Бабка с тряпкой. вариант 3

                Бабка с тряпкой.
                Посвящается Александру Стародубову.


                «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как- нибудь…»
                А.С. Пушкин.

    Мы с моим давним другом Семёном большие любители бани. Нет! Не любители попариться, как вы могли бы подумать, а просто любители этого мероприятия как такового.
  Русская баня дело неспешное. Это  вам не помойка какая-нибудь в душе-  «быстрей -  быстрей»! И не «заплыв  в ширину», как выражался Васька Шукшин, в   тесной ванной. По существу, русская баня для нашего человека -  это вообще не смывание грязи с тела,  а целое культурно-просветительное мероприятие.
 Любители попариться могут сказать, что  в первую  очередь, это парная. Но нет, однако! Это вам не финская сауна, где напустил пару и сиди,  жди, когда покраснеешь как рак, чтобы потом бултыхнуться в сугроб. Это у нас тоже есть, но у нас смысл не в этом. Даже в деревнях, в тесном срубе, это целая процедура, не говоря уже о нашей городской общественной бане.
 Да, и  в деревне русская баня это не только сруб с печкой и полкой для веников, но ещё и всё пространство до реки, когда бежишь туда, сломя голову. Да ещё в это пространство входит завалинка у местного Сельпо   или стол под яблонькой в саду, где ты пьёшь  с товарищем или родичем чай с мятой. Ну, или ещё чего покрепче, если душа просит.
 Вот и в нашей городской общественной бане  парилка -  лишь небольшая и тесная комнатка из всего огромного помещения, и заходит туда не каждый любитель бани. А некоторые заходят туда только разок, отметиться. Например, как мы с Семёном!
  Люди мы семейные и занятые, да к тому же пенсионеры, а потому экстримом не занимаемся и баню посещаем по мере возможности. Когда уже совсем невмоготу! Короче, встречаемся там раз в две недели. Оно и понятно!
  Вы вот сами-то на культурные  мероприятия часто ходите? В театр,
 скажем, или в церковь? То-то!
  А у нас с Семёном вся процедура отлажена годами. Десять минут попарились, ещё десять сполоснулись и помылись в тазиках, и сразу в раздевалку. Там у нас уже и пиво, и рыбка солёная. А как же?
  Вы-то, небось, в театре, как звонок прозвенит на антракт, сразу в буфет бежите?  А после посещения Храма обязательно в иконную лавку заглянете. Вот и мы с Семёном, как весь народ. А народа у нас в раздевалке всегда больше, чем в самой бане. Потому  как главное в нашей русской бане - это очищение не только тела, но и души. А проще говоря, задушевная беседа!
 И нет в этом ничего смешного! Вот в театре вы  душой как очищаетесь? Правильно! Беседой со всем миром и с самим собой.  В церкви - беседой с Богом, а в бане – беседой с другом!
 И у нас обычно беседу эту начинает, а часто и заканчивает Семён. Он  мужик умный и опытный, бывший чертёжник из заводского отдела главного конструктора,  а потому, почти как каждый умный и опытный русский мужик имеет большие познания  в вопросах политики, футбола, экономики, культуры, ну и конечно, ЖКХ.
 Обычно  Семён начинает задушевную  беседу сразу после второй кружки пива, но в последнюю нашу встречу всё пошло как-то не так.
 Не успели мы выпить и половины первой кружки, как перед нами, как         из-под земли, выросла бабка в белом халате и со шваброй.
- А ну, - говорит нам, – поднимай ноги и сумки!
Мы с Семёном тут же подчинились. Может, потому, что привыкли подчиняться мало-мальски командирскому голосу, а может оттого, что без штанов каждый  мужик чувствует себя всегда беззащитным пред любой, пусть даже плохо одетой женщиной. Значит, с ногами на лавку взгромоздились, и сумки  со своим добром приподняли. А бабка,                неторопливо так вокруг нас полы вытирает, трёт, будто грязи там, как в той конюшне, и всё, то боком к нам, то передом, то задом. До тех самых пор тёрла, пока у нас вконец руки  и ноги не занемели, а потом вдруг резко убежала. Видать, пошла других несчастных разыскивать,  в узких коридорах между шкафами.
Вот тут Семён, сразу после её ухода и начал.
- Вот ты говоришь, что зря мы с Европой поругались? Что теперь нам от души не только каждый грузовик с тушёнкой для Донбасса приходиться отрывать, но ещё и санкции от них терпеть? А?
- Разве я так говорил? – возмутился я.
-  Ну, не ты говоришь, - кивнул согласно Семён, - так другие многие. А ты слушаешь и соглашаешься. Какая разница? А я тебе, Саня, честно скажу, я тоже не в восторге от того, что цены на пиво и бензин выросли. И ежу понятно, отчего это! Но ведь надо понимать, какую они с Запада подлянку нам хотели задвинуть. Они же хотели нас к своей толерантности приучить. А толерантность эта, Саня,  самое наипоганое слово.
- Это почему? – успел вставить я слово, подливая ему в кружку пива.
- Да потому, что в переводе на русский язык – это означает терпимость. У      тебя какие мысли возникают, когда ты это слово слышишь? Ну, не говоря о таких гадостях, как «дом терпимости»,  или скажем,  отрыжка социализма –          « терпение и труд всё перетрут», под которую нас в Советское время постоянно все субботы заставляли работать?   Что? «Терпи казак – атаманом будешь!» Это уже не актуально, Саня! Сейчас атаманами по наследству становятся, или от больших денег, хотя  часто это  одно и то же.
 А у меня, Саня, с этим словом только плохие воспоминания. Вспоминается почему-то Первомайская демонстрация, тяжёлый, как гиря, транспарант, потом холодное пиво под кустом в нашем сквере. Ну, и конечно же, тот самый выбор между терпимостью и нетерпимостью.  Выберешь терпимость – терпи до самого дома, так как общественный туалет на весь городок  один, и тот в центре города – не добежишь. А выберешь нетерпимость, так будешь, как и все, деревья поливать в месте любимых прогулок. А это уже, Саня, изуверская нетерпимость. Деревьев-то у нас в городе мало, а любителей пива на Первомай, как тех деревьев в далёкой тайге. Так что тут, Саня, как не крути, всё равно выберешь нетерпимость.
И вообще, дружище! Переждать и перетерпеть – это ещё совсем недавно было нормой нашей жизни. Начальника собаку -  терпи, тёщу – терпи, зарплату год не дают – терпи, хоть с работы, хоть на работу в трамвае так зажмут, что терпи не терпи, а слёзы сами наворачиваются иногда от боли. Ничего - терпели!
Это теперь мы от этих страшных вещей отвыкать стали! Теперь у нас вместо заводов – офисы и торговые центры, вместо трамваев всё больше личные авто, а рабочее место, вообще, сплошной интернет – транспорт совсем не нужен. Сейчас трамвай и утром, и вечером всё полупустой ходит. Так что и уступить место нам, старикам, некому – выбирай любое свободное.
Молодёжь в трамваях не ездит  и с тёщами в однокомнатной квартире не живёт. Они и слова-то такого – тёща, наверное, не знают, Саня! Так, знают  примерно, что где-то рядом живёт мать жены, но чтобы в дом её надолго запустить, так это фиг ей! Не те времена!
Ну, а начальников, Саня, сейчас столько развелось, что в кого на улице пальцем не ткни, попадёшь в начальника, а то и в вице-президента компании, даже если у него под началом всего-то  одна секретарша.  Это трезвых токарей и слесарей  теперь хоть с огнём ищи, а с начальниками у нас всё нормально стало, Саня!
 Вот вроде бы, какая радость, Саня! Каждый теперь сам себе начальник, а люди друг друга терпеть не могут. Не то, что в наши времена! Бывало, на праздник, в гости всех позовешь, и кого любишь и кого терпеть не можешь. И хоть  пожалеешь бывало потом, но однако и шум, и драку, и веселье всегда добром вспоминаешь. А сейчас три человека -  уже  компания, а десять – почитай, свадьба! Кто же станет деньги тратить на тех, кого видеть не хочется? Какая там терпимость!
 Вот я и думаю, Саня! Они же хотели нас в прежнюю застойную  жизнь вернуть! А это почище вредительства и даже измены Родине будет!
 Учёные говорят – эту  терпимость, Саня, нам тиран  Сталин навязал, и отнял у нас свободу! Вот мы и жили с ней, не зная лучшей доли. А вообще-то, мы всегда, испокон веку, свободными были, без всякой тебе терпимости.
 Я уж не говорю о совсем давних  временах, когда мы совсем дикими были. Тогда Саня, говорят, мы совсем терпеть не умели. Как что не по-нашему, мы сразу какое-нибудь поле  найдём, от куликов его очистим, перетопчем и передушим их, а потом на том поле Куликовом всё татарское войско, а       заодно и мордовское тоже, в мелкий винегрет топорами порубаем.
 Даже царь Пётр  и тот недаром Великим звался! Как что не по его, вмиг плаху прикажет возле  Кремля соорудить, топоры боярам раздаст  и головы непослушным мужикам сечёт несколько дней кряду. Порубает головы мужикам -  ну, те и попритихнут! И опять молчком ему корабли от одного озера до другого таскают. Дороги он, Саня, этими кораблями в Европу прокладывал, среди сплошного леса и болот, как утюгами.  Народ от работы мрёт, но терпит только так – для вида. Ночами то одного царёва дружка, то другого, да и зарежет. Подсказывает царю – нет, мол, уже терпения никакого. Но царь тоже терпеть не собирается, свою линию гнёт. Так и проложил Пётр  дороги в Европу, чтоб ей пусто было…
 Так я к чему веду-то, Саня!
- К чему? - поинтересовался я, отплёвываясь рыбьей чешуёй.
- А к тому, что мы и сами ещё до конца не избавились от этой терпимости, а нам её с Запада уже заново навязывают. Видал, как мы с тобой ноги-то подняли перед этой фурией со шваброй! Не испугались же мы с тобой этого чучела в белом халате? А подчинились, однако! Хотя с нас, вроде бы и взять нечего, кроме старых полотенец.
А всё потому, что инстинкт в нас ещё сидит. Получается – завтра раздень нас догола, запихай в один трамвай и отправь на стройку работать за пайку хлеба, и мы опять все станем прежними?  Так, что ли?
  Семён тяжело вздохнул, и крепко приложился к своей кружке. Но, не обтерев даже пену с усов, вдруг начал опять – горячо и с обидой.
- Я тут в церковь заходил на днях, приложиться к иконе Божьей матери. Так и там не успел перекреститься, уже бабка какая-то мне в ноги шваброй тычет  и ласково так отодвинуться просит. Ну, я, так как при штанах и вообще, в полном параде, сделал вид, что её не заметил. Божий храм, он конечно, к смирению располагает, но не к толерантности же? Где это видано, чтобы человека во время молитвы от иконы Божьей матери тряпкой гнать? Потыкалась она, Сеня, и ушла!
 А до этого ещё  были мы как-то с женой в театре. Так там, не успели в зал войти, прицепилась билетёрша. Давайте, мол, билетик, спектакль начался, не топайте ногами, я сама вас к месту проведу. А чего меня вести? Я, сам знаешь, и не такие чертежи в голове держал, как их зал с креслами. Вот сцена, от неё первый ряд, потом второй. « Не заблудимся, говорю, сами!» А сам думаю: « Вот в Лувре французском, или в костёле ихнем польском, могло бы такое случиться? Мы там с тобой не были никогда, да и никогда уже не будем, но уверен,  у них такого произойти не могло, даже при всей их толерантности. Потому, Саня, что эту толерантность они только нам хотят навязать, но сами ею воспользоваться не собираются.
- Вот ведь  казус, какой, Саня! – глотая пиво вместе  со слезами, воскликнул Семён, - Все заводы в городке поразорили и на металлолом разобрали, вокруг одни вице-президенты компаний, продающих кошачий корм и шампунь для автомобилей, а городок наш чем-то живёт, и даже не голодает. Мы все  последнюю толерантность давно в интернете потеряли, т.к. любого здоровенного бугая  там можно по  матери послать  и даже в глаз ему плюнуть при большом хотении. Главное, экран вовремя протирать. Это тебе не прежние времена, когда вынужден был быть толерантным, чтобы к зубному врачу не бегать каждую неделю. Сейчас всё на расстоянии: общение, любовь, дружба, ненависть, и даже говорят, что лечат по скайпу. Только вот бабка с тряпкой, как была, так и осталась навсегда рядом! Куда ни  пойдёшь, а она уже тут как тут! И обязательно норовит командовать и распоряжаться!
 Государством - всегда найдётся кому управлять, и даже областью или районом руководить желающих пруд пруди. Но почему-то в банях, театрах, на выставках, в поликлиниках и храмах, как командовала  бабка с тряпкой, так и командует. И ничего её не изжило! Ни крушение СССР, ни интернет, ни гонение на церковь, ни полное безденежье в культуре.
 И всё это, Саня, указывает только на одно. Что, как говорил дедушка Ленин, в нашей стране постоянно существует революционная ситуация. Низы: уборщицы, билетёрши и грузчики – хотят командовать  и командуют по мере возможности и в силу своего ума, хотя не понимают ни как это делать, ни зачем! Ну, а верхи: мэры городов и посёлков  и депутаты всех мыслимых уровней – командовать, вроде как, и должны,  но времени у них на это совсем нет, т.к. голова у них болит постоянно о том, где бы побольше урвать денег, да как эти деньги лучше потратить.
 И если к этому всему, Саня, даже при отсутствии голода, нам  навяжут обязательную толерантность – терпимость к ближнему, то закроют последний наш клапан, через который мы выпускаем свою свободу, и тогда уже терпение у народа закончится полностью. Вот тогда он точно найдёт себе новое Куликово поле, и боюсь, Саня, что живого места на нём не останется…
 Семён после своей длинной речи замолчал  и в тот день больше не  сказал ни  слова. Но с тех самых пор, в баню с ним я  больше не хожу.

                2016 г.