Чёрный дракон отрывок

Чёрный дракон.
   В моей душе сплелись сомненья, боль и страх:
Не сына, смерть свою качаю на руках.
Мой Бог суров - не хочет мне помочь
И потому дал сына, а не дочь.
В руках когтистых, словно корни пня,
С трудом держу любимое дитя.
И колыбельный мой напев простой,
На плач больше похож иль зверя стон.
*   *   *
   Жители деревни, что находилась недалеко от подножья одиноко возвышающейся посреди леса горы, уже давно привыкли жить в страхе. Ну, а как же тут было не бояться, если в течение многих лет им приходилось жить по соседству, с каким ни каким, а драконом. И хотя самого дракона ни кто никогда не видел (поскольку тот никогда не покидал своей пещеры в горе) – до деревни долетали лишь громкие крики и раскаты от ударов драконьих лап по камням – это не мешало людям в него верить и считать источником всех их бедствий: от пропажи скота с пастбищ до болезней и неурожая от засухи. Иногда, в солнечную погоду, из горы поднимался дым, и тогда жители деревни всерьёз рассуждали о том, что дракон нынче не в настроение, а потому может и выбраться, чтоб разорить деревню. Однако, время шло, а дракон всё сидел в своей пещере и не проявлял даже намёка на желание из неё выбраться. Тогда-то среди местных и пошёл слух, дескать, дракон всё это время не покидает пещеры, потому, что не может из неё выбраться.
   Впрочем, даже осознав сей факт, жители деревни не спешили расстаться со своими страхами, наоборот, они стали более неопределёнными и разнообразными. Одни боялись, что слух о драконе, пусть даже и замурованном, отпугнёт от проходящего мимо тракта караваны купцов, обслуживание которых кормило чуть ли не половину жителей деревни, другие, что это притянет сюда уйму охочих на лёгкую поживу людей, желающих чинить воровство, прикрываясь рассказами о драконе. В их понимание слова «дракон» и «бедствия» были столь взаимосвязаны, что даже время не смогло убедить их в обратном. И, похоже, своей слепой верой жители-то и накликали на себя беду, иначе как понять события, которые произошли дальше.
   В ночь третьего летнего дня над деревней прошла гроза, да не какая-нибудь, а с молниями и громом, от которых земля и стены домов задрожали, а по небу разбежались яркие фиолетовые всполохи. Налетевший порывистый ветер с силой пригнул стволы деревьев к земле и до самого утра шумел их ветвями, но не упало ни одной капли дождя. Не пролились согнанные им тучи водой на землю. Люди в деревне сразу поняли, что виной всему был дракон – подлая «ящерица» что-то затевала и потому они со страхом ждали рассвета и того, что им предстояло увидеть. Однако день прошёл на удивление тихо, по голубому небу почти не проплывали редкие облака, а из пещеры под горой, не донеслось ни одного звука. Дракон то ли отдыхал после вчерашней ночи, то ли набирался сил, перед тем, как снова проявить свой бурный нрав. Но и на следующий день дракон ни как не проявил себя, тихо полеживал в своём логове, от чего к вечеру по деревне поползли слухи: что-то не так с драконом, а ну как издох? Мысль об этом будоражила сознание людей, заставляя забывать обо всём, ведь любому известно сколь несметны сокровища, хранящиеся в драконьем логове и если дракон мертв, то их теперь никто не охраняет. Можно только догадываться, сколь велика была бы добыча того, кто решиться первым «приложить к нему руку»... С другой стороны был страх, страх того, что дракон всё-таки жив – что он сделает с тем, кто осмелиться посягнуть на его имущество?
   Только спустя пять дней несколько особо отчаянных (или очень любопытных) людей решились сходить до горы и посмотреть, что произошло. Среди них был и торговый проводник, совсем старик, уже более двадцати лет водивший караваны по тракту через деревню. Очевидно, это пристыдило молодых людей, из числа тех, кто решил остаться в деревне и посмотреть, чем закончиться данная затея, поэтому ещё несколько человек высказали желание присоединиться к «смельчакам». Правда, даже с ними собравшийся отряд был слишком мал, для того, чтобы оказать хоть сколько-нибудь достойное сопротивление, окажись дракон всё-таки жив. До горы дошло ещё меньше: уже на половине пути смелость оставила часть участников и они решили свернуть обратно в деревню.
   Среди тех, кто остался до конца был и старик-проводник. Признаться, многим было не понятно, что заставило его отправиться к горе вместе со всеми, собственно как и ему самому: в дракона старик не особо верил, равно как и в богатства, который тот сторожил. За свою жизнь старик много где побывал и был хорошо наслышан о драконах, однако ни где не слышал, чтобы дракон в течение долгих лет жил вблизи деревни и ни разу не причинил ей разору. Зато случаи, когда вблизи какой-нибудь «дымящей горы» объявлялся «доблестный рыцарь» и заявлял местным, что по соседству с ними живёт страшный дракон, были далеко не редкостью. Как правило, тот же самый рыцарь потом и предлагал местным свои услуги, в качестве драконоборца, за умеренную плату и в большинстве случаев получал от них согласие. Далее, на глазах собравшихся, рыцарь спускался в полном облачение в пещеру, откуда через несколько минут начинали доноситься его воинственные крики и лязг оружия. Ещё через полчаса рыцарь поднимался наверх и заявлял толпе у входа, что дракон мёртв и желающие могут в этом убедиться лично, спустившись вниз в пещеру и взглянув на тушу убитого зверя. Желающих обычно не находилось, рыцарю верили на слово, он получал свою плату и тут же уезжал. А спустя какое-то время гора снова начинала «дымить» и испускать отвратительный смердящий запах. По-началу жители, конечно, думают, что запах источает тело убитого рыцарем дракона, или что последний плохо сделал свою работу и дракон остался жив. И только потом осознавали, что их попросту обманули: запах и дым исходили всё это время из горячего серного источника, который лже-драконоборец всего лишь перекрыл на какое-то время, когда делал вид, что сражается со страшным чудовищем. После его ухода «заслонка» разрушалась и вонючая вода снова начинала поступать в пещеру, распространяя отвратительный запах. Впрочем, случалось, что рыцарь и не был обманщиком и после его ухода безобразия и разорения вокруг деревни прекращались. Но такое случалось крайне редко...
   Однако, с этим драконом явно было что-то не то: прошло уже больше года, с того момента как слух о его появлении вблизи деревни разнёсся по всем окрестным местам, а ни один драконоборец (ни ложный, ни настоящий) сразиться с ним так и не пожаловал. Не привлекли эти разговоры и прочих людишек, охочих до драконьего добра, из тех, кто искал их лежбища в надежде утащить что-нибудь ценное, пока дракон спал. И, если все эти «замшелые господа», все эти рыцари со своей свитой, ещё могли позволить себе «выбирать», то у последних другого способа заработать себе на жизнь не было: золото из драконьих пещер – вот, что кормило их и их многочисленное семейство. Поэтому, было странно, что эти «драконьи воришки» упустили хоть малюсенький шанс поживиться, а между тем никто из них в окрестностях Драконьей горы так и не появился. Стало быть что-то им подсказало, навело на мысль, что дохода от данного «предприятия» не будет, что не стоит и пытаться.
   С другой стороны, а разве пришёл хоть кто-нибудь на помощь, когда несколько лет назад дракон напал на соседнюю с ними деревеньку Петри? Старик хорошо помнил, как выглядели немногие выжившие из этой деревни: изуродованные, обгоревшие они плелись по тракту в сторону ближайшего поселения, с трудом переставляя ноги. В один день они лишились и крыши над головой и своего «скарба». Испуганные их видом жители, по-началу, даже боялись пускать пришедших в свои дома, полагая, что погорельцы своим появлением накличут на них беду. И только к вечеру жалость взяла верх над страхом и несчастным была оказана помощь. В ту ночь на улице не было слышно ни звука, не горело ни одного огонька: люди сидели по своим домам, боясь даже на минуту выйти наружу, и с любопытством и страхом слушали рассказы уцелевших о том, как была уничтожена их деревня. Однако, с первыми лучами солнца, погорельцев попросили покинуть деревню: среди ближайших деревень жители Петри пользовались дурной славой. Откровенно говоря, многие, не смотря на жалость, считали случившееся вполне закономерным и справедливым итогом, той неправильной жизни, которую вели в Петри испокон веков. По слухам, даже сам епископ, будучи родом из здешних мест, всегда велел объезжать эту деревню стороной. Поэтому погорельцам охотно помогли и с провизией, и с вещами, и с подводами, чтобы сложить на них свой нехитрый скарб, но остаться в деревне не позволили: случись это и прошло бы немного времени, как новые поселенцы перенесли бы сюда свой уклад и традиции, и в деревне начался тот же хаос, что царил в Петри на протяжении долгих лет. Проводить уцелевших после драконьего «нашествия» вышли почти все жители деревни. Многие из них шли за подводами до самого конца деревни, а потом долго стояли, наблюдая за тем, как последние жители Петри постепенно исчезали вдалеке на дороге, но никто не обронил ни доброго слова, ни счастливого пожелания уходившим людям. Прощание проходило молча, как похороны. Что стало с бывшими жителями Петри потом – неизвестно, может быть расселились по другим городам и деревням, может основали где-то новое поселение. Однако, с тех пор о них не было ни слуху, ни духу.
А в то время по деревне поползли разговоры о драконьем логове в горе рядом. Собственно, странные шумы слышали из неё и раньше, только никому не приходило в голову связать их с драконом. Но, после событий в Петри все стали всерьёз задумываться: не являются ли эти знаки признаком того, что в горе живёт дракон? Кому-то вспомнилось, что ещё и ранее в районе горы пропадал скот, кому-то – что временами только из этой горы выходил пар. Таким образом, спустя полгода уже никто не сомневался в том, что под одинокой горой посреди леса и в самом деле живёт настоящий дракон и даже старожилы уверяли всех, что дракон жил под горой всегда. Но было ли это на самом деле так, или дракон был всего лишь плодом воображения чересчур суеверных жителей – этого не знал никто. И до сего дня проверить это желающих не было.
Сейчас же старик понимал, что вызвался пойти к горе вместе со всеми именно из-за этого, любопытства, желания знать наверняка: есть ли что-то в действительности за этими страхами, или всё прошедшее время они тряслись перед своими же собственными домыслами, пустыми предрассудками, за которыми ничего нет? И всё же, когда небольшая горстка людей достигла большой расщелины в горе, через которую можно было попасть внутрь пещеры, он, так же как и остальные, долго стоял в нерешительности, прежде чем спуститься вниз. Поубавил прыти смельчакам и тот факт, что одна из сторон расщелины оказалась сильно разрушена и опалена пламенем, словно её поразило молнией, или кто-то огромный и сильный разрушил её своим огнём. Но поворачивать назад было уже поздно, да и глупо, после того, как был проделан весь путь, поэтому, посовещавшись, люди решили, что первым в расщелину спустится старик-проводник, а уж следом за ним спустятся и все остальные, если последний подаст знак, что всё в порядке и дракона нет. Сначала старик думал спуститься в пещеру без света, чтобы не привлекать к себе внимания, но потом передумал: в отличие от него дракону (если конечно тот живёт в пещере) не потребуется время, чтобы привыкнуть к темноте и сразу заметит его, без всякого факела, в то время как он не сможет видеть ничего вокруг в течение нескольких минут. Поэтому разжег факел ещё на верху, однако прежде чем увидеть внутренности пещеры, старик почувствовал отвратительный смрадный запах, как будто где-то внизу вывалили кучу из тухлых яиц. И только опустившись ниже смог разглядеть у себя под ногами мутную жижу из воды и грязи, в другом углу виднелась затхлая лужа, в которую медленно, словно нехотя втекал ручей. Именно от него и шёл этот отвратительный запах и поднимался зеленоватый, как и вода пар. Опустившись почти до самого пола пещеры, старик увидел мелкие кости, принадлежавшие видимо разным животным. Но ни намека на дракона и его золото. Очевидно, что всё это время за дракона принимали пары, исходившие от подземного ручья, а останки принадлежали отбившимся от стада животным. Очевидно, они упали сюда в темноте и обратно уже не смогли выбраться. Здесь они и умерли от голода, костей от животных не нашли, поэтому в деревне и думали, что скот воровал дракон.
   Теперь, глядя на эти останки, старик не мог сдержать ухмылки, вспоминая сколько слухов и ужаса порождали в деревне пропажи скота, и не знал, что сейчас чувствует больше: досаду, от того, что дракона всё-таки нет, или облегчение, что все разговоры оказались простыми домыслами. «Вот и весь ваш дракон…» - тихо проговорил он, с какой-то грустью оглядывая пустую пещеру…

*   *   *
   Сколько помнили жители деревни Петри вода в их реке всегда светилась тем божественным белым светом, что не мерк ни днём, ни ночью. Он не был ярким, как не был и хорошо уловимым глазом. Но не будь этого света, жители деревни ни за что не высунули и носа на улицу после захода солнца. Вода защищала деревню, делала жизнь её жителей в самой глуши леса безопасной. С того момента, как река обрела волшебную  силу деревню обходили стороной и лихие люди и ночная нечисть.
   Рассказывали, что ВОДА ЭТА БЫЛА ДАРОМ, ДАРОМ ТЕХ, КТО ЖИЛ В ЛЕСУ. Много лет назад, в лесу стояло капище, его жрицы исправно служили богам, вознося им молитвы и жертвы. Но в один день капища не стало, а его жрицы скрылись глубоко в лесу. То были тёмные времена, не только для деревни, но и для жителей других окрестных мест: болезни, разрушения гнали людей из их домов неизвестно куда ради спасения. Многие бежали в каменные города, в надежде найти убежище там. Но жителям Петри было некуда бежать: вокруг их деревни непроходимой стеной стоял тёмный лес и сопки, до ближайшего человеческого жилья было больше дня пути. А идти через лес ночью это была верная смерть. Даже в светлое время  разбушевавшаяся от своей безнаказанности нечисть не боялась появляться в человеческом поселение, чтобы творить разрушения. Что бы произошло с несчастным безумцем, который всё же  решился на то, чтобы попытаться уйти по лесной дороге в соседнюю деревню, едва он отойдёт от Петри достаточно далеко –  было страшно представить. Но даже если  кому-нибудь и удалось выбраться из деревни, его судьба была не многим лучше, ибо в соседних деревнях дела шли так же плохо. Немногим лучше было жителям города, но добраться до ближайшего города шансов было ещё меньше. Правда, ходили слухи, что появились люди, за оговорённую плату якобы способные избавить окрестности деревни от любой беспокоившей её нежити. Но  ещё ни одного такого человека не появилось вблизи Петри, да и жители деревни были тогда столь бедны и малочисленны, что едва ли смогли рассчитаться за оказанную помощь.
  Говорят, что именно тогда одному из деревенских старейшин и пришла в голову  мысль – обратиться за помощью к  жрицам старого капища, что скрывались в лесу. Он понимал, что затея эта была опасна и вполне могла стоить ему жизни, ведь  для того, чтобы найти служителей капища нужно было войти в лес. Но, с другой стороны, он так же понимал, что помощи больше ждать не откуда, а без неё, не сегодня, так завтра, деревня погибнет. Остаётся загадкой, как ему удалось, не только убедить остальных старейшин осуществить свой план и отправиться вместе с ним в лес, но ещё большей загадкой остаётся, как им удалось найти место обитания жриц. Совершенно точно известно только одно: жрицы согласились помочь деревне. В тот же вечер жители Петри увидели, сначала услышали, а потом увидели нечто невероятное: вода в реке, которая всегда ели бежала и имела мутный зелёный цвет, вдруг потекла быстрее, а вода стала такой прозрачной, что многим даже показалось издалека, что вода в реке светится и не на шутку перепугались. Однако, вернувшиеся обратно старейшины успокоили жителей: вода в реке изменилась силами лесных жриц и теперь она защищает деревню. В обмен же, за свою помощь жрицы потребовали соблюдать следующие условия: никогда более не приближаться к их капищу и искать встречи с ними. А ещё велели соблюдать следующие условия, для того, чтобы волшебство реки сохранилось: не рвать и не уничтожать белые цветы, которые будут расти по берегам, а если кто-то идёт в лес, чтобы срубить дерево, он обязан посадить вместо него новое. Жителям Петри показались довольно странными эти требования, но когда в деревне спокойно прошла первая и вторая ночь, с момента возвращения старейшин, решили, что ради этого стоит неукоснительно соблюдать любые условия договора, какими бы странными они не были.
   Ходить по дороге через лес тоже стало безопасно и потому жители Петри стали гораздо чаще «наведываться» к своим соседям, чтобы продать, или наоборот купить у них что-нибудь нужное. Вскоре, слух о том, что дорога через деревню безопасна разошёлся по всей округе и по ней стали часто ходить торговые караваны и путешественники. Жизнь в Петри стала потихоньку налаживаться, поговаривали, что крестьяне там стали настолько богатыми, что даже имели у себя дома предметы из золота – вещь неслыханная, для крестьянина в каком-то другом месте. Где-то рядом шумели войны, рождались и умирали новые короли, но жизнь деревни это ни как не затрагивало. Какими бы трудными не были времена, чтобы страшное не происходило вокруг, жители Петри всегда жили в достатке и благополучие. Иными словами живущие в деревне люди имели все шансы жить долго и счастливо… если бы не они сами. Долгие годы без болезней и голода не научили ценить их радостей, наоборот, они стали завистливы и жадны их больше волновало то, коль много получил сосед, нежели, что они заработали за день сами. Может поэтому люди из других поселений не слишком спешили селиться в Петри и не спешили родниться с её жителями. За долгие годы существования поселения оно так и не разрослось, не стало чем- то большем чем простая деревня, хотя и лежало на торговых путях. Поговаривали, что богатство их шло не от торговли, а от золота, кое в бесчисленности лежало в старых тайниках, укрытых посреди леса. А ещё поговаривали, что жители Петри и по ныне справляли языческие ритуалы, отдавая благодарности реке и её служителям. Что не мешало им, впрочем, теперь бездумно засорять её берега и рубить лес. Старые договоры были попраны и забыты. А потому благоденствие уже не могло длиться вечно, жители деревни должны были поплатиться за своё предательство. Так что никого не удивило то, что произошло с Петри дальше.
  Среди местных ходил слух, будто старые жрицы ещё живут в лесу и время от времени появляются в деревне. Породниться с такой жрицей считалось за честь, ведь это было гарантией того, что твой род получит поддержку и помощь во всех делах на долгие годы. Потому, в Петри с большим интересом относились к появлению чужаков, особенно если это были женщины. И вот случилось так, что в деревне появилась вдова с дочерью. По её словам пришли они издалека, так как после смерти мужа жизнь в городе стала слишком трудна. Поселились они в старом доме, на окраине деревни и, по местным меркам, жили довольно бедно, однако молва в деревне ходила, что неспроста появились эти двое здесь и живут вблизи леса. Не иначе, как достопочтимая вдова и её дочурка были ведьмами. Случись эти слухи в каком другом месте – это стоило бы обеим женщинам жизни, но в Петри это лишь сделало их объектом повышенного внимания и интереса. Одним из тех, кто очень верил в эти слухи, был и старый мельник, пользовавшийся большим влиянием среди жителей, среди которых не многие имели в своих дворах мельницы для помола зерна в муку. В своё время он и его жена приложили не мало сил, чтобы их семья получила такое влияние, где хитростью, где умом, где угрозой. Но вот сын у них вырос -  олух, каких мало. Ни ума, ни умения, только и мыслей, что положить себе повкуснее в рот, да поспать подольше. Пока его отец крепко стоял на ногах – беспокоиться семье было не о чем, но годы берут своё, и мельник это знал. Тогда и пришла ему в голову мысль посватать дочь старой вдовы за своего сына.  Вот только  затея эта с самого начала не имела шансов на успех: даже простые деревенские девушки не шибко жаловали сына мельника своим вниманием, не смотря на богатство его семьи, считая последнего откровенным дурачком. Что уж говорить о ведьме, с какой стати ей было выходить за него замуж, если он ничего не мог ей дать. Прямого отказа мельник, конечно, не получил, просто в один прекрасный день из деревни ушла сначала вдова, а затем её дочь. Однако и этого оказалось достаточно чтобы сильно пошатнуть его репутацию:  в деревне знали о намерениях мельника поженить своего сына на ведьминой дочке и с их уходом по деревне поползли шутки, дескать даже ведьмы бегут от замужества с  его сыном, ибо даже их колдовства недостаточно, чтобы вложить хоть немного ума в такую пустую голову.
  Но ещё больше раздосадовала мельника весть о том, что ведьма всё-таки выбрала себе мужа среди деревенских крестьян. Им стал Филипп, молодой крепкий деревенский парень, не из самой богатой семьи, да к тому же подрабатывавший на его мельнице, чтобы семья могла сводить концы с концами. Спустя несколько месяцев, после ухода вдовы и её дочери из деревни, тот неожиданно собрал вещи и решил уйти жить в соседнюю деревню. Однако, как вскоре стало ясно, ни в одной из соседних деревнь он не осел, а выстроил себе дом в лесу. Временами Филипп всё же появлялся в Петри и жители не могли не заметить, как постепенно он менялся: из простого крестьянина, он вдруг превратился в того, о ком принято говорить «на голову выше». Собственно, он и ранее отличался от остальных, но теперь эти изменения стали более явными. Многие в деревне стали поговаривать, что всё это неспроста, кто-то ему помогает, но всё это оставалось просто разговорами до той зимы, когда Филипп попался на глаза старому мельнику. В тот день, мельник пришёл в торговую лавку и увидел Филиппа,  пришедшего продать туда нехитрые вещи для хозяйства. Тот был в хорошей тёплой одежде, но не это задело самолюбие мельника: на плечах Филиппа был синий, подбитый мехом плащ, из под которого виднелись добротные кожаные сапоги.  А ведь всего несколько месяцев назад он не мог себе позволить ничего, кроме грубых деревенских башмаков. Догадка пришла внезапно, когда, приглядевшись, он увидел, круглую брошку-фибулу с узором, служившую застёжкой плащу. Старик уже видел такие раньше, их приносили копатели, из старых развалин, в лесу. Но эта брошь была другой - её носили, она никогда не была брошена. Мельник понял, кому она принадлежала, и кто теперь помогает Филиппу: та, что отказала его сыну.
 Тогда он решил подговорить людей из деревни отправиться в лес и разорить дом Филиппа. Многие согласились пойти вместе с ним, среди них были и те, кто ранее называл себя друзьями Филиппа. Позже, они уверяли, что не хотели ничего плохого, только проучить последнего, за то, что скрыл от них источник своего богатства. Но факт остаётся фактом: явившись к нему в дом эта озверевшая толпа стала грабить и уничтожать то, что нельзя было унести. Ворвавшись в одну из комнат дома они увидели колыбель, а в ней младенца, мирно спавшего, не смотря на ужас и шум царивший кругом. В эту минуту явился хозяин дома и попытался выгнать из него чужаков. Филипп всегда отличался не дюжей силой, а сейчас он защищал свою семью, поэтому с ним не сразу смогли расправиться и повалить на пол, но даже после этого его тело долго били ногами, прежде чем поняли, что тот мёртв и уже не чувствует боли. В это мгновение младенец,  спавший в колыбели, вдруг закричал, ответом ему послышался чей-то громкий, почти звериный крик. И вдруг из темноты на них прыгнула ведьма. Первым попавшимся на своем пути она буквально рассекла головы, остальные едва успели разбежаться в стороны. Тут она увидела своего мужа, лежащего в луже собственной крови, и с ещё большей яростью бросилась на них. По-началу кто-то ещё пытался оказать ей сопротивление, но удары врагов рассекали воздух, словно ведьма не была человеком из плоти, в то время как каждый удар последней приносил либо смерть, либо серьёзное увечье. Растерявшие остатки смелости люди бросились бежать, но ведьма не отставала,  она настигала их, загоняла, как гончая дичь. Лишь немногие из тех, кто ушёл с мельником в ту ночь вернулись обратно. Их пришло бы ещё меньше, если бы огонь, который разожгли нападавшие, не охватил дом: ведьма была вынуждена бросить погоню, чтобы спасти своего ребёнка. Последнее, что  они видели – это силуэт ведьмы, исчезнувший на фоне окна.
   Но беды, тех кто уцелел, на этом не кончились, а только начинались. Узнав, что произошло, остальные жители деревни были не рады: они понимали, что ведьма так легко не простит гибель своей семьи и будет мстить. А месть того, кто до этого момента давал тебе всё, всегда ужасна. Поэтому на вернувшихся с первого момента стали смотреть с опаской и обходить стороной. Вещи, которые они принесли с собой никто не хотел ни хранить в доме, ни даже брать в руки. Самое страшное произошло уже на следующее утро, когда проснувшись, жители увидели, что вода в реке перестала быть прозрачной, а стала мутной и позеленела как в других местах. Вода потеряла силу, она больше не защищала. Теперь люди боялись выйти на улицу даже днём, не только ночью. Однако, как вскоре выяснилось, причиной тому был не только страх. Проснувшись утром и посмотрев на себя многие увидели, что сильно изменились: у кого-то за ночь отросли уши, кто-то покрылся шерстью, у кого-то из рта торчали настоящие кривые клыки. Оказалось, что вода не только защищала деревню, но и помогала сохранять человеческий облик тем, кто не имел его от рождения. За время жизни в деревне они успели хорошо перемешаться с людьми, поэтому даже среди самых богатых родов нашлись те, кто не узнал себя утром. Тут же вспомнили о том, кто стал причиной их бедствий – мельнике. Теперь в его дом ворвалась толпа, чтобы призвать к ответу. Их взору предстала следующая картина: прямо в центре комнаты, возле большого каменного очага сидела старая троллийка, только по одежде в которой смогли узнать мать мельника. Она-то и рассказала о том, что произошло… прежде, чем озлобленные люди расправились сначала с ней, а потом и с другими жившими в доме. Самым последним расправились с мельником. Его люди нашли во дворе дома. Уже догадавшись о том, что стало с его семьёй и зачем его ищут люди тот, по-началу, пытался убедить всех, что это происки ведьмы, а его мать – выжила из ума, вот и наговорила столько на себя, но тут кто-то заметил, что мельник разговаривая прикрывает лицо платком. Когда его сдёрнули, то оказалось, что вместо носа у мельника был пятачок, почти свиной.  По толпе прошел рокот, в котором явно слышались обвинения, в том, что мельник всё знал и специально рассорил их с лесными ведьмами, вслед за чем, последовала расправа: мельника забили до смерти  камнями. Потом пришла очередь других «изменившихся»: вопли и крики не утихали до самой темноты и только к ночи люди разошлись прятаться по своим домам, чтобы утром продолжить расправу. Тела убитых не хоронили, их снесли на пустырь за деревней и подожгли. Тела мельника и его семьи сожгли отдельно, в надежде, что их смерть смягчит ведьм, но этого не произошло. Весной на деревню обрушился голод, впервые за долгие годы сытой жизни. Ели даже запасы оставленные на семена. Оставшееся посадили в первые тёплые дни, но земля не дала урожай. Потеряв надежду умилостивить ведьм жители Петри стали просить помощи у богов. Кто-то вспомнил, что недалеко в пещере жил отшельник, славный своей праведной жизнью и смирением. Отправили послов к нему, с просьбой защитить деревню. Отшельник согласился, на следующее утро явился в деревню, долго лил вокруг себя воду, твердил разные чудные слова, в конец заставил всех жителей петь вместе с ним. Но тут опять кто-то присмотрелся - глядь, а из-под одежды-то отшельника вместо ног торчат настоящие свиные копытца, да и нос не нос, а пятачок. Сообразили тут люди, что ни какой это не отшельник, а самый настоящий тролль, решивший над ними посмеяться, да поздно: его уж и след простыл.
  Тогда решили просить помощи у епископа: отыскали тех, кто не побоялся пройти через лес и передать ему письмо. В нём оставшиеся в живых жители моли епископа о снисхождение и обещали, что вся деревня пройдёт через публичное покаяние,  если только епископ спасёт их от этой «напасти». И епископ откликнулся,  хотя ранее никогда не отличался добрым отношением к жителям Петри и в своих проповедях называл их грешниками каких мало. Но и здесь проку вышло мало:хоть епископ и его свита смогли проехать через лес невредимыми, но не остались в деревне ни на день.  Епископ прибыл на постоялый двор, прилюдно вошел в свои апартаменты,… а через пять минут выбежал от туда, сел в карету и приказал ехать прочь из этого проклятого места. 
   А спустя несколько дней прилетел дракон и уничтожил деревню. Уцелевшие побросали всё в домах, взяли только необходимое и, забыв свой страх перед лесом, бросились в соседнюю деревню. Там напуганные их появлением жители долго не хотели пускать погорельцев в свои дома на постой, но к вечеру смилостивились и разрешили переночевать в деревне, но при условии, что утром чужаки уйдут. Что стало с ними после – никому не известно: и деревня, и люди просто исчезли, не оставив после себя и следа.
  Так, закончилась история деревни Петри и её жителей. 
*  *   *
    После того, как выяснилось, что пещера под Драконьей горой пуста старик дал знать остальным участникам «похода», что они могут спуститься: пусть тоже полюбуются на то, что считали драконом. Теперь, когда стало понятно, что ни какого дракона нет, люди расхрабрились настолько, что решили переночевать у подножья горы до утра, а не возвращаться в сумерках. Сидя у костра они смеялись над теми суевериями и страхами, которые так пугали жителей деревни, совершенно позабыв о том, что всего несколько часов назад сами так же боялись дракона.  Не меньшее, если не большее веселье у собравшихся вызывала мысль о том, как причитают в своих домах их родные и близкие думая, что их  больше нет, и как удивятся они, увидев их на следующее утро, живыми и невредимыми,… но и без ожидаемой добычи. У кого-то в мешке среди припасов нашлась бутылка вина, её тут же пустили по кругу, отчего смех среди собравшихся «побежал» быстрее, а шутки стали более «острыми».
   Вскоре даже старик-провожатый поддался всеобщему веселью и, забыв о всякой осторожности, стал обустраивать себе место для сна на ночь. Однако  же, годы берут своё и, прежде чем отойти ко сну, он решил прогуляться, недалеко от места ночёвки, прихватив с собой толстую горящую ветку, вместо факела. Тут и случилось так, что одна нога его попала в рытвину, от чего старик чуть не упал, но в последний момент всё-таки удержался на ногах. «Стоит быть повнимательнее – подумал он, опуская горящую ветку вниз и внимательно разглядывая путь – не хватало ещё здесь «растянуться», споткнувшись о какую-нибудь корягу». Но вдруг, приглядевшись, он увидел то, что заставило его забыть обо всём и окончательно сбило с него сон: то, что он изначально принял за рытвины, на самом деле им не являлось. Это были следы… поляну пересекала цепочка длинных и больших следов, очень огромного существа. Через несколько шагов эти следы столь же неожиданно прерывались, словно с этого места существо просто взлетело, оторвало свои конечности от земли. «Неужели дракон? - промелькнула в голове старика мысль,  вперемешку с каким-то странным, суеверным ужасом – Но как? Как такое возможно?».  В этот момент что-то небольшое и круглое блеснуло в свете огня. С земли, в том месте, где обрывался след старик поднял брошку-фибулу от плаща. Он узнал её, он уже видел эту вещь раньше, только ни как не мог вспомнить  - где? Это было недавно, не далее как дня два назад. И тут он вспомнил: женщина! Он видел эту брошку на плаще у женщины, которая проезжала со своими спутниками не более нескольких дней назад через эти места. Помниться в пути, когда они проезжали мимо Драконьей горы он ей рассказывал про эту легенду, о том, что в недрах горы живёт настоящий дракон. Тогда она ему не поверила, или точнее сделала вид, что не поверила. Потому, что сейчас старик был убеждён: на самом деле ей было интересно, она хотела незаметно узнать всё поподробнее, вот она и изобразила неверие, догадываясь, что старик попытается её убедить и потому расскажет больше, чем собирался. Одного только не мог взять в голову проводник: зачем ей это было нужно? И что с ней потом произошло: судя по тому, что по близости  больше не нашлось ни каких следов женщины, можно было предположить, что судьба последней сложилась довольно ужасно. Однако это не давало ответ на более важный сейчас вопрос: куда же подевался дракон?
*   *   *
   Между деревьев, в ночной темноте бесшумно мелькала чёрная фигура ведьмы. Она двигалась совсем беззвучно, как тень, крадучись пробиралась с одного места на другое, словно пряталась от людей. Хотя зачем было прятаться существу от одного вида которого любому человеку стало страшно? Особенно пугающе смотрелись руки, неестественно длинные, с скрюченными пальцами и только приглядевшись можно было понять – это не пальцы, это когти, длинные, словно корни старого пня.
   Прокравшись так незаметно через всю деревню, людей, мирно дремавших в своих домах, или спешащих туда к самому краю леса ведьма остановилась, огляделось кругом и юркнула в чащу. Здесь она стала двигаться ещё быстрее, словно лесной сумрак не мешал ей видеть препятствия и вовремя избегать их. Изменился и её  внешний облик: исчезли корявые руки, худые костлявые ноги, голова, с торчащими в беспорядке космами – теперь фигура приняла вполне человеческие очертания, а туман, тянувшийся за ведьмой следом превратился в плащ. При ближайшем рассмотрении ведьма оказалась молодой женщиной, вполне привлекательного вида. Остановившись у подножья поросшей старыми соснами и мхом горы ведьма остановилась, поправила плащ и, уже неспешной походкой направилась в сторону расщелины на склоне. «Я знаю – ты здесь. Выйди и покажись мне – громко произнесла она, повернувшись в сторону трещины. Однако ответа не последовало, на дне расщелины не было даже шороха, поэтому, подождав немного ведьма добавила – Только не делай вид, будто боишься простой старой ведьмы, или ты действительно так жалок?». На это раз её слова подействовали: под землёй раздался гул, напоминающий гул гейзера и из расщелины на ведьму уставилась пара блестящих янтарных глаз. Дракон был явно недоволен появлением ведьмы, но ничего не мог поделать с ней: между ними была толстая каменная стена, которую он ни как не мог преодолеть. Всё что ему оставалось – это только внимательно разглядывать ведьму в щель. Ведьма тоже очень внимательно смотрела на дракона, насколько это позволяла узкая щель в скале. Кроме цвета глаз она могла увидеть и цвет чешуи дракона – он оказался абсолютно тёмный. Этот факт почему-то особенно порадовал ведьму, по-крайней мере её лицо смягчилось, а на губах появилось подобие улыбки.  Медленно опустившись почти к самой расщелине она прошептала: «Хочешь, я помогу тебе выбраться?». Казалось, дракон понял её слова: на какое-то  время в его глазах появилась надежда, но она тут же сменилась призрением и недоверием. Его взгляд потух и он снова лёг на пол пещеры, отвернувшись в сторону. Но ведьма лишь ухмыльнулась его недоверию: для дракона она была не более, чем «муха», мелкое существо, которое он мог раздавить одним ударом. Поэтому, что могло, с его точки зрения, сделать «мелкое насекомое» для его освобождения, если драконьих сил было не достаточно для этого.
  Вот только перед ним была ведьма, а не обычная мелочь и, в отличие от дракона, она знала, что может разрушить эту каменную гору. Отойдя от расщелины она подняла руку в верх – один взмах руки и с неба на горный склон обрушились молнии. Под их ударами тяжёлая каменная стена потрескалась и пошла трещинами, но устояла. Но этого было уже достаточно для того, чтобы дракон всего одним ударом смог её разрушить, оставалось только нанести этот удар. Однако дракон по-прежнему лежал на дне и не предпринимал ни каких усилий к тому, чтобы выбраться. «Эй, ну же! – крикнула ему сверху в расщелину ведьма – Вставай! Я не смогу тебя вытащить, если ты не приложишь хоть маленькое усилие. Вставай же, один удар и ты на свободе!» . Для того, чтобы разрушить стену пещеры оставался один удар, но ведьма не могла сделать это с помощью ещё одной молнии: теперь она могла задеть дракона. Он сам мог нанести этот удар изнутри и вырваться на волю, но дракон совершенно не обращал на происходящее ни какого внимания. «Ну сделай это, - снова попросила ведьма, теперь уже совсем тихо – пожалуйста». Но дракон услышал её, услышал и поднялся с пола, а вслед за этим последовал быстрый и сильный удар в потолок пещеры. Настолько быстрый, что ведьма едва успела отскочить в сторону. Каменные своды пещеры не выдержали и осыпались с громким грохотом вниз, но ещё громче был крик дракона, освобождённого, наконец-то вырвавшегося наружу. Когда пыль, поднявшаяся от падения камней рассеялась и дракон смог оглядеться, он увидел свою спасительницу, всё ещё стоящую невдалеке от остатков расщелины. Издав второй громкий крик дракон изогнулся и бросился вниз, словно хотел растерзать стоящую перед ним женщину. Но та даже не шелохнулась: второй раз выбросив прямую руку вверх она запустила в дракона белый светящийся шар. Ударившись о шкуру дракона шар «развалился» на сотни таких же мелких шаров, окруживших его со всех сторон. Раздался громкий хлопок и яркая белая вспышка, силуэт дракона исчез в свете, а на его месте осталась лишь небольшая фигурка, на подобие тех, что стоят в домах на каминных полках.  Подойдя к ней ведьма взяла её и внимательно повертела в руках, чтобы рассмотреть со всех сторон. В эту минуту с её губ едва не сорвался стон горя и отчаянья: в лунном свете чешуя на фигурке отливала тёмно-фиолетовым цветом – дракон был тёмным, но не чёрным. В очередной раз её постигла неудача.  Это был снова не тот дракон, теперь ей опять придётся начать поиски заново, только на этот раз у неё нет ни каких «зацепок» для поиска.
  Спрятав фигурку под полы плаща, ведьма поспешила в деревню: не хватало ещё чтобы кто-то случайно заметил её отсутствие ночью и что-то заподозрил. Впопыхах, а может и от того, что была сильно расстроена, ведьма даже не заметила, что красивая брошь-фибула, служившая для украшения плаща, расстегнулась и упала на землю. Спохватилась она только в деревне, обнаружив пропажу, но тогда возвращаться было уже поздно: кто знает, в каком месте упала брошь и где её искать, до рассвета она бы уже не успела вернуться назад и обратно. Утешало только одно: вряд ли кто-нибудь ещё придёт на то место и заметит её брошь. Слишком маленькая это вещь, чтобы попасться кому—то на глаза…

*      *      *
   Ночь уже давно перестала  быть для неё чем-то страшным, чужим. Наоборот, она давала ей какое-то тёплое, родное чувство. Как заботливая мать, укрывающая своего ребёнка, тьма прятала её, срывала от чужих глаз, когда ей это было так нужно. Однако, в последнее время, появилось и ещё что-то, чего раньше не было, почти звериное наслаждение, просыпавшееся каждый раз, стоило ей шагнуть в темноту. Это чувство нельзя было описать, настолько оно было многогранным: в нём была и злость, и ярость, и какая-то непонятна радость, от того, когда очередная «вылазка» проходила успешно. У неё не всегда была определённая цель, когда она уходила вот так, ночью. В большинстве случаев она просто плутала по лесу, или окраинам людских поселений, поджидая на пути запоздалого путника, или загулявшего местного. С каким удовольствием настигала она его, незаметно подкрадываясь  сзади и загоняя до полного бессилия, пока человек не падал от усталости на землю, или до утра, когда спасительная тьма рассеивалась и её могли заметить.
  Иногда эти погони проходили тихо, иногда люди кричали, чаще от страха, реже от злости. Руте не было их жаль, временами она даже специально делала всё, чтобы услышать этот крик и не отставала от своей жертвы, пока, наконец, не  достигала цели. После чего дальнейшее преследование теряло для неё всякий интерес: на смену возбуждению тут же приходила апатия, столь же сильная, какой было возбуждение от погони, всего пару минут назад. И так до следующего раза, пока снова не придёт ночь и очередной странник.
  Мир был жесток, и людям пора было привыкать к этому. Тем более они сами это заслужили, не все, но многие, не всегда, но часто. И уж тем более те, из-за кого она была вынуждена страдать. Они не имели право на покой, они не имели право на счастье, пока она мучается по их вине от боли. И уж, тем более, они не имеют права на смерть, по-крайней мере смерть лёгкую, до самого конца они должны будут страдать, пока не испьют до дна всю чашу горя и отчаянья. И вот тогда, только тогда они, возможно, будут квиты…
   Рута ненавидела их, ненавидела их всех, живущих в деревне и её окрестностях. Сколько лет, она и подобные ей защищали их, сколько лет давали то, о чём они просят, внимая их жадным молитвам, а что получали взамен? Ещё больше злобы и алчности. Как давно они перестали чтить договор, как давно эти жалкие людишки без разрешения являлись на остатки их городов и поселений, разграбляя поселения и старые могилы в поисках драгоценностей, но даже тогда им никто ничего не сделал, не напомнил их место, не наполнил условия договора. Наоборот, жрицы по-прежнему безоговорочно выполняли все его условия, но людям и этого было мало. Они приходили в ИХ лес, подглядывали за ИХ ритуалами, вмешивались в ИХ дела. Хотя… если бы не последний факт она бы никогда не встретила его, не увидела ФИЛИППА. И тогда всё бы могло пойти по-другому.
   В то лето она впервые за долгое время захотела вернуться сюда, посмотреть на места, которые ещё могла считать своими, где остатки её прежнего мира жили не только в воспоминаниях, но и в лицах окружавших людей. Тогда они и встретятся впервые и, кто знает, случись это при других обстоятельствах, как сложились бы дальнейшие обстоятельства. Но это было в июне, когда на берегах реки зацветали ароматные белые цветы, по какой-то непонятной причине произраставшие только в этих местах, а вода в реке ещё сильнее играла своими радужными красками под солнцем. Длинные ветви ивы свисали чуть ли не до самой воды и красивыми волнами колыхались на ветру. Именно на этой поляне ещё собирались последние жрицы Старого мира, те, кто ещё видел Древних Богов и служил им. С каждым годом их становилось всё меньше и сейчас, наблюдая за происходящим Рута не могла не отметить, что многих из тех, кого она знала среди собравшихся уже нет. И всё же возвращение сюда вновь вернуло ей чувство покоя, сродни тому, что испытывает человек, вернувшись после долгого пути домой. Вот в этот-то момент Рута и почувствовала, что из кустов напротив кто-то чужой и незнакомый наблюдает за происходящим на берегу. Будь она не в таком благодушном настроение и неизвестному дорого обошлось его любопытство. Но сейчас Руте было как никогда хорошо и спокойно, поэтому она решила проявить благодушие к чужаку и сделать вид, что ничего не замечает. Однако незнакомец не оценил проявленной к нему доброты и, вместо того чтобы благополучно уйти, пока ему дают такую возможность, продолжил прятаться в кустах и наблюдать.
Позволить такую расточительность к проявлениям своей доброты Рута не могла, поэтому подгадав момент она незаметно подошла к кустам. На этот раз она сама решила проучить, однако, приглядевшись, в кустах Рута увидела мальчишку, подростка и желания поступить с ним как-то особо жестоко (да, у Руты были подобные мысли)  поубавилось. Но не желание его проучить. Прямо к воде тянулись ветки дерева, росшего у самой реки, и они проходили прямо над кустами: взобравшись на дерево и пройдя по ним можно было оказаться прямо над тем местом, где сейчас сидел мальчишка. Про себя Рута уже представляла, как незаметно подкрадывается и хватает наглеца рукой сверху, как он орёт от неожиданности, болтая в воздухе ногами, но вовремя сообразила, что так точно привлечёт внимание окружающих, многие из которых в это утро ещё не позавтракали, а потому были не так дружелюбны, как Рута.
   Аккуратно взобравшись на дерево Рута сделала вид, что смотрит на реку, свесившись вниз с ветки. На самом деле она остановилась прямо возле места, где сидел мальчишка, так, чтобы никто не слышал её слов.  «Тебе здесь не рады – произнесла она – здесь могут находиться лишь приглашенные». К её удивлению мальчишка даже не вздрогнул от неожиданности, хотя, конечно, не мог знать о её присутствие. «Ну, вы же приходите в нашу  деревню, почему тогда я не могу?» - ответил он, даже не повернувшись в её сторону. Проследив за его взглядом Рута поняла, что так привлекло внимание мальчишки, что он забыл об осторожности: у прибрежных кустов плескались в реке  на мелководье три молодые ведьмы. В отличие  от Руты это были уже действительно настоящие ведьмы: они родились уже после «Падения Храмов» и потому имели лишь общее, поверхностное образование, в отличие от Руты и большая часть из них воспринималась ими как простой ритуал, система обязательных действий и всё. Но даже они были на целую голову  выше любого, самого образованного жителя деревни и потому относились к ним с некоторым пренебрежением, граничащим с сочувствием. Так человек, живущий в хорошем уютном доме относиться к собаке с улицы – ему достаточно жалко её, чтобы бросить ей кусок еды, проходя мимо, но не настолько, чтобы пустить к себе в дом. Правда было одно «но»: совсем обходиться без людей не получалось, поэтому время от времени кто-то из жителей капища появлялся в Петри, или её окрестностях. Случалось они и жили там, довольно долго, кто-то иногда и семью заводил, правда временно, через год или два и они уходили обратно, но про своих «бывших» не забывали и, так или иначе, делали всё, чтобы поддержать их благосостояние. Отсюда, среди деревенских и сложилась эта вера, что если «породниться» с ведьмой это гарантирует тебе безбедную жизнь до конца жизни. И то, что с приходом «новых правителей» ведьмы стали фактически вне закона не сильно повлияло на их убеждения. По прежнему любой новый человек, в особенности женщина, вызывал у них неподдельный интерес, а среди молодых деревенских парней даже сложился своего рода «ритуал»: в первый летний день ходить с друзьями или в одиночку в лес,  чтобы дать ведьме на себя посмотреть. Они верили, что именно так ведьма выбирает себе будущего мужа и если понравишься ей, на таких «смотринах», она сделает всё, чтобы во всех делах ему сопутствовала удача.
   Не удивительно, что и этот безусый мальчишка тоже рванул в лес, едва молоко на губах обсохло. «Что – с ехидством произнесла Рута – жену себе выбираешь?». «Нет – совершенно не смутившись ответил мальчишка, на этот раз пристально посмотрев на Руту: глаза у него были голубые и лучистые, как васильки -  уже нашёл». «Ну-ну – снова ухмыльнулась Рута – осталось дело за малым, чтобы она согласилась придти за тобой в твою замшелую деревеньку из этого чудного райского места». Странно, но эта последняя фраза подействовала на него больше, чем остальные: то ли от того, что он тоже считал свою деревню замшелой дырой, то ли… «А ты бы пришла туда за мной?» - спросил он, но уже без прежней уверенности. «ЧТО? Я? – неожиданно для себя вспылила Рута – Ещё чего! Ты в своём уме?». Непонятно, что больше задело её в этот момент: бестактность вопроса, или то, что этот мальчишка посмел сказать ей «ТЫ». Но почему-то она не сделала ему ничего в отместку, не проучила, чтобы на всю жизнь запомнил кто такая ведьма и как следует себя с ней вести. А вместо этого подскочила с места, как ужаленная и бросилась бежать.
*   *   *
   Ночь, как добрая спутница, в очередной раз скрыла её от людских глаз и прикрыла её побег: никто из повстречавшихся ей людей ничего не заметил и так и не понял, что рядом с ними ещё кто-то был. Не то чтобы она часто от кого-то скрывалась и пряталась, но даже ей иногда приходилось это делать. Далеко не всегда эти «прятки» служили игрой и развлечением, случалось Руте так спасать и свою жизнь, правда с годами это «случалось» всё реже, но от этого воспоминания о них не становились менее приятными. Возможно, от этого они так хорошо и запомнились ей, буквально врезавшись в память. И только один раз она убегала не для того, чтобы спасти свою жизнь или скрыться: это было несколько лет назад, на берегу реки, в самой чаще древнего леса, когда глупый деревенский мальчишка спросил её, согласилась бы она ради него изменить свою жизнь. Интересно, знала бы она тогда, что эта встреча действительно изменит её жизнь, что бы она сделала, как бы поступила? Если бы знала, сколько боли и страдания принесёт ей эта встреча.
   Нет, она не винила Филиппа, он не сделал ей ничего плохого, наоборот, это она принесла  несчастия и смерть в его судьбу. Но у них ведь всё могло быть по-другому, всё могло быть хорошо, если бы не жители Петри, слишком злые, слишком завистливые для того, чтобы радоваться чужому счастью. Они поплатились за это, они заплатили за его смерть, однако в ту ночь она так и не получила равного возмещения ущерба. И сегодняшняя ночь должна была всё исправить…
   Незаметно пробравшись мимо расположившихся у костра, возле постоялого двора, людей, Рута прошмыгнула в лес. Где-то здесь должна была быть дорога к Драконьей горе, сегодня днём они проезжали мимо неё и, судя по тому, что она услышала,  это вполне могло быть то, что она ищет. Если верить рассказам местных слухи о драконе появились приблизительно в то же время, когда перестала существовать и деревня Петри. А уничтожена она была с помощью дракона, который потом неизвестно куда исчез. И если эти слухи были хоть немного верны – дракон под горой вполне мог быть тем самым драконом. Совпадало всё:  и время, и возраст. Если дракон действительно застрял под горой, то это потому, что был очень небольшим, когда залез внутрь пещеры. А значит и возраст фактически совпадал. Конечно, всё это могло быть  не более, чем выдумка, очередное суеверие неграмотных крестьян, принимающих горячий подземный ключ за дракона… Но… если это действительно был дракон, то это мог быть только он, тот самый дракон, что разрушил деревню Петри. Больше другим драконам взяться было неоткуда. Потому-то Руту так и взволновал рассказ, услышанный сегодня в дороге и ей с трудом удалось скрыть своё волнение от окружающих, потому-то с таким нетерпением и ждала она ночи, чтобы незаметно для остальных выбраться с постоялого двора и пройти к пещере, в которой был заточён дракон. После смерти Филиппа он всё, что у неё осталось, и она просто обязана хотя бы попытаться его вернуть.
   До Филиппа Рута не знала, что такое – быть к чему-то привязанной. Ведьмы вообще не признают каких бы то не было привязанностей, считая их очень губительными как для себя, так и для того, к кому они успели привязаться. Любовь знали, уважение, дружбу - весь спектр чувств, в их понимание, был и существовал и только привязанности в нём места не было. Возможно потому, повстречав Филиппа она не сразу  поняла, что это новое чувство, проснувшееся в её душе, это чувство привязанности к нему.  С момента их первой встречи прошёл уже не один день, а Рута всё ни как не могла забыть о нём, не могла забыть его глаз, а пуще всего, его слов, сказанных тогда: «А ты бы пришла туда за мной?». ..
   Не то чтобы Руту никогда не интересовал мир, за границей леса, скорее наоборот: её можно было чаще встретить за его пределами, нежели здесь – но Петри всегда представлялось ей неимоверной дырой, местом, где всё застыло, словно на дне болота. И если там и была хоть какая-то видимость процветания, то только благодаря их помощи - жриц капища, которые оберегают деревню от бедствий, да ещё смотрят сквозь пальцы на то, что некоторые деревенские подворовывают ценные вещи из их тайников на продажу, в обход договора. Забери у них всё это и деревня «скатится в яму» из которой уже не выберется. Поэтому у Руты никогда не возникало желания посмотреть на жизнь в деревне, которая, судя по рассказам тех, кто всё же решил на некоторое время посетить Петри, была не так уж и весела. Но вот уже несколько дней, как Рута не могла ни о чём думать, кроме как о том, чтобы хоть одним глазком посмотреть на то, что представляет из себя Петри и потому, подождав ещё несколько дней, всё-таки отправилась туда.
  Вот так и получилось, что в один из солнечных летних дней на дороге, ведущей к деревне, появились две путницы, не спеша идущие в сторону Петри. Одна из них была уже в зрелом возрасте, но при этом ещё довольно крепкая. Вела она себя как и положено порядочной женщине её возраста – вежливо и с достоинством. Каждого встречного она одарила своим приветствием, не забыв при этом учесть его возраст и положение: встретив какого-нибудь «солидного господина» с супругой она склонялась в лёгком реверансе, не забыв при этом произнести подобающие вежливые слова, а лица «среднего положения» заслуживали от неё лишь приветствие и кивок головы. Мимо молодых людей женщина проходила не задерживаясь и даже не удостоив внимания, если только кто-то из них не здоровался с ней первым. Тогда она благодушно кивала в ответ и шла дальше.  Вторая, молодая девушка, молча шла за ней следом, скромно потупив взгляд вниз и на каждое приветствие, не зависимо от положения, отвечала реверансом.  Из чего окружающие тут же сделали вывод, что перед ними мать и дочь, из хорошей семьи и скорее всего мать совсем недавно стала вдовой, а иначе с чего такой добропорядочной женщине пускаться в путь одной, без своего мужа, но с молодой дочерью.
   Даже сейчас, вспоминая об этом событие, Рута не смогла сдержать ухмылку: интересно, чтобы стало, если бы жители деревни узнали, что «достопочтенная вдова» на саамом деле старая троллийка, силою рутиного  волшебства получившая человеческий облик её юная дочь на самом деле ведьма, гораздо старше своей «матери». Однако «спектакль» был разыгран очень хорошо: ни у кого даже не возникло подозрений. Эту часть Рута продумала особенно  хорошо, подумав даже о мельчайших деталях одежды. С первого взгляда требовалось произвести хорошее впечатление, а значит имела значение любая деталь. По-началу, Рута думала выдать троллийку за вдову городского буржуа, чьи дела шли довольно успешно, но, незадолго до смерти, пришли в упадок. Убитая горем жена не смогла вести дела без мужа, и была вынуждена продать лавку мужа, чтобы рассчитаться с долгами и переехать в деревню, где жизнь не столь затратная. Для этих целей у Руты имелся хороший чёрный кружевной чепчик и в тон ему такая же кружевная шаль, в которых так любили расхаживать дамы в городах. Однако, в последний момент она решила отказаться от этой идеи: во-первых не очень-то любили деревенские жители жителей города, считая, что все они  ведут неправильный, распутный образ жизни. А во-вторых, сложно было представить, чтобы горожанин решился перебраться в столь отдалённую, пусть и богатую деревню, как Петри, не будь у него  причины более, чем денежные проблемы. Не хватало  ещё, чтобы их приняли за кокоток, коих выдворили из города за поведение. Отсюда пришлось немного изменить линию поведения и вместо вдовы зажиточного буржуа в деревню пришла вдова фермера с дочерью, потерявшая мужа чуть больше года назад, муж при жизни поставлял пряности и зелень, а так же цветы для богатых господ. Но последние два года лето было очень засушливым, растения выгорали, вот и пришлось перебираться из своей деревни в деревню поменьше, с не таким засушливым климатом. Климат Петри как раз подходит для выращивания цветов и зелени, и если здесь имеется пригодный для жилья пустующий дом, и никто из старшин деревни не против, она хотела бы осесть здесь с дочерью. Рассказ о торговце цветами и зеленью был придуман Рутой тоже не случайно: в деревне она предполагала задержаться около года, а значить нужен был какой-то источник дохода. В виду того, что Рута имела слабое представление о ведение хозяйства и уходом за скотом – выращивание цветов и зелени было вполне подходящим занятием. Кроме того, это позволило бы Руте надолго отлучаться в лес, не вызывая подозрений: при таком занятие было вполне естественно отлучаться в лес за семенами и травами на продажу, а ещё часто уходить из деревни на целый день, ведь чтобы прокормиться продажей свежей зелени надо продавать её не только в Петри, но и окрестных деревнях.
  Первым местом, куда направились «вдова» и её «дочь» стала маленькая деревенская лавка, где можно было узнать последние новости, а заодно узнать, нет ли где поблизости пустующего домика и к кому можно обратиться за разрешением остаться жить в деревне. По пути в лавку им повстречалось несколько молодых людей, судя по всему наёмные работники, либо при лавке, либо с мельницы, видневшейся невдалеке. Среди них Рута сразу узнала Филиппа, хотя с их последней встречи он успел значительно измениться: вместо щуплого подростка перед ней стоял вполне крепкий парень, хотя не такой увесистый и крепкий, как другие работники, стоящие рядом. Очевидно, понимая это, для солидности Филипп отпустил усы и бороду. Про себя Рута отметила, что ему это не особо идёт, поскольку выглядел он с ней не очень аккуратно, а ещё почему-то подумалось – узнал ли он её, или нет? И если узнал, то о чём подумал? Не решил ли, что она пришла сюда ради него? В какой-то момент ей даже хотелось подойти к нему, пока никто не видел и заявить: «Только не думайте, что я здесь ради Вас. Я тут исключительно ради удовлетворения своего любопытства». Но Филипп и бровью не повёл при её появление, продолжая о чём-то говорить со своими знакомыми, из чего Рута сделала вывод, что он её не узнал. Тогда она считала, что всё это благодаря прекрасной маскировке, ещё бы ведь всё было так хорошо продуманно и только потом поняла, что и он тоже её узнал. Узнал сразу, поскольку никогда не забывал.
  А вот, о том, что деревенский старейшина что-то заподозрил, Рута догадалась сразу, стоило ей только увидеть его. С первой встречи он проявил неподдельный интерес и подозрительную заботу о вдове и её дочери. Семья старейшины была одной из самых зажиточных в деревне, ей принадлежала единственная в Петри мельница. Однако этого им показалось мало, захотелось очевидно каких-то гарантий, что так будет и впредь. И, надо сказать, серьёзные причины для беспокойства у них были: единственный сын, рожденный между двумя дочерьми, особо умом не блистал. Рута видела его мельком: толстый увалень, с постоянно приоткрытым ртом, по причине часто заложенного носа, впрочем, он был у него открыт даже когда не текло. Если он не шлялся без дела по двору, то либо ел, либо просто лежал. За работой его никогда не видели. Молодые парни призирали его, девушки смеялись: не смотря на достаток и хорошее положение семьи мельника, желающих породниться с ними через брак не нашлось. Пока мельник и его жена были в силах вести дела – это ни как не влияло на материальное благосостояние семьи. Но годы, как говориться, берут своё и скоро должен был наступить момент, когда все дела семьи перейдут в руки к непутёвому сыну. Какая судьба ждала  тогда мельника в старости, как и всю его семью, какого это знать, что когда будешь слабым и немощным, твое благополучие будет зависеть от сына, который даже не может позаботиться о себе. Поэтому появление ведьмы, да ещё, как думали, с дочерью, в семье мельника посчитали хорошим знаком: породниться с лесными обитателями всегда считалось в Петри хорошим знаком, сулившим семье богатство и процветание на годы. Поэтому с первых дней пребывания вдовы в деревне, семья мельника окружила её заботой и вниманием. Теперь раз в неделю жена мельника обязательно наведывалась к вдове домой, чтобы купить у последней к столу свежей зелени и поделиться новым рецептом пирога. При этом с собой она всегда брала самую большую корзину в доме, хотя редко брала что-то больше, чем вилок салата, пару пучков лука и пучок укропа. Корзину эту обязательно нёс её сын, вроде как помогая своей матери с покупками. На самом деле это был не более, чем предлог в очередной раз представить его вдове и её дочери, а так же расхвалить его перед будущей родственницей и плавно подвести к разговору о свадьбе.
    Делалось это осторожно и, насколько это возможно, не спеша: и мельник, и его жена  понимали, что ведьме было совсем не нужна, такая обуза, как непутёвый муж, за которым придётся всю жизнь «ходить» как за ребёнком, если только не почувствует в этом для себя какую-нибудь выгоду, гораздо большую, чем те неудобства, которые она получит. А пока в этом браке было больше интереса мельнику и его семье, чем ведьме. Поэтому прямого разговора о замужестве никто не вёл, зато каждой удачей, каждым новым приобретением жена мельника непременно спешила поделиться с вдовой, во время очередной встречи. Однако её рассказы не вызывали особого интереса: какое дело до чужих богатств тому, кто сам может получить их, как только захочет. Точно так же какое дело кому-то до того, что может дать ему другой человек, если сам он, при желание, может дать ему гораздо больше. Вот только в семье мельника это не понимали, а потому продолжали старательно нахваливать всё то многочисленное имущество, которое имеется у них во владение, а потом достанется их сыну и той девушке, что согласиться стать его женой.
  К счастью, Рута редко бывала дома, ссылаясь на необходимость проводить много времени разнося заказы и собирая травы.  Так, что всю свою неуёмную энергию семья мельника переключила на «мать», считая, что в случае чего дочь не станет идти поперёк материнского слова. В свою очередь, старая тролийка, игравшая роль вдовы, оказалась в весьма щекотливом положении: не в пример всем окружающим, она-то прекрасно знала, что её-то слово как раз  ничего не значит для Руты. Скорее наоборот, эта Рута могла ей говорить, что делать в данной ситуации. Но Рута молчала, всячески делая вид, что не замечает к чему всё идёт, потому старой тролийке тоже приходилось молчать и делать вид, что она ничего не понимает. Вот только долго такое положение дел длиться не могло: рано или поздно семья мельника выскажет свои чаянья на прямую, и выскажет ей. И тогда отмолчаться уже не получиться.
Одно утешало «вдову» в этой ситуации: долго в деревне они не задержаться. Месяца два-три и они уйдут отсюда навсегда.
*   *   *
  Но ни на второй, ни на третий месяц Рута не пожелала покинуть деревни Петри. Зиму тоже пережили в ней. Старая тролийка была этому не очень рада: ей и без того было очень холодно в тесном дурном человеческом доме, а к зиме сквозняки подули в нём из всех щелей. Летом ей хоть можно было спастись от этих сквозняков, отправившись в лес, в свою нору, а зимой? Зимой трав в лесу нет, поэтому нельзя было объяснить своё частое отсутствие в деревне необходимостью сбора пряностей.  Чтобы хоть как-то прогреть жилище они с Рутой постоянно жгли старый очаг, но тот больше дымил и сушил воздух, чем грел.
  Объяснить причину её поступков тролийка не могла: она видела, что Руте скучно в деревне, она так же мёрзнет в этом полуразвалившемся доме. Ей надоела назойливость местных жителей, снедаемых любопытством, надоел мельник и его семья, с их частыми визитами. Безусловно Рута не могла  не знать о том, что он догадывается о том, кто она на самом деле. Понимала, что так просто он от неё не отстанет, но почему-то ничего не делала. И только через год, да и то в силу вмешавшихся обстоятельств: сын мельника в тот день позволил себе приставать к Руте.  Последняя терпеть не стала и сразу поставила нагло увольняя на место, да так, что над ним ещё долго смеялись во всей деревне, а сам сын мельника  несколько дней ходил с глазами ещё больше «на выкате», чем обычно. Однако оставаться дальше в Петри было нельзя. На следующее же утро, наскоро собравшись, Рута и тролийка покинули деревню. Точнее сначала ушла Рута, прихватив с собой, как обычно, корзину для сбора трав, а через некоторое время следом за ней вышла тролийка с ещё более объёмной корзиной и небольшим узелком в руках. Как не торопила её Рута, последняя ни за что не хотела покидать деревню, не прихватив с собой хоть что-нибудь «на память» в свою нору. Поэтому ей было не совсем понятно, почему Рута не захотела взять хоть что-то из имевшихся в доме вещей. И уж совсем не ясно, почему, встретившись с ней в лесу, Рута почти сразу выкинула свою корзину для трав, перед этим вытряхнув из неё лежащий на дне серп. Серп она, впрочем, тоже не взяла, оставив гнить под деревом, хотя он мог бы ей ещё пригодиться. Но в этот момент лицо Руты было так перекошено злостью, что тролийка не решилась ничего у неё спросить, словно только сейчас увидев, осознав: да, перед ней действительно ведьма и в гневе она способна на всё, что угодно. Между тем Рута лишь злобно зыркнула куда-то в сторону, перевела взгляд на тролийку: «Идём» - словно прорычала она, ухватив её за руку и почти бегом бросилась в лес, увлекая её за собой.
  Сколько лет прошло с тех пор – тролийка уже не помнила: она давно перестала считать годы, но вот лица Руты и как они бежали через лес, забыть так и не смогла. Тролийка была уверена, что никто тогда за ними не следил, никто не преследовал, но Рута бежала так, словно за ней гналась целая стая разъярённых диких зверей. Впрочем нет,  нет такого дикого зверя с которым ведьма не справилась, как и нет в мире такого существа, которое не испытывало бы страх при встрече с ведьмой, НАСТОЯЩЕЙ ведьмой. Но в тот день, в тот раз, когда они бежали вместе через чащу леса, тролийка была готова поклясться: на лице Руты был страх и это страх гнал её прочь от деревни всё глубже в лес. Лишь оказавшись всего в нескольких метрах от тролличей  норы, Рута сбавила бег и позволила себе и тролийке перейти на шаг. Распрощались они очень быстро, было видно, как торопиться Рута уйти. Помниться тогда тролийка была уверена, что никогда больше не увидит её больше, так противно ей стала деревня Петри и её окрестности. Однако, прошло время и ведьма вновь появилась у тролличей норы, чтобы её проведать. Спустя некоторое время ведьма снова появилась. С собой она принесла немного молока в бутылке и немного разной снеди. С тех пор она приходила довольно часто, из чего тролийка пришла к выводу, что живёт Рута где-то неподалёку, но только представить себе, что  она поселилась в Петри было невозможно. Тролийка помнила, с каким ужасом бежала она из деревни, как не захотела брать ни одной вещи из этого «проклятого места». Что же тогда могло заставить её вернуться обратно и остаться здесь жить? Этого тролийка не знала… до того зимнего вечера, когда ведьма, вопреки своим обычным привычкам явилась к ней, когда в лесу совсем стемнело.
  Вечер был страшным: с утра в лесу дул сильный морозный ветер, небо закрыло снежными тучами. Но страшнее всего было не это, страшнее всего было предчувствие того, что надвигается что-то ужасное, какая-то беда, отвратить которую уже никто не в силах. И тем страшнее была она, что тролийка даже не предполагала: как скоро её ждать. Поздно ночью она услышала шум, где-то далеко в лесу, а чёрно-синее небо осветило зарево от пожара. Тролийка сразу поняла, что это там, в лесу, глупые людишки совершили свой очередной проступок, о котором они пока не догадываются, а потому могут натворить и ещё что-нибудь этой ночью. Потому поспешила поплотнее занавесить все двери, чтобы снаружи не был виден даже маленький огонёк, а сама не ложилась спать и всю ночь прислушивалась  каждому шороху снаружи. Может быть поэтому, спустя несколько часов, она смогла услышать снаружи слабый напев, словно кто-то качает на руках ребёнка. А затем на пороге норы появилась ведьма. Вид у неё был страшный: растрёпанные, смёрзшиеся волосы, словно ядовитые змейки сползали вниз по её плечам, не смотря на сильный мороз на ней не было ни плаща, ни хотя бы тёплой шали, ни сапог. Отчего кожа на руках и ногах местами стала синей. Обезумевший взгляд смотрел куда-то в даль, а потрескавшиеся от мороза губы тихо, почти шёпотом, продолжали напевать колыбельную. Но страшнее всего было не это, а свёрток, в её скрещенных руках, который она бережно, но крепко, прижимала к груди, из последних сил, напрасно, словно пытаясь согреть его остатками своего тепла. Из свертка торчала только одна ручка, маленькая детская ручка, совершенно неподвижная и такая же синяя, как женская рука всё ещё прижимавшая этот свёрток к груди. Ребёнок был уже мёртв, он замёрз на ветру и холоде, не смотря на все старания матери.
  Но тролийка не решилась сказать ей об этом, она даже не решилась к ней подойти. Молча, не в силах даже пошевелиться, смотрела она на Руту, смотрела на то, как она медленно опадает на пол, всё ещё, по инерции, продолжая почти беззвучно напевать песню своему мёртвому сыну. И даже упав на пол она ещё смотрела перед собой, губы продолжали шевелиться без слов, пока взгляд не потух, а веки не сомкнулись в сонном бреду. Только тогда тролийка решилась подойти к ней и оттащить от входной двери к настилу у очага, а заодно окончательно убедиться – да, ребёнок был уже мёртв…   
*   *   *
  До весны спят души,
На ветках вербы.
Ветер их не сушит,
Солнце их не греет.
Лишь мороз трескучий
Кору обдирает,
Покрывает инеем,
Снегом засыпает.
Что же вы, свободные,
А выбрали эти -
Белые, холодные,
Неприкрытые ветви.
   Морозный воздух больно ожёг горло при вдохе, отчего Рута очнулась и открыла глаза. Она всё помнила – помнила, что произошло и почему она здесь, помнила куда идёт и почему, не смотря на ледяной холод, на ней нет ни тёплой одежды, ни башмаков. Но не помнила с какого момента впала в небытиё и остановилась здесь под елкой, в надежде укрыться от ветра и снега под её раскидистыми ветками. Инстинктивно посильнее прижала к себе крохотный свёрток, то ли боясь уронить, то ли в надежде согреть и укрыть от порывов ветра. Пристально посмотрела в лицо, завёрнутого в него младенца: последние несколько минут он крепко спал, лишь иногда тихо посапывая во сне. А до этого  наоборот, кричал без остановки, Рута не могла его успокоить и больше всего боялась, что по этому крику крестьяне смогут отыскать их в лесу. Однако погони не было, видимо, после того, что случилось в доме никто не решился преследовать их, посчитав это делом рискованным и бесполезным. А может они были слишком заняты, растаскивая то немногочисленное имущество, что ещё не пострадало от пылавшего в доме огня. В конце-концов, они за этим  и пришли.
    Рута ненавидела их всех и каждого по отдельности. Многих из них она знала, многие из них знали Филиппа, но когда дело дошло до его денег и дележа его имущества они не погнушались «омыть» свои руки в его крови. Такое простить было нельзя, этот поступок заслуживал самой страшной мести. И она это сделает, она им отомстит, … но сначала… Сначала нужно было добраться до пещеры, где жила тролийка, там можно отогреться и отдохнуть, а уж потом… Потом она сделает всё, для того, чтобы такого места как Петри на земле больше не осталось, и даже память о нём сохранить будет некому. С каждым шагом ей было всё труднее и трудней пробираться по сугробам, ноги будто ватные предательски подгибались при каждом толчке, рук Рута почти не чувствовала, хотя совсем недавно их нестерпимо жгло от холодного ветра. Но каким-то чудом её удавалось крепко держать драгоценный свёрток с младенцем и не уронить. В голове у неё не прекращаясь крутились обрывки образов, старых и не очень, воспоминаний, похожих на больной бред. В какой-то момент реальность и эти образы перемешались и ей стало чудиться будто идёт она не по лесу, а через них, через эти воспоминания.  И вслед за ней кто-то идёт незаметно, след в след, он тоже всё видит… и он говорит. Напоминает, напоминает обо всём, что она сделала, или не сделала, осуждает, уговаривает, советует. Вот она вспомнила о том, как нашла Филиппа, как вернулась спустя долгое время к нему, чтобы остаться и этот неизвестный говорит, что это была её ошибка. Видит, как строят они с Филиппом свой новый дом в лесу, как счастливы, как он улыбается он ей и говорит, что у них всё будет по-другому, не так как это было у других. И она ему верит, она действительно верила, что на этот раз, с ним, всё будет по-другому. «И чем это закончилось? – слышит она над ухом чей-то насмешливый голос – Получилось? А ведь всё ещё можно было исправить…». Можно было исправить, когда… Когда она узнала, что беременна и родиться у неё скорее всего сын. Ведьмы редко находили себе постоянную пару среди людей, делали они это лишь для того, чтобы завести себе ребёнка. Но если ведьме хотелось она могла на некоторое время и остаться жить со своим мужем. При этом за ней сохранялось право вернуться в любую минуту, в любой момент, как она этого пожелает и даже забрать с собой своего ребёнка, вот только если… если ребёнок этот будет дочерью. Сына надлежало оставить с отцом, или же… Она слишком любила Филиппа, чтобы отказаться от его ребёнка, от ребёнка в котором была половина его крови и половина её. Но появление сына теперь означало, что она не сможет больше вернуться, не сможет вернуться в случае чего. И всё же Рута его сохранила. И теперь сын – это всё, что у неё осталось от Филиппа, это самое дорогое, что у неё осталось. Но он же был причиной, по которой она не могла вернуться обратно, не могла попросить помощи у жриц, или хотя бы временного пристанища.
«Но ведь ещё не поздно, - снова услышала она чей-то голос – ещё не поздно всё исправить. Ведь в правилах не сказано, ведь не сказано, что нельзя избавиться от ребенка после… Оставь, оставь его здесь в лесу,..оставь он всё равно не выживет. Оставь и ты сможешь вернуться». В эту минуту Рута вдруг чётко увидела себя со стороны, одиноко стоящую посреди леса. До соседней деревни пол дня пути, она не дойдет без верхней одежды и по такому морозу, а даже если и дойдёт, что дальше? Кто её там ждёт? А в лесу где-то есть стойбище, ведьмы часто там собираются, если добраться до него, там помогут… Но только если ребёнка с ней не будет. На секунду Рута остановилась. Медленно, с большим трудом отняла руки с ценным свёртком от своей груди и ещё раз взглянула на спящего младенца. Секунду, это длилось всего лишь секунду, после чего она снова прижала его к себе и бросилась, как ей казалось, бежать. На самом деле она еле переставляла ноги. Но за эту секунду она прожила целую жизнь, целую жизнь в которой больше ничего не было: ни Филиппа, ни того, что напоминало о нём. И эта жизнь напугала её, она была страшней смерти.
  Теперь она уже не останавливалась до самой пещеры, где жила тролийка, это было тяжело, она почти валилась с ног, но остановиться было невмоготу: за каждым деревом, за каждой веткой ей виделась чья-то тень. Будто кто-то шёл за ней, кто-то опасный: у него не было лица, но были длинные когти на концах пальцев и он мог в любую минуту догнать её, стоило  только остановиться. Иногда Руте чудилось словно он совсем близко, нагоняет её, и она из последних сил пыталась идти быстрее. Временами она словно приходила в себя и начинала понимать, что никого  нет, что всё это ей только кажется. И тогда она начинала боятся, что ребёнок в её руках слишком долго и тихо спит. Чтобы успокоится, она начинала ему петь колыбельную. Но вместо слов из её горла вырывался какой-то всхлип, похожий на звериный вой, а не человеческий голос. Она замолкала, но потом начинала вновь выть, захлёбываясь своими слезами. Бежать и выть, словно раненое животное. К моменту, когда Рута добралась до пещеры она уже еле стояла на ногах,  не чувствовала, но голова ещё что-то соображала, достаточно, чтобы понять как жалко и ничтожно она сейчас выглядела. И достаточно, чтобы понимать, как не хочет, чтоб хоть кто-то, особенно сейчас, видел её уязвимой. Для встречи с тролийкой она даже приготовила шутливую фразу, нечто вроде: «Пусти на постой старую ведьму» - но при встрече с ней, так и не смогла это произнести. Её собственное тело как будто её не слушалось и жило своей жизнью. Вместо приветственной фразы  с её губ сорвался странный, непонятный хрип, в котором с трудом можно было узнать слова колыбельной, а руки, как чужие, резкими, заторможенными рывками продолжали качать свёрток с ребёнком. Рута не могла ни остановить их, ни заговорить. Она видела растерянное лицо тролийки, видела её испуг, но ничего не могла ей объяснить. В какой-то момент ноги предательски подкосились и она поняла, что падает на пол. Последнее, что она увидела, прежде чем погрузиться во тьму было лицо младенца в её руках: неподвижное и совершенно не живое….
   В себя Рута пришла только утром, может следующего дня, может спустя всего несколько часов - она не знала. Небо на горизонте было светлое и непривычно голубое для зимы. Тело болело, однако руки и ноги, с трудом, но слушались. Голова  была тяжёлая, как от долгой болезни, но она помнила всё. Помнила, что произошло, помнила, где она и что случилось с ребёнком, но это волновало её  меньше всего. Она ещё могла всё исправить, она ещё могла вернуть своему ребёнку жизнь. Не многие были способны на такое, не многие даже знали, что такое возможно, но она не только знала, как вернуть отнятую жизнь, но и могла это сделать. Главное было сделать всё правильно. Однако, осмотрев внимательно пещеру Рута нигде не нашла тела своего сына. Но она не могла себе представить, чтобы старая тролийка унесла его куда-то далеко, точно так же как не могла она оставить его на улице, или у входа в пещеру: зима вышла холодной и оглодавшее зверьё ночью непременно полакомилось телом, не побоявшись после этого даже зайти пещеру. Тролийка опасалась их, и потому никогда не стала бы делать ничего такого. И всё же тела ребёнка нигде не было.
Тут она заметила слабое шевеление у очага, словно кто-то, сидящий возле него не хотел привлекать к себе внимание, в надежде, что Рута опять уснёт. Это была тролийка. «Где он? – произнесла Рута пристально посмотрев на неё – Где мой сын?». «Его нет, он умер Рута – быстро, почти скороговоркой произнесла та, но голос её звучал тихо, словно она чего-то боялась – я его похоронила» - закончила она ещё тише. «Что?!» - почти прошипела Рута в ответ на эти слова. К горлу подступил горький ком отчаянья и злости, отчего ей трудно было говорить, но тролийка поняла её поведение по-другому, отчего затараторила ещё быстрее, словно оправдываясь: «Ты была без сознания больше трёх дней, его нельзя было так оставлять, уже поздно было что-то исправить!» «Можно! – закричала Рута – Можно! Я могу, я сумела бы его вернуть, даже не смотря на то, что прошло столько времени!» «Нельзя! – теперь уже закричала тролийка- этого никто не делал, этого делать нельзя, ты знаешь какие будут последствия!» «Если никому нельзя, то откуда тогда все знают про последствия? Откуда знают, что произойдёт, если никто, никогда этого не делал? - произнесла Рута и на этот раз её голос звучал спокойнее, однако в глазах замелькали странные «искры» - Кто рассказал, что будет, если нарушить  запрет, если никто этого не делал?» От этого взгляда тролийке стало не по себе и она попятилась назад, спиной ближе к огню. «Да, Марьян – произнесла Рута – ты правильно поняла: я знаю, как ЭТО делать. А теперь – добавила она совсем спокойно – я хочу знать куда ты дела моего сына» «Это не к добру – попыталась вяло возразить троллийка, очевидно понимая всю бесполезность своих слов, но суеверный страх всё-таки заставлял её возражать – Ты ведь знаешь, чем обернётся такое деяние!». «Не для меня – ответила ей Рута – я сумею упредить судьбу. А что до людей… то мне их не жалко, они сами заслужили себе эту жалкую участь». Понимая, что спорить дальше бессмысленно тролийка молча кивнула и направилась к выходу. Что-то грозное и страшное исходило сейчас от Руты, на какой-то момент тролийке даже почудилось, что она опять видит перед собой одно из воплощений Древнего мира. А они, как известно, не отличались своей добротой,… и не только к людям.
Как и предполагала Рута, тролийка не решилась далеко уйти от пещеры, чтобы похоронить её сына, но и не стала делать это со стороны входа в пещеру, опасаясь, что запах тела привлечёт к горе волков или других хищников. Местом для могилы она выбрала небольшую лощину, земля там была не такая заросшая кустарником, поэтому рыть её было легче. Солнце поднялось ещё не так высоко, но лес и лощина у горы были освещены довольно хорошо, где-то на горизонте даже виднелась голубая полоска неба: явный признак приближающейся весны. Но Руте не было дела до красот доживающей последние дни весны, всё её внимание было привлечено чёрной утоптанной полосой на снегу и думала о том, какая она маленькая, могила её сына, гораздо меньше, чем чёрные «всполохи» на снегу, расходившиеся от неё в стороны, словно выжженные полосы. Да и сама могила, с темневшем на ней камнем, в утренних лучах больше напоминала выгоревший от огня круг. Рута долго смотрела на него, смотрела молча, словно убеждая себя в том, что знает что делает и только потом произнесла, обращаясь к тролийке: «Тебе лучше уйти, не стоит тебе сейчас тут находиться». Та, вроде бы пожелала возразить, но промолчала, развернулась и быстро-быстро засеменила в сторону пещеры. Дождавшись, пока её силуэт исчезнет из вида, Рута опустилась на колени перед могилой и стала рыть руками мёрзлую землю. Это было не так легко, хотя могила была не глубокая, а земля не была такой плотной, сохранив местами свою рыхлость. Но её всё равно показалось, что прошла целая вечность, прежде чем пальцы почувствовали плотную ткань, в которую тролийка завернула тело, прежде чем закопать. Развернув ткань Рута увидела сына, перепачканного в чёрной земле и уже потемневшего от времени, прошедшего с момента «похорон». На левом боку, внизу, даже пошли пятна и если бы не погода, немного потеплевшая к весне, но всё же по зимнему холодная, из могилы давно бы пошёл едкий трупный запах. Однако теперь о воскрешение не могло быть и речи: тело слишком прогнило, чтобы его восстановить. «Дура, старая дура! – в сердцах про себя проклинала тролийку Рута – Что же ты наделала, что ты наделала!».
*   *   *
И без того холодная ночь была окутана мраком и страхом. Даже звёзды не горели на небе, а тревожно и блёкло «подмигивали» из-за туч. Оставалось только догадываться, о чём думал крестьянин, в одиночку решивший отправиться в соседнюю деревню через лес. Впрочем, будь с ни даже ещё кто-то, это не гарантировало бы ему безопасность: пару дней назад несколько жителей Петри, очевидно совершенно отчаявшись от голода, всё-таки решились бежать через лес в соседнюю деревню. Проводить беглецов вышли почти все уцелевшие, за исключением совсем уж дряхлых стариков. Никто не верил, что «смельчакам» удастся выполнить свой план, но и удерживать их никто не стал. Какая разница? Не сегодня, так завтра все умрут, если не от голода, то от болезней, обрушившихся на них зимой. На этот раз беглецы ушли не так далеко, стоило им скрыться из вида окружающих, как послышался странный шум, а затем крики, крики тех, кого только что проводили. Один из них вернулся почти сразу, но лучше бы не приходил: уцелевший напрочь лишился ума. Что стало с другими – никто не узнал, среди жителей деревни не нашлось смельчака, чтобы это выяснять.
И всё же, днём миновать лес у крестьянина было больше шансов, чем ночью. Очевидно, он пытался пробраться в соседнюю деревню к утру на ярмарку, чтобы купить хоть какую-то еду для своей семьи. Страх умереть от голода оказался сильнее страха перед лесом, вот и отправился крестьянин один, потому как никто больше не захотел идти с ним. Правдивость этой догадки подтверждал и тот факт, что в телеге крестьянина, запряжённой одной чудом уцелевшей лошадью, почти не было вещей или домашнего скарба, а лишь несколько полупустых мешков, в которых лежали нехитрые пожитки, предназначенные для обмена. Ему оставалось пройти уже где-то с половину пути, впереди были отчётливо видны две поросшие лесом сопки с каменистыми хребтами – верный признак того, что часть дороги осталось позади – когда в окутавшей лес тьме явственно послышался тихий, но хорошо различимый шорох. Так шуршит листва на ветру, так сползают мелкие камни по склону, прежде, чем он обвалиться. Но листья ещё не успели вырасти на деревьях, снег ещё не освободил щебень, прочно вмёрзший в его объятья. Словно ощутив недоброе лошадь, славившаяся смирным характером, остановилась и стала медленно пятиться назад, наст под её копытами тревожно захрустел. Заметив это крестьянин поспешил ухватить её сильнее за поводья и остановить, однако сам был напуган не меньше, и только мысль о том, что он и вся его семья умрёт от голода, если он не попадёт в соседнюю деревню и не привезёт обратно еды, удерживала его на дороге. В то же время сковавший его страх не давал двигаться дальше, с каждым мгновением оставляя всё меньше шансов уцелеть. Крестьянин понимал, что его единственная надежда – продолжать двигаться по дороге, понимал, но и шагу вперёд ступить не мог. В какой-то момент ему показалось, словно тьма, и без того холодная и беспроглядная, вдруг стала плотнее. Он вдруг отчётливо увидел пар, выходивший из ноздрей лошади, будто кто-то нарочно подсветил его бледно-голубым светом. Однако и его собственное дыхание стало таким же «плотным», как в сильный мороз, «вытянулось» в длинную «нить» и потянулось куда-то во тьму, как если бы чья-то невидимая рука вздумала вытянуть и смотать в один клубок всё тепло, а заодно и душу из его тела. С секунду крестьянин стоял неподвижно, стараясь не дышать, но предательская голубая дымка всё продолжала тянуться от его рта, куда-то во тьму. Тут мужество оставило крестьянина и он, бросив поводья, кинулся бежать прочь с дороги, в обратную сторону, в то время, как испуганная лошадь с телегой рванула в другую.
Наблюдавшая за этим Рута даже поморщилась от разочарования: на сей раз ей даже не пришлось что-то особенно делать, для того чтобы очередной пожелавший пройти через лес путник сошёл с ума. Всё сделали его собственный ужас и страх. Теперь он, как и остальные, будет либо несколько дней блуждать в лесу, пока не умрёт, либо пугать людей в деревне, плутая в её окрестностях. Однако Руте было это уже не интересно: очередная ночь прошла безрадостно, ждать ещё чьё-то появление в лесу было бесполезно. Раньше беглецов было гораздо больше, они бежали через лес и днём и ночью, по одному и целыми семьями, с вещами и без них. Но после того, как всех до одного постигла неудача, беглецы стали осторожнее. Интересно стало где-то на третий день, когда отчаянье людей достигло пика: убегая или прячась от опасности, они стали кричать её имя, обращаться с криками о помощи, вспоминая о том, что когда-то жили в одной деревне, знали Филиппа. Это злило её больше, но зато смотреть на расправу было ещё приятнее. Некоторые в такие моменты прижимали к себе «талисманы» кои, по их мнению, должны были защитить от проклятья ведьмы и её чар. Глупцы, до них даже не доходила такая простая мысль, что одной ведьме, пусть и очень могущественной, не под силу сотворить что-то подобное: невозможно находиться одновременно в разных местах.  И будь люди хоть немного умней они бы уже давно это поняли и тогда у кого-то из них, возможно, и были бы шансы невредимыми миновать лес. А значить, Руте всегда было чем заняться, до тех пор, пака в деревне есть хоть один житель.
После смерти Филиппа Рута не знала покоя: почти каждую ночь, чуть ли не каждый день приходила она в окрестности деревни и долго ходила там, выискивая на ком сорвать гнев. Она сбивала путников с пути, доводила их до полусмерти, сеяла страх в их сердца – но этого ей было мало. Боль, причиняемая ею жителям деревни, лишь на время притупляла её гнев, но не притупляла её собственной боли. Чтобы она не делала – этого было мало, этого было слишком мало для того, чтобы хоть немного возместить ей утрату Филиппа. И только сына она по-прежнему не считала умершим и даже в мыслях не считала его таковым: Филипп погиб, его тело сгорело на полу разрушенного дома, а её сын – вот он, он рядом. К его могиле можно спуститься, к его могиле можно подойти, его тело всё ещё лежит там – и не для того чтобы просто-напросто в ней сгнить. Судьба не просто сохранила его ей – что-то должно случиться, Рута вернёт себе сына обратно.
Однако время шло, а ни какого способа для этого Рута найти так и не смогла. Она прекрасно понимала, что с каждым днём у неё всё меньше и меньше шансов – и их совсем не останется с приходом весны, когда снег начнёт таять. Руте казалось, что выход есть, решение было где-то рядом и она очень близко к нему, но каждый раз проходит мимо. Впрочем, сегодняшняя ночь могла всё исправить. Что-то витало в воздухе, слабые «искры» предчувствия, как это бывает накануне грозовых событий. И этим предчувствиям Рута всегда верила, с той лишь разницей, что в отличие от большинства людей не видела в них ничего плохого, а значит и на этот раз её предчувствие лишь предупреждало о приближение важных событий, но не несло ничего угрожающего. У Руты уже давно появилась идея наведаться в соседнюю деревню, чтобы узнать последние новости и если сегодняшняя ночь действительно была какой-то особенной, то именно сегодня и нужно реализовать эту идею. Но сначала нужно было вернуться в пещеру и взять всё необходимое…
После того, как крестьяне сожгли её дом, Рута осела в пещере у троллийки. Последняя, собственно, и не возражала от такого соседства: жизнь в лесу стала в последнее время опасной, а присутствие в пещере ведьмы служило какой-никакой защитой. Однако, поведение Руты не могло её не волновать: жители Петри прибывали в отчаянье и считали, что только ведьма виновата в их бедствиях. И если их и дальше будут преследовать беды, то они чего доброго решат обыскать лес и тогда легко смогут найти её пещеру. Но больше всего её пугала сама Рута: что-то пугающее появилось в её облике, это нельзя было разглядеть, но с каждым днём она пугала троллийку всё больше. «Посмотри на себя – говорила она Руте – в тебе так скоро не останется человеческого. Неужели в тебе нет ничего, кроме мести».  «Есть – думала про себя Рута – боль, столько боли, что ни один океан с ней не сравниться». Но сегодня троллийка не ограничилась одними уговорами. «Посмотри – проговорила она протянув к ней в руки в которых сжимала что-то тёмное…. Фигурка… дракона. – Её сделал Мастер, после смерти своего сына. Он сделал несколько таких фигурок, но эта.. эта была особенной. Ей он отдал всю свою боль, державшую его душу. Каждый, кто берёт её в руки отдаёт ей частичку боли, чтобы двигаться дальше. Отдай, отдай ей свою боль и живи дальше». «А может я не хочу отдавать эту боль? Может я не хочу жить дольше, пока не расплачусь за неё!» - хотела сказать Рута, но промолчала. Другая, вспыхнувшая в мозгу, словно молния, мысль обожгла её изнутри. МАСТЕР! Как она могла забыть об этом, игрушечных дел мастер, живший на опушке леса! Несколько лет назад, когда умер его сын он провёл обряд разделения, подарив по частичке души своего ребёнка выполненным им куклам. Обряд, к сожалению, не получился, Мастер не смог собрать все части воедино к определенному дню и умер, растратив все свои силы. Но то, что обряд такой был  и он оказался вполне действенным – это Рута знала наверняка: несколько лет назад она сама видела этого Мастера, когда приносила ему одну из выполненных им фигурок. Уже тогда она заметила, что эта фигурка отличалась от других, она была по-настоящему живой. Но почему-то очень быстро забыла об этом, почему-то очень легко рассталась с этим воспоминанием. Теперь же она вновь вспомнила о нём, вспомнила так хорошо, что даже позволила себе усомниться, в том, что представленная ей фигурка и та, что она видела раньше выполнены одной рукой. Тем не менее, в голове у неё уже начал складываться план, сейчас она точно знала, что будет делать. Да, у Мастера не получилось, но он был всего лишь человеком, всего лишь человеком, поэтому и не смог довести обряд до конца. Но не она, она выше остальных людей, а значит у неё всё получится…
*   *   *
Ночь уже перевалила за полночь, однако в небольшом деревенском кабаке ещё были люди и, судя по их поведению, уходить никуда до утра не собирались. Хотя происходящее в Петри, по какой-то причине, совершенно не отразилось на других деревнях, местные жители всё же опасались покидать в ночное время свои дома и старались без лишней надобности не выходить на улицу. Поэтому никто и не спешил уходить до утра из душного кабака, хотя, до этого, те же люди не побоялись придти сюда в тёмное время.  Наблюдавшая за ними Рута, не смотря на осторожность, всё равно не удержалась и довольно громко хмыкнула, скривив презрительную усмешку. На своё лицо она постаралась как можно ниже натянуть капюшон от плаща и держаться подальше от света: в этой деревне она уже бывала не раз и, надо сказать, никто из местных так и не заинтересовался её появлением. С другой стороны – из-за событий в Петри местные могли стать осторожнее, а значит кто-то из них вполне мог вспомнить, что видел её в Петри, или вспомнить её мужа. То, что события в соседней деревне не могли остаться незамеченными для местных жителей, подтверждали разговоры посетителей питейного заведения, обсуждающих то, что произошло в последние несколько дней: каким-то невероятным образом одному из петрийцев удалось пройти в соседнюю деревню и пронести письмо от местных жителей епископу, с просьбой о помощи, в обмен на публичное покаяние от всех,  кто ещё уцелеет к его появлению. По слухам, епископ уже дал согласие на свой визит, хотя и недолюбливал жителей Петри, называя в своих проповедях язычниками и еретиками, однако поставил условие: процессу покаяния должны будут приведены не только живые жители деревни, но и мертвые. Как амбиционный епископ собирался совершить этот обряд – оставалось загадкой для собравшихся, но то, что петрийцы примут его условия - сомнений у них не было.  Внимательно вслушивавшаяся в эти разговоры Рута снова хмыкнула, но на этот раз более сдержано, стараясь, чтоб на этот раз её не услышали. «Отлично – подумала она, аккуратно вставая со своего места и пробираясь в сторону выхода – мой час настал!».
   Дом Мастера находился на небольшой опушке, между лесом и деревней. Рута пришла туда ближе к рассвету. Со смертью мастера дорога у его дома почти полностью обезлюдела и теперь с трудом проглядывала сквозь прошлогоднюю траву, показавшуюся из-под снега. Весна вообще, казалось, забрела в эту часть леса быстрее, чем обычно: в других местах ещё лежал снег, а на опушке он уже превратился в вязкую кашу из грязи, сквозь которую тянулись первые, но крепкие ростки. Набухшие на ветках почки с трудом удерживали внутри листву и она прорезалась из них «змеиными язычками».  Разгорячённая земля исходила тёплым паром на холодном воздухе. Но Руту не волновали эти преображения – всё её внимание было приковано к дому Мастера, а точнее, к тому, что происходило внутри.
Весть о смерти Мастера вовсе не стала для неё неожиданностью, поэтому, узнав о ней около полугода назад, Рута не придала данному событию должного значения. Хотя, на протяжении прошедшего с того момента времени у неё нет-нет, да и появлялась мысль снова навестить его дом, главным образом из-за дракона, но каждый раз почему-то откладывала эту встречу. И только сегодня она словно осознала тот факт, что Мастера действительно больше нет, он умер, окончательно и бесповоротно. Сначала её охватило отчаянье, отчаянье настолько сильное, что захотелось даже не кричать, а выть от боли, как голодному зверю на луну. Однако с ним Рута быстро справилась, вовремя сообразив, что смерть Мастера не отбирала у неё единственный шанс на успех, а, возможно, даже наоборот – открывало ей новый путь к цели. Каким бы умным не был Мастер, по сравнению с другими людьми, он был всего лишь мастером, мастером кукольных дел, не колдуном. А чтобы провести обряд нужно было быть хоть немного магом, иными словами точно знать, что и как нужно делать. Кукольник ничего этого знать не мог, отсюда получался только один правильный вывод: Мастер где-то достал эту информацию, у него был источник нужных знаний. У него была Книга…
 Но, если это так, Мастер ни за что на свете не открыл бы ей свою тайну -  мало кто из владельцев таких книг стал бы рассказывать о них даже самым близким людям, а уж тем более показывать или отдавать. Если Книга действительно была, то её очень надёжно прятали от чужих глаз в тайнике, расположенном где-то в доме. И после смерти хозяина дома у Руты появилась возможность внимательно всё в нём осмотреть, чего бы никогда не случилось, будь Мастер жив. Выходило, что его смерть была даже, вроде как, на руку. Однако Руту сей факт не особо радовал. Скорее наоборот: не об этом она думала с год назад, когда вот так же, ранним утром, подходила к этому дому, с маленьким драконом на руках. Ей вспомнился Мастер, его поникшая от безысходности фигура, как он сидел вот так у дороги возле дома и чего-то ждал. И как изменилось его лицо, когда дракон оказался у него на руках. В нём появился смысл, желание жить. В тот момент Руте подумалось, что теперь Мастер проживёт ещё долго, однако уже через четыре недели здоровье его значительно ухудшилось, а спустя два месяца до Руты дошли печальные известия. Уже тогда у неё зародились первые подозрения, что смерть его не была случайной, это была плата, плата за исполненное желание, которая оказалась слишком высокой. Очевидно, где-то Мастер ошибся, сделал что-то неправильно и поплатился жизнью. Вряд ли он собирался умереть, после воскрешения сына, ведь мальчишка был слишком мал, чтобы о себе позаботиться. Но, как уже говорилось ранее, на тот момент Руту не заинтересовало данное событие.
Умер ли на самом деле Мастер в эти два месяца, или это произошло немного раньше - оставалось только догадываться: дом находился на самом отшибе и сюда редко заходили случайные люди, даже соседи. Собственно они, соседи, его и нашли, точнее соседка: раз в два-три дня пожилая женщина заглядывала к Мастеру справиться о его здоровье. Сама она жила на краю деревни, в одном из ближайших к Мастеру домов, а её собственное здоровье пока позволяло навестить больного одинокого соседа. В тот раз она пришла к нему утром, когда уже рассвело. Окна в доме были открыты и ещё с улицы соседка заметила, как подозрительно тихо было внутри. Дом и раньше был не слишком «наполнен» звуками, а после болезни Мастер почти не вставал, но на этот раз тишина за стенами была совершенно глухой: ни тихих шагов, ни вздохов, ни других звуков пребывания кого-то внутри. Даже треска огня в очаге, который Мастер растапливал вот уже три дня в комнате наверху, служившей ему теперь спальней. Ранее он спал в нижней комнате, приходившейся и кухней и спальней. Но после болезни почему-то перебрался в верхнюю, хотя её было сложнее топить. Однако, на этот раз, нижняя комната выглядела более обжитой: кровать в углу стояла расстеленной, угол одеяла даже был отброшен в сторону, словно на ней кто-то спал, а в небольшой круглой печи видимо совсем недавно разводили огонь. И только самого хозяина дома нигде не было. Словно предчувствуя какую-то беду, старушка неслышно прошмыгнула в открытую входную дверь и аккуратно поставила корзину на пол, прежде чем по лестнице подняться на второй этаж. Здесь было прохладно, почти как на улице и по-утреннему сумеречно. Первое, что заметила в комнате женщина – распахнутое настежь окно, возле которого на длинной лавке лежал Мастер. Тело его, до половины закрытое одеялом, было абсолютно неподвижным, широко открытые глаза смотрели куда-то перед собой – казалось, он о чём-то задумался… или застыл от ужаса. Какое-то время пожилая женщина молча разглядывала это застывшее лицо, а потом громко заголосила и, с удивительным для пожилой женщины, проворством побежала вниз по лестнице на первый этаж, а оттуда во двор и не останавливаясь до самой деревни. Через некоторое время она вернулась обратно, в сопровождение нескольких мужчин, позади которых, на почтительном расстояние, семенили несколько женщин с детьми: слух о смерти Мастера быстро разошелся по деревне. Семьи у него не было, а значит, вопрос о наследстве должен был решаться между теми, кто будет его хоронить,... или успеет первым. Очевидно, некоторые из них планировали наведаться в дом Мастера и после.
Но вот, что странно: ни в самом доме, ни возле него Рута не обнаружила ни каких следов чужого присутствия. Ручки дверей, мелкие гвозди, болты – всё было на месте, словно с момента смерти хозяина здесь не было ни кого. Дверь не на замке, но плотно прикрыта, вещи на первый взгляд стояли на своих местах. Огонь вот только в очаге давно не разводили и в комнате стоял характерный запах. Но на стенах не было плесени, мелкие частички пыли кружились в воздухе, а не оседали на пол или предметы в комнате. Они кружились… значить в дом с улицы поступал свежий воздух и Руте казалось она знает, где это может быть: окно в комнате на втором этаже, оно всё ещё открыто. И почему-то ей думалось, что идти надо именно туда, наверх.
Первое впечатление, охватившее её после того, как она поднялась вверх по узкой скрипучей лестнице – это как неимоверно светло было в комнате, особенно после тёмного первого этажа. Сначала даже показалось, будто он протекает потоками в открытое окно, заполняя собой всё вокруг. Потом стали видны отдельные лучи, натянутыми струнами тянувшиеся в сторону противоположной окну стены.  Светлой стены, без подтёков, трещин. Точно так же, как не было их на полу, впрочем, как и луж, листьев деревьев, росших у дома. Но ведь так не могло быть, окно простояло всю зиму открытым, если ещё не с осени. Ветер, непременно должен был занести в окно снег, который по весне должен  растаять, в пустующем доме должны были завестись мыши, крысы или пауки, но ничего подобного. Даже воздух здесь был чище и суше, чем в другой части дома. Окно.. Рута вдруг заметила, что в открытое окно, кроме света должен проникать и звук, однако в доме стояла совершенно глухая тишина, настолько плотная, что временами казалось, что на неё можно наступить ногой и раздастся хруст. Может быть окно закрыто и ветер в доме шёл вовсе не из него? Медленно, словно нехотя, Рута стала поворачиваться в сторону окна, уже заранее осознавая: ей не понравиться то, что она увидит. Но  реальность оказалось страшнее.
«Тебя не похоронили» - тихо произнесла она: у окна на лавке полулежал иссохший труп, всё ещё прикрытый на половину толстым шерстяным одеялом. Голова была повёрнута в сторону стены и пустые глазницы бездушно смотрели на неё. Поседевшие раньше времени волосы «рассыпались» по подушке. Это был Мастер…