Картина по номерам. Дама в белом, соц. фантастика

«В вашем подсознании скрыта сила, способная перевернуть мир»
Уильям Джеймс

Несмотря на то, что квартира была съемной, Жене легко удалось сделать ее уютной. Ей это всегда удавалось, где бы она ни жила. Пожалуй, в этом даже был ее особенный талант. Полосатый кот Зигмунд, в просторечии Зиги, тоже устроился со всевозможным удобством. Его шерстяной домик с когтеточкой стоял по фен-шую в благоприятном направлении: головой Зиги спал на север. Вообще, Женя верила в законы фен-шуя и не раз убеждалась в их действенности. Главное, как известно, было верить. Хозяйка квартиры, дама, похожая на Фрекен Бок, отнеслась к коту отрицательно, но умненькая и обаятельная Женя рассказала, что кот в данном случае нужен для привлечения денег и благополучия, получасовой бесплатный сеанс психотерапии дал свои результаты. И Зигмунд не только торжественно был оставлен, но даже удостоился искусственной мышки из соседнего зоомагазина, а Фрекен Бок была подарена миниатюрная статуэтка кошки для тех же целей.

Женя была психологом с богатым опытом и хорошей репутацией. Но поговорка «Сапожник без сапог» полностью отвечала жизни Евгении. Стрелки времени неумолимо приближались к отметке пятьдесят, но больше тридцати восьми ей никто не давал. Жене так надоели восклицания и зависть по поводу ее генетики, что она («не корысти ради»)  стала называть другую дату своего рождения. Все ее пациентки, глядя на элегантную, стройную, уверенную в себе шатенку, не сомневались, что уж ей-то известен главный секрет личного счастья. Никто не догадывался, какими усилиями однажды был создан этот образ всегда сомневающейся в себе, робкой девушкой. Создан и уже много лет поддерживаем. Так что действительно вошел в привычку.

Разводясь с мужем пятнадцать лет назад, Женя прекрасно понимала, что «очередь не выстраивается» (не надо даже в окно смотреть), но совместная жизнь без любви казалась ей нелепостью. Теперь взгляды ее изменились, почти по Толстому, который, как известно, менял их всю жизнь в поисках лучших. И теперь она, скорее всего, не сделала бы этого шага, живя по принципу Андрея Болконского, что счастье - это отсутствие недугов и угрызений совести. Но… «Я хотя бы попробовала» - фраза из любимого Жениного фильма «Пролетая над гнездом кукушки» - была ее девизом как профессионала, так и человека.

Зигмунд потоптался на ее одеяле на уровне груди, сделал несколько кругов, мешая дышать, и с громким мурлыканьем лег.
- Зигмунд, я знаю, чего ты хочешь. Да, мы не виделись целую неделю, но твоя симуляция любви и доверия меня не обманет, - проворчала Евгения,  безрезультатно пытаясь выдрать из-под тяжелой тушки одеяло. - Я сама еще не завтракала.
Зигмунд замурлыкал еще громче, вцепившись в  цветастый пододеяльник когтями. Чужой голод его абсолютно не беспокоил. Как и все коты, он был воплощением эгоизма.

Женя вдруг вспомнила, что сегодня последний день ее долгожданного, но короткого отпуска. В этот раз она осуществила свою мечту побывать в Праге. Таинственной, старинной, полной очарования. Евгения провела там незабываемую молчаливую неделю. Летала она одна, и после ее бесконечного контакта с людьми уединение казалось волшебным. Женя молча бродила по узким улочкам Старой Праги, научилась ориентироваться по карте (неизбежность, как известно, лучший учитель) и нашла магазинчик с удивительно красивыми серебряными украшениями. Она, не удержавшись, купила себе оригинальное кольцо и серьги. Вообще носить серебро Женя любила и умела. Ведь оно было единственной (после котов) страстью Евгении. С удовольствием ездила в трамвае, уже забытом в Москве. Даже обычное объявление остановок: «Пришишти заставка Наместье Републики» - звучало, как музыка. Она прислушивалась к  многоголосой вавилонской речи и была счастлива в отсутствии «недугов и угрызений совести».

 Евгения повернула голову. На столе лежала раскрытая книга в хорошем твердом переплете. Женя купила ее после экскурсии в Крумловский средневековый замок. Средневековье обычно вызывает у обывателя скорее отрицательные ассоциации: охота на ведьм, инквизиция, невежество, грязь и болезни. Но Жене казалось, что, если бы выбирать время, в котором можно родиться, она выбрала бы Средневековье с его мрачными замками, полными тайн и ужасов, рыцарскими турнирами, рыжеволосыми дамами, вручающими этим рыцарям розу или меч (по ситуации). Наверно, ее засмеяли бы историки, которые знали об этом времени больше, но было что-то в этом  завораживающее ее. Нет, все же не родиться, но побыть там какое-то время, как герой Стругацких. И почувствовать себя Богом. «Ну, немного тщеславия!» - подумала Женя.

Рядом завибрировал телефон. Игорь был исключением в ее отношении к дружбе. Подруг она по меткому выражению героини Фрейндлих «ликвидировала». Женя, пожалуй, слишком много знала о людях, чтобы верить в дружбу. Игорь был удивительным художником. Его не интересовала современность. Он рисовал Средневековье. Не просто рисовал, а, по его словам, уходил Туда за образами. Они познакомились на его выставке в Москве. Потрясенная правдивостью изображения, Евгения захотела понять автора. Вначале он показался ей настолько странным, что мелькнула тревожная мысль: «Не мой ли это пациент?» Но, общаясь, они стали друзьями без какого-либо намека на сексуальные отношения, во всяком случае со стороны Жени.

- Проснулась? - поинтересовался Игорь.
- Уже да.
- Как кот?
- Удивлен снова меня видеть.
- Как твоя поездка?
- Ничего красивее в своей жизни я не видела. Такое ощущение, что они научились останавливать время.
- Не останавливать, - возразил Игорь. - Сохранять.
Через час они сидели на маленькой кухне в стиле а ля деревенский дом. Занавески в цветочек с рюшами, домотканая скатерть, пузатый самовар (пусть и электрический, но расписанный под хохлому).
- Хорошо, что ты не признаешь хайтек, - Игорь с удовольствием пил чай, закусывая только что испеченными оладьями. - И оладьи, как у бабушки в деревне.
- Я же сама родилась  в деревне.
- Ты веришь в то, что человек не раз рождается на земле?
Переход был несколько неожиданным, как и всегда в разговоре с Игорем.
- Ну, - после паузы сказала Женя, - когда мне было лет пятнадцать, мы с подружкой однажды привязали кольцо на нитку и я с помощью вопросов узнала, что раньше я была мужчиной. Кстати художником, только писала я иконы. И было это где-то в Древней Руси.
- А если без нитки? Веришь?
- Скорее, нет.
- А я знаю, что жил в Нюренберге, в 15 веке. И был художником. Правда, не очень хорошим. Мне кажется, что если бы дом, где я жил, сохранился, я без труда узнал бы его. Я был в Нюренберге прошлой зимой. Но, к сожалению, ничего не нашел. Разве, что впечатления для новых картин.
Игорь задумчиво гладил Зигмунда, подставившего круглую голову.
- Я чувствую себя здесь гостем.
Женя с тревогой посмотрела на него, перехватив этот взгляд, Игорь улыбнулся:
- Не бойся, со мной все в порядке. Просто иногда хочется домой.
- Все-таки вы – художники не совсем обычные люди, - осторожно сказала Женя.
- А может, быть обычным это и есть отклонение?
- Понятие «нормы», конечно, несколько условно.
- И  меняется со временем. Значит, придумывается это людьми.
- Что было нормой в твое время? – с понятной долей иронии спросила Женя.
- Понятия чести и бесчестья, например, были весьма любопытны. Бесчестным считалось внебрачное происхождение. А садист и подлец, рожденный в законном браке, обладал перед законом «безупречной нравственностью». Поджог, например, считался преступлением перед нравственностью. Смертный приговор вынесли бы даже ребенку, оказавшемуся, заметь, случайным виновником пожара. Зато убийство не влекло наказания, ибо, - Игорь поднял палец, - разрешение конфликта было частным делом родственников убитого.
- Ты меня мистифицируешь, - робко улыбнулась Женя.
- Хочешь конкретики? Могу вспомнить пару случаев.
- Пожалуй, не надо. Я все-таки думаю, что по угасании функций мозга человек уходит в темное ничто.
- Издержки твоего медицинского образования. Так думать опасно.
- Почему?
- Потому что тебе может быть представлено доказательство.

Как будто подуло сквозняком сквозь приоткрытую на кухне дверь. На долю секунды Женя почувствовала немотивированную, необъяснимую тревогу. Зигмунд смотрел в одну точку повыше Жениной головы. Глаза его, огромные от природы, стали еще больше. Полосатая шерстка стояла дыбом, вдруг он выгнулся дугой и, зашипев, вылетел из кухни.

- Что это с ним? – удивился Игорь.
- У него такое бывает.
Тревога исчезла, и Женя даже встряхнула головой, отгоняя наваждение.
- Кстати, тебе будет интересно, - Евгения ушла в комнату и вернулась с книгой. - Купила по случаю.
- Замки Чехии?
Женя кивнула.
- Хотя, без лести, твои картины с  изображением средневековья нравятся мне гораздо больше. Она  кажутся более настоящими.
- Просто я видел.
- Ну не пугай, - сказала Женя с интонациями Лукашина из «Иронии судьбы». - Любят все-таки местные жители сочинять легенды, придумывать мрачные тайны. Во всем видеть символы.
- Что-то, конечно, придумано. Но есть вещи мистические, необъяснимые.

С глянцевой страницы на них смотрела женщина с грустными больными  глазами. Опущенные уголки рта говорили о том, что она давно и глубоко страдала. Белоснежное воздушное платье,  отделанное бирюзовой лентой, только подчеркивало бледность ее лица. В правой руке женщина держала прутик, которым, видимо, за секунду до этого водила по песку. Внизу картины остались начерченные ею странные буквы или символы.
- Это картина из замка Крумлова? Про это вам говорили? - Игорь показал на знаки.
- Да. Кто расшифрует эту надпись, тот станет сказочно богат, - усмехнулась Женя. - Заманчиво, но вполне предсказуемо. Дама-призрак регулярно появляется в замке. Чем не сюжет для мистической литературы?
Женя остановилась:
- Прям разговор Берлиоза с Бездомным! И жители Чехии, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего призрака.
Все это время Игорь молча смотрел на Женю.
- Ты сейчас подумал про то же, что и я? - улыбнулась Женя, - Что Берлиоз плохо кончил?
- Хочешь, расскажу одну вещь?
- Она будет звучать странно?
- Более чем. Я предупреждаю: я не сумасшедший.
- Как шутит один знакомый психиатр: «Психи повсюду. В психушке сидят только те, кто спалился».
- Я приготовил тебе подарок.
- О да! Это действительно верх сумасшествия, - засмеялась Женя.
- Когда я вернулся из Праги, я захотел написать женский портрет. Я видел, конечно, и эту картину. Слышал легенду, которую рассказывают туристам о семействе Роженбергов, - Игорь явно нервничал. - Я встал за мольберт, не зная еще, что будет. И вдруг увидел…
Повисла пауза. Женя выжидательно смотрела на него. Было слышно, как капля, сорвавшись с крана самовара, упала в чашку.
- Ее. Она стояла чуть поодаль в той самой позе, которую ты увидишь на моей картине. И молчала. Я тоже молчал.
-  А потом ты проснулся, - подсказала Женя.
- Нет. А потом я начал лихорадочно рисовать, боясь, что она исчезнет. Но женщина не исчезала. Стояла и смотрела на меня.
- Подожди, - Женя взяла айфон и быстро нашла в интернете его картину. - Ты про это?
На картине была изображена юная женщина в белом платье. Она стояла, опершись о край потухшего камина. Ее лицо было бледным, измученным, но излучало удивительный свет. В левой руке она держала свиток бумаги, перевязанный лентой.
- Да. Я писал ее несколько часов. И только глубокой ночью я в очередной раз поднял глаза и увидел, что ее нет. Я не пил и не ел. Был как в лихорадке. А она, напротив, была удивительно спокойна и… светла. Знаешь, я уверен, что она добрый призрак, как и многострадальная Перхта. Только в отличие от Роженбергов история не сохранила ее имени.
- Твое состояние можно понять. Измененное сознание. Оно называется творческий экстаз.
- Я говорил тебе, что вижу то, что буду изображать. Не мысленно.
Женя промолчала, размешивая ложечкой остывший чай.
- Ну, да Бог с ним. Дальше я решил, следуя традиции средневекового портрета, изобразить некие символы.
- Как на портрете Перхты, - догадалась Женя.
- Потом передумал. Я чувствовал, что они лишние. Закрасил их. На утро…
- Не говори мне, что утром они вновь были на картине.
Игорь кивнул:
- Я так и не смог от них избавиться. Они проступали даже после скребка. И ко всему прочему в руках женщины появился свиток. Его не брал даже скребок.
На кухне стояла звенящая тишина. В коридоре яростно шуршал чем-то Зигмунд.
- Вот такая история.
- Интересно, - обрела наконец дар речи Женя.
- Поверь мне, человечество ничего не знает о мире, в котором живет. О его законах. Многое кажется нам фантастичным, невозможным. Как когда-то электричество, например. Нам открывается по крупицам лишь ничтожная часть.
- Человек ничего не знает даже о себе. Это я тебе говорю, как профессионал, зато берется отправлять экспедицию на Марс. Кстати ты полетел бы? – чтобы перевести тему, поинтересовалась Женя.
- Я – да. А ты?
- Ты не раздумывал ни секунды. Почему?
- Начать устраивать все заново. Лучше, чем есть.
- Ты забываешь, что начнешь устраивать с людьми. Прежде надо изменить человека.
- Как? С чего начать?
- С самого начала. С момента рождения. С воспитания. Человек хочет научиться играть на музыкальном инструменте, к примеру. Что он будет делать?
- Брать уроки?
- Как минимум. Изучать. Тренироваться. И в итоге научится. Талантливо или нет – вопрос другой. Что происходит с воспитанием?
Женя порывисто встала и ушла в комнату. Через минуту она вернулась снова с книгой, в которой видны были многочисленные закладки.
- Любопытное сравнение у Шекспира. Оно меня заинтересовало, когда я только начинала свои занятия психологией:
«Гамлет: Вот флейта. Сыграйте на ней что-нибудь.
Гильденстерн: Принц, я не умею.
Гамлет: Пожалуйста.
Гильденстерн: Я уверяю Вас, я не умею.
Гамлет: Но я прошу вас.
Гильденстерн: Но я не знаю, как за это взяться.
Гамлет: Это так просто, как лгать. Перебирайте отверстия пальцами, вдувайте ртом воздух, и из неё польётся выразительнейшая музыка. Видите, вот клапаны.
Гильденстерн: Но я не знаю, как ими пользоваться. У меня ничего не выйдет. Я не учился.
Гамлет: Смотрите, с какой грязью вы меня смешали. Вы собираетесь играть на мне. Вы приписываете себе знание клапанов моей души. Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. Вы воображаете, будто мои ноты снизу доверху вам открыты. А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры. У неё чудный тон. И тем не менее, вы не можете заставить ее говорить. Что ж вы думаете, я устроен проще этой флейты? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете меня расстроить, вы можете меня сломать, но играть на мне вы не умеете.»
Женя закрыла книгу:
- Это не только о профессии психолога. Считается, что родить дело не хитрое. Воспитать каждый может. Это глубочайше заблуждение. Этому надо учиться.
- Ну, да. Лечить и учить может каждый. Что же делать? Создавать Лицеи, как в книгах у Стругацких? Где Великие Учителя будут воспитывать, а главное - ограждать от пагубного влияния родителей?
- Я думаю, Стругацкие понимали, что и это утопия. Но тоже думали об этой проблеме!
- Что же делать? – повторил Игорь.
- Если бы я знала, как это все изменить, я, наверно, была бы не здесь
Наконец шуршание в коридоре достигло своего апогея.
- Что он там делает? – встревожилась Женя.
- Чуть не забыл! - Игорь после недолгой борьбы с котом вернулся на кухню с пакетом. Зигмунд мрачно шел следом.
- Подарок, - Игорь достал из пакета коробку.
- Картина по номерам? - удивилась Женя.
- Да. Моя. Та самая «Дама в белом». Новинка. Надеюсь, она подарит тебе столько же вдохновения, - улыбнулся Игорь.
- Спасибо, - искренне обняла его Женя.
- А это тебе, - он бросил пакет Зигмунду, в который тот немедленно влез с тем же видом мрачного недовольства.

С утра было не по-московски жарко. Влажный воздух без примеси кислорода, казалось, облеплял. Избавленная от поездок в метро, Евгения дошла до своего кабинета, который они арендовали на пару с приятельницей,  все же насквозь промокнув. Белая батистовая рубашка прилипла к спине. Она включила сплит-систему, села за стол и углубилась в ежедневник. Как и все хорошее, отпуск кончился.
Когда Женя подняла, наконец, глаза, ей чудом удалось сдержать крик. Наверно, благодаря тому, что мгновенно пересохло горло. Перед ней стояла девушка. На первый взгляд она показалась ей почти ребенком: светлые волосы убраны назад, огромные светло-голубые, почти бесцветные, как небо в июльский жаркий полдень, глаза, скорбно опущенные вниз уголки рта (рот Пиноккио, как говорил Евгении ее любимый пластический хирург, уголки эти поднимая). Оправившись от первого испуга, Женя поняла, что посетительнице гораздо больше. Она указала ей рукой на мягкое кресло и сама вышла из-за стола.

- Садитесь, - голос Жени был еще хриплым от пережитого. - Вы так внезапно появились. Я не слышала, как вы вошли.
Лицо ее показалось Жене неуловимо знакомым. Девушка продолжала стоять. Складки ее платья, ниспадающие до пола, не скрывали худобы посетительницы. Можно было даже сказать, что она тощая. «Анорексия, - мелькнуло у Жени. - Это не ко мне. Это к психиатру».
- Вам удобнее стоять? – участливо спросила Женя.

Девушка перевела взгляд своих странных глаз на Женю, и та вдруг почувствовала, как волна безотчетного животного страха поднимается, заполняя ее всю. «Что со мной?» - успела подумать Женя перед тем, как увидела пейзаж за окном.

-----------------------------------------------------------
Это было утро. Раннее. Скорее, рассвет. Клочья тумана постепенно расползались, оголяя безрадостные черные деревья и серое, низкое небо. Окно комнаты было очень высоко, на уровне пятого этажа, не меньше. «Не спрыгнуть, - подумала Женя. - Стоп! Почему спрыгнуть?» Мысли лихорадочно метались. А может, спрыгнуть, и все? Покой. Вечный. Не оборачиваясь, она услышала громкий звук шагов и взялась за створку окна.
-----------------------------------------------------------

Девушка опустила глаза, и Евгения выдохнула.
- Тепло сегодня, - пробормотала она, отгоняя морок. «Этого только не хватало!» Сердце все еще учащенно билось, но липкий страх отпустил. В кабинете заметно посвежело: «сплитке» удалось начать свою работу.
- Хотите воды? – обратилась она к по-прежнему молчащей посетительнице. Та схватила протянутый стакан и жадно выпила. У нее оказались ровные белые зубы.
- Я понимаю, - Женя присела на подоконник, - что иногда трудно бывает начать. Но начните с чего угодно. С конца, например.
- Я не могу уйти, - такого голоса Женя еще не слышала: тихого, но удивительно глубокого. Казалось, он звучал прямо у нее в голове.
- Может, и не стоит? Что если остаться? – предложила Евгения.
- Нельзя оставаться.

У Евгении складывалось странное ощущение. И дело было не в том, что проблема, с которой пришла пациентка, так и не озвучивалась, Жене часто приходилось идти наугад. Дело было в чем-то другом. Девушка как будто думала на другом языке и с трудом переводила. И еще легкий акцент, почти неуловимый.

- Вы не из Москвы?
Девушка промолчала, но зато к облегчению Жени села в кресло, на самый краешек. Спина ее оставалась идеально ровной. «Балерина, - подумала Женя. - Неудобно же».
- Знаете, я не очень люблю этот город, - вслух, как ни в чем не бывало продолжила Евгения. - Но не могу уехать. Тоже. Обстоятельства иногда бывают сильнее нас.
Она попыталась подстроиться под дыхание девушки, но не смогла его уловить.
- Долг? – спросила посетительница безучастно.
- Меня зовут Евгения.
Девушка отвечала не сразу, как будто ей необходимо было время.
- Марта.
- Вы не уходите из чувства долга, Марта?
Женя, севшая так же, почувствовала, как затекла спина.
- Судьба, - уклончиво отвечала та.
- Ее можно корректировать.
Марта явно не поняла последней фразы.
- Человек способен управлять своей жизнью, изменять ее, - пояснила Женя.
 Она расположилась в кресле, стоявшем чуть наискосок, и теперь ей был виден профиль Марты. Черты ее лица были несколько безвольными, и она была так прозрачна, что казалось, еще немного и девушка истает на глазах. Марта чуть повернула голову, в лице ее читалась жалость:
- Человек должен покориться судьбе. Это испытание.
- Но Вы же здесь. И я готова помочь.
Марта впервые удивленно оглянулась и остановила взгляд на Жене. Почувствовав приближение тревоги, Евгения малодушно опустила глаза.
- Ты можешь помочь? - голос Марты звучал без эмоций.
- Попробую, когда узнаю, почему ты не можешь уйти, - подстраиваясь, Женя перешла на «ты».
- Холодно, - пожаловалась Марта. – Все время холодно.
- Это-то  мы точно исправим.

Женя встала, чтобы найти пульт. Она услышала легкий шелест и почти не удивилась, когда увидела, что ее посетительница исчезла. Евгения взглянула на часы. К ее удивлению, они остановились. Во всяком случае ей казалось, что должно было пройти минут двадцать. Часы были механические (других Женя не признавала). Она поднесла их к уху. Веселое тиканье говорило, что с часами все в порядке.

- Ладно. Как говорит Сафия, «садака», - пробормотала Женя. - Все на пользу людям.
Сафия была ее коллегой и приятельницей. Когда-то они вместе решили открыть свое маленькое дело и все еще держались вместе. Как и все татары, она обладала домовитостью и бережным отношением к деньгам. Но при этом, к счастью, не страдала зависимостью от них. Подобные визиты она и называла «садака», то есть благотворительность.  Женя  машинально набрала номер и, услышав знакомый голос, сказала:
- Сафия, мне, кажется, нужен психиатр.

Дома Женя старалась не думать о работе. Оставлять ее за порогом кабинета. Но сегодня это не удавалась. И не то, что Марта была странной, тревожило Женю. Она прекрасно понимала, что странных у нас полстраны. Ее пугало собственное состояние. И хотя Сафия списала все на жару, эти странные полуобмороки, галлюцинации, сердцебиение, страх – все требовало каких-то действий. Каких, Женя пока не знала и решила открыть подарок Игоря. Разделенное на мельчайшие детали полотно обещало тихий, спокойный вечер. Под уютным абажуром. Нет, под абажуром, конечно, не получилось. Зрение было уже не то, а детали достаточно мелкие, поэтому пришлось включить настольную лампу. И начать с деталей крупных. Через час кропотливой работы появился пол в шахматную клетку и кончик грубого башмака. Она поставила картину на стол и полюбовалась на дело рук своих.

- Зиги, смотри: я - художник. Нравится?
Зигмунд подозрительно молчал, хотя после ужина прошло целых два часа. Она нашла его на кухне. Подаренный Игорем пакет был безжалостно разодран. Куски целлофана разбросаны по полу. Сам Зигмунд, нахохлившись, сидел под столом. Женя потянула его, упирающегося, за лапы.
- Да черт с ним, с этим пакетом, - успокоила его Женя. - Со своим подарком ты мог делать, что угодно.
Зигмунд на ласку не реагировал. Вывернувшись из рук, он снова занял оборону под столом.
- Ну, и дурак, - констатировала Женя. - Захочешь спать, знаешь, где меня искать.
Засыпая, Женя еще раз подумала о том, как может со стороны выглядеть ее рассказ. Она все больше убеждала себя, что странные ощущения не имеют к ней никакого отношения. «Просто…»  Что именно «просто» Женя додумать не успела, погрузившись в сон.

Назойливая, крашенная до состояния соломы блондинка, по имени Маша (называла она себя исключительно Мари) приходила уже на четвертый сеанс. Как психолог Женя понимала, что ее долг – помогать в трудных жизненных ситуациях. Как человек Евгения знала: «курицам» помогать бесполезно.

Курицы - это особый вид не женщин, нет. Это особый вид прямоходящих (латинское Homo erektus), который, как предполагают ученые, вполне мог скрещиваться с Homo sapiens.
Курицы не имеют возраста: им может быть 17, может быть 25, даже 35 и больше. Не имеет значения социальный статус и профессия. Они мало чем отличаются друг от друга. Они не интеллектуальны, но житейски умны и продуманы, духовно не развиты, но напичканы романтической пошлой дребеденью. Они читают (если читают!) низкопробную литературу, слушают низкопробную же музыку. У них свое видение мира и себя в нем. Они – центр мирозданья. Услышав от одной из пациенток фразу, что-то вроде: «Меня трудно найти, легко потерять и невозможно вернуть», Женя поняла, что они непобедимы. И что удивительно, как магнит притягивают к себе в общем неглупых мужчин. Которые проникаются к курицам «наркоманической» любовью. Лечить ее можно, но трудно и долго.

Женя не выносила «куриц». Определяла их после нескольких первых фраз разговора. И именно они – то и были ее кормилицами. «Покуда живы курицы вокруг, психолог будет сыт, мой друг», - напевала гнусным голосом Сафия. И Женя была вынуждена с ней согласиться. Так что приходилось терпеть. После каждого такого сеанса Женя героически работала еще и над собой. Сейчас она уже  почти научилась не втягиваться в эмоциональный маятник, который блестяще умеет раскачивать любая уважающая себя «курица».

 И на самом-то деле Маша – Мари (как настоящий архантроп) вовсе не хочет совета, у нее давно уже есть решение. Но ходить к психологу, во-первых, модно, во-вторых, можно совершенно безнаказанно сваливать все, что накипело, как в мусорное ведро, психологу же в уши. «Не забывай, дорогая, - утешила себя Женя, глядя на говорящую голову, - тебе за это платят. И включайся уже, включайся».
- Мари, давайте все-таки определимся, - решилась прервать бессвязный поток Евгения. - Вы  хотите вернуть мужа, забыть его или отомстить? Если последнее, то наш с вами разговор бесперспективен.
Маша – Мари замерла на минуту, видимо, этот вопрос она себе не задавала. Женя прямо видела тяжелую мыслительную работу, которая происходила на лице с острым и длинноватым, как у крысы, носиком, в не очень больших темных глазах тоже мелькали обрывки мыслей.
- А можно вернуть?
Жене вспомнился старый анекдот про зайца, которого собирался съесть лев. «А можно не приходить?» «Можно».
- Думаю, да. Но молодой человек. Кстати, ему есть 18?
Мари кивнула и тут же с сожалением добавила:
- У нас не очень большая разница в возрасте.
- Так вот молодой человек, которого вы используете для возбуждения мужниной ревности, точно не вариант.
- Почему? - искренне изумилась  та.
- Ну, в итоге плохо будет вам, вашему мужу и главное - молодому человеку.
«Надо было в обратном порядке», - запоздало подумала Женя.
- Но это так прикольно, - блондинка наматывала соломенную прядь на палец. - Он за мной ухаживает, добивается.
- Может, тогда лучше выстраивать отношения с ним? И оставить в покое бывшего мужа?
«Нельзя и на елку влезть и ж… не ободрать», -  Женя чуть  было не произнесла народную мудрость вслух.
- Ну, я не знаю, - задумчиво протянула Маша. – Мы с подружкой, например, решили вместе рожать и родили. А теперь вместе любовников завели, ну чтобы делиться, фоткаться.
- Делиться? - не веря своим ушам, переспросила Женя.
- Ну, в смысле рассказывать все.
- А, - выдохнула Евгения.
Большая стрелка на часах наконец дрогнула и продвинулась вперед. Пытка была окончена. Аллилуйя!
- Вам задание, Мари. Напишите на листочке («Ты ж писать-то умеешь!» - чуть не вырвалось у нее) все качества, которыми должен обладать мужчина рядом с вами.
- Все? В подробностях? – хихикнула Маша.
Евгения представила себе эти подробности и вздохнула:
- Все. И в следующий раз мы попробуем решить проблему выбора.
Маша встала с диванчика, ей непременно на сеансе хотелось лежать, чтобы как в американских фильмах. Один раз она даже сделала селфи, чем несказанно удивила Женю.

Решив проветрить кабинет, Евгения открыла окно и вдохнула прохладный воздух первых дней осени.
Птицы сегодня кричали громче, чем обычно. Она почувствовала боль в запястьях, опустила глаза и увидела синие полосы. Голода она почти не ощущала.

«Хорошо, если бы обо мне совсем забыли». За дверью было тихо. Все еще спали. Содрогаясь от отвращения, она старалась не думать о вчерашнем. Сколько еще она сможет так жить? Она плотнее укуталась в старый платок.
- Драдедамовый, - почему-то  сказала Женя вслух и вздрогнула от звука своего голоса. Она обернулась. Марта снова была здесь. Она прятала руки под бледно-зеленым платком и с прошлой встречи, кажется, стала еще прозрачнее.
- Марта, я рада, - искренне обрадовалась Женя.
Та также молча, но уже без приглашения села на краешек кресла.
- А давай выпьем чаю. Я не успела позавтракать, - виновато улыбнулась Женя.
Марта по-прежнему молчала. Она сделала какое-то неуловимое движение, и Евгения приняла это за согласие.
- А ты завтракала? - спросила Женя, не особо надеясь на ответ.
Марта отрицательно покачала головой.
- Я не хочу, - чуть слышно прошелестел ее голос.

Женя расставляла чашки, раскладывала бутерброды, печенье и лихорадочно думала, как быть с этой странной девушкой. Она чувствовала желание помочь ей. Марта была странной и притягивающей, не похожей на всех ее пациентов, которых она видела немало. Явно случай здесь был особый. Кинув взгляд на стол, Женя увидела светящийся экран телефона. Игорь. Она сбросила звонок и еще раз улыбнулась.
К еде Марта не притронулась, но с жадностью пила. Как будто давно страдала от жажды.

Женя внимательно смотрела на девущку. Ее лицо не выражало никаких эмоций. Ни огорчения. Ни взволнованности. Оно было просто уставшим.
- Кстати, очень неплохой чай, -  Женя кивнула на пузатый заварочный чайник. – Моя коллега уверяет, правда, что он пахнет вениками, как в бане. А по мне зимний чернослив – это очень изысканно. Его только не стоит пить часто, чтобы сохранить свежесть восприятия. Ты не замечала, что и в человеческих отношениях  самое трудное – сохранить свежесть восприятия. Вкус.
Видимо, Марта слишком сильно сжала стакан. Тонкое стекло треснуло, и по руке быстро поползли алые полоски. Они темнели на глазах, капая на стол, на ее колени. Жене показалось, что осколок впился Марте в руку. Она метнулась к аптечке, но Марта быстро спрятала руку под зеленым платком.

- Марта, так нельзя, - Женя не решалась прикоснуться к девушке, - позволь мне помочь тебе. Рану надо обработать.
«Может, у нее анальгезия?» - мелькнуло у Жени.
- Мне не больно, - Марта помолчала.
- Мне больно здесь, - она прижала руки под платком к груди.
- Когда расскажешь, боль уйдет. Это правда. На смену ей придет покой.
- Ненависть. Только она помогает жить.
Слова так странно слетали с бледных губ.
- Ненависть разрушает.
- Она делает сильней, -  возразила Марта.
И за этой внешней хрупкостью Женя вдруг почувствовала жесткое упорство. Это напомнило ей тонкий, слабый стебель, который прорастает сквозь камень.
- Разрушает незаметно. После нее приходит не покой, а опустошение.
- А если рядом чудовище? Мерзкое, отвратительное.
- Мы же сами выбираем, с  кем быть и кем быть. Например, многие женщины любят роль жертвы. Скажи им об этом – они не поверят. Но это так. Как говорил Достоевский, человек любит быть униженным. Я бы добавила: особенно женщина часто любит быть униженной. Это позволяет ничего не менять в своей жизни.
- Это неправда, - глаза Марты вспыхнули нехорошим огнем. – Я не выбирала эту роль. Я не хотела быть с ним. Я мечтала совсем о другой жизни.
«Нет, не похожа она на классическую жертву», - подумала Женя.
Телефон на столе мерцал, отражаясь в полированной поверхности.
- Тебя насильно выдали замуж? – удивилась Женя.
«Вроде не Восток, - размышляла она. - Может, какие-нибудь старообрядцы?»
- У меня не было выбора. Разве что убить себя. Но я не решилась.
- Это правильно. Выхода нет только из смерти. Все остальное…
- Я так никогда и не решилась, - еще раз проговорила Марта.
Ощущение, что она говорит не на родном языке усилилось. Женя вдруг поняла:
- Марта, это очень хорошо, что ты пришла. Домашнее насилие – это отвратительно. Но не всякая женщина решается об этом рассказать. Ты очень сильная. И смелая. Самоубийство же вообще – эмоциональная распущенность. Контролировать себя, отвечать за свои шаги, конечно, сложнее. Вот и решают оборвать все разом. И выхода искать не надо.
- Он растоптал все, что мне было дорого, - голос Марты задрожал от ненависти, казалось, она ведет свой внутренний монолог, не слушая Женю. Или это так только казалось.
Телефон в приемной настойчиво звонил уже несколько минут.
- Я устала, - Марта вдруг сникла, плечи ее опустились. Она сгорбилась и стала похожа на маленькую нахохлившуюся птичку с зелеными крыльями. Женя ощутила острое чувство жалости:
- Ты можешь прилечь. Диван довольно удобный.
Евгения положила на ручку кресла плед, упакованный в целлофан.
- Прости, я на минуту.
Она раздраженно схватила трубку и не успела ничего сказать.
- У тебя ничего не случилось? - Игорь говорил тихо, но взволнованно.
- Что? Я работаю, Игорь. У меня достаточно мирная профессия. И мои пациенты - люди в общем-то нормальные.
  Женя хотела было положить трубку, но услышала сдавленный вздох:
- Черт, это невозможно!
- Ты сам в порядке?
- Не знаю. Я чувствую… Ладно.  Потом.
- Игорь!

Раздались короткие гудки.  Она еще раз набрала номер, и равнодушный голос сообщил, что данный абонент находится вне действия сети. «Интересно, насколько далеко от действия сети?»
Почему-то Женя не сомневалась, что в кабинете никого не окажется. На столе лежали осколки стакана, на кресле нетронутый плед. И было холодно. Слишком холодно для ранней осени.

 Она любила этот маленький магазинчик, спрятавшийся в узком переулке. О нем знали только истинные ценители редкой книги. Седой продавец приветливо кивнул ей и углубился в книгу. Женя вспомнила появившуюся на многих щитах города весьма поэтичную рекламу одной из авиакомпаний: «Здесь ветер особенно вкусный». «Здесь пахнет солнцем». А про «Букинист» можно было смело сказать: «Здесь пахнет Время».  И его даже можно было потрогать. Женя любила заходить сюда и забывать про шумный мир на улицах, листая пожелтевшие страницы. Последний раз она нашла здесь любимый еще с детства фантастический роман «Прыжок в послезавтра». В ее время космос манил всех. Мальчишки поголовно хотели быть космонавтами. Хотя Игорь тогда сказал, что ему интересней всегда был «прыжок в позавчера». Она еще раз набрала его номер. Абонент по-прежнему был неизвестно где. Может, как раз в «позавчера». Эти походы ее всегда успокаивали. Поэтому, видимо, встревоженная происходящим, она машинально пришла сюда. Она бездумно бродила в узких проходах между стеллажами, когда ее внимание привлекла знакомая картина. Женя не то чтобы любила творчество этого художника, он ее, скорее, завораживал. Вот и сейчас Женя узнала знаменитый триптих, захватывающий в своей странности. Это как смотреть на уродство: и хочется отвести взгляд, но желание убедиться, что это все происходит не с тобой, не дает это сделать.

Кровавые небеса. Множество мелких деталей, создающих ощущение хаоса. Бесстыдные  и отвратительные в своем  бесстыдстве обнаженные скрюченные тела людей. Разбросанные конечности. Странные сооружения: не то восточные шатры, не то христианские колокола. Полуживотные, полулюди. И над всем этим ужасом вверху совершенно инородная фигура Спасителя.

- Иероним Босх. «Страшный суд». Странный художник, вы не находите?
Женя обернулась. С профессором искусствоведения Андреем Александровичем Таревым она познакомилась на выставке Игоря. Она сразу попала под его (Тарева) обаяние. Несмотря на возраст, Андрей Александрович был весьма привлекательным мужчиной. Особенно впечатляли его абсолютно молодые глаза, в которых светился ум.
- Здравствуйте, Андрей Александрович. Я не слышала, как вы подошли, - обрадовалась Женя.
- Здравствуйте, Евгения. Шел сюда и чувствовал, что что-то произойдет. У меня последнее время все какие-то знаки. Сколько мы не виделись?
- С последней выставки Игоря.
- Точно. Как поживает наш талантливый друг?
-  Сама бы хотела знать, - пробормотала Женя. - Мне кажется,  с ним все непросто.
Тарев выжидательно молчал. Он вообще (как настоящий педагог) редко перебивал собеседника или подсказывал ему продолжение разговора.
- Его картины. Они чудесные, правда. Но, я думаю, он слишком далеко заходит. В какие-то опасные глубины.
Тарев понимающе кивнул:
- Сюрреализм вообще опасное направление. Евгения, посмотрите. То, что изображал Босх принято в искусстве считать неким продуктом подсознания. Сюрреалисты живут в ином мире.
- Всегда удивлялась, почему триптих назван «Страшный суд».
- Вы правы. По сути суд уже похож на ад. Босх избавлялся таким образом от своих чудовищ.
- Он преуспел. Хотя в его рай тоже как-то не очень хочется.
- Не думаю, что он хотел доставить зрителю эстетическое наслаждение. Его искусство – это зашифрованное послание.
-  Мне кажется, Андрей Александрович, Босх был просто болен.
- Ужасный век - ужасные сердца. Не знаю, как насчет того, чтобы считать гениальность психическим здоровьем. Для современников художника его картины значили гораздо больше. Все эти символы были понятны. Теперь большинство из них утеряно. И расшифровать их почти невозможно. Можно только догадываться. Босх не для дилетанта- зрителя.
- Он был алхимиком? – Женя и профессор уже давно вышли из магазинчика и незаметно для себя брели в сторону церкви, стоявшей неподалеку. Под ногами шуршали листья. Становилось прохладно, и Женя плотнее куталась в вязаное пальто. Как всегда разговор с Таревым заставлял забыть о времени.
- Как известно, да. При этом у Босха алхимия – это всегда нечто зловеще.
- А лица! Бог мой. Неужели люди средневековья были настолько безобразны?
- Это вы про «Корабль дураков»?
- Про любую его картину.
- Ну, Евгения, вы же знаете, что каноны красоты меняются со временем. Но, безусловно, они не отличались в массе своей высоким интеллектом. Еще  прибавьте болезни, грязь.
- Кошмар.
- А вы знаете, Босха в шутку ведь называли «почетным профессором кошмаров». Игорь продолжает рисовать? – помолчав, поинтересовался профессор.
- Да. И я хотела бы спросить у вас кое-что. Об одном портрете. Но сначала я должна поговорить с Игорем. Когда он вернется. В «зону действия сети».
Человек, у которого всегда было стопроцентное зрение, наверно, особенно остро ощущает его потерю с годами. Край платья на картине только казался белым. На самом деле Женя открыла уже четвертую баночку  краски: от кипельно-белой до оттенков небесно-голубого.
- Не мог ограничиться просто белым, - проворчала Женя.
Зиги делал вид, что спит, спрятав нос в пушистые лапы. И по ушам было видно, что он все слышит, но к беседе не расположен.
- Слушай, что ты дуешься? – поинтересовалась Женя.
Ухо слегка шевельнулось. Женя добавила еще пару штрихов и полюбовалась, как на картине появляется очертания платья из тонкой ткани. Складки мягко ниспадали по сторонам. Рука, державшая свиток с синей лентой, была тонкой, и кожа словно светилась.

Оставалось ненаписанным только лицо. Женя вдруг представила, как девушка позировала Игорю, молча простояв несколько часов, и передернула плечами. Какая-то мысль мелькнула у нее, но не успела даже как следует оформиться, спугнутая звонком в дверь. Звонок был резким и тревожным, как сирена. Зиги подскочил и, не удержавшись, свалился с дивана. От страха он подпрыгнул на всех четырех лапах, кинулся бежать, забуксовал на гладком ламинате, опрокинув попутно раскрытые баночки с краской. И весь в белых и голубых брызгах исчез на кухне.

- Зиги, ты мохнатый неврастеник!
На пороге стояла Сафия:
- Прости, что без звонка. Решила на удачу.
В руках Сафия держала бутылку красного вина.
- Давай продлим молодость?
Женя удивленно подняла брови.
- Ну, один жутко умный дядечка – геронтолог советует для сохранения молодости пить два бокала красного сухого вина.
- В час?
- В неделю. И вообще все врачи знают, но у них заговор молчания.
Сафия прошла в комнату.
- Знают, что пить полезно? - уточнила Женя.
- Нет. Давай скажем так: отказ от алкоголя тоже вреден.
- Ну, не мудрено. Нашему народу только скажи.
- Это правда, - хихикнула Сафия. – И еще это тебе.
Она положила на стол что-то завернутое в коричневую бумагу.
- Откуда?
- С курьером у двери столкнулась.
Женя торопливо разорвала упаковку.
- А.Тарев. «Иероним Босх. Творчество подсознания».
- Гадость какая, - оценила книгу Сафия. - Любишь ты что-нибудь этакое. Мне Кустодиев ближе. Я вообще против этих сумасшедших сюрреалистов. И кстати Игорь твой тоже подозрителен.
На первой странице Женя узнала руку профессора.
- «В вашем подсознании скрыта сила, способная перевернуть мир», - прочитала Женя и улыбнулась.
- От кого? – спросила Сафия, разливая вино и устраиваясь на диване.
- От одного удивительного профессора.
- Ты ему нравишься, - констатировала Сафия. - И он знает твои извращенные вкусы в искусстве.
- Ну, за извращение, - их бокалы со звоном соприкоснулись.
- Игорева работа? – кивнула Сафия на картину.
- Да. А что празднуем-то?
- Я выиграла суд. Помнишь, одна пациентка решила подать на меня за моральный ущерб? У них, видишь ли, конфликт поколений. Банально до безобразия.
- Сын живет неправильно?
- Именно. Так и сказала. То есть она знает, как ему жить правильно, а он упирается, гад, не понимает своего счастья. И значит, не любит.
- Клинический случай.
- Ага. Зиги, мальчик, - Сафия похлопала по дивану. - Господи, какой он грязный. Ты им что ли рисуешь? Потом можешь выставить на аукцион. Рисуют же картины собаки, обезьяны. Чем Зиги хуже?
Зигмунд потерся об ноги Сафии, явно соглашаясь, что не хуже.
- Нет. Это мы нервные просто. Так что ты посоветовала?
- Я предложила ей подумать над тем, что любви к родителям не существует. Родителей к детям – да. А наоборот – нет. Это многое объяснило бы.
- Ну, Михаил Ефимович высказал спорные мысли. Это трудно принять.
- Но ты же понимаешь, что он прав.
- Литвак не для обывателя.
- Если бы люди это понимали, насколько все было бы проще. Нет сыновнего долга. Он будет отдан, но своим детям. А потому надо вовремя отпустить.
- Согласна. Но вся наша культура основана на противоположном. Корни глубоко. Это проживание в одном доме нескольких поколений. Жизнь общиной.
- Ну, за общину.
Они еще раз чокнулись и сделали по глотку.
- Она шла к тебе услышать  совсем другое.
- Большинство из них идет услышать от психолога то, что им хотелось бы, а не то, что есть в действительности. Сидели бы тогда на кухне с подружкой.
- Кстати, как ты думаешь, в наше время выдают замуж насильно?
Женя разглядывала испорченную Зиги картину, всю в белых брызгах.
- Не расстраивайся. Так даже оригинальнее. Как-то эта манера в живописи называется, - глубокомысленно заметила Сафия.
Зиги сидел рядом, сонно поглядывая на сыр, лежавший на тарелке.
- Ну, на Востоке, - предположила Сафия без всякой связи с предыдущей мыслью, но Женя поняла, они слишком хорошо знали друг друга.
- А не на Востоке?
- Да всякое бывает, конечно. Хотя трудно представить.
Они помолчали.
- Ну, в какой-нибудь забытой Богом глуши, - Сафия с видимым удовольствием откусила кусочек сыра, а остальное отдала подоспевшему Зиги.
- А если не в глуши?
- Что за загадки?
- Не знаю пока. Все очень странно. А напрямую спросить не могу.
Они быстро хмелели.
- А почитай мне что-нибудь из последнего, - попросила Сафия.
- Мне не пишется.
- Врешь. Я знаю, ты не можешь не писать Ты у нас творческая личность. Не упрямся.
Женя смотрела в окно на сгущавшиеся сумерки:
- Я хочу вернуться назад,
 Чтобы вечер и шоколад.
И вся ночь впереди.
И твой взгляд.
И в окне одинокий храм.
И небо, полное звезд.
И белая простыня.
И ответ на вопрос мой прост.
-  Вопрос: «Любишь?»
Женя промолчала.
- Красиво. Но грустно. Ничего не возвращается.
- Сафия, - внезапно спросила Женя. - Как жить дальше?
- Хороший вопрос, - хмыкнула та. – И главное по адресу. Ты хочешь, как курица, услышать точный рецепт?
- Нет, правда, - Женя чувствовала в горле нехороший ком. – Моя жизнь пуста. Я живу бессмысленно. И если и есть свет впереди, то это свет приближающегося поезда.
- Очень поэтично. Книжки писать не бросай. Что значит «бессмысленно»? Ты помогаешь людям.
- Ты сама-то в это веришь?
- Таак. Тебе больше не наливаем.
- Нет. Я серьезно, - настаивала Женя. - Как говорит наш уважаемый Михаил Ефимович: «Хочешь быть полезным людям – живи для себя»
- Ну, очень философски, - заметила Сафия, подозрительно глядя на Женю.
- А если нет жизни для себя? Вообще?
- Может, афабазольчик пропить?
Женя помотала головой:
- Не помогает. Ты знаешь, как в пенсионном фонде называется наш возраст? Возраст доживания!
- И я тебе отвечу. Это значит что?
- Что? – подыграла ей Женя.
- Это значит, что скоро в твою жизнь войдет что-то чудесное.
Она обняла Евгению за плечи:
- И ты сама бы это поняла, если бы тебя не развезло от усталости.
Женщины засмеялись, повалившись на диван.
- Хорошо, что у тебя нет второй бутылки, - отдышавшись, заметила Женя. - Я постелю тебе на кресле.

--------------------------------------------------------
За высокой дверью слышались пьяные мужские голоса и женский безудержный смех. Женя вся сжалась, сидя в уголке кровати под тяжелым пыльным балдахином. Сломанное деревянное распятие лежало у нее на коленях. Она гладила шороховатую поверхность и понимала, что даже слез не осталось. Только иссушающая ненависть. Она представляла себе картины жуткого возмездия. Его тело, лежащее в черной крови. И не находила в себе милосердия.

- Et ne nos indukas in tentationem. Sed libera nos a malo. Amen.
За тяжелой дверью загрохотали отпирающиеся засовы. Женя сжала в руках острый конец сломанного креста.
- Libera nos a malo.
---------------------------------------------------------

Женя вздрогнула всем телом и открыла глаза. Рубашка была абсолютно мокрая, струйки пота стекали по спине.
- Сафия, - позвала Женя.
- Сон алкоголика чуток и тревожен, - пробормотала Сафия, заворочавшись.
Женя протянула к ней руку, человеческое тепло успокоило ее.
- Сафия, - снова позвала Женя. – Мне не по себе.
- Это все твой профессор кошмаров. Нечего на ночь картинки смотреть, - проворчала Сафия. – А мне надо было ехать домой.

Осень вошла в свои права. По утрам подмораживало. Озябшие листья с печальным шорохом опускались, кружась, на дорожки. Утренний холод заставил надеть пальто и теплые шарфы. Небо становилось высоким и прозрачным. Пациентов с утра не намечалось, и Женя, воспользовавшись затишьем, не торопясь шла по посветлевшим аллеям парка. Ее оранжевое пальто ярким пятном выделялось на фоне оголившихся деревьев. Она купила его вопреки московской серости и слякоти. Но расцветить себя надо было все-таки изнутри. А этого-то как раз и не получалось.

- Libero nos a malo. Откуда я знаю это? – Женя поправила вязаный шарф. – И что я знаю еще?
- Я забыл, что такое бывает в Москве, - услышала она за спиной мужской голос, но не обернулась.
Мужчина поравнялся с ней и, приноравливаясь к ее шагу, пошел медленнее.
- Что именно? – поинтересовалась Женя и подняла глаза.
Что она пропала, было понятно сразу. По вспыхнувшим щекам, по теплу, разлившемуся в груди. И поэтому она приняла одно из своих самых независимых выражений лица. Таких синих глаз она еще не встречала. И смотрел он так, как не смотрят чужие люди. Он продолжал улыбаться, и ее высокомерный вид, кажется, его не обманул.
- Я давно не видел, чтобы в Москве гуляли. Не торопились, не бежали, глядя только себе под ноги. А шли вот так. Наслаждаясь временем.
- Это бывает редко. Но сегодня..., - Женя не договорила.
«Я вышла сегодня с этими желтыми цветами, чтобы ты нашел меня», - вместо этого подумала она.
- Я могу пойти рядом?
- Можешь.
Она поправила перчатку и неожиданно для самой себя взяла его под руку.
А потом все было абсолютно невероятно и странно. Хотя так, наверно, и должно быть. Когда по-настоящему. Они сидели в уютной теплой «Шоколаднице» и не могли наговориться. Говорили, перебивая друг друга, говорили глазами, улыбками. Вдруг он задумался:
- Я опоздал на автобус. И решил срезать путь.
- Мне страшно думать, что ты мог успеть на этот злосчастный автобус, - Женя прижала руки к щекам.
- Я понимаю, как это звучит. Но ты веришь, что мне знаком этот жест? Этот взгляд? Аромат твоих духов?
Он взял ее за руку. И внутри все оттаяло. И, словно весной вода из-подо льда, хлынуло немотивированное, ничем не объяснимое счастье. Именно таким оно и должно было быть: не сомневающимся, не рассуждающим.
- Ты ведь мог пройти мимо.
- Не мог. Ведь я вышел тебя искать.
Она рассматривала его руку:
- А я знала, что ты пилот.
- Почему?
- Потому что они должны быть такими: сильными и добрыми. Вообще по-настоящему сильные люди всегда добрые.
Она уткнулась ему в плечо. И боялась только, что он услышит, как громко бьется ее сердце.
- Это, наверно, необыкновенное чувство – подниматься в небо, как птица.
- Ты права. Но ощущение полета дает ведь не только машина.

Женя сидела, подперев голову рукой, и счастливо смотрела на его лицо с волевым подбородком и чувственными губами. Ей нравилось все: и как он улыбается, и как пьет кофе, и как звучит его голос. И было совершенно неважно, что именно он говорит.
- Любовь, творчество, общение с человеком или книгой.
- Тебе, наверно, очень идет форма.
Он засмеялся:
- А тебе, похоже, идет все. Ты знаешь, что ты красивая?
- Знаю. Я же овен.
- Только у тебя была печаль в глазах. Расскажешь, почему?
- Обязательно. И думаю, тебе надо познакомиться с моим котом, - улыбнулась Женя.

Удивительно, как все меняется в жизни в один миг. Евгения почти летела на работу. И лужи, и серое низкое небо не удручали. Где-то там над облаками вел самолет самый лучший пилот на свете. И он скоро возьмет ее в  настоящий полет.
Зазвонил телефон. Голос Игоря звучал напряженно:
- У тебя все в порядке?
- Игорь, наконец-то! Ты уже второй раз задаешь мне этот вопрос, из чего я делаю вывод: что-то случилось у тебя.
В трубке повисло молчание.
- Мы же друзья, Игорь, - мягко подтолкнула его Женя.
- Ты и так считаешь меня странным. А после того, как я скажу тебе это, ты и вовсе сочтешь меня пациентом психиатра. Кстати, есть у тебя хороший психиатр?
- Не волнуйся есть. Вылечим. Но думаю, ты обойдешься без этого.
- Я не хотел бы по телефону.
- Давай в кафе возле моей работы. Выпьем по чашке чая. Я замерзла.
Они не виделись с неделю. За это время что-то изменилось в Игоре. Он как будто осунулся. Под глазами залегли тени. Он долго молчал в ожидании, когда уйдет приветливая официантка. Не замечая, Игорь рвал белую бумажную салфетку.
- Игорь, - Женя накрыла ладонью его руку. – Трудно только начать.
- Ты помнишь профессора Тарева?
- Конечно. Он недавно подарил мне свою чудесную книгу о Босхе.
Игорь передернул плечами и, явно не чувствуя вкуса, сделал глоток кофе.
- Помнишь, он рассказывал о влиянии картин на художников и художников на картины?
Женя молчала, ожидая что-то недоброе.
- Похоже, это действительно так. Я чувствую, - он замялся, подбирая слова, - присутствие что ли. Иногда физически ощущаю взгляд. Мне снятся странные сны. Какие-то мрачные стены.
- Libera nos a malo, - тихо проговорила Женя.
Ей стало не по себе.
- Что?
- Ничего. «И избавь нас от лукавого».
- Я не могу работать в мастерской.
- Картины с выставки там?
- Да. Ну, кроме тех, что были куплены.  И я почему-то тревожусь за тебя.
Он смотрел ей в глаза, и Женя понимала, что говорит Игорь абсолютно искренне.
- Со мной все в порядке. А ты просто устал. Ты много работаешь, тратишь свою энергию, свои душевные силы. Мне кажется, что тебе надо остановиться. Ненадолго.
- Уже. А ты рисуешь? – осторожно спросил он.
- Ммм… Осталось совсем немного. Очень необычно. И ты – необычный художник.
- Не рисуй больше, - неожиданно попросил Игорь.
- Что за глупости? Все будет хорошо. Я же не верю в мистику, - улыбнулась Женя.
Сафия была уже на месте. Она вышла на минуту, взяла какую-то папку и, сказав: «Везет же некоторым бездельникам», скрылась в кабинете. Женя, не торопясь, повесила пальто, взглянув на себя в зеркало, изящным жестом поправила волосы и открыла свою дверь. Марта по-прежнему сидела на краешке кресла, как будто и не уходила отсюда. Женя задержалась на мгновение на пороге, но почти не удивилась.
- Здравствуй, - просто сказала она.
 Марта не обернулась. Женя села в кресло напротив и взглянула ей в лицо. Оно неуловимо напомнило ей Игоря: тот же изможденный вид и темные круги, от которых глаза казались еще больше и еще светлее.
- Как ты спала сегодня?
Женя разглядывала худенькие плечи, ей показалось, что они мелко дрожали.
- Я не спала, - прошептала Марта.
- Рука зажила? – спросила Женя и чуть не вскрикнула. Руки девушки были в бурых подтеках. Подозрительные бурые пятна были и на светлом платье.
- Ты должна все рассказать, - почти жестко сказала Женя.
- Он тебя бьет?
Марта часто дышала:
- Это не так страшно. Он издевается над самым святым, что есть у меня. Над моим Богом.
«Только экзальтированной фанатички мне не хватало», - подумала Женя, а вслух сказала:
- Что значит нестрашно? Он должен был наказан. А тебе надо уйти.
- Мне некуда идти. У меня нет больше дома.
- А давай подадим на него суд, - вдохновенно предложила Женя, - думаю, факт насилия мы сможем доказать.
Впервые Женя слышала, как Марта смеялась. Очень тихо, так, наверно, шелестят осенние листья под ногами.
- Есть другой Суд. В него я верю.
- Как у Босха, - пробормотала Женя и вдруг увидела, как  изменилось лицо Марты. Губы тронула мягкая улыбка, исчезла жесткая складка у рта. И в глазах появилась не ненависть, а печаль. «Что я сказала так?» - лихорадочно соображала Евгения, но длилось это ровно мгновение, и Марта снова закрылась.
- Но ты должна защитить себя!
- Я защитилась. Как смогла.
- Хорошо. У тебя нет дома. Но есть приюты для попавших в беду женщин. Там можно остановиться на какое-то время. Я помогу тебе попасть туда.
Марта не реагировала. Ее губы искривила судорога. Лицо стало злым, почти неприятным.
- Он страдал. Но я не простила. И не прощу, - в ее голосе звучали непримиримые нотки.
- Не прощу, - повторила Женя, прохаживаясь по кабинету. – Не прощу и накажу сама себя.
- Почему ты говоришь так?
- Потому что ты никогда не отпустишь эту ситуацию, если не простишь. Простить нужно для себя.
- И забыть все?
-Нет. Не забыть. Но отпустить это. Иначе ты не будешь знать покоя.
В глубоких глазах Марты плескался ужас:
- Нет. Это несправедливо! Он чудовище. Для него нет ничего святого. Он уничтожил мою жизнь. И он будет прощен, а я не буду знать покоя?! Где же справедливость?
- Ты отпустишь его и начнешь новую жизнь. Только так. Другого пути нет. Или он всегда будет с тобой.
- Его больше нет. Он умер, - обронила Марта. – И он не будет со мной.
В голосе не было ни сожаления, ни радости. Простая констатация факта.

----------------------------------------------------------
 Женя видела, как он мечется по подушке. Его лицо заострилось, глаза запали. Он был жалок и также отвратителен. Багровый  воспаленный след от пореза пересекал щеку. Она слушала его стоны и с ужасом понимала, что это доставляет ей удовольствие. Он пришел в себя и остановил свой взгляд на ней.
- Пить.., -  скорее догадалась, чем услышала Женя, но не двинулась с места.
Он хотел приподняться на подушки, но не смог.
- Ты, ты…, - пробормотал он. – Я умираю.
- Я знаю, - удовлетворенно заметила Женя. - Тебе никто не поможет.
- А твой Бог? Он же милостив!
Волна негодования захлестнула ее:
- Не для тебя. Тебя ждет ад.
Женя развернулась, чтобы уйти.
- Ты - ведьма! Жаль, что я не убил тебя!
- Жаль, - согласилась Женя и вышла, закрыв тяжелую дверь.
----------------------------------------------------------

Марты не было. В открытое окно врывался холодный ветер. Руки Жени были ледяными. И чувство мстительного удовлетворения не отпускало.
- Все-таки галлюцинации, - подумала Женя. – Нет, Игорь, врач нужен мне.
Какое-то время она в оцепенении смотрела в окно. Ветер, подхватывая листья, собранные старательным дворником, швырял их в прохожих. Похоже, это его развлекало. Мимо шли люди, и жизнь у них была самой обычной, счастливой. Без голосов и видений. Женя вспомнила, как еще недавно лежала на его теплом плече, и было все так надежно и просто. Она судорожно вздохнула:
- Нет. Я больше не буду с ней говорить, - малодушно решила Женя. – И все пройдет. Само. Жил же с параноидной шизофренией математик Джон Форбс Нэш. И даже получил Нобелевскую премию.
Она вышла в приемную. Сафия что-то записывала в журнал посещений. Женя вдруг решилась:
- Сафия, скажи, а когда пришла эта девушка сегодня? Ты впустила ее в кабинет.
Сафия, не отрываясь от записей, спросила:
- Какая девушка?
- Ну, эта. В светлом длинном платье.
- Никакая девушка ни в длинном, ни в коротком платье не приходила.
Женя с силой сжала карандаш, и он разломился пополам. Она бессмысленно смотрела на острые деревянные обломки, смутно что-то напомнившие ей.
- И я никого не впускала.
Сафия коротко взглянула на Женю и на обломки карандаша в ее руках.
- С тобой все в порядке?
- Да, - согласилась Женя, - в полном.
Женя сварила себе кофе, и теперь по комнате расползался уютный аромат. Зиги умело скрывал свою радость от ее раннего прихода. Но не выдержал и, устроившись на диване, замурлыкал.

Женя отпила чудесный напиток и придвинула к себе картину. На полотне через какое-то время появилось лицо. Женя слегка отодвинулась, чтобы полюбоваться, и похолодела. Теперь она знала, почему лицо Марты показалось ей с самого начала знакомым. Она смотрела на нее с законченной картины. И взгляд ее светлых глаз, казалось, проникал в самую душу.

- Ничего нельзя сделать больше. Кровопускание, как известно, лучшее средство от горячки,- вздохнул лекарь в монашеском одеянии. – Царапина воспалилась. Кровь кричит в нем.
- Но это всего лишь царапина, неглубокая.
- Все в руках Божьих. Но люди умирают иногда от сущих пустяков, - он собирал в свой мешок инструменты и вдруг внимательно посмотрел на нее.
- Ваш муж не был образчиком добродетели, госпожа. Но все же. Где он мог поцарапаться? Наверно, в саду?
- Наверно, - машинально согласилась Женя.
- Или на охоте. Да, скорее всего, на охоте, - удовлетворенно кивнул лекарь и взял Женю за руку. - Вы и сами утомлены. Вам необходим отдых. Мужу вы уже ничем не поможете. Разве молитвой.
Женя отдернула руку:
- Он не верил в Бога. Вряд ли сейчас это ему нужно.
- Найдите в себе силы, госпожа, простить умирающему его грехи. Для вашей же души.
Женя гордо вскинула голову:
- Спасибо за совет. Я разберусь со своей душой сама.

Женя не могла оторвать взгляд от лица Марты, ее тоненькой фигуры в светлом платье. Почти прозрачные руки держали свиток, перевязанный синей лентой. «Свиток не брал даже скребок, - вспомнила Женя. - Так нельзя думать, иначе тебе будет предъявлено доказательство».

Доказательство было перед ней. Можно было не принимать его, делать вид, что ничего не происходит. Но оно было предъявлено, как и несчастному Берлиозу. Видения были более чем реальны. Зиги забрался к ней на колени и судорожно принюхивался, усы и шерсть топорщились. От страха он стал в два раза больше. Женя погладила его по круглой шелковистой голове:
- А ты давно все понял, мой шерстяной друг. Кажется, я знаю, что произошло с тобой, Марта. Только не понимаю, почему ты здесь.
В мастерской Игоря было тепло, почти жарко. Но Женя мерзла в глубоком кресле. Перед ней стояла чашка горячего чая с лимоном. Напротив сидел Тарев. Он внимательно выслушал рассказ Жени, теперь наступила очередь Игоря.
- Я пригласил Вас, Андрей Александрович, потому что знал, что услышу нечто подобное. И это еще не все. Я уже говорил об ощущении присутствия кого-то. Когда чувствуешь взгляд, оборачиваешься и понимаешь, что никого нет.
- Вы, Игорь, входите в такие тонкие миры, - Тарев скрестил кончики пальцев, - неудивительно, что с вами начинают происходить вещи, ммм, скажем, необычные.
- Я читал Вашу книгу о взаимном влиянии художника и картины.
- Да. Это интересная тема.
- Когда можно рассуждать о ней теоретически, - проговорила Женя, грея руки о горячую чашку.
- Так вот, - Игорь в волнении ходил по мастерской. - И это еще не все. В какой-то момент я вдруг понял, что ощущение пропало. А потом я увидел, что ее нет на портрете. Просто нет.
Игорь потер лоб:
- Я не верил своим глазам. Так было несколько раз. А потом я позвонил тебе. Зачем я только подарил тебе эту картину по номерам!
Игорь обернулся к Жене.
- Думаю, мои галл… видения случались именно в эти моменты.
- Где эта картина сейчас? – спросил Тарев.
- Здесь. В шкафу. Я не рискнул оставить ее на видном месте.
- Что ж давайте хоть посмотрим на виновницу этой фантасмагории.
Игорь ушел в прихожую и, вернувшись, поставил полотно на мольберт.
- Кто же она? – прошептала Женя.
- Думаю, нам этого не узнать, - ответил Игорь.
Тарев, надев очки, внимательно разглядывал картину. Особенно его заинтересовал свиток в руках Марты.
- Почему в углу картины лебедь? - поинтересовался профессор.
Игорь развел руками:
- И сломанное распятие, и лебедь, и ключ – все это для меня загадка. Я говорил Жене, что пытался убрать, но…
- Художественное произведение стало жить своей жизнью, - закончил за него профессор, - такое бывает. Но, кажется, я знаю, кто изображен здесь.
Женя и Игорь в изумлении смотрели на Тарева.
- Вы догадались, просто рассматривая картину? - поразилась Евгения. - Но мы тоже на нее смотрим.
- Как это ни странно прозвучит, - Тарев вернулся в кресло. - Об этом я думал уже давно. С того момента, как начал заниматься Босхом.
- Я читала Вашу книгу, Андрей Александрович, - улыбнулась Женя. - Спасибо за подарок.
Тарев кивнул:
- Не знаю, замечали ли вы, когда человек увлечен чем-то, вокруг появляются некие знаки. Что-то связанное с его мыслями. Словно мир заботится о воплощении  замысла.
Игорь и Женя согласно кивнули.
- Итак, я заинтересовался творчеством и символикой Иеронима Босха. Я знаю, что вы тоже не равнодушны к его творчеству, Игорь.
- Мне достаточно близко то, что он делал.
- А меня привлекает и отталкивает, как физическое уродство. Извините, - вмешалась Женя.
Она отставила чашку. Теперь щеки ее полыхали. Огонь шел изнутри, как будто от предчувствия чего-то важного. «Может, это еще не параноидная шизофрения», -  с надеждой подумала она.
- Я знаю, вам знакомы общеизвестные факты, - Тарев, как на лекции, встал и прохаживался по мастерской. - Босх – это псевдоним художника. На самом деле он из семейства Акенов. В семье же он учился мастерству живописи. Сейчас нам интересна не столько тайнопись его творчества. Это отдельный предмет для разговора. А некоторые факты его биографии. В 1478 году Босх вступает в Братство Девы Марии. Туда могут входить не только монахи, но и миряне. В красивом доме, увенчанном статуей лебедя, происходят встречи братьев. Не случайно  их называли еще Братством Лебедя.

- Чем они занимались?
- Как и во всех тайных религиозных обществах: говорили о религии, читали Библию. Главное требование, предъявляемое к членам братства, - преданность религиозным догматам. Каждая картина Босха – доказательство этой преданности. Он много пишет для Церкви. И Церковь лояльно относится к его интерпретации библейских сюжетов. Его картины источают религиозный экстаз.
- Это, несмотря на оторванные ноги, людей с телом жабы или саранчи? И прочей мерзости? – удивилась Женя.
- Я уже говорил вам, Евгения, цель Босха – устрашать. Мир погряз в грехе. Все болезни и нравственные, и физические от греховности людской. А потому убоись, а потом задумайся. Известно, что он очень много сделал для братства. Но не только он.
Тарев открыл свой кожаный портфель и, как фокусник из шляпы, достал книгу. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять – это редкая и ценная вещь. Подтверждало догадки и то, как бережно профессор держал ее в руках.
- И вот моя идея все больше притягивала к себе вещей и знаков, связанных с Босхом. Чудо, но ко мне попала книга 15 века с картинами Босха. Но и это было бы, конечно, ценно, но не столь необычно. В книге есть дарственная надпись. Скорее всего, это рука Босха, по мнению экспертов.
Игорь и Женя склонились над книгой, страницы в ней были переложены пергаментом. На первой странице сохранилась полуистертая надпись: М.Ван де Берг от брата Иеронима.
- М.Ван де Берг? – повторила  Женя.
- Кажется, это ваша Марта, друзья мои.
- Но кто она? – изумился Игорь.
- Одна из немногих людей, чье имя случайно или неслучайно сохранила история.
- Какая связь между ними? Это догадки, профессор?
- Не совсем. Хотя без озарений, без догадок здесь не обойтись. Что за свиток в руках Марты, Игорь?
- Я чувствую себя идиотом, - усмехнулся Игорь. - Свиток… Ну, может, какие-нибудь важные документы?
- Вы правы, - профессор удовлетворенно похлопал Игоря по плечу. - Марта Ван де Борг была, по всей видимости, несчастна в браке с ненавистным мужем. Образованная, религиозная. Для своего времени она была не совсем обычной. Она мечтала уйти в монастырь, а ее выдали замуж.
- Бедняжка, - выдохнула Женя, зачарованно смотревшая на профессора.
- Можно только представить, каким издевательствам она подвергалась. А потом сработала типичная для средневековья схема: заболел - умер.
- Ну, да. Это при отсутствии медицины.
- Точно. 15 век. Даже врачи еще не выделились в отдельный клан. Лечить мог любой, кто умел брить бороды и читать молитвы.
- В чем же связь с Босхом, Андрей Александрович?
- А дальше мы вступаем в область догадок, Женечка.
Профессор задумчиво смотрел на картину:
- Не знаю, как и где могли познакомиться Иероним Босх и Марта Ван де Берг, но они хорошо относились друг к другу. Настолько, что Босх подарил ей одну из своих первых книг. Вещь бесценную. А Марта, оставшись богатой вдовой, отдала все свое состояние Братству Девы Марии, тайному Братству Лебедя.
- Откуда Вам это известно, профессор? – изумилась в очередной раз Евгения.
И она, и Игорь походили сейчас на детей, слушающих страшную, но захватывающую сказку.
- Свиток, - просто сказал Тарев. – В книге оказались два довольно хорошо сохранившихся листка.
- Ее дневник? – ахнула Женя.
- Почти, - кивнул профессор. – Это бумаги о том, что она оставляет все братству. И мысли, почему она это делает.
В мастерской воцарилась звенящая тишина. Марта Ван де Берг печально смотрела на них с портрета.
- Я не знал этого, - очнулся наконец Игорь. – Не знал, кого я рисую.
- А я при чем здесь я? – спросила Женя.
Профессор развел руками.
- А дальше область ваших догадок. Вы оба начали ее рисовать. Может, она ждала чьей-нибудь помощи? Я занимаюсь наукой, - задумчиво проговорил Тарев. – Но знаю точно только одно: что я ничего не знаю.
Теперь Женя не просто готова была к встрече, она ее ждала. И сегодня Марта появилась также внезапно. Ее платье было ослепительно белым. Уродливый зеленый платок исчез.
- Марта, - Женя с радостью рассматривала ее бледное лицо. – Я все знаю.
Марта кивнула:
- На смертном одре он все же раскаялся. И просил прощения. Наверно, он видел что-то ужасное впереди. А я…
- Я знаю. Ты не смогла простить. В тебе было столько боли. Я чувствовала ее.
Марта светло улыбнулась Жене, и снова улыбка погасла.
- И тогда он проклял меня. «Никогда не знай покоя, - прошептал он. - Ни при жизни, ни после смерти». И умер.
- Ты все еще ненавидишь его?
- У меня было достаточно времени для ненависти. А теперь я хочу покоя.
- Ты веришь мне, что только прощение, настоящее, искреннее делает человека свободным и счастливым? А мы тащим по жизни груз наших обид. Вспоминаем их, лелеем, наполняемся жалостью к себе. А потом не можем понять, почему мы несчастливы. Почему не можем начать новую жизнь.
- Я простила его, - тихо проговорила Марта. – И я хочу домой.
Словно порыв ветра распахнул не плотно закрытое окно. Занавески надулись парусом. Женя торопливо обернулась и закрыла створки. Марты не было. Евгения улыбнулась:
- Libera nos a malo. Amen.

Ощущение полета было действительно необыкновенным. Какое-то время Женя просто кричала, хоть и чувствовала его  надежные руки. Оранжевый параплан был похож на огромную птицу, парящую в небе.
- Ты разлюбишь меня, пилот! – крикнула Женя.
- Почему? – услышала она сквозь ветер.
- Потому что я – трусиха!
- Всегда любил трусих! На их фоне легко казаться смелым!

Женя счастливо улыбнулась. Потоки ветра поднимали их все выше. Казалось, эту белую вату  можно потрогать. Вниз Женя не смотрела. И потому видела лишь облака. Как Марта, на картине Игоря. Он переписал ее сразу после этой истории. Не стало там камина, мрачных стен и пола. Только воздушные невесомые клубы и поразительно - голубое небо. А за спиной Марты Ван де Берг были распростерты в полете лебединые крылья.