Из записок о нашей семье. Ляпины. главы 54-55

54.               ИВАН

Иван  был четвёртым ребёнком в семье сапожника Николая Степановича и Ефросиньи Семёновны Ляпиных. Он родился в 1913году.
 На фотографии семьи 1916 года  Ивану три года, а он стоит крепко , смотрит в объектив уверенно и почти дерзко.  Рядом мать и отец, сёстры и брат. В семье всё благополучно.
 Но не прошло и трёх лет, как жизнь  ребёнка изменилось. Летом 1919 года  в доме не стало отца, - его мобилизовали красные  или  белые.  В городе установилась  Советская власть, а с ней голод и полная разруха. Надолго в доме поселились  нищета и отчаянная борьба матери Ефросиньи за выживание детей.Безотцовщина - явление, которое станет характерным  для многих десятилетии  в  нашей стране.   Новая  власть не сразу научилась справляться с проблемами  безотцовщины и беспризорности.  У Ивана мать -  в поездках за едой, в работе у людей, а Иван - в уличной компании таких же, как и он, полусирот.  По росту ему можно дать и  семнадцать лет, а он ещё тринадцатилетний подросток. Рядом девочки старше и  уже бывалые. Одна из них Евгения женит его на себе, когда ему едва исполнится восемнадцать.
 
 Вино, табак, гулянки  – неотъемлемая  составляющая существования этой новой семьи. До войны родилась неполноценная дочь Нина, а после войны сын Валерий,  повторивший судьбу родителей. Не каждому дано  самостоятельно преодолеть себя и изменить свою жизнь. Иван спился и  умер от сердечного приступа  во время  ночного дежурства на заводе. Рядом с телом Ивана Николаевича нашли  бутылку из под дешёвого вина. Ему было 61 год.
 

55.             СМЕРТЬ БАБУШКИ  ЕФРОСИНЬИ

Последние 25 лет бабушка Ефросинья жила в семье  младшей дочери Натальи.    Это была пора относительного материального благополучия семьи.  Наталье и зятю Михаилу не надо было надрывно работать, как работали они в годы, когда учились в Ленинграде дети. Михаил стал  пенсионером,  возился с машиной "Люськой", а у Натальи появилась  возможность кормить семью «по режиму». Отношения  зятя  и тёщи  были  тёплыми, уважительными.  Каждый  вечер  смотрели   телевизор,    читали   вслух   книги.  Часто приходили  родственники: Ксения Стахеевна и Иван Яковлевич   Тишины,  Василий и Мария  Стенины или друзья   Мурашкинцовы.  Поужинав вместе, садились играть в карты.   И всегда   в зале у  печки – голландки  на венском стуле сидела  Ефросинья.   Она   молча слушала,  как  разговаривают молодые, как весело подшучивают друг над другом.  От её  фигуры  исходило  довольство  и покой,  о ней  порой и забывали.    И только  неожиданное  похлопывание  ножек о пол   напоминало о  её  присутствии. 
 А когда  Михаил   садился  смотреть  телевизор,  садилась  на  свой  стул и Ефросинья. Она давно потеряла зрение и в силу своей неграмотности и возраста не стремилась даже понимать, о чём "говорил  телевизор".  Зять    Михаил смотрел  новости на  казахском  и русском  языках,  любил комментировать  информацию и, вероятно, был рад  присутствию  тёщи,  которая  в тот момент   составляла  ему   аудиторию.

 
    Потеряв  мужа в Гражданскую войну и сына Василия в Отечественную,  пережив    разрыв с дочерью  Ксенией,  казалось,  Ефросинья так  надорвала своё сердце, что  испытывать горя была  уже не в состоянии.
Однако,   болезнь   зятя Михаила  и его   преждевременная смерть   подействовали  на неё  и, вероятно,  ускорили   её  уход из жизни.    Ей  было  87 лет,   а зятю  только  64. “Мне бы надо умереть, а Бог забрал его”, -   кручинилась   она,  чувствуя себя виноватой,  что  осталась  жить.   Из  её  комнатки было  слышно, как она молилась.  Кто знает, быть  может, она просила  у Бога  смерти. Когда Ефросинья  слегла,  Наталья   сама была больна.    На помощь  пришла  сноха Евросиньи Софья - жена  сына  Василия. Она дежурила по ночам у постели умирающей свекрови  и помогла Наталье выполнить все  наказы матери.  Умирала  Ефросинья как истинная  христианка.  Одежда и  крестик  были приготовлены  заранее.    Перед  смертью  слабость ушла, и она  попросила помочь ей пописать. Потом голосом, в котором не было и намёка на конец её жизни,  велела  спустить её  на пол и  надеть ей  крестик.   Наталья   и Софья сделали это, и   Ефросинья  тихо  умерла.  Так закончился   жизненный путь  Ефросиньи Семёновны  Ляпиной,  нашей Бабанички, жизнь которой была образцом  христианки: терпение,  смирение,   безусловная любовь и всепрощение – вот  что завещала её душа нам, её внукам.

 Пока мы помним наших дорогих родителей,  бабушек и дедушек, -  они живы. Они  незримо  соучаствуют в нашей жизни и подсказываю нам верный путь. 

       
              ПОСЛЕСЛОВИЕ

Когда  мне  исполнилось  70 лет в 2004 году, я сделала себе  подарок -  поездку на   свою  малую Родину  в  город Уральск.   Всё там изменилось,  и  мало что   напоминало   прежнюю   жизнь.  Только  центр города,  да наша улица  имени Фрунзе  сохранили  былой вид. Горожане - всё больше  казахи, и совсем редко  встречались  русские. Но я была счастлива узнавать места, где прошла  жизнь моей семьи.  Вот - наш дома  по улице Фрунзе, 73.   Он опутан газовыми трубами, отчего его облик изменился. Но я рада встрече с ним.  Мне так хочется  вновь подняться по  ступенькам  крылечка и заглянуть в комнаты, испытать незабываемые чувства детства. . Однако новый хозяин- казах  не  захотел  понять  моих  объяснений, что я родилась и выросла в этом доме, что прошу только взглянуть  на родные стены, и в дом  меня не пустил.

 Мне больше повезло с домом  Коки  и дяди Вани. Там   разрешили войти во двор и даже заглянуть в комнату, где, вместо мебели «Ампир»  эпохи  Александра 1-го, на полу была расстелена кошма. На ней лежали пять казахских ребятишек, которые приподняли свои  головки и глазёнками уставились на меня, когда  я  открыла дверь. Одни только окна в комнате узнавали меня.  Во  дворе  строился большой  новый дом   из  местного  известняка.  Казах - хозяин гостеприимно  показал мне его.  Да,  здесь  шла другая жизнь,всё изменилось, но как я была благодарна хозяину за моё минутное возвращение к ступенькам в доме, к калитке и массивным воротам родного с детства двора.

  На улице Плясункова, 12 я посетила  дом Ляпиных. Хотелось увидеть  место,  где   мама  провела  своё  детство,  встретить  кого-нибудь из старожилов,   расспросить  их о знакомцах.   Я подошла к дому, -   Ляпины называли  его Большим.  Теперь он  был совсем маленьким; его первый этаж  почти полностью ушёл в землю.   А вот и камень -валун,  на котором девочка Талечка (Наталья) так любила сидеть и распевать песни. Камень ещё  цел,  но  и он ушёл большей  частью в землю.  За Большим домом уже нет  мазанки, где жила семья Василия. Городская  власть заставила  его разрушить, когда   Софье,  как вдове погибшего  офицера, давали   однокомнатную  квартиру. Халупка бабы Сани  теперь   стояла  отдельно и её крыша  почти  сравнялась с тротуаром.  На  грязных окнах  вместо  занавесок висели старые  тряпки, - там  кто-то  жил. Я подошла к калитке, но открыть её не смогла; она была на цепочке. После довольно продолжительного и  громкого  моего стука в    калитку,  подошёл  молодой казах.  Я попросила  его открыть дверь, объяснила, что   моя  мама  жила  здесь, и  что я  хотела бы  просто пройтись  по двору.  Казах делал вид, что не понимает меня и   открыть  калитку    отказался.   Однако, я  смогла  увидеть во дворе  аккуратно  сложенный  строительный  материал,  как  знак  новой,  совершенно  чужой  жизни.

  Подошёл    молодой  русский человек, на лице которого явно проступали признаки алкоголизма.   Через отверстие он просунул казаху сетку с бутылками и тот, забрав сетку и пересчитав бутылки,   дал  деньги  молодому  человеку. Тот  сунул   их  в карман.      Мне  стало  совсем  грустно.
Я  стала  расспрашивать молодого человека о соседях  и не заметила,  как  казах  закрыл  калитку.
        Подошёл мужчина   лет   сорока.     В нём  легко  угадывался  недавно  освободившийся   заключённый.   В руках он держал  металлический  подсвечник.
- Мать, купи за 24  тенге? –  предложил он.    Как позже я узнала, это была стоимость  одной бутылки пива.    Не говоря ни слова,  я вынула из сумки свой кошелёк и дала ему деньги.
 Он протянул мне подсвечник.
   - Украл?, - спросила  его я, когда подсвечник был уже в сумке.  Он не обиделся.   
- Нет, мать,  нашёл  вон  там  под полом,  -  и указал на  «халупку»    нашей бабы Сани.
Да ведь эта вещь, вероятно, принадлежала нашей семье!   Моя грусть тотчас же прошла, и я собралась уходить. 
 Продавец  подсвечника исчез,  а  молодой человек вызвался меня проводить,  Он расспрашивал меня про жизнь в Петербурге, ругал  правительство, которое, как ему думалось, так предательски бросило  русское  население  в  Уральске.   И такая безысходность  чувствовалась в его голосе, что я вновь испытала необъяснимое чувство жалости  и  какой-то утраты. У кинотеатра  Урал  мы  расстались.

        Делая  эти  записи,  я подумала,  что  именно  посещение   двора на Плясунковской,12  поставило  точку  в истории  большой семьи Ляпиной.
 Мои   несовершенные  попытки проследить  жизнь  дедушки  Николая и бабушки  Ефросиньи  позволили  мне ощутить  ‘бег  времени’,  осознать  как  эпоха - время  воздействуют  на  судьбы  людей,  и  выражение  “  Такое  было  время!”  приобрЁл  смысл. 
    Щемящая грусть не раз  наплывала на меня,  когда я  писала эти записки.   Двор  Ляпиных:  чем больше я знакомилась  с его  обитателями, тем он  явственнее приобретал  символическое  значение.  В нём,  как в целой  стране,  отразилась жизнь   великих    страдальцев – советских  людей.    Двор  видел  благополучную  достойную жизнь только до 1918 года, а дальше  пришло  новое  советское  время.  Выживание -  именно на его фоне разворачивалась  здесь жизнь. Двора Ляпиных не стало, как  не стало и целой страны. Всё изменилось.    
      Нет ничего  выдающегося в жизни  наших  бабушки  Ефросиньи  и дедушки  Николая, но какими они были, как складывались их судьбы, их жизнь, может быть, станет предметом любопытства наших детей и внуков.  Тогда  они прочтут Записки.

   Санкт – Петербург,   2019 год