Крутьков род глава 11

     Нет на белом свете давно старшего брата Ивана, Николай – младший, трошечки, самую малость, до девяноста не дотянул. Так и оставался до конца дней своих щупленьким, маленьким, юрким, словно подросток, но жилистым и крепким, как акация или карагач. Сестричке Елечке – Елене, как и Петру, за девяносто уже, а тоже шкандыбает еще, сама себя обихаживает.
     Как стручка одного горошины: маленькие все вроде, раздавить, казалось бы, можно, а за ними не угонишься! Вроде и корень из земли виден, и ветра, и ненастья их в землю вогнать хотят, а они все за жизнь цепляются, к небу, к солнышку тянутся.
   – Сколько ж  лет прошло?! Алыча, вон, из косточки под балконом выросла, – думал, глядя на дерево Петр. – Да и хорошая, надо сказать, алыча!
     А ему тогда чуть за восемьдесят было. Пролетело три года с тех пор, как писал он на дочку доверенность, чтобы пенсию за него могла получать. Мало ли что с ним случится!
   – Возраст все-таки! – думал тогда.  – А вот,  опять доверенность продлевать надо! Эть! – аж крякнул от удивления.
   – Чи на год, чи на все три написать еще?.. Это ж сколько мне тогда будет уже? Ой, ты ж мамочка, ты ж моя родная! Подумать страшно!.. А! На все  три напишу! Дай, Боженька!
     Года четыре тому назад заказал он два ящика водки себе на помин души. Чтобы родным с этим делом хлопот и растрат было меньше. «На подох купил», – как он говорил. И чтобы вы думали! После этого еще ящик заказал да и тот уговорил потихоньку. Он же не пьющий! Так, разве что грамм по пятьдесят… Да каких там по пятьдесят?! Грамм по тридцать, наверное… Но три раза в день – перед едой.
   – А ведь надо еще прикупить будет на помин души, – думал он, чуть похлопывая своей широкой ладонью по деревянной перекладине балкона. – Эх, дожить бы до шестидесятилетия Победы! Взять бы рубеж, а тогда и помирать можно!
     И тут же гнал от себя эти дурные мечты. Если со дня Победы шестьдесят лет прошло, а солдатикам по двадцать, по двадцать пять молодым самым было в ту пору, это им уже восемьдесят пять, почитай! Может человека три ветеранов из каждой сотни в живых осталось, девяностолетников, и того меньше, а он размечтался! А что делать?! Без мечты-голубушки, без нее никуда!
   – Ладно! Рано еще лапки складывать, Лазаря петь! Поживем еще, Петя! – кряхтел он, уходя с балкона.
     А потом, когда праздновала страна День великой Победы, он на радости новый рубеж обозначил себе.
   – Да, уж пять-то годочков я, пожалуй, рвану! Не  марш-броском, конечно, а потихоньку так, хоть по-пластунски, до шестидесятипятилетия, гадский род, попробую доползти! – говорил он своим родным, поднимая рюмку за праздничным столом. Но уже и шестидесятипятилетие, и семидесятилетие Победы  отпраздновал. А ведь сколько раз казалось, что пропадет он ни за понюшку табаку.
     Долго снилось ему, что он курит. Аж захлебывался во сне от блаженства, затягиваясь этим дымом проклятущим. А потом приснилось, что нашел  пачку «Беломора», подержал, покрутил в руках да и отдал ее какому-то прохожему. Все! Отдавать начал. Перестало со временем курево сниться.