Пташка Часть 1

Часть 1. Жан-Жак
Глава 1. Этот город.
1
Прокатывается волна дрожи, замирает сердце, дыхание приостанавливается, как легкие волны, кажущиеся мне цунами, накатывают на берега моего пульсирующего рая, под стон сирен, приходит финиш, кульминация этого вечера. В этот момент ко мне приходит интересное наваждение. Широкий коридор с высоким сводчатым потолком, стены красного цвета с множеством дверей. Двери открываются, из каждой начинают валить карлики в белых костюмах, целая армия маленьких хитрожопых ублюдков, они бегут, толкаются, каждый хочет быть первым. Они все валят к большим двухстворчатым дверям в конце коридора. Двери распахиваются, толпа высыпает на улицу. В небе сверкает фейерверк и большая вывеска «Добро пожаловать в Мир» тянется за маленьким самолетиком, пролетающим по черному небу.
- Мне освобождаться на следующей неделе? – Спрашиваю я, отирая влажной салфеткой капли спермы с ее лица. Некоторых удивляет, почему женщины идут к альфонсам, и тем более, почему они приплачивают им за подобные вещи. Я убежден, что девушки просто тащатся от унижений такого вида, но не могут заставить чересчур любящих своих мужей заставить сбрызнуть парой капель их милый розоватые губки. Царство бытовухи в каждом доме этого города дает мне работу. Я благодарен мужьям, которые любят свои жен, и жен, которые кладут поверх стопочки банкнот на тумбочке еще одну тысячу за то, что я делаю с ними то, чего не может позволить себе их мужья.
- Жан-Жак, мне очень жаль, но я не смогу. У меня развод и я должна выспаться в следующий понедельник. – Разводится. Значит, она больше не позвонит, а ведь она была хорошим источником моего дохода. Она одна из тех безумных богатых девочек, которые получили свои деньги от родителей, и теперь не имеют представления, что с ними делать, удовлетворяя свои просто зашкаливающие сексуальные потребности. Такие девушки в свои тридцать выглядят на восемнадцать, со своей тонкой талией и вздернутыми сосками, блеском в глазах и гладкими бедрами. В постели они смелы и любят эксперименты. Мой любимый тип клиенток. Я бы даже влюбился в нее, если бы она мне не платила.
- Ну что ж, если разведешься, и захочешь позвонить, я буду всегда на связи. - Я одеваюсь, незаметно для Жаклин забираю свои деньги с тумбочки и, пока она моется в душе, выхожу из номера.
Я еду в лифте, под эту легкую приятную музыку, смотрю перед собой на щель между створками лифтовой двери. Вот двери раскрываются и я выхожу в большой холл, наполненный теплым светом, у стены слева  виднеется стойка бара, за которой худой и уставший араб лет девятнадцати натирает лениво белой тряпочкой и без того почти невидимой прозрачности стаканы. Я никогда не был против эмиграции, все эти арабы отлично работают, вот только их женщины сильно портят картину нашего прекрасного города своими жуткими лицами, на которых слишком много волос, и еще эти брови, будто козырек невидимой кепи, заставляют меня нервно морщиться, и меня слегка передергивает.
- Здравствуйте, мсье. Вам что-нибудь налить?
- Кофе, пожалуйста.
Он берет чашку, суетится около кофе-машины, что-то сыплет, обдает паром куда-то в сторону, и это напоминает мне мой только что завершенный рабочий день. Можно сказать, наши с ним профессии очень схожи. Я тоже нажимаю кнопочки, втягиваю запахи, растираю, обдаю паром. Он спрашивает:
- Со сливками?
- Да.
Он рисует мне узор на пенке и отстраняется. Я пью маленькими глотками, рассматриваю молчаливого араба, все еще натирающего чистые стаканы. Смотрю в зеркало за бутылками, и там мое отражение сияет своей легкой истомой. Вдруг отражение растягивает губы в легкой усмешке и подмигивает мне. Я и не думал, что я так сильно устал.
- Мсье, может вам вызвать такси? – Араб давно запомнил меня. Я прихожу сюда раз в неделю уже на протяжении трех месяцев, чтобы пройти мимо него, отсутствовать пять-шесть часов, а потом посидеть у стойки, выпить вина или кофе, заказать такси и вновь исчезнуть в утренней синеве. Обслуживающий персонал гостиниц отлично умеет разбираться в людях, и я догадываюсь, что он может рассказать обо мне почти все, ведь от этого прямо зависит количество его чаевых.
- Нет. Сегодня я хочу прогуляться.
- Как вам будет угодно, мсье. – И натирает дальше свои алмазные стаканы.
- Спасибо. – Я проглатываю последние капли. Оставляю арабу десятку и соскакиваю со стула, слышу от него «Вам спасибо, мсье» и прощаюсь. Пересекаю холл, мимо тяжелых деревянных столов и мягких массивных кресел, под высоким потолком с люстрой из какого-то желтого металла излучающей мягкий желтоватый свет, прямо к стеклянным входным дверям, которые открываются, и я вижу мягкое глянцево-синее летнее утро в моем любимом городе. На востоке виднеется восходящая синева над покатыми крышами домов, как извещение о новом дне, несущем новые радости. Я иду по улице, ориентируясь на фаллический символ этого города. Не удивительно, что из всех возможных мест, где я мог бы поселиться, я выбрал квартиру, окна которой открывают вид именно на это строение.
Отщелкивая своими подкованными туфлями шаги по асфальту, я смотрю на город, на все эти красивые фасады и утренние заспанные лица прохожих, которые идут на работу, или, как я, с работы. Видна компания туристов, шагающих своей энергичной походкой по тротуару, их головы вздернуты вверх, они рассматривают балконы и лепнину, и все эти вычурные фасадные штучки, прилепленные к стенам, чтобы было красиво. Делают фотографии, которые будут показывать друзьям. Никто никогда не фотографирует утренний асфальт этого города, с кучами фантиков и оберток от конфет, пачками из-под сигарет и презервативов, оставленных ночными туристами, бутылками из-под ночного алкоголя. Никто не обращает внимания на бомжей или эмигрантов, выливающих помои прямо на проезжую часть. Все пытаются не замечать пробки и суету вокруг модных магазинов. Как можно романтизировать этот город, когда у любого туриста здесь есть карта, в которой туроператор любезно выделил красным маркером неблагоприятные районы, где турист может лишиться кошелька и жизни?
Этот город идеализирован, как родина любви и крайней степени похоти, здесь посвящают стихи оргазмам, а поцелуй возможен только с продолжением. Этот город подарил мне жизнь, он открыл передо мной свои двери, раздвинул ноги и даровал мне свое влажное тепло. Мне кажется, нигде, кроме как здесь, невозможна такая завышенная цена на шлюх, и такое дикое количество борделей на город, ведь здесь все продается за счет любви. И любовь сейчас в тренде. И я так благодарен этому городу и его умению зарабатывать деньги, продавая чувства. Хотя, кто сейчас не продает эмоции, остается без денег. Эмоции дороже любой вещи. Любой предмет без эмоции, которая в него вложена только лишь предмет, оргазм в том числе. Именно в этом городе возможны дорогие магазины одежды, модные бутики, где рубашка классического покроя стоит восемь тысяч. Все потому что эта рубашка несет дух этого города. Нувориш, купивший ее, будет ценить эту тряпку только за то, что он потратил на нее свои деньги именно здесь. И через год эта рубашка выйдет из моды и ему придется покупать новую. Я благодарю этот город за его вековую мудрость.
- Пожалуйста, мсье. – Говорит проходящий мимо дворник со следами бессонницы под небесно-синими глазами мудрой старости. Надо выспаться, а то я уже начинаю думать вслух.
Город сменяет свой пейзаж, становится мягче, уходят серо-синие тона, смягчаются, становятся легче и светлее. Город приобретает свои популярные цвета. И я подхожу к своему подъезду.
Консьерж в моем доме, молодой гей за двадцать, с кожей, отполированной скрабами и увлажняющими кремами, улыбается мне своей уподобленной Голливудской улыбкой. Он говорит:
- Мсье Пуль. Вам почта.
- Вилан, прошу тебя, не называй меня по фамилии, пожалуйста.
- Простите, Жан-Жак. – Нужно держать засранца в петле, а то я рискую проснуться с ним в одной кровати, и даже не заработать на этом.
И он молча пялится на меня своими небесно-голубыми глазами. Наверное, хочет мне что-то сказать.
- Ну, давай почту то. – Я протягиваю руку.
Из-под стола он достает белый плотный пакет и маленький конвертик синего цвета.
Я забираю пакет с черным маленьким логотипом в середине, заглядываю внутрь. Так я и думал. Это новый мобильник. Точь-в-точь как предыдущий, даже на вид такой же. Чуть тоньше и чуть легче. Как жаль, что меня заставляют ходить с этим дерьмом, и в то же время как приятно, что мне за это платят. Я прихожу в клуб, кладу его на стол, пью дармовое шампанское и клею дешевых девок, а мне платят за то, что я озаряю своей красотой эту безделушку. Спасибо, современность.
В конверте из толстой типографской бумаги синего цвета с тонкой филигранной подписью «Blue» лежит маленькая бумажка – это мой недельный чек. Я получаю пару тысяч за сам факт своего существования.
Я поднимаюсь к себе на второй этаж по лестнице, обитой красным чистым ковром. Я придерживаюсь за старые отполированные тысячей рук и полгода назад лакированные перила, попадаю в широкий коридор, где за толстой массивной дверью белого цвета прячется мой дворец.
Это пять комнат с большими окнами, спортзал, гостевая, кожаные диваны и кресла в мягких вельветовых чехлах, ведь лучше выстирать замаранный чехол, чем прилипать разгоряченными телами к коже диванов (эта мудрость ко мне пришла, когда я заметил красные пятна на ягодицах одной моей клиентки).
Я раздеваюсь, бросаю вещи на пол и валюсь на кровать в спальной, почти моментально засыпаю.
2
- Жан-Жак.
- Что?
Я в тени, ничего не вижу, но мне как-то спокойно, хотя кажется, будто эта тень движется со скоростью света.
- Жан-Жак? – Этот голос очень похож на голос Ами.
- Что?
Ами отодвигает тень рукой, как шторку, и теперь видно, что все это – тень, сама Ами и все вокруг – движется с бешеной скоростью куда-то вправо, из-за чего все размывается и кажется, будто я стою перед сплошным полотном размазанных линий.
- Жан-Жак!
- Что, Ами?
- Позвони мне.
И я открываю глаза. Приснится же такое. А вот Ами я обязательно позвоню.
Я смотрю на часы на прикроватной тумбочке. Три часа пополудни. У меня есть еще час, чтобы привести себя в порядок.
Я шлепаю босыми пятками по черному паркету своей квартиры. Здесь все в черно-белых тонах, под потолком висят старинные люстры, а вот лампочки в них флуоресцентные, так что перед природой я чист, как лобок школьницы младших классов. Я провожу все эти неинтересные приготовления, бреюсь, мажусь кремами, принимаю душ. Я сбриваю каждый волосок со своего тела. Потом я иду на кухню и завариваю себе чашку горячего кофе. Беру с пачки на столе виноградную сигарету и выхожу на балкон. Я втыкаю плейер в стереосистему, беру маленький пульт и выбираю для себя мелодию, саундтрек этого утра, наполненный легкой почти улыбающейся меланхолией, песню Норы Джонс. И вот так, попивая кофе, подпевая песне, прикуривая сигарету, я, находясь в своем маленьком уютном мирке, наблюдаю, как улица полнится гудящим звуком машинных клаксонов, цоканьем каблучков и гулом голосов прохожих. Все эти звуки идеально вписываются в музыкальное сопровождение, Нора точно подпитывалась голосом улиц в Нью-Йорке, когда писала свои песни. Мой мирок наполняется запахом свежих круасанов из соседнего кафе Шамад, который с легкостью перебивает дымный смрад машинного выхлопа, и я понимаю, что хочу есть. Я завершаю свой обряд, наблюдая, как мой любимый город пестрит небоскребами, уходящими в синеву безоблачного неба, как под жарким летним солнцем блестят покатые крыши домов позапрошлого века. Я утыкаю окурок в пепельницу, проглатываю последние капли кофе и вхожу в квартиру, возвращаюсь во вращающуюся жизнь.
Я надеваю брюки и чистую футболку, открываю шкаф, чтобы найти там пиджак, но вдруг зависаю. Я вижу кожаную куртку и черный шлем. И мне так отчаянно хочется прокатиться на байке, что я тут же, в коридоре скидываю брюки, пинаю их не глядя в сторону комнаты и переодеваюсь.
Я спускаюсь в гараж через задний ход, чтобы не встречаться с геем-консьержем. Включаю новый сборник Crossroads на плейере и подхожу к своему парковочному месту. Тут стоит мой маленький черный Пежо и запыленный невероятно сексуальный Харлей – по сути, единственная по-настоящему моя вещь.
Я сажусь на его мягкое кресло и вспоминаю, как я его покупал.
Мне выдалась неделька отпуска, когда я лечился от одной неприятной болячки, подцепленной от одной невероятной клиентки. Я был до смерти напуган, передвигался только на такси и вот я ехал по улице Маршеля, вдоль всех этих автомобильных салонов, думал о своем горящем дьявольским огнем члене и о том, что я мог бы подцепить что-нибудь и похуже. Результаты анализов на ВИЧ еще не пришли, да и рано было загадывать, и я думал, что моя жизнь, возможно, подходит к своему завершению. Страх возможной мучительной смерти страшнее осознания оной. Ты как бы переживаешь эту смерть душой, телом ничего не ощущая. А душа подчас гораздо чувствительней тела. Это был момент переосмысления моих желаний. Я был потерян и дезориентирован. Я засомневался, возможно, впервые в жизни, в том, чем я занимаюсь. Я спрашивал себя: «А все ли я получаю, чего хочу?». И я не находил ответа. И вдруг я вижу через витрину этот блестящий черный Харлей. Я стучу по стеклу, отделяющему меня от водителя такси, прошу его притормозить. И я влетаю в мото-салон и покупаю этого коня. И домой уже еду на нем, и ветер в волосах и все как в песне. В тот день я заплатил свой первый и единственный штраф за превышение скорости и за езду без шлема. Я катался на нем всю неделю, пока не вылечил свой член. С тех времен мотоцикл стоит в гараже. Я раз в неделю полировал его и смазывал некоторые детали. Я прочитал десятки книг и знал все о мотоциклах в теории, но боялся хоть что-то менять в своем байке. Потом я получил результаты анализов и узнал, что не болен. Перестал даже протирать байк. Он так и стоял рядом с моей машинкой, как мужское начало фоном практичности и современного унисексуального подхода к вещам, пылился и уходил в историю.
Сегодня, спустя полгода, я сажусь за руль своего Короля. Я проворачиваю ключ зажигания, и байк урчит, как котенок, которому чешут животик.
- Особенный день, мсье Пуль? – Спрашивает охранник на выезде, поднимая шлагбаум.
- О да. Сегодня просто замечательный день. – Отвечаю я, улыбаясь, и моя улыбка передается ему. Я надеваю шлем и с ревом вперемешку с блюз-роком в наушниках уношусь вдоль улицы. Боже, совсем не обязательно умирать, чтобы прочувствовать упоение такими вещами. Это похоже на крутой и дерзкий жест в сторону всех, кто говорит об опасности мотоциклов, о лихачестве мотоциклистов и тем, кто снимает фильмы о байкерах-бандитах. Моя работа, конечно, не совсем законна, но я все равно чувствую в себе бунтарскую нотку, когда проношусь мимо ресторана Гранде, мимо гостиницы Хилтон, протекаю между машин в пробке на Решелье. И вот я проезжаю мимо огромной арки, прокатываюсь по кругу и торможу напротив кафе Сейбл Руж, слезаю, ставлю мотоцикл на сигнализацию и, сняв шлем, вхожу в ресторан.
Здесь уютно, мягкий свет расплывается по поверхностям кожаных диванов вдоль окон. Я прохожу вдоль столов, вижу молодую пару, угрюмо жующую какую-то вялую траву, вижу барную стойку справа, со стенками за ней заставленными дорогими бутылками с выпивкой, за стойкой парень с щетиной и короткой стрижкой протирает блестящие поверхности полок.
Возле дальней стены я вижу мадам Борбо, свою любезную работодательницу, которая без особого удовольствия ковыряет вилкой салат Цезарь. Я сажусь за стол, ставлю на столешницу шлем, говорю:
- Привет, Жизель. Как твои дырки?
- Спасибо, Ж-Ж. У меня и так аппетита не было жевать эту пакость, а теперь еще и ты про мои дырки заговорил.
- Ты же понимаешь, что я не про твои дырки, а про дырки твоих работников?
Она бросает вилку. Смотрит на меня с легкой улыбкой. Жизель Борбо, дама за сорок, но держащая себя в форме годов тридцати с хвостиком за счет того, что испортила себе аппетит еще лет десять назад и спит только с красивыми парнями, вроде меня. Да, я переспал с ней, и обещал себе, что не буду больше этого делать. Она мне повысила зарплату, и наши отношения сразу перешли в стадию доверительных, ведь мы обещали никому об этом не говорить,  а такие вещи объединяют, ибо раскрытие таких секретов вредит бизнесу, а оставлять в тайне секс с босом полезно хотя бы для меня. Дает рычаги давления и позволяет мне просить больше, не прикладывая особых усилий. Ведь именно Жизель платит за мою квартиру и именно она позволяет мне отказывать некоторым клиенткам, беря на себя решение конфликтных ситуаций. В общем, можно сказать, я неплохо пристроился.
- Жан-Жак. Дырки моих работников в моих руках. И пока они в моих руках, они будут влажными и пахнуть будут хорошо. – И мы оба смеемся. Я не то, чтобы смеялся над шуткой, скорее из чистого уважения. Тем более каждый мой смешок над ее шутками дает мне шанс на пару лишних евро в начале следующей недели. Доверия и уважения не бывает мало, когда дело касается недельных чеков. – Ты должен будешь с сегодняшнего вечера обучать новичков.
- Н-да уж, Жизель. А что… - Я вижу, как возле нашего стола к уголке моего зрения материализовался официант, и я, наконец-то, могу заказать себе завтрак. – Мне, пожалуйста, самый толстый бифштекс с кровью… и красного вина. Бокал, не больше. – Официант исчезает и я продолжаю: - Так вот о чем это я… У тебя что, бездельников не нашлось?
- Во-первых, ты самый умелый. Все-таки ты самая дорогая шлюха Франции. А то и всего мира.
- Боже, когда ты мне говоришь такие приятности, я весь растекаюсь и готов согласиться на все, что ты мне предложишь. Но я все равно требую стимула покрупнее.
- В следующем недельном чеке пририсую лишний нолик.
- Главное, чтобы не после запятой.
- Не волнуйся, тебе понравится его расположение. С чего это ты мясо пожираешь? Ты же на диете. И вообще, что с тобой? Чего на мотоцикле приехал? Член, что ли, снова зачесался?
- Не, просто покататься решил. А мясо… надо же человеку, в конце концов, почувствовать себя хищником.
- Хищник, твою мать. – И она снова смеется, а я снова вторю ей.
Мы еще около минут двадцати что-то обсуждаем, в это время мой желудок подает гневные сигналы, урчит в точности как мой байк. И вот снова к нашему столику телепортируется официант, ставит на стол тяжелый поднос, снимает серебристый купол, и я втягиваю запах свежепрожаренного мяса, окруженного листами салата. Официант ставит соусницу. Я отрезаю кусок, макаю с соус, жую, и хочу сказать официанту свое большое спасибо, но тот успевает исчезнуть.
Пока я жую мадам Борбо вещает:
- Ж-Ж, в общем, ты согласен провести обучение новых кадров?
- Угу. – Не могу говорить я с полным ртом.
Подходит самелье. Я вытираю салфеткой губы. Появляется бокал, пара капель, как анализ крови, прокатывается по поверхности бокала, я отпиваю, проникаюсь ароматом, вновь замечаю, какие же все-таки все вина одинаково безвкусные, киваю, и мой бокал наполняется незаслуженно воспетым напитком. Не люблю вино, наверное, потому что оно дороже меня.
Я расправляюсь со своим завтраком как крокодил с ногой антилопы, как белый медведь, поймавший полярника. Я отираю салфеткой кровь с нижней губы. Смотрю на часы, достаю мобильный.
Мадам Борбо говорит:
- Тебе что, новый мобильный не пришел что ли?
- Пришел, но я его еще не распаковал.
- Тебе же платят за то, что ты таскаешься везде с новой игрушкой.
- Да знаю я, вот только всю музыку перекидывать придется на него, а мне уж очень лень всем этим заниматься.
- Понимаю, но надо, Жан-Жак. – Она иногда ведет себя как моя мамочка.
- Прости, я тут поболтаю.
- Да без проблем, мне самой нужно пару звонков сделать.
Я выхожу на улицу, прикуриваю сигаретку и набираю номер Ами.
Гудки тянут время, растягивают секунды ожидания.
- Алло. – Голос слегка заспанный, но такой приятный. Ами работает по ночам, и это единственное, что нас роднит.
- Здравствуй, Ами, это Жан-Жак.
- Привет, Жан-Жак. – Игривая высокая нотка на букве «а» слегка колет меня. Ах, этот ее голосок, будто скрипочка.
- На следующих выходных, может, рванем на берега?
- Да, я согласна.
- Вот и чудесно. Я еще позвоню.
- До встречи. – Я просто обожаю Ами, но мы не можем быть вместе. Отчасти потому что я проститутка, и ее пугает моя профессия, а отчасти, потому что я сам не могу проводить с ней больше двух дней к ряду. Она слишком любит меня, позволяет мне говорить все, что я захочу. У меня с ней слишком много свободы. Я обладаю ей, а в глубине души хочу подчиняться. Однако я не могу ее бросить, наверное, потому, что все еще ее люблю.
Я бросаю окурок в урну и захожу обратно в ресторан. Там моя сутенерша решает какие-то организационные вопросы. Я сажусь за стол, доедаю свой бифштекс, допиваю свое вино, и демонстративно поглядываю на часы. Жизель кладет трубку и говорит мне:
- У тебя какие-то дела?
- Да, Жизель. Кастинг сегодня. Реклама дорогая.
- Ну тогда поезжай, я заплачу по счету.
- Ты невероятно мила, Жизель. – Три поцелуя рядом со щеками, без прикосновения губ, и я, поправляя куртку, выхожу на улицу.
3
Я паркую мотоцикл на огромной стоянке перед зданием журнала «Saint». Претенциозное строеньице, этакий тычок большим указательным пальцем в бога, царапает небо.
Я вхожу в фойе, где традиционный фонтан – большая буква «S» омывается снизу потоком воды, бьющим из небольшого бассейна, чтобы казалось, будто она стоит на легком водном постаменте.  Интересное решение, жаль, не новое. За фонтаном стоит ресепшн – тоже в виде буквы «S», за которым сидит улыбчивый бугай охранник, на вид скорее модельной внешности, и не похоже, что у него в кобуре спрятан пистолет. Я подхожу к нему, снимаю шлем и говорю:
- Жан-Жак Пуль, я на кастинг.
- Секунду, пожалуйста. – У него правильный голос, будто вымуштрованный в музыкальной школе. Хотя, возможно так оно и есть. Я больше похож на охранника чем он. Пока он смотрит список на своем столе, я изучаю своих конкурентов. Вот и Фредерик Морал, третий в списке, у парня просто великолепные скулы, с которыми можно вколачивать по восемь тысяч в неделю, просто напрягая мышцы лица. За ним идет Мишель Ле-Параль, отвратительный характер и отличные ноги. Список идет не по алфавиту, а по степени востребованности. Я аж на пятом месте, что грустно. Из двухсот человек, что приятно.
- Вот тут, в начале списка. – Я показываю пальцем на свою фамилию, охранник кивает, и достает из-под стола мой пропуск – черная пластмассовая карточка на белой веревочке с гравировкой «Saint» так что, кажется, карточка пустая если смотреть на нее под прямым углом, но стоит повернуть слегка в профиль и виднеются буквы названия журнала и мои имя и фамилия под ним. Черные карточки получают только первые десять моделей, фавориты. Это дает право на целый час лишнего времени фотосессии, получившиеся фотографии кладутся наверх стопки, так, что рекламщики будут видеть их первыми и, скорее всего, используют. В общем одни плюсы.
- Туда, мсье. – Охранник указывает мне, куда идти, но я и без него знаю.
У этого здания элегантная архитектура, этакий современный дворец, без вычурности, зато с множеством отражающих поверхностей, стеклянными стенами кабинетов, за которыми может происходить что угодно – от кропотливой работы за компьютером до непринужденной кокаиновой оргии. Кабинеты здесь стоят в каком-то почти хаотичном стиле и если ты здесь в первый раз, найти вход достаточно сложно. Однажды, заходя в один из кабинетов в рекламном отделе, я врезался второпях в стеклянную стену, на которой была прикреплена ручка от двери. До сих пор задаюсь вопросом, зачем они ее туда приделали.
Здесь туда-сюда снуют идеальные во всем барышни, в коротких юбках и печатью самоуверенности на красивых лбах. Все одеты по последней моде, некоторые вообще вне моды, но все уникально идеальны настолько, что кажутся одинаковыми.
- Привет, Марк. – Говорит пробегающая мимо модель. Три канонических поцелуя в замену приветствия. – Ты сегодня такой брутальный. – Она поглаживает меня по предплечью и слегка сжимает бицепс. Я не прочь провести с ней пару ночей, есть лишь одна проблема. Обычно такие девочки ведут себя в постели как ива на ветру. Красива и стройна, но все равно дерево. Хотя, попадаются и исключения, но обычно таких замечаешь сразу.
- Спасибо, Мари. – Я поглаживаю ее по талии, и смотрю в глаза. Важно смотреть слегка томно и не отрываясь, слегка улыбаясь. Я это понял только тогда, когда уже полгода пользовался таким взглядом. Вы можете увидеть его на рекламном постере часов на одном из небоскребов в пятнадцатом округе – это одна из моих лучших фотографий. После того, как этот постер закрыл собой стену, у меня в два раза выросло количество клиентов, пришлось повышать цену, чтобы не слечь с истощением в больницу.
- Марк, а ты будешь сегодня на Сейнт-пати? – И она так элегантно мне улыбается, не без страсти в искрящихся сексуальностью глазах.
- Не знаю, Мари, может подъеду ночью. Часам к двум.
- О, я была бы очень рада тебя там встретить. – Она ставит акцент на слове «очень», и я чувствую, как слегка возбуждаюсь. Нужно бежать, а то я затащу Мари в какой-нибудь из туалетов, а я терпеть не могу секс в здешних туалетах, слишком громкое эхо.
- Ладно, Мари, мне на кастинг пора.
- Ты все еще ходишь на кастинги? Я слышала, ты в тренде.
- Какой-то модный фотограф, хочет не того, кто в тренде, а того, кто лучший.
- Опять выделываются.
- Ага. Ладно, я побежал.
- Надеюсь встретить тебя на пати. – Снова обряд в три поцелуя, как же мне это надоело. – И оденься так же. Ты просто суперсекси.
- Спасибо. – И я встаю на первую ступень эскалатора, который возносит меня. Оборачиваюсь и наблюдаю, как Мари дефилирует к выходу. Она точно чувствует, что я на нее смотрю сейчас, и потому ее походка очень сексуальна и грациозна, ее бедра виляют как нефтяной насос, качают черные соки моего сердца, даже хочется придумать рифму, что-нибудь на тему перца.
Я выхожу в большое фойе второго этажа, здесь в разные стороны расходятся эскалаторы, в середине круглый ресепшн, за которым бегают девочки с гарнитурами на ушах. Над ресепшном большая надпись «Рекламный Отдел» - вырезанный на серебристой металлической пластине. Все глянцево блестит как на страницах журнала, наверху тысячи старых ламп накаливания, висящие на тонких ниточках белых проводов, изливают яркий белый свет. Ну, даже немного похоже на что-то святое, хотя ни в чем и ни в ком здесь нет ничего святого.
- Простите, мсье. – Слышу я голос сзади. Я оборачиваюсь.
Молодой парень, лет двадцати, смуглая кожа, явно подправленная недавним солярием, блестит под светом святых лампочек. У него в руках я замечаю черную карточку, как у меня, и мне это не нравится, ведь он выглядит лучше, чем я, а я очень не люблю честную конкуренцию.
- Слушаю. – Отвечаю я ему.
- Мне тут надо на кастинг, а я даже не знаю, куда мне идти. Вы не подскажете, куда мне? – Спасибо большое, ты сам мне подсказал, как от тебя избавиться.
- А вон на тот эскалатор и до конца коридора, а там налево. Дальше сам найдешь. – И он благодарит меня и убегает, куда я ему показал.
Я иду в противоположную сторону, встаю на эскалатор. Злорадная улыбка настойчиво растягивает мои губы.
4
- Здравствуйте, меня зовут Жан-Жак.
- Я знаю вас. Видел на постере с восточной стороны небоскреба... как там он назывался… - он щелкает пальцами, вспоминая.
- Я понял, не утруждайтесь. – Эти креативщики вечно забывают все, что не касается их банковского счета.
- Ладно, идите, переодевайтесь. Фотограф в студии.
Я захожу в раздевалку, здесь уже сидит парочка парней с черными карточками.
- Ребят, вас там просят на ресепшне. – Говорю я.
- О, да? Ладно, идем. – Они подрываются и уходят.
На вешалке я нахожу черный костюм в полиэтиленовой упаковке, с моим именем, написанном на ней. Я переодеваюсь и прохожу в студию.
Здесь креативщик Жан, мой давний знакомый сидит с сигаретой в зубах на большом белом диване, ждет, пока фотограф с дредами и огромными тоннелями в ушах сделает снимки абсолютно голой девицы, которая поглаживает себя по ягодицам, стоя спиной к нам в целой куче больших красных шаров. Модель поворачивается лицом к свету, садится на один из шаров, расставляет ноги, и нам открывается вид ее розовой вагины. Фотограф кричит:
- Вентилятор в лицо. – Откуда-то появляется голубоватый мальчик-ассистент, тащит на себе гигантский офисный вентилятор весом, наверное, килограмм тридцать, ставит, включает. Фотограф говорит модели: - Так, теперь засунь в себя пальчик.
- Вы что, порно снимаете? – Спрашиваю я Жана, присаживаясь рядом с ним на диван.
- О, привет, Жан-Жак. – Он жмет мне руку. – Прости, что тебе пришлось пройти через всю эту херню с карточками, начальство настояло. Да и эти фотографы. Сейчас такое ощущение, будто профессия фотографа важнейшая в мире, все графики под них строим, а получают они столько же, сколько я… - Он говорит очень быстро, обильно размахивает руками. Жан указывает на девушку. – Смотри, что он делает. Сейчас она себя до оргазма доведет, а потом мы в фотошопе сделаем так, что она типа руку в ведро с икрой засунула. Блин, этот мир катится в одну большую… - Он снова указывает на девушку. – Ну ты понял.
Вдруг модель начинает стонать, ее колени дрожат, челюсть напрягается, я вижу, как капли катятся по ее напряженным бедрам.
- Боже, давай! – Кричит фотограф. – Ты просто супер, еще чуть-чуть. Давай!
- Да уж, секс продает. – Говорит Жан. – Удивительно да? Снимаешь порно, используешь для продажи икры, а стоило бы для твоего борделя использовать. Еще интересно, что бордели запрещены, зато разврат разрешен.
- Эпоха Ренессанса. – Повторяю я слова Жана, которые он сказал мне перед тем, как уйти работать в рекламное агентство. Он правда в это верит, и я, если честно, тоже. И все из-за шлюх, подковерных интриг и царства человеческой силы. Сейчас один человек может изменить мир. По крайней мере, он может убедить мир в том, что он его изменил. Для маркетолога это просто золотая жила. Создают легенды из людей. Кажется, что ты всесилен, когда покупаешь такую же дорогую безделушку, как у того парня с экрана. Жан познал мир, и я склонен ему верить. Ведь я копаюсь в головах людей не меньше чем он, хоть и образование у меня другое. Эпоха Ренессанса.
- Да, эпоха. Курнем? – Он указывает в сторону туалета рядом с входной дверью.
- Не опоздаем?
- Не опоздаем. Пошли. – И мы встаем.
- Во-во, валите. – Говорит нам вслед фотограф. – А то только мешаете.
Огонек облизывает кончик косячка, я затягиваюсь, передаю Жану.
- Блин, как же меня достала эта работа.
- А что случилось?
- Работаю сразу над двумя проектами. Один, как ты видел, икра эта дешевая. Еще и слоган ужасный. «Наслаждайся». Две недели придумывал. – Жан заговорщически улыбается. – Завтра мы еще и ролик по тем же мотивам снимаем. Модель будет есть икру с рук. Икринки будут прокатываться у нее по языку. Жан-Жак, если этот ролик пропустят на ТВ, я уволюсь к черту. – Он затягивает и передает мне косячок.
- Ты уже восьмой раз мне это говоришь. – Я делаю небольшую затяжку, скорее чтобы показать Жану, что курю, чем в попытке поймать кайф. – А что за второй проект?
- О, Ж-Ж, это просто невероятный концепт. В общем мы продаем Астон Мартин в стиле Джеймса Бонда, вот только там не будет Бонда и не будет Астона.
- Ты что несешь?
- Серьезно. Вот как, по-твоему, что есть Бонд?
- Ну, не знаю даже. Девки красивые.
- Вот. А еще?
- Мартини с водкой, покер, цинизм, что там еще?
- Так вот, мы сделаем несколько коллажей, девки, стаканы, сигары, и все остальное в деталях, а если отойти назад, виднеется машинка. Вот так. Круто будет.
- Да уж. Идея то не нова.
- Да похер абсолютно. Я бы даже библейские сюжеты использовал, если бы смог их вписать. У меня у самого идей уже как полгода нет.
- Все из-за той рекламы банка?
- Даже не спрашивай. – Он принимает у меня из рук косячок, затягивается, покашливает. – Эти мудаки срезали мне проект, а потом агентство подешевле его использовало для этого банка. Каннское золото получили. Помнишь? Про исполнение мечты слепого мальчика художника. Типа у семьи денег не было нанять ему учителя.
- Да, да. Я помню. – Каждый раз я слышу от него эту историю. Мне даже кажется, что предсмертная записка Жана будет содержать эти же слова.
- Вся проблема в том, что на идеи не распространяется патент, пока они не превратились в материал. А сценарий, плевать какой у тебя адвокат, можно слегка изменить и все, отмазаться, что ничего не крал, а это твоя идея, просто похожа слегка, вообще без проблем. В общем, не хочу я больше, чтобы мои идеи вот та крали, лучше вообще ничего придумывать не буду.
- Делай как я. Продавай тело. И думать не надо будет.
- Не пытайся меня уверить в том, что ты глупый, Ж-Ж. Если бы ты действительно был тупым, ты бы не красовался на постерах и в журналах, а работал бы себе в борделе. Но нет, ты заставил девочек теребить свои ширинки, а потом уже дал им возможность купить твое тело. Ты им сначала мечту продал, а потом уже исполнил эту мечту. Ты покруче Стива Джобса. Любой маркетолог мечтает провернуть такой проект. Ты – твой же собственный успешный бизнес. Блин, американская мечта какая-то. Вколачиваешь деньги, снимаясь в рекламах, потом вколачиваешь поверх, когда работаешь шлюхой, еще и секс. В бомонде крутишься, тебя обожают за то, что ты шлюха, за философию внутренней свободы. И из-за всего этого твоя цена растет. Блин, ты просто кладезь мудрости.
- Ну-ну. Успокойся, мне просто нравится сниматься в рекламах. Работа простая, а платят хорошо. А шлюха я из-за денег. Да и тоже не сказать, что перетруждаюсь. – Конечно, я нагло вру ему. Я бы работал шлюхой хоть бесплатно, а вот моделью я бы вообще не работал, вот только это полезно для моей профессии.
Жан бросает окурок в унитаз, смывает воду.
- Ж-Ж, ты – нечто.
И мы выходим из туалета с ощущением, будто мир расслаивается. Каждая секунда прожитого времени отсекается и остается на мгновение в том месте, где была. Будто кто-то накладывает друг на друга фотографии. Странное ощущение. И слегка смешное.
Фотограф курит, сидя на диване и разглядывая красный шар. Жан садится рядом и говорит:
- В общем, знакомьтесь. Это Люк. А это Жан-Жак. - Мы жмем друг другу руки. – Нужно, чтобы Жан-Жак выглядел как Джеймс Бонд.
- Я знаю концепт, Жан. Снимаем.
5
Я встаю слегка в профиль, напрягаю челюсть, очерчиваю контуры лица, рука в кармане, прищур глаз, и взгляд, будто я знаю чуть больше, чем ты. Вспышка справа, вспышка слева, свет прямо. Вот так и создаются легенды. Ты смотришь на мое фото и хочешь быть похожим на меня. А я катаюсь на Астоне, курю виноградные сигареты, у меня дорогой мобильник. Все наживаются на моей внешности, в том числе и я сам.
Жаль, что моя внешность не вечна. И жаль, что у меня так много работы, что я не могу позволить себе учиться чему-нибудь другому. Тому, что могло бы мне приносить деньги, не обращая внимания на морщины и синие полоски вздувшихся вен.
- Встань спиной ко мне, выпрями спину, правую руку в карман, левой укажи в сторону. – Я делаю, как говорит Люк. – Не так, покажи указательным пальцем.
Отвратительная работа. Я зеваю и натыкаюсь на злобный взгляд фотографа. Травка уже выветривается из моей головы, и меня слегка клонит в сон. Не удивительно, что почти все модели сидят на тех или иных наркотиках, они же не управляют своей жизнью. Все их дела закручены вокруг интересов других – фотографов, рекламщиков и еще целой толпы ублюдков. Визажист неправильно рисует ей брови и вот она уже на всю страну освистана, ее ставка урезана в два раза, а девочка даже не понимает, что сделала не так. Скорее всего, я дорого заплачу за свой зевок, ведь этот парень с фотоаппаратом считает себя гением, а то, что я только что сделал, это то же самое, как если бы Мона Лиза ушла с картины в середине работы, напоследок уныло зевнув. В любом случае это все нагоняет на меня тоску, мне не нравится, когда мной управляют, не нравится застывать в одной позе, ожидая пятнадцати-двадцати вспышек подряд, а потом снова менять позу, стоять. Выйдет около тысячи фотографий, из которых потом выберут одну, порядочно обработают в редакторе и вот я снова на стене какого-нибудь здания.
Я мечтаю оказаться сейчас у себя дома, привести к себе клиентку, а может и двух. Поработать. По-настоящему. В постели я сам – художник. Я управляю этим маленьким мирком. И мои модели всегда остаются довольны, а клиенты удовлетворены.
- Ну все. Я нащелкал. – Фотограф убегает куда-то, на ходу вытаскивает флешку из камеры.
- Ну как? Задолбался? – Спрашивает Жан, лежа на диване. Последние пол часа, я готов был поклясться, его дыхание было ровным, он даже что-то говорил во сне.
- Ты даже не представляешь. – Я иду к раздевалке. – Сколько времени?
- Десять.
- Ого, нужно валить.
Я захожу в раздевалку, Жан за мной. Я быстро переодеваюсь.
- А ты разве на вечеринку не поедешь?
- Не знаю, сначала работа, потом веселье. – Бросаю пиджак и брюки прямо на пол.
- Ох, Жан-Жак, ты просто мудак.
- Успокойся, Жан, если успею, приеду.
- Ладно. Я впишу тебя в свой «плюс один».
- Не надо, Мари, одна модель, меня уже вписала.
- Ого, Ж-Ж, делаешь успехи.
- Да какие успехи, модель как модель.
- Ага, Мари, которая в прошлом году была в фаворите у Батричелли была?
- Кого-кого?
- Да уж, Ж-Ж, тебе нужно начать интересоваться хоть чем-нибудь кроме своих девок.
Я накидываю куртку, беру в руки шлем.
- Все, Жан. Я побежал.
Я выхожу из студии. За дверью парень с черной карточкой в руках и идеальной кожей смотрит на меня, а его глаза сверкают от гнева.
- Ты меня обманул. – Говорит он злобно.
- Да, и что? Привыкай, мир суров. – И я иду к выходу, чувствую на своем затылке его взгляд. Не то, чтобы я сильно злорадствую, но все равно улыбаюсь. На всякий случай.
6
Я переезжаю мост через Сену, солнце уже закатывается за горизонт. Никогда не находил в закатах какой-то особой красоты, а вот уже после заката город начинает сверкать. Загораются огни, моя любимая башня начинает сверкать. Если учесть, что на небе почти не видно звезд, можно даже представить, что они все попадали на этот город. И теперь они все принадлежат этому городу, он их сдает в аренду. И пока я еду, объезжаю пробку, солнце совсем скрывается за горизонтом, зажигаются сверхновые по всему городу.
Я останавливаюсь перед гостиницей «Blue». Вылезаю из седла мотоцикла. Живот урчит, просит пищи.
Над входом большая синяя надпись размашистыми росчерками, прозрачные двери, за которыми мягкий уютный желтоватый свет, видно, как на диванах сидят мужчины в смокингах и женщины в вечерних платьях.
- Добрый вечер, мсье Пуль. – Говорит парень на входе. Он открывает мне дверь.
- Здравствуй, Пауль, как твои дела?
- Все прекрасно, мсье Пуль. Приятного вечера.
- Спасибо, Пауль. – Я прохожу внутрь.
Вот он, мой родной дом. Здесь мне все так знакомо и так приятно видеть эти старые люстры на потолке, эту отполированную черную стойку бара, официантов, улыбающихся посетителям. Мадам Борбо даже не скрывает, что эта гостиница предоставляет услуги ниже пояса, слишком много чиновников сюда заходит. Однажды я даже видел здесь бывшего президента. У мадам Борбо дома в сейфе лежит толстая папка с фотографиями всех этих милых служителей народа в разных степенях наслаждения, и потому ее бизнес процветает. У нее можно многому поучиться.
Я подхожу к бару. За стойкой стоит аккуратно подстриженный Парис, носитель весьма интересного имени и проницательных черных глаз.
- Парис, здравствуй.
- Привет, Жан-Жак. Мадам Борбо просила передать, что все новички ждут тебя в конференц-зале.
- Спасибо. Прошу тебя, пришли туда официантку, пусть принесет мне креветок в кляре и вина. Красного и вкусного.
- Сделаю, Жан-Жак.
- Спасибо, Парис.
Я прохожу в одну из дверей справа от бара, за которой скрывается дорогой ресторан, где вы можете поесть совершенно обычную пищу в два раза дороже чем в любом ресторане города. Воистину, секс продает. Тут заняты почти все столы, слышатся голоса, легкий женский смех, скрежет вилок о фарфор. Все здесь в своих лучших смокингах, и, как только я вошел, на меня уставилось около двадцати глаз, с немым вопросом «Как его сюда вообще пустили?». Я немного не вписываюсь в эту высокопарную тусовку в своей куртке и джинсах, но сегодня мне это даже нравится. Я, не обращая внимания на них, прохожу к двери в конце зала, открываю ее и захожу внутрь.
Конференц-зал в гостинице «Blue» такой же, как и везде. Высокий потолок, длинный стол. Молодые парни и девочки сидят здесь, сложив руки на столешницу, пара пепельниц, в которые уже понатыкано несколько окурков, говорят о том, что меня ждут не меньше часа.
- Здравствуйте. – Говорю я. – Я обычно не имею свойства опаздывать, но так вышло, прошу прощения.
Я вежлив с новичками. Это очень важно, ведь новички подчас могут научить тебя большему, чем опытные работники, которые уже превратили свой благородный труд в конвейерную работу.
Я снимаю куртку, вешаю ее на спинку одного из стульев. Я говорю:
- Поднимите, пожалуйста, руки, те, кто работает в этом бизнесе больше года. – Никто не поднимает. – Ладно, понятно. По сути, вы все здесь новички. Так вот, первый урок. Так сказать, основное правило, которое вы все должны усвоить. Для женщин – вы должны заставить мужчину кончить еще до того, как сняли с себя блузку. Для мужчин – вы должны влюбить в себя девушку, и возможно, вам даже раздеваться не придется, хотя стоит.
У меня вибрирует телефон в кармане. Мадам Борбо звонит мне.
- Простите, нужно ответить. – Все послушно кивают. – Да, алло.
- Привет, Ж-Ж. Ты уже на месте?
- Да, Жизель, я на месте.
- Ты уже познакомился со всеми?
- А надо было?
- Разумеется, Ж-Ж. Это просто обязательно.
- Я думал, потом, так сказать, в процессе, познакомимся.
- Знакомься сейчас, потом я тебе все объясню.
- Ладно, хорошо. – С ней лучше не спорить, когда дело касается работы. В этом плане она понимает однозначно больше меня.
- Все, давай, я приеду через час. Нужно будет поговорить.
- Что-то случилось?
- Нет. Все даже очень хорошо. У меня к тебе супер предложение.
- Ого, звучит круто. Ладно, обсудим.
- Все, пока.
- Пока.
Я кладу телефон в карман.
- Так вот. Я не представился. – Говорю я, обращаясь к новичкам. – Меня зовут Жан-Жак Пуль. Я работаю здесь уже… - Я задумался. – Лет семь примерно. Мадам Борбо, владелица этого заведения, наняла меня, когда здесь работало еще пять человек кроме меня. Все они уже не занимаются сексом за деньги. Четверо из них сейчас владеют своим бизнесом, а один стал замечательным креативным директором. Я не могу называть вам их имена, сами понимаете, дело такое, щекотливое.
Открываются двери, входит официантка с серебристым подносом, на котором бокал красного вина и большая тарелка с креветками. Она ставит поднос на стол, спрашивает:
- Что-нибудь еще, мсье Пуль?
- Катрин, не называй меня по фамилии, прошу тебя. – Я улыбаюсь ей и поглаживаю еле заметно по мизинцу указательным пальцем, с удовольствием наблюдаю, как она расплывается в улыбке. – Мне больше ничего, спроси у ребят, может они чего хотят. И все, что они закажут, запиши на меня.
- Хорошо, Жан-Жак. – Она игриво улыбается и, достав блокнот, начинает обходить новичков. Восемь человек, шесть сногсшибательных уверенных в себе девушек и двое спокойных парней. Замечательные новички. Я, когда приходил работать, трясся как эпилептик. Сразу вспоминается мой первый день:
- Здравствуйте, я тут к мадам Борбо.
- Я мадам Борбо, что вам, молодой человек?
- Я тут к вам на работу… - Ладони потели, сердце стучало, как умелый баскетболист.
- А, барменом. Тебе к Парису. Он вон там.
- Нет, мне как бы… ну…
- А, шлюхой. – Она не выбирала слова.
- Ну, да, что-то вроде.
- Тебе нельзя стесняться своей работы. Через пару лет это будет одна из самых престижных профессий. Ты даже не представляешь, какая у шлюх будет власть.
Память стерла почти все, кроме этих слов. Я не помню, как выглядел тогда холл гостиницы, не помню, как выглядела Жизель, но я помню ее слова. Она была уникально права.
- Ладно, с едой определились. Давайте продолжать. – Говорю я новичкам. Я достаю сигарету, прикуриваю, прошу толкнуть мне пепельницу. – Нельзя думать, что вы – всего лишь тело. В первую очередь вы – человек. Именно поэтому люди заказывают проститутку, а не покупают себе резиновую игрушку. Вы должны говорить с клиентом, должны угадывать его желания. И все это можно познать только на собственной шкуре, ни одна книжка вам не расскажет, как правильно себя вести в постели и вне ее. Хотя, многие попытаются, но все такие книжки – дерьмо. Лучше всего почитайте каких-нибудь бабников знаменитых. Лопе де Вега расскажет больше чем любой из психологов. Также ни в коем случае не думайте, что вы только человек. Ваше звериное начало очень важно. Женщины должны быть пантерами, а мужчины львами. Вы не просто трахаете ее тело или ее мозг. Вы должны сделать и то и другое. – Я закидываю креветку себе в рот, жую ее, запиваю вином. Затягиваюсь.
Дальше я рассказываю всякие скучные неинтересности, говорю, как правильно принимать плату за работу, как принимать клиентов, как отпускать. В общем, всякие необходимости. Мы хорошо поели, и я спросил:
- Есть вопросы?
- Да, есть один, мсье Пуль. – Говорит один из парней, смуглый двадцатилетний, похожий на испанца, красавчик.
- Прошу, называй меня просто Жан-Жак.
- Хорошо. Как вы справляетесь с порицанием вашей профессии?
- Очень просто. Я отвечаю, что все люди в этом мире в какой-то степени шлюхи. Все покупают секс за деньги. Только деньги у всех разные. Я это делаю без посредников. И это самый честный обмен. Тем более не переплачиваешь. – И все смеются.
- Простите, Жан-Жак. – Спрашивает одна блондинка, что сидит ближе всего ко мне. У нее голубые глаза, в которых кроется разум, а не только желание денег и это одновременно сулит ей много бед и нолей на банковском счете. – Вы же работаете моделью, так ведь?
- Да, я работаю моделью.
- А работа в борделе не мешает вам?
- Совсем нет. Во-первых, я в первую очередь шлюха. А работа моделью мне помогает. Я сильно вырос в цене с тех пор, как начал сниматься. А журналам абсолютно плевать, чем ты на жизнь зарабатываешь. Еще вопросы?
Все молчат.
- Ладно. Всем спасибо. Посидите здесь еще немного, выпейте. Попозже зайдет Жизель и расскажет вам дальнейшие подробности. До свидания. – Они хором со мной прощаются и я выхожу из конференц-зала.
В баре я встречаю Жизель, которая разговаривает с Парисом. Кстати, Парис здесь не просто бармен – он у нас как бы управитель. Весь холл, ресторан и первый этаж в его ведении, из-за стойки бара он следит за посетителями, управляет официантками и проститутками. Многостаночный персонаж.
- Жизель, что ты мне хотела сказать?
- Пойдем, присядем. – Она ведет меня к одному из диванов. Машет Парису рукой на ходу, и я вижу краем глаза, как за нами увязывается официантка.
Я сажусь в одно из кресел. Мне всегда нравилась Жизель своей деловой хваткой. Она приехала сюда совсем без денег, и построила настоящую империю путан. Она прочувствовала жизнь на улице и превратила ее в популярный товар. Это как если бы вы нашли на улице рваную майку и продали ее за миллион евро.
- Жан-Жак, ты уже давно работаешь здесь… - Говорит она и вдруг замолкает. – Принеси шампанского. Кристалла. – Говорит она официантке. Та исчезает.
- Ты что, хочешь меня уволить?
- Нет, я хочу узнать, не устал ли ты? Все таки ты уже семь лет работаешь шлюхой.
- Да, Жизель, я работаю уже семь лет. И мне это нравится. Если бы я устал, ты бы первая об этом узнала.
- В любом случае, я хочу предложить тебе возглавить новый бордель в Марселе.
- Нет. – Я резко чаю головой, откидываюсь на спинку кресла.
- Почему нет?
- Жизель, я шлюха. Я всю жизнь был проституткой. Еще до того, как пришел к тебе работать. Я ничего больше не умею. И не хочу уметь. По крайней мере, сейчас.
- Слушай, Жан-Жак, тебе уже двадцать пять. Еще лет пять и ты уже не будешь таким. – Она обводит меня указательным пальцем, как маркером объявление в газете. – Тебе нужно подумать о будущем.
- Хорошо, я подумаю. Но не в ближайшие пять лет. Хорошо? А пока я хочу работать проституткой. Если нужно, я готов даже обучать твоих новых шлюх, но не более.
- Ладно, прости, если обидела.
- Ничего, Жизель.
- У тебя на сегодня нет заказов. Что делать будешь?
- Пойду на Сейнт-пати.
- О, передавай привет Жану, и скажи, что я всегда готова его принять обратно, когда его окончательно доканают эти его корпоративные ублюдки.
- Обязательно, Жизель.
7
Клуб «Q&K» - барочное здание со специально потертой позолотой и милыми тяжеловесными завитушками под наклонной крышей и вдоль каменных выступов, с ухмыляющимися горгульями, придерживающими высокий козырек из цельного пласта гранита. Справа и слева от больших дверей красуются стильные плакаты Сейнт-Пати. А на них я, в смокинге и с рукой в кармане. Я немного удивлен, как быстро сделали плакаты. Сегодня я буду звездой, и мне это просто невероятно льстит. Теперь мое самолюбие будет заходить в помещение раньше меня самого.
Я слегка навеселе после дорогого но совершенно не вкусного шампанского с Жизель, подхожу к бугаю за конторкой, его торс обтянут в черную футболку.
- Жан-Жак Пуль. – Говорю я ему. – Плюс один от Мари Аризье.
- Проходите, пожалуйста. – Он даже не посмотрел в список гостей.
Я бы мог ему сказать, что моя мордашка, вообще-то, на постере красуется, но, как это ни удивительно, главное в модельном бизнесе, полном самоуверенности и понтов – быть как можно скромнее. Ведь мое имя и в списке есть, а быть «плюс один» - не самая большая честь. Но я и не за славой в фешн кругах гонюсь, мне гораздо ближе простые девушки, которые видят мои фотографии в модных журналах, которые они читают, пока едут на заднем сиденье своего лимузина по дороге из СПА-салона в парикмахерскую, или наоборот, мне все равно.
Гремит музыка, сверкают молнии вспышек, танцы на танцполе и столах. На сцене беснуются ребята с факелами, устраивают файр-шоу.
Я вижу столик, за которым сидит Жан в компании целого выводка моделей в коротких платьях. Я вижу среди них Мари в милом пернатом пышном платьице синего цвета. Она просто источает уверенную сексуальность, и я задумываюсь, насколько мне нравятся туалеты этого клуба.
Я подхожу к столу Жана, ставлю свой шлем на столешницу. Этот жест сегодня характеризует меня. Я говорю:
- Всем здравствуйте.
- Привет, Жан-Жак. – Я предполагаю, что они кричат мне именно это, потому что я ничего не слышу за шумом музыки. Мари толкает свою соседку, уступает мне место. Я сажусь и чувствую как в мой висок упирается заинтересованный взгляд этой самой соседки.
- Ты отлично выглядишь. – Говорит мне Мари на ухо. Ее рука лежит на моем колене.
- Спасибо, Мари. Но я выгляжу плохо по сравнению с тобой.
Мы смеемся и шутим, все пьют, а я отхлебываю минеральную воду без газа по десять евро за бутылку, и самое поразительно в этой воде то, что в рекламе у них не голые девочки, а младенцы. Потом мы все идем танцевать, и я радуюсь хоть какой-то смене положения.
На танцполе тесно и душно, и я снимаю куртку, которую подхватывает Жан, протанцевавший всего секунд двадцать. Жан убегает с моей курткой к столу, кладет ее на диван и уходит куда-то, скорее всего в туалет, пятый раз за вечер.
А я танцую, я беснуюсь. Если танец – это метафора секса, то я понимаю, отчего я так обожаю танцевать. Модели вокруг сверкают идеальными ногами, кружатся их стройные ягодицы в вихре, как снежинки на ветру, все так неповторимы и одинаковы в своей системе повторений. Оригинальность, когда становится модой, убивает саму себя.
Мари приближается ко мне, обнимает меня, и я чувствую что-то мягкое в своей руке. Это салфетка. А на ней надпись: «У туалетов».
Я покидаю танцпол. Как любой мужчина, я предпочитаю метафоричности буквальность. Возле туалетов стоит Мари, опираясь на стенку и курит. Я подхожу, спрашиваю:
- Что делаешь?
- Душно стало. Решила здесь немного подышать, постоять. А ты чтотут делаешь?
- Да я как-то мимо проходил, смотрю, ты.
- Жан-Жак, может, поедем отсюда?
- Ну, я не против.
- Только подругу мою заберем.
- Я вдвойне не против.
Секс – мощнейший наркотик. Стоит один раз попробовать, и ты подсел. Секс можно купить за деньги, страсть – нет. Именно поэтому я иногда сплю с женщинами бесплатно. И именно поэтому я сейчас открываю дверь своей квартиры, впускаю двух захмелевших моделей к себе домой.
Мари снимает со своей подруги платье. Прямо через голову. Отрывается пуговица и улетает куда-то в сторону. Мы влюбляемся друг в друга. И я чувствую, как девушки хотят друг друга. Самый интересный секс втроем происходит тогда, когда парень отходит слегка на третий план, когда ты знаешь, что они и без тебя отполируют друг другу все важные места, а ты лишь дополняешь картину, привносишь нужный штрих.
Мы сливаемся в экстазе, подобно трем китам мироздания. Мы держим на своих плечах наш маленький мирок, где нет воздуха, а мы дышим лишь любовью. Мы стираем грани разумного и растворяемся в гормональном безумии. Мы отрицаем все существование любого целого в этом мире и держим за ценность только лишь наши тела. Мы раз за разом возносимся к небесам и вновь падаем в глубокие каньоны. Мы сильны в нашем стремлении доставить и получить как можно больше друг от друга, и поэтому мы вечны, мы передаем энергию друг другу.
Я оставляю всю циничность за пределами нашего мира, я люблю этих женщин и получаю от них все. Все что у них ценно теперь мое. Я влюбляю и влюбляюсь. Я – Мефистофель, и я же – жертва. Я архангел Михаил и я же грешник. Я созерцатель и созерцаемый. Я все и я ничего. Я теряю всего себя с каждой каплей своего пота, капающего на пол, когда вновь и вновь доставляю удовольствие своим возлюбленным. Я нахожу себя каждый раз когда целую их нежные губы. Я вновь и вновь обращаюсь в огонь и пепел. Я – феникс.
Она требует от меня забрать ее душу. Она любит и любима, и терзаема и терзает. Она стонет от удовольствия и смеется от боли. Она пахнет розами и потом, стирает свои воспоминания губкой невероятной реальности. Ее воспоминания улетучиваются, когда она касается своим нежным языком цветка своей любви. Она готова пожертвовать всем лишь бы этот момент продлился вечность. Она целует меня и целует ее. Она влюблена в меня и любит ее. Она исполняет мечты, и страдает от неизбежности конца. Но она яростно отбивается от страшных мыслей и целует свою подругу и меня вновь и вновь. Раз за разом. В моем любимом городе. В моем городе.