9. Начинаю с нуля

На фото. 1990. Новосибирская ВПШ

Московский поезд прибыл в Новосибирск поздней ночью.  До места добирались на такси, оказалось совсем рядом.  Для дежурной наше появление не было неожиданностью. Я перед отъездом из Москвы переговорил с ректором, выясняя, на какой райком брать открепительный талон, и одновременно он зарезервировал для нас секцию в общежитии, куда нас и поселили.
 Ранним утром мы были разбужены скрежетом и воем трамваев на линии, проходившей прямо под окнами.  Кстати, через неделю  мы уже их не замечали: привыкли. Так  же, как сейчас на даче не обращаем внимания на поезда, с грохотом несущиеся по железному мосту через Иню буквально в 300 м от нашего домика. В тот раз шумом дело не ограничилось: раздался вой сирен, повалил густой пахучий дым горящей резины. Оказалось, трамвай загорелся. Приехали пожарные, собралась толпа зевак – такое событие! К счастью, обошлось без жертв. Было это 20 августа 1972 года. Так начинался новый этап нашей жизни.
Первый вопрос, который сын задал утром: наше ли, наконец, это жилье, и может ли он теперь прыгать по комнате? Выслушав ответ, что ещё нет, философски заметил: «Мы всё по столицам да по столицам: сначала Магадан – столица Колымы и Чукотки, потом Москва, теперь вот – столица Сибири».  Он шёл в 3-й класс, и у него была 3-я школа. Что и говорить, ребёнок замаялся с нами мотаться по стране, пора было обретать надёжный угол.
Не раз убеждался, что Сибирь в целом, а Западная Сибирь, в особенности её юг – самое подходящее для этого место не только в нашей стране, но и в мире. В геофизическом, природно-экологическом, социально- политическом, разумеется, в экономическом плане. Трудно представить  здесь у нас межнациональные трения, как, скажем, в центре или на юге, тем более, в национальных регионах, или проблемы с едой в окружении плодородной лесостепи. Впрочем, ещё не вечер: наши временщики-правители ещё не до конца реализовали свои программы и способности.

На новом месте

Наутро встретился с руководством. Квартира примерно через полгода, но это не страшно: имея крышу над головой, ждать можно. С работой – без проблем, даже есть выбор. Экономистов здесь достаточно, их можно пригласить из любого вуза, из Академгородка, наконец. Работать в ВПШ за честь почиталось. А вот на профилирующей кафедре - партийного и советского строительства – читают лекции, ведут семинары и практические занятия специалисты, многие из которых ни дня не работали по этому профилю. Переговоры были недолгими, я согласился пойти на эту кафедру, чтобы со временем специализироваться на проблемах партийного и государственного руководства народным хозяйством. Здесь можно было реализовать и знания, и опыт.
Времени до начала учебного года оставалось мало, пришлось снова садиться за учебные планы, программы, пособия, работы классиков, партийные документы. Первую лекцию готовил особенно тщательно. Опыта лекционной работы у меня почти не было, и отличия лекции от доклада представлялись смутно. Основная забота была, чтобы подготовленного текста хватило до звонка. Сейчас, конечно, можно посмеяться над такими опасениями, но я был свидетелем, когда один наш преподаватель, далеко не новичок, отпустил слушателей минут на 20 раньше расписания именно по этой причине. Лекция была открытая, и все коллеги оказались свидетелями его конфуза. Правда, это случилось значительно позднее. Я поступил исключительно осмотрительно. Текст своей первой лекции надиктовал на магнитофон, рассчитал время, и на каждой страничке проставил поминутную разметку.
Надо сказать, на кафедре никогда не проверялись и не  контролировались тексты, изредка проводились открытые лекции с обсуждением, и всё. Но подход к работе был ответственным, каждый дорожил репутацией. Главным контролёром была аудитория. Это были не обычные студенты. Даже на 4-годичном отделении, где слушатели со средним образованием  получали первое высшее, это были люди с немалым жизненным и общественно-политическим опытом, со сложившимися взглядами, убеждениями, собственным видением проблем. Не думаю, что мои первые лекции были образцом ораторского искусства. Мне довелось слушать крупных специалистов и талантливых лекторов,  и могу уверенно сказать, что далеко не каждому дано. В том смысле, что мало досконально знать и понимать материал, чтобы хорошо донести его до слушателей. В жизни каждый сталкивался с этим, сопоставляя, хотя бы мастерство рассказчиков  анекдотов.
Кроме того, и эта истина дошла до меня с годами, слушателю недостаточно грамотно преподнести исчерпывающую информацию, надо дать возможность осмыслить услышанное, понять и закрепить, логически увязать с тем, что ему уже хорошо известно. Своеобразное возведение некоего сооружения из кирпичиков- фактов, аксиом и аргументов в соответствии с определенными принципами. Для этого требуется не только доходчиво изложить  суть проблемы, но и преподнести её  в нескольких ракурсах, показать причины и следствия, привести наглядные и убедительные примеры. Кстати, в Академии этому учили. Был курс «Методология и методика научного исследования», вёл его один из самых (если не самый) талантливых лекторов (Александр Николаевич Гржегоржевский), который, насколько мне известно, звание профессора получил, но доктором наук так и не стал, оставаясь любимцем многих аспирантских поколений.

Становление

Из тенёт написанных текстов я вырвался не сразу и, можно сказать, не по собственному желанию. Однажды – где-то на 3-м  году работы – мне предстояло выступить перед слушателями 3-годичного отделения. Это была в некотором смысле слушательская элита: второе высшее заочно. По уровню подготовки и должностям – наиболее  квалифицированный состав. Кроме партийных работников – от секретарей райкомов и выше, здесь были армейские политработники, для которых ВПШ приравнивалась к Академии  и давала простор для званий и должностей. Выхожу я на трибуну, раскрываю свою папочку, и – о ужас! Обнаруживаю: не тот текст.
Один из заведующих кафедрой в такой ситуации извинился и отменил лекцию. Правда, я  в то время о таком варианте не знал. Позднее был случай ещё более кардинальный. К нам на преподавательскую работу направили бывшего работника обкома. Опытного, и с немалой должности – заведовал отделом культуры. Через какое-то  время настал его черед войти в аудиторию. Лекторская кафедра стала его Голгофой, туда  поднялся сам, а оттуда уже понесли: умер от острого сердечного приступа. Но это  тоже потом. А тогда, после некоторого замешательства я начал лекцию, как будто ничего не случилось. Папочку убирать не стал, и даже делал вид, что туда поглядываю. В общем, лекция прошла хорошо, никто ни о чем не догадался.  Это был этап профессионального становления.
Но до подлинного мастерства было далеко. Более того, до сих пор считаю: всё же не дано, хотя у большинства других «профессионалов» не лучше.  Только к концу трудовой деятельности освоил приемы активизации аудитории, включения слушателей в мыслительный процесс. Обычно они у меня сидели, открыв рты, и слушали, слушали, очарованные моим красноречием. Это приятно, но малоэффективно. Спроси потом, о чём речь шла, и половины не вспомнят. Типичную оценку такой своей работы я услышал однажды из уст простодушной провинциалки-слушательницы: «Интересно было, время незаметно пролетело». Правда, всё относительно. В Германии на 10-недельной стажировке в октябре-декабре 1994  года встретился с крайней формой такой «активной» методики: занятия строились таким образом, что лекторы от нас, слушателей узнавали больше, чем мы от них. Причем, преимущественно конкретику, им недоступную: уровень и формы оплаты труда, налоговые хитрости, ставки арендных платежей и т.п.
Помню свою первую 225-ю группу (2-годичное очное на базе высшего образования), в которой, кроме лекций, вёл семинары и практические занятия. Исключительно сильный состав, из неё потом немало  известных в городе людей вышло, двое – Юрий Аркадьевич Фабрика и  Рудольф Мокшанцев -  через некоторое  время сами стали преподавателями, а Фёдор Романович Киселёв – лектором обкома партии. Не знаю, насколько их удовлетворял мой уровень работы, но мне с ними было интересно.
Спустя много лет, когда дело шло к закату, можно было сравнивать разные поколения слушателей. Пошли другие – хваткие, практичные, с элементами прохиндейства и подхалимажа. Их интересовали не фундаментальные познания в области теории и практики, а  секреты продвижения по карьерной лестнице. Особенно ярко проявилась эта тенденция, когда к нам на обучение стали направлять посланцев из южных солнечных республик. Но в те первые годы работы  до этого было ещё далеко.

Декан

В преподавательском коллективе я пришёлся ко двору. Примерно в ноябре пришло сообщение о положительном решении ВАК по поводу присвоения учёной  степени, я получил заметную прибавку к зарплате, а немного позднее с оказией доставили  красивый кандидатский диплом. Не знаю, чем руководствовался ректорат и партком, когда примерно на 2-м году работы меня назначили деканом 2-годичного отделения. Дело  в том, что многие слушатели были старше меня по возрасту, и были случаи, когда малознакомые посетители (в школе был пропускной режим) порой обращались фамильярно дружески: «Эй, парень, сбегай, позови такого-то!» При назначении мне запомнилась одна  фраза ректора, которая долго не давала мне покоя: «К тому же должность декана не требует утверждения в обкоме». Неужели из ЦК был звонок попридержать меня в «чёрном теле»?
Как декану мне приходилось вникать во все вопросы, касающиеся жизни моих питомцев, включая весьма деликатные. Среди них вспоминается такой. К Госэкзаменам слушательница 2-годичница  Валя Г. с Алтая  родила. Ситуацию рассмотрели на слушательской партгруппе – все же коммунисты – и решили: отца ребенка исключить из ВПШ. Партком и ректорат приняли их  рекомендации, поскольку группа – по составу преимущественно мужики - знала всё, судила объективно. Этот донжуан  задурил ей голову, обещал жениться и создать семью, хотя дома его ждала своя. А потом сдрейфил, и получил по заслугам.  Вся группа организовала помощь молодой маме, ухаживали за младенцем, стирали пелёнки и всё такое. Валя успешно сдала экзамены и с малышом отправилась домой. Случай, конечно, экстраординарный. Но дело было в том, что она была в годах, одинока, и семейная жизнь ей «не светила». Не редкость среди женщин, посвятивших себя партийной работе, которая в идеале – служение. Таких остряки называли невестами Маркса.
История имела продолжение. Прошло много лет.  С группой  слушателей выпускного курса я был в Павловске, где они проходили преддипломную практику. Сижу на партийной конференции одной крупной парторганизации, и вдруг в своем ряду через 2-3 человека вижу знакомое лицо – Валентина! Разговорились.
- Как сын? – был один из первых моих вопросов.
Оказывается, успешно окончил школу, поступает в вуз, словом, радость и «свет в окошке» для мамы. Действительно, её лицо при этом светилось. Про отца воздержался спрашивать. Ему потом всё же дали возможность доучиться годом или двумя позднее, когда курс, который его изгнал, уже был выпущен.

Блистательное окружение

Вокруг были очень интересные люди. Помимо высокой квалификации и соответствующих профессиональных достоинств, многие из них были непосредственными участниками и свидетелями событий исторического масштаба. В то время – речь идёт о начале 70-х – в составе кадров старшего поколения преобладали фронтовики.  Кафедрой политэкономии заведовал бывший комбат Тюменцев, истории КПСС – доктор наук Шуклецов Валентин Тарасович, в прошлом полковой радист, профессор кафедры Иващенко – из офицеров армейской контрразведки Смерш и т.д.
Моим непосредственным шефом долгие годы был проректор по заочному отделению Владимир Алексеевич Руднев – артиллерист из частей РГК. Его предшественником был Виталий Васильевич Сидоров – тоже человек известный, в свое время он возглавлял партком  строящегося в годы войны здания оперного театра. Именно в его  подвалах хранились тогда сокровища Эрмитажа. Моим коллегой по деканату был опытный партийный работник, в годы войны – командир батареи гвардейских миномётов «Катюша» Шкреба Иван Васильевич, с которым мы состоим в одной первичке до сих пор. Свободин Юрий Дмитриевич – мой непосредственный шеф – был награждён орденом за героический труд в годы войны на оборонном предприятии. Будучи подростком, он точил корпуса мин, пользуясь деревянным ящиком в качестве подставки из-за малого роста.
За мной закрепили раздел учебного курса «Партийное руководство экономикой», и в силу профессиональных потребностей пришлось знакомиться с партийными руководителями индустриальных районов, где располагались  ведущие предприятия  города, в которых были самые крупные заводские парторганизации. Оттуда приглашали секретарей парткомов для участия в дискуссиях, круглых столах, для обмена опытом. Туда же выезжали со слушателями для ознакомления с их работой. Это завод точного машиностроения и авиазавод им. Чкалова в Дзержинском районе, металлургический и Сибсельмаш в Ленинском, приборостроительный им. Ленина в Заельцовском, «Электросигнал», станкостроительный им. XVI партсъезда и инструментальный в Октябрьском и другие. 
Их технические возможности, реальные дела, трудовые и боевые традиции поражали воображение и пробуждали гордость за сибиряков. Мне хорошо было известно о роли наших земляков в битве под Москвой. Позднее узнал об их подвигах под Сталинградом, на Курской дуге. Оказалось, не только А.И.Покрышкин  (как позднее  Ю.А.Гагарин) начинал с ФЗУ и попал в аэроклуб из цехов Сибсельмаша, но и те 18 на безымянной высоте, о которых поют в известной песне. В заводском музее я увидел Красное знамя Государственного комитета обороны, переданное на вечное хранение за освоение впервые в стране массового производства снарядов для «Катюши». Чкаловская продукция составила 40% всех истребителей, участвовавших в Великой Отечественной войне. «Электросигнал» оснастил Т-34 радиостанциями, и тем намного повысил их боевые качества. До этого они были «глухими», и командир в бою вынужден был, высунувшись по пояс из башни, передавать приказы флажками.
Завод «Точмаш», как многие, если не большинство его собратьев, помалкивал о своей основной продукции, ограничиваясь бытовым магнитофоном «Комета». Для сравнения в заводском музее стояла металлическая кровать, подобная той, на которой я спал студентом в общежитии: это была первая продукция предприятия. Последняя же  – и этого завода, и других – на земле, в небесах и на море, а также и в космосе. Заводчане гордились тем, что когда в 1980 году Запад бойкотировал московскую Олимпиаду, именно им поручили изготовление аппаратуры для цветного телевещания, которая в стране не производилась. Блестяще справились примерно за 10 месяцев. При том, надо заметить, Новосибирск даже не входил в первую десятку городов, на которые американцы нацелили свои первые межконтинентальные ракеты по плану Дропшот. Зато в том списке был заштатный городишко в предгорьях Алтая, который, как теперь все знают, в числе разнообразной продукции производил ракетное топливо.

Жизнь продолжается

Весной 1973 года через 8 месяцев ожидания мы поучили квартиру на улице Бориса Богаткова в микрорайоне, известном в городе как «Золотая Нива». Трёхкомнатную, в новой панельной 9-этажке на 8-м этаже. О статусе преподавателя ВПШ говорит тот факт, что семья обкомовского шофёра, с которым я позднее познакомился на базе общих технических интересов, получила точно  такую же квартиру, но этажом пониже. Мы были довольны, можно сказать, счастливы. Всё же свой угол, и очень неплохой. У сына наконец-то появилась своя комната. Негативы нового места проживания выявились позднее: удалённость от работы, отвратная школа, хотя и под окнами, а главное - семейка алкашей над нами, от которых намного лет мы лишились покоя. Но всё это были, конечно, мелочи.
В партшколе проработал ровно 20 лет, с 1972 по 1992 год, но выше декана так и не поднялся. Никогда не зацикливался на этом вопросе, но факт есть факт. Когда в силу естественных возрастных причин произошла смена руководителя кафедры, прислали совершенно неподготовленного и неспособного для этого человека  (чем его и сгубили), но «свои» кандидатуры даже не рассматривались. Уже к концу преподавательского периода, когда проработал много лет деканом заочного отделения, открылась вакансия проректора по заочному обучению, на которую я официально числился в резерве. Назначили другого человека, у которого никаких преимуществ формального характера не было, а стаж и опыт работы были даже меньше. Не считаю амбициозность и карьеризм своими слабостями, но, тем не менее, написал заявление и перешел на рядовую преподавательскую работу.
Таким образом, 20-летний период успешной работы завершился тем, что закончился на той же должности, с которой начинался, но об этом позднее – до конца эпопеи ещё далеко. Завершить карьерный сюжет хочу одним эпизодом. Рядом дача В.П.Александрова, работавшего много лет бессменным 1-м проректором ВПШ и сейчас сотрудничающего с Сибирской академией государственной службы, в которую переродилась бывшая ВПШ. Напомню, именно он был моим «крестным» при переезде в Н-ск, и по-соседски мы с ним поддерживаем псевдодружеские отношения. «Как же так, - спросил я его однажды, -  за столько лет работы из меня не получился даже заведующий кафедрой?»  «Это была недоработка ректората»,- примерно таким был ответ. Не думаю, что так всё просто и было.
Проработав десятилетия в Новосибирске, я всё ещё чувствовал себя «магаданцем», таким и воспринимался окружающими. Поскольку ВПШ была всесибирским партийным вузом, более активно стали формироваться интересы и складываться контакты с  другими регионами и соответствующими партийными органами - Алтайским, Томским, Красноярским, Иркутским. Уже через 2-3 года работы пришлось включиться в действующую систему подготовки и переподготовки партийных и советских кадров – по линии УМЛ, курсов повышения квалификации, специализированных семинаров, конференций и т.п. О некоторых из них речь пойдёт впереди.

Досуг

Как только до меня дошло, что я теперь обречен на длительные летние отпуска, встал вопрос об организации семейного отдыха и вообще досуга. И хотя профсоюз в то время работал активно, были возможности пользоваться санаториями и курортами, мне этот вариант был не по нутру. Ни разу не был в пионерском лагере, а санатории-пансионаты в колымско-московский период были вынужденными из-за необходимости поддерживать здоровье членов семьи. Имея за плечами опыт рыбацкой Колымы, перед глазами водную гладь Оби и совсем рядом бескрайнее водохранилище, долго не думал. С одной из первых зарплат пошёл в ЦУМ и купил в рассрочку лёгкую дюралевую лодку МКМ с мотором «Нептун-М», мощностью 23 л.с.  Сочетание оказалось очень удачным: не считая «Ракеты» на подводных крыльях, нас опережали на воде только катера типа «Амур» с    мощным  стационарным двигателем или с двумя подвесными типа «Вихрь».
Доводочных работ было много: поставил тент, дистанционное управление, световую сигнализацию – получился маленький всепогодный катер на 4 человека. Потребовался комплект аварийно-спасательных средств, походной посуды, раскладной мебели, не говоря о приличной палатке.  Потом велосипед, чтобы добираться до лодочной станции – словом, появилась куча забот, которые немного разнообразили строго регламентированное учебным планом преподавательское существование. Потребовалось пройти курс обучения, чтобы получить удостоверение судоводителя маломерного флота, которое, к тому же, в отличие от шоферского, нужно было регулярно подтверждать сдачей контрольных экзаменов.
Бензин был дёшев (канистра 20л стоила 1,5 руб. при дневной зарплате 10 рублей), личный автомобиль недоступен, а лодочных станций, как и владельцев мотолодок и мини-катеров в акватории Новосибирска и Академгородка было множество. На одной из них в районе Бугринской рощи удалось, в конце концов, получить стояночное место. Водно-моторный туризм – сфера фанатиков. Своеобразная форма полуразумной жизни. Именно так, поскольку многие её стороны сложно отнести к разделу разумной. Тут даже люди с высочайшим уровнем самоконтроля становились рабами страстей. С одной стороны, удобно: добрался до станции, и ещё не отчалив от берега, уже на природе и отдыхаешь. С другой стороны, сильно уж хлопотно: много всяких обязательных мелочей, так что ещё на берегу выматываешься, к тому же времени требуется час-полтора на оснащение, да на дорогу почти столько же. Словом, трудоёмкое дело. Зато какое несравнимое чувство испытываешь, когда на скорости 40-45 км/час под рёв мотора мчишься по водной глади. Впрочем, одно название – гладь, порой же, и довольно часто, она бывает такой неровной, что приходится снижать скорость из-за тряски на волнах.
Были упоительные поездки вниз по Оби до границы с Томской областью или на водохранилище, где в его наиболее широкой части с трудом различаешь полоску берега на горизонте. До рыбалки дело не дошло, всё как-то времени да и особого желания не было. Обходилось без ЧП. Если не считать случая, когда Валера оставил на месте кратковременной стоянки на академовском пляже свои сандалики. От лодочной станции до дома он ехал верхом на папе. Было ему лет 8, а вес был для меня совсем не обременительным. Впрочем, один случай был вполне серьёзный.
Однажды вместе с родителями, которые у нас гостили, мы отправились в небольшое путешествие вниз по Оби  – от той поездки остались замечательные их фотографии, которые я впоследствии растиражировал для всех братьев. И вот в черте города напротив Чернышевского спуска меня угораздило  в 100-150 м от берега налететь на топляк. К счастью, не в лоб, а вскользь – шёл-то по течению. Топляк – потерянное при перевозке или сплаве и затонувшее бревно - обычно торчит наклонно: комель на  дне, а вершина наклонно в сторону течения. Лодку крепко встряхнуло, подбросило, мотор своротило на бок, так что он остался держаться на одной струбцине. Что-то сорвало на дейдвуде, всё болталось, как на верёвочках. Я, как мог, закрепил это хозяйство и доковылял до ближайшего островка. Там мы сделали привал, пока команда  оборудовала временную стоянку и отдыхала, мне как-то удалось закрепить разболтанные узлы для продолжения маршрута. Каких-либо малоприятных последствий происшествие на вызвало. С тех пор я обязательно использовал страховочный тросик, чтобы ненароком не  утопить мотор.
Однажды в период летних каникул я решил совершить поездку на водохранилище вдвоём с 10-летним сыном. Шлюзы прошли нормально. Преодолевать открытый участок до Бердского залива пришлось при сильной встречной волне. Её высота достигала полутора метров, поэтому, когда мы скрывались в промежутке между двумя валами, нас совсем не было видно со стороны. В какой-то момент винт оголился, мотор взвыл на повышенных оборотах, и при последующем погружении кормы в воду  срезалась шпонка, фиксирующая винт на гребном валу. Мы потеряли ход. Дело вполне обычное, но не для таких условий. Помаявшись минут 15-20, я всё же заменил сломанную деталь запасной, не утопив при этом винт, и мы продолжили путь.
Как выяснилось, основное приключение  было впереди. В заливе было тихо, мы ушли вверх километров на 15, нашли уютную бухту и стали оборудовать лагерь. Вытащили вещи, поставили палатку. Надо было соорудить кострище и готовиться к ночёвке. Чтобы ребёнок не скучал, я собрал ему удочку, посадил в лодку, привязал её на длинную верёвку и оттолкнул от берега подальше, где по нашему разумению должна была обитать самая крупная рыба. А сам отправился на заготовку дров. Экологические соображения направили моё внимание на груды плавника, загромождавшего берег. Лёгкий, но острый туристический топорик отскочил от пружинящей древесины и вонзился в мою ногу буквально на сантиметр ниже сухожилия, которое прямо под коленной чашечкой. Картина открылась ужасная: глубокая рубленая рана с совершенно белыми стенками. Как будто в автоматическом режиме я стянул её разошедшийся зев куском лейкопластыря, подтянул лодку с рыбаком к берегу, бросил в неё комом сорванную с кольями палатку и рванул пусковой шнур. Мотор запустился с первой попытки. Через 15-20 минут мы причалили к пирсу какого-то дома отдыха, доковыляли до дежурной медсестры. Через полчаса приехала скорая. С учётом обстоятельств, меня тут же положили на какой-то топчан и стали зашивать рану. Остались неприятные ощущения, когда игла с хрустом проходила через хрящевые ткани. Врачи шутили, что за весь период суточного дежурства (был выходной день) у них случился первый трезвый пациент.
Потом для нас вызвали такси, и уже ночью мы вернулись домой. В таких случаях есть один спасительный аргумент, облегчающий душу: «Могло быть и хуже». О лодке как-то не думалось. Забрал я ее дней через 10, когда смог самостоятельно передвигаться, хотя  швы еще не были сняты. Полная сохранность имущества до самых мелочей, пролежавшего столько времени фактически безнадзорно, как-то не вызвала особого удивления. Вроде так и должно быть. Даже не могу назвать имён людей, принявших участие в нашей судьбе в том событии. Всё прошло опять таки без последствий, сейчас даже не вспомню, на какой ноге этот шрам. А попади топор на сантиметр выше… Кто знает, как бы всё обернулось. К счастью, это произошло в период летних каникул и не потребовалось брать больничный и подменяться на работе.

Командирская учеба

Где-то в этот период произошло знакомство ещё с одной стороной новосибирского уклада жизни. Пришла повестка из военкомата на командирскую учебу. С рабочим графиком конфликта опять не случилось, использовалось время каникул. Явившись по указанному адресу, обнаружил крупный военный городок на несколько дивизий, причём, на той же улице, где мы получили квартиру. Строевой подготовкой нас утомлять не стали, сразу перешли к главному. Силами подготовленных офицеров, скорее всего, из политуправления округа, нам прочитали курс лекций о международном положении, агрессивных происках наших противников, растущей мощи Вооруженных сил страны, для реализации которой, тем не менее, жизненно необходимы  высокая идейность, бдительность и, естественно, профессионализм офицеров запаса. Потом разошлись по частям и подразделениям соответственно профилю. У меня он был автомобильный.
Вся наша группа – человек 15-20 - оказалась достаточно подготовленной, так что наши занятия проходили в форме творческих дискуссий за  круглым столом. Лишь однажды наш руководитель в звании майора поставил нас в тупик, предложив объяснить, что за штуку он принёс нам показать? Дело в том, что это был обычный малогабаритный фонарик с куском провода для подключения к бортовой электросети. Оказывается, то было приспособление  для движения колонны ночью без света и без инфракрасного оснащения. Фонарик крепился под задней частью рамы автомобиля и освещал собственный задний мост, на котором был нарисован обычный белый круг. Он был хорошо виден водителю, который ехал сзади и позволял ориентироваться в полной темноте. Просто и эффективно. Правда, при скорости до 30-40 км/час и соответственно дистанции  30-40 метров.
Как-то незаметно, будто сами собой, на столе появлялись бутылка-другая беленькой, буханка чёрного хлеба и неизменная их спутница селёдка. Разговоры были разнообразные, неспешные, «философического» склада. Почти без анекдотов и баек. Народ-то собрался уже несколько в возрасте.  Многие работали в крупных коллективах, на немаленьких должностях, вопросов дискуссионного характера накопилось немало, обсуждались они открыто и заинтересованно. Удивительно, но никто не опасался наушничества и возможных неприятностей на этой почве. Хотя большинство из присутствующих ранее друг друга не знали.
Я видел в них прямых наследников тех, кто спасал Москву, Сталинград и далее всю Европу. Не только по номерам и боевым маршрутам закрепленных частей, а по крови, духу, судьбе. Преобладали критические оценки сложившейся в стране и обществе ситуации, хотя так широко не обобщали. Речь шла о дурости и бардаке вокруг. Ещё не было чувства отчаяния, но была досада и уверенность в возможности исправить, наладить, улучшить.
Учёба быстро завершилась, и  мы дружно разбежались по своим делам. Но в памяти что-то осталось. Через 15-20 лет встречаешь человека, чем-то тебе знакомого. И он так странно к тебе присматривается. Где я мог видеть эту рожу? Э, да мы вместе военную учёбу проходили. И взаимно расплываемся в улыбках, и расспрашиваем друг друга – что, где, как? Олигархов среди них не встретил. А среди бывших инструкторов и зав. отделами райкомов города такие есть, могу назвать фамилии. Да они, собственно, у всех на слуху…
Не сразу Новосибирск из промежуточного пункта между Барнаулом и Томском стал осознаваться как та часть Родины, с которой ты связан накрепко, если не навсегда. Это чувство просыпается, когда сюда возвращаешься из поездок, особенно дальних и длительных. Наиболее отчетливо город как целесообразная целостность, как продукт титанического  труда людей воспринимался с борта заходящего на посадку самолёта местной авиалинии (типа АН-2) по маршруту от гидростанции вдоль Оби с правым разворотом над грузовым портом и посадкой в Северном аэропорту.  Сейчас этот коридор закрыт. 
Город, как на ладони. Чёткая геометрия пространства. Широкие проспекты, красивые площади, громадные заводские корпуса, жилые микрорайоны, утопающие в зелени. Громада Оперного. Чаша стадиона. Оригинальные очертания цирка, центрального рынка, театра «Глобус».  Сердце замирает. Здесь, впрочем, надо бы применить прошедшее время.
Сейчас Новосибирск стал красивее за счет высоток оригинальной архитектуры, новых транспортных магистралей и разноуровневых развязок. Но то чувство причастности и близости к этому его облику уже пропало. Это не наш город, а их. Тех, кто в хаммерах, мерседесах, ауди рассекают пространство, не  считаясь с окружающими людьми и действующими правилами. Для них город не предмет любви, а сфера бизнеса и средство  наживы. Поэтому и жить они предпочитают в загородных коттеджах.