Искрящийся хрусткий снежок

16+

   Она всегда считала, что звание преподавателя должно накладывать на личность особую ответственность: быть примером, всегда отличаться от окружающих в лучшую сторону и постоянно самосовершенствоваться, бесконечно вспоминая слова Чехова о том, что в человеке все должно быть прекрасно… В Манечке, казалось, все возможные стереотипы, касающиеся учителей, нашли свое отражение. При чем взвалила она себе плечи образ строгой классной дамы уже довольно рано, еще на первых курсах института впитав в себя спесь и менторский тон некоторых ненавидимых большинством студентов преподавателей. Она даже стала копировать их осанку, манеры и подсматривать у женщин много старше себя варианты причесок, костюмов и даже страшненьких оправ для очков. Из-за постепенно сформировавшегося своеобразного стиля, будто призванного убить всю женственность, свежесть и наивность, девушке с легкостью давали и на три, и на пять лет больше, чем ей было на самом деле. Иногда, если на лекции присутствовали учащиеся из других потов, они начинали вести себя при ней скованно, принимая ее за уполномоченное лицо, осуществляющее проверку. Да и не мудрено было ошибиться, едва только увидев, каким строгим внимательным взглядом она обводит аудиторию, как поправляет с важным видом огромную неудобную оправу очков, как достает из кожаной папки необходимые принадлежности.         
   Маней или Марусей она запретила себя называть еще в разгар учебы на первом курсе. Вернувшись в свой родной городок, она сперва пыталась как-то замаскировать уже начавшие проявляться черты характера. Тогда она еще одевалась по-старому, в стиле «колхозный шик», из-за чего многие одногруппницы, родившиеся в крупных городах, посмеивались над ней в голос. Наиболее добрые из них как-то пытались мягко донести до нее мысли о стиле и уместности, одновременно заставляя ее писать за них доклады для коллоквиумов и используя девушку для выполнения мелких поручений, вроде похода поздно вечером в ларек или переговоров о свидании со старшекурсниками. Ей даже досталось несколько поношенных «на самом деле стильных» вещей, которые она всем с гордостью и демонстрировала в своем северном городке, засыпанном бело-сероватым снегом большую часть года. Одним из «подарков» за очередную зачетную работу была немного потертая веселенькая шапка из светлого меха, который спускался также на плечи в виде шарфа. Вещь ей невероятно нравилась.
   Она очень неплохо, как казалось ее прежней компании, проводила с ними время. Первые дни все слушали ее, открыв рты. Но потом начало чувствоваться пока едва различимое напряжение. Понятное было бы дело, если бы новоиспеченная мегаполисная штучка вернулась бы в коровник к компашке немытых хлеборобов. Но приятели у нее подобрались самые приличные во всей округе — дети преподавателей, военных и библиотекарей, очень начитанных и приличных людей советской закалки, многие из которых по своему желанию отправились на периферию в свое время, чтобы трудиться по призванию.
   Ее знакомые часто обсуждали книги и серьезные хорошие фильмы, отлично разбирались в музыке, была среди них и парочка металлистов — в полудеревенских условиях существ практически не встречающихся. Они даже мечтали основать собственную рок-группу. В этой компании не играли в «бутылочку» или не пытались перепить друг друга, промискуитет тоже не был в почете. Но все же на фоне приехавшей подруги они стали ощущать острее, что они-то остались на месте, что лично у них ничего в лучшую сторону не изменилось. Да, кто-то решил еще годик поготовиться, кто-то наскоро окончил в ближайшем крупном городе курсы, и вернулся на малую родину зарабатывать деньги наравне со взрослыми, кто-то поступил в местный филиал колледжа, но они все по-прежнему оставались на старом уровне, как ни крути. А она даже говорить начала по-новому, то и дело поправляя кого-нибудь из приятелей, когда тот употреблял местные просторечные словечки. Два знакомых ей парня, моментально растаяв от такой «красоты неписанной интеллигентной» попытались было за ней ухаживать и даже чуть не подрались у всех на глазах. Но она, поиграв с ними всего пару дней, обоим дала понять, что они теперь не соответствуют ее уровню. Девушки из компании начали нервно перешептываться при ее появлении и считать дни до окончания ее каникул, они даже нарочно не сказали ей, что в местном ДК состоится киносеанс — а она только мечтала развеяться. Поняв, что немного перегибает палку, она все-таки присмирела, забыла о мегаполисных «наворотах» и временно стала прежней, даже пригласила всех к себе в гости, лично приготовив роллы из привезенных продуктов. Девочки покривились, но все же простили ее. Как оказалось, рано — изменения только начинались.
   Рискуя выдать свое желание поскорее распрощаться с конкуренткой, девушки приготовили ей «прощальный ужин». На нем-то Маруся и показала себя во всей красе. Она тогда впервые надела старый костюм своей матери, пришла в ее парадном строгом пальто, с волосами, собранными в пучок и нацепив на себя очки. Нет, она не дралась с менее удачливыми приятельницами, никого не оскорбляла, не напилась, не ревела, не истерила, не била чужую посуду, не флиртовала с чьими-то парнями, не критиковала скромный стол, накрытый на фоне огромного советского красно-узорчатого ковра, висевшего на стене со вздувшимися пожелтевшими обоями, и от еды не отказывалась.    
   Просто именно в свой последний день в городке она дала понять приятелям, что теперь она — другой человек. Они все до единого почувствовали, что сидят рядом с совершенно незнакомой дамой, причем, дамой довольно взрослой, суровой и серьезной. Всех собравшихся сразу же обдало такой ледяной волной, что никто даже не решился заговорить с виновницей торжества. Тогда же на единственное робкое к ней обращение девушка заявила, что запрещает отныне называть себя Манькой или Марусей и посоветовала местным именовать так своих домашних животных. Она велела звать себя Марией Ивановной и больше за весь вечер не проронила ни слова. На последок она заявила всей компании (проводить ее, кстати, собрались далеко не все, кое-кто начал отдаляться от ее сразу после приезда), что больше не желает ни с кем из них общаться и больше никогда не возвратится на малую родину.
   Под возмущенные возгласы о том, что она зазналась, Мария с гордо поднятой головой покинула гостеприимный дом бывшей приятельницы, под крышей которого в тот вечер еще долго звучали мрачные и насмешливые пророчества о том, что гордячка обязательно попадет на панель в большом городе или сопьется, после чего обязательно приедет обратно, потасканная и побитая, и вот тогда уже они от нее все дружно отвернутся.
   Маша уехала следующим же утром, не смотря на внезапно начавшийся сильный снегопад. И на самом деле не появлялась в городке. До сегодняшнего дня.
   В родных краях было холодно, дул пронизывающий ветер. Как только Мария вышла из обшарпанного здания местного вокзала, в воздухе начали пролетать первые снежинки. «Как будто здесь не бывает другой погоды!» — подумала раздраженно Мария Ивановна, но на лице ее не отразилось ни единой эмоции.
   Она медленно брела по пустынной дороге. Притормозившую попутку, выпущенную много десятилетий назад, Мария отпустила с миром. Идти оставалось недолго, а из вещей у  нее была с собой только одна не очень тяжелая сумка. Задерживаться здесь дольше двух дней она собиралась, как и быть узнанной кем-то из местных.          
   Переночевав в пустом доме, она прямо с утра, не позавтракав, начала заниматься невеселыми, но обязательными хлопотами, связанными с оформлением наследства. Если бы не формальности, она бы ни за что не вернулась обратно даже на сутки. Все вокруг не просто напоминало ей о прошлом — все кричало об этом. В их захолустье за столько лет ничего не изменилось. Все выглядело точно так же, как в тот день, когда она уезжала. Везде снег, старые покосившиеся дома, несколько коттеджей местной «элиты», тонущие за высоченными заборами. Так ценимые жителями мегаполисов и упоминаемые многими писателями незлобивые провинциальные люди, простые и добродушные, не слишком радовали глаз. Уже спозаранку некоторые из местных в буквальном смысле шатались вокруг административного здания в надежде подзаработать на редких здесь деловых гражданах — норовили донести вещи, протереть стекло за пять-десять рублей или просто пытались стрельнуть сигаретку.
   Для оформления документов в итоге пришлось даже съездить на пропахшем бензином такси в ближайший крупный город. Предстояло еще через некоторое время вступить в свои права и тут же переписать ветхую недвижимость на соседку, которая организовала похороны до приезда Маши.    
   Конечно, Мария Ивановна знала, что придется вернуться еще раз, но настроение у нее все равно еще сильнее испортилось. Умчаться прочь было возможно только завтра. Сидя на продавленной кровати, она, мысленно отсчитывая минуты до отправления на вокзал, затравленно таращилась по углам, как загнанный зверь.
   Пощелкав пультом с выщербленными кнопками и не найдя ничего интересного, она решила разобрать оставшиеся в помещении вещи, ведь вскоре предстояло передать дом чужим людям. Мага пошла в свою бывшую комнату, но та, разумеется, оказалась уже оборудована под кладовую для непонятных и бестолковых вещей. Чего здесь только не было: и старая швейная машинка, и сломанные гладильные доски, и горка кирпичей в углу, и клетка для птиц, и несколько бревнышек, и ржавые инструменты, и мешки со стеклянными банками, и куча отвратительных потемневших от времени игрушек, и ржавые тазы с ведрами, и мотки истлевшей веревки, и непригодные для носки вещи. Мария впервые за все пребывание здесь удовлетворенно вздохнула, но тут наткнулась взглядом на коробку с надписью «Машка». Узнав почерк матери, она ринулась к своей находке и перенесла пыльный короб в большую комнату, гордо именуемую на периферии «залой», поближе к яркому свету. Но внутри оказались только старые пожелтевшие тетради, рисунки и выпускной альбом. «Зачем было сохранять это барахло?»
   Она собиралась вернуть «ящик с воспоминаниями» на место, но тут у нее в голове возникла тревожная мысль. Она вывалила все тетради прямо на пол, и, конечно же, нашла среди них одну, обернутую в блестящую бумагу. Ее личный дневник лежал здесь так долго и мог попасться на глаза кому угодно. Она совершенно забыла о нем тогда. Такая мелочь, но настолько важная. Перерыв очень тщательно содержимое коробки, Мария вытрясла несколько фотографий своей старой компании и даже улыбнулась, рассматривая снимки. Однако, остановив взгляд на одном очень хорошо знакомом лице, она начала тяжело дышать, отбросила фото и разнервничалась.
   Кое-как взяв себя в руки, она разорвала и сожгла в печи свой дневник и фотоснимки. Затем, подумав, отправила за старую чугунную дверку и все остальное содержимое коробки. Посмотрев на себя со стороны, она невольно вздрогнула — точно так же она сидела у печки накануне проводов и сжигала свою старую одежду. И даже для миленькой меховой шапки не было сделано исключение.
   Видимо на обложках присутствовали элементы из пластика или в какой-то тетради оказалась позабыта тонкая шариковая ручка, потому что в комнате постепенно появился неприятный едкий запах. Проверив заслонку и распахнув настежь окошко, Маша ощутила легкую дурноту и была вынуждена выскочить на улицу. Вечерний морозный воздух моментально вернул ей нормальное самочувствие, однако, нервишки нехорошо расшалились. Закончив проветривание, она порылась на полках и в тумбочке в поисках настойки валерианы или пустырника, но обнаружила только флакон с засохшим «Корвалолом» на дне. Тогда, чтобы успокоиться, Мария решила немного прогуляться. Она накинула пальто, прикрыла голову широким шарфом, надела нашедшиеся у порога старые валенки и отправилась побродить по окрестностям. Было темно, и она надеялась, что просто не сможет разглядеть подробности вызывающего омерзение провинциального пейзажа.
   Все-таки она считала себя далеко не дурой и в чем-то даже успешной молодой женщиной. Сумела закончить магистратуру. Накопила на первый взнос для ипотеки. Теперь в большом городе у нее была почти что своя просторная светлая квартира. Она являлась примером для подражания десятков подростков — специально взялась работать со старшеклассниками, так эта задача традиционно считалась более сложной. Да и где — ей удалось с ее красным диплом и обширной социальной практикой в качестве добровольца устроиться в одно из лучших образовательных учреждений. В чем она себе только не отказывала за годы учебы. У нее совсем не было личной жизни. Каждую лишнюю копейку она вкладывала в жилье или в собственный имидж. И постоянно читала-читала-читала. Она была просто идеальной учительницей, с какой стороны не посмотри. Помочь коллегам — пожалуйста, в выходные — только в консерваторию на жалкие сэкономленные суммы или в музей, она всегда отказывалась от алкоголя даже в компании коллег, зато всегда с радостью бралась вести душеспасительные беседы со школьниками и их родителями, помогала девочкам-подросткам в сложных жизненных ситуациях. Постепенно она обросла знакомствами в органах социальной защиты и администрациях районов. Ее многие знали как «доброго ангела надежды», способного решить некоторые проблемы подрастающего поколения, сделав всего два звонка. Ученики ее обожали, слушали всегда и считали много старше ее реального возраста, и никто никогда даже не вспоминал о том, что ее тезка и коллега «Марь Иванна» — нерадивая и стервозная героиня популярных анекдотов про школу.
   Да, воистину, она являлась примером для многих. Некоторые ее ученицы всерьез мечтали поступать в педагогический и быть похожими на нее, кто-то даже покупал очки без диоптрий в массивной черной оправе. Она уже с нетерпением ждала, когда вернется к своим обязанностям.
   Погрузившись в мысли, Мария брела, сама не понимая, куда, не разбирая дороги. Полностью успокоившись, она пришла в себя и огляделась по сторонам. За прошедшее время городок оснастили десятком дополнительных фонарей убогого вида. Их тусклый свет выхватил из мрака участок леска, так и не облагороженный за много лет. Она очень хорошо знала этот лес. Слишком хорошо. Можно было сжечь фотографии и дневник, но каждая строчка, записанная рукой наивной девушки разноцветными шариковыми ручками, навеки отпечаталась в очерствевшем сердце строгой уважаемой дамы.
   Ноги сами понесли ее поближе к тому самому месту. Она могла сейчас отыскать нужный участок весьма приблизительно. Да и не хотела этого делать. Но она, как и тогда, потеряла над собой контроль. «Любимый!» - почему-то прошептала она, поднимаясь в небольшую горку. Начинался снегопад – явление, ставшее для нее уже обыденным.

    ***
   
   Она была влюблена в Алексея с восьмого класса. Парень выделялся даже из их компании относительно приличных подростков. Нет, он не был ни заводилой, ни явным лидером, но к его рассудительным спокойным речам всегда прислушивались сверстники. Он никогда не хвастался своими достижениями, просто всегда был готов прийти на помощь приятелям. Начав с ним общаться весьма поверхностно, Маня была поражена, насколько подросток являлся развитой и интересной личностью, при этом не проявляя ни капли превосходства. Он класса с пятого регулярно следил за новостями, уговорил родителей выписывать те или иные газеты и информационные журналы, посещал многие кружки в местном ДК, парня не останавливало то, что делал он этого почти что в полном одиночестве. Преподаватели шутили, что их держат на работе только ради Леши. Библиотека также была одним из его любимых мест проведения досуга. Постепенно он увлекся музыкой и начал разучивать на старенькой отцовской гитаре хиты зарубежных «тяжелых» групп. Потом были летние подработки в местом хозяйстве и гитара уже получше. Алексей, кроме того, начал разбираться в технике и электронике, все его друзья знали, что к нему можно обратиться практически с любым вопросом. Потом он собрал из старых запчастей мотоцикл. И вот тогда на него уже начали заглядываться местные девочки. Мане стало еще приятнее, что такой незаурядный молодой человек считает ее своей подругой. О большем она пока не задумывалась, правда, иногда вечерами она думала о том, что именно он мог бы стать ее пропуском в большое будущее. Первую «пощечину» она получила довольно быстро. Имея с приятелем очень доверительные отношения, Маруся, опасаясь, как бы ее не опередили шустрые девчонки-соперницы, которые вовсю шептались про Лешеньку по углам, начала вскользь выпытывать у Алексея информацию о его симпатиях. Тот, кажется, не заподозрив подвоха, сходу выдал десяток имен известных исполнительниц, привел факты их биографии, демонстрирующие их разностороннюю развитость и трудный путь к заслуженному успеху. У девушки даже голова закружилась от такого количества информации. Но она все равно нашла в себе силы придать голосу веселую беззаботность и как будто случайно проболталась о том, что ее собеседник, якобы, нравится кое-кому из местных девушек. На что получила ответ, после которого словно почувствовала, как на нее вылили ушат ледяной воды.
   Оказалось, что, во-первых, Алексей до окончания ВУЗа вообще не собирался рассматривать вопрос о серьезных отношениях, а, во-вторых, не видит для себя никого подходящего в родном городке, так как многие здесь предпочитали путь деградации. А он собирался отсюда когда-нибудь уехать. Напоследок он сказал, что, в принципе, некоторые девушки из их компании и сама Мария имеют какие-то шансы поработать над собой, заняться чем-то интересным и стать достойными личностями.
   После того разговора ее колотило неделю. Она никогда не задумывалась о своей жизни, просто делала то, что ей говорили, поступала так же, как все. Конечно, она видела, что Леша от нее отличается, но она думала, что это в порядке вещей. Вот она с ним постепенно выстроит отношения и станет гордится своим парнем, а она что — она будет его оттенять, детей ему родит, хозяйством станет заниматься. Но, как оказалось, для того, чтобы находиться рядом с таким человеком, нужно, как минимум, соответствовать ему.
   После этого начались ее метания. Она, словно искуснейший шпион, окольными путями выведывала у своего объекта обожания, какие ему нравятся книги, диски и игры, и старалась любыми путями разделить его увлечения. Даже пыталась научиться играть на гитаре, правда, немного не угадала с учителем — старшим братом своей одноклассницы, который после пары «уроков» недвусмысленно предложил ей позаниматься дополнительно, но уже не музыкой с формулировкой «Вроде бабы ты ничего». Так Маня отказалась от музицирования, да и рассудила, что покрытые нечувствительными корочками подушечки пальцев — не самое лучшее украшение девушки. Она стала находить любые предлоги, чтобы лишний раз поговорить с Лехой. Он был на год старше, и девушка вполне логично рассудила, что у него можно получать консультации по уже пройденным им темам. Также она пыталась быть довольно осторожной, вслух всем говорила, что Алексей ей как брат, а по поводу отношений повторяла всем его фразу про то, что образование первично, а настоящие отношения могут быть только у уже состоявшихся в жизни людей. Пару раз, когда она подходила к приятелю на переменах, их провожали громким смехом вездесущие девчонки-завистницы. Понятное дело, что любая из них хотела бы оказаться на месте Маруси, но та сделала для себя определенные выводы и в школе вообще делала вид, что не замечает друга. Зато дома начиналась совсем другая история. Она тайком доставала фотографии их компании, на которых был запечатлен и Леха, и изливала свои чувства в дневник. На самом деле у нее к окончанию школы накопилось несколько тетрадей. Она их все уничтожила в тот вечер… А до недавно сожженной почему-то не добралась, видимо, просто не заметила.
   Целых полтора года она изводила себя изучением различных премудростей, но особого успеха не достигла. Слушала музыку, которая ей не нравилась, начала исподволь, пока весьма отдаленно копировать имидж обожаемых Лехой звезд. На ранних порах она едва могла скопить денег на нужную книжку или карандаш для глаз, чтобы повторить макияж вокалистки, увиденной на потрепанном плакате в спальне у Лешки. Когда даже в их местности у некоторых стали появляться первые сотовые и компьютеры, она ужом пролезла в семью дяди с отцовской стороны, жившую в ближайшем мегаполисе, с которой их семейство не общалось много лет, и, наладив неплохие отношения с двоюродной сестрой, которая была старше на четыре года, училась в колледже и подрабатывала, начала приглашать к ней Алексея, чтобы наладить работа модема и прочих агрегатов, в которых Маруся до сих пор ничего не понимала. Но незатасканный повод для новых встреч найти было нужно. Леха с энтузиазмом взялся за изучение компьютерных новинок, так как его семья пока не могла себе позволить что-то более мощное и действенное из техники. Однако почти сразу же сердце Мани почувствовало беду. Она внутренне забила тревогу, так как чувствовала — она наскучила любимому, который даже не догадывался об ее чувствах. Он настолько стал частью ее мира, что она просто не могла себя представить без ежедневных СМС-сообщений, набираемых на убогом «Сименсе», казавшемся тогда верхом провинциального шика.
   Она начала реже давать о себе знать, даже в компании стала вести себя с ним холодно и как-то обиженно-надменно. Он особо не обратил внимания, а как-то одним далеко не прекрасным вечером притащил к своим приятелям Тоню. Это было тщедушное существо с белесыми бровями и ресницами, все усыпанное веснушками. Одевалась Антонина в растянутый свитер и бесформенные джинсы, косметикой не пользовалась, пахла сосновой смолой и диковинно говорила о себе в мужском роде. Но мужиком по манерам и поведению она далеко не являлась. Оказалось, что девушка приехала из мегаполиса к своим родственникам погостить. От нее Маруся узнала новые слова: «ролевик» и «неформал». Конечно, Маня слушала ее любимую «АРИЮ», и не могла не слушать, только ничего в этом не находила. И про Толкиена ее дорогого знала не понаслышке. «Хоббита» прочитала еще в детстве, много плакала, добравшись до финала и разочаровалась. Но должна была, разумеется, через силу пройти тайными тропами вместе с Фродо, так как трилогия «Властелин колец» была у Лешеньки одним из любимых произведений. Тайну запаха Антонина раскрыла сама – показала как-то всем девчонкам  янтарный кулон, полый внутри, который нагревался от тепла ее тела и распространял аромат того эфирного масла, которое в него можно налить. Тоня предпочитала ель, сосну и цитрусовые.
   Позже оказалось, что новенькой нравится, когда ее называют «Арвен», только обращаться к ней так мог лишь ее новый друг Алексей, который как-то быстро стал «Леголасом» и втянулся в выдуманный мир. Они часто шастали по лесам, натянув самодельные плащи и ловко орудовали палками, иногда выбивая друг-другу пальцы. Часто на общих встречах «Арвен» пела любимые песни Леши, а Маруся, особо не имевшая ни голоса, ни слуха, только с тоской вспоминала те неудавшиеся уроки музыки.
   Тоня предложила начать собираться вечером в лесу, разводить на специально выделенном месте костры и даже стала распределять роли между остальными участниками компании. Сделавшись внезапно гномом, при наличии еще двух «не обращенных» парней, Маня люто возненавидела соперницу, к которой до того испытывала лишь зависть и раздражение.
   Все были очарованы гостьей их городка, но, словно явившись из сказки и дав вкусить от ее волшебного мирка каждому, даже если кому-то это не нравилось, она в один прекрасный для Манечки день самоликвидировалась путем погружения пятой точки в недешевую по тем временам черную блестящую машину. «Я поехал, друзья!» Таков был весь сказ от русо-рыжей нимфы. Леха впал в такую депрессию, что его едва уговорили не уезжать за ней зайцем на первом же поезде. В ту же ночь он потащил еще недавно ненужную пресмыкавшуюся Марусю к костру. Той было холодно и страшно, она дико хотела в туалет, о чем просто стеснялась сказать парню, словно впавшему в транс, и не перестававшему цитировать строчки из великого и неужасного Джона Роуэла Рональда, в частности, «Песнь Арвен Ундомиэль». Но, не смотря на выволочку от матери и неблагоприятные окружающие условия, Маруся была счастлива – она совершенно неожиданно одержала первую незаслуженную победу, ведь соперница покинула поле боя сама. На почве переживаний, ко всеобщему изумлению, на следующий год Леха никуда не поступил. Впрочем, на его жизни это никак не отразилось с негативной стороны – у него нашли редкую и почти не проявляемую аномалию в развитии одного хрусталика, поставили в очередь на операцию и дали отсрочку. Он, не долго думая, устроился в уже знакомое хозяйство и всерьез увлекся крупной техникой, очень быстро научившись управляться даже с трактором. В парне начали происходить заметные изменения – он возмужал, но стал более циничным, резким и прямолинейным. Особенно его колкий язык вдруг начал проходиться, невзначай, по Марусе. То в ней было не так, и это не эдак. Пик конфликта почему-то пришелся на начало лета, когда девушка закончила школу с серебряной медалью. Постепенно их отношения переросли в подобие «холодной войны» — оба знали больные места друг друга и били по ним прилюдно. Маня и сама себя уже не узнавала. Она переругивалась уже с каким-то неровно обросшим гопником, который не гнушался разбавлять речь матерками, начал попивать и покуривать, чтобы не выделяться из сонма местных работников, а не с утонченным юношей.
   Она была уверена, что все можно наладить, и старалась не отвечать на его подколы, не реагировать на провокации, но в итоге все равно любая совместная встреча их компании заканчивалась ссорой этих двоих. Их и мирили, и сводили, устраивая свидания-сюрпризы в кафе или кинотеатре при ДК. Но длилось это все не очень долго. Она предприняла последнюю попытку вернуть его – для вида отправила документы в ВУЗы других городов, писала дистанционно экзаменационные задания и ездила в несколько филиалов в ближайших городах, чтобы просто не сойти с ума от такого развития событий в еще даже не начавшейся личной жизни. Первая любовь, как известно, никогда не забывается.
   И, как ни странно, ей повезло пройти в педагогический, да еще где — в одном из крупнейших в стране мегаполисов. К своему удивлению, она узнала, что Леша даже не пытался никуда поступать в новом году. Ему сделали операцию на глаз, которая прошла не слишком хорошо, и, получив «белый билет», он осел в родном хозяйстве, уже ругаясь матом через слово. Она не могла поверить, что все так изменилось за настолько короткий промежуток.
   Уже приходило время уезжать. Мать ревела в три ручья, но все же продала дом в соседнем более крупном городке, доставшийся от старой родственницы, и вручила деньги единственной дочери. Та сама не понимала, почему уезжает, куда уезжает. Она все хотела остановить, повернуть время вспять, забрать обратно слова, кинутые в гневе и из-за гордыни. Но, уговорив все-таки общую приятельницу еще разок собрать всех вместе, она увидела некогда любимого человека с новой пассией — племянницей директора хозяйства, которую тот не выпускал из объятий весь вечер. Марусе хотелось наговорить гадостей наглой девице, для этого не пришлось бы напрягать фантазию — многие отлично знали, что девушка не отличалась моральной устойчивостью и предпочитала мужчин старше  себя, имевших за душой хотя бы иномарку. Маня подумала сначала, будто бывший друг решил ее разыграть таким неприятным образом, но, насмотревшись прямо за столом на поцелуйчики со смачными причмокиваниями, она приняла решение уезжать прочь из этого города.
   Первые полгода она болталась, как карандаш в стакане, не понимая, какая такая судьба ждет ее на преподавательском поприще. Ее дико бесили и расфуфыренные местные, словно сошедшие с обложек модных журналов, и тормознутая соседка по комнате в общаге, и развязные однокурсники, и злобные фурии, читавшие ряд дисциплин. Она ненавидела всех тихой ненавистью, чем у многих вызывала только жалость или желание как-то уколоть. Пришлось в ответ на едкие замечания и вопросы с подвохом придумать историю о своем любимом парне и даже показать несколько снимков, где она без всякого левого смысла обнималась с другим мальчиком из их компании. Она всем рассказывала, как по нему скучает, поэтому и ведет себя не всегда адекватно, и на каникулы ее провожали, будто невесту – надавали поношенных «подарков», впрочем, она и им была рада. Многие девочки ждали рассказов о счастливом воссоединении парочки.
   В родном городке она почувствовала себя точно такой же потерянной. Компания была рада ее возвращению, но жизнь за это время у всех сложилась по разному, в крупный город никому, кроме нее, переехать не удалось. Безвкусно и аляписто одетые в несочетаемые китайские шмотки девочки с немытыми пережженными перекисью волосами делали вид, что ее достижения ничего не стоят, рассказывали о своих романах со сторожами и комбайнерами и говорили, чтобы она поскорее возвращалась в родные края, чтобы выйти замуж и родить ребеночка в собственном доме. Именно после разговоров со своими приятелями она поняла, что стала немного от них отличаться, а потом даже начала скучать по шумным потокам транспорта и миллионам огней, текущим по вечерним улицам.
   Разумеется, она пыталась поговорить с Лешей, узнать про его жизнь. На встречу приятелей с ней он не явился. Потом она с ужасом узнала, что бывший друг просто был слишком пьян, чтобы вообще покидать стены отчего дома. Причина же запоя была вполне предсказуема – Лера, которая все еще оставалась его девушкой, не собиралась довольствоваться заработками простого рабочего и начала погуливать налево, пытаясь неприкрыто носить на себе подаренные другими мужчинами вещи и украшения. Когда же этот номер не прошел, и дорогая золотая цепь полетела в окно, девушка заявила, что отношениям конец. Поэтому Леха не просыхал уже месяц, не смотря на увещевания и даже угрозы родителей, которые, в итоге смирившись, даже дома старались пореже появляться, начав жить на два города.
    Поняв, что пребывание в городке не принесет ей никаких приятных впечатлений, она уже очень сильно хотела обратно в уютное общежитие с двухместными просторными комнатами, ортопедическими матрасами и душевыми кабинами.
   Однако Леха неожиданно преподнес ей сюрприз — сам поскребся в окошечко, и, назначив встречу за два дня до ее отъезда, быстро удалился прочь пошатывающейся походкой.
   Они увиделись на том самом месте, где Мария сейчас стояла. Под ее ногами белел и переливался в тусклом свете искрящийся хрусткий снежок.
   Тогда фонарей еще не было, и лица бывших друзей освещали только миниатюрные экраны кнопочных телефонов.
   — Привет! — выдохнула она, постаравшись придать своему голосу чуть больше безразличия, чем требовалось.
   — Здравствуй и ты, — зачем-то вновь придал своей речи прежней витиеватости Алексей.
   В воздухе повис легкий запах перегара, замаскированный ароматом мятной жвачки.
   — Зачем хотел увидеться, да еще и так — в темноте?
   — Всего-то восемь вечера, я только работу закончил.
   — Ты еще работаешь в таком состоянии? Кстати, тебе не холодно без шапки?
   — Я трезв. Уже. И со мной все в порядке.
   — Я рада. Что хотел-то?
   — Я понял, что был неправ.
   — Да что ты?
   — Я хотел извиниться за те стычки, которые между нами были.
   — Я тебя прощаю. Что-то еще?
   — Может ты не знаешь, но я тоже хорошо к тебе относился.
   — Не знаю. И не верю. Ты хорошо относишься к твоей Лере. Или как ее там?
   — Я и о ней тоже хотел поговорить. Мы все совершаем ошибки.
   — Отлично. Наша дружба тоже была ошибкой?
   — Нет, ты была очень дорога мне, но в какой-то момент я остался в твоей тени, да еще и ни с чем. Все из-за чертовой Тоньки. Я ведь потом ездил к ней тайком в город, а она даже по телефону не захотела говорить, посмеялась надо мной, увальнем периферийным.
   — Очень все это печально, но я пошла.
   — Подожди, пожалуйста! — он взял ее за руку и притянул к себе.
   Собственно говоря, этого она и хотела, но даже не представляла, что ее желание сбудется и бывший предмет ее мечтаний начнет ее возвращать и удерживать.
   — Я думал о тебе.
   Запах перегара неожиданно перестал ее смущать.
   — Я о тебе тоже…
   Ее голос дрогнул.
   — Правда?
   — Конечно. Каждую минуту. Я так ценила нашу дружбу. Я так скучала…
   Она всхлипнула, но все еще старалась хоть как-то держать себя в руках.
   — Я тоже скучал. Мне очень не хватало такого друга, как ты.
   — Только друга?
   Она попыталась заглянуть в его глаза, а затем снова сделала вид, что уходит, и снова была удержана бывшим приятелем.
   — Как думаешь, мы могли бы все вернуть? Нам же было так хорошо, так спокойно, — прошептала она.
   — Но ничего еще не потеряно.
   — Я хочу знать, как ты ко мне относишься? И зачем ты спутался с этой Леркой? Чтобы позлить меня?
   Он прижал палец к ее губам, от чего она оторопела. Он никогда прежде так не прикасался к ней — только изредка брал за руку или хлопал по плечу. Мог еще за уши подергать на День рождения.
   Она инстинктивно подалась вперед и прижалась к нему. Он не отталкивал ее, но молчал и ничего не делал, словно собираясь с мыслями.
   — Послушай, ты меня, наверное, не поняла… У меня к тебе важное дело… Я хочу сделать предложение, вот, и…
   — Сразу вот так серьезно? — выдохнула она.
   — Да, но поверь, я очень долго думал, — он взял ее за плечи, от чего она окончательно растаяла. — Ты не понимаешь? Послушай…
   — Я отлично понимаю, что такое — выйти замуж, — она усмехнулась, решив про себя, что еще обязательно поломается, может быть, даже несколько лет.
   — Это трудный для меня шаг.
   — Может, тогда и не надо? — деланно надулась она, чувствуя, что замерзает.
   — Надо, я уже все решил. Это единственный выход, чтобы остановить тот бред, который уже полгода происходит.
   — Вел бы себя по-человечески раньше, я бы никуда и не уехала.
   — Да при чем здесь ты? – он легонько оттолкнул ее. — Ты что, снова ничего не поняла? Я жениться хочу. На Валерии.
   — На ком?
   У нее во рту пересохло и стало очень тяжело на сердце. Она чувствовала себя, словно получила оплеуху. В который раз. Леша становился предсказуем, но раздирающее грудь чувство обиды и негодования рвалось наружу. Оно требовало выхода.
   — На Валерии, глупая, ты что, думала, я тебя замуж зову? Но это же смешно! — он захихикал.
   — Почему? — прохрипела осипшая на ледяном ветру Мария.
   Сердце ее колотилось часто-часто, ноздри судорожно раздувались — ей не хватало воздуха.
   — Ну, посмотри на себя. И на меня, — его тон неожиданно стал сухо-высокомерно-издевательским. — Как я могу всерьез воспринимать девочку, которая обрывала мне телефон много лет, изводила сообщениями, пыталась копировать мои манеры и выражения, притворялась, что ей нравятся те же песни и книги, что и мне? Заглядывала в глаза, ненавидела девушек, которые мне нравились. В какой-то момент ты просто надоела мне до чертиков. И я решил от тебя отвязаться. Но все совершают ошибки. Я же сказал сразу, но ты не дослушала. Я имел в виду Валерию, конечно. Я смог простить ее. Прощу и тебя. Разрешу со мной иногда общаться. Если хочешь, будешь даже нашей свидетельницей. 
   — Ты, значит, просто хотел отделаться от меня, поэтому начал придираться ко всему? Но почему ты вообще меня сейчас позвал? — пролепетала она побелевшими губами.
   — Я просто денег хотел у тебя занять, увидел, что ты поднялась. Вон, красивая одежда у тебя, украшения. Думал, может, ты там нашла себе богатого. Надеюсь, что еще и не одного. Ну так как, поможешь мне? Не хочу денег просить у отца Леры. Неудобно.
   — Неудобно тебе? — взвыла она, чувствуя, как ее трясет, а разум затуманивается неконтролируемой злобой. — А мне вот это все говорить удобно? С твоей проституткой у меня на глазах целоваться удобно? Зачем ты меня позвал? Я уже забывать начала все! Крест на тебе поставила! Ты умер для меня! Умер!
   Не понимая, что делает, она с яростью толкнула его в грудь. Леха, не ожидавший внезапного нападения, пошатнулся и, нелепо взмахнув руками, рухнул на спину, ударившись затылком о торчавший из хрусткого снежка острый обледеневший камень. Едва дыша от ужаса, она наклонилась над своим бывшим приятелем. Темные струйки крови начали разбегаться прочь от камня-убийцы. Стараясь ничего не трогать, она постаралась разглядеть сквозь слезы, не покажется ли пар из приоткрытого рта Алексея. Но парень не дышал.   
   Закусив губу до крови, чтобы не заорать, она, объятая ужасом, бросилась прочь. В лицо ей дул пронизывающий ветер. Начинался снегопад.
   Стараясь не пугать мать, она проплакала в подушку всю ночь, поднявшись с ужасно опухшими покрасневшими глазами. Она все ждала, что Леху начнут разыскивать, но, похоже, он не удосужился сказать Лере о своем плане. На вторую ночь, перед самыми проводинами, Марусю начали терзать мысли о том, что ее мог кто-то случайно увидеть. Уж больно заметными были ее объемная шапка и светлая куртка. Здесь в таком мало кто ходил. А если кто-нибудь случайно разглядел ее лицо? Они ведь с Лехой все время держали в руках включенные сотовые, чтобы не стоять в темноте. Матери дома не было, поэтому объятая приступом паранойи девушка смогла беспрепятственно отправить в топку русской белобокой печки все свои привезенные из города вещи. Чтобы как-то объяснить их отсутствие, она сделала вид, что уже собрала сумки, напихав внутрь сена и поленьев, а сама отыскала непрезентабельный поношенный костюм матери. Надев его и стоя перед советским добротным трюмо, она моментально вспомнила выражение «синий чулок». Волосы она, на всякий случай, собрала в «учительский пучок». В одном из ящиков нашлись чьи-то старые очки с плюсовыми диоптриями, уменьшавшими все вокруг. В новом образе она была просто неузнаваема. Потертая черная оправа и огромные стекла сильно изменили ее лицо, как и не свойственная ей прическа. На встречу она все-таки решилась идти, чтобы не вызывать лишних подозрений. Чтобы добраться до приятельницы, накинула немного порванное пальто матери, которая, увидев странные изменения дочери, решила, что, девочка просто ищет себя и решила таким образом поиграть со стилем. Она была не против и избавиться от ненужного тряпья.
   Сидя в гостях, Маня тряслась каждую секунду. Она ждала, что сейчас в дом ворвется зареванная Лера, начнет устраивать расспросы. Но никто за весь вечер даже не упомянул имени Алексея. Все пялились на нее и показывали свое неодобрение. А когда кто-то из парней назвал ее «Марусей», как, бывало, делал Леша, она подпрыгнула, будто ужаленная, и не сдержалась, высказалась по этому поводу, списав свое желание именоваться по-другому на неожиданно проснувшуюся в ней серьезность. Она больше не желала возвращаться в городок, поэтому к концу вечера затеяла ссору, заявив все присутствующим, что они ее не достойны, и она больше не хочет с ними общаться.
   Через неделю ей позвонила расстроенная мама и сообщила о том, что ее приятель Леша упал пьяный недалеко от леса и ударился головой. Маня, для вида, поахала и поохала.
   Она так больше и не появлялась на малой родине. На летние каникулы, когда не удавалось договориться с комендантом общежития, она устраивалась в качестве волонтера в какой-нибудь интернат, чтобы иметь крышу над головой. А из созданного образа больше не выходила.

   ***

   Мария потрясла головой, будто очнувшись. Еще раз взглянув на то проклятое место, она поежилась и поспешила удалиться прочь. Снег запорошил ее шарф, лег на плечи и украсил собой строгое унылое пальто, которое полагалось затем просушить на печке.
  Добравшись до дома, она, первым делом, зажгла свечу, и, скинув верхнюю одежду, начала готовиться ко сну. Она достала свой «Айфон» и начала просматривать фотографии перед сном, словно стараясь раньше времени вернуться обратно в созданный ею самой мир. Вот ее любимый класс, а вот этих ребят она выпустила в прошлом году. Вот букеты, которые ей подарили, вот коробки цветов, вот ее родной коллектив, а вот – она сама на фоне учебного заведения. Вот ее грамоты.
   Она являлась примером для подражания. Она должна была выглядеть, как идеальный преподаватель. Всегда строго и безупречно. На нее ровнялись подростки. И она на самом деле желала их научить чему-то важному и полезному…