей и салат.

– Верни распечатки! У меня ломка. Курицу сами ешьте, я только рис. Правда что-то тошнит.

Инна получила распечатку и тарелку с рисом, уселась в качалку на козью шкуру и через пару минут выглядела уже вполне довольной.

– Тайчик, – сказала она, продолжая читать, – Саша Поляков просил у меня твой телефон. Давать?

– Давай, конечно! Я не знаю, почему он его у меня не взял сразу.

– Не решился, наверное. Саша, кстати, очень хороший. Из людей, которых я знаю, лучше него только Антон.

– Прям правда хороший? – заинтересовалась Ольга. – И не иногородний?

– А чем Антон лучше? – спросила Тая.

Инна отложила распечатки, пристроила тарелку на кресле рядом с собой: честно говоря, в это кресло можно было упихнуть трех таких Инн. Видно было, что про Сашу ей говорить нравится.

– Он москвич, из коренных. У него, кстати, классная мама, мне бы такую свекровь. В день свадьбы будущий муж явился в мятой рубашке и джинсах, хотя обычно носит костюмы. Да еще опоздал. А Саша пришел раньше назначенного времени, при полном параде. Я на Сашку смотрю и говорю: «Давай я лучше за тебя выйду!» Тайчик, Антон мне кажется лучше потому, что даже если ему захочется чего-нибудь плохого, он никогда этого не сделает. А Саше плохого просто никогда не захочется.

– О! Тайка, вот кого нам надо!

– Он еще и красивый, – улыбнулась Тайка. – Конечно, телефон можно дать.

Тайка приуныла. С журналами возиться ей нравилось, учиться было забавно, сотрудники уже стали чем-то вроде новой семьи. Менять ничего не хотелось. Неуютно было думать, что то, что ты привыкла считать домом, для других – перевалочный пункт. Простая мысль, что Ольге с ее образованием, конечно, нет смысла застревать в верстальщицах, не утешала. Хотелось тоже выходить в фигуры, редакция и даже университет представились почему-то  именно что норкой, за пределами которой раскинулся широкий неисследованный мир. Хотелось всего, и совершенно непонятно было, как к этому всему подступиться.

Возвращались поздно. Дорога была забита, шел дождь, в динамиках то пищала, то басила Има Сумак. Казалось, мир кончается. Кто-то недавно говорил ей об этом? Она не могла вспомнить, кто.