Обстановка в тылу Северо-Западной армии. ч. 71

Обстановка в тылу  Северо-Западной армии весной-летом 1919 года.

(Продолжение. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2016/10/25/702)

Перед тем как рассказать о необычайных подробностях создания английским генералом Марчем  Северо-Западного правительства России, следует, хотя бы коротко, остановится на ситуации, сложившейся на «освобожденной от тирании большевиков» территории этого региона. (В основном это были районы,  примыкающие к Пскову, Нарве, Гдову и Ямбургу).
После неудачи весенней попытки генерала А.П. Родзянко захватить Петроград, «белые» войска откатились от его предместий и продолжали занимать эти районы Петроградской губернии.


Тут надо бы сделать небольшое отступление от темы и рассказать  о самом Александре Павловиче Родзянко, игравшую тогда одну из ключевых ролей в Северо-Западной армии.
Он  был  племянником знаменитого Михаила Владимировича Родзянко, гофмейстера Высочайшего Двора и  Председателя Государственной Думы III и IV созывов, сыгравшего определенную роль в отречении Николая Второго.

А.П. Родзянко получил прекрасное военное образование,  он окончил Пажеский корпус, Офицерскую кавалерийскую школу и  кавалерийскую школу в Сомюре (Франция).
С 1899 года он служил в Кавалергардском полку, пройдя путь от корнета до полковника (1912 г.), был начальником учебной команды и помандиром эскадрона этого славного полка.
Одновременно с военной службой А.П. Родзянко много времени уделял конному спорту.
В 1912 году он  в составе сборной Российской империи  даже выступал на Олимпийских играх в Стокгольме, на соревнованиях по конному спорту. (Впрочем, без всякого успеха).
 
Интересно, что в этой Олимпиаде А.П. Родзянко участвовал вместе с двоюродным братом Николая Второго, великим князем Дмитрием Павловичем, который был в семье Романовых «ответственным» за спорт и олимпийское движение в Российской империи.
Раз уж зашла об  этом речь, то придется вспомнить про   эту Олимпиаду и самого великого князя Дмитрия Павловича.


О, это была воистину провальная Олимпиада с удручающими для всех спортсменов-россиян результатами. (Не случайно у нас про неё у нас  и по сей день стараются, без особой необходимости, не вспоминать).
Команду  России (в которой было 178 человек)  возглавлял (и лично участвовал в соревнованиях по конному спорту)  великий князь Дмитрий Павлович. Сам он занял 9-е место в индивидуальном конкурсе и 5-е место в составе сборной конников России в командном конкурсе. 
Российские спортсмены не сумели завоевать на этой Олимпиаде ни одной золотой медали и получили всего лишь две серебряные и три бронзовые награды.
Но, самое «яркое» впечатление, безусловно, оставили там российские «футболеры».
Для начала они умудрились проиграть 1:2 футбольной сборной Великого княжества Финляндского (которое, разумеется, не захотело выступать в одной команде со своей тогдашней «империей зла»,  и тут же получило от неё разрешение выставить на Олимпиаду  свою, «нэзалэжную» сборную по всем видам спорта).
После этого поражения, в «утешительном матче» российские футболёры  проиграли сборной Германии аж со счетом 0:16 (!!!!!)
Утешились, так сказать…
(Если я не ошибаюсь, этот эпический разгром на Олимпиадах до сих пор никем не превзойден, а «тяжелая контузия» от него стала какой-то кармой, определившей печальные результаты даже наших современных «футболёров»).

В России результаты  участия наших  стокгольмских олимпийцев тогда не случайно были названы  «позором всея русского народа».
Провал был оглушительным: Россия заняла предпоследнее, 17 –е место из 18 команд-участниц.
Чтобы больше не допускать  таких феерических фиаско в будущем, великий князь Дмитрий Павлович принял оригинальное решение:  впредь проводить в России СВОИ ежегодные (!) олимпиады. И до начала Мировой войны две такие потешные «олимпиады» даже успели провести: в 1912 году в Киеве, и в 1913 – в Риге.

Великий князь Дмитрий Павлович вообще был большим «оригиналом» и «человеком нелегкой судьбы».
Его мать умерла при родах, а  вот батюшка,  великий князь  Павел  Александрович, вскорости после этого, женился на бывшей жене своего подчинённого,  и за этот морганатический брак  был выслан из России за границу.

Оставшийся без родителей   Дмитрий поначалу воспитывался в семье своего дяди, великого князя Сергея Александровича и его супруги Елизаветы Фёдоровны, (родной сестры императрицы Александры Фёдоровны).
Но в  1905 году великий князь Сергей был убит бомбой эсера Ивана Каляева, а  Елизавета Фёдоровна удалилась в созданную ею Марфо-Мариинскую обитель милосердия.
Вновь «осиротевшего» Дмитрия забрал к себе в Александровский дворец Царского Села император Николай II, и юноша воспитывался в царской семье вплоть до 1913 года.
 
Потом Дмитрий Павлович «отблагодарил» царя своим личным участием в жестоком убийстве Григория Распутина, которого царская чета боготворила и в переписке именовала исключительно наш Друг (с заглавной буквы).
За это убийство, распоряжением Николая II, в.к.  Дмитрий был отправлен в Персию, в отряд генерала Н. Н. Баратова, и это уберегло Дмитрия о от судьбы многих его родственников, оставшихся в России.
Потом он уехал в эмиграцию и жил в США, где занимался торговлей шампанским. Никакого участия в Гражданской войне и политике он не принимал.
Умер в 1942 году в Швейцарии от туберкулеза.



После этого небольшого "околоолимпийского" экскурса, теперь вернемся к рассказу о судьбе Александра Павловича Родзянко.

Он активно участвовал в Первой мировой войне, с июля 1915 года — штаб-офицер Кавалергардского полка.
Видимо в это время А.П. Родзянко и был откомандирован на остров Эзель, где возглавил одну из ополченческих дружин,и чуть было не прославился на всю Россию, как «спаситель Прибалтийского края  от нашествия тевтонов».

Губернатор Прибалтийского края П.Г.Курлов в своих воспоминаниях крайне неодобрительно отзывается о поведении А.П. Родзянко в то время:
«Не меньший вред принес, как это ни странно, для спокойствия края и брат председателя Государственной Думы, шталмейстер Высочайшего двора, полковник Родзянко, командовавший одной из ополченских дружин на острове Эзеле, а затем в Пернове.
Этот совершенно неуравновешенный человек вообразил себя генерал-губернатором, произносил зажигательные речи, позволяя себе злоупотреблять даже именем Государя Императора, и отдавал целый ряд распоряжений по гражданской части, так что мне пришлось даже запросить главнокомандующего 6-й армией: какими административными полномочиями облечен этот войсковой начальник?
Поступивший ответ указал, что обязанности его ограничиваются строевой частью его дружины.
Такое разъяснение дало мне возможность охладить пыл полковника Родзянко, но я вызвал вражду к себе как с его стороны, так и со стороны брата, председателя Государственной Думы, который, по-видимому, принимал деятельное участие в поддержке своего родственника.
Когда дружина полковника Родзянко отразила в Пернове ничтожный десант германцев, М. В. Родзянко огласил об этом «подвиге» брата, как об одной из блестящих побед русского оружия в Прибалтийском крае.
Истина была вскоре обнаружена, что вызвало крайнее неудовольствие генерального штаба и большой конфуз для председателя Государственной Думы».
(Курлов П.Г. «Гибель Императорской России»).


Как видим, уже тогда А.П. Родзянко не брезговал заниматься политикой, и не сторонился «лучей славы», которые для него пытался испускать его знаменитый дядюшка.
А уж после Февраля 1917 года служебная карьера А.П. Родзянко и вовсе «пошла в гору»:
 С апреля 1917 года А.П. Родзянко командующий 1-й бригады 17-й кавалерийской дивизии.
В июне — июле 1917 был начальником гарнизона Риги.
С октября 1917 года временно командовал 17-й кавалерийской дивизией. После её расформирования в 1918 году остался в Пскове, был интернирован наступающими немецкими войсками и отправлен в Германию.
В Германии  интернированный А.П. Родзянко пробыл недолго и в августе 1918 года он был отпущен «на вольные хлеба»,  и поселился в оккупированной Риге, где и проживал  в роли обычного обывателя.
 
(Отчего-то германское командование, спокойно отпускавшее интернированного русского полковника в самый разгар тяжелейшей мировой войны «на все 4 стороны», совершенно не опасалось, что он вдруг организует какой-нибудь партизанский отряд в их тылу, или иным способом будет вредить оккупационным властям Германии).
Более того, при первой возможности А.П. Родзянко наладил активное сотрудничество с германским командованием для … вооруженной борьбы против «германских же шпионов – большевиков»!
Вот ведь парадокс – то какой…

Кстати говоря,  и вопрос о том, кто именно и когда  произвел  А.П. Родзянко  в чин  генерал-майора «покрыт туманом». 
Известно лишь, что до своего германского интернирования он был полковником, а в ноябре 1918 года командование новосозданного «белыми» Псковского Добровольческого корпуса «признало» А. П. Родзянко в чине генерал-майора.

В ноябре 1918 года, при поддержке немецких властей, А.П. Родзянко приступил к  формированию антибольшевистских стрелковых батальонов.
После отступления немецкой армии из Пскова  Родзянко попытался установить контакт  с представителями Антанты, которые, однако, отказались, в то время,  поддерживать тех офицеров, кто сотрудничал с их  врагами в период Первой мировой войны. Пришлось идти "дружить" с эстонскими националистами.

«В январе 1919 года Родзянко прибыл в Ревель, где в феврале того же года стал командиром сформированной им бригады в Добровольческом корпусе, переименованном к тому времени из «Псковского» в «Северный».
В конце февраля 1919 года во главе бригады отбил наступление группы красных войск из Пскова в направлении Эстонии, что было высоко оценёно главнокомандующим эстонской армией генералом Йоханом Лайдонером.
В апреле 1919 при поддержке части офицеров и эстонского командования принял фактическое командование над Северным корпусом, возглавив начавшееся в мае его наступление на Гдов и Ямбург. Наступлению сопутствовал успех, причём часть красных войск перешла на сторону белых, которым удалось выйти на подступы к форту Красная Горка и Ораниенбауму.
1 июня он официально вступил в командование Северным корпусом.
19 июня Северный корпус вышел из подчинения эстонскому командованию, тогда же корпус был развёрнут в Северную (с 1 июля — Северо-Западную) армию, командование которой сохранил Родзянко», - сообщает об  этом периоде его жизни  Википедия.


О том, как же была организована жизнь на освобожденных от большевиков территориях, рассказывает бывший Государственный контролер Северо-Западного правительства В.Л. Горн в своих воспоминаниях «Гражданская война в Северо-Западной России».
Для изучения ситуации «на местах» в  Псков была направлена комиссия, в которую входили генерал Родзянко и полковник Хомутов:

«Картина произвола во Пскове, представшая глазам Родзянко и Хомутова, была ужасна.
«Много Псковских жителей неизвестно почему сидело по тюрьмам», — пишет Родзянко.
«Грабежи, взятки и безнаказанность, — доносил в отмеченном мною рапорте начальнику тыла полковник Хомутов.
—Будучи во Пскове, я не мог не обратить внимание на ненормальное положение, в котором очутилась контр-разведка, полевой суд и прокуратура.
Во Пскове первое время действовали четыре контр-разведки: корпусная, комендантская, эстонская и Балаховича.
Теперь право ареста осталось за комендантом и производится по его ордерам, но стоящий главе военно-полевого суда полк. Энгельгардт, будучи назначен на эту должность Балаховичем, объявил себя независимым и от коменданта, и от военно-гражданского управления, и от прокурора.
Последний не имел дел и не мог даже проникнуть в тюрьму. Это вызвало массу нарушений и распространение слухов о «застенке».
К сожалению, оба эти лица, так ярко заклеймившие режим «батьки», охотно закрывали глаза  на печальную действительность в управлении той областью (район Ямбург — Гдов), где хозяевами были они сами…»


Конечно наличие в «освобожденном»  Пскове сразу ЧЕТЫРЕХ контрразведок и ежедневные публичные бессудные повешения людей на его улицах неплохо характеризуют уровень «правопорядка»  и «правоохранительную практику»  на «освобожденных от большевиков территориях».
Вот тебе и вся  «демократия» с законностью, в одном флаконе…
Характерно, что номинального прокурора даже не пускали в тюрьму, чтобы поглядеть на то, как там содержат заключенных.
Нельзя сказать, чтобы белое командование не пыталось как-то повлиять на эти безобразия. Только попытки эти были на редкость вялыми и неэффективными.
Вот что пишет об этом В.Л. Горн:

«С целью «навести порядок и прочистить атмосферу, окружающую Балаховича», ген. Родзянко послал во Псков ген. Арсеньева, в задачу коего входило наладить порядок и перевести русские силы этого района с партизанского, грабительского,  на положение более дисциплинированной части регулярной армии.
Эта миссия более или менее была задрапирована чисто стратегическими соображениями и ссылкой на «развертывание» армии.
Незадолго до появления во Пскове ген. Арсеньева (12 июля) на сторону Балаховича перешел 2-й стрелковый большевистский полк (кстати сказать, впоследствии также легко ушедший назад) и об отряде Балаховича стало возможным говорить, как о действительной боевой единице.
Задача Арсеньева была — развернуть этот отряд в корпус, состоящий из двух дивизий, при чем Балахович остался бы только начальником одной из дивизий. Сам Арсеньев назначался командиром этого «корпуса».
С внешней стороны план вполне удался. На бумаге появился второй корпус армии, Псков обогатился еще одним генералом и управлением, но толку из этого никакого не вышло, — по крайней мере, в смысле упорядочения гражданской жизни.
Опубликованный 24 июля приказ о сформировании судов, выработанный псковской магистратурой, остался мертвой буквой до самого падения Пскова.
Балахович и Энгельгардт продолжали хозяйничать по-прежнему, то-есть убивать, грабить и драть людей.
Генерал Арсеньев, даже если бы хотел, бессилен был остановить их безобразия, так как в его — начальника корпуса! — распоряжении почти вовсе не имелось сколько-нибудь серьезной военной силы.
Драли, однако, людей и у генерала Арсеньева, да еще как позорно…»


Тем временем при генерале Юдениче началось формирование представительских органов власти:
«24 мая 1919 г. сформировалось, однако, Политическое Совещание при ген. Юдениче. На русские круги по обе стороны залива состав его произвел крайне гнетущее впечатление, особенно совсем почерневший проф. Кузьмин-Караваев…
Былой либерал, противник смертной казни, проф. Кузьмин-Караваев в эмиграции оказался совсем черным. В своей среде он распоясывался в этом смысле настолько, что временами становился нестерпимым даже для елейного в обращении г. Карташева. Последний не раз жаловался на реакционные тенденции Кузьмина-Караваева И. В. Гессену, А. И. Каминке и другим общественным деятелям.
Для «возрождаемой» России, в частности для Петрограда, почтенный профессор готовил чисто аракчеевский режим, и, по-видимому, вовсе не подозревал, что своими откровенно-марковскими заявлениями окончательно дискредитировал своих товарищей по кадетскому «национальному» центру. Он, например, не допускал для будущего «Белого Петрограда» никакого сколько-нибудь широкого городского самоуправления…
Никаких прав за старой петербургской думой он не признавал, считая, что даже трамвай должен быть в ведении военного ведомства. Печать называл злом и Петрограду сулил один «Правительственный Вестник».
Годы и лишения, которые перенес при большевиках в Петрограде проф. Кузьмин-Караваев, сделали его желчным, сварливым, он вечно бранил всех и вся и делал в сущности совершенно невозможной какую-либо общественную работу с ним.
Когда почтенный профессор заговарил с кем- нибудь из приезжих русских о воссоздании России — «вешать», «расстреливать» были его любимые слова.
 
Балаховича он величал героем, а к его пристрастию к виселицам относился с добродушным смешком.
«Да, правда, любит сам вешать, любит, любит этак подвешивать, есть грех, но герой», — прибавлял обычно г. профессор».

Читая эту замечательную характеристику одного из видных деятелей администрации Н.Н. Юденича, данную ему Государственным контролером С.Л. Горном, невольно вспоминаются строки известного памфлета Демьяна Бедного «Манифест барона Врангеля»:

«Послюшай, красные зольдатен:
Зашем ви бьётесь на меня?
Правительств мой - все демократен,
А не какой-нибудь звиня».

 Ярким представителем таких вот «демократов» и был мечтавший о виселицах в «освобожденном» Петрограде профессор Кузьмин-Караваев.


Продолжим рассказ В.Л. Горна о «Политическом совещании» при генерале Юдениче:
«Совещание возникло единоличной властью ген. Юденича б е з всякого участия общественности. Попали только те, кого хотел ген. Юденич. Сюда пошли: генералы Суворов (внут. дела) и Кондзеровский (упр. делами), В. Д. Кузьмин-Караваев (продовольствие), С. Г. Лианозов (финансы) и А. В. Карташев (пропаганда)…
Почти с первых же дней вся занятая белыми территория распалась на два, если можно так выразиться, воеводства: Югом — Псковская губ. — завладел атаман Булак-Балахович, на севере — в Гдовском и Ямбургском уездах — царила власть ген. Родзянко. Короткое время, около двух недель, до отъезда своего во Псков, когда его взяли эстонцы, в Гдове хозяйничали Балахович и Иванов.
В этот период Булак-Балахович положил начало своим знаменитым развешиваниям обывателей по фонарям…»


Этот сподвижник «батьки» Булаховича Н.Н. Иванов прославился тем, что попытался организовать  так называемую «Псковскую республику» (под эстонским протекторатом, естественно).
Данная дивная  инициатива взбесила генерала А.П. Родзянко, который потребовал от Балаховича немедленно арестовать своего приближенного.
«Батька» этого делать не желал и отвечал Родзянке маловразумительными телеграммами.

«Действительно, Балахович получил от Родзянко ряд телеграмм одна другой категоричнее и резче: «Псков, Полковнику Булак-Балаховичу. Из Ямбурга № 316. В. Срочно. Только что получил вашу телеграмму № 29 от 8 июня.
Сообщаю Вам еще раз, что я  признан всеми союзниками единственным начальником русских войск, действующих на Северо-Западном фронте. Приказываю Вам немедленно арестовать Иванова, его брата и сотрудников, указанных полк. Куражеву, и прислать их в Ямбург. Вам лично надлежит немедленно приехать в Нарву для переговоров о дальнейших действиях.
Еще раз повторяю, что все продовольствия, деньги и амуниция получаются от союзников в большом количестве, проходят через меня. Требую точного исполнения моих приказов. О получении этой телеграммы телеграфируйте. Ваша телеграмма полна передержек. 14 июня. Генерал-майор Родзянко».
 «Псков, Полковнику Балаховичу. Из Штаба Корпуса, № 765. 20 июня 1919 г. Генерал Родзянко просит немедленно ответить на следующие пункты.
Первое — будете ли вы подчиняться корпусу, второе — что Иванов не будет во Пскове, третье— что инженер Тешнер покинет Псков, четвертое — что представители Пскова прибудут к нему. Жду ответа. Ротмистр Звягинцев».
В ответ на телеграммы Балахович отвечал «слушаю-с», но на деле приказания не исполнял. Иванову была дана возможность сесть в бест в Эстонском консульстве, а позже он вовсе исчез из города. Открыто разорвать с Родзянкой Балахович все же не решился», - вспоминает  В.Л. Горн.


Обратите внимание на то, что ГЛАВНЫМ аргументом Родзянки в этой переписке с Балаховичем и «тонким намеком» на возможные «санкции» к нему, было неоднократное (!) подчеркивание Родзянки, что «все продовольствие, деньги и амуниция, которые  получаются от союзников в большом количестве, проходят через меня»!
И если с псковскими «сепаратистами» Родзянко так ничего поделать и не смог, то  дома, в Нарве, он держал себя барином и не стеснялся в выражениях:

«Если во Пскове при встрече с председателем думы ген. Родзянко лепетал еще что-то об «учредительном собрании», то здесь у себя дома — в Нарве, Ямбурге и Гдове — он встречал общественных деятелей, как городничий купцов в «Ревизоре».
«Пришла как-то в конце июня, — рассказывает Е. К. Шульц, — депутация от Русского Совета к ген. Родзянко.
Выходит он, запоздав, в зал, и говорит: «Ну и жара же... (следует непечатная брань), а вы что здесь? — обращаясь к депутации,
— а, Ивановцы! Что это Иванов во Пскове делает, хороводится с Балаховичем.
Я его распустил. Хватайте Иванова за... (опять непечатное указание) и повесьте его, а Балаховича я сам расстреляю.
Он не военный человек, он — ксендз-растрига, он разбойник. Когда понадобится, я его расстреляю».


Упомянутый  тут Родзянкой  Н. Н. Иванов -  это будущий «министр общественных работ» Северо-Западного правительства.
Очень интересную оценку ему дает один из видных деятелей юденичевской администрации, редактор официоза Северо-Западного правительства, газеты «Свободная Россия», Г.Л. Кирдецов  в своей книге «У ворот Петрограда»:
«Определенным политическим» влиянием на штабы пользовался там в ту пору некий гастролер из Петрограда Н. Н. Иванов, петербургский присяжный поверенный, стяжавший себе известность в свое время рекламой об «Общественных заводах» на столбцах «Нового Времени». Впоследствии сей муж (если не ошибаюсь — по настоянию эстонцев, у которых, как поговаривали злые языки, он состоял на службе) попал в члены Сев.-зап. Правительства в самом начале его образования, но через 2—3 недели был исключен, изобличенный в соучастии в погромной деятельности знаменитого «батьки» Булак-Балаховича в Пскове.
Это обстоятельство, однако, не помешало сему господину называть себя «министром» до последних часов существования Сев.-зап. Правительства).»


А вот что вспоминал о тех событиях и уровне «законности и правопорядка» у генерала  Родзянки  Государственный контролер Северо-Западного правительства В.Л. Горн:
«Сидя во Пскове, окруженный своими верными ушкуйниками, Балахович только посмеивался над такими угрозами, но по отношению к поданным в воеводстве самого Родзянко подобные угрозы, произносимые на каждом шагу, не были пустыми словами.
Расстреливал ли кого- нибудь собственноручно ген. Родзянко, мне не доводилось  слышать, но постоянное злоупотребление этой угрозой действовало самым растлевающим образом на его подчиненных. Стоглавая гидра комендантов распоясалась, что называется вовсю.
Военно-полевой суд, подчиненный комендантам, работал с молниеносной быстротой. Заподозренных в коммунизме вешали, расстреливали, а оставшееся имущество «конфисковали».


В.Л. Горн приводит в своей книге несколько вопиющих примеров казней представителей даже состоятельных сословий  «освобожденного населения», сделанных на основании корыстных мотивов, или простого сведения счетов. Это было обычным и привычным делом.
На деле, вся власть над жизнью и смертью населения принадлежала местным комендантам, которые творили расправы по своему хотению и разумению.
Вот только один характерный случай:

«Копия. Секретно. 29 июля 1919 г. № 1645/к.
Главному Начальнику Тыла С.З. Армии. Рапорт. Доношу Вашему Превосходительству, что в производстве Контр-Разведывательного пункта № 2 вверенного мне Отделения находилось дознание о Петре Михайловском, состоящем управляющим имения «Георгиевск», Ямбургского уезда, принадлежавшего предводителю дворянства названного уезда, графу Сиверсу. К этому дознанию было присоединено другое дознание, возникшее к этому же пункту об Иване К а т т е л е.
Как М и х а й л о в с к и й , так и К а т т е л ь привлекались к дознанию в виду того, что против них было возбуждено обвинение в прикосновенности к большевизму или коммунизму».

 Тут стоит особо отметить основание для привлечения к дознанию,  которое могло привести к  скорому военно-полевому суду и смертной казни для подозреваемых. Этим основанием было «обвинение в ПРИКОСНОВЕННОСТИ (!) к большевизму или коммунизму. Несложно догадаться, что эту  «прикосновенность», при желании, можно было вменить любому человеку.
Впрочем, военно-полевому суду тогда предавали и при куда менее серьезных обвинениях.
Вот что получалось в этом деле:

«Однако, при расследовании, производивший таковое Начальник К.-Р. пункта № 2 признал обвинение М и х а й л о в с к о г о и К а т т е л я недоказанным.
Вместе с тем, усмотрев из обстоятельств дела, что на Михайловского и Каттеля падает обвинение в расхищении разного имущества, принадлежащего владельцу имения «Георгиевск», а на Михайловского сверх того и обвинение в именовании себя не присвоенным ему званием офицера, препроводил оба дела через Ямбургского Уездного Коменданта Военному Прокурору Военного Суда С.-З. Армии на том основании, что производство расследований и дознаний по делам, подсудным Военному Суду, в круг ведения Контр- Разведки не входит.
Военный прокурор, однако, не нашел возможным обратить дела о Михайловском и Каттеле к производству предварительного следствия, в виду полной неопределенности и противоречивости свидетельских показаний относительно существа предъявленных к Михайловскому и Каттелю обвинений, и дела о них возвратил обратно Ямбургскому Областному Коменданту…
Комендант, получив, от Военного Прокурора дознание о Михайловском и Каттеле, на предварительном отношении Военного Прокурора, при котором препровождались оба дела, положил резолюцию в отношении одного только Михайловского, отдав распоряжение о предании его военно-полевому суду за присвоение не принадлежащего ему офицерского звания, хотя до настоящего времени еще не издано обязательного постановления о передаче дел по такого рода обвинениям на рассмотрение военно-полевых судов.
Военно-полевой суд, как это видно из протокола его заседания, вошел в обсуждение вопроса о виновности Михайловского не только в том проступке, за который он был предан суду, но вошел и в обсуждение еще и обвинения в тех преступлениях, за которые Михайловский даже и не был предан суду, а именно: обвинения в поддержке Советской власти и в расхищении доверенного ему имущества.
В каком порядке, кем и за какое преступление был предан Военно-Полевому Суду Каттель, — из дела не видно, но из протокола заседания Военно-полевого суда усматривается, что военно-полевой суд судит Каттеля за принадлежность к партии коммунистов, а также за расхищение доверенного ему имущества.
М и х а й л о в с к и й  и  К а т т е л ь признаны судом виновными и приговорены к смертной казни через повешение. Приговор в отношении их приведен в исполнение…
Обвинение Михайловского в именовании себя не присвоенным ему офицерским званием составляет проступок, предусмотренный 1416 ст. Улож. о Нак., и влечет за собой наказание: штраф или кратковременный арест.
Ответственность за такое деяние, с начала войны до 1917 г. включительно, по постановлениям Командующего Армиями фронта на основании 417 ст. Положения о военно-полевом управлении войск в военное время, была усилена, в виду чего и наказание за этот проступок было повышено до отдачи в исправительные арестантские отделения на 1 г. 4 м. с лишением прав.
Временным же правительством были отменены все постановления командующих лиц, изданные в порядке упомянутой 417 ст. в целях повышения наказания…
На основании изложенного, находя, что предание Михайловского военно-полевому суду за присвоение не принадлежащего ему офицерского звания, а затем, суждение его военно-полевым судом за те деяния, за которые он вовсе не был предан военно-полевому суду, заключает в себе указание на признаки незакономерных действий Ямбургского областного коменданта и назначенного им военно- полевого суда, считаю необходимым довести об этом до сведения Вашего Превосходительства.
Равным образом, по моему мнению, является неправомерным и суждение военно-полевым судом Каттеля за принадлежность к партии коммунистов и расхищение доверенного ему имущества, тем более, что ни в деле о самом Каттеле и Михайловском, к которому дело Каттеля было присоединено, не содержится никаких указаний на то, состоялось ли вообще предание Каттеля военно-полевому суду, и если состоялось, то, кто предал его военно-полевому суду, и за какие именно преступные деяния.
Коллежский советник (подпись).
Делопроизводитель: титулярный советник (подпись). С подлинным верно: Делопроизводитель титулярный советник (подпись)».


Думаю, что ситуация понятна: двух граждан «Свободной России» предали военно-полевому суду за то, что ОДИН из них, якобы, называл себя офицером (хотя и не имел офицерского звания и права на это).
Несмотря на то, что максимальным наказанием за это (даже в военное время) был штраф, или кратковременный арест, обоих граждан  повесили. (Каттеля, которому не было предъявлено даже такого обвинения –  видимо приговорили к смерти просто «за компанию»).
А ведь Михайловский и Каттель были не простые мужики или безвестные городские обыватели, а состоятельные и уважаемые люди.
За них усиленно всюду хлопотали,  и  дело об их казни  дошло даже до самого начальника тыла Северо-Западной армии.  А все оказалось бесполезно…

«Иначе происходила расправа по волостям с так называемой мелкой сошкой», - отмечал в своей книге В.Л. Горн:
«Беру на выдержку одно, два из самых рядовых распоряжений уездного коменданта по Мошковской волости, Гдовского уезда.
Управление коменданта. Гдовского уезда По части Строевой Коменданту Мошковской № 7074. волости. 3 июля 1919 года. Гдов, Петроградской губ. Фельдшера разрешаю оставить, а лиц подозрительных и возбудивших население арестовывайте и представляйте ко мне.
По постановлению Военно-Полевого Суда уже расстреляно 6 человек. Уездный комендант Гв. Полковник (подпись)…
Коменданту Мошковской № 675. волости. 31 июля 1919 года. Гдов, Петр. губ.
По постановлению Военно-Полевого Суда граждане: дер. Дымоколь, Мошковской волости, Семен Калин повешен, дер. Зуевиц той же волости Константин Германов расстрелян, а потому предписываю Вам конфисковать их имущество, оставив для их семьи самое необходимое для прожития.
Уездный комендант Гв. Полковник (подпись). Делопроизводитель Судной части губ. секретарь (подпись).
 Аналогичных распоряжений комендантов можно найти сколько угодно и по другим волостям, но я не стану приводить их, тем более, что сами духовные отцы приказа № 14 — г.г. Кузьмин-Караваев, Карташев и Суворов откровенно потом признались в своей книге, что «коменданты, уездные и волостные допускали постоянное превышение власти. Политические задачи преследовались неумело, все сводилось к жестокости»…

 
Теперь давайте посмотрим, что творилось со снабжением белых армий Северо-Запада, которыми тогда номинально командовал Н.Н. Юденич.
Об этом довольно подробно вспоминал редактор газеты «Свободная Россия», официоза Северо-Западного правительства, Г.Л. Кирдецов  в своей книге «У ворот Петрограда»:

«Ничего не было сделано для надлежащей политической и военной организации фронта и тыла. Оружие и снабжение еще только стали поступать и, вследствие отсутствия удобных путей сообщения и чудовищного бюрократизма военного ведомства, в частности, интендантства, очень туго переправлялись на фронт…

Выгружается, например, в ревельском порту большая партия грузовиков, столь необходимых как для перевозки войск на фронте, так и для доставки снабжения и продовольствия в бездорожном районе. Оказывается, однако, что Отдел Снабжения не позаботился о предварительной покупке бензина…
Рядом с этим наблюдается и следующее: первые большие партии — френчей, шинелей и сапог идут исключительно на обмундирование многочисленных тыловых частей в Нарве и Ревеле, что опять-таки вызывает острое негодование  «фронтовиков».
Нарва, этот первый тыловой пункт, полон «английских» офицеров—«золотопогонников», окопавшихся в бесчисленных штабах.
Ревель кишмя кишит толпами блестящих щегольски одетых гвардейских офицеров, бывших: кавалергардов, гусар и кирасир, заполняющих все гостиницы, рестораны и увеселительные места.
На фронте же солдатская масса и субалтерный офицер, по признанию самого Юденича, еще мрут от голода, потому что Главный Интендант ген. Янов еще только налаживает свой аппарат.
Обилие генералов — роковая черта сев.-зап. армии. 3 сентябре число комбатантов не превышало 20 тысяч человек (при 70-ти тысяч «едоков»)…
Откуда вдруг взялся этот многочисленный генералитет, — один бог знает».



Как видим, и тут та же картина, характерная для всех «белых» армий (и Деникина, и Колчака, и Врангеля, и Юденича): тыл переполнен «блестящими офицерами», которые ежедневно заполняют рестораны и прочие «увеселительные места», а на фронте, боевых частях, - огромная нехватка офицеров.
Почему-то никого из «белых» полководцев это безобразие особенно не волновало, и  никаких действенных мер против этих «тыловых героев» так никто из них и не изобрел.
Результат этого «спокойствия» известен…

Надо бы упомянуть и о крайне своеобразном и «разношерстном» составе боевых частей Северо-Западной армии.
Об этом в своей книге подробно рассказывает Г.Л. Кирдецов:

«Надо помнить, что еще в течение июля и августа, а то еще раньше, на Северо-Западный фронт были переброшены морским путем некоторые русские части, стоявшие до тех пор в Латвии и Литве, образованные из бывших русских военно-пленных в Германии и отчасти из красноармейских боевых единиц, прорвавшихся через Польшу и Прибалтику в начале 1919 г.
Мы имеем здесь в виду стяжавшую себе в последствие  известность «дивизию князя Ливена» и некую «Тульскую» дивизию.
Ливенцы прошли в Риге, при содействии известного германского генерала фон-дер-Гольца, германскую школу, военную и политическую.
Это были (как солдаты, так и офицеры) первые восточно-прусские пленные из кадрового состава старых гвардейских полков. Они были прекрасно вооружены и обмундированы, их дисциплина, выправка и внешний вид напоминали «доброе старое время».
Они носили мундиры и шинели германского образца, германские железные каски военного времени, и имели оружие исключительно германского происхождения.
В составе северо-западной армии, где дух партизанщины был сильно развит, «ливенская» дивизия в военно-техническом отношении представляла собою образцовую часть, на которую при предстоящем ударе на Петроград верховным командованием возлагались большие надежды. Зато в политическом отношении «ливенцы» были наиболее реакционным элементом.
Ее «воспитание» вполне совпадало с воспитанием ее старой знакомой по Риге, знаменитой германской железной дивизии фон-дер-Гольца, которая, через год слишком послужила главным орудием для монархического Капповского переворота в Берлине. Само собой понятно, что и после своей переброски из Риги на Северо-западный фронт, поддерживаемый материально союзниками, симпатии «ливенцев» остались всецело на стороне Германии.
Офицерский корпус, в котором преобладали бывшие гвардейские кадровые офицеры и прибалтийское баронство, имел свои конспиративные организации, поддерживавшие все время тесную связь с Ригой, этим тогдашним гнездом германской военной реакции, в частности, с войсками Вермонта—Авалова.
На почве «германофильства» и «антантофильства», между ливенской дивизией и остальными частями Сев.-зап. Армии происходили постоянные трения, духовной спайки между ними не существовало никакой, кроме разве элементарного стремления побить большевиков».


Не правда ли, поразительное зрелище представляла из себя эта самая дивизия князя Ливена: стальные прусские каски, шинели и мундиры германского образца, немецкое вооружение и воспитание  очень «подходили»  для облика «борцов с немецкими шпионами-большевиками».
Впрочем, о войсках Бермонта-Авалова, мы еще подробно поговорим в других главах.
К сожалению, это очень малоизвестная страница нашей истории.


Не менее оригинальной была история появления в рядах  Северо-Западной армии  так называемой «тульской дивизии».
Вот что пишет о ней Г.Л. Кирдецов:

«Другую «особь» в рядах Сев.-зап. Армии продставляла собой некая «тульская» дивизия, оригинальнейший продукт российской действительности.
Еще относительно недавно она была красной дивизией и стояла в Гомеле. В марте 1919 г. она подняла восстание против советского режима, перебила комиссаров и стала скоро хозяином положения в Гомеле и ближайших пунктах.
Но так как соседние красноармейские дивизии ее не поддерживали, перед ней встала дилемма: либо сдаться большевикам, которые с разных сторон уже стягивали силы для расправы с восставшими, либо через Украину пробиться в Польшу, а там, вне пределов досягаемости для большевиков, осмотреться, что дальше делать.
Она выбрала последнее и пробилась с оружием в руках в Польшу.
Но там поляки ее обезоружили, обобрали до ниточки и разместили в концентрационных лагерях.
 
В дело вмешались, наконец, союзники, в частности французы, для которых русские тогда еще не были неграми, и «тулякам» была дана возможность перебраться через Литву в Латвию (Либаву, Митаву и Ригу), где в ту пору (весна 1919 г.) накапливались русские анти-большевистские силы.
Из Латвии, наконец, спустя 2 — 3 месяца, тульская дивизия была переброшена морским путем через Ригу — Нарву на Сев.-зап. фронт.
В результате пережитых мытарств, гонений, систематического недоедания, тульская дивизия превратилась в распущенную, разнузданную часть.
Дисциплина в ней отсутствовала, политическим ее воспитанием никто не занимался.
В солдатской массе преобладало одно стремление — «домой», причем и необходимость предстоящей борьбы с большевиками принималась ею, только как средство вернуться домой.
Офицерский состав жил обособленно; вследствие вынужденной хозяйственной «самостоятельности» за время хождения по мукам одна часть офицеров превратилась в барышников — спекулянтов и совершенно потеряла воинский облик, другая считала себя «аполитичной».

Тут требуется небольшой комментарий.
- Зверское отношение поляков к захваченным ими в плен во время Польско-советской войны 1920 года красноармейцам,  довольно хорошо известно.
Его еще как-то можно пытаться «оправдывать»  взаимным ожесточением воюющих сторон (что и делают современные польские историки и публицисты).
Как выясняется, за полтора года до этого, польские «братушки»  «обобрали до ничточки» и разместили в своих концлагерях добровольно перешедшую к ним антисоветскую тульскую дивизию, где и держали ее, пока в дело не вмешались их французские кураторы, переправившие эту дивизию из концлагерей на фронт к Юденичу.

- Для современного читателя нужно бы  пояснить и фразу Г.Л. Кирдецова о том, что для французов  тогда   «русские еще не были неграми».
Дело в том, что годом позднее, после эвакуации армии Врангеля из Крыма (в 1920 году), многие офицеры врангелевской армии были вынуждены пойти служить в французский иностранный легион. Все они (вплоть до полковников)  были приняты туда только в роли рядовых солдат,  и отношение французского командования к ним, особенно поначалу, было исключительно плохим, буквально хуже, чем к служившим в Иностранном легионе неграм и арабам. 
(Желающим прочитать об этом поподробнее рекомендую ознакомиться с воспоминаниями подполковника Эраста Николаевича Гиацинтова «Записки белого офицера».
Он два года прослужил в качестве рядового Французского иностранного легиона на Ближнем Востоке и дослужился в нем до чина «капрал».
Вторая часть его воспоминаний так и называется: «Белые рабы. Воспоминания капрала о жизни русских в иностранном легионе").

Г.Л. Кирдецов приводит характерный пример «морального облика» командного состава Тульской дивизии:
«Для характеристики нравственного состояния «туляков» в момент их переброски на наш фронт приведу следующий случай. Ко мне в редакцию «Свободы России» часто захаживал наезжая с фронта, командир этой дивизии полковник Стрекопытов, еще относительно молодой человек (35 — 40 лет), на вид энергичный, уравновешенный и наблюдательный. Он приходил так, как приходили другие «фронтовики», солдаты и офицеры — делиться впечатлениям о состоянии духа армии, указывать на недостатки, просить поддержки.
Однажды некто, только что вырвавшийся из Советской России обратил мое внимание на то, что там о тульской дивизии говорили, будто, уходя из Гомеля, она захватила с собой всю кассовую наличность тамошнего отделения Государственного банка в размере чуть ли не 75 миллионов царских и думских рублей.
Я пригласил полковника к себе на частную мою квартиру в гостинице «Золотой Лев» и там ребром поставил ему вопрос:
— А правда ли, полковник, что, уходя из Гомеля, вы захватили из Государственного банка 75 миллионов? Злые языки настойчиво об этом говорят...
Стрекопытов не смутился и ответил: — Во-первых, не 75 миллионов, а половину того; во-вторых, я их не «захватил»: нельзя же было оставлять деньги большевикам...
— А что стало с этой половиной?
— Помилуйте, надо же было людей содержать в течение целого ряда месяцев нашего скитальчества.
— Есть у вас какая отчетность?
— По совести говоря — мало, растащили...

И подумайте: этим «духовным» вожакам тульской дивизии через месяца полтора было поручено спасать Россию.
В сущности, роль Сев.-зап. Правительства в дни, предшествовавшие приказу Юденича о наступлении, сводились к обеспечению технического и продовольственного снабжения армии. Это — единственное оправдание, почему оно так мало сделало в области политического воспитания фронта и тыла в духе провозглашенных им демократических лозунгов…»

В следующей главе речь пойдет о подробностях создания Северо-Западного правительства.


На фото: листовка Северо-Западной армии Юденича "За что мы воюем".
В ней нет НИ СЛОВА ни о "единой и неделимой России", ни уж тем более ничего не говорится в защиту православной веры, или монархии.
Недавнюю эпоху "царизма" в ней "кроют" так, что и большевистские агитаторы позавидовали бы.


Продолжение:http://www.proza.ru/2016/11/08/989