наброски продолжения

ФЕВРАЛЬ 1941 ГОДА. ГОРНОЛЫЖНЫЙ КУРОРТ. ШВЕЙЦАРИЯ



     Небо уже просветлело. В раннем утре далеким бархатном жужжанием слышался шум французских ретраков, которые своими широкими резиновыми гусеницами укатывали гору к приходу первых лыжников. Хорошо, что ночью не выпал свежий снег и поэтому работа сводилась к восстановлению разбитой вчерашним катанием трассы. Выше, куда вел бугельный подъемник, на более крутых склонах, для спортсменов и опытных любителей, недоступной для машин, нанятая группа мужчин, преимущественно жителей соседней деревушки  старательно, ставя лыжи лесенкой,  уплотняла опасные участки.
     В  гостиницу «Люцерн», от которой шла  канатная дорога наверх, обставленную нарочито простой деревенской мебелью, но сделанной с  дорогой тщательностью, доносился отдаленный, смягченный расстоянием, шум работающих машин. Он не будил состоятельных постояльцев, но тем, кто уже проснулся, обещал хорошее утро и прекрасное катание.
 Джулия лежала на кровати,  улыбалась этим звукам и предстоящему дню. Она приехала только позавчера, но успела уже освоиться, и ей понравился именно этот уединенный горный отель. Вчера она успела познакомиться с только что прибывшими совсем юными сёстрами-англичанками. Видимо их притянула друг к другу молодость и какое-то радостное ожидание встречи с горами. Остальные обитатели «Люцерна» были много старше. Девчушки, как ни странно, приехали из России, где учились в Петроградском университете.
       Джулия вспомнила, как четыре года назад, ее уговаривал отец продолжить образование в Москве, и как она отказалась. Теперь, по прошествии времени, все равно было трудно оценить, правильно она тогда поступила, или нет. Да что теперь говорить, оставалось меньше года до окончания учебы и эти зимние каникулы последние перед выбором места проживания и приложения своих сил. Материальные проблемы ее не тревожили, а это много значило, и ее выбор зависел только от нее самой.
     На этом курорте Джулия отдыхала впервые, но успела заметить, что персонал гостиницы относился к молоденьким сестрам, как к давним уважаемым гостям. И что особенно удивило Джулию, так это их приезд с тремя собственными инструкторами по горнолыжному спорту, которые тоже поселились в этой же гостинице. Какие же деньги стоило это удовольствие их папочке? Это были здоровенные 30-и летние мужчины с мягкими, пружинистыми походками и бегающими неприятными, казавшимися маленькими на их широких лицах, глазками. Девчушки как будто не замечали их и не перекидывались с ними никакими, даже маленькими репликами, казалось, что они обо всем договорились заранее, и теперь нет необходимости, что-либо уточнять.
     …После завтрака обитатели «Люцерна» потянулись к подъемнику. Первыми были Джулия и ее новые знакомые. Прочные, деревянные, обитые металлической окантовкой лыжи мерно покачивались в специальной нише снаружи уютной  лодочки, где мисс Бринер разместилась напротив одного из инструкторов англичанок, которые сели чуть раньше, но поврозь, каждая со своим дюжим сопровождающим.  Подъемник двигался медленно, или казалось нетерпеливым горнолыжникам, что медленно, но если посмотреть назад, то их островерхая гостиница уже стала совсем маленькой.
       Наверху, выйдя из гондолы, Джулия вставила тяжелый кожаный горнолыжный ботинок рантом носка в крепление и, уложив пружину в желоб каблука, с заметным усилием, затянула замок.  Проделав эту же операцию со второй лыжей, она чуть съехала вниз и вот уже, оседлав небольшое, отполированное деревянное сидение, прикрепленное к тросу,  двинулась еще дальше вверх. Воспользовались бугельным подъемником только несколько человек: Джулия, сестры-англичанки, двое их инструкторов (один остался внизу), два француза-спортсмена и какой-то невзрачный тип, неопределенной национальности.
       Отсюда, с самой высокой точки трассы, было жутковато-восторженно,  оттолкнувшись палками, чуть подпрыгнув параллельными лыжами, ринуться вниз. Участок горы был скорее для скоростного спуска, чем для слалома и незнаком Джулии досконально, она спускалась отсюда только во второй раз и поэтому  шла очень аккуратно на самых опасных участках.
     Но, стартовавшие после нее сестренки, казалось, совсем не знали страха и стремительно пронеслись мимо нее. Видимо они, хорошо изучили этот  путь  и неоднократно проходили его  раньше. Тот, которого Джулия назвала «какой-то невзрачный тип», видимо обладая неплохой горнолыжной подготовкой, но, не зная коварства именно этой трассы, пытаясь зачем-то догнать девчушек-англичанок, стал срезать поворот, но не удержался  и, кувыркаясь в спутанных, так и не отцепившихся лыжах, вылетел со склона и вмазался в торчавшую скальную стенку.
       Джулия содрогнулась, как от собственной боли и стала резко сбрасывать скорость. Она первая подъехала к распростертому телу, именно телу, так как в его смерти она не сомневалась, такой силы был удар. Голова лыжника была запрокинута и залита кровью, ноги неестественно вывернуты, руки, на одной из которой была еще одета сломанная палка, раскинуты, а под задранной курткой, на каких то ремешках, висел  огромный пистолет. В следующую секунду с шумом, подняв большое облако снежной пыли, подъехал инструктор-здоровяк. Его лицо было бледно.
-     Мисс, ради бога скажите, девочки проехали благополучно?
-     Да. Они проскочили раньше.
Громила заметно перевел дух, выверенным движением выдернул оружие у лежавшего, как растерзанная кукла «невзрачного типа», быстро обыскал его, и ничего больше не найдя, небрежным движением одернув его куртку, и все на том же, видимо неродном английском, добавил –
-     Мисс, вам лучше забыть про это – и он потряс пистолетом – этого не было, а был просто несчастный случай. И он засунул оружие себе куда-то за пазуху. Джулия ничего не успела ответить, как подкатил его напарник и французы, которые затараторили по-своему, закатывая глаза и всплескивая руками. Инструктор сестренок, видимо старший из них, многозначительно посмотрев на нее, проговорил
-     Мисс Бринер, вам лучше ехать вниз, и поосторожней, пожалуйста, вас сопроводят – с этими словами он кивнул второму и Джулия поехала  с ненужным ей эскортом.
       Трагическое происшествие, как ни странно, не получило внизу никакого резонанса. Как будто ничего не произошло. Тело быстро увезли в соседнюю деревушку, и в гостинице об этом происшествии никто не знал.  С французами видимо поработали, и они вообще не выходили из своего номера, а Джулия, наученная, не таким уж и  давним, горьким опытом, предпочла не вмешиваться.
     Сестры и их инструкторы собирались выехать  из отеля на следующий же день. Перед отъездом они зашли попрощаться. Только к ней, хотя знакомство было на уровне здрасти-досвидания. Они были грустно невозмутимы. Это были красивые девушки с разницей в возрасте с год.
-     Приятно было с вами познакомиться, к сожалению, приходится уезжать – не объясняя ничего, но, подразумевая понятное только им происшествие, проговорила старшая.
-     Надеемся встретить вас здесь на следующий год, мы каждые каникулы бываем в горах – улыбнулась она, а за ней и младшая сестренка. Джулия попрощалась с ними и долго вспоминала: «Где она видела такую застенчиво-мягкую улыбку, на кого они похожи?»

               

                МОСКВА. АНБ. КРЕМЛЬ


      
       Поздним вечером холодного февральского дня, темный массивный  «хорьх», мягко покачиваясь на неровностях дороги, выехал из ворот огороженной территории « Агентства национальной безопасности». Обширная площадка, с двухэтажным зданием промышленной архитектуры конца 19 века и развесистым одиноким деревом, временно арендованная еще четыре года назад Сергеем Николаевичем Гореловым, была выкуплена государством и превратилась в ухоженный офисный центр, с асфальтированными подъездами к автомобильной стоянке на первом этаже.  Были построены еще три здания из красного кирпича, стилизованными под основное здание, соединенными подземными тоннелями, такими широкими, что по ним могли бы запросто проехать небольшие автомобили. «Наше метро» - так говорили об этом сотрудники, но только между собой. Агентство функционировало как автономное учреждение и не попадало под юрисдикцию правительства и финансировалось по секретной статье бюджета, скрытой в дебрях расходов на оборону. Оно выходило непосредственно на главу государства, а значит фактически управлялась администрацией президента, а, следовательно, его главой, Марком Моисеевичем Милявским.
     Директором конторы, как между собой называли этот орган сотрудники, был Нилов Петр Петрович. Он вел всю оперативную работу, планирование, внутреннее распределение финансов, подбор кадров. Конечно, этими направлениями занимались опытные сотрудники, но общее руководство было его, а, следовательно, и спрос с него.
     Звонок из Кремля нашел Марка Моисеевича здесь и, бесцветным голосом  помощника президента, настоятельно просил срочно приехать –

-     Виктор Викторович ждет.
-     На ближнюю?
-     Нет. Пожалуйста, сюда, в Кремль.
Повесив трубку, Милявский посмотрел на все понявшего Нилова и молча вышел.
     Теперь, сидя в углу на заднем сидении большого автомобиля, Марк Моисеевич, пытался понять для себя, чем вызван этот срочный вызов к президенту, да еще в такое неурочное
время.               
            


                МОСКВА. КВАРТИРА В ДОМЕ НА МОХОВОЙ



       Игорь Александрович  просыпался всегда сам. Он терпеть не мог будильников, не допускал, чтобы кто-то тревожил его и придерживался теории, что искусственное прерывание сна есть самое большое насилие над здоровьем человека. Самое интересное, что ему удавалось осуществлять эти свои  правила всю свою, пока еще недолгую, жизнь.
        Отцом Игоря Александровича, тогда еще Игорька, был знаменитый университетский профессор Старогородцев, а мать, Эльза Карловна, урожденная фон Тилле, преподавала класс фортепьяно в консерватории. Оберегая своего позднего, такого долгожданного ребенка, от, как им казалось, ужасного влияния школы на формирование натуры их талантливого сына, не говоря уж о коллективных методах обучения наукам, интеллектуальная чета взялась за образование Игоря самостоятельно. Была составлена программа. Математику с физикой взял на себя глава семьи, музыкальное обучение проводила супруга, остальные предметы с удовольствием преподавали друзья и сослуживцы, тем более что это было необременительно, т.к. мальчик был удивительно усидчивым и впитывал знания как губка и все дополнения получал из учебников, справочников и энциклопедий. Огромная профессорская библиотека заменяла маленькому Игорьку  весь тот  мир, который оставался за окнами их 7-и комнатной квартиры на Моховой.      
           Итак, курс начальной и средней школы он прошел за три года и все же в 10-летнем возрасте пришел в 7-й класс, сдав на отлично экстерном все экзамены за прошедшие года обучения. Это решение чете Старогородцевых далось нелегко. Но они были разумными людьми и вняли уговорам родственников, друзей и сослуживцев о нежелательности  искусственного отторжения ребенка от реальной жизни и замене вымышленными книжными героями настоящих людей.
        Игорю реальная жизнь не понравилась. Мало того, что семиклассники выглядели взрослыми подростками по сравнению с тоненьким мальчиком небольшого роста, они были просто в его глазах тупы и невоспитанны. Примитивные шутки, подпольное курение, скабрезные анекдоты совершенно не увлекали маленького вундеркинда. И поэтому оставшуюся часть учебы вплоть до окончания школы он все же больше проводил дома, сказываясь больным или на самом бывая таковым, все же здоровье у Игоря было не то что бы слабенькое, но и не отменное.
       Поступив в университет в 13 лет, он и там оставался изолированным от студенческого общества и соответственно от реальной жизни. Дальше была аспирантура, ранняя защита диссертации, работа по теоретической физике в академическом институте. Наука стала для, теперь уже Игоря Александровича, всем. Его личная жизнь умещалась  просторами огромной квартиры и заботами старой няни. К этому времени как то быстро сдавшие пожилые родители Игоря Александровича уже умерли и если бы не работа, которая два года назад приняла такие интенсивные формы, дававшая такой выход творческой энергии, ставившая такие грандиозные задачи, то грусть и тоска по единственным дорогим ему людям могла серьезно расстроить его жизнь. Не предполагая в себе  организаторских способностей, он, тем не менее, к удивлению руководителей проекта, да и  своему собственному, возглавил целый научно-исследовательский институт и впряг его в такой интенсивный ритм, что некоторые старые сотрудники прямо взвыли.
        Цель уже все яснее и яснее очерчивалась, и его теоретические выкладки  воплощались в приборах, огромных сооружениях, новых материалах и в многочисленных испытаниях и опытах. Чистый теоретик, он неожиданно стал и неплохим экспериментатором. Проверяя свои  изыскания опытом, Игорь Александрович, мог, что раньше за ним не замечалось, даже менять взгляд на некоторые, ранее казавшимися неприкасаемыми, свои выводы. Совершенно естественно он стал заместителем руководителя проекта, а по существу главным его исполнителем.
       С некоторого пор и его личная жизнь претерпела некоторые изменения. Старая Нюша, в самом деле, стала стара и не могла уже обихаживать, как она говорила, своего любимого Игорёчка. И вот в  квартире появилась помощница по хозяйству – женщина 27 лет, трудолюбивая, немногословная и почти незаметная.  И домашнее хозяйство, пришедшее почти в упадок вместе со старостью Нюши, технически преобразилось, обзаведясь стиральной машиной, пылесосом и полотером. Все сверкало, от начищенного столового серебра до старинного паркета. Сварливая и недоверчивая  Нюша не могла не нарадоваться молодой помощницей, которая молча и с почтением слушала её указания…
        …Каким образом Лидия, так звали новую домоправительницу, чувствовала, что Игорь Александрович проснулся, было неведомо, но вскоре послышался легкий «вопросительный» стук в спальню и на негромкое «да» в нее вкатилась никелированная тележка с кофе и горячими рогаликами. Аккуратно и стерильно чисто одетая молодая женщина с достоинством пожелала доброго утра и подала на подносе кофе  Игорю Александровичу прямо в постель. Это была его слабость, привычка барчука и неженки, память беззаботного детства в окружении огромной любви и обожания. Он немного стеснялся этого, но привычки детства, как  позднее вставание и кофе в постель предпочитал не менять, хотя естественно и не афишировал их.
         Часто бывая в командировках на дальних объектах, и ведя там спартанский, как ему казалось, образ жизни, хотя условия его пребывания были обеспечены, как можно комфортнее, как это позволяли  полевые условия, Старогородцев предвкушал возвращение в тот старомодно-барский уют его собственного жилья.
        Лидия становилась незаменимой. Только войдя в квартиру, после приезда из дальней командировки, он уже ощущал запах ждущей его ванны с ароматом хвои, французским шампунем и любимой с детства голубой махровой простыней…
         Наслаждаясь горячей, но в меру, как он любил, водой Игорь Александрович ждал. Ждал короткого стука в дверь. После того, как он последовал и получил разрешительный его отклик, входила Лидия в клеенчатом, цветастом фартуке.  С непроницаемым видом, удовлетворенно потрогав рукой воду, она брала в руки бутылочку с шампунем приступала к мытью головы. Её мягкие и в тоже время сильные руки…. Здесь мы прервемся. Добавим только, что Игорь Александрович Старогородцев работал над самым секретным военным проектом России. Он работал над созданием Атомной бомбы.




             КВАРТИРА В ДОМЕ НА ЗАПАДНОМ ШОССЕ


-     Я уже в третий раз говорю, не работают в нашей конторе семьями. Не ра-бо-та-ют…
-      Генрих, я понимаю твою раздражительность, но я не могу быть просто домашней хозяйкой, просто женой…. Я другая…я попробовала, но ничего не получается, я без работы засохну…
-      Послушай. Я тебя несколько раз просил не называть меня Генрихом.
-      А как же? Петей? Ха-ха. 
-      Нина…. Ну возроди свое бюро, свой «Ландыш».
-      Без Юрочки уже ничего не получится. Я только теперь поняла, что главным в нашем деле был он.  Да и Вера вышла замуж и уехала. Кажется на Дальний восток.
-       Ты понимаешь, о чем ты меня просишь? 
-       Понимаю…но я же профессионалка, а тебе нужны хорошие агенты, да еще такие преданные…
-       Еще раз говорю, это невозможно. Ты знаешь, что ждет в случае провала агента разведки другой страны? Ты меня свяжешь тогда по рукам и ногам, я не смогу работать, я буду только думать, как тебя вытащить….я завалю все дело…да и…в общем это неприемлемо.
-       А что? Ты всех агентов так хоронишь, посылая на задание? Сколько у тебя было провалов за последнее время?
-      Слава Богу, не одного.
-      Во-от.
-      Что вот, что вот! Ты думаешь, что ты меня уговорила? Да ты уже не первой молодости дама.
-       Ну, Аксель, этого я от тебя не ожидала! Как у тебя язык повернулся? Это твой последний довод? Да ты посмотри на меня….я всем твоим агентам фору дам…
-       Извини, нет у меня агентов женского пола.
-       Вот теперь понятно твоё плохое настроение. У тебя неудачи? Мужчины не справляются?               
-       Нина, я не могу тебя послать. Это вне всяких правил. Жена руководителя секретной службы – агент. Это никогда ни у кого не было.
-       Значит будет. Создадим прецедент, милый?
Петр Петрович внимательно посмотрел на Нину и тут же отвел взгляд – он знал ее проницательность. За то время, что они вместе Нилов никак не мог привыкнуть к ней. Да, а вообще, он мог привыкнуть к женщине рядом? Нет, Нина была идеальная супруга: дом при ней обрел жилой вид, а не пристанище холостяка, ту неуловимую составляющую хорошей хозяйки и женщины со вкусом: она кардинально ничего не меняла, не переделывала, не желая ломать привычки прежнего хозяина. Но на стенах появились картины, тяжелыми складками плотные шторы закрывали окна, а за редкими домашними обедами они пользовались изящным фарфором и столовым серебром.
     Нина обладала неистощимой сексуальной фантазией, и, в то же время, была всегда внимательна к желаниям Нилова. Она быстро изучила его  вкусы, старалась подогнать их под свои,  и удовлетворялась всегда к тому моменту, когда ее партнер получал оргазм. У них не было запретных тем, и Нилов рассказал ей о своих увлечениях гомосексуализмом, что очень заинтересовало Нину, даже возбудило ее. Она сумела уговорить его на совместный секс МЖМ, но Нилову это как то пришлось не по душе, и опыт больше не повторился. И вообще, он с какого то времени перестал интересоваться мужчинами в этом смысле.   
      Кажется, все было нормально, но ощущение какой то несвободы стало довлеть над Ниловым. Неужели холостяцкая жизнь совсем испортила его, и он не мог быть семейным как все люди?