партия с КГБ, ход 19, грядёт обвал

Написал письмо.
Чем больше делается шагов – тем заметнее товарища КГБ по походке.
«14.6.2006. Президенту государства, министру юстиции, генеральному про-курору, общественной защите, прокуратуре государства, отделу общественных жалоб на судей, судье. Обсуждаемое: суд государства против Михаэля Бабеля, дело 004726\04.
В протоколе от 1.5.2006 написано: "Это прокурор позвонил ему сказать что-то про удостоверение. Если бы он не позвонил ему и не возбудил его, дело не существовало бы".
А в протоколе от 13.6.2006 написано не об этом, а о другом: "Также свиде-тельствовал господин Рами Салама, который был прокурором в прокуратуре Иерусалима. Он свидетельствовал, что беседовал с обвиняемым о его оружии".
Суд назначил защитников из общественной защиты, но принимает ложные свидетельства без встречного допроса. Рами Салама не сказал "что-то про удо-стоверение". Какое удостоверение? Он сказал, что закрывает дело. Я сказал ему, что не знаю никакого дела, не знаю, что так просто открывают-закрывают дела, не знаком с ним и что он бандит. "Так убивают", – сказал ему.
В протоколе от 1.5.2006 написано: "Я думаю, согласно поданному материалу, что у суда нет данных... невозможно приписать обвиняемому преступные наме-рения <…> я не считаю, что есть общественный интерес судить обвиняемого <…> Согласно сообщению, которое дано сторонам из отдела Генерального прокурора, ответ на просьбу к остановке процесса будет дан в ближайшие дни".
А в протоколе от 13.6.2006 написано: "В этих обстоятельствах существуют все необходимые основания для признания обвиняемого виновным. Поэтому я признаю обвиняемого виновным в двух преступных угрозах".
Ещё раз повторяю: государство КГБ.» Конец письма.
Это же письмо разослал половине членов кнессета с такой вот шапкой: «Ещё одна страница для моей книги об этом государстве КГБ – "С закрытыми глаза-ми, или Неповиновение" из антиКГБ трилогии "Предобвальные будни"».
Через три недели получаю ответ из канцелярии министра юстиции: «Ваше письмо положено на стол министра».
Включаю радио КГБ, печатаю своё и слушаю. Несколько дней ожидания и 11.7.2006 как будто я сам спрашиваю министра:
- Рассказывают о Президенте непристойности. Генеральный прокурор решит, судить ли его. Что вы скажете о Президенте?
Какого министра спрашивают, не имеет значения – все КГБ.
Ещё до окончания вопроса слышались колебания голосовых связок министра из-за желания остановить вопрос.
- Э-э, – продолжил голосом недовольным, как о чём-то неприятном, – нельзя вмешиваться в дела другой канцелярии.
И ни слова о его родном Президенте его родного государства. Хотя бы для приличия, что он окажется чист.
- А что вы скажете о Генеральном прокуроре? Вы ему доверяете?
Ещё до окончания вопроса уже рокотал голос министра в нетерпении гово-рить о приятном.
- На тысячу процентов! – захлёбывался министр в страшном восторге.
«Да здравствует Сталин!» – захлёбывались в таком же страшном восторге во-лочимые в расстрельные подвалы.
Генеральный прокурор и на его счёт решит.
И на счёт ещё многих решит. Очередь длинная к нему в трепетном ожидании.
Ведь отброшенный от кормушки почти как выброшенный из расстрельного подвала.
Поэтому никто из длинной очереди не позволит себе моего удовольствия кричать в чекистскую рожу: бандит! убийца!
Ведь где это видано, чтобы прокурор звонил о закрытии дела?!
Мы с ним вместе ходим по бабам?!
Нее!
Это чтобы я слышал меж слов: ты, гадина, не понимаешь по-хорошему?
Чтобы мне в том КГБ звонил прокурор?!
А!!
А здесь это можно – как еврей еврею?
Да я ему горло перегрызу, если мои зубы вместе с рукой будут первые.
Прокурору было мало, что я назвал его бандитом и убийцей по телефону, и меня пригласили в полицию, чтобы записать не на плёнку, а на бумагу. А мне всегда мало. Мог не идти, мог не говорить, мог не подписывать. Но упустить такую возможность? Чем больше делается шагов – тем заметнее товарища КГБ по походке. Летел к ним. Ради нескольких этих строчек.
Сидел перед гойкой с еврейской фамилией. Наслаждался суровой правдой моих книг. Разве только ради этого не стоило прийти?!
- Как в том КГБ! – делился с ней радостью видеть, как строчат – шьёт дело.
- Есть разница, – строчила и цедила сквозь зубы, – здесь можно говорить.
И я наслаждался свободой говорить о моём желании, которым горжусь, уби-вать чекистов мечом, огнём, удушьем, камнем – четырьмя смертями для них из Торы. 
Всё-то, конечно, на счёт министра уже решено, как и на счёт всей очереди. От министра и от всей очереди требуется только одно – бояться.
Но кого?
Министр даёт взятку.
Обычно при взятке говорят, что доверяют на сто один процент, где сто про-центов – обычная плата, а один процент – серьёзная взятка.
Но доверять на тысячу процентов!
Кому ещё восемьсот девяносто девять процентов?
Какому-то назначенцу? Э-э, нет. Его не боятся. Он сам боится, как все.
Какой-то назначенец решает, закрыть дело премьера или не закрыть. То есть решает, кому быть премьером и, значит, куда повернуть государство?
Или какой-то «верховный» суд – коллективный назначенец решает, кого за-писать в евреи и, значит, быть еврейскому государству или не быть? 
Вот это страшно.
А взятка – под этот страх.
Значит, если боится – он свой.
А кто не боится – тот враг.
Назначенца генерального прокурора или «верховный» суд, да любого назна-ченца, насаживают на торчащий кончик щупальца спрута КГБ.
Любой подойдёт, только чтобы боялся – тогда это свой.
Свой знает, что нужно. В помощь ему телевизор, радио, газета КГБ. Их тоже насаживают на кончики щупалец спрута КГБ. Среди них все только свои – бо-ятся.
И больше всех боится тот, кто забирается выше всех.
За высшее место высшая мера – расстрел.
За место пониже – долгое расследование чего-нибудь пониже, куда подстав-ляется хорошенькая своя.
Страх управляет КГБ.
Но не боится певец земли еврейской.
Рукописи не сгорают.
Конечно, горят, но не сгорают.
Хороший игрок хранит домашнюю заготовку до конца. Поэтому, в ответ на смешную домашнюю заготовку товарища КГБ, только рядовой записанный ход из моего закутка: «"Атакой Бабеля" не по чекистам и назначенцам КГБ – смерть КГБ!»
Между человеком того КГБ и евреем своего КГБ есть разница.
Тот пустил слезу, когда случился обвал, заспешил из эмиграции противосто-ять обвалу, бил себя в грудь за свою ошибку бороться против. К власти пришли новые те же. КГБ остался. А ему было обидно за державу в обвале.
Еврей в «своём» КГБ хочет обвала, потому что Б-г так жить не велел, когда еврея убивают не от Его имени, а от имени КГБ.
Грядёт обвал!
Даже если не убивают, а ногами бьют по яйцам, чтобы поймать на плёнку взмах руки в обороне.
Даже если не бьют по яйцам, а рукой в спину тычут, чтобы поймать на плён-ку лицо в обороте сердитом.
Даже если не тычут, а шьют дело.
Даже если не шьют, а пачкают имя.
Даже если не пачкают, а подбрасывают слушок.
Даже если не подбрасывают, а стряпают заготовочку на будущее.
Значит, убили многие тысячи.
Грядёт обвал!
Твой ход, товарищ КГБ.