Выбор. настоящее 14

     После свадьбы, которая происходила, как поведала Лусине, на толстобоком кораблике, курсировавшем сначала вдоль ослепительных куполов Кремля, а затем устремившемся по речным изгибам на природу, новобрачные отправились в Грецию. Судя по Таниным взволнованным речам, собирались они объехать чуть ли не все знаковые для мировой истории точки: Афины, на крышах которых, если смотреть в солнечный день с Акрополя, то чудится, будто горят прожектора, Дельфы, где накачанная наркотиками Пифия, извергала мутные, приводившие в трепет пророчества, Метеоры, похожие на обкусанные куличи с цукатными монастырьками на вершинах. Они готовились заглянуть в огромный конус сокровищницы Атрея близ Микен и выскочить оттуда, не в силах терпеть давящую атмосферу гробницы, пробежаться по олимпийскому стадиону, осмотреть Коринф и послушать невидимый древний источник, поющий среди его камней, на которых древние жрицы любви оставляли сандалиями выгравированный отпечаток: "следуй за мной". И всё это среди жёлтых брызг дрока и красных маковых маячков.   
 
Первую неделю я кое-как боролся, гнал от себя воображаемые картины развратных оргий под оливами, в которых в виде колченогого фавна и лёгкой нимфы участвовали Таня с мужем. Набросившись на работу, твердил словно посетитель идиотских курсов аутотренинга: "Я перевожу. Я переводчик. Всё получится. Я всё переведу. Я переводчик. Я переводочник..." 
А потом в один из таких вот лихорадочных и тёмных моментов (тёмных, потому что небо над Москвой закуталось в одеяло тяжёлых туч) работа окончательно застопорилась, и, прихватив бутылку красного и фрукты, я завалился  в гости к (не)любимой. Она грустила, переваривая неудачную попытку запустить свой опус в международное плавание. Знакомый австриец по дружбе перевёл начало её творения и отправил в почтенное немецкое издательство, откуда злополучный отрывок вернулся с вопросом: "Что за галиматья?" 
- Плохой перевод! - тоскливо, но уверено декларировала авторша. - У австрияка скорее всего уродский немецкий.
"Ваяете бред, а виноват переводчик!" - разозлился я про себя.
Собственный провал сделал (не)мою женщину неожиданно внимательной к проблемам ближнего. И хоть она и осудила меня, сказав, что я загнал себя не туда куда надо, однако оспорила мой тезис о том, будто я никому ничего хорошего не  сделал.
"Ты, - сказала она, вяло накручивая на палец прядь волос, - сделал много разного хорошего, но сам почему-то мазохист".
Вот только зря она обошлась без конкретизации, так как я давно замечал за собой странность. Чётко фиксируя  всё, чем обидел или мог обидеть людей  (нелепые фразы, глупые колкости, неотдачу денег сразу), достойные поступки я запоминал редко.

Зато свои беды я успешно растиражировал, посвящая в подробности всё большее количество окружающих. Димке в конце концов так надоело слушать про Таню, что он огрызнулся:
- Вызови проститутку!
- Клин клином?! Вообще я не хочу и, если без любви, то мне и так есть с кем.
- Для разговора, не для секса, дурак! И изливай ей душу, сколько влезет...
- Я лучше пойду сварю картошку. Может, это меня успокоит.
Вместо этого как минимум нейтрального действа я оперативно довёл себя до состояния красивого и светлого человека. Рецепт крайне несложен: шесть бутылей пива и полторы - водки. Открыл Интернет и случайно (?) попал на какой-то проститутский сайт (сто долларов в час, желательно центр и т.д.)  Рассматривал каталог, поражался разнообразному однообразию предлагаемого. Но внезапно, щёлкнув по очередной фотографии, я замер поражённый... Девушка лежала на спине, слегка изогнувшись и опираясь на локти. Волны медных волос касались кремового покрывала на постели. Обычная поза соблазна, но глаза такого же  зелёного тона, как у Тани, потрясали. Казалось, эта девушка с таким умным и чистым, с таким глубоким и скромным взглядом способна понять кого угодно!
- О Боже!!! Зачем она это делает?!!! Вот зачем??? -  распереживался полудохлый Нехлюдов за Катюшу Маслову.* (*Персонажи романа Л.Толстого "Воскресение")

Имя того, к кому я совершенно неосознанно обратился, вдруг завлекающе подмигнуло в окне, всплывшем в углу экрана: "Хочешь связаться с Богом? Сделай это прямо сейчас!" "Хочу", - сами собой прошептали губы, и будто бы самостоятельно нажалась клавиша. Открывшиеся моему замученному взгляду страницы изобиловали свидетельствами студентов, военных, бизнесменов, бывших зэков, алкоголиков. Они делились откровениями Святого Духа, который,  судя по их замечаниям, беседовал с ними охотно, многословно, а главное по существу.
- Придёт время, и ты будешь работать с большими деньгами для блага людей! - сказал Святой Дух бизнесмену из Чувашии.
- Ты будешь служить мне через Интернет, - чётко проинструктировал Он программиста из Самары.
- Люби меня больше всех на свете! - недвусмысленно потребовал Он от советской актрисы, знаменитой ролью секретарши-вертихвостки.
- А ты не уйдёшь? - испугалась она.
- Не уйду! - твёрдо заверил Бог.
Актриса извещала, что Бог дал ей отличного мужа, умных детей, материальные блага и известность, а в придачу - песенный дар для Его прославления.

Хоть и казалось мне, что все эти люди прячутся за религию, как дети, но я завидовал.  Они-то ведь счастливы, а я... И разве мне много надо? Вся моя жизненная философия заключается в принципе неучастия, невмешательства, незлобивости. Но этот мир - будь он трижды проклят - наезжает на меня, заключает в свои оковы. Чего я собственно хочу? Кошку покормить, ёлку полить, кино посмотреть и что-нибудь женское поцеловать. Человечество далеко бы ушло, если бы все были как я.
На кухне раздался грохот каких-то приборов. В беспокойстве сунулся туда. Ах... это нотр папА* (*наш папа - франц.яз.) возлёг личиком на стол и спал. Лапша бахромы на абажуре зыбко покачивалась над ним. "Не понимаю, что в этом приятного. По-моему, хорошо спать в кровати, ну в траве, в сене, ну даже на полу, а сидя, мордочкой в тарелку, в чём кайф-то?" - обратился я к нему. Родитель не откликнулся. Посапывал.
 
Я вернулся к себе и позвонил отцу Мельхиседеку. Для затравки рассказал о девушке лёгкого поведения с потрясающими глазами. Он раздражился:
- Думаешь, у библейских блудниц глаза были менее выразительны? Или, считаешь, страна, имеющая таких проституток, достойна большего? Или в МГУ пора открывать новый факультет?
- Ёлки-палки, не хватало мне размышлений о глазах библейских блудниц!! Я, может, хочу к Богу обратиться, но не знаю как.
Никитка воодушевился. Тут же предложил дать Евангелие,  познакомить с живым  старцем, организовать Крещение, помочь в подготовке к исповеди.
-  Бог необходим человеку, понимаешь?! Без Бога ни один волос с головы не упадёт.
- Да, да... - искренне соглашался я, прокручивая в голове какие-то вещи двадцатилетней давности. А где ещё двадцать лет - не мог найти. Пьянки, писанина, Газиля, парад женских организмов. Как дошёл я до жизни такой, что единственной радостью стал сон? Понятно в армии - солдат спит, служба идёт. А здесь-то жизнь уплывает... Зачем мне Таня, ради чего я себя извожу? И не ученик ли я в самом деле Захер-Мазоха?
 
Никита пел о благодати, таинствах, чудесных исцелениях, благоухающих нетленных мощах, иконах, источающих миро в дрожащем свете лампад.
- Погоди, - встрял я в поток его сладких посулов, - я сейчас понял: дикая тут ошибка гносеологическая! Дело не в том, нужен ли мне Бог (ясно, что да), но вот нужен ли я Богу? Он-то обходится без меня легко (давно замечено). Отсюда вопрос: что собственно Я могу Ему предложить, чтобы стать нужным? Короче, извини, отец Мельхиседек, буду думать, а пока отбой.
Папа пробудился, тряхнул минигривой с налипшими компонентами салата и решил, что уже утро понедельника. Узнав от меня правду, он радостно отправился спать, на этот раз в свою комнату.

Всё, что хотелось подавить, заглушить, изжить, всё то нехватание Её, которое пытался я заполнить работой, проститутками, мыслями о божественном, выпивкой, болтовней, рвалось наружу. Я ворочался в кровати. Ума возмущённо удалилась в комнату сестры, высоко подняв в знак протеста древко хвоста.
Я включил компьютер и вошёл на почту. Знал, что собираюсь писать в никуда.
"Таня, Таня, - строчил я, как выражалась Зина "пухлыми ручками",  - я completely devastated...*  Куда мне деваться? (*Полностью опустошен - англ.яз.)

О, караванщик, не спеши: моей души покой уходит
И сердце, бывшее моим, за милой вслед с тоской уходит.
Я удержать её не смог, и вот я болен, одинок.
И до костей моих клинок жестокой боли той доходит.
Мне б колдовство, обман привлечь, чтоб рану тайною облечь.
Но кровь всё продолжает течь, и за порог рекой уходит.*

Давящее ощущение в левой части груди мешало сосредоточиться, в правом виске образовался комок с пульсирующей кровью. Пробираясь на кухню в поисках валокордина, я сшиб в коридоре книжную кучу, произведшую шум небольшого камнепада.  Прилипшая крышка еле оторвалась от склянки, и через слишком широкое отверстие почти сплошной струёй устремились капли. Обеспокоенно заглянула в дверь разбуженная сестра.
- Ты заболел?
- Нервишки расшалились...
После того как почти полпузырька лекарства отправилось в желудок, я заснул без сновидений, а, проснувшись, увидал чёрное пятно, которое оказалось Умой, сидящей на подоконнике  и с охотничьим напряжением глядящей в окно. На улице шумели и орали монстры и демоны с рациями. Демонстрация. Я кое-как приподнял тело и пристроил его рядом с кошкой. Внизу на Тверской развевались полотнища, топорщились и шуршали бумажные цветы, рвались в небеса надутые газом воздушные шары  - недоступная мечта детства. Слева на хвост колонны надвигался отряд прилизанных барабанщиц, выстукивающих дробь прямо по всем извилинам мозга.
- Каппелевцы, каппелевцы!! - взвыл я. - Подпустите поближе!!
Ума стрелой метнулась прочь. Через секунду в комнату ворвалась сестра: "Что, капельницу уже просишь?!!"

По всей вероятности я имел настолько шалый вид, что сестра, уперев руки в боки, закричала (вне всякого сомнения от неподдельного неравнодушия к моей персоне):
- Ты совсем спятил?! Выкинь все бутылки, а заодно всю ту муть, что у тебя в башке! Ты доведешь себя до... до... (она не знала что бы такое устрашающее придумать)... до белой горячки, если не хуже! Пойми, выбор - он только твой, он только от человека зависит!
- Разве? - холодно иронически заметил я, а внутри закипало бешенство.
- Да! Только от тебя! Начни новую жизнь!
Волны жара обдавали меня с ног до головы,  нагрелся даже воздух вокруг. Ума заползла под кресло. Я орал:
- Какой выбор был у меня в жизни, скажи?!! Меня отдали в английскую спецшколу, научили языку, и вот я печатаю названия банков, куда олигархи спихивают ворованные миллионы!! А собирался, между прочим, переводить стихи!! Пойдём дальше... учился в институте - там все были алкоголики, я не исключение. Хотел жениться, чтобы меньше пить - мне не дали этого сделать!! И так везде!! Нигде, ни разу я сам не сделал никакого выбора, кроме...

Сестра продолжала возмущаться, кричать, что так жить нельзя. Сколько, дескать, плохого происходит в жизни оттого, что люди не борются! Надоело, мол, на это смотреть! В комнату испуганно вступил отец и замахал руками, словно растрёпанная сова крыльями, негодуя при виде дерущихся птенцов. Мы вопили друг на друга минут пятнадцать. Наконец, я опустился на пол и тихо произнёс:
- Ну, вот на  тридцать седьмом году жизни я выбрал... и что это дало? Что зависит от меня?
- Все люди как люди! - воскликнула сестра, не слушая.
- Все люди как люди, а я человек!!!

Едва дыхание восстановилось, я, взвинченный до предела, схватил рюкзак, побросал туда запасы спиртных напитков с риском частично переколотить их, напялил первую попавшуюся рубаху и недоглаженные штаны. В руку взял продуктовую сумку, куда впихнул Уму, оживившуюся в предвкушении путешествия. Все человеческие существа мне чужие, как ни крути. Вот кошки, это да!

В толпе на Киевском вокзале мой рюкзак задевал прохожих, и я слышал, как вслед мне они посылали что-то нелестное. Светило жизнерадостное солнце, чахлые побеги у платформы окутались нежно-салатовыми вуалетками. Огородники, по традиции нацепив рваньё на натруженные тела, ожидали состав в надежде поскорее свидеться с грядками. Я носился взад-вперёд по платформе. "Трень-трень", - откликалась на движения стеклянная тара за спиной. Ума задирала голову вверх и смотрела осуждающе: "Остановись, дурак!" В вагоне она вылезла из сумки и, поставив передние лапы на раму, ловила взглядом пробегающие деревья и строения. Я рассчитывал на успокаивающее действие воздуха и растений, хотя знал, что помимо плодовых культур в изысканном кружеве цветения встретят меня сердитые сорняки на могилах моих мёртвых животных.

Отчётливо отложилось в памяти, что я долго ковырялся в замке, пока не осознал, что орудую не тем ключом. Нимало не смущаясь заминкой, Ума драла когти о перила крыльца. Через облезлый забор сосед замутил разговор о том, что для прокладки шоссе реку собираются сдвинуть ближе к кладбищу и,  таким образом, по воде будет разноситься зараза и вообще Бог знает что.
- Прекрасно! - удовлетворённо отликнулся я. - Это только подтверждает мою (и - скромно -   Раушенбаха) теорию о том, что человечеству скоро кранты. Знаете, как приятно, что не только я сгину, но и все и всё! Всё это мучительное похотливое и златолюбивое скотство сгинет, и слава Всевышнему! Дай Бог, чтобы крысы и тараканы уцелели. Чтобы кошкам было кого есть!

Я набросился на привезённые спиртозапасы, и день начал растворятся будто опущенная в воду пластинка льда. Он скукоживался по краям, уменьшался, съёживался, подступающие сумерки обгрызали его с разных сторон. Наконец он полностью распался и растворился без следа.  Короче говоря, явилась ночь. И Ума, обретшая после зимнего заточения половую независимость, пригласила котов (готов написать "скотов"). Я находился внизу, а основное действо разворачивалось на чердаке. Гости за Умой ухаживали, потом она с визгом их била. Всю ночь - ВСЮ НОЧЬ - на мою воспалённую сознательно голову сыпались коты. Они рычали, орали, стонали, выли и просто стукались. Утром мне стало очевидно одно: вороны мяукают, более мелкие птички мяукают (более мелко), поезда дудят мяуканьем, ветер мяукает ветками, холодильник креветками, соседи тоже мяукают.
Я  выполз на крыльцо, чтобы узреть, как в восстающей из проснувшейся земли траве крадётся серый с рыжими подпалинами экземпляр, которого гормональная истома гнала к нам на чердак. Нарочно целясь мимо, я швырнул в его направлении пустую бутылку.
- О, боги, боги! Неужели мужики тоже так со стороны выглядят?!!

Я понял, что не хочу спятить совсем. Снова поскакал на станцию. В Москву, в Москву! Колёса поезда не мяукали. Они ритмично отстукивали: чучух-чучух, чучух-чучух. Прямо как молотком долбили мозг. Я попытался открыть окно, изо всех сил дёргая за липкие ручки, но раму заело, и я добился лишь того, что весь взмок. Пассажиры начали отсаживаться подальше, что не вызвало во мне ни малейшего сожаления.
Когда я ворвался в квартиру, сестры не было, а отец собирался куда-то и рассеянно шарил под кроватью в поисках ботинка. Страшно не хотелось оставаться одному, хоть я и не собирался с ним общаться. Просто ощущалась потребность в присутствии живого существа. Но, обретя обувь, отец уже копошился возле входной двери.
- Папа, ты куда?! - отчаянно крикнул я из комнаты.
- На обсуждение Нарекаци,* сынок! (Григор Нарекаци (ок.951-1003 гг.)- армянский поэт, философ и богослов)
- А чего его обсуждать? Какой в этом прок? Может, вы ему ещё советов дадите?!
Тем не менее родитель хлопнул дверью. Глухо открылся и закрылся за ним  наш комфортабельный, с зеркалом и половиком, лифт. Настала космическая тишина снаружи, а в голове, напротив, бурлил гул знакомых голосов ("Углубись в работу", - привычно агитировала Газиля. "Всё хорошо, я с тобой, ты часть моей жизни" -  по-женски успокаивала Вера. "На дачу к тебе больше не поеду, вообще прервать бы знакомство..." - кипятился Червяков.  "Ну что за козёл!" - злобно обругал я его. "Начни новую жизнь", - увещевала сестра. "А что я буду делать в этой новой жизни? - возразил я. - Я же ничего полезного не умею, по крайней мере, для новой-то жизни".)

Лихорадочно зашёл в почту, выставил самый огромный из возможных шрифтов и набрал:
 
ТЯЖЕЛО МНЕ КАК КРОТУ В КАМЕНОЛОМНЕ
ПРИЕДЕШЬ ТЫ НАЗАД ИЛИ Я УМРУ?!!!!!

Подумав секунды три, стёр последнее слово и заменил на С УМА СОЙДУ!!!! За неимением клавиши "Отправить в никуда" нажал просто "Отправить". Откинулся на спинку стула. В непривычной, но вроде бы начинающей проникать в меня тишине, на карнизе за окном ворона повертела шеей, распахнула клюв и оглушительно рявкнула: МЯУ!!!!!!!

*Стихи Саади в переводе С.Ганиева

Продолжение http://proza.ru/2016/11/01/725