Снежный жар

(Снежный жар - глава-послесловие после основного произведения "Проклятый род" - http://www.proza.ru/2016/02/05/631 а также приквел к двум последующим книгам серии "Короткое лето" - "Цена слов" и "Двоеверие")

   Горечь трав, железный вкус крови и бешеное биение сердца – Сивер бежал через снежную пустошь, не чувствуя холода. Он был готов сбросить одежду и позволить морозу коснуться пылающей кожи. Любой бы из его стаи хотел бы также отдаться Зиме. Их бледные лица с лихорадочно блестящими глазами появлялись и исчезали в ночи неясными призраками. Зелье горячило кровь, не давая замерзнуть, но со Снежным Жаром приходили и мороки.
  На краю зрения вспыхнуло ирреальное пламя. Из багряных языков следом за Сивером выскочил огненный волк. Дико завыв, зверь помчался той же дорогой, что и Навья Стража. Сивер тряхнул головой и отогнал от себя обжигающее виденье, волк бесследно развеялся среди снежного крошева. Сивер радостно оскалился и припустил ещё пуще, не слушая боли в готовом взорваться от необузданного бега сердце.
   Монастырь близко, но Навья Стража не пойдёт на приступ его белокаменных стен. Под покровом ночного мрака они проберутся к деревянному частоколу вокруг слободы. Зимней порой крестианцы жмутся по избам, построенным из крепких брёвен. Прошло пять месяцев Долгой Зимы, осталось ещё шестьдесят дней морозов. Люди не доверяют холодному камню обители, просторные залы слишком тяжело протопить. Тепло легче сберечь в маленьких деревянных домах, чтобы выжить.
   Крестианцы целую Зиму прячутся внутри тепла, словно в берлоге, и покидают свои укрытия не раньше первых весенних лучей. Но сегодняшней ночью один из домов слободы – цель охотников Нави.
  Никто не стоит на посту. Люди думают, будто в морозы их никто не побеспокоит. Сивер разразился злобным азартным смехом. Новый морок показал ему горящий в огне Монастырь. Как долго лучший охотник и вожак Навьей Стражи ждал своего испытанья! Восемнадцать Зим – вот сколько ждал, с того самого мига, как увидел Волчицу.
   Голубые глаза наследницы рода и её соблазнительная улыбка так и манили охотника. Но не время думать о грешном. Кровь Сивера и так кипела от горячащего зелья. Даже ночной мороз не унимал колдовской жар.
  Частокол слободы Навья Стража перемахнула с наскока и ночными тенями заскользила по улицам деревянной общины. Полосы света от узких окон не могли раскрыть их присутствия. Дневной свет Нави не нужен, они и ночью видят лучше зверей. Каждый охотник отведал собственной крови и разбудил дремавшего внутри духа. Его раззадорило зелье, Волк потребовал бега, драки, смерти любого, кто окажется перед ним. Но Сивер сдерживал Зверя, хорошо зная, чем кончается Белая Ярость. Сила нужна лишь для дела.
   Вот и дом, о котором говорила ведунья: широкая изба на целых две комнаты, внутри, должно быть, не одна печь. Хозяин дома любит простор и свободу и может себе это позволить. Сивер злобно оскалился на малодушное желание крестианцев всегда жить в тепле. Сегодня люди узнают, для чего нужна зимняя ночная охота.
  Перебравшись через высокий забор, Сивер услышал приглушённый собачий лай, доносившийся из сеней. Почти в каждом крестианском тепле живёт чуткий пёс. Люди в оседлой общине догадываются, кого следует опасаться.
   Сивер вскочил на крыльцо и дёрнул за ручку двери. Закрыто – законопачено до весны, чтобы не впустить холод. Спасаясь от стужи, оседлыши перекрыли дорогу и Нави. Сивер закрыл глаза и медленно выдохнул, и постарался отогнать от себя ослеплённые гневом мысли. За спиной хрустнул снег, во двор спрыгнули остальные охотники стаи.
– Скорее! – шёпотом поторопил кто-то из молодняка. Сивер осадил нетерпеливых острозубым оскалом. Не нужно указывать вожаку. Ведунья рассчитывает на него и воспоминания об улыбке Белой Волчицы заставляли дрожать в предвкушении. Он глотнул крови, сочившейся из надкушенного языка, и мускулы загудели от силы. Сивер ухватился за ручку и потянул дверь. Послышался треск, гвозди вылетели из досо;к, но крюки и запоры сломались быстрее.
  Из сеней на него набросилась клыкастая тень. Смелый пёс, Нави не испугался, должно быть любил своего хозяина больше жизни. Схватив собаку за горло, Сивер вспорол ей брюхо и отбросил визжащую псину в сугроб у крыльца. Чересчур много шума. Люди в доме засуетились, дверь в сенях распахнулась, из тепла выскочил парень с пистолетом в руках. Он сделал шаг к Сиверу и выстрелил навскидку, но оружие осеклось – слишком старое. Парень вытаращился, увидев перед собой Навьи клыки. Сивер скалился на него, так и не дождавшись собственной смерти.
– Батя! – заорал он и бросился наутёк, но не успел забежать в двери. Охотничий нож вонзился ему между лопаток. Парень с воплем упал, но Сивер на этом не остановился, клинок вонзался в него снова и снова, пока человек не умрёт, пока добыча не перестанет сопротивляться и дёргаться в судорогах.
  Из тепла выбежала перепуганная женщина: услышала вопль сына и появилась в сенях раньше хозяина дома. Сивер поднял глаза на крестианку, по лицу его стекала кровь недавно убитого. Увидев мёртвого сына, женщина закричала надсаженным голосом. Вперёд Сивера выскочил его нетерпеливый товарищ. Толкнув крестианку на дверь, он несколько раз ударил её ножом под грудь. Женщина взвизгнула и начала оседать. Чтобы труп не мешался, охотник оттолкнул её в сторону. Ночной путь Волков выстилался чужими слезами и кровью, как и всегда.
  Набег – резня среди ничего не подозревавших людей. Но Зимний набег – непривычен даже для Нави. Волчья душа запылала от страсти ещё сильнее, проникнувшись Зимней охотой.
  Ружейный выстрел разорвал прелый воздух избы. Убивший женщину охотник с воем отлетел от дверного проёма, дробь искромсала ему всю правую руку с плечом.
  Сивер вырвал нож из зарезанного крестианца и бросился внутрь горницы, но налетел грудью на дробовик. Двустволка лежала в руках заросшего бородой человека. Потеряв за минуту и жену, и сына, хозяин дома желал лишь одного – мстить. Ружьё сухо щёлкнуло, но не разрядилась. Сиверу не просто везло, он понял, что не умрёт в эту ночь, хотя взял залог у проклятой Белой Волчицы.
   Радостно зарычав, он набросился на человека. Острие клинка мужчина отбил прикладом. Сиверу противостоял сильный боец, настоящий воин из числа крестианцев. Он был крупнее и с лёгкостью отбился от первых выпадов. Отвечая на новый удар, хозяин дома разбил лицо Сиверу. Зубы во рту зашатались, но боль не пронзила, зелье прекрасно справилось с ней, но вот крови в глотку хлынуло много. Звериный Дух ощутил приток свежей силы и яростно взвыл. Он заставил охотника быть втройне сильнее, четырежды осторожнее и впятеро быстрее.
   Достойная схватка: мужчина стоял на защите своего рода. Такого противника можно уважать за отвагу, но сначала Сивер его убьёт. Стая остановилась на входе, предпочитая не вмешиваться и оставить вожаку его схватку.
  Увернувшись от удара увесистого кулака, Сивер полоснул ножом под рубаху крестианцу. Враг охнул, на одежде проступили кровавые пятна. Тут же из соседней комнаты резанул испуганный девичий крик.
– Папка!    
  Нет времени отвлекаться. Ещё удар! На этот раз Сивер бил прямиком в плечо крестианцу. Болезненный рык человека и попытка немедля ответить. Ружьё давно отброшено, он дрался руками, стараясь перехватить запястье охотника. Кисть Сивера оказалась зажата в медвежьей хватке мужчины, но лишь на секунду. Удар по свежей ране заставил его отступить и зашататься. Сивер не упустил возможности и вонзил нож крестианцу под бороду. Кровь густо хлынула на пол. Хозяин дома перехватил горло руками и медленно повалился. Сивер остался стоять победителем.
  Тяжело дыша, он смахнул пот с бровей, но лишь размазал по лицу кровь.
  Из горницы на него с ужасом смотрела девчонка, Зим десяти отроду. В колыбели возле печи кричал испуганный шумом младенец. Сивер ухмыльнулся: ведунья хорошо просчитала, куда их отправить. Он не тронул девчонку и прошёл мимо, но его товарищи ворвались следом и даже не дали ей закричать в полный голос.
   Сивер добрался до укрытой тёплыми одеялами колыбели и с интересом заглянул внутрь. Ребёнку было всего около месяца, может два – он не разбирался в подобных вещах, он охотник, а не какая-то веста.
  Снаружи раздался собачий лай и тут же смешался с испуганным визгом. Люди услышали выстрелы и выгнали на улицу псов, к залитому кровью дому. Сами оседлыши не рискнули сунуться в бой, но и псы не рвались в драку с тенями на лютом морозе.
  Сивер закутал ребёнка в тряпьё из колыбели и выскочил с ним из дома. Подстреленный охотник в сенях чудом выжил. Он глупо скалился и не ощущал боли из-за выпитого Снежного Жара.
– Уходим! – толкнул его Сивер. Охотник пошатнулся, как пьяный, но побежал. Собаки не рискнули напасть. Псы жалобно скулили на холоде, пятились от подземников и поджимали хвосты. Сивер выбежал на улицу и остановился.
– Ты, возьми его! И не смей потерять! – протянул он ребенка другому охотнику. Тот на бегу подхватил свёрток с младенцем. У Сивера же остались в общине ещё одно дело. Он достал из-за пояса нож, украшенный оберегом из двух волчьих клыков. Нужно наведаться к ещё одному теплу.
************
– Упокой Господи души усопших раб Твоих, – прошептал Данила и опустил веки убитой девочки. Воевода Леонид поглядел, как его ратник прощался с умершими, и отвернулся. Он бродил по выстывающему теплу и всюду видел следы недостойной человека жестокости. Нападавшие и не имели права называться людьми, никого прошлой ночью не пощадили, даже младенца забрали из колыбели – наверняка, чтобы погубить ещё одну безгрешную душу. Воевода Леонид снова перекрестился. Давно ему не приходилось видеть столько пролитой крови и никогда прежде на христианскую общину не совершали набегов.
– Всех перерезали, сволочи проклятые!
– Это Навь – больше некому.
  Ратники перешёптывались между собой, их глаза сверкали от злости, руки крепче сжимали оружие. Как смогла Навь пролезть в Монастырь посреди холодов? Почему Волки не грелась в подземье, где обычно дожидались весны? Слишком рано для них вылезать на поверхность. Значит нашлась причина.
– Сергей вместе с Китежской ратью под стенами Тавриты стоит. Найдите, кого отправить к нему, передайте, что семью Настоятеля вырезали и что сам глава нашей общины погиб, – приказал Леонид. – Пусть возвращается. Проклятый род начал лить христианскую кровь.
*************
  Громкий стук разбудил Веру ночью. Она торопливо зажгла свечу и прислушалась. Никто больше в тишине не стучался. Может звук лишь приснился?
  Она с трудом встала с постели, большой живот мешал двигаться. Вздыхая и останавливаясь, чтобы передохнуть, она оделась теплее. Вера собиралась тихонько, стараясь не разбудить спавшего на печи маленького Егорку. Дом за ночь выстыл и надо снова подтапливать. Надеяться в этом она могла лишь на соседей. В светлое время суток можно пройти по морозу и принести дрова, воду, уголь. Сергей воевал вместе с Китежской ратью на западе. Он спешил завершить поход до весны, потому что опасался Навьих набегов. Подземники обязательно выйдут из нор вместе с оттепелью, когда начнёт сходить снег.
  Вера старалась не думать о страшном, ей нельзя волноваться. Зимой, в кольце Монастырских стен, бояться всё равно нечего. Мороз и стужа лучше любых дверей и запоров не дают никому высунуть носа из дома, так что ночной стук и вправду мог оказаться лишь отголоском ускользавшего сна.
  Вера осторожно приоткрыла дверь в сени, выглянула и поёжилась. Даже накинутая поверх плеч тяжёлая шуба не спасала от холода. Ей совсем не хотелось выходить из тепла, но наружная дверь показалась ей ненадёжной. Приподняв свечу, она прошла по сеням, чтобы проверить засовы. Услышанный звук так и стоял в ушах: кто-то точно ударил ей в двери.
  Наконец, решившись, она отомкнула запоры и слегка приоткрыла выход на улицу. Диким зверем холод ворвался в сени. Вера поплотнее закуталась в шубу и осторожно вышла на скрипучее крыльцо.
  Во дворе ночью ничего толком не рассмотреть. Глупо сейчас выходить, чтобы искать свои мороки. Холод мигом добрался до тела и заколол лицо незримыми иглами. Стараясь не вдыхать мёртвый воздух, Вера повернулась к сеням, но так и замерла на пороге.
   В дверь её дома глубоко воткнут нож. С рукоятки свисают два волчьих клыка на кожаном ремешке. Острие прибило к доскам девичий гребень. Украденную вещь Вера сразу узнала, хотя и не видела много месяцев. Гребень вернули, выломав ему перед этим все до единого зубья.
  Холодный воздух ворвался в лёгкие и по общине разнёсся испуганный крик. Вера пошатнулась от ужаса, по ногам хлынули воды. Ребёнок рождался раньше положенного, появляясь на свет от испуга матери.
*************
   Посреди Зимы никто к войне не готовился, потому Сергей и предложил выступить за два месяца до конца холодов, чем сильно озадачил Китежского воеводу. Но в том-то и смысл: дневное солнце в последние зимние месяцы прогревало воздух до «тридцатника», а значит союзное языческо-христианское войско могло пройти маршем к Таврите и осадить её.
  Рать Китежа, Кроды и Чуди дополнилась отрядами из Монастыря и выдвинулась к стенам скотоводов. Если бы не помощь христианских сёл на пути, союзные войска бы перемёрзли в дороге, но в походе против ненавистного всем Ивана Тавритского каждый сельский старейшина старался предложить ратникам и постой, и провизию.
  Такого удара Тавриты не ожидали. Аруч и Дом не смогли поддержать их в осаде или же не захотели. Слишком много Красный Иван сотворил зла даже союзникам. Настала пора платить по счетам.
  Таврита осталась одна, её стены дрожали от грохота артиллерийских обстрелов. Две батареи украшенных оберегами пушек выпускали десятки снарядов по деревянным домам. Подготовку к каждому штурму вели с такой яростью, что, казалось, враг Китежа и Монастыря стоит каждого выстрела.
   Очередной снаряд врезался в крепкую насыпь и уничтожил редут высокого частокола. Таврита горела. Морозный воздух наполнился треском смертоносного пламени и криками раненых.
– Перелёт. Два легли посреди домов, – отнимая бинокль от глаз, поморщился корректировщик.
– Стреляйте точнее. Знаете ведь, где арсенал и казармы, – недовольно бросил Сергей. Из-за облепившего ресницы инея он видел пожары в Таврите лучистыми звёздами. Но нет, в войне не бывает ничего даже отдалённо прекрасного. Казалось, даже с наблюдательного поста он слышит крики погибающих под артобстрелом.
– Вечно вы крестианцы ко всем жалобитесь. А Красный Иван тем временем заперся на каменных складах и не выкуришь его оттуда. Два штурма уже отбили.
  Корректировщик сам был язычником, родом из Чуди, и за всё время осады они с Сергеем прекрасно понимали друг друга. Общее дело – война – породнило их.
– Слишком добры, говоришь? Война одинаковая, что для язычников, что для христиан... и для тех, кто крещенья просил, а сам злое удумал, – весомо ответил Сергей. – Настоятель отправил меня, как воеводу, потому что я из тех христиан, кто жестокости не боится.
– Практичный человек, получается, ваш Настоятель.
– Он в Бога верит также, как я. Может, верит даже больше, чем я, – взгляд Сергея задержался на едва видных вдали длинных избах Тавритского городища. – Что там?            
– Где? – заторопился корректировщик и обвёл панораму биноклем. – Ну и глаз же у тебя! Я с оптикой и то еле увидел. Это скотские стоила. Вон, дым из труб стелется, это они для стад своих топят. Слыхал, даже в избах быки с людьми живут. Скотоводы душу готовы продать за коров своих ненаглядных.
– Быки для Тавритов дороже золота. Они и кормильцы, и сила. Скотоводы Велесу поклоняются, он их скот бережёт. Подожгите стойла.
– Заживо же сгорят, ведь тоже невинные души! – поражённо уставился корректировщик. – Да и, по чести сказать, какие трофеи! На них много желающих имеется.
– От бычьего рёва Иван со своими отрядами со складов выйдет: самое ценное потеряет и на месте не усидит, – прохладно ответил Сергей.
– Что ты за человек такой? Как среди крестианцев-то оказался? – заворчал корректировщик, но наклонился над походным планшетом и начал рассчитывать поправки для орудийной стрельбы.
– Ты про подземных Волков когда-нибудь слышал? – перевёл взгляд Сергей.
– Где воевода христианский?! – раздался окрик поблизости. Через укрепления лагеря пробирался человек в припорошенной снегом шубе. Он приехал из Монастыря, но ни одна лошадь не выдержала бы такого мороза, а значит гонец потратил драгоценное топливо на единственную в общине машину – дело срочное.
  Завидев Сергея, он поспешил к нему и на ходу протянул конверт.
– От воеводы Леонида известие.
– Леонид? Он же Монастырь охраняет. Неужели Дом с Аручем решили вступиться? Ведь ненавидели Ивана больше Монастыря, к нам хотели примкнуть.
  Сергей сорвал печати и развернул донесение. Взгляд пробежался по ровному почерку Леонида. На последних строках он со злостью скомкал бумагу в руке.
– Без меня Ивана будете добивать. Для христианских войск я командиров оставлю. Поджигайте стойла, выманивайте Ивана, а там терзайте его сколько угодно. Мне в Монастырь надо, защитить Веру.
– Понимаю, – ухмыльнулся язычник.
– Нет. Не понимаешь.
*************
– Принёс?
  На вопрос Влады Сивер заулыбался и осторожно протянул ей сверток с ребёнком.
– Почему не кричит? Заморили! – оскалилась она.
– Клянусь, он живой!
– Не он, а она, дыролобый, – огрызнулась Влада, разглядывая ребёнка на вытянутых руках. – А семья её что?
– Всё как раньше: набег без жалости, без пощады. Всех вырезали, кто на пути оказался!
– Хорошо… – облизнула губы Волчица. Прижав ребёнка к груди, она улыбнулась и не нарочно показала малышке острые зубы.
– Замёрзла, девонька? Силушки нету больше кричать? Мамку-то потеряла, а жить как-то надо? – припевала она и укачивала на руках похищенного младенца. Сивер скользнул глазами по телу Волчицы и не удержался от наглой ухмылки.
– Чего уставился! – рявкнула Влада и зыркнула на него голубыми глазами из-под бусых волос. Их она теперь гладко расчёсывала и запретила себе подстригаться, пусть ухаживать за головой не любила – отвыкла.
– Ты залог мне дала, – напомнил ей Сивер. Влада окинула его пристальным взглядом и презрительно фыркнула.
– Ну, и как, выполнил?
– Выполнил.
  Она не спешила с ответом. Сивер знал, о чём она думает: прикидывает, почему жив остался, ищет подсказки, что проклятие снято.
– И чего хочешь сейчас?
  Охотник смутился. Вопрос очень простой, но как вывернул душу. Сивер не привык робеть перед женщиной, даже перед Ведущей Род. Он вскинул глаза и прорычал громко.
– Тебя хочу! Ради тебя на любое проклятие пойду! Хочешь – ещё сто раз испытай, всё равно моя будешь!
  Влада залилась смехом. Ребёнок на руках загнусавил и начал беспокойно кряхтеть. Улыбка Влады исчезла быстрее, чем дым рассеивается в зимнем воздухе.
– Сейчас ты со мной не управишься. И кто что тебе обещал за залоги! Говоришь, не боишься проклятия? А ножа в своей груди не боишься?!
– Хочешь – режь! – рванул на себе куртку Сивер. Лицо Влады замерло, в глазах промелькнул интерес.
– Какой молодой, какой горячий и глупый, – прошептала она, укачивая чужого младенца. – Иди прочь, весной перемолвимся. Может ещё залог тебе дам, а может сердце твоё к другой весте направлю – стерпится, слюбится, прикипит.
– Не прикипит! Никого не полюблю, кроме тебя. – Тяжело просипел Сивер. Он чересчур настаивал, и Влада раздражённо поморщилась.
– Не первый дурак такой, знаю, что добром не отделаешься. Шальная идея за мной волочиться, никто мне нынче не нужен! Может статься, что совсем без мужей проживу. До весны с этим меня не тревожь! Один раз остерегаю. А теперь пошёл прочь, покуда не сглазила.
  Сивер не стал проверять силу ведуньей угрозы и тихо выскользнул из норы, подальше от колдовских глаз. Когда он ушёл, в углу логова зашевелилась тень. Старуха-наставница подошла и устало взглянула на похищенного младенца. Под глазами Девятитравы залегла синева, она не высыпалась от терзающих приступов кашля, на губах запеклись пятна крови.
– Эту видела в ведах? – просипела она.
– Её, в самом первом видении птицы, – ответила Влада и вынула из-под складок одежды два синих пера и положила на свёрток с ребёнком.
– Как назовёшь?
– Сирин – имя крылатой тени. Сильной станет, красивой, сродни самой Нави. Если выжить сумеет.
– А ты? – спросила старуха-ведунья. Она чуть пошатывалась, срок жизни Девятитравы почти истёк. – Волчица не может без Волка. Охотник в мужья набивается. 
– Один из первых, к кому дух Волка вернулся. С каждым днём двоедушцев в племени больше, хотя Сивер посильнее прочих будет. Но он мне не нужен! Ты ведь тоже живёшь одна. Отец мой ушёл, старый скиталец мир Явий покинул. Тяжело тебе без мужа и сына?
– Ты меня с собой не ровняй. Михаил и Олег смотрели на меня прошлым, как на травницу со светлым именем. Но те времена давно минули. Я привыкла к Навьему роду, – откликнулась Девятитрава. – Мой срок приходит. Многое я успела и сделать, и повидать, и предвидеть, на правильный путь твою Мать-Волчицу наставила, и тебя, пока жива, наставляю. Но скоро наступят дни твоей силы, многое и ты сделать должна: разжечь ярый жар посреди Зимы, что опалит многих. Сдержать его нелегко в одиночку. Потому приготовься.
  Девятитрава пристально глядела Владе в глаза. Тяжело было выдержать её прямой взгляд.
– Как долго собираешься по отступнику сохнуть?
– Не дождётся, не высохну! – рявкнула Влада. – Вместе с охотниками послание ему отправила. Сам ко мне приползёт. Я жизнь ему поломаю, будет ночью умываться слезами, а рассвет встречать с криком!
– За род будешь мстить или за одну себя?
  Влада ничего не ответила. Осторожно положила ребенка в выдолбленную колыбель и тихо запела.
– Сварим зелья покрепче и невзгоды уйдут; печаль отойдёт, отступит льдом перед солнцем. Если глаз дурной взглянет – род защитит. Лютую смерть нашлём, душу вырвем, к Марене направим. Теперь ты под землёй, ты дома, дочь племени. Укреплю твою волю, наставлю на путь, выбранный мною.
   Влада заметила под воротом распашонки верёвочку и потянула. С груди ребёнка выпал простой деревянный крестик. Влада тут же обрезала нить и отбросила прочь. Из оберегов в колыбели остались лишь два синих пера.
 


*************
– Молитвами нашими, твоя новорождённая дочка здорова, – со вздохом отошёл Леонид от постели. Вера лежала под ватными и пуховыми одеялами, обнимая младенца. Начавшиеся на холоде роды дались нелегко. С великим трудом она вернулась обратно в избу, перепугала своим видом Егорку, но младший брат быстро оделся, прошёл сквозь морозную ночь и позвал на помощь соседку. Он повзрослел и окреп после всех испытаний, выпавших на их долю.
   Теперь же Вера изнемогала от слабости, но девочке жизнь дала, и сама не погибла. Это благое событие грело душу оставленного охранять Монастырь Леонида.
– Довольно смертей, хватит костлявой по нашей общине ходить. Пусть ниспосланная Богом жизнь отгонит от нас тьму Навьих проклятий, – сказал он, не сумев не помянуть резню прошлой ночи. – Как наречёшь ваше дитя?
– Женей, – выдохнула усталая Вера.
– Евгенией значит? Хорошее имя, для настоящей красавицы. Вон какие у неё голубые глаза, как у батюшки. А волосики-то светлые, как у матушки, – улыбнулся Леонид круглому детскому личику.
  В сенях послышался шум. Громыхая сапогами, в горницу вошёл ополченец Данила. Он нёс в смятой тряпке нож с гребнем, вырванные из входной двери.
– Эх ты, болван! – разразился воевода. – На кой чёрт ты эту гадость сюда приволок!
– Так снять надо было. Бабы ходят перед избой, крестятся, шепчутся, одно слово – дурки! Хоть и «тридцатник» на улице, а со всей слободы люди сбежались. Лясы точат, на холоде топчутся.
  Вера отвернулась в подушку и тихо всхлипнула. Леонид начал выталкивать ратника вон из избы.
– Ты эту дрянь сожги! Гребень с ножом руками не трогай и дым не вдыхай – вещь на худо подброшенная, с порчей и с заговором. Коснёшься – сразу на тебя беды повалятся, одна другой хлеще!
  Данила испугался и трижды плюнул через плечо и пробормотал: «Чур меня!»
– Лучше бы перекрестился! – поморщился воевода. Данила хотел было выскочить за порог, но Леонид придержал. – Стой! Вот что, нож пока не сжигай, покажем его Сергею. Может в ноже есть послание. А гребень сожги, чтобы праха от него не осталось. Да вели ратникам собираться, оружие готовить, машину…
– Машину за Сергеем отправили, – поспешил напомнить Данила.
– Поучи меня ещё! Иди, жги Навье проклятие, пока всех нас не помазал.
  Воевода и ратник, переругиваясь, вышли на улицу. У ворот и правда собралось много людей. Христиане шептались, бабы всхлипывали и вполголоса пересказывали друг другу слухи и сплетни про ночную резню. Многие успели рассмотреть нож в дверях Веры. Молодой жене Волка и без того тяжко жилось среди людских домыслов, ведь обвенчалась с явившимся из-под земли чужаком. Но Леонид хорошо знал их семью и Сергея. Он был из тех, в ком нуждался теперь Монастырь, а после смерти Настоятеля будет нуждаться ещё больше.
– Лёня! – вдруг послышался окрик Веры. Леонид скорым шагом вернулся в дом. Она тянула к нему бледную руку и со слезами заговорила.
– Не ходи один к норам! Не спеши Нави мстить! Дождись Серёжу!
– Не женское это дело решать, куда посылать ратников. Не бойся ничего, мы христиан защитим.
   Вера руку не отпускала.
– Не в страхах причина. Я видела Навь, знаю, о ком говорю. Лукавая она и коварная, словно дьявол, а сердце ранено. К такой бестии лучше не подходить!
  Леонид помрачнел и отпустил руку.
– Я подземников не боюсь, пусть сами меня в норах боятся. Они детей наших режут – тут уж не Бог им судья, а мы сами. Пока Сергея нет, я защищаю общину. Но не волнуйся, смогу и тебя защитить вместе с Женей. Не знает Навь, на кого нарвалась, как умеем мы воевать.
*************
   Машин в Монастыре не осталось, лишь кони. Их содержали в хорошо натопленных стойлах с пристроенным домом конюшего. Лошади были сыты, сильны, но очень не любили морозов. Стоило вывести их из тепла – кони враз заартачились, ударили копытами по снегу. От разогретых тел повалил пар. Лошадей успокоили, лишь укрыв им спины тёплой попоной.
– Зря надумал ты вылазку, – подготавливал упряжь к дороге Данила. Леонид ответил вполголоса, чтобы другие ратники рядом с ними не услыхали.
– Среди бела дня пойдём, по кровавому следу, который у частокола нашли. Где Навьи норы мы знаем, а вот где вход в них – придётся разведать. У подземников тоннели на многие километры прокопаны. Одних входов и выходов в лесу с десяток.
– Я не про то, – хмуро ответил ратник. – Сергея надо дождаться. Настоятель его принял и крестил с умыслом, чтобы он Навь помог усмирить. Вот как раз такой случай представился.
– Нет его здесь! Понятно? – выкрикнул Леонид. – Когда вернётся, след убийц уж простынет, уйдут под земь, сучьи дети, и до весны их не выкуришь! Да и весной не дотянешься, если надумают спрятаться. Навьи сволочи роют словно кроты, того и глядишь посреди Монастыря выскочат.
  Данила с сомнением покачал головой, Леонид продолжал.
– Настоятель крещёного Волка под Тавриту направил. Поверил, что Навь по морозу в общину не сунется, а с языческими лучше сражаться Сергею. Непрост народ в Китеже, ох непро-ост! Дело христианское надо отстаивать, чтобы своего не упустить, после победы над Красным Иваном на западном берегу Кривды надо остаться. Ну кто из нас может лучше Сергея это дело обставить?
– Чудно;, ребята говорили, ты злишься на Сергея, мол, сам хотел с Красным Иваном счёты свести, но в общине остался.
– А кто не хотел? – сверкнул Леонид глазами. – Иван, как узнал о разрыве с Монастырём, начал у себя христиан убивать, губил наших переселенцев целыми семьями. Но люди добрые везде есть. Дом и Аруч из-за резни против Ивана восстали, не дали наших единоверцев в обиду. Немало моих друзей и знакомых от руки Тавритской погибли, а кто и родных потерял. Красному Ивану любой в Монастыре смерти хочет и много бы отдал, чтобы конец его своими глазами увидеть.
– Трудники о прощении молятся, а ратники на защите веры стоят, – припомнил Данила расхожую в Монастыре истину.
– Вот и едем её защищать. Тридцать удальцов на лошадях – разве не справимся?
*************
   Отряд Леонида в путь отправился засветло. Дорогу, по которой ехали конные ополченцы, помечала цепочка кровавых следов. Настоятель успел ранить одного дикаря, но тот чудом выжил.
– Крепкие, сукины дети, – пробормотал Леонид, наклоняясь с седла к алым меткам. – Человек после выстрела из ружья и стоять-то не сможет.
– Волчьё от ран только злее становится, – сдвинул шапку на затылок Данила.
– Не волки они – люди. Я много разных дикарей, от Невегласе до Дивов, видал. Люди из-за Долгой Зимы как звери живут, племенами, по тёмным порядкам, забыли про нетленную душу.
– А всё же Навь в оседлых общинах боятся поболее прочих. Подземники – не просто, кажись, дикари. Столько сёл повырезали, столько зла в мир принесли, что стали хуже дьявольского проклятия.
– Знаю я, кто это проклятие к нам сюда приволок… – проворчал Леонид.
  Он вспомнил, как Настоятель приблизил язычника. Что-то приглянулось главе Монастыря в характере Волка. Сергей окрестился, жену себе взял из христианок, но простые люди смотрели на него по-прежнему косо. Сколько Волка не корми, а Навьего прошлого не забудешь.
– Гляди, воевода! – привстал на стременах ратник из авангарда. Кровавый след уводил к едва видному с дороги входу в нору, занесённому снегом в низине. Навье логово заметить непросто, дикари прикрывают его выбеленной мешковиной, да ещё присыпают поверху снегом.
– Вот и попались, собаки, – Леонид стянул с плеча автомат и дал своим людям знак приготовиться. Ратники двинули коней с дороги к низине, опасливо поглядывая по сторонам. Оружие заиндевело, но страх леденил сердца хуже морозов.
  Загрубевший наст проламывался под весом коней с седоками. Лошади фыркали и быстро увязали в глубоком снегу по самую грудь. Ратникам пришлось постараться, чтобы усидеть в ныряющих сёдлах.
– Доберёмся до норы, а там дальше… – запыхался Данила, но его оборвал громкий хлопок. Двое ехавших впереди верховых исчезли в всполохе снега и пламени. Осколками мины задело ещё троих ополченцев. Кони заржали, шарахнувшись прочь от ударной волны. Кое-кто из христиан не удержался в седле и свалился на скрытые под сугробами колья.
– Ловушка! – заорал Леонид и тут же получил пулю. Винтовки захлопали с разных сторон. Подземники не стреляли впустую и били метко. Навье оружие отгоняло от норы чужаков. От ранения в плечо Леонида свалило с коня. Отряд христиан оказался разбит за считаные минуты. Половина ратников перебита, ещё несколько человек вопили в снегу, пронзённые кольями.
   Громыхнули новые взрывы. Леонид пошатнулся от ударной волны и угодил ногой в одну из ловушек, подпиленная доска разломилась, концы с забитыми гвоздями поднялись и пронзили голень. Закричав, Леонид упал, но, несмотря на дикую боль, попытался освободиться.
  Лишь нескольким ратникам, в том числе и Даниле, удалось спастись верхом на лошадях. Ответные выстрелы христиан возле логова стихли. В низине слышались лишь протяжные стоны тяжелораненых.
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое! – горячо шептал Леонид сквозь стиснутые от боли зубы. Он увидел, как из-за снеженных заносов поднимаются дикари и ловко петляют среди скрытых ловушек. В руках у них старые, но вполне себе пригодные к стрельбе винтовки. Всего лишь семеро двоедушцев поджидали монастырский отряд, они нарочно заманили христиан по кровавому следу. Вход в Навье логово превратили в настоящее минное поле. Леонид пожалел, что не послушался совета Веры...
…Подойдя к человеку, Сивер услышал окончание его быстрой молитвы.
– И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки…
– Нет у триединого бога ни силы, ни славы, – оскалился он. – Зря ты полез, крестианец, к Волкам. Доля овец блеять за пастухом. Вот только… – он наклонился к побледневшему Леониду, – нет у вас более пастуха – насмерть зарезали, вместе со всей семьёй.
– Крови на вас столько, так много её пролили, только чтобы от овец Волка отнять? – нашёл в себе силы и ухмыльнулся ему в лицо Леонид. – Смотри, Навий выродок, как бы тебя самого не потащили! И Волчицу вашу поганую огнём не очистили, вместе со всем её племенем!
  Взгляд Сивера заледенел. Он сбил шапку и схватил за волосы Леонида. Заточенная сталь прошлась по его горлу.
*************
– Сколько вернулось?
– Всего шестеро – из тридцати человек! Да две лошади, осёдланные, без седоков приплелись, – чуть ли не плача, ответил Данила. Сергей приложил палец к губам. Они говорили в сенях, прикрыв двери в горницу. Сергей вышел к ратнику по первому стуку, даже не успев наговориться с Верой. Дорога назад в Монастырь отняла не один день, но беды не ждали.
– То-то я смотрю, меня никто из чинов не встречает. Значит, не утерпел Леонид, сам полез на рожон. Зря.
– Что же делать теперь? – Данила смотрел на него с тревогой. – Настоятель убит, Леонид тоже преставился. Один ты в рати остался за старшего! В людях страх, никто нынче не верит, что Навь из нор можно выжить, все нового набега ждут, к бою готовятся, двери с окнами заколачивают, боятся ночью на улицу выйти.
– Правильно боятся, будет ещё набег, – тихо сказал Сергей. – Похоже, никто Навий род крепко больше не держит. Старшая Волчица на меня очень зла.
  В его взгляде появилось тоскливое сожаление, будто он вспомнил дорогого и близкого ему человека, но Сергей быстро справился с чувствами.
– Покажи нож, который в дверь мою ночью воткнули.
  Данила засуетился, достал из сумки завёрнутый в тряпку клинок. С суеверным страхом он отдал свёрток. Сергей размотал на ткани бечёвку, взялся за рукоять и осмотрел оружие Нави.
   От прикосновения к ножу внутри зашевелилось давно забытое ощущение чужого присутствия, будто бы беспробудно спящий проснулся от звука знакомого голоса. Дух Зверя хотел услышать, что говорит ему лезвие.
– Это её, – сказал Сергей, осматривая клинок с развитой гардой. На плече заныла почти зажившая рана. Лезвие ножа украшалось древними рунами, с рукояти свисал шнурок с двумя вырванными у волка клыками.
– Может позвать на помощь язычников? – опасливо предложил Данила. – Собрать рать великую и выкурить Навий род из норы? У стен Монастырских такое зло терпеть нам нельзя! Дикари нарочно к нам подселились, чтобы поздней осенью людей, как скот резать! Крови христианской им захотелось, детей им не жаль, никого не щадят, перебьют всех в набегах!
– На этот раз могут не дождаться и последних дней лета. Навь нападёт слишком скоро, если я не приду, – убрал нож Сергей.
– Как так? Неужто и ты к ним пойдёшь! – испугался Данила. – Тридцать ратников не сумели даже до нор дойти, а ты один к душегубам полезешь?
– Есть причина, по которой они резню в общине устроили, и народ запугали не зря. Навь больше страха людского желает, чем крови. Но, если я не приду, крови будет. Отныне дела с ними веду только я. Никому из монастырских без моего дозволения не выходить за ворота, на самих воротах охрану поставьте. Ночью жгите костры у частокола и всякого другого света побольше. Увидите Навь – не нападайте. Кричите, шумите, отпугивайте её огнём, в воздух стреляйте. Тень – друг волков, тишина – полюбовница.
  Сергей осознал с тяжким вздохом, чем ему грозит встреча с подземниками. Вполне возможно не будет с ним никто разговаривать, несмотря на коварное приглашение. Он не знал, что случилось в племени после того, как покинул родных. Лишь однажды после крещения он видел Владу. Они стояли на разных берегах Кривды и смотрели друг на друга сквозь снег.
– Если к рассвету не вернусь, спрячьте мою семью. На Веру с Егоркой Навь точит зубы особо. Увезите их подальше в общины и позовите на помощь язычников. Но Китеж непрост, они захотят подчинить себе Монастырь. Много такого желания у Вана, главы озёрного города. Ван – тщеславный человек, остерегайтесь его обещаний и дружбы.
  Сергей отпустил ратника и вернулся обратно в горницу. У порога его встретила Вера. Она укачивала на руках их новорождённую дочь. Для младенца Женя очень мало плакала. От одного взгляда на своего маленького ребёнка в душе у Сергея проя;снилось, но в глазах Веры сгустилось беспокойство. Она прижимала дочку к груди, словно укрывая её от нависшей угрозы.
– Ты зачем встала с постели? – попытался улыбнуться Сергей. – У тебя совсем силы нет, а ты за ребёнка.
– Не ходи к ней, Серёжа! – горячо заговорила супруга. – Ты же знаешь, что тебе не вернуться! Влада хочет тебе отомстить, живёт только ради нашей погибели! На кого ты нас бросаешь? Никто больше нас не защитит, если тебя рядом не будет! Может уедем? Вместе, прямо сейчас! В другой общине жить будем. Монастырь без нас, наверно, не тронут.
  Сергей мягко взял Веру за плечи и тепло и успокаивающе заглянул ей в глаза.
– Ты приняла меня со всеми грехами, даже когда я в самом страшном сознался. Только вот, сколько хочешь признавайся и сожалей, но прошлого не изменить. Прошлое хочет утащить меня обратно в подземье, манит кровными узами, но я выбрал любовь и пошёл за тобой по новой дороге, и крепко держу тебя за руку. Если с Владой не договорюсь – она всех христиан перережет, не в Монастыре, так в других общинах, будет мстить за обиду, хотя сама же в ней и виновата.
– Женского сердца тебе не понять, – покачала головой Вера. – А в её сердце – сам дьявол в зверином обличии.
– Вечером я постараюсь говорить не со Зверем, а с человеком, – ответил Сергей. – Внутри Нави есть и человечья душа, её и можно, и нужно спасти. Но, если согласия между нами не будет, то я найду другой способ защитить христиан.
– Когда будешь говорить с ней, будь осторожен. Если почувствуешь в её словах колдовство – вспомни нас, – прошептала Вера и обняла Сергея свободной рукой. – Держись за свет, не поддавайся Волчице. Она изменилась, Серёжа. Влада не та, кого ты знал, не верь ей ни в чём.
– Знаю, – он поцеловал Веру в лоб под светлыми волосами. – Но знаю ещё, что, если добьюсь от неё клятвы, Влада своё слово сдержит.
*************
  Отвар был слишком горьким, младенец не желал его пить. Влада пропускала мимом ушей детские вопли и насильно разжала украденной девочке рот. Она по капле вливала в неё заветное зелье. Тельце девочки раскраснелось, пронзительный плач в норе не утихал.
– Подсластила бы хоть, – безучастно смотрела на усилия Влады Девятитрава.
– Вокруг и так много горя. Пусть с первых дней знает – не сладкая жизнь!
  Влада вновь попыталась напоить украденного младенца, но ребёнок срыгнул. Всё выпитое зелье выплеснулось наружу.
– Ах ты, безпелюха! – стиснула зубы Волчица. Девятитрава положила руку ей на плечо и отстранила от колыбели.
– Погубишь так дитя раньше срока. Погляди, всё тельце пылает огнём. Сердце не вытерпит, по жилам зелье прогнать не сумеет. В твоих ведах она жива или ты её заморила?
– Жива, – с обидой отвернулась Волчица. – Только много возни! Почему не пьёт? Как её к огню приучать, коли она всё наружу выплёвывает?
– Ты ещё молодая, не знаешь, как тяжело человека из такого червяка вырастить. А мне довелось десять лет со своим сыном прожить, пока меня силой в подземье не утащили. Если хочешь передать младенцу огонь – пей сама.
  Влада вытаращилась на ребёнка.
– Это что же…
– Сама знаешь, – не слушала Девятитрава. – Если хочешь добиться задуманного, через себя пропускай. А сейчас отдай вестам младенца. Пусть кормят его, пока твой срок не настанет.   
  В логово ввалился охотник. Раскрасневшийся от мороза, Сивер держал за острие нож с оберегом из волчьих клыков. При виде клинка лицо Влады просияло улыбкой.
– Значит придёт!
  Сивер кивнул, подтверждая догадки.
– Славный выйдет у нас разговор! Всё, что не высказано, открою предателю. Поглядим, как он запереворачивается! Видеть его желаю, в глаза бесстыжие его посмотреть! Сама, своими руками убью, ежели до конца от родных отвернулся!
  Сивер с сомнением поглядел на Владу.
– Чего уставился? Пошёл прочь! – зарычала она.
  Он повернулся к выходу, но Влада внезапно окликнула.
– Стой! Нож для меня заточи. Самой мне нельзя нынче.
*************
  В тот же день Сергей отправился к норам. Следы привели его к Навьей Страже. Оскалившись на чужака, они хотели наброситься на него, но черноволосый вожак остановил. Сергей узнал Сивера. Высокорослый охотник с надменным взглядом и гривой чёрных волос смотрел на него, как на отступника. Когда-то Сивер провожал Сергея на поиски нового логова. С тех пор молодой вожак возмужал, стал крепче и шире в плечах, в глазах Сивера зажглась нерастраченная сила Звериного Духа: в Навьем племени появились новые двоедушцы, значит подземники теперь гораздо опаснее.
  Сергей показал Сиверу нож и ловким броском метнул его в снег под ноги охотнику.
– Когда? – спросил он.
– Сегодня ночью. Возле реки, – глухо ответил Сивер.
  Сергей кивнул и отправился в Монастырь. Теперь он знал точное место встречи. Не зря Влада приводила его на берег Кривды в конце прошлой осени. Но сегодняшнее свидание обещало стать ещё ближе.
  Смеркалось. Небесная хмарь потемнела, воздух обжигающе выяснил. Дневной «тридцатник» сменился «сороковником», и мороз обещал опуститься сильнее. Зима шла к своему завершению, но людям ещё долго не греться под лучами весны.
   Каждый год в оседлых общинах кто-нибудь замерзал, неверно рассчитав топливо. Иногда сами избы не выдержали холодов, лопались окна, стужа прокрадывалась в мельчайшие щели, в погребах заканчивались припасы. На взрослых мужчин и женщин можно было смотреть, как на доказавших своё право на жизнь. Только сильные переживали Долгую Зиму, только сильные могли сохранить тепло и продолжить свой род.
  Сергею тоже хотелось быть сильным. Больше всего на свете он желал защитить свою семью от подземников. Он был готов принести себя в жертву, только бы оградить близких от Навьей мести.
  На его шее висел маленький крестик – символ веры последний год оберегал его на новом пути. Он клялся никогда больше не вспоминать прошлого, но сегодня волей-неволей придётся заглянуть в глаза Волку.
  Готовясь к встрече, Сергей извлёк спрятанный в доме свёрток. Внутри промасленного куска ткани хранился украшенный рунами карабин. При одном имени заговорённого оружия становилось теплее. Но сегодня Сергей не возьмёт Смагу к реке, ведь он встречается не для убийства, а чтобы договариваться о мире. 
  Возле карабина лежал амулет – металлическое солнце с извивающимися лучами. На стальном ободке заботливой рукой выведены заветные руны. Сергей положил оберег на ладонь, он вспомнил тоску в глазах матери. Хоть медальон предназначался совсем не ему, но остался с Сергеем, как напоминание.
  Ярило могло защитить от колдовства. Сергей решил надеть его, но постарался, чтобы оберег не касался крестика: ни к чему смешивать прошлое с новой жизнью. Быть может Сергей лишь внушил себе это, но стоило ему надеть оберег, как по груди разлилось согревающее тепло.
*************
  В объятиях мороза ощущалась лишь смерть, тишина и тоска – вот владения Мары. Сергей знал, при свете солнца Влада не выйдет из нор. Она и вправду изменилась, стала осторожна, как раненый зверь. Отказавшись от дороги охотницы, Влада выбрала новый путь – дорогу ведуньи. Сергей слишком поздно осознал это, хотя стоило насторожиться, когда она срезала косу и отказалась тем самым от частицы души. Теперь же простые слова могли не утихомирить её. Своего одиночества Влада никому не прощала.
  Пробираясь в сугробах, Сергей плотнее кутался в шубу. Адский холод заставил спрятать лицо в меховой воротник. Кривду давно сковал толстый лёд, по нему свободно пройдёшь на тот брег. На месте назначенной встречи рассыпались чёрные валуны, укрытые шапками снега. Один расчищен, как скамья для единственной гостьи. И она была здесь.
   Влада сидела, кутаясь в тёплую шубу, хотя светловолосая голова непокрыта. Казалось, ночной холод её не тревожил. Голубые глаза сверкнули в свете чистой луны. Она пришла в одиночестве: Сергей бы почуял рядом Навьих охотников. Он подошёл ближе и остановился в пяти шагах от чёрного камня.
– Серко… пришёл, – тихие слова Влады сорвались с губ и растворились вместе с дыханьем.
– Трудно в доме сидеть, когда ожидаешь расправы, – Сергей глядел исподлобья, словно видел причину всех своих нынешних бед. – Ты позволила злобе охватить разум, столько крови пролила. Зачем? Неужели не можешь оставить меня в покое и просто забыть? Или до такой степени ненавидишь род христианский, что готова резать младенцев, только бы своих богов выше Единого Бога поставить?
– Да о чём ты говоришь! – по щекам Влады внезапно покатились слёзы и застыли у неё на лице. Отправляясь на встречу с Волчицей, Сергей никак не ожидал увидеть перед собой её слабость и оторопел.
– Ты же ничего не знаешь, Серко! Как ушёл, так не ведаешь, что с родом твоим происходит!
  Дурные предчувствия ворвались в сердце Сергея с нарастающей силой.
– Что с матерью? – не сдержался он.
– Умерла. Погибла под первым снегом, – растирала лицо и плакала Влада. – На один день мы с тобой задержались, на одну ночь… и всё из-за крестианцев!
– Нет, не из-за них! Ты сама виновата! – вести о смерти матери обрушились на Сергея, как снег. Он думал, что Мать-Волчица жива. Пусть ненавидит его, пусть хочет наказать его, но жива! Душу скрутило скорбью, ещё одна часть прежней жизни обрушилась.
– Виноватая я, и больно мне, Серко, каюсь! – спрятала лицо Влада в ладонях и искренне делилась с ним болью. Сергей подошёл ещё ближе. Злость будто растаяла. Ему не хотелось видеть её горькие слёзы, ведь Влада по-прежнему была ему дорога.
– В роду меня прокляли, держат хуже чернушки. Это они тебе послание отправили, чтобы встречей меня ещё раз помучить! А ты говоришь, что я мести хочу? Да я же страдаю!
– А как же отец, как же дед и ведунья? Неужели они за тебя не заступились? – Сергей схватил Владу за плечи.
– Никого рядом со мной теперь не осталось. Только Девятитрава, да и та при смерти. Быть может, до следующей Зимы не дотянет. Нет сил у неё оградить меня от унижений и гнева целого рода.
– Как же ты живёшь теперь? Неужто после такого позора хочешь остаться в племени? Пойдём со мной, вместе! В христианской общине тебя примут, если с чистым сердцем покаешься, всё расскажешь им и окрестишься и новую жизнь начнёшь, вдали от проклятой Нави. 
  Влада вздрогнула и подняла настороженный взгляд. С её губ слетел недоверчивый вздох.
– Да разве примут меня такую? Нет судьбы мне идти с крестианцами. Но с тобой мы едины. Ты и я – опора друг другу: клятвами связаны, кровью повенчаны. Если бы ты со мной к роду вернулся и наказал всех, кто меня обижает... а после мы вместе поведём племя и тогда нашей силы никому не сломить. Зимний Волк, слившийся воедино, любого другого Духа надвое перекусит.
  Сергей ощутил, как сжимается сердце. Он хотел защитить Владу и прямо сейчас вспомнил их давнишние клятвы. Он не мог допустить, чтоб её обижали сородичи. Кровь закипела, призывая с жаром того, кто давно спал в душе. От одного имени Зимнего Зверя хотелось резать язык, испить силу и сорваться в безумие ярости! Но было ещё кое-что, что удерживало Сергея: хрупкая рука Веры, их новорождённая дочь и росший под его опекой Егорка. Он не мог бросить их и уйти к прежней жизни. Слишком дорого заплатил он за дорогу, отмеченную крестом.
– Прости, Влада. Не могу я вернуться.
– Не можешь? Наверное, из-за ребёнка. Неужто крестианка выжила и родила? – голос Влады заледенел. Сергей этого не заметил.
– Раньше срока и тяжело. Вера сильно испугана «подарком» от племени и очень слаба. Но, хвала Господу, выжила.
  Глаза Влады забегали, она спешно обдумывала известия.
– Не стоит тебе за неё держаться, Серёжа. У крестианки есть младенец, и что? Не велика честь в младенце… – Влада скинула руку Сергея с плеча, поднялась с камня и распахнула шубу.
– Я сама тебе рожу.
  Сергей отшатнулся. Взгляд его никак не мог оторваться от большого живота Влады. Она уже донашивала ребёнка.
– Чего уставился? Или вдруг страшно стало! – лязгнула она зубами.
– Это мой?.. – сам своего голоса не узнал Сергей.
– А ты думаешь я каждого кобеля к себе приваживаю?! – рассвирепела она. Из голоса Влады испарилась всякая напускная печаль. – Это твой ребёнок, Серко. Ночь со мной ты забыть, верно, пытаешься, а она вот где осталась! Внутри моего чрева созревает твой сын и час его близок. Сильнее его не будет охотника в Явьем мире. Само будущее запылает, когда он родится. Две наших души в нём сольются, и Зимний Волк получит то, чего жаждал. Наше дитя для великих дел предназначено, ему нужен отец.
  Взгляд Влады острым атамом терзал душу Сергея. Сначала она лишь играла с ним, приправляя ложь крупицами правды.
– Ты врала мне про мать! И сейчас, наверное, врёшь про ребёнка!
– Я ненавижу ложь! – рявкнула Влада и неожиданно рассмеялась ему в лицо. – Но ты знаешь, что я люблю игры. Да, могу врать другим, представляться, но не тебе Серко. Не тебе! С тобой я играю особо: выматываю тебе душу истинной. Как легко ты поверил, что родные твои оказались хуже диких зверей, потому что крестианцы научили тебя думать плохо о Нави. Но, чего же бояться? Я веду род, и никто поперёк мне не смеет слова сказать!
  Взгляд Влады неожиданно потускнел, злая весёлость рассеялась.
– Но наша мать мертва – погибла, когда защищала племя от Виичей. Сказальцы покинули Навь: старик умер, наш отец отправился странствовать. Девятитрава тяжко больна, время её приходит. Но есть то, что останется с нами…
  Влада огладила круглый живот.
– Это твой сын, Серко. Он – ключ от моего проклятия, но и погибель для многих. Без тебя наш ребёнок пойдёт по залитому кровью пути. Пока я гадаю ему на будущее при помощи рун, и гадания кричат мне о нарастающем пламени. Но когда сын родится, его дорога закроется от гаданий. Потому мы должны быть вместе, Серко. Нашему ребёнку нужны мать и отец, с духом Зимнего Волка, две его половины. Одной мне Зимнего Зверя не обуздать, случится беда.
  Сергей молчал. Сжимал кулаки и отступал прочь от Влады. Она не вытерпела и бросилась к нему, чтоб обнять.
– Не уходи, не бросай меня одну, братик, мне страшно! Предназначенного боюсь, боюсь того, кто во мне созревает. Только вдвоём мы с сыном справимся, удержим его от ошибок. Все знания приложу, всю ворожбу, которой Девятитрава меня научила, огнём и железом направлю. Но ты нужен, Серко! Воспитай сына, подчини его силой, пока я сдерживаю горячую душу!
– Если ты так страшишься его, так избавься, – обронил тихо Сергей. Влада испуганно выдохнула и отпрянула прочь. Лицо её побелело.
– Ты… как ты смеешь! Никогда я не погублю нашего родного ребёнка! Это великая сила для Нави. И я стану матерью! Любого зубами порву за его слезинку! И тебя изведу, и твою семью не помилую.
– Влада, остановись! Ты начинаешь войну, в которой многих погубишь. Я не отдам тебе на растерзание христиан, тоже встану на защиту близких, как и ты встаёшь ради сына. Я выбрал свой путь и от света не отвернусь.
– Зачем тогда пришёл? – Влада запахнула шубу и отступила от Сергея. – Неужто соскучился?
– Хочу нас сохранить, и всё, что нам дорого. Потому предлагаю заключить договор на крови.
  В глазах Влады сверкнули лукавые искорки.
– Договор? Интересно. Пожалуй, эта игра лучше прежней. Ты вырос с подземниками и условия знаешь: никто из общины не переселится и чужаков к себе не возьмёт. Все люди на нашем счету – мы вас не тронем. Но если голодно станет – явимся за вашими жизнями и сопротивляться вы не посмеете – вот цена договора!
  Сергей задумался. Влада надменно сверила его торжествующим взглядом.
– Нет, такие условия христиан не устроят, – отказался Сергей. – Монастырь – не деревня в четыре двора, а большая община. Предлагаю другой договор: мы не трогаем вас, вы людей больше не режете. Больше никаких набегов на Монастырь, больше никакой крови!
– Мы не согласны! – разразилась смехом Влада. – Навь не боится оседлышей, а вы в страхе дрожите по избам. Сила нынче за нами, а не за крестианцами!
– Лжешь, – холодно ответил Сергей. – Вы одни, а людей много.
  Лицо Влады застыло. Не позволив ей возразить, Сергей продолжал.
– Если не согласишься и будет война, я соберу язычников и христиан против Нави. Придёт Китеж, Чудь, даже Крода откликнется. Может быть Аруч и Дом вместе с ними. Ты знаешь, какая мощь теперь за людьми.
  Влада хищно глядела на него исподлобья.
– Не рассчитывай, что сможете спрятаться в норах, – твёрдо чеканил Сергей. – Я знаю про подземелья всё, где у вашего логова тонко. Помнишь кладбище летающих кораблей?
  Она не ответила.
– Не все бочки с отравой сгорели. Крестианцы остатки к себе привезли, ещё до сильных морозов. Яд кличут новогептилом. Когда он горит, всё живое вокруг умирает.
– Ты не посмеешь! – не выдержала и прошипела Волчица. – Забыл? Мы твои родичи! Ты с нами рос, в глаза нам глядел, клятвы давал, любил у костра. Как ты смеешь!
– Посмею! – рявкнул Сергей. – Не я первый кровь пролил, не я войну начал, я должен её остановить! Хочешь силой померяться? Померяемся! Но прими договор, и никто не погибнет, ты сама ничего не потеряешь.
  Между ними загудела ночь. Раздавалось лишь обжигаемое морозом дыхание. Опустив бусую голову, Влада думала.
– Хорошо, Серко, так и быть, – наконец поднялись её голубые глаза. – Пока я в силах сдерживать род – резни и набегов не будет, но только на Монастырь. Кто из оседлых за стены сунется, тот наша добыча. И я потребую от тебя ещё одну вещь, без которой никогда не соглашусь на условия.
– Говори.
– Когда наш ребёнок родится и возмужает, ты исполнишь долг перед сыном и выполнишь одно любое его желание – беспрекословно и без всякой трусости.
– И что же он пожелает?
– Время покажет. Думаю, захочет убить тебя, – без тени улыбки сказала Влада.
  Она вытащила из-под шубы клинок, рукоятку которого увенчивала фигурная голова волка. Такого ножа у неё Сергей прежде не видел. Когда шуба Влады раскрылась, он заметил у неё на груди оберег из винтовочной гильзы, покрытой знакомыми с детства узорами. Влада заметила, как он смотрит, и подхватила гильзу рукой.
– Сняла с тебя в ту самую ночь. Оберег матери – цепь, которая сдерживала твоего Волка. Но он дорог мне, не проси – не отдам.
  В ответ Серко достал с груди медальон в виде солнца. На глазах Влады блеснули честные слёзы.
– Хорошо мы с тобой обменялись, будем вечно помнить друг друга и нашу мать не забудем. Она похоронена под высоким курганом возле старого логова. Если хочешь – приди навестить. Она так ждала тебя! Так ждала! В свой последний час про тебя всё расспрашивала. А я ничего не могла ответить ей, не смогла рассказать, что мой брат от родных отказался и меня бросил в дороге.
  К горлу Сергея подкатил ком. Сегодня он пришёл к Владе, как ко врагу, позабыв, что они родня, очень близкая. Если бы не ужасное предательство и кровосмешение, кто знает, как могла бы повернуться судьба. Они могли сейчас вместе планировать нападение на Монастырь, а не стоять по разным берегам жизни. 
  Влада рассекла свою руку ножом и протянула окровавленную ладонь. Сергей принял клинок, но лезвие слишком больно обожгло кожу. Будучи Навьим охотником, он не раз бывал ранен, но этот нож терзал не одну плоть, казалось, он резал душу.
  Сергей вытерпел боль, они крепко пожали ладони и кровью скрепили договор между Навью и Монастырём.
– Навь, черта и община.
– Община, черта и Навь, – повторил он за Владой и хотел отнять руку, но она его к себе притянула. Её глаза холодно блеснули в ночи, как у завидевшей добычу волчицы. Рука крепче стиснула рану, будто желая пропитать её кровью лучше.
– Надеюсь, жена твоя, Вера, гребень не трогала?
  Сердце Сергея пропустило удар. Влада нагло ухмылялась.
– Такое сильное проклятие я снять не смогу.
  Сергей схватил её за ворот шубы и зарычал.
– Как ты её прокляла?! Какое зло на гребень наговорила?!
– Не по нынешней вере тебе колдовства бояться. Вас крест защищает, так чего же ты испугался? – мстительно рассмеялась Влада. – Однако же… если детей у крестианки больше не будет, а первого ребёночка она в колыбели задушит, так ты не удивляйся – ей страшно и мерзко любить тебя.
– Лжешь! – в отчаянье вскрикнул Сергей.
– Я ненавижу ложь.
*************
 
*************
   Сергей оставил хохочущую Владу на берегу и, не чувствуя мороза, добежал до общины. Договор на крови заключён, но страх ледяными тисками сжимал ему сердце. Среди туманящего голову жара он не заметил, как внутри пробуждается Зверь: чужая кровь проникла в порез и заставила Волка голодно взвыть.
  Он споткнулся на заметённой дороге, дыхание захлебнулось от прилива неожиданной ярости. Перед глазами всплыл образ родных и немного ослабил хватку Зимнего Духа. Маленький Егорка – Сергей любил его и воспитывал как приёмного сына. Новорождённая Женя – он поклялся её защищать. Вера – самый дорогой человек, кто приняла его со всеми грехами. Вера. Вера! Вера!!! Зверь вырвался на свободу, обезумев от кровавых наветов родной половины.
**************
  На подходе к норам Влада по-прежнему улыбалась. Она поглаживала разрезанную ладонь и вспоминала, как изменилось лицо Серко после сказанного.
– Родная кровь на тебя действует лихо. Однажды, отведав её, ты меня чуть не убил. В Белой Ярости губят даже родных – таково проклятие Нави.
  Сивер встретил её возле входа в нору. Она хотела пройти, но решила остановиться и ласково провела ему по щеке окровавленной дланью. Сивер прикрыл глаза, наслаждаясь её прикосновением. Пока что с него достаточно. Но только пока что.
  Влада спустилась в темноту ночных галерей, где мирно спало её племя. Она не слышала плача младенца, когда переступила порог ведуньей норы. Рядом с Девятитравой сидела одна из недавно родивших вест. Подземница раскраснелась, дышала сбивчиво и с расширенными зрачками. В костлявых пальцах Девятитрава сжимала пустой пузырёк из-под Снежного Жара. Украденный в общине младенец лежал возле груди одурманенной зельем кормилицы и сосал молоко.
  Девятитрава подняла тусклый взгляд на свою ученицу. Через седые космы на лице старухи проступила улыбка.
– Дай нам несколько дней.
*************
  Вера только что уложила уснувшую Женю и глубокой ночью в ожидании мужа покачивала колыбель. Егорка сидел перед печью и обтачивал ножичком деревянную лошадку – подарок для новорождённой племянницы. Вера гладила Женю по спелёнанной грудке и задумчиво смотрела на дочь. Неужто и правда в ней многое от отца?
  В сенях загремело. Сергей ворвался в родное тепло взъерошенным демоном.
– Отойди! – рявкнул он. Вера вздрогнула. Сергей перевёл бешенный взгляд на Егорку.
– Егор, дров принеси из сеней. Не видишь печь остывает!
  Обычно он был чуток и справедлив с мальчиком, но нежданная злость и нездоровый огонь в глазах испугали Егора. Он вскочил с места, накинул тулуп и поспешил выйти вон из избы. Сергей шагнул следом и запер двери на крюк.
– Ты живой, вернулся! – с облегчением Вера оббежала глазами побледневшего мужа.
– Отойди от неё говорю! – ринулся Сергей, схватил Веру за плечи и отволок на два шага прочь от колыбели.
– Серёжа, что с тобой?! – перепугалась она.
– Гребень… ты тот гребень из родительского приданого, который тебе ночью вернули, не трогала?
– Нет… не помню! – страх Веры перерос в истинный ужас. – Не должна трогать! Не трогала!
  Сергей тяжело задышал и замотал головой, будто пьяный, и вскинул лихорадочные глаза.
– Неужто и правда боишься меня? Всегда боялась?..
  Сердце Веры больно кольнуло, на глазах навернулись слёзы. Она едва смогла проговорить.
– Да разве страх может быть сильнее любви, Серёжа?
– Не ври мне!!! – взревел Сергей раздвоившимся голосом. Кулак ударил возле её головы, так что со стены посыпалась штукатурка. Перед глазами Сергея плыла красная пелена. Ладонь жгло чужой кровью, проникшей в рану. Все сомнения собрались в лютую ярость, в душе заворочалось нечто тёмное, требующее расправы. И ярость эту могла остановить только дикая боль или плотская страсть.
– Проклятие, говоришь… врёшь ведьма! Нет колдовства, которое кровь бы мою побороло. Никто в моей семье не умрёт и род мой не пресечётся.
– Серёжа… – Вера хотела прикоснуться к нему, но Сергей зарычал и рванул на ней одежду.
– Стой! Не могу я ещё! – взмолилась она. Он лишь крепче прижал её к стене.
*************
  Мир вновь погрузился в метель, но власть черноокой богини продолжалась недолго. Что такое весна? – две недели оттепели до первого жаркого солнца, время, когда оседлые люди готовятся к возрождению. Мир встречает короткое лето, как награду за жизнь в холодах.
  В христианской общине тоже ждали тепла. Один за другим дома в Монастыре оживали, закрытые на Зиму двери распахивались, внутрь врывался свежий весенний воздух. Соседи навещали друг друга и радовались, если в семьях все здоровы и живы. Лишь только дом нового Настоятеля оставался заперт дольше положенного, словно внутри кого сторожили. Маленького Егора отправили жить к соседской семье.
*************
    Влада укутала сытую девочку потеплее и провела по её губкам смоченным в зелье кусочком ткани. От запаха и травяной горечи малышка поморщилась и хотела заплакать, но Влада мягко укачала её на руках.
– Кого же ты делаешь из неё? – хрипло вздохнула Девятитрава.
– Кого надо мне, того и сделаю! Не зря веды мне предсказали. Всё сгодится, дабы Зимнего Волка пленить. Околдует его, притянет к себе, так что ни ошейника, ни цепи не надо. По стезе отца я пойти своему сыну не дам, хоть что мне руны предсказывай.
  Девятитрава тихо с хрипотцой рассмеялась. На вопросительны взгляд Влады она сказала.
– Делай, что хочешь. Но пения никакого ты от неё не дождёшься. Птица Нави так запросто не поёт и по приказу мороки не насылает, хоть опаивай её Снежным Жаром, хоть всю обвесь оберегами. Ты ей перья дала, как из глины лепишь судьбу, только у самой птицы ночи за те перья ты не спросила. Сирин играть с людьми любит не меньше твоего, осторожнее.
– Ну и пусть. – Фыркнула Влада. – Хоть зелье на крестианском младенце испробую.
  Придерживая ребёнка, она накинула на плечи тяжёлую шубу.
– Иди за мной, – кивнула она старухе и зашагала по тоннелям Навьего логова. По пути ей встречались охотники, кто готовились к скорой войне: начищали оружие, точили ножи, пересчитывали патроны. Если люди придут к Навьим норам весной, они получат достойный ответ.
  Среди подземников хватает и двоедушцев. Духи приходят к ним каждую ночь, сила их рода растёт, в глазах зажигается дикость, лица скалятся в клыкастых улыбках. Они почитают Владу не только, как ведущую род, но и как вернувшую им Зверя. Охотники с суеверной опаской поглядывали, как наследница ведуньи несёт чужого младенца.
  Снаружи застыл поздний вечер. Весеннее солнце уступило место морозу, кристально чистый воздух гудел. Влада плотнее закуталась, но ребёнка положила на снег и развязала пелёнки. От тельца малышки тут же повалил пар. Прижав ручки к груди, она громко заплакала. Её крик вознёсся к сереющей хмари. Детский плачь надломился, закашлялся и перешёл в хрип.
– Ну хватит, проверила, – не вытерпела Девятитрава и хотела подобрать ребёнка со снега. Влада властно остановила её.
– Стой. Сейчас её жизнь решается. Людского тепла ей более не увидеть. Светлым железом её кровь напитается, Снежным Жаром согреет судьбу... обожжёт по самую душу.

ДАЛЕЕ:
Цена слов. Глава первая - Знание
http://www.proza.ru/2019/09/25/712

РАНЕЕ:
Проклятый род. Глава тринадцатая - Первый снег
http://www.proza.ru/2016/06/27/1893