Клавдия

     Анна вышла на кухню.  На своём обычном месте, как  всегда, сидела и смотрела в одну точку  Клавдия.  Местами облупившиеся крашеные тёмно-зелёные стены, голое окно  и  тусклая без абажура  лампочка под потолком,  делали кухню мрачной, неприветливой, а  ободранная с огромными чёрными боковинами  плита, напоминающая испуганную ворону, и  неуклюже притулившаяся в углу,  ржавая  раковина, только усугубляли  картину. На кухне пахло кислыми щами и хозяйственным мылом. На плите кипятилось бельё в огромном цинковом баке.
    За 13 лет жизни в этой квартире, Анна  привыкла и к неподвижной фигуре соседки и к бакам на плите и к запахам варёного вымени, дешёвой жареной рыбы, щей, да и ко всему, что могло происходить на кухне.  Поначалу Анна  попыталась хоть как-то скрасить обстановку и даже повесила абажур и шторки на окно, но вечером, придя с работы, обнаружила всё это на своём кухонном столе.

-Неча парадки здеся устананавливать. Камандавай у себя в комнате – посоветовала Анне Клавдия.
   
    Установившиеся   отношения с соседкой, Анну  даже устраивали, потому что они давали возможность не напрягаться и не обращать на неё никакого внимания.   Клавдия считала себя полноправной хозяйкой квартиры, и может быть поэтому, а может быть ещё по какой-то неведомой причине, считала, что её место на кухне.  Анну сначала это раздражало, потом привыкла, а иногда её даже всё это забавляло. Надо сказать, что Клавдия являла собой  очень колоритную фигуру.  Вряд ли кто смог бы  определить её возраст. Анна знала только, что она уже  на пенсии и, что перед пенсией  работала уборщицей в какой-то солидной организации.  Невысокая, со столбообразными короткими руками и ногами, в линялых серо-буро-малиновых штапельных платьях, и летом и зимой в хлопчатобумажных чулках, она,  молча, часами сидела на большой,  кем-то сколоченной некрашеной табуретке  и
 исподлобья смотрела в одну точку.  Иногда,   как ни в чём не бывало,  вдруг  начинала вспоминать свою молодость. Она никогда ничего не рассказывала ни о муже, который воевал и не так давно  умер, ни о детях, которые выросли и разъехались, ни о войне, ни о родителях. Зато  довольно подробно рассказывала о деревне, в которой родилась и выросла, о том, что в молодости была красивой, о парнях, которые за ней ухаживали, сожалела, что не вышла замуж за какого-то Потапа, а потом затухала, замолкала  и опять превращалась в бессловесное изваяние. Анне трудно было представить её в молодости и однажды, в минуты таких откровений Клавдии, она попросила показать фотографии. Несмотря на свою грузность, Клавдия сорвалась с табурета, пушинкой проследовала в свою комнату и вынесла оттуда несколько тронутых временем чёрно-белых фото.  Удивлению Анны не было предела, потому что на фото она увидела  юную круглолицую девушку.  Угадывался персиковый цвет кожи, как спелые вишни пухлые губы и огромные бархатные манящие карие глаза. Анна долго не могла оторваться от этого завораживающего глубиной глаз лица. Как же жестоко расправляется жизнь с женской красотой.  В том, что это Клавдия сомнений не было, но что могло происходить в её жизни, чтобы так ожесточить. Анне стало жалко эту несчастную одинокую, всеми забытую бабу. Именно бабу, потому что женщиной её назвать язык не поворачивался. 
   Впрочем,  характер у Клавдии  был далеко  не безобидный и совершенно непредсказуемым, бывало всякое. Иногда вдруг ни с того ни с сего, Клавдия выбегала из комнаты, как фурия неслась в ванную, с грохотом вытаскивала   стиральную машину Анны, и та летела в другой конец коридора. Там же порожек, ведь поднять надо, изумлялась силе соседки Анна. Только через несколько дней выяснялось, что у кастрюли Клавдии отвалилась ручка или, что на крышке образовался скол эмали.  А  у Анны и до своих кастрюль руки не доходили,  работа, ребёнок, учёба,  друзья.  А у Клавдии кухня и есть вся её вселенная, и с этим  как-то надо было считаться. И почему Клавдия, как что бралась за стиральную машину неизвестно, а той хоть бы что. Вот ведь делали раньше, хоть кувалдой  бей. Даже выбрасывали в рабочем состоянии, просто при переезде оставили в старой квартире, потому что купили новую -  автомат.
    Случались и драки. Приходит как-то Анна домой, не вечером как обычно, а днём и видит – на кухне растянуты верёвки, над столом висит половая тряпка, а вода на стол капает. Анна звереет, срывается с места, хватает Клавдию за платье, но ветхая ткань расползается у Анны в руках, и соседка остаётся в голубой майке и розовых в заплатках байковых панталонах до колен, ниже резинки, ещё ниже хлопчатобумажные чулки  и зелёные в клеточку тапки. По бокам, как фата у невесты свисает то, что осталось от платья.

-Убивица, фулюганка, караул,  спасите – кричит во всё горло Клавдия, вскакивает с табуретки и бежит к соседям.

    Соседи конечно знали все фокусы Клавдии и в душе сочувствовали Анне, но помочь ничем не могли.
    Мужчина в квартире был,  муж Анны, но он предпочитал в женские разборки не вмешиваться, да если бы и вздумал вмешаться, ничего хорошего бы не вышло, уж слишком был худосочным, можно даже сказать на фоне соседки мелкокалиберным.  Его врождённая интеллигентность не позволяла ему опускаться до общения с Клавдией, а та, относилась к нему с пониманием и сочувствием. Вот с чем соседка никак не могла смириться, так это с присутствием в квартире Анны.
    Впрочем,  управа на Клавдию нашлась, причём совершенно неожиданно.  Кто-то из родственников подарил Анне скороварку.
Ничего особенного не ожидая, Анна поставила её на плиту тушить мясо. Соседка как всегда восседала на своём троне. По мере нагрева, кастрюля сначала тихонько посапывала, посвистывала,
потом клапан поднялся,  и пар с оглушительным звуком начал вырываться наружу.

- Ой, ой,  мамочки, чёй-то - причитает Клавдия, подхватывается и убегает из кухни.
   Боялась она этой кастрюли страшно, если та на плите, Клавдия в комнате, даже в коридор боялась выйти.
   Анна как-то сразу полюбила свою спасительницу и  обращалась к кастрюле как к живому существу.

-Ну, что подруга, пойдём супчику сварим – говорила Анна и знала, что только она сможет защитить её от назойливой зловредной соседки. 

   Она садилась за кухонный стол и, под мерное  посапывание кастрюли, готовилась к очередному зачёту или экзамену.
   Зато комната у Анны была уютная, большая и светлая, аж целых 32 метра, что было и хорошо и плохо одновременно. Хорошо, потому что с помощью мебели была разделена на гостиную, столовую и детскую, а плохо, потому что выбраться из этой комнаты не представлялось возможным, на очередь не ставили.  Выручало, что  дома бывали редко.  Работа, учёба, лыжи, байдарки,  походы.  Что угодно, только не домой,  домой не тянуло.

Продолжение следует.