Глава 5. Любовь не знает границ

   Спустя неделю Петр Чернышев вернулся из Кронштадта, куда регулярно наведывался по долгу службы и, заехав по пути домой, дабы наскоро перекусить и переодеться в чистое белье и рубаху, спешно отправился в Адмиралтейство. На этот раз в Коллегии он пробыл недолго. Решив все значимые вопросы (благо, его учитель и наставник, Самуил Карлович, не остался в стороне и подсобил, чем мог, иначе пришлось бы не один месяц оббивать пороги приказа), он освободился уже к обеду. Выйдя на улицу, Петр вдохнул полной грудью морозный воздух. Дело было сделано. Оттого душа его радовалась, а на лице блуждала еле заметная улыбка. Погода стояла солнечная, небо было чистое, легкий морозец пощипывал щеки и нос, а под ногами хрустел снег. Идти до Галерной набережной, где он квартировался, было недалеко, каких-то две сотни шагов, а потому в это время дня он редко нанимал извозчика.
 
   На улицах и площадях царило обычное оживление, по пути то и дело попадались шустрые мальцы, торговавшие с лотков всякой снедью, придворные кареты, сани с крикливыми возницами, ловко объезжающими толпу шумных мужиков, тянущих за собой связку бревен, случайные прохожие, спешащие по своим делам, да бабы с коромыслами. Не замечая холодного ветра, норовившего пробраться под полы плаща, Петр шел широким размашистым шагом вновь и вновь мысленно возвращаясь к принятому ранее решению. Как вдруг в размеренный ход его мыслей ворвался чей-то окрик, коего поначалу он не услышал.
      
   - Чернышев, ты ли это? - его позвали вновь.

   Петр приостановился и вскинул темные брови. Перед ним задержалась карета с великолепной четверкой резвых, возбужденно пофыркивающих рысаков, нетерпеливо перебирающими тонкими ногами снег. Из открытой дверцы выглядывало улыбающееся лицо.    

   - Ну, же, Петро, не узнаешь меня? – молодой человек стянул с себя белый парик с буклями и спрыгнул с подножки кареты. Высокий и плечистый, в мундире конногвардейца, красном камзоле и штанах, в синем кафтане и высоких черных сапогах он, широко раскинув руки, от всей души улыбался Петру.    
 
   Мгновение, и во взгляде Чернышева мелькнула догадка:
 
   - Аничков, неужто ты? 

   - Вот и встретились, - Павел заразительно засмеялся, дружески хлопая по плечу соседа по подмосковному имению. – Столько лет не виделись, Петро! А? Как здоровье Михаила Васильевича? Давненько я ничего о нем не слышал.

   - На здоровье батюшка не жалуется, - улыбнулся в ответ Петр, не менее удивленный неожиданной встречей.   
               
   - Вот и славно. Ты, значит, на флоте служишь, - мимоходом заметил Павел, оглядывая с головы до пят давешнего приятеля. Он, конечно, знал, что Петр окончил Морской корпус с отличием и ныне служит на Балтийском флоте, но никаких подробностей о нем не слыхивал. В семье Аничковых не принято было говорить о Чернышевых. Однако взаимная неприязнь старшего поколения не распространялось на сыновей, а посему Павел искренне обрадовался, случайно увидев на мостовой знакомое лицо, тем паче, что с Петром они были ровесники и во времена юношества брали уроки фехтования у одного отставного офицера, большого любителя выпивки и красивых женщин, досточтимого месье Гуфье. А то, что это самое лицо его сестра Лизавета некогда называла своим женихом, Павел просто-напросто позабыл, не без основания полагая сие юношеское увлечение делами давно минувших дней. Сам-то он никогда не питал сердечной привязанности столь продолжительное время и, конечно, мерил всех по себе. Потому, не имея за душой никаких худых мыслей, Аничков как ни в чем не бывало продолжил: - А я второй год в прапорщиках хожу в лейб-гвардии Конного полка, - не без гордости добавил он.    
               
   Нежданная встреча радости Петру не прибавила, лишь дала повод к тягостным воспоминаниям. Однако данное обстоятельство не позволило ему откланяться и тотчас уйти, потому как выглядело бы это не совсем вежливо. С Павлом они никогда не были близкими друзьями в связи не с самыми добрососедскими отношениями их отцов, но ради соблюдений внешних приличий граф не прочь был при случае поддержать разговор.
         
   - Слышал я, ваш полк отличился при Кинбурне, - учтиво высказался он.
      
   - О, да, славная была битва, - не придавая значения сухому тону графа, Павел продолжал добродушно улыбаться. - Поддали мы тогда жару неверным!      
 
   Легкое шуршание одежд привлекло внимание молодых людей, через секунду из глубины экипажа, распространяя терпкий аромат французских духов, появилась молодая женщина исключительной красоты. На ослепительно-белом лице с легким румянцем выделялись темные, почти черные очи в обрамлении густых ресниц и изящных дуг бровей. В миндалевидных глазах с прищуром одновременно сквозили ум и расчетливость, благовидность и любострастие. Она очаровательно улыбнулась, показывая восхитительные зубки, и не отрывая взгляда от графа, чуть смутившегося под пристальным взором несравненной красавицы, обратилась к Павлу:   

   - Павел Никитич, что же вы, мой любезный друг, нехорошо заставлять княгиню ждать нас, - при этом она надула розовые губки. - За обедом разговоры ведутся куда оживленнее.
 
   - Прошу прощения, любезная графиня, - в тоне Павла звучало раскаяние. На несколько коротких мгновений он увлекся, и позабыл о ее присутствии, всецело отдавшись юношеским воспоминаниям. – Разрешите представить вам графа Чернышева, Петра Михайловича, моего доброго соседа по подмосковному имению. 
 
   - Рада познакомиться с вами, граф, - из муфты показалось тонкое запястье.

   - Графиня Воронец, Прасковья Ильинична, - тем временем представил Павел свою спутницу.
 
   Чернышев почтительно склонился над маленькой ручкой графини, затянутой в перчатку. 

   - Прасковья Ильинична, рад знакомству. Но вы спешите, и я не смею вас задерживать. 
      
   - Как, граф, неужто вы торопитесь? – графиня кокетливо улыбнулась, продолжая изучать вежливо-отстраненное лицо графа, по странной случайности не обратившего на нее должного внимания, к коему она привыкла, блистая при дворе все последние годы. В ней проснулась охотница. Она глубоко вздохнула и игриво стрельнула глазками, как кошка при виде упитанной мыши.   
 
   Петр, застигнутый врасплох, не стал кривить душой:

   - По правде говоря, никаких дел у меня на сегодня нет. Однако…

   - Вот и чудно, - графиня обворожительно улыбнулась, - поедемте с нами, граф.

   Павел, собирающийся уже было звать Чернышева с собой, в гости к княгине, куда они держали путь с графиней Воронец, живо подхватил слова Прасковьи Ильиничны: 
    
   - Петро, ты окажешь мне любезность, если соблаговолишь принять от меня приглашение на обед. Я временно квартирую у тетушки вместе со своим другом Зотовым. Уверен, Екатерина Александровна будет рада знакомству.      
    
   У Петра не было никакого желания наведаться незваным гостем к княгине Долгорукой и тем более поддерживать приятельские отношения с братом Лизаветы. Однако пренебречь правилами хорошего тона, и отказаться от столь настойчивого приглашения, он не мог. С минуту поразмыслив и не найдя достойного предлога для отказа, Чернышев, скрепя сердцем и подавляя тяжкий вздох, принял предложение Аничкова.



   Варвара с раннего утра чувствовала беспокойство и непонятную нервозность. Приближалось Рождество, самый светлый и любимый ею с детства праздник, за которым следовали святочные дни, с их колядками, невинными шалостями и забавами, катанием с горок, играми в снежки и шумными гуляниями. Но ныне предвкушение от веселья ее не трогало. Со дня на день ожидали приезда Георгия Владимировича, и Варвара все больше грустила, замыкалась в себе, не зная, как будет глядеть в светлые очи любящего дядюшки. Что же до тетушки, виновницы сия душевных мук, так княгиню будто подменили. С того самого утра, как у нее случился разговор с князем Шаховским, Екатерина Александровна заметно повеселела, с каждым днем становясь все улыбчивее, и теперь беспрестанно твердила, что «скучает по своему Жоржу».
            
   Варвара вздохнула и покачала головой, отчего тугие локоны, собранные назад в высокую прическу, закачались в такт движению. Ей ни за что не понять тетушку. Может, от того, что не пришло ее время, и она не обременена теми заботами, кои обычно ложились на плечи семейных пар? Но размышлениям этим не дано было развиться. Едва она спустилась в вестибюль, мысли, теснившиеся в ее голове всю последнюю неделю, развеялись, как утренний туман над рекой, дыхание перехватило, а сердечко гулко забилось в груди, словно пойманная в клетку птаха.            
         
   В вестибюле кружились лакеи, помогая господам разоблачиться. Павел, как всегда производивший вокруг себя много шума, представлял тетушке своего «хорошего друга и соседа по имению», а Екатерина Александровна в свою очередь вежливо улыбалась и говорила, как ей «приятно принимать у себя друзей Павла». Рядом с братцем стояла графиня Воронец, безупречно сложенная молодая женщина одних лет с Лизаветой, всегда изысканная и утонченная, со смолянисто-черными волосами и красивыми притягательными глазами, заставляющими многих мужчин сходить по ней с ума. Среди ее поклонников встречались и такие, что дрались из-за нее на дуэли, и это при том, что графиня являлась замужней дамой. Но только муж ее, старый граф Воронец, жил в Воронежской губернии, и из-за слабого здоровья редко выезжал в столицу.      
               
   Однако Варваре не было никакого дела до тех, кто ныне находился в вестибюле. Ее внимание было приковано лишь к одному лицу, к Петру Чернышеву. Вот граф поклонился княгине и коснулся губами протянутой руки. Выпрямившись во весь свой внушительный рост, он скучающим взглядом скользнул поверх головы Екатерины Александровны, оглядывая незнакомый интерьер, и вдруг в темных глазах мелькнуло нечто похожее на восхищение. Вспыхнуло и погасло, всего на долю секунды. В следующий миг лицо его выражало уже светскую учтивость, а во взгляде читался вежливый интерес.   
       
   Варвара с трудом справилась с собственным волнением, когда Павел, улыбаясь во весь рот, приблизился к ней и, положив ее внезапно похолодевшую руку на сгиб своего рукава, подвел к нежданному гостю.

   - Петро, ты помнишь нашу малышку Варвару? Только посмотри, как она подросла, стала настоящей красавицей!      
   
   Варвара будто приросла к полу, не в силах двинуться или что-то сказать, только чувствовала, как дурманит кровь пронзительно темные очи и четко очерченные линии губ, сложенные в легкую улыбку. Петр стоял к ней так близко, что она боялась вздохнуть.   
 
   Тень набежала на бесстрастное, будто высеченное из камня лицо. Так, значит, это была она. Девушка с глазами чистого голубого неба, которую он мимоходом видел в театре. Это она обронила платок, а потом, врываясь в его сознание, еще долго занимала его мысли, теребила душу, сливаясь с другим, дорогим ему образом. Что-то неуловимо знакомое мелькало в ее облике, и он не мог понять, что именно. Теперь же все стало ясно как день.
   
   - Варвара Никитична, рад нашей встрече, - он не узнавал своего охрипшего голоса. В самом деле, неужто он простудился из-за того, что забыл запахнуть плащ на морозе? Вот уж Аким разворчится.

   Но прежде, чем Петр успел еще о чем-то подумать, прозвучал голосок, нежный, как песнь сирены.   
   
   - Приятно видеть вас, Петр Михайлович.   
            
   Миловидная барышня с блестящими светлыми глазами и очаровательными ямочками на румяных щеках выглядела столь невинной и по-детски чистой, что первым его порывом было защитить ее. Петр и сам не знал, от чего он мог бы уберечь Варвару, какие такие беды и напасти могли свалиться на головку столь прелестной девы? Но тут он смешался, что случалось с ним довольно редко. Откуда взялись эти странные мысли? Он едва ее помнит. Малышка Варвара выросла и превратилась в настоящую красавицу. И вряд ли кто-то стал бы утверждать обратное. Однако ее красота имела одну удивительную особенность. Чем дольше он смотрел на нее, тем красивее находил. И красота эта казалась ему притягательнее, нежели та ослепляющая, кой обладала ее сестра. На лицо его снова набежала еле заметная тень. Зачем он вспомнил Лизавету? 
               
   А Варвара, словно услышав его мысли, скромно потупила взор, неловко вырывая ладошку из плена крепких рук, которые мгновение назад поймали ее, будто в силки и нехотя отпустили на волю.
               
   Княгиня, подмечая острым взглядом замешательство, возникшее между молодыми людьми, поспешила пригласить всех к столу, дабы ни у кого не вызывать лишних толков. Вскоре к ним присоединился и Зотов, тем временем возвратившийся из штаба. За обедом обсуждали нашумевшую премьеру сезона и предстоящий бал-маскарад, который ежегодно устраивала императрица в канун Нового года.   
   
   - Я слышала, готовится грандиозный фейерверк, - графиня Воронец, любившая быть в центре внимания, обвела горящим взором сидевших за столом мужчин и засмеялась низким грудным голосом, – в честь первой победы над турками. Не правда ли, дорогой граф, - обратилась она к Петру, сидевшему по правую руку от нее, - нас ждет немало значимых побед?   

 - Всей душой верю в это, Прасковья Ильинична, - сдержанно ответил Петр, не отличавшийся многословностью. 

   Павел, восседая во главе стола напротив княгини Долгорукой, поднял бокал вина:
 
   - Даю вам слово, Прасковья Ильинична, мы разобьем этих неверных в следующем же году, дабы они перестали топтать нашу землю своими грязными сапогами и уводить в рабство наших женщин и детей! 
 
   - Ох, а еще поговаривают, - графиня снова заговорила, как только бокалы опустели, и лакеи вновь наполнили их, - будто нас ожидает еще одна война… со Швецией.

   - Я полагаю, - беспечно махнула рукой княгиня Долгорукая, - все это слухи и пустые домыслы. Не может быть, чтобы брат нашей императрицы захотел идти войною на Россию.
   
   - Напрасно вы так думаете, Екатерина Александровна, - едва Петр открыл рот, как взоры всех присутствующих обратились к нему. – Война со Швецией неизбежна. Король Густав настроен весьма решительно. Кузен императрицы вознамерился вернуть земли, утраченные еще Карлом XII.

   - Но это абсурд, - усмехнулась княгиня, - шведская армия слаба, а денег у толстяка Гу столь мало, что он постоянно клянчит их у своей венценосной сестры. 

   - Это так, - не стал спорить Петр, - однако на деньги, что король получает из других источников, Швеция строит корабли, и отнюдь не торговые. 

   - Ах, они коварные! – вознегодовала княгиня, досадливо поджимая губы. Не ровен час, шведский король объявит войну, а Георгий Владимирович все еще в Ревеле, совсем близко к границе…   

   - Возможно ль вести войну с турками и шведами в одно время? – спросила Прасковья Ильинична. На самом деле ее куда больше волновала собственная персона и то, почему это граф оставался безразличным ко всем ее женским уловкам, ранее многократно испробованными ею на других? 

   Однако Павел снова перехватил инициативу, чувствуя далеко не праздный интерес графини в отношении своего гостя. 

   - Не сомневайтесь, любезная графиня, России хватит храбрецов, - воскликнул он и снова поднял бокал. - За Российский флот и матушку-государыню, что мудро правит нами!   

   Графиня Воронец взмахнула ресницами и жеманно повела плечами:

   - Петр Михайлович, - она всем корпусом повернулась к графу, - вы же не позволите нашим заклятым врагам торжествовать на нашей земле?

   Петр чуть улыбнулся и бросил мимолетный взгляд отчего-то не на графиню, а сидящую напротив себя Варвару:

   - Сделаю все от себя зависящее.      

   Варваре тотчас захотелось вцепиться в волосы прекрасной одалиски, щедро расточающей улыбки и томные вздохи, и начисто стереть пресыщенное выражение с ее гладкого, без единого изъяна лица. Но она тут же отдернула себя. Благородной девице не пристало вести себя подобно девке на базарной площади. Тихонько вздохнув, она спрятала дрожащие руки под скатерть, дабы не поддаться соблазну и не огорчать тем дорогую тетушку.
    
   А княгиня Долгорукая, не догадываясь о буре, что вовсю клокотала в душе племянницы, невзначай поинтересовалась у графа: 
 
   - Петр Михайлович, вы имеете чин лейтенанта. Надо полагать, вы командуете парусным фрегатом? Иль вы служите на галерном флоте?

   - Я командую пакетботом, сударыня, - спокойно отвечал граф, откладывая в сторону прибор, - отвечающим за доставку морской почты из Петербурга в Любек.
 
   - Это должно быть крайне важно и интересно, - Варвара впервые за вечер подала голос и тут же зарделась, поймав пытливый взгляд Петра.

   - Согласен с вами, Варвара Никитична, почта в наше время, безусловно, важна.
   
   Она замолчала, не зная, что еще сказать. Он видно, насмехался над ней, иначе не стал бы вытирать сухие губы салфеткой, пряча от нее ироничную улыбку.
   
   Далее беседа потекла размеренно, как ручеек с горки. Обсуждали последние придворные сплетни и новинки французской литературы, Павел сыпал шуточками и развлекал женщин анекдотами. Один только Зотов оставался угрюм. Он весь обед просидел, уткнувшись в тарелку, и оживился лишь раз, послав в сторону графа враждебный взгляд. Варвара же ничего этого не замечала, всецело поглощенная чувствами, что ныне переполняли ее. А потому не услышала, как после десерта княгиня предложила гостям продолжить вечер в музыкальной гостиной.   

   - Господа, у Варюши прекрасный голос, - хозяйка дома с улыбкой повернулась к племяннице. - Дорогая, не будешь ли ты столь любезна, помузицировать для нас? 

   Варвара замешкалась. Она не готова была нынче развлекать гостей, тем более что уговора с княгиней на сей счет не было.   

   Но внезапно среди наступившей тишины раздался голос Петра, в очередной раз удивившего самого себя:

   - Готов биться об заклад, у Варвары Никитичны чудный голос.
      
   Разумеется, он старался быть вежливым. Варвара поняла это сразу. Ведь Петр никогда не присутствовал на музыкальных вечерах в Подберезье, а потому не мог иметь представления о ее вокальных данных. Почему-то в голове засела назойливая мысль, что подспудно он всегда и во всем будет сравнивать ее с Лизаветой. Тут в ней взыграл дух соперничества. Она и сама не ведала, отчего возникло это чувство, но вдруг захотелось показать, насколько с сестрой они разные.   
      
   В гостиной ярко горели свечи. Варвара опустилась на мягкий табурет возле клавесина и с нервным напряжением раскрыла ноты. Конечно, ей доводилось выступать и перед большим количеством слушателей, в подмосковном имении отца, где собирался весь цвет Бронницкого уезда, ведь батюшка являлся предводителем дворянства и поддерживал многочисленные знакомства. А посему в их доме всегда бывали гости. Для них устраивались вечера и званые обеды, на которых Лиза и Варя по обыкновению исполняли дуэтом известные музыкальные композиции. Когда же Лизавета вышла замуж и уехала с бароном в Петербург, то исключительное право развлекать батюшкиных гостей легло на плечи младшей из сестер. И надо заметить, справлялась она с этим весьма искусно, нисколько не робея перед почтенной публикой.      
               
   Теперь же все было иначе. В музыкальной гостиной, стены которой были обиты голубым шелком, как и мягкие кресла и кушетки, стоящие подле клавесина, среди ваз с цветами, наполняющими комнату благоуханными ароматами, она чувствовала себя сковано как никогда. Она боялась, что пальцы перестанут слушаться ее, а голос будет дрожать. Впрочем, волнения ее были напрасны. Едва Варвара устроилась за клавесином, и тонкие пальчики легли на клавиши старинного инструмента, как по комнате разлились мелодичные звуки. А вслед за первыми аккордами послышался нежнейший голос, проникающий в самое сердце:
      
Помнишь ли меня, мой свет в дальней стороне
Или ты не думаешь больше обо мне?
В день, где б не бывала я, ты один со мной.
Лягу спать - во сне тебя вижу пред собой
Ах, лягу спать – во сне тебя вижу пред собой
Сердце путь трепещется и утихнет кровь.
Радость лишь оставит мне, жаркую любовь.
Помнишь ли меня, мой свет, в дальней стороне,
Или ты не думаешь больше обо мне…

   Петр и не заметил, как начал любоваться точеным профилем и тонким станом исполнительницы, спевшей сначала одну, а затем еще одну, и еще одну песню, полностью отдаваясь чувствам, рождающимся от каждой новой истории. Он слушал ее, завороженный неповторимым звучанием дивного девичьего голоса, чистотой и грацией ее движений. Он будто забыл, каково это ощущать душевный покой, безмятежность, не скрывать своих чувств от окружающих. И после того как музыка стихла, он еще долго не мог понять, отчего ему так хорошо, так благостно. Однако спустя некоторое время странное наваждение, кое ненадолго посетило его, мало-помалу развеялось, и он вспомнил, чьей сестрой являлась пленительная Евтерпа. Взгляд его тотчас померк, и он снова скрылся за непроницаемой маской отчужденности.   
          
   Варвара остро ощущала перемены, происходившие в душе Петра. Она слишком хорошо понимала его, подмечая в нем малейшие изменения, его борьбу с самим собой. Он всегда будет видеть в ней всего лишь младшую сестру Лизаветы, ту, что предала его мечты, разрушила их любовь. Как невыносимо больно сознавать это! Какая несправедливость! Варвара еле сдерживалась, дабы сохранить на лице вежливую улыбку, принимая комплименты от благодарных слушателей, чтобы не кинуться наверх и в тиши опочивальни не уткнуться в подушку и не разрыдаться. Она может сделать это позже.      
         
   А когда пришло время прощаться, граф учтиво откланялся, поцеловал протянутые ручки и удалился, не забыв напоследок поблагодарить за «чудесный вечер, проведенный в приятной обстановке». Ах, для него это был всего лишь вечер в череде обычных, ничем не примечательных дней. И никаких, даже самых слабых намеков на то, что он желал бы увидеться вновь, что он нанесет повторный визит, хоть бы и из вежливости. Нет. На этот раз граф проигнорировал правила хорошего тона. Он боле никак не выказал своих чувств. Ничего. Хотя Варвара была уверена, что в какой-то момент поймала устремленный на нее взгляд, цепкий и пронзительный, но такой быстротечный, что она усомнилась после. Не почудилось ли ей? На этом фоне не могло не радовать одно обстоятельство. Попытки графини Воронец одарить своими милостями графа Чернышева так же не увенчались успехом.      
               
   Но если Варвара умело читала все на лице Петра, то ее эмоции были хорошо видны Платону. Весь вечер он украдкой наблюдал за тем, как она внимала каждому слову графа, как смотрела на него, думая, что никто этого не замечает. За последние часы Платон пережил не самые лучшие моменты и после того как за графом, наконец-то, закрылась дверь, он не преминул подойти к Варваре и тихо шепнуть:   

   - Сударыня, вы хотите повторить судьбу вашей сестры?

   - Что? 

   - Вы слышали, Варвара Никитична.

    Варвара вспыхнула. Неужто ее чувства были столь очевидны для всех?

   - Я не понимаю, о чем вы говорите, Платон Иванович, - она собиралась отойти от него, не желая продолжать сей неприятный разговор, когда до ее ушей долетели его слова.

   - Батюшка никогда не даст вам своего благословения. Никита Матвеевич не позволит вам выйти замуж за этого гордеца.