Глава 15

Вы, конечно, знаете о феномене болгарской ясновидицы (ныне покойной) Ванги.

Она, несмотря на физическую слепоту, обладала духовным зрением, острота которого несоизмерима с зоркостью человеческих глаз, и, благодаря этому, общалась с душами умерших.

И это был не фокус, а реальное общение. Не зря Христос сказал: «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы».

Это пока едва доступно нашему пониманию, но придет время, оно не за горами, и будут разработаны «технологии», с помощью которых станут общаться с выбывшими в мир Иной людьми. И тогда убитого можно будет «вызвать» на допрос и он даст обстоятельные показания и назовет убийц.

Работа следователя станет анахронизмом, а тысячи людей придется оправдать. За невиновностью. И я буду одним из них.

… То ли в душу запала, то ли в зубах навязла, но много лет звучит во мне, не дает покоя песня.

Где-то багульник на сопках цветет,
Кедры вонзаются в небо.
Кажется, будто давно меня ждет
Край, где ни разу я не был.

Это песня о несбыточном.

Не про каждого на зоне скажут, что он взял срок. Так говорят с оттенком уважения, как про чемпиона или про штангиста, когда он, превозмогая себя, берет вес.

За словом «взял» стоит признание заслуг.

Великий писатель Александр Солженицын срок не взял. Он выступал в художественной самодеятельности, потешал своих охранников, вымарался бригадирством и даже согласился быть осведомителем под агентурным именем Ветров.

Достойно отсидеть свой срок трудней, чем быть писателем.

Сидел у нас на зоне Арвидас Вайчюнас из Литвы. Он попал за контрабанду. До этого набедокурил в европейских странах: в Чехии, в Голландии, в Германии, в Испании сидел и не рвался никогда домой. А тут вдруг вспомнил, что он гражданин Литвы и стал добиваться перевода. Просьбу его после долгой волокиты удовлетворили, и Вайчюнас, собираясь на этап, уверял, что покидает ад.

А жизнь на зоне шла своим чередом.

…Базик отоварился в ларьке и чешет с сумкой через плац к себе в барак.

Из других локальных зон ему наперехлёст кричат:

—Братан, как долго я тебя искал!

— Брат, мы тебя заждались!

—Братан, надыбай что-нибудь, много ли нам доходягам надо!

—Базик, тусани конфеток, брата не забудь!

— Брат! — слышится со всех сторон и кто-то уже распахнул объятья.

Базик улыбается во весь щербатый рот. Он знает, как отвадить.

—Пацаны, вы обознались! У меня нет братьев! Одни сестры у меня в родне!

…Время близилось к отбою, а в барак не хотелось заходить. Тишина бывала только поздно ночью, когда барак угомонится и повально спит.

— Горын, ты кто по жизни? — каждый день орал Фома своему кенту. — Я, как посмотрю, так только мы одни воруем, а кругом все честные…

— Если бы я его грабил, то базара не было, мне трешку дали за одну фамилию — смеется Юра Жуликов. С такой фамилией и впрямь решетки не избыть.

Картежники перебираются играть в другое место.

— Я забрал «точковку» и ушел!

— А где «пулемет»?!

— На «катране» был. Нет? Кто взял?!

— У Хромого. Он уже свалил.

— А одеяло где?!

— На нем играют в зарики…

365 дней в году, 24 часа в сутки зэк находится в гуще людей и годами терпит эту пытку.

В последний день каждого месяца на зоне ставили чифир и пили за здоровье воров в законе. Из общака выделяли чай и конфеты.

В середине месяца пили по традиции за упокой. Зачитывали поминальный список, в котором значились убитые воры. Своей смертью они умирали редко.

391825… Это почтовый индекс станции Калекотки Рязанской области, где я провел в колонии пять лет.

Сотрудники колонии, за малым исключением, старались быть людьми. Исключение составляли начальник отдела безопасности майор Геннадий Алексеевич Кирилов и мой однофамилец, заместитель начальника колонии Максим Вячеславович Смирнов. Но про Максима Вячеславовича разговор отдельный, а Геннадий Алексеевич не тянет на отдельный разговор. Под тяжестью задницы он при ходьбе заметно приседал и походил на ящера, который за собой с трудом волочит зад.

Почтовый индекс я запомнил наизусть, а на зоне одичал и отвык от жизни.

Правда, нашел дело для души и каждый день кормил в колонии котов.

Люди по природе делятся на тех, в ком есть потребность о других заботиться, и тех, кто думает только о себе.

У меня кормилось полтора десятка кошек и котов. Кто-то из них выживал, кто-то погибал, кого-то забирали домой зэки, но кошки обзаводились котятами и среднее число не убывало.

Моя давняя мечта создать приют для братьев наших меньших причудливо осуществилась, но я не сразу догадался Бога поблагодарить.

Среди зэков находились люди, с которыми у меня из-за кошек доходило чуть ли не до драки. Но — удивительное дело — проходило время и они сами начинали подкармливать или даже заводили котов и больше меня не задевали.

Я не пропустил ни одного дня и ходил в столовую весь срок, даже когда у меня было что поесть и вылазить из барака не хотелось.

Из столовой носил рыбу, молоко и кашу с мясом, хотя мяса там, конечно было, кот наплакал.

Иные зэки, что работали в столовой, исподволь старались насолить и остатки пищи, мне назло, выкидывали в бак с отходами. На этой почве вспыхивали перебранки, и однажды рапорт накатали на меня из-за повара Буторкина. Я как увидел у него на бирке конец срока, так за голову схватился и сказал, что он не доживет. Он пожаловался, что я угрожал. А я не представлял, как вернусь в барак с пустыми руками и буду смотреть котам в глаза. Они ждали меня в локальной зоне.

Я кормил котов не только тем, что доставал в столовой. В каждой посылке мне высылали сухой корм, и корм для кошек составлял мало что не половину всей посылки.

За своих питомцев я болел душой и был счастлив, если удавалось вкусно накормить.

…Как свет от потухшей звезды доходит до нас через много лет, так память о первой любви сопровождает нас годы.

Самым светлым чувством на земле является любовь — любовь к близким, к женщине, к природе, к братьям нашим меньшим… Без этого мы были бы несчастными людьми.