Перезахоронение князя Глеба в Ростове Великом

Самая таинственная загадка истории Ростова Великого волнующая исследователей свыше семи столетий: почему епископ Игнатий похоронив в 1278 году в Соборной церкви тело князя Глеба Васильковича Ростовского (Белозерского), через девять недель ночью его изринул из могилы и перезахоронил в Спасском монастыре?
Наиболее подробные сведения содержатся в Воскресенском [1] и Никоновском  [2] летописных сводах, согласно А.А.Шахматову, «впитавших» в себя информацию из Новгородской, Суздальской, Рогожской летописей, Московского и Ростовского Владычного сводов [3]. Подробно вопрос Ростовского летописания в данный период приведен в статье А.В.Лаушкина [4]. В «нелетописных» источниках [5, …15] указанные события описываются более или менее подробно в соответствии с летописями, с разницей в деталях, интерпретациях и версиях авторов.
Выбор в качестве источника исследования летописей [1, 2], обоснован тем, что, согласно В.О.Ключевскому, «обширная Воскресенская летопись …составлена в конце 16 века … а Никоновская летопись… имеет по источникам и по изложению близкое соприкосновение с Воскресенской, но составлена позднее, уже в 17 веке». [5, с. 34], В Никоновском списке чувствуется «усиленное движение русской агиографии» [5, с. 63]. Известно, что «… сборники, преимущественно или полностью составленные из житий древнерусских святых, появились не ранее половины 16 века» [5, с. 62]. Следовательно, можно предположить, что первая редакция Воскресенского списка составлена всё же в первой половине 16 века.
Разработанный А.А. Шахматовым сравнительно-текстологический метод реконструкции текстов летописей [3] позволяет получить некоторую дополнительную информацию по теме исследования.
Обстоятельства смерти и первичного захоронения князя Глеба по Воскресенскому списку [1, с. 174]: «В лето 6786 (1278 г.) …Тое же зимы, в Филиппово говение, преставися князь Глеб Василковичь, декабря 13; и положиша его в соборной церкви святая Богородица в Ростове… Тое же зимы мнози человеци умирали различными недугы».
По Никоновскому списку [2, с. 156-158]: «В лето 6786 (1278 г.)…Того же лета преставися князь велики Глеб Василковичь Ростовский, внук Констянтинов, правнук Всеволож, праправнук Юрья Долгорукаго, препраправнук Владимера Маномаха, пращур Всеволож, прапращур Ярославль, препрапращур великого Владимера, жив от рожениа своего лет 41. По пленении же Татарском от юности своея служи Татаром и много христиан обидимыя от них избави, и печялныя утеши, брашно свое и питие не щади, но требующим подаяше, и многу милостыню убогим, и нищим, и странным, сиротам и вдовицам подаваше, поминая слово Господне... Тем же нещадно милостыню требующим подаваше, и церкви многи созда и украси иконами и книгами, и священнический и иноческий чин зело почиташе, и ко всем любовен и милостив бе, и смирен, ненавидяще бо гордости и отвращашеся от нея аки от змиа. Егда же Божием повелением от суетного своего жития и скоропогибающага преставляшеся, кротко и тихо преставися о Господе, и приложися к отцем, дедом и прадедом своим, немалу жалость и плачь остави по себе всем знающим его. Епископ же Игнатей Ростовский со священным собором, певша над ним обычныя надгробныя песни, положиша его в церкви пречистыя Богородици в Ростове…Того же лета мнози человеци умирали различными недуги».
Сравнительный анализ текстов показывает сильное влияние агиографии в Никоновской летописи, даже в ущерб некоторым важным фактам: в [1] указано, что умер зимой в Филиппово говение, 13 декабря; в [2], несомненные агиографические вставки: указан 41 год жизни князя Глеба, дана его родословная, указаны заслуги перед христианами Ростовской земли при защите от татар, заслуги перед Церковью, приведены его личные качества христианина, что смерть князя вызвала глубокую скорбь у всех знавших его, что епископ Игнатий похоронил кн. Глеба со всеми христианскими обрядами и почестями.
 Следует заметить, что князь Глеб, как и его брат Борис, перед смертью не принял монашеский постриг. И если князь Борис хотя бы намеревался это сделать, но был отговорён женой, то о причинах нарушения принятого обычая со стороны Глеба в летописях ничего не сообщается. И это могло стать причиной неудовольствия епископа Игнатия.
Обстоятельства перезахоронения князя Глеба по Воскресенскому списку [1, с. 174]: «В лето 6788 (1280 г.) …Того же лета митрополит Кирилл прииде из Киева в Суздальскую землю, и слыша Игнатия епископа Ростовского не право творяща, не по правилом: осудил бо бе князя своего Игнатия, по 9 неделях преставления его, изрину его из церкви в полунощи, и повелел его погрести у Спаса в Княгинине монастыре; митрополит же отлучи за то епископа от службы, допели же князь Дмитрей Борисович доби за него челом митрополиту; митрополит же простив его, рече: «Брате и сыну возлюбление! Плачися о сем и кайся о том гресе и до своея смерти, осудил бо еси мертвеца прежде суда Божия, а жива стыдяся его, и дары емля от него, ядый и пия с ним, дабы ти Бог сего отдал».
В Никоновской летописи [2, с. 157-158]: «В лето 6788 (1280)… Того же лета Пресвященный Кирил, митрополит Киевский и всеа Руси, изыде из Киева по обычаю своему, и прохожаше грады всеа Руси, учяше, наказуаше, исправляш; прииде же и в Суздалскую землю, и слыша от некоих поведующих ему Игнатиа, епископа Ростовскаго, неправе творяща чрез божественаа писаниа и священные правила, осудил убо бе зело жестоко своего великого князя Глеба Василковичя Ростовскаго, уже по смерти за девять недель, и изрину его, поругана и безчестна, из церквви соборныя в полънощь, и повеле просто закапати его в земли в княгинине манастыре святаго Спаса. И за то убо пресвященный Кирил, митрополит Киевский и всея Русии, отлучи Игнатья епископа от священныа службы, дондеже князь Дмитрей Борисовичь, внук Василков, Ростовский едва о нем доби челом митрополиту. Митрополит же прости его и отда ему, глаголя: "Не возносися и не мни себя без греха суща, и не тако много буди запрещая и отлучяа, елико свобожая и прощаа, прощение бо грехом нашим в прощении братий наших обретаем, и милость Госпдня в милости ближнего сокровенна есть. Плачися убо, чадо, и кайся и до своеа смерти о дръзости сей неподобней и безстудней, осудил бо еси преже суда Божиа уже скончавшагося, а жива суща стыдяся, и дары от него приемля и яды, и пиа с ним, и въдворяяся, и веселяся, и егда бе мочно исправити, и не исправляше, да ныне ли хощеши исправити, тако жестоко запрещав и отлучая. Аще ли хощеши помощь сътворити ему, сътвори убо ему милостынями нищих и молитвами, и молением, священных и божественных служб приношением. И тако много наказав преосвященный Кирилл митрополит Игнатия епископа, и прости, и благослови его служити и вся действовати священна и божественна, и утеши его, да не на мнозе оскорбится.»
Сравнительный анализ и здесь даёт некоторую информацию к размышлениям. В [1] фразу «слыша Игнатия епископа Ростовского» можно понять, как «слыша от епископа Игнатия»; в [2], «слыша от некоих поведующих», однозначно понимается, что митрополиту был донос на епископа со стороны недоброжелатетей; в [1] фраза: «повелел его погрести у Спаса в Княгинине монастыре», и фраза в [2]: «и повеле просто закапати его в земли в княгинине манастыре святаго Спаса»; психологически неравнозначны: «просто закопати» воспринимается действительно, как «поругана и безчестна», а вот «погрести» – просто как перезахоронение по каким-то неведомым нам обстоятельствам, но не как месть епископа умершему князю; и, наконец, таинственная фраза имеющаяся в [1] и повторённая в [2]: «а жива суща стыдяся», то есть в то время, когда князь Глеб был жив, епископ Игнатий его стыдился, что это, случайное повреждение текста пропуском частицы «не»: «а жива суща не стыдяся», либо действительно епископ почему-то стыдился князя, но не подавал вида при его жизни исходя из своих корыстных соображений. И ещё таинственный намёк на то, что когда епископ Игнатий имел возможность исправить князя Глеба, то не исправлял, а спохватился и захотел исправить посмертно. Значит, возможно, что то было такое минувшее в историю, что возмущало в князе Глебе епископа, но он опасался сказать об этом при жизни князя.
В не летописных источниках захоронение и перезахоронение соотносятся, как события отстоящие друг от друга на 9 недель. И это, наверное, соответствует исторической действительности. Но при этом упускается такой важный факт, что фактическое перезахоронение и то, когда о нём узнали, отделены друг от друга более годовым временным промежутком. Летописные своды [1, 2] составлялись в то время, когда уже была известна вся ретроспектива захоронения и перезахоронения. А.А.Шахматовым в [3] приводятся многочисленные случаи, когда составители сводов «поправляли» первичных летописцев путём расположения исторических эпизодов в хронологическом порядке. Но в [1, 2] составители сводов этого не сделали, оставив факты  захоронения и перезахоронения разнесёнными в разные места обширного текста, соответствующие 6786 и 6788 годам, что конечно снизило целостность апперцепции, а значит, многие читатели летописи просто теряли логическую связь между событиями. Это снижало их эмоциональное восприятие, что логично исходя из соображений агиографии, поскольку завуалировало прегрешение святого епископа Игнатия. Впрочем, в Воскресенском списке эта логика может восходить к тому обстоятельству, что первичный летописец в 1278 году педантично записал факт захоронения, а в 1280 году, так же педантично, записал открывшиеся обстоятельства по перезахоронению. Что и было так же педантично переписано составителем Воскресенского свода.
Исходя из указанных соображений, можно указать на некоторую неоднозначность выводов А.В.Лаушкина в работе [4] о том, что первичные записи событий сделаны летописцем по заказу самого князя Глеба и, после его смерти, закончены не в Ростове, а в изгнании. Ведь в таком случае, вынужденный бежать из Ростова летописец наоборот бы акцентировал внимание на подлинной хронологии – почётное захоронение, а через девять недель тайное, подлое, неправедное, постыдное, вероломное перезахоронение что бы дискредитировать и своих личных обидчиков – князя Дмитрия Борисовича и епископа Игнатия.
Обращаясь к указанной загадке истории Ростова, многие исследователи   не ограничивались более или менее подробным изложением событий, но и выдвигали свои, иногда излишне эмоциональные, версии. Рассмотрим и классифицируем некоторые из них.
Н.Н.Карамзин в [6], приводит 30 эпизодов деятельности князя Глеба и епископа Игнатия на Ростовской земле. В [6, с. 232-234], приводятся данные о захоронении в Успенском соборе Ростова жены кн. Глеба Феодоры, обстоятельства смерти и захоронения его брата князя Бориса Васильковича и сведения о большой роли самого кн. Глеба в судьбе Ростова и Белозерского края. Н.Н. Карамзин высказал предположение, что будто бы так поступили с телом князя Глеба за активное сотрудничество с татарами [6, с.251]: «Князь Глеб умер в Великий пост 1279 года. Сам Игнатий с честию предал его тело земле, а через девять недель «изрину из Соборныя церкви в полунощи и повеле погрести у Св. Спаса в Княгинене монастыри»: не за то ли, что Глеб ревностно служил мечём Татарам?»
«Перенос» даты с 1278 на 1279 год не столь принципиален, поскольку событие произошло на стыке этих годов в период течения Рождественского поста, могло быть связано и с разницей в календарных стилях, и с совмещением в тексте событий захоронения и перезахоронения, или просто опечаткой. Но эта «патриотическая» версия логически не стыкуется с историческими фактами, говорящими о том, что в то время сотрудничество с татарами, поездки в Орду были делом обыденным и общепринятым. Туда ездили практически все князья и иерархи. Именно в этом проявлялся их патриотизм, что рискуя жизнью и здоровьем, они предотвращали губительные военные нашествия, защищали и спасали Россиян, и народ это прекрасно понимал. Так, например, в период княжения Глаба на Белоозере, это княжество не подвергалось татарским нашествиям [28, 29]. Конечно, и епископ Игнатий это превосходно знал и вряд ли ему могла прийти мысль осудить князя Глеба за то, что он сотрудничал с Ордой. Да и сам Н.Н.Карамзин, в начале своего повествования об указанных событиях [6, с.78], говорит о жертвенном служении князя Глеба в Орде на пользу Россиян: «Глеб Белозерский, наследовав Ростов, через несколько месяцев умер. … угнетаемые Моголами Россияне всегда находили заступника и спасителя в великодушном Глебе…».
Об «обыденности» визитов в Орду летописи говорят много, например,
[2, с. 137-138]: «В лето 6757. Князь Глеб Василковичь... ходи во Орду к Батыеву сыну ко царю к Сартаку. Царь же Сартак почти его зело и отпусти в свою его отчину»; «В лето 6758. Поеха князь Глеб Василковичь Ростовский во Орду к Батыевому сыну, к царю к Сартаку; царь же Сартак почти его многа и отпусти в свою его отчину». Таких примеров можно привести ещё множество. Следует отметить, что кн. Глеб на службе у татар не принимал участия в военных походах на соплеменников на Руси [29, 30].
Больше того, эти поездки в Орду и даже женитьба на родственниках высокопоставленных татар никак не осуждались ни самими епископами Кириллом и Игнатием, ни, даже, матерью князя Глеба, княгиней Марией Михайловной [2, с. 141-142]: «В лето 6765. Идоша в Орду … князь велики Борис Василковичь Ростовский, … со многими дары, и чествовавше у Уланчиа, и возвратишася со многими честьми во своя их отчины. Того же лета князь Глеб Василковичь женися во Орде и прииде из Кановы земли от царя со многою честию в свою отчину»… «В лето 6766. Тоя же осени приехаша изо Орды князь Борис Василковичь Ростовский и брат его князь Глеб Василковичь со княгинею своею в Ростов и удари челом пресвятей Богородици, и знаменася у образа ея, и благословися у отца своего у Кирила епископа и у матери своей у великие княгини Марьи»… «В лето 6767. …приидоша от царя изо Орды численици в Володимер и взяша с собою … князя Бориса Василковичя Ростовъскаго, и идоша в Новгород, и изочтоша всю землю Новогородцкую и Псковскую, точию не чтоша архимандритов, игуменов и попов, и диаконов, и иноков, и крылошан, и всего священническаго причта...»…
Даже антитатарское восстание 6770 г. (в год смерти епископа Кирилла Ростовского) [2, с. 143], не изменило дипломатическую традицию сотрудничества с Ордой [2, с.153-155]: «В лето 6785 … Поидоша князи во Орду: князь велики Ростовский Борис Василковичь... с княгинею и з детми и брат его князь Глеб Василковичь Белозерский и с сыном своим Михаилом...»; «В лето 6786… Того же лета князь велики Глеб Василковичь Ростовский посла сына своего Михаила в Татары на войну…»; «В лето 6786. Идоша во Орду ко царю князи русьстии…князь Михаило Глебовичь, … Царь же розслуша их жалобу... и отпусти с ними брата своего Дюденя со множеством вой... всех градов взяша 14, и всю землю пусту сътвориша».
Очевидно, что загадка с перезахоронением интриговала Н.Н.Карамзина, он возвращается к ней [6, с.90],  рассказывая о «Добродетелях Кирилла митрополита»: «Епископ Ростовский, Игнатий надумал судить давноумершего доброго Князя Глеба Васильковича, и как недостойного велел ночью перенести в гробе из Соборной церкви в монастырь Спасский, Кирилл, оскорблённый таким злоупотреблением духовной власти, отлучил Епископа от службы, и наконец простив его из уважения к ревностному предстательству Князя Димитрия Борисовича Ростовского, сказав ему: Игнатий! Оплакивай во всю свою жизнь своё безумие, дерзнув осудить мертвеца прежде суда Божия! Когда Глеб был жив и властвовал, ты искал в нём милости, брал от него дары, вкусно ел и пил за столом Княжеским, и в благодарность за то обругал тело покойника! Кайся во глубине сердца, да простит Бог твоё прегрешение!»
Эту эмоцию: «своё безумие», очевидно воспринял и И.А.Бунин. В книге Е.И.Крестьяниновой и Г.А.Никитиной [7, с.37] говорится, что: «Об этом кощунственном событии написал Иван Алексеевич Бунин. В 1914 году он приезжал в Ростов и услышал это предание. Оно его потрясло». Конечно, приведённый отрывок стихотворения И.А.Бунина [7, с.38], лишь эмоциональная интерпретация событий на основе личных ощущений: «Шли смерды-мертвецы с дымящими свечами, Гранитный гроб несли - тяжёлый и большой, Я поднял жезл, я крикнул: «В доме Бога Владыка – я! Презренный род, стоять!».
Конечно, это какая-то не подкреплённая фактами экспрессия, поскольку Епископ здесь представлен каким-то безумным фанатиком. А не надо забывать, что епископ Игнатий прославлен Церковью как святой, удостоившийся от Бога прославления сразу после смерти, что канонически не даётся грешникам! [8, с.7; 9, с. 572-573; 16]. Да и чисто технически, гранитный гроб весит свыше 600 кг. И для его переноски требовалось минимум 12 человек. Вряд ли всем им хватило для этого места.
М.В.Толстой [10, с. 20-21], изложив летописные сведения о перезахоронении, в примечаниях, ссылаясь на Никоновскую летопись пишет: «Изрину его поругана и безчестна из церкв сборныя в полнощ и повеле просто закопати его в земле у Св.Спаса в Княгинин монастыри. Почтенный автор биографии митрополита Кирилла 2-го, помещённой в прибавлениях к Творениям Св. Отцев, как бы в оправдание поступка Игнатиева, говорит, что за него вступился перед Кириллом родной племянник Глебов, Князь Димитрий Борисович, и, по его предстательству, Игнатий не лишился своего места.- Но не правдоподобние ли думать, что Епископ мог обезглавить память Глебову именно в угодность его племянникам, которые прибыли тогда в Ростов и начали своё княжение тем, что отняли удел у сына Глебова, как сказано в летописях под 1279 годом: «Княз Димитрий Борисович отымал волости у Князя Михаила Глебовича со многим грехом и с неправдою» В таком случае, весьма естественно было Димитрию вступаться за Епископа. Впрочем, всё это соображения человеческие, а Св. Игнатий мог действовать по особому откровению, от нас сокрытому».
Версия «злых племянников» тесно соприкасается с более «усечённой» версией «буйного Дмитрия». В книге Е.И.Крестьяниновой и Г.А.Никитиной [7, с.37]: «После его (кн. Глеба) смерти ростовским князем стал Дмитрий Борисович, известный своим буйным нравом. Он …добился от епископа Игнатия перезахоронения останков Глеба из ростовской княжеской усыпальницы в Успенском соборе в Спасо-Песоцкий монастырь, рядом с его матерью Марией».
Рассматривая указанные гипотезы, следует иметь ввиду, что после гибели в 1238 г. князя Василько Константиновича [1, с.141-142]: «В лето 6746 … немилостивно убиен бысть», его сын Борис стал княжить в Ростове, а Глеб в Белоозерске, хотя, как указал Е.В.Плешанов, фактически регентшей являлась княгиня Мария Михайловна [17]. Князь Борис Василькович княжил в Ростове 39 лет, что говорит о его устойчивой власти, но, [1, с.173]: «В лето 6785…князи вси поидоша в Орду: князь Борис Ростовский Василькович со княгинею и детьми, и брат его Глеб с сыном Михаилом, … Тогда же Борис Василкович преставися в Орде, сентября 16; княгини же его Мария со сыном своим Дмитрием вземше тело его, и несоша в Ростов, и положиша в соборной церкви святыя Богородица на левой стороне, ноября 13».
Интересно, что Никоновская летопись [2, с.154] относит кончину князя Бориса на год позднее: «В лето 6786. Преставися князь велики Борис Василковичь Ростовский... во Орде, месяця сентября в 16 день, на память святыя мученицы Еуфимьи. Княгиня же его Мариа с сыном своим Дмитрием привезоша его изо Орды в Ростов. Епископ же Игнатей Ростовский со священным собором, певши над ним надгробные песни, положиша его в соборной церкви пречистыя Богородици, на левой стране, в Ростове, месяца ноября в 13 день, на паметь иже во святых отца нашего Иоанна Златоустаго. Сего сынове: Дмитрей, Константин».
Тело князя Бориса везли из Орды в Ростов около 60 дней. За это время похоронная процессия могла преодолеть расстояние около 1800 километров, что соответствует расстоянию от Ростова до Золотой Орды.
Вероятно, как это подробно обосновано А.В.Лаушкиным в [4], здесь могла быть причина для конфликта. Вполне возможно, что Дмитрий Борисович очень хотел сесть на княжеский стол своего отца. Но, не удалось [2, с.154]: «В лето 6786. И сяде по брате своем, великом князе Борисе Василковиче, на великом княжении в Ростове Глеб Василковичь Белозерский. Живущим же им у царя во Орде: великому князю Глебу Василковичю Ростовскому ... з братаничем своим со князем Константином Борисовичем, внуком Василковым…»
Если принять дату смерти князя Бориса в 6786 г. [2, с.154], и то, что князь Глеб начал княжить в Ростове в 6786 г., то вероятно, что преемственность Ростовского княжения была определена сразу после смерти князя Бориса в Орде за князем Глебом. Если принять дату смерти князя Бориса в 6785 г. [1, с.173], то возникла в течение года ситуация безвластия, когда в Ростове находился и, наверное, фактически правил князь Дмитрий Борисович. А князь Глеб в это время был в Орде, где давались ярлыки на княжение. А брат Дмитрия Борисовича, князь Константин не предпринял никаких мер, что бы помешать этому, за что тоже пострадал в дальнейшем конфликте Ростовских князей. Впрочем, по более беспристрастной Новгородской кормчей, носящей явные следы ростово-суздальского происхождения, [3, т.1, кн.2, с.189]: «Борис Ростовьскыи княжи лет 40 и оумре в Татарех, и седоста в Ростове сына его Дмитрии и Костяньтин, а Глеб приехав ис Татар княжив 7 месяц и оумре».
Но, у князя Дмитрия могли быть и мелкие причины для враждебного отношения к князю Глебу, которые порой больнее ощущаются человеком болезненно самолюбивым [2, с.155-156]: «В лето 6786…Того же лета князь велики Глеб Василковичь Ростовский жени сына своего Михаила у великого князя Феодора Ростиславичя Ярославскаго, и венчан бысть в церкви пречистыя Богородици в Ярославле Игнатием, епископом Ростовским, ту сущу и самому князю Глебу Василковичю Ростовскому з братаничем его Констянтином Борисовичем, внуком Василковым ... Князь же великий Глеб Василковичь... сътвори у себя пир велик в Ярославле». Из данного отрывка летописи видно, что по неведомой нам причине на свадьбе не было Дмитрия Борисовича, непосредственного участника перезахоронения.
Что же мешает безоговорочно принять версию «злых племянников»? Князь Глеб вернулся из Орды уже очень больным человеком. Ещё [2, с.145]: «В лето 6776 …Того же лета князь Глеб Василькович Белозерский и прииде из Татар болен зело, и быть в немощи время немало, и пакы милостию Божею и пречистыя Богородици бысть здрав». За оставшиеся 10 лет своей жизни он ещё неоднократно ходил в Орду, например, в 6779 г. [2, с.150], 6785 г. [2, с.153], 6786 г. [2, с.153]. Конечно, эти тяжелые путешествия расшатывали его здоровье. Об этом косвенно говорит то, что несмотря на «лубочность», с какой его рисуют некролог и житие [18; 12, с. 442], летописные материалы свидетельствуют, что князь Глеб был опытный политик, менеджер и полководец. Как показано у Г.Н.Бочарова и В.П.Выголова: «Владеет им князь Глеб Василькович – хитрый и умный политик, который ведёт тонкую политическую игру с Татарами» [23, с.303-307]. И, конечно, такой человек обязательно обеспечил бы передачу Ростовского княжения сыну Михаилу, но этому помешало состояние здоровья.
Поэтому, мечта князя Дмитрия Борисовича на Ростовское княжение быстро осуществилась. Князь Глеб правил в Ростове меньше года, а после его смерти [1, с.174]: «В лето 6786…Тое же зимы преставися князь Глеб Василковичь, декабря 13» [2, с.156-158]; «Сего сынове: Михайло, и седе по нем в вотчине его на Белеозере, а в Ростове по Глебе Василковиче седоста братаничи его: князь Дмитрей Борисовичь, внук Василков, да брат его Констянтин Борисовичь.» … « В лето 6787… Князь Дмитрей Борисовичь, внук Василков... поотнимал волости у князя Михаила Глебовичя Белозерскаго, внука Василкова... с грехом и с неправдою, и тако брата своего изообиде и изнасилствова. О злое человеческре ненасытство и окаянная гордость!» … «В лето 6789. Седящу на великом княжении в Ростове Дмитрею Борисовичю и брату его с ним Константину Борисовичю, и бысть межи их крамола и вражда велиа ... Князь велики же Дмитрей Александрович с Ыгнатьем, епископом Ростовским, и з боары своими иде в Ростов, и введоша их в мир и в любовь».
Окончательное примирение наступило только через 9 лет [2, с.166]: «В лето 6795. Князи Ростовъстии Дмитрей Борисовичь, внук Василков, да брат его Констянтин Борисовичь разделили себе вотчину. Старейший брат князь Дмитрей Борисовичь сяде в Ростове, а меншой его брат князь Констянтин Борисовичь сяде на Углече Поле, а брат их из двуродных князь Михаиле Глебовичь, внук Василков, сяде на Белеозере».
У С.М. Соловьёва интересующие нас события описываются следующим образом [11, с. 225…227]: «В Ростове по смерти князя Бориса Васильковича (1277 г.) взял опять перевес старый обычай: здесь стал править брат покойного, Глеб Василькович Белозеркий. Но Глеб умер в следующем же 1278 году: он смолоду, говорит летописец, служил татарам и много христиан избавил от них плена; ему наследовал в Ростове племянник от старшего брата, Димитрий Борисович, на Беле-озере остался княжить сын покойного Глеба, Михаил. Димитрий Борисович, по обычаю времени, захотел усилиться за счёт этого младшего двоюродного брата и отнял у него волости с грехом и неправдою. От двоюродного брата Димитрий скоро (1271 г.) перешел к родному, Константину Борисовичу, княжившему в Ростове; была между ними крамола и вражда великая, говорит летописец, … Напрасно старался примирить их владыка Игнатий: Константин должен был выехать из Ростова, а Димитрий стал собирать войско и укреплять город, боясь нападения от брата. Тогда владыка Игнатий отправился к великому князю Димитрию Александровичу и упросил его приехать в Ростов; тот приехал и помирил братьев».
Уж слишком скоротечно всё развивалось, что бы успели сформироваться такие обиды и ненависть к князю Глебу, что бы мстить покойнику. Особенно, если учесть, как показано С.В.Сазоновым, отношение к мёртвым [19], в котором все мистические, религиозные, сакральные, суеверные, традиционные предписания перевешивает простой и очевидный факт: страх перед покойником формировал желание быстрее его похоронить, избавиться от мёртвого тела, и больше никогда его не тревожить своим вмешательством. Таким образом, вся серьёзная вражда в Ростовской земле развернулась уже позднее захоронения. К тому же, для организации такого перезахоронения князь Дмитрий должен был заранее предусмотреть множество вещей, которые выполнить спонтанно, под влиянием аффекта было невозможно: кто-то должен был открыть ночью Успенский собор, организовать доверенных слуг, проводить их в усыпальницу, вынести гроб, погрузить его в сани, (а сани, лошади, ямщик, свечи или факелы должны быть приготовлены заранее). Монахини Спасского монастыря должны открыть ворота, в зимней промёрзлой земле надо было выкопать могилу. Сделать это тайно, быстро ночью, было невозможно. Да и проще было бы «по злобе» свезти тело в лес, на болото, закопать в сугробе, что бы по весне даже могилы врага не осталось. Как то не вяжется всё это с мгновенной вспышкой злобы.
Если говорить о «буйном нраве» князя Дмитрия, то эта версия имеет право на существование [4]. Но, с другой стороны, в то время так было принято. Все летописи со времён «начала земли Русской» 6370 (862) г. [3, т. 1, с.14-17], говорят о постоянных междоусобицах между князьями. Выходит, все были буйные. Но ведь случай перезахоронения с поруганием своего мёртвого врага (да и врага ли?), в Русском летописании уникален! Если не считать многочисленных случаев перенесения мощей и сообщения «Повести временных лет» [3. Том 1, кн.1, с.276]: «…известия 1044 г. об извлечении из земли останков Ярополка и Олега Святославичей» с целью их посмертного крещения.
М.В.Толстой, ссылаясь на Н.Н.Карамзина, пишет [10, с. 21]: «Другие думают, что Глеб по смерти своей наказан за женитьбу на Татарке, но она погребена под Собором и тело её Игнатий не тронул».Действительно, в [2, с. 152]: «В лето 6782 (1274). Преставися великая княгини Глебова Феодора; епископ же Игнатей Ростовский с священным сьбором певше над нею надгробныя песни и положиша ея в церкви пречистый Богородици в Ростове». Как сказано в монографии Л.М.Дёмина [28, с.66]: «В 1274 г. умерла княгиня Феодора, супруга Глеба Васильковича. Примечательно, что обряд отпевания и погребения усопшей происходил не в Глебовой вотчине Белоозере, а в Ростове. Это ещё свидетельство того, что белозерский князь интересовался и общеростовскими делами и рассматривал Ростов как старший стольный город семьи.»
 Очевидно, было бы нелогично, мстить за это князю Глебу и не тронуть «причину» мести, саму княгиню Феодору. Тем более, что летописи не говорят о каком то к ней неприязненном отношении со стороны клира [2, с.141]: «В лето 6765 (1257)…Того же лета князь Глеб Василковичь женися во Орде и прииде из Кановы земли от царя со многою честию в свою отчину»; «В лето 6766 (1258). Тоя же осени приехаша изо Орды князь Борис Василковичь Ростовский и брат его князь Глеб Василковичь со княгинею своею в Ростов и удари челом пресвятей Богородици, и знаменася у образа ея, и благословися у отца своего у Кирила епископа и у матери своей у великие княгини Марьи».
Согласно [15, с.123]: «В 1265 г. блаженнейший митрополит Кирилл открыл епархию Сарайскую в самом стане Орды». Это явилось кульминацией длительного периода либерализма ордынских царей по отношению к различным религиям. Князь Глеб не мог жениться на татарке-иноверке без её крещения в христианство, без церковного венчания. Вполне вероятно, что уже и к моменту женитьбы она была христианкой. Насколько сильна была проповедь христианства в Орде и насколько лояльно относились к христианам выходцам из Орды на Руси свидетельствует ростовская история святого Петра Ордынского, племянника хана Золотой Орды Бергая [8, с.25-30].
Подробно тезисы об обыденности сотрудничества русских князей с татарами и родство с ними посредством женитьбы на знатных татарках подробно обоснованы А.Н.Насоновым в работе [31. с.261-267].
Рассуждая о роли князя Дмитрия Борисовича в событиях перезахоронения князя Глеба Васильковича, вряд ли можно сомневаться, что это был результат его активного вмешательства и, возможно, инициативы перезахоронения, поскольку сам епископ Игнатий никогда бы на такое не решился, да и известных причин этому у него не было. Хотя, вспомним [2. с.158]: «а жива суща стыдяся». Решение о перезахоронении мог принять только кн. Дмитрий. Этим объясняется его просьба о прощении епископа Игнатия перед митрополитом Кириллом, и просьба эта была настолько убедительна и обоснована, что митрополит простил епископа, выразив это прощение в подобающей случаю форме.
Кажется странным, что в Минеях Четьих святителя Димитрия Ростовского [10, с. 572-573] в Житии св. Игнатия нет упоминаний о его участие в перезахоронении, но в его Летописце о Ростовских архиереях это событие изложено подробно, но без выдвижения версий о причинах случившегося [20]: «Игнатий I, святый, первее архимандрит бысть, в Ростове в Богоявленском монастыре, таже поставлен епископ от митрополита Киевскаго Кирилла втораго, в лето 6770, а от рождества 1262. Сей епископ Игнатiй покры оловом соборную церковь Ростовскую и дно ея красным мрамором помостил в лето 6788, а от рождества 1280. Того же года запрещен бысть от священнодействия Кириллом, митрополитом Киевским, вины ради сицевыя; Князю ростовскому Глебу Васильковичу умершу и в соборней церкви Ростовской погребену бывшу, минувшим десяти неделям погребения того, изрину тело из церкви безчестно в полунощи, и повеле нести в монастырь Святаго Спаса, иже бе княгинин, закопати его просто в земли. Митрополит же в то время проходи грады Российския и исправляя духовныя управления, пришед в землю Суздальскую и уведав о том, еже сотвори епископ ростовский Игнатий, отлучи его от святыя службы, яко не богоугодное дело сотворша, и бе в запрещенiи епископ Игнатий некое время, дондеже не умоли о нем митрополита князь Дмитрий Борисович, и прости его митрополит, глаголя: Не возносися и не мни себе безгрешна быти и не толь много буди запрещая и отлучая, елико освобождая и прощая; ибо и мы нашим грехом прощенiе обретаем в прощении братий наших, и милост Господня в милости ближняго сокровена суть. Буди убо каяся до кончины твоея за дерзнутое дело твое, понеже прежде суда Божия осудил еси уже умершаго, его же прежде жива бывша стыдился еси и дары от него принимал еси, и ял и пил еси с ним, и веселился, и егда бе мощно исправити его, не исправил еси, то ныне ли хощеши исправити по смерти жестоко отлучая? Аще хощеши помощь ему сотворити, сотвори убо к Богу теплыя молитвы, и божественных жертв Его безкровных о душе приношение и молитвами Бога о нем упроси. Сице митрополит Кирилл епископа Игнатия отечески наказав, прости и благослови его».
Неканоничность перезахоронения кн. Глеба и бытовая экстраординарность этого события вызвали широкий отклик в капитальных исторических трудах не только светских, но и церковных историков. При этом они не могли не обойти и предполагаемые мотивы этого события.
Макарий (Булгаков) митрополит Московский и Коломенский, в своей капитальной «Истории Русской Церкви», подробно исследовал указанную коллизию в разделе «Церковное право» [12, с. 217]: «Вторым правом митрополита по отношению к епископам было право суда над ними. … В 1280 году митрополит Кирилл, прибыв из Киева в землю Суздальскую, услышал, что Ростовский епископ Игнатий осудил за что-то ростовского князя Глеба Васильковича, уже умершего, и через девять недель по смерти князя велел изринуть тело его в полночь из соборной церкви и погребсти в Спасском монастыре. За это митрополит отлучил было епископа от службы и простил его только вследствие ходатайства за него ростовского князя Дмитрия Борисовича, сказав Игнатию: «Кайся до своей смерти в том грехе: ты осудил мертвеца прежде суда Божия, а пока он был жив, ты принимал от него дары, пил и ел с ним». Впрочем, в одной из более древних летописей сказано, что митрополит Кирилл разгневался на епископа Игнатия только «По оклеветанию, и разсмотрев, паки благослови его».
В примечаниях к тому 5 [12, с. 394] Макарий предполагает следующую причину перезахоронения: «Может быть, оказалось, что Игнатий позволил перенесть тело Глеба Васильковича из соборной церкви в монастырь, основанный его материю, вовсе не с целию осудить покойника и надругаться над ним, а по просьбе родных его, и в частности ростовского князя Димитрий Борисовича, который потому-то и ходатайствовал за епископа перед митрополитом».
М.В.Толстой пишет [10, с.37], что: «… похоронил честно в Соборной церкви тело Князя Глеба, которое через девять недель ночью изринул из могилы, по неизвестной причине, и похоронил в Спасском монастыре …»
Даже М.Б. Сударушкин, известный своими интересными, смелыми и неординарными гипотезами относительно трудных мест в истории Ростова, не высказал никаких версий мотивов поступка епископа Игнатия [13, с. 68]: «Поступок этот так и остался неразгаданным».
На конференции «История и культура Ростовской земли - 2012», в стендовом докладе и переданной в редколлегию моей статье «Каменное пророчество митрополита Ионы (Сысоевича)», выдвинута следующая версия причины перезахоронения князя Глеба: «… можно предположить, что Св. Игнатию могло быть видение кн. Глеба с требованием о перезахоронении, по аналогии с видениями-снами митрополиту Димитрию Ростовскому вмч. Варвары и свм. Ореста». [21, с.65…67]. В книге Фрейда "Толкование сновидений" говорится, что «Очевидна историческая роль сновидений, которые не раз являлись толчком к важному решению…Соответственным образным и смысловым значением будет обладать и содержание сновидений верующих людей».
И сам князь Глеб мог при жизни высказывать пожелание быть похороненным рядом с матерью, поскольку князь мог чувствовать угрызения совести, поскольку не смог присутствовать при её кончине и погребении  [2, с. 150]: В лето 6779 (1271). Преставися княгини Василкова, тогда у ней сущу сыну ея князю Борису и с княгинею своею, и з детми, а князю Глебу тогда сущу во Орде у царя... Положи ю в церкви святаго Спаса в ее манастыре». И это пожелание просто было исполнено епископом Игнатием, когда он узнал об этом. Ведь не всем по душе лежать в «коммунальном склепе» Кафедрального Собора. Вот Св. Димитрий Ростовский этого не захотел, и княгиня Мария Михайловна тоже не захотела. Конечно, выглядит странно и то, что сама княгиня Мария Михайловна не была погребена в Успенском соборе рядом с мужем, а в основанном ею Спасском монастыре.
Но могла быть и совершенно другая (помимо перечисленных) причина, побудившая св. Игнатия перезахоронить тело кн. Глеба. В [4, с.37], говорится: «Глеб Василькович стал ростовским и белозерским князем, но недолго: в Ростове он прокняжил семь месяцев и умер в декабре 1978 г. во время морового поветрия, от которого «мнози человеци умирали».
Здесь, фраза из Воскресенской летописи [1, с.173 – 174]: «различные недуги» была интерпретирована, как «моровое поветрие», то есть быстро распространявшаяся массовая эпидемия, вызывавшая большую смертность; нередко это был синоним чумы, холеры и других тяжёлых эпидемических заболеваний. Если принять версию авторов о моровом поветрии, как причины смерти князя, можно предположить, что причиной перезахоронения явились противоэпидемические соображения епископа и князя Дмитрия. Так, например, «В 1352 и 1363-1364 годах Белозерское княжество пострадало от страшных эпидемий чумы…страшная эридемия чумы, названная в летописях «моровой язвой».[28, с. 126 - 127]
Известно, что источниками и резервуарами возбудителя инфекции являются грызуны (крысы и мыши), а переносчиками возбудителя инфекции - блохи различных видов. Это известно с Библейских времён. Так же известно, что основным санитарно-противоэпидемиологическим мероприятием в то время было сжигание трупа или его полная изоляция от окружающего пространства. Поэтому, умерших от этой болезни хоронили на отдельных удалённых кладбищах. «Епископ же Игнатей Ростовский со священным собором... положиша его в церкви пречистыя Богородици в Ростове.».
Если верно предположение В.Н.Седых и А.В.Повелихина, что существовал ход (до сих пор не обнаруженный) из Леонтьевского придела в княжескую усыпальницу [22, с. 94)], то захоронение князя никак не препятствовало возможному распространению инфекции, а в соборе наверняка водились и крысы, и мыши и блохи. Что такой ход в усыпальницу существовал (хотя и не обязательно из указанного придела) сомневаться не приходится. Ведь в противном случае невозможно бы было так легко, быстро и тайно, малыми силами (что бы сохранить перезахоронение в тайне) «…изрину его … из церквви соборныя в полънощь».
Очевидно, знали об истинных мотивах всего двое: сам епископ Игнатий и князь Дмитрий Борисовичь, который ходатайствовал о прощении епископа  «едва о нем доби челом митрополиту».
В сказаниях Белозерской земли Ростовского княжества есть этому косвенные подтверждения. В них говорится [26]: «Чума пришла на Русь в 1352 г. Белозерское княжество оказалось первым из русских, в котором с чумой попытались бороться организованно. Понимание того, что чуму разносят крысы и мыши, что чума передаётся при контакте людей друг с другом, что некоторые народные обычаи помогают распространению чумы, были введены жесточайшие карантины…. В 1364 году на Руси началась новая эпидемия чумы. За прошедшие 10 лет удалось обучить население действиям при эпидемиях.» У Л.Н.Гумилева [24, с.152]: «Чума пошла гулять по Константинополю и пришла в Европу. В это же время происходила миграция с востока на запад азиатской землероющей крысы-пасюка. Поскольку крысы – это переносчики чумы, «черная смерть» поползла по всей Западной Европе. Тогда вымерла большая часть Южной Италии; три четверти населения Германии, около 60% населения Англии; через Германию и Швецию «черная смерть» попала в Новгород, через Новгород и Псков – в Москву, где от неё умер и князь Симеон Гордый (1354)».
Тайна перезахоронения была необходима, что бы не вызвать возмущение жителей Ростова, вечевой характер мнения которых известен с 1157 г. [28, с.98], поскольку они, как следует из летописей [2, с.156-158], всегда ощущали заботу о себе со стороны князя Глеба: «Немалу жалость и плачь остави по себе всем знающим его».
И тайна эта сохранялась почти полтора года. Это свидетельствует, что исполнители работ были доверенными людьми князя и епископа и умели хранить тайну. Выдать её они могли только на исповеди, а исповедаться они могли епископу. Князь Дмитрий так же исповедовался епископу. Тайна перезахоронения могла раскрыться на исповеди епископа Игнатия митрополиту Кириллу, потому, что оклеветать его было просто некому. Узнав о подоплёке событий от епископа Игнатия и князя Бориса, митрополит простил его, отпустив грехи, обставив это в подобающей церковным канонам форму.
Ключом к разгадке многовековой тайны могли бы стать масштабные раскопки в Спасском соборе бывшего Княгинина монастыря, но он, очевидно, стал недоступен не только для археологов, но и для простых верующих, поскольку расположен в недоступной для простых людей хозяйственной части Спасо-Яковлевского Димитриевого монастыря. Ведь в книге [7] и статье [17] сообщается, что место упокоения княгини Марии Михайловны несколько раз обнаруживалось в процессе ремонтных работ в соборе. При этом сообщается, что похоронена она была в светской одежде, что свидетельствует о том, что она возможно не принимала постриг, как и её сыновья.
Не нашли ещё своего фундаментального исследователя и многочисленные сообщения о том, что возможно Спасский монастырь не явился окончательным местом упокоения князя Глеба, а тело его было перевезено в Белозерский край. Например, С.П. Шевырев в книге «Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь. Вакационные дни профессора С. Шевырева в 1847 году», пишет о том, что в посаде Крохине, на левом берегу Шексны, "стоит часовня и в ней гробницы Глеба и Бориса Васильковичей, которых народ считает святыми". В разных материалах по истории Белозерского края, широко представленном в интернете, есть такие сообщения о захоронении князя Глеба: "По смерти тело его было положено в построенной им соборной деревянной церкви в каменном гробе. Теперь над ним деревянная часовня"… В соборной церкви во имя Василия Великого "... в ней положен Благоверный Князь Глеб Василькович"… «В часовне, выстроенной белозерцами на месте бывшего города и бывшего соборного храма. Именно там, по мнению автора (да и большинства белозерцев), «почивало» тело князя Глеба Васильковича – «державца града сего Белаеозера» … «Благоверный же князь Глеб на Белеозере и протчая доживе вся дни живота своего во благочестии, чистоте и правде, и преставися к вечным обителем и положен бысть на Белеозере в соборной церкви святаго Великаго Василия Кесарийскаго»… «Васильевская-Борисоглебская часовня с кирпичной ракой внутри до революции 1917 г. находилась на попечении купечества г. Белозерска. Ежегодно дважды (2-го мая и 24-го июля (ст. ст.)) в ней служили панихиды о благоверном князе Глебе Васильковиче» … «Посмертная судьба князя тесно переплетена с Васильевской церковью. Последняя мифологема церковного летописца прямо отождествляет нахождение останков князя Глеба с Васильевской часовней, построенной на месте бывшего первого соборного храма древнего Белоозера». Это предание включено также в «Летописец Троицкого Усть-Шехонского монастыря» и повторяется в «Описании города Белозерска» конца XVIII века. Часовня с гробницей была хорошо известна историкам и краеведам XIX века.
В данном вопросе можно конечно согласиться с мнением Ю. С. Васильева, что «предание «вряд ли возникло на «пустом месте» ... но первый князь белозерский явно не имел к этой гробнице отношения... Надо полагать, что это предание связано с другим князем Глебом, видимо, Глебом Карголомским-Каргопольским, который, по некоторым источникам (автор имеет в виду Сказание о Мамаевом побоище), был участником Куликовской битвы. Действительно, в устной традиции смена персонажей (особенно одноименных) – явление вполне обычное и закономерное. По прошествии нескольких столетий белозерцы вполне могли забыть о том, прах «какого именно Глеба» покоится в гробнице при часовне. В свою очередь, появившаяся в XVI веке письменная традиция не могла не выдвинуть на передний план в качестве приоритетного другого персонажа, несравненно более значимого для истории Белозерья, нежели мелкий удельный князь Глеб Карголомский-Каргопольский». Но это мнение так же должно быть предметом пристального фундаментального изучения.
Имеет право на исследование и ещё одна версия тех «грехов», за которые епископ Игнатий покарал князя перезахоронением. Она основана на преданиях Белозерского края. В рунете имеются сведения [26], что: « у князя Глеба брак с Феодорой, дочерью Сартака, в 1257 г., от которого родился единственный (согласно официальных исторических данных) в 1263 сын Михаил, был вторым. От первого, не подтверждаемого летописями брака, был сын Игорь Глебович.  Он не был первым ребенком в семье - у Бориса Васильковича уже были сыновья: Дмитрий (1252 г.) и Константин Борисовичи (1254 г.). Следовательно, Игорь Глебович родился в 1256 г. Их бабка, Мария Михайловна, вдова князя Василько реально правившая Ростовом, Ярославлем, Белозерском и Угличем, большее внимание уделяла старшим внукам. Как результат юный Игорь Глебович рос фактически в изоляции, по большей части общаясь с воспитателями-язычниками. Это должны были бы заметить родители, но матери уже нет в живых, а отцу некогда заниматься сыном. Это могла бы заметить бабушка, но у неё слишком много забот об управлении Ростовским княжеством.
После вступления Глеба Белозерского во вторичный брак с дочерью Сартака и рождения у них сына Михаила, Игорь становится предоставленным сам себе и этим пользуется языческая часть Ростова, делая князя фактически главой языческой оппозиции. В сказании также говориться, что после смерти в конце 1279 г. князя Глеба, сообщение о смерти и смене князя в Ростове посылает в Орду жена Глеба Васильковича. Но, Феодора, якобы вторая жена князя, скончалась в 1274 г. Следовательно, сообщение в Орду послала уже третья жена Глеба Васильковича.»
Эти мысли перекликаются с фразами из романа В.А.Замыслова [25]: «Княгиня Мария исповедует не христианскую веру…Семнадцатилетний Глеб: «Но я уже женат. Три года назад прошел обряд венчания в Храме»…Жене всего 13 лет. Её звали Агафья. Дочь захудалого князя из Мологи». Л.М.Дёмин в монографии [28, с. 59]: «У глеба Васильковича было три сына (в их количестве родословные расходятся).
Поскольку в официальных княжеских летописях того времени данные события не нашли отражения, они считались предосудительными и порочащими князя Глеба, и, возможно, именно из-за того, что остальные дети князя Глеба (помимо Михаила) пошли по «языческой» линии, что, конечно, не могло нравиться епископу Игнатию. О том, что возможно у князя Глеба помимо «летописного» Михаила (1263 г.р.) были ещё дети Василий и Дамиан (а, возможно, и другие) отражено в Родословной князей Белозерских, а у А.А.Шахматова [3, том 2, с. 456]: «…Родися Глебу сын и нарекоша имя ему Демиан», то же в Лаврентьевской, между тем в Троицкой …сын Глеба назван Василием».
Понятно, что «монастырское» летописание не сохраняло сведения, противоречащие официальному христианству, но, в то время, как заметил Л.Н.Гумилев [24]: «Язычество – не религия, а, скорее, природоведение». Но, как показал проведенный Е.В.Аничковым [27] сравнительно-исторический и текстологический анализ христианских документов, посвященных борьбе с язычеством, эта религия-природоведение имела в светских кругах широкое распространение.
Но, возможно, такое потворство язычеству старшего внука со стороны Марии Михайловны, было вызвано её глубоким разочарованием в христианском Боге, который допустил мученическую смерть её отца и мужа. Она, конечно, соблюдала внешние христианские атрибуты, но, возможно, основание ею Спасского монастыря носило не столько религиозный, сколько военно-оборонительный характер (о чём, кстати, упоминалось В.А.Замысловым в романе «Княгиня Мария» [25], ведь не просто так она не приняла перед смертью монашество и не была похоронена, как полагалось, в Успенском соборе Ростова. Но, если причиной перезахоронения явилась эта «языческая» версия, то тогда, прощение епископа Игнатия вызвано признанием, что явились веские основания для погребения князя рядом с матерью.
В самом глубоком научном исследовании Л.М.Дёмина по истории Белозерского удельного княжества [28], неоднократно упоминается, что [28, с. 17], «в духовной жизни Белоозера, где пережитки язычества, особенно среди вепсской части населения, сохранялись долго, да и христианство здесь сохранило заметный налёт язычества. По существу в Белозерском крае сложился своеобразный симбиоз двух религиозных систем».
Братья Соколовы в книге «Сказки и песни Белозерского края», свидетельствуют о «большой живучести языческих пережитков и верований…проникновении древнего язычества в христианские религиозные обряды»…»живучесть пережитков язычества, не исчезнувшего с принятием христианства. Борьба христианства с пережитками язычества далеко не всегда была успешной»… «Христианство застало на Руси не просто деревенское знахарство, а значительно развитую языческую культуру со своей мифологией, пантеоном главных божеств, жрецами и, по всей вероятности, со своим языческим летописанием». [28, с. 26 - 27]
«Специфический оттенок на всю духовную жизнь Белоозера накладывало значительное сохранение язычества, особенно у веси. Речь идёт не просто о сохранении определенных языческих пережитков, а о сохранении его как религиозной системы почти в чистом, нетронутом виде у части населения» … «Те славяне, которые устремлялись сюда  в период татаро-монгольского разорения, нередко попадали в языческую среду, которая в отдельных случаях вытравливала слабый налёт христианизации и подвергала новоселов оязычиванию» [28, с. 92 - 93].
Нельзя сказать, что князь Глеб не занимался вопросами продвижения христианства в своём княжестве, наоборот, он много сделал для этого, например, «Христианские храмы возводились на территории Белозерского княжества. Но язычество от этого не искоренялось, оно лишь приспосабливалось к новой религии, образуя своеобразный симбиоз верований» [28, с. 95]. Но, очевидно им во главу угла ставились задачи сохранение княжества от татарских нашествий. Это отнимало у него подавляющую часть времени и работа по христианизации края и борьбе с язычеством велась, как очевидно считал епископ Игнатий велась плохо. И повинным в этом он считал непосредственно кн. Глеба. Эта эмоциональная причина возможного недовольства епископа хорошо отражена в романе Л.М.Дёмина «Глеб Белозерский» [29]. Впрочем, сам учёный склонялся к более традиционной версии событий причин перезахоронения [28, с. 100]: «Через десять недель после смерти князя Глеба епископ Ростовский Игнатий распорядился перенести прах покойного из соборной церкви и просто предать земле в монастыре святого Спаса. Этой акцией покойный князь лишался почестей. Поступок духовного иерарха кажется на первый взгляд совершенно нелогичным. Несомненно, не церковные мотивы руководили действиями епископа. … Однако объяснение поступкам Игнатия можно найти, сопоставляя их с последующими событиями. По всей видимости, ростовский епископ принадлежал к партии Дмитрия Борисовича, не смирившегося в глубине души с тем, что после смерти его отца Бориса Васильковича княжение в Ростове попало в руки не ему, а дяде Глебу. И хотя Глеб Василькович успел прокняжить в Ростове совсем непродолжительное время (менее двух лет), племянник затаил на него злобу и решил отомстить хотя бы мёртвому.»
Выводы:
1. В статье проведён сравнительно-текстологический анализ летописных сводов, публикаций светских и церковных историков о возможных причинах перезахоронения князя Глеба Васильковича Ростовского (Белозерского).
2. Рассмотрены следующие версии мотивов, побудивших епископа Игнатия совершить этот не имеющий аналогов в истории поступок: активное сотрудничество князя Глеба с татаро-монголами, его женитьба татарке, посмертная месть со стороны племянника Дмитрия Борисовича за ненаследование им Ростовского княжества сразу после смерти отца Бориса Васильковича, попытка угодить новым правителям Ростовского княжества, сыновьям князя Бориса Васильковича.
3. Вновь исследована и введена в научный оборот версия, что перезахоронение было вызвано санитарно-противоэпидемиологическими мероприятиями по предотвращению распространения чумы в Ростовском княжестве.
4. Вновь исследована и введена в научный оборот версия, что перезахоронение было вызвано кажущимся епископу Игнатию потворством князя Глеба язычеству в Белозерском удельном княжестве, а, затем, и в Ростовском.
5. Вновь исследована и введена в научный оборот версия, что перезахоронение было вызвано личным предсмертным завещанием князя Глеба быть погребённым рядом с матерью княгиней Марией Михайловной в Спасском монастыре города Ростова.
6. Ни одна из указанных версий не даёт однозначного ответа на поставленный вопрос исследования; возможно, причина комплексная.
7. Поставлены задачи для дальнейших исследований следующих вопросов: почему княгиня Мария Михайловна не приняла монашеский постриг после гибели мужа князя Василько Ростовского и не была погребена рядом с ним в склепе Успенского собора г. Ростова; по какой причине жена князя Глеба княгиня Феодора не была погребена в своей вотчине Белозерском удельном княжестве, а в Успенском соборе г. Ростова?

Литература

1. Полное собрание Русских летописей. Том. 7. Летопись по Воскресенскому списку. – М.: Языки русской культуры, 2001 г.
2. Полное собрание Русских летописей. Том. 10. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. – М.: Языки русской культуры, 2000 г.
3. Шахматов А.А. История русского летописания.- С-Пб.: Наука, Том 1, 2002 г.; Том 1, кн. 2, 2003 г.; Том 2, 2011 г.
4. Лаушкин А.В. Малоизученный эпизод Ростовского летописания второй половины 13 века.- ИКРЗ, 2001, с. 6…13.
5. Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. Т. 7. Специальные курсы.- М.: Мысль, 1989.
6. Карамзин Н.Н. История государства Российского в 12 томах. Т. 4 / под ред. А.Н.Сахарова.- М.: Наука, 1992.- (с. 78)
7. Крестьянинова Е.И., Никитина Г.А. Преславный град Ростов. История Ростова Великого от начала до наших дней.- М.: Научный мир, 2012 г.
8. Жизнеописания  угодников Божиих, живших в пределах нынешней Ярославской епархии. Составил граф Михаил Владимирович Толстой. -  Ярославль, Изд. Ярославского Братства Св. Димитрия, Ростовского Чудотворца, 1905.
9. Жития святых Святителя Димитрия Ростовского: Т.10: Май.: М.: ТЕРРА – книжный клуб, 1998 г.
10. Толстой М.В. Древние святыни Ростова-Великого. Издание второе.- М.: Тип. И.П.Захарова, 1860 г.
11. Соловьёв С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. 2. Т. 3. История России с древнейших времён.- М.: Голос, 1993. (стр. 225…227)
12. Макарий (Булгаков) митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Кн. 3. Том 4, гл. 5. Церковное право.- М.: Спасо-Преображенский Валаамский монастырь, 1995 г.
13. Сударушкин М.Б. Истории оборванные строки.- Тверь: Седьмая буква, 2008.
14. Карташев А.В. Очерки по истории Русской церкви. Том 1.- Минск: Белорусский Экзархат, 2007 г.
15. Толстой М.В. История Русской церкви.- М.: Фирма СТД, 2009 г.
16. Росли Р.Д Житие св. Игнатия Ростовского.- Ростов, ИКРЗ, 1993 г.- с. 62-68.
17. Плешанов Е.В. Княгиня Мария Ростовская.- Ростов, ИКРЗ, 2003 г.
18. Лаушкин А.В. Летописный некролог ростовскому князю Глебу Васильковичу.- Ростов: ИКРЗ, 2006 г.- с. 174.
19. Сазонов С.В. Время похорон.- Ростов: ИКРЗ, 1994 г.- с.50-59.
20. Титов А.А. Дмитрий Ростовский. Летописец о Ростовских архиереях.- М.: Книга по требованию, 2011 г.
21. Святитель Димитрий, митрополит Ростовский: исследования и материалы.- Ростов; Спасо-Яковлевский Димитриев монастырь, 2008 г.
22. Седых В.Н., Повелихин А.В. Погребения в белокаменных саркофагах из Успенского собора Ростова Великого.- ИКРЗ, 2099.
23. Бочаров Г.Н., Выголов В.П. Белозерск.- М.: Искусство, 1979 г.
24. Гумилев Л.Н. От Руси до России.- М.: АЙРИС ПРЕСС, 2012.
25. Замыслов В.А. Ростов Великий. Историческая дилогия. Кн. 2. Княгиня Мария.- Ярославль: ЛИЯ, 2007.
26. http://w.w.w.RuLIT.NeT. Автор Радуга. Русское языческое княжество.
27. Аничков Е.В. Язычество и Древняя Русь.-М.: Академический Проект, 2009.- 538 с.
28. Дёмин Л.М. Белозерское удельное княжество в системе феодальных отношений средневековой Руси и в свете объединительной политики Московского государства.- М.: РУДН, 2005.- 190 с.
29. Дёмин Л.М. Глеб Белозерский.- М.: «Издательство Астрель», 2003.- 426 с.
30. Тихомиров М.Н. Древнерусские города.- СПб.: Наука, 2008.- 350 с.
31. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. Историко-географическое исследование. Монголы и Русь. История татарской политики на Руси.- СПб.: Наука.- 2006.- 414 с.