Штрихи к портрету Параджанова

Нодар Хатиашвили

                Штрихи к портрету Сергея Параджанова

С этим необыкновенным человеком, я познакомился случайно. Ирина Каландадзе позвонила мне и попросила зайти к ней после работы. Выяснилось. Она обещала тёте Эличке (Елене Дмитриевне Ахвледиани), что она приведёт меня как электрика поменять перегоревшие лампочки. Я, конечно, обрадовался хоть бы чем-то помочь этой любимой художнице, но удивился, тому, что она вдруг решила не сама поменять лампочки. Мы спускались по лестнице, когда услышали радостный голос молодого человека: «Ира как хорошо, что я вас встретил. Папа просил передать эту записку Серёже». И, поцеловав её в щёку, убежал. Видя моё удивление, она объяснила: «Этот молодой человек – сын  Додо Абашидзе – мужа моей родственницы – Марины Ахвледиани. А Серёжа это – Сергей Параджанов, –  с  которым он «снимает» фильм «Легенда о Сурамской крепости».

Насколько я помню, разговор состоялся  приблизительно так:
– Это тот режиссер, о котором говорят, что после фильмов «Тени забытых предков» и «Саят Нова» его отправили «в места не столь отдаленные»?
– Да это он, но его отправили не за фильмы, а как фарцовщика и гомосексуалиста… А ты видел эти фильмы?
–  К сожалению, эти фильмы не видел…
–  А жаль, фильмы хорошие, но в обычные рамки их не втиснешь…
– Почему?

– «Саят Нова» состоит из серии новелл, «оживших картин», раскрывающих внутренний мир армянского поэта Саят-Нова и рассказывающих о его взрослении, любви, уходе в монастырь и смерти. В этом авангардистском произведении, где нет ни диалогов, ни привычной для нас работы оператора, актриса Софико Чиаурели играет сразу пять ролей – мима, поэта в юности, возлюбленной поэта, монашки и ангела Воскресения.
–  А всё-таки как получилось, что ему после тюрьмы позволили снимать фильм?
– Говорят, приезжали французские журналисты к нему и сверху был дан приказ, вот придём к нему и, он тебе всё расскажет.

Мы идём по  старотбилискому району Сололаки. Поднимаясь по  мощенной булыжником улице Котэ Месхи. Подходим к дому номер 10. Дом ничем не примечательный для Сололак, двухэтажный, маленький, огороженный небольшим каменным забором. Обычно в центре дворов находился кран, а в этом маленьком дворике, в центре был небольшой круглый фонтан. На веранду второго этажа поднимались по деревянной лестнице. Подходя к дверям квартиры, услышали разговор на повышенных тонах.

В дверях встретились с женщиной, которая продолжала  возбужденно говорить.  Когда мы с Ирой вошли в квартиру Сергея Параджанова он сразу преобразился, обрадовался нашему приходу, и спокойно сказал: «Не обращайте внимания, –  это моя сестра. Ирочка, какими судьбами вы оказались у меня в гостях, и даже привели гостя? Как здоровье Елены Дмитриевны?»
– Эличка себя чувствует хорошо, спасибо. Я вам принесла записку от Додо, которую принёс его сын – улыбаясь, молвила Ирина, – а этот молодой человек – физик, мой друг, – представила Ирина меня.
– Вижу, – произнёс Сергей, любуясь впечатлением, произведённым его квартирой на меня.
 
 Сергей Параджанов почти не произвёл  на меня никакого впечатление, таких умудренных  жизнью армян, с чуть печальным взглядом я видел не раз, но   комната, в которой он жил, действительно поразила меня. В этом маленьком пространстве жил целый мир. Мне показалось, что я попал в «Лавку древности». Здесь было всё:  старинная мебель, на стенах гобелены, ковры, картины, фотографии,  коллажи, натюрморты, сухие букеты. 

Тем временем Сергей Параджанов пробежав записку от Додо, скривив как от боли лицо, произнёс:
 – Меня тюрьма не убила, а тем более мнение просмотра… Ирочка посмотри, сколько я написал и нарисовал там.   
Он доставал папки исписанных сценариев, зарисовок и неутомимо комментировал всё, что попадало под его руки.
– А вот это мнение самого режиссёр Микеланджело Антониони: «“Цвет граната” Параджанова поражает своей совершенной, неземной красотой».
– А вот как в одном из своих интервью режиссёр Эмир Кустурица назвал «Тени забытых предков» лучшим фильмом за всю историю мирового кинематографа. И при всём при этом, если бы не старания Лили Брик, которая ощущала за собой определенную силу, так как мужем её сестры, французской писательницы Эльзы Триоле, был известный во всем мире писатель, общественный деятель, коммунист Луи Арагон. Его приезд все время откладывался, но в 1977 году он наконец-то прибыл в Москву и встретился с Леонидом Ильичом Брежневым.

Эта встреча носила полуофициальный характер и произошла в правительственной ложе Большого театра во время антракта спектакля «Анна Каренина» с участием Майи Плисецкой. Перерыв длился недолго, но Арагон успел назвать фамилию Параджанова, которую записал какой-то помощник Брежнева. Конечно, сам Брежнев ничего о Параджанове не знал, но выслушал благосклонно. Через несколько минут Арагон зашел в гримерную Плисецкой и ей первой рассказал об этом разговоре… А сегодня я на свободе и меня посетили Вы… 
– Серёжа говорят, вас недавно посетили Журналисты Франции, это правда – поинтересовалась Ира
–  Да, правда! Я сидел на лестнице, по которой вы пришли, когда во двор вошли журналисты из Франции. Я их спрашиваю: «Зачем вы приехали? Неужели за мной? Вы действительно французы из Франции? Вы приехали, чтобы забрать меня с собой?». Как видите, я никуда не поехал, но их приезд привлёк внимание, в зарубежных изданиях появились статьи. Видно сверху пошло негласное распоряжение занять меня какой-нибудь работой.

Меня пригласили на студию, к съемкам уже запущенного в производство фильма «Легенда о Сурамской крепости» Додо Абашидзе. Съемочный процесс буксовал. Я взялся. Снял фильм.  Додо пишет, что завтра просмотр. Он думает, что многим фильм не понравится. Если он боится потерять свой престиж, пусть уберет свою фамилию из титров, я не возражаю.
  Когда  начало темнеть Ира вдруг спохватилась и, извиняясь, сказала: «Серёжа, вы нас простите, но нам надо уйти, Эличка уже, наверное, нас заждалась». – «Не вам надо извиняться, а мне, что я вас так задержал». 
Вдруг я, за всё время нашего визита молчавший, обратился к Серёже:
–  К сожалению, я не видел вашего фильма «Саят Нова». Не могли бы вы помочь исправить мою оплошность и…
– Постараюсь, если удастся, я сообщу вам через Иру.
По дороге к тёте Эличке я попросил Иру рассказать о Серёже.
–  Серёжу освободили в 1977году, он поселился у своей сестры Анны. Это та женщина, с которой мы встретились. Она живёт с сыном Гариком, мальчик который на мгновение появился в дверях и исчез. После смерти отца Гарика  Сережа занялся воспитанием его. Гарика он очень любит.

Серёжа импульсивный, но очень добрый человек. Как-то раз, идя к Эличке, он увидел что она, сжавшись от холода, старалась быстро идти домой, но это ей не удавалось. Он подошёл к ней и, взяв её за локоть, постарался помочь ей быстро идти. Доведя её до дому. Попрощался и быстро ушёл. Эличка была  в недоумении. Через час он снова пришёл и принёс ей пальто, в котором она и по сей день ходит.
–  Ира, а кто его родители?
– Серёжа родился в Тифлисе (Тбилиси) в семье антиквара. Эта профессия была потомственной в роду, и его гла¬ва — Иосиф Параджанов надеялся, что его дети пойдут по стопам своих предков. Сам он был одним из богатых людей дореволюционного Тифлиса и помимо антикварного магазина владел еще не-сколькими заведениями, в том числе и публичным домом под названием «Семейный уголок». Когда грянула революция, Иосиф лишился почти всего своего богатства, однако антикварный бизнес не бросил. Скупка и продажа ценных вещей оставались главным делом в его жизни. В конце 1920-х годов Иосифа Параджанова арестовали в первый раз, а затем «ходки» на зону стали для него чуть ли не ритуалом. Однако никогда он не отсиживал свой срок полнос¬тью – его выпускали раньше срока за пример¬ное поведение.
–  Теперь стало немного понятнее откуда такое в квартире…  Ира, – поинтересовался я – у Серёжи есть семья?
–  Его первую жену – татарку – убили братья за брак с иноверцем –  армянином. Эта утрата тяжелым камнем лежала на нем, разрывая душу на части. Брак с красавицей Светланой окончился неудачей, разводом (кто б его мог выдержать!), разлукой с сыном. Сергей стремился доказать себе, а главным образом, окружающим, что он не обыкновенный человек, подчиняющийся неизвестно кем выдуманным нравственным законам, а личность, способная создать свои собственные законы и жить по ним”.

Когда мы, наконец, пришли к Елене Дмитриевне свет горел везде кроме комнаты, где она обычно работала. Увидев, где перегорела лампочка, я понял, конечно, она не смогла поменять лампочку на пятиметровой высоте.
      Сережа сдержал своё слово...
Через неделю  я с Ирой и несколько её друзей сидели в просмотровом зале киностудии.

После просмотра фильма Серёжа Параджанов подойдя к нам, спросил меня:   «Ну как?» Видно я долго молчал и нервы Сережи не выдержали и, он  произнёс: «Если не понравился вы скажите, не стесняйтесь…» Эта фраза вывела меня из состояния растерянности и, я начал говорить: «Сейчас я понимаю, почему фильм, задуманный как поэма  «Саят Нова» превратился в «Цвет граната».  Дело в том, что в фильме нет привычной причинно следственной связи, а время субъективное понятие. Никто не удивляется когда говорят «влюбленные часов не наблюдают» или «не могу сказать, как долго это длилось» или когда человек ждёт, минуты кажутся растянутыми в часы. К этому привыкли и, никто на это не обращает внимание. Потому, что  это приписывают только небольшому промежутку времени, когда человек так скажем в «шоковом состоянии». А в обыденной жизни, всё подчиняется плавному течению времени.

А в вашем фильме часто видим маятникообразные движения как символ времени. Так, в одном сне Саят-Нова раскачивается  наподобие маятника со своим наставником, который умер… Серёжа, простите, возможно, я сейчас говорю чушь, но это…» Огромные глаза его смотрели на меня с явным интересом и его «Продолжайте» – подхлестнули меня:
–  Некоторые писатели в советской литературе используют  в своих произведениях  «поток сознания», только в исключительных ситуациях. Этот термин впервые использовал американский философ-идеалист  Уильям Джеймс для определения сознания, – в котором мысли, ощущения, воспоминания, внезапные ассоциации постоянно перебивают друг друга и причудливо, «нелогично» переплетаются.  А в вашем фильме переплетаются  по законам красоты… Простите,  что всё так сумбурно, но…
– Когда  закончу монтировать  Сурамскую легенду, на просмотр обязательно приглашу вас. – Сказал Серёжа
На этом мы расстались. 
      

Сережа сдержал своё слово. Правда, пригласил не на просмотр, а для небольшой группы близких ему людей до выхода фильма в кинотеатрах.
После окончания фильма Серёжа подошёл к нам. Мне показалось, что просматривая фильм спокойно, в одиночестве, он плакал.
Меня он спросил:
– Ну как?
– Всё, что я тогда говорил, сегодня подтвердилось. Фильм очень понравился, но сегодня я не буду говорить о нем, постараюсь всё как-то обоснованно изложить. Добавлю лишь одно, как и в «Саят Нова»  тема маятника-метронома уже с откровенной очевидностью проглядывает в этом фильме, в кадре, где раскачивающаяся подобно маятнику юная Вардо обращается в так же ритмично раскачивающуюся взрослую женщину.
–  Поговорим в другой раз, – сказал Серёжа и быстро ушёл.
      

Я много увлечённо работал над проблемой электромагнитных эффектах при разрушении твёрдых тел и редко заглядывал к Серёже один, чаще приходил к нему с гостями приезжими из огромной страны и не только нашей страны.
В 1987 голу в Тбилиси в Доме кино на Фестиваль телевизионных фильмах, был показан документальный фильм венгерского ТВ о кузнице детских талантов в  Грузии. Решение о таком фильме было продиктовано феноменальным выступлением детского ансамбля. По воле судьбы я оказался ведущим в этом фильме. Ещё до окончания  фестиваля режиссеру пришлось срочно уехать, а редактор фильма осталась. До окончания фестиваля вечерами я заезжал за ней и знакомил с моими друзьями из мира искусства.

В один из вечеров мы посетили Серёжу. Ему она понравилась, он даже предложил ей сниматься у него в фильме. Она наотрез отказалась. Но отказ не охладил его пыл, он просил её, то накинуть шаль, то надеть шляпу его изготовления, то… Вдруг он обратился ко мне: «В старом Тбилиси она была» - «Конечно»,- «А  была  в театре Руставели на спектакле «Король Лир?» - « Нет» – «Значить она ничего не видела»  –  «Сережа вы забываете, что на этот спектакль попасть уже давно трудно». Сережа встал, подошёл к столику, что-то поколдовал, принес к столу какой-то свёрток. Написав несколько строк на листе бумаги и свернув написанное в треугольник, как во время войны получали письма, отдав мне со свёртком, сказав: « Бегите скорей в театр Руставели передайте это  Рамазу Чхиквадзе». Мы ели успели. С Рамаза Чхиквадзе я встретил, когда он выходил из своей комнаты.

Он удивленно посмотрел на меня, но прочитав записку, улыбнулся, зашёл в комнату и позвонил администратору, чтобы к нему принесли два билета. Затем развернув свёрток и, увидев серебряный поднос, произнёс: «А этот поднос отнесите Серёже».- «Батоно Рамаз отнести я просто не успею, я выполнил просьбу Сережи». В комнату вошёл администратор, я взял два билета и, поблагодарив, вылетел из комнаты. Так благодаря Серёжиной щедрости мы посмотрели блистательно исполненную роль Лира –  Рамазом  Чхиквадзе. В этом спектакле проявилась склонность Стуруа к философской режиссуре, в которой карнавальное восприятие мира несло в себе ощущение трагического финала.
      

В 1979 г. в Тбилиси на гастроли приехал Театр на Таганке. А я улетел с волейбольной  командой на академиаду во Львов. Я страшно переживал, что не смогу увидеть это прославленный театр. Но как говорят: нет худа, без добра. В самолете я познакомился с руководителем этого театра Юрием Петровичем  Любимовым. Он тогда мечтал поставить спектакль о Есенине. Всё время полета он самозабвенно рассказывал, как он собирался воплотить эту постановку в театре и как ему мешали «чинуши».
   
После окончания соревнований, прилетев в Тбилиси, я в первый свободный день зашёл к Сереже. Он меня встретил словами: « Куда вы пропали, у меня были все актёры Таганки. Вы много потеряли. Такого праздника вы больше не увидите». Сережа весь вечер рассказывал, но я лучше воспользуюсь воспоминанием, актрисы театра на Таганке Аллы Демидовой:

«Когда Театр на Таганке осенью 1979 года приехал на гастроли в Тбилиси, Параджанов устроил для московских друзей поистине византийское пиршество. Но прежде Сергей Иосифович попросил соседей принять участие в создании своего необычного представления. И маленькая, круто взлетающая в гору, мощенная булыжником улочка имени Котэ Месхи была превращена в сцену с натуральными декорациями. С балконов свисали ковры, а цветы, рассыпанные по всей улице, вели прямо к дому Параджанова.
Когда у ворот появились артисты во главе с Юрием Любимовым, разинувшие в изумлении рты, пораженные и онемевшие от увиденного, им навстречу выпорхнула очаровательная девушка с серебряным подносом, полным фруктов. У входа возвышались два пузатых самовара, один – с водкой, другой – с коньяком. Каждый приглашенный обязан был отведать рюмочку-другую из любого (на выбор) самовара и закусить. А Мастер действа любовался своими гостями с балкона второго этажа и блаженно улыбался.

Впрочем, Алле Демидовой позже все виделось несколько иначе: «Наверху, над воротами, сидели два, как мне показалось, совершенно голых мальчика, и, открывая краны, поливали водой из самоваров, что стояли с ними рядом, всех прибывающих… Двор маленький… Круглый, небольшой то ли колодец, то ли фонтан, он был заполнен вином, и в этом водоеме плавали яблоки, гранаты и еще что-то вкусное… Актеры черпали из него и пили…»
Под ногами гостей лежала большая квадратная доска, покрытая цветной клеенкой, – импровизированный стол, на котором громоздились тарелки, а в большой кастрюле что-то булькало, шел пар и вкусно пахло. А в левом углу двора за решеткой стоял портрет Параджанова, закрытый как бы могильной или тюремной оградкой. «Это могила», – объяснял хозяин. Портрет был на земле, а перед ним сухие цветы, столетник и какое-то чахлое деревце…
Сначала банкет проходил во дворе. Вина лились рекой, песни струились, столы ломились, фантастические игрушки и коллажи свисали с ветвей старого дерева, а царские подарки тут же вручались гостям. Сам двор был выложен разноцветными плитками. И как бы с неба на невидимых нитях висел изумительным абажуром черный кружевной зонтик.

Этот необычный уличный праздник, душевное веселье продолжались весь день и ночь с перерывом на обязательный гастрольный спектакль. И никто – только, может быть, старый друг Параджанова еще по Киеву, художник Давид Боровский – никто не знал, что в этом доме, разукрашенном под дворец, самому Сергею Иосифовичу принадлежал разве что крошечный закуток с койкой и столом. Следуя сказкам из «1001 ночи», он именно за ночь соорудил все это великолепие, и профессионалы, московские лицедеи, даже не догадались, что это была не более чем декорация.
На фантасмагорическом празднике у Параджанова тот день не было лишь самого желанного гостя – Владимира Высоцкого. В Тбилиси он прилетел только на следующий день, и прямо из аэропорта поехал к Сергею. Очевидцы вспоминают, что Высоцкий был в джинсовом костюме и рубашке с широко распахнутым воротом. На толстой серебряной цепи болтался николаевский рубль. Сергей обнял Высоцкого и, увидев необычный медальон, развел руками: «Володя, миленький, что это за побрякушка у тебя?.. Подожди минутку. Снимай, ради бога, у меня для тебя есть что-то посерьезней». Поспешил к комоду, покопался и извлек из ящика замечательную, ручной работы и, вне всякого сомнения, очень дорогую звезду. Подошел к Владимиру, снял рубль с цепочки и повесил на нее свой сверкающий дар. «Уж и не помню, откуда это у меня, но я думаю, что эта звезда заняла достойное место – на твоей груди». И рассказал, что этот малахитовый с бриллиантами орден был высшей наградой османской Турции.

В заключительный день гастролей Таганка порадовала тбилисских театралов «Мастером и Маргаритой». Перед началом спектакля, когда в зал вошли два великих режиссера – Любимов и Параджанов, все зрители встали, приветствуя мастеров...  А на прощание Параджанов преподнес любимым артистам коллаж, который сотворил за ночь до этого. Затем это параджановское произведение украсило фойе театра в Москве…»
   
Как-то захожу к Гаянэ Хачатурян. Застав её в смятении спрашиваю о причине. Она мне рассказала, что был Серёжа с другом. Узнав, что покупатели  вернули ей картину, требуя исправлений, переделок… Серёжа возмутился. «Да ни за что! Они что, спятили? Не дам я! Никаких переделок», — категорично сказал Серёж. «Скажи, сколько они тебе заплатили? Шестьсот? Семьсот?» Серёжа достал из кармана пачку денег, пересчитал её, и положил пачку на стол. «Вернешь покупателям, когда придут за работой. Картину я забираю. Подарю Вилену». Забрав картину, ушёл со своим другом. Я не знаю, что мне делать. Я её постарался успокоить: «Скажи, что её без исправлений уже купил Сережа Параджанов».

Кое-как успокоил Гаянэ.  Идя домой улыбался, представляя себе встречу покупателей, если они пойдут к Серёже.
Через некоторое время я заглянул к Серёже в гости, с другом из Москвы и, не увидев картины Гаяне, поинтересовался: «Сережа, а куда девалась картина Гаяне?» – «Подарил».  – «Сережа  вы всегда готовы дарить?» –   мой друг.– « Всегда готов! – воскликнул Серёжа  и как пионер отдал салют.    

Мне кажется, что тяга Параджанова к дару и обмену может быть связана с желанием приблизить втянуть человека в тот карнавал, который ближе ему, чем размеренная жизнь.

    Но, пожалуй, самой удивительной особенностью Параджанова было то, что он всюду каким-то непостижимым образом создавал вокруг себя праздник. Его выставки всегда оборачивались каким-то особым параджановским карнавалом, он их специально режиссировал, несмотря на буйную импровизацию. Тбилисская выставка в «Доме кино» так и называлась: «Бал в мастерской кинорежиссера». На этот БАЛ – красоты,  радости единения и раскованности  собралась вся интеллигенция Тбилиси. Когда я подошёл к нему он спросил меня: «Ну как». Я от восторга проглотил язык. Он, улыбаясь, спросил: «Женские шляпы понравились?» Я не успел открыть рот, как он добавил: «Завтра наши кикелки будут дефилировать по проспекту Руставели в шляпах». Конечно, поговорить с ним, мне не удалось, он был весь в движении в общении с множеством знакомых. 
      Близкие друзья так характеризовали его: «Сергей очень любил свою семью, жену Светлану, сына Сурена, сестер Аню, Рузанну, племянника Гарика. Долгие годы разлуки с отцом, развод, распад семьи, тюрьма и ссылка Сержа в какой-то мере отдалили их друг от друга. Параджанов не мог влиять на сына. Сурен сбился с пути. Зато Гарик, который жил рядом, в одном доме, по сути дела, заменил Параджанову сына, впитывая каждое его слово, перенимая манеру держаться, интонации голоса, копируя даже треп и вранье. Да и внешне Гарик в какой-то мере походил на Сержа. Он создавал и публиковал оригинальные сценарии, проявил работоспособность и талант и, уже после смерти дяди, подарил миру достойные фамилии Параджанова сценарии и фильмы. Многие из них получили мировое признание. Фильм «Я умер в детстве» закрывал Каннский фестиваль. Под влиянием дяди Гарик создал целый ряд оригинальных коллажей. Главное место среди них занимает щемящий душу трагический коллаж «Все, что осталось от нашего дома» — непонятные деревянные предметы, керосиновая лампа, замок, ключи и домовая печать. Да! Действительно только это и осталось. После смерти Параджанова вещи, коллажи, рисунки увезли в Ереван, с которым Параджанова при жизни не так уж много связывало.


Рецензии
Пусть родная Грузия помнит Нодара светлой его памятью.

Алексей Веприцкий   17.06.2020 20:22     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 42 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.