письмо

Николай РЕМНЕВ

Из цикла «Лучанские каникулы»

ПИСЬМО
С моря дул резкий ветер. Он сидел у окна своего номера гостиницы. Окно выходило на улицу, спускающуюся к морю. Дорога этой улицы была вымощена булыжниками. От обильных дождей грунт под мостовой просел и камни беспорядочно лежали на ней, мешая движению.
Антону Павловичу хотелось видеть море. Но на пути к нему стояло несколько многоэтажных зданий. Они полностью закрывали горизонт. Море лишь угадывалось за этими зданиями. Писатель привлек  свою фантазию, чтобы представить бурные волны, мощно скатывающиеся на  берег.
Он тщательно закрыл форточку, чтобы избавиться от холодного пронизывающегося ветра. Но холод все равно проникал в номер. От ветра, точно живые, двигались туда-сюда  легкие  шторы. Антона Павловича знобило.
Писатель почувствовал себя крайне неуютно. Он достал толстый плед. Укрылся им. Только тогда начал согреваться.
Ему захотелось каким-то чудом переместиться хоть на мгновение в Украину, в  имение Линтваревых на Луке, где он всегда чувствовал себя комфортно, где никогда не бывало пронизывающих ветров. Он попадал в зелень садов и голубое царство водоемов, которые, кажется, поглощают тебя, создают такой необходимый душе и телу уют.
В последний раз они заехали туда с другом Игнатием Николаевичем Потапенко. Думали провести неделю в путешествии по Волге, а попали на Луку. Неделя пролетела, как один день. Он не успел надышаться свежим воздухом, настоянным на кленовых и дубовых листьях, насмотреться на воды Псла, которые  несло вечное течение, налюбоваться ковром из разноцветных листьев.
Каждый день дворники добросовестно сгребали их граблями,  сносили  в кучи и поджигали. Костры долго горели. Дым стелился над рекой, многочисленными постройками  усадьбы, садом и парком.
Утром, когда они с Потапенко опять привычно шли в сторону беседки, под их ногами опять шуршал ковер из разноцветных листьев.
Потапенко спрашивал его, улыбаясь, показывая на неутомимых дворников, которые сгребали листья:
– Они думают сжечь осень?!
– Ничего у них не выйдет,  – уверенно  отвечал он.
Местные жители, зная, что многие сюжеты для своих произведений Игнатий Николаевич черпал из жизни духовенства, обещали его познакомить с одним из сумских дьяконов. Но «персонаж» почему-то не явился.
Раздосадованный Потапенко,  написал карандашом прямо на столе в беседке:
Было это на Луке,
Что от Сум невдалеке.
Чехов там блистал в «трике»,
А Потапенко – в пике.
Жили в этом дивном месте
Всю неделю вместе.
Ждали дьякона… Напрасно!
Муж решил: «Сие опасно»…
Антон Павлович  живо представил имение на Луке и звонкий голос младшей Линтваревой, который разлетался на всю округу задорным хохотом. Наталья Михайловна была копией своей матушки  – полной плотной женщины с широким лицом и острым носом. Но когда даме нет  и двадцати, глаза светятся ожиданием чего-то необычного, высокий лоб подчеркивает строгость тщательно продуманной прически  из темно-русых волос, тебе хочется смотреть в самодовольное лицо и слушать  веселые речи.
Он вспомнил слова Натальи Михайловны, которая часто заходила к ним с Потапенко в беседку:
– Вы почти украинец. Вы почти наш земляк. Ваша бабушка была родом из нашей Харьковской губернии. Вы Тараса Григорьевича в оригинале читаете. Но чтобы по- настоящему нас понять, вы должны жить здесь постоянно.
Она только с ним почему-то разговаривала тихим голосом, потупив глаза и краснея.
Таким же  тихим  голосом  он отвечал:
– Я поднял на ноги знакомых Москвы и Петербурга. Но, увы, не получилось.
Потапенко, глядя на вишневый сад, с которого уже давно облетели листья, спросил Антона Павловича:
– Из вашей пьесы я понял, что его давно вырубили.
Наталья Михайловна посмотрела в его сторону и сказала:
– Что вы, это наша гордость.
Антон Павлович добавил:
–Так требовала композиция пьесы.
Друг-литератор кивнул головой в знак того, что уже все понял, а сам вспомнил премьеру пьесы «Вишневый сад». Ее освистали зрители, автору пришлось убежать из театра, несколько дней приходить в себя после провала.
Антон Павлович любил повторять: если ружье висит на стене, оно должно обязательно выстрелить. Но в его пьесе ничего не стреляло: не получилось никакого конфликта с продажей имения. Этот конфликт должен был стать стержнем пьесы. Дочь хозяйки Варя  так и не вышла замуж за  Лопахина и даже не выяснила с ним отношения. И здесь интриги явно не получилось…
Но почему тогда на представлениях пьесы театры переполнены? Премьера осталась в памяти, как дурной сон. Наверное, потому, что автор сумел уловить движение истории. Показать уходящий в прошлое дворянский уклад жизни, который на протяжении ряда веков определял развитие огромной империи…
Наталья Михайловна, воспользовавшись тем, что литераторы заговорили о пьесе, молча поднялась со скамейки, чтобы быстро вернуться в беседку. А вскоре стройная и строгая Уляша поставила  на стол  графин с тягучей темно-бордовой жидкостью и вазу с отборными антоновскими яблоками. Наталья Михайловна тихим голосом  сказала:
– Попробуйте нашей вишневой наливочки.
Антону Павловичу непременно захотелось написать Наталье Михайловне письмо. Напомнить ей о тех веселых минутах, которые они провели вместе. Он взял ручку, чистый лист бумаги. Решил начало сделать в традиционном стиле, что он жив, здоров и скучает под завывание холодного ветра.
Он начал писать ровным почерком. Но в одном из номеров не была закрыта форточка. Она сильно стучала. Каждый этот стук отдавался в его  легких. Лишний раз напоминал о неизлечимой болезни. А ему так хотелось после дежурных слов написать что-то бодрящее, которое осталось навсегда с ними: с ним и Натальей Михайловной.
Как он ни растекался мыслями в поисках дорогих веселых воспоминаний, ничего бодрящего  на ум не приходило. На бумаге появилось то, что больше всего волновало его в эти минуты: «Аббация и Адриатическое море чудесны, но  Лука и Псел лучше».
Он засомневался, может ли Лука и Псел быть лучше всемирно признанных мест, которыми все восхищаются.  Послушал стук не закрытой форточки, завывание ветра, еще тщательнее укутался пледом и уже твердо решил для себя: «Может!».
Снова мысленно перенесся в имение, где прошло его лучшее время, и окончательно  понял:  Луку уже не вернешь. Ему вряд ли придется еще раз побывать на берегах Псла. Он вспомнил водяную мельницу, которая перегораживала русло реки и делала ее еще шире и полноводнее,  мощный шум воды, монотонный гул  жерновов. Представил, как шагает с удочкой по дрожащему от работы мельницы  деревянному помосту.  В его памяти на мгновение всплыли  белый от вальцовки старый мельник и его дочь, постоянно тоскующая  у окна…
Сами собой на бумагу легли слова: «Когда пойдете на мельницу, вспомните мою физиономию и на ней выражение зависти»…
Опять вспомнил веселую улыбку Натальи Михайловны и мысленно  повторил уже написанное: «Аббация и Адриатическое море чудесны, но Лука и Псел лучше».