Юный солдат добровольческой армии волей случая знакомится с дочерью убитого чекистами ювелира. На следующий день его тяжело ранят. Девушка, которой пришло известие его смерти, уезжает из России, где ее уже ничто не удерживает, в Америку, где у нее рождается дочь…
Весной 1937 года трансатлантический лайнер плывет в Европу. На борту путешествует молоденькая Джулия. Она направляется сначала в Англию, а потом в Россию, на поиски отца. Девушка еще не знает, что письмо, где говорилось, что он жив, написано сотрудниками английских спецслужб, которые затевают сложную разведывательную операцию…
Меня всегда занимал вопрос: «А как бы развивалась наша страна, если в гражданской войне победили бы белые, а не красные?» И вот это произошло. Детективный сюжет развивается в демократической России 1937 года. Но исчезнут ли противоречия между великими державами? Какова структура и взаимодействие их разведок? Как протекает общественная и политическая жизнь в самой России? Действие повествования происходит также в Великобритании, Германии, Норвегии и на Тихом океане.
ВЯЧЕСЛАВ НАУМОВ
ВЕСЕННЕ-ЛЕТНИЙ СЕЗОН 37 ГОДА
Альтернативная история
ГОРОД ТУЛА. ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ 1918 ГОДА
На небольшом сельском кладбище, серым, не по-зимнему тёплым утром, сосредоточено-неумело рыли могилу четыре человека в совершенно неподходящей для этого занятия одежде. На одном из них, невыразительном гражданине средних лет, было черное пальто с бархатным воротником. На другом, дородном мужчине, с полным красным лицом и отекшими веками, была не новая, кое-где побитая молью бобровая шуба. Еще одно пальто, но только серое, сильно испачканное глиной, принадлежало высокому господину, работавшему с ленивой грацией умельца на все руки.
Четвертый копатель, обладатель резко пахнувшего овчинного тулупа, невзрачный мужичок с козлиной бородкой, лихо управлялся небольшой австрийской совковой лопатой, с укороченным черенком, единственным, и поэтому особо чтимым трофеем войны. Его ухоженная лошаденка, запряженная в сани, с лежавшим без гроба покойником, покрытым слегка сползшей рогожей, изредка пофыркивала, косила глазом, словно тяготилась необычным грузом, и как будто жаловалась на нерасторопность людей стоявшему рядом пятому участнику этого действа, поворачивая к нему свою голову.
Копатели уже успели углубиться на метр с четвертью и, немного утомившись, несколько замедлили свою работу, время, от времени оглядываясь на стоящую, как изваяние, плотную фигуру комиссара в кожаной куртке, с револьвером в кобуре и глубоко надвинутой фуражкой с красной звездой. Тот казался простуженным, изредка покашливал и до глаз кутался в черный вязаный шарф.
Надо было отдать должное нашим предкам, выбравшим столь сухое место для погоста. Песчаный слой, который начинался сразу же после проходки одного штыка лопаты глинистой сероватой почвы, самого трудного участка для новоиспеченных могильщиков, стал податливым, и по городскому одетые неумелые мужчины только мешали старательному мужичку. Увлекшийся работой и, любивший делать свое дело споро, с крестьянской аккуратностью справного хозяина, он, выровняв углы и обтесав стены, попросил господ-товарищей вылезти наружу. Горожане вопросительно посмотрели на комиссара снизу-вверх из могилы. И столько было унизительного в этой молчаливой просьбе, что жилистого обладателя серого пальто передернуло, и его лицо исказила злобная гримаса. Двое других горожан испуганно и осуждающе посмотрели на него. Изваяние, как будто не заметило этой мимики, и разрешительно кивнуло.
Для обладателя тулупа все началось с раннего утра, когда приглушенная канонада боя за город, продолжавшаяся второй день сменилась относительным затишьем, и в недалекой от Тулы деревеньке появился этот одинокий комиссар.
- Запрягай, - произнёс он простуженным шепотом, и для убедительности помахал револьвером перед носом Прокопия Карпыча. Лопаты и лом кинь в сани, да веревку прихвати.
«Вот нечистая принесла», подумал про себя мужичок, мелко перекрестившись. Но делать нечего, против силы не попрешь.
- Куда ехать то? Господин-товарищ?
- В город.
В это время в Туле, в пустом деревянном сарае постоялого двора, с окнами-бойницами под самым, неожиданным для хозяйственного подсобного строения, тесаным потолком, находились трое пленников.
Ночью, ближе к утру, их загнал сюда злой представитель новой власти в кожанке. Он, размахивая револьвером, заставил одеться и привел в это просторное помещение аптекаря Климова, врача-гинеколога Кириченко, к несчастью ночевавшего у него. А затем и землемера Черных, живущего рядом.
А ведь вчера всё начиналось так заманчиво-увлекательно для Ивана Андреевича Кириченко, высокого, мужественной наружности, неженатого мужчины тридцати двух лет отроду. Апполинарий Модестович Климов, аптекарь – дальний родственник, «седьмая вода на киселе», женатый на породистой, чувственной женщине, звавшейся Аглая Никитична, пригласил его на Рождество.
Черт его дернул согласиться. А всё Аглая. Как-то, еще в прошлом году, будучи по делам в Туле, закупив в аптеке Климова йод, бинты, марлю, тальк, клеенку и, откликнувшись на настойчивое приглашение хозяина, зашел он к нему в дом. Здесь Иван Андреевич и увидел жену Апполинария. Ух, что за знойная женщина. Она и ногой под столом терлась, и, подавая угощения, наклонялась так, что ее, без того низкое декольте, становилось еще более открытым, и полные груди нависали над изумленным Кириченко. А когда Климов вышел на минутку, она, почти касаясь его уха жаркими, чувственными губами, зашептала, что он ей понравился, и что она уговорит мужа почаще приглашать его к ним.
И вправду, письма от аптекарской четы посыпались. Кириченко, человек занятой, и честолюбивый, долгое время от приглашений вежливо отказывался. Он берег свою репутацию для будущей карьеры. Несмотря на случившийся переворот, на их «рачьих и собачьих» депутатов, он продолжал заниматься врачебной практикой, благо гинекологов еще не мобилизовывали, да и не верил, что советы продержатся более года.
Вообще-то Ивана Андреевича, человека здорового и, как говорится, в самом расцвете сил, влекло к Аглае. Он был не прочь заняться любовью с ней, но пылкая настойчивость и опасение привязанность с ее стороны сдерживали Кириченко. Да и все же родственник был ему Апполинарий, хотя и дальний.
Но ходили слухи среди родни, что Климов слаб по мужской линии, да и детьми он так и не обзавелся, хотя женат был уже три года. Так может дамочке невмоготу и сердобольный муж ищет проверенного мужчину, что бы смягчить ее отношение к нему, ввиду проблем с потенцией?
И Кириченко согласился приехать на празднование Рождества. Прибыв загодя и поужинав постненьким, он рано улегся спать в предоставленной ему комнате. Глубокой ночью к нему пришла Аглая....
- Муж спит, – прошептала она своими сочными губами, поставила принесенную лампу на прикроватную тумбочку и, отогнув стеганое одеяло, юркнула в постель. Прижавшись к телу Ивана Андреевича, Аглая сразу же почувствовала его внушительную восставшую плоть, которую её шаловливые ручки тут же стали ощупывать и ласкать.
И надо же такому случиться, что, погружаясь своим жилистым телом в мягкие и нежные прелести жаркой женщины, слыша ее негромко-сдержанный, но несмолкаемый стон, он почувствовал присутствие еще кого-то в комнате. Муж? Медленно повернувшись, Кириченко в полумраке увидел стоящую в дверях плотную фигуру.
Как проник комиссар в дом аптекаря? Или храпящий в своей комнате Климов и увлекшийся Кириченко не услышали звук отмычки? Или дверь с вечера не заперли? Кто знает, но вскоре они, уже одетые, шли под револьверным дулом к дому землемера. А потом оказались в том добротном сарае. Простуженный властный военный просипел что-то невнятное про общественные работы, неубедительно заверил, что их отпустят к обеду.
С грохотом захлопнулись тяжелые кованые ворота. Загремел замок. Они пришли в себя, перевели дух, и огляделись. Зачинавшееся серое утро скупо освещало через маленькие оконца пустое пространство.
Спустя некоторое время, когда глаза привыкли ко мраку, у входа, рядом с бревенчатой стенкой обозначалась большая куча соломы. Молча прилегли. Только теперь они могли осмыслить свое положение. Аптекарь и землемер откровенно трусили. Что на уме у этого угрюмого большевика? Зачем они ему?
Кириченко же больше заботило, узнал ли Климов, что его жена была у него в постели. Как же она быстро выпорхнула. Иван Андреевич усмехнулся про себя, вернее подумал, что про себя, но его губы, всё же, сложились в ироническую улыбку, столь неуместную в их теперешнем положении, хотя, к счастью, из-за сумрака никому не видимую. Ощущая в себе неизрасходованную и не вылившуюся наружу энергию, он вдруг стал осознавать, какая жизнь их теперь ожидает, если большевики закрепятся у власти. Да от них никуда не скроешься: в постель будут заглядывать, мысли контролировать.
Прошло около часа. В тусклом зимнем свете наступающего дня посереди сарая высветилось нечто. Кириченко поднялся, за ним все остальные. Они подошли. На не струганных досках, крепившихся на шатких козлах, лежало человеческое тело. Это был мужчина в шинели с синими галунами и в буденовке с красной звездой.
Кириченко, подошедший вплотную, невольно отшатнулся – лица как такового не было. А было некое месиво, с обломками хрящей носа и вытекшим глазом. Нижняя челюсть была напрочь снесена, и только по обнаженным верхним зубам просматривалось, что это был молодой мужчина, курящий. «Теперь бросивший навсегда это занятие» - злорадно подумал Кириченко, ненавидевший эту большевистскую сволочь.
Отойдя от ужасного тела, пленники снова уселись на соломе в углу сарая. У землемера, единственного, оказались папиросы. Но, сколько бы он, да и остальные пленники не лазили у себя по карманам пальто, не искали в брюках, никто не мог найти спички. А курить страсть, как хотелось. У всех одновременно возникла одна и та же мысль – а не поискать в карманах покойного? Аптекарь и землемер, не сговариваясь, глянули на самого молодого из них, и по их разумению, как врача - человека привыкшего к крови, боли и смертям.
Кириченко невольно вздохнул. Шарить по карманам мертвеца очень не хотелось, но не мог же он потерять лицо? Устрашившись невольному каламбуру, криво оскалившись, Иван Андреевич как бы нехотя поднялся и вразвалочку подошел к покойнику. Стараясь не смотреть на него, он похлопал по шинели – спички не гремели. Может у него зажигалка или огниво? Залез. Ничего.
Дальше ледяные пальцы Кириченко проникли под шинель и пошарили по карманам гимнастёрки. Нашлось тощее портмоне, а потом и зажигалка.
Уже при ее мерцающем свете, с наслаждением затягиваясь дымком папирос, они открыли потертый бумажник. Денег не было, только бумаги. Стали рассматривать документы красного командира. Ого. Да он был большой шишкой. Вот и справка на бланке Реввоенсовета армии, подписанная самим Троцким. Кириченко медленно сложил бумаги и запрятал их во внутренний карман своего серого пальто.
- Зачем? - почему-то прошептал, хотя кроме них в сарае никого не было, аптекарь Климов.
- Давайте положим обратно, - поддержал его землемер Черных.
Кириченко молчал. Он привалился к стене и прикрыл глаза. Белая армия стремительно продвигалась с юга. Скоро конец большевикам и власти их поганой конец. Должно будет включиться правосудие, и все должны знать о роли таких видных партийных функционеров, как этот красный командир. Будут искать всех, и живых и мертвых, в этом Кириченко не сомневался, вот и он внесёт свою лепту в справедливое возмездие.
Часа через два, когда уже совсем посветлело, подъехал на санях комиссар в сопровождении мужичка в тулупе. Подчиняясь приказу их угрюмого начальника, быстро погрузив тело, и покрыв его рогожкой, пленники быстрым шагом пошли за шустрой лошаденкой, радуясь в душе, что суровый, простуженный комиссар даже и близко не подошел к трупу. Видимо и ему все было тошно, и он хотел как можно скорее покончить с неприятной обязанностью…
…Когда всё было кончено, и старательный Прокопий Карпыч всё еще выравнивал холмик могилы, комиссар, ничего не сказав, не поблагодарив, не устрашив секретностью сделанного, молча повернулся и, уверенно ставя упругие ноги на обледеневшую сельскую дорогу, стал быстро удаляться. «Могильщики» зачарованно, еще не совсем веря, что все так благополучно закончилось, смотрели ему вслед. А он иногда скользил, но как-то грациозно выравнивался, сохраняя равновесие без размахивания рук, и не оглядываясь, шел и шел. И вскоре совсем исчез с поля их зрения.
* * *
Длительное наступление Добровольческой белой армии на северном ведущем стратегическом направлении замедлилось. Да и как иначе? Для войск, неподкрепленных подтягиванием тылов, долгое время находившимся без полноценного отдыха, нужна была пауза и перегруппировка.
Но и красные, ошеломленные неослабевающим натиском, беспорядочно откатывались на север и были не способны закрепиться даже за такой большой населенный пункт, как город Тула, хотя и пытались это сделать.
Разведка боем была робкой. Не выявив пулеметных точек, группа из двенадцати солдат первого и третьего взводов входила в город с юго-запада. Не встречая сопротивления, они уже продвинулись далеко вперед, к центру города, и оторвались от своих основных сил. Двигаясь быстрыми перебежками, опасливо озираясь на закрытые ставнями окна одноэтажных домов, они просачивались в узкие переулки и непроизвольно делились на более мелкие группы.
Серое декабрьское небо, с низкими тучами, ощутимо давило на высокого, по-юношески худенького солдата, одетого в длинную шинель. Его бледное лицо выражало крайнюю степень усталости.
Внезапно, обильно, крупными невесомыми паучками снежинок, повалил снег. И этот снегопад как бы дал сигнал для кратковременного отдыха двум солдатам, отбившимся от основной группы.
Прислонившись к стене какого-то строения, с трудом раздвигая шершавые, потрескавшиеся губы, юноша заговорил со своим спутником, малознакомым мрачноватым солдатом из третьего взвода по фамилии Митрофанов:
- Что-то тихо, а?
- Куда идти-то? Ни наших, ни ихних не слышно – невпопад отвечал Митрофанов, и его круглое, тронутое оспинами лицо, ничего не выражало, кроме навалившейся усталости.
И вправду, стрельбы не было, да что там стрельбы – не было слышно ничего; ни своих солдат, ни вражеских – какая-то вата снежная.
- Слушай, как там тебя, Серега, что-ли? Не видно краснопузых-то нигде, ушли они спирт жрать. У них его много, сам видел, цистерна на путях стояла. Надо бы нам там остановиться – эти слова он, как бы нехотя, процедил сквозь зубы и, не дожидаясь ответа, шагнул за угол дома. Раздался выстрел.
“Хы-ы” – вскрикнул, а потом как-то странно забулькал Митрофанов, как будто хотел откашляться, но поперхнулся и давился нехваткой воздуха.
Несмотря на свою молодость, Сергей был опытным воякой. Куда-то исчезла усталость, голова прояснилась, в воздухе явно запахло дымком из трубы соседнего дома.
Он снял фуражку, опустился на колени, неловко попав подбородком в, наметенный у бревенчатой стены, снег, лизнул его, и осторожно высунулся за угол. Митрофанов лежал рядом, на боку. Он хрипел, сжимал двумя руками горло и пытался подняться. Грянул второй выстрел – его голова дернулась, и солдат затих. Сергей засек вспышку. Стреляли из окна второго, деревянного этажа добротного купеческого дома, с каменным первым, занятым, как водится, под торговлю. По фасаду шла выцветшая вывеска - «Альберт Бринер. Ювелирные изделия». Окна внизу забиты досками, наверху закрыты ставнями. Стреляли, видимо, с лестничного пролета над входом, оттуда, где выбито стекло. А выстрелы оказались очень точными – в горло и в голову. Кучно, - без тени юмора отметил юноша.
Увидев, что нужно, Сергей прислонился к стене дома с безопасной стороны, и задумался. Он знал, что главное на войне это терпение. Кто перетерпит противника, тот и жив останется. Сколько их там? Двое, трое? Почему то не верилось, что одиночка решился бы на выстрел. Что они делают в доме? Нужно отходить. Да-а, и тут же нарваться на пулю. Дом, за которым он прятался, стоял отдельно от других, и пространство вокруг него простреливалось. Нет, теперь сидеть ему здесь до темноты, а там видно будет. И Сергей по молодости своей усмехнулся незамысловатому каламбуру. В животе заурчало, организм требовал еды. У бывалого солдата, а юноша был таковым, всегда есть с собой сухарь и фляга с водой.
Прошло часа два. Стемнело. Пора. Двигаться нужно туда, где тебя не ждут. Бесшумно ступая по свежевыпавшему снегу, держа наперевес короткий кавалерийский карабин, подаренный ему есаулом Саранцевым еще под Ростовом, обходя полузасыпанный снегом труп Митрофанова, Сергей направился к купеческому дому.
По темной лестнице он поднимался так медленно и осторожно, как было описано в одном из рассказов Эдгара По, обожаемого Сергеем с детства: после каждого шага следовала пауза, и все тело слушало звенящую тишину, затем еще шаг и снова пауза. Вскоре стало понятно, что тех, кто стрелял, здесь уже нет. На втором этаже чернела полураскрытая дверь. Что делать дальше? Видимо наши отступили, красные тоже. Ничейный город, такое бывало и иногда длилось день, а то и два, пока не подтянут резервы и снова не пойдет разведка.
Из-за двери тянуло теплом. А что если там, в глубине затаилась пара товарищей в кожанках и шлемах с красной звездой, которых часто изображали на плакатах со зверским оскалом и выпученными глазами? Но страха почему-то не было, и обычная предосторожность не сигнализировала об опасности. Он прошел за дверь. Закрыть за собой или нет? Прикрыл – хлопнул замок. Наощупь двинулся дальше. Шагов через пять Сергей споткнулся о какой-то твердый предмет и с грохотом повалился на пол. Послышался звон чего-то разбитого. Больно ударившись локтем, он выронил карабин, который скользнул по полу и полетел, куда-то вперед. «Ну, пропал, бери меня теперь тепленьким», – думал Сергей, лежа на полу с зажмуренными от боли, глазами.
Прошло несколько секунд, боль в локте затихла. Он приоткрыл веки и заметил, что из-под двери в следующую комнату просачивается свет. В сумраке, когда глаза немного привыкли, он увидел и своё оружие. Подняв его, Сергей услышал невнятный шум. Выставив карабин, он ударом ноги распахнул дверь и ввалился в маленькую комнату.
На туалетном столике стояла зажженная лампа, окна наглухо зашторены, а на мягкой девичьей кровати, лицом к стене, с завязанными руками и ногами лежала молодая девушка. Она пыталась перевернуться и выразительно мычала. Поставив в угол карабин, он развернул ее, вынул кляп, развязал руки и ноги. Девушка смотрела на него широко раскрытыми, темными глазами.
- Кто вы?
Сергей стоял в мокрой от стаявшего снега шинели, в фуражке с кокардой, с эмблемой Добровольческой армии на рукаве – разве это не говорило кто он?
- Сергей Николаевич Горелов, – не найдя ничего лучшего, представился солдат. Девушка уже пришла в себя, пригладила волосы и совершено спокойно сказала -
- Как мило. Меня зовут Соня. Но все же скажите: Армия взяла город?
- Не знаю. Вряд ли. Я потерял своих.
- И вы… один?
- Да.
- А где эти…?
- Кто?
- Ну, бандиты, грабители.
- Видимо, мы их спугнули.
- Вы дверь закрыли?
Она встала с кровати, взяла со стола лампу и пошла в другую комнату. Теперь при ее свете стало видно, что все в доме было перевернуто, раскидано: раскрытый сундук, о который споткнулся Сергей, стоял посередине комнаты, на полу лежали осколки разбитой им вазы.
- Что они искали?
- Золото, скорее всего. Увидели вывеску и решили поживиться напоследок, чувствовали, наверное, что их время кончается. Хотя после всех реквизиций здесь уже искать нечего. Сергей Николаевич, снимайте шинель, в доме тепло, у меня есть дрова и еда. Вы же мой спаситель!
Тут она улыбнулась такой милой улыбкой, что у Сергея зарделись щеки, хотя, возможно, и от тепла натопленной комнаты: «Прелесть, что за девушка. Ведь только что лежала связанная с кляпом во рту, да не менее часов двух, а то и трех. Какая сила жизни».
Неожиданная и удивительная встреча расположила молодых людей друг к другу. Так бывает с незнакомыми попутчиками в купе поезда, когда возможна откровенность, которая непозволительна даже с близкими друзьями и родственниками. Девушка сказала, что в доме она живет одна. И, после небольшой паузы, немного сумбурно поведала о гибели своего отца в застенках ЧК, арестованного за сокрытие ценностей от революционного народа, хотя при обысках ничего найдено не было. Скорее всего, арест был вызван злостью за несостоявшуюся реквизицию, а так же классовой и национальной ненавистью. Рассказала о матери, которой она не знала, та умерла при ее родах, о том, что в Туле остались честные должники ее отца, которые помогли ей продуктами и дровами.
- Давайте, Сергей Николаевич, праздновать Рождество, не удивляйтесь, папа и я крещеные.
Стол был накрыт в большой комнате. Прелестная молодая девушка, ухаживая за Сергеем, наливала ему хорошего вина, и все подкладывала и подкладывала кушанье в тарелку. Она с удовольствием наблюдала, как с аппетитом ест ее проголодавшийся сверстник в солдатской форме.
Дрова негромко потрескивали в печке, уют и тепло царили в доме. Насытившись и испытывая легкое опьянение от вина, Сергей, тем не менее, не мог полностью расслабиться, что-то мешало, какая-то высокая нотка звенела в голове. Сверкнуло – Митрофанов. Точно. Ведь в каких-то полста метрах от дома лежит под снегом мертвый Митрофанов, мрачный, малознакомый солдат из третьего взвода. Надо бы похоронить.
- Софья Альбертовна, есть ли у вас санки?
«Вот это вопрос», - подумала Сонечка, так она сама себя называла, так ее называл и папа, – Это что, он на санках задумал кататься?» Присмотрелась к Сергею. На юношеском лице не было признаков смеха, серые глаза смотрели строго, на лбу обозначилась морщинка – не шутит. Заметив недоуменное внимание к себе, Сергей рассказал ей о Митрофанове.
- Я пойду с вами, мы перенесем его во двор, положим пока в сарай, там холодно…
…Через час они снова сидели за столом. Мрачная и тяжелая работа сблизила их. Еще год назад трудно было представить, что после всего этого они могли спокойно есть, пить, разговаривать.
А проговорили они почти всю ночь. Молодых людей связывали общие черты той жизни – до переворота. У них было счастливое детство и любящие родители. Их окружали друзья, веселье, беззаботность, но, в то же время, ясное понимание жизненного пути и стабильности бытия.
Но их юность попала на самый острый излом истории, многие, более взрослые люди потеряли сами себя, а каково было им, выросшим в тепличных условиях и, сразу же, брошенным в бурную реку страшной реальности.
Они быстро взрослели, становились жестче, недоверчивей и проще смотрели на страдания людей, хотя и не могли полностью потерять свои детские, взятые из книг, от родителей и религии, представления о добре и справедливости. Ему было почти девятнадцать, ей восемнадцать.
Сергей за этот страшный военный год прошел через многое: видел героизм и трусость, мужество и слабость. В войну он стал мужчиной, в меру циничным с доступными женщинами, что бывает с юношами, пытающимися быстро повзрослеть. Хотя и не воспринял того казарменного хамства, которое хотя и было составной частью армейской жизни, но претило его воспитанию и натуре.
А сколько испытаний прошла она? Смерть отца, одиночество, холод и голод. Но природная предприимчивость, самостоятельность, жажда жизни взяли свое. Она стала взрослой. А взрослые люди поступают так, как считают нужным.
Сергей в эту ночь стал для нее всем миром, а она стала его женщиной.
* * *
Добровольческая армия вступила в город во второй половине следующего дня. И уже вечером, в бою в центре Тулы Сергей Горелов был тяжело ранен. Ночью ему сделали операцию в полевом госпитале, потом переправили в тыл, сразу почему-то в Ростов. Бой за город оказался тяжелейшим, раненые поступали непрерывно, и неразбериха случилась страшная. Свое девятнадцатилетние 13 января 1919 года он встретил в палате для тяжелораненых, в бессознательном состоянии, с биркой 397-Тула…
…После взятия Москвы санитарный поезд перевез Горелова в его родной город, в госпиталь Марфо-Мариинской обители. Лежа на больничной койке, мучаясь бредом высокой температуры, временами проваливаясь в казавшееся небытиё, боясь его, усилием воли борясь со сном, в его положении целебном, но который он принимал за потерю сознания и уходу из этого мира, Сергей облизывал сухие губы и неслышно шептал: « пить, пить…. »
И тут к нему склонялась, в каком-то свечении, голова Сони. И ее внимательный, серьёзный, взрослый взгляд глубоко знающей жизнь женщины, вобравшей в себе опыт ушедших поколений, говорил: «Все хорошо, милый, засыпай, ты не умрешь». Его отпускало, и он засыпал.
Так Соня спасала ему жизнь, хотя в это время она сама дрожала в насквозь продуваемом товарняке, следующем на восток, и была уверена, что его нет на этом свете.
Только к весне, опираясь на костыли, с помощью родителей, он переступил порог их старой квартиры на Поварской. Отец с матерью трогательно ухаживали за ним, кормили блюдами, любимыми с детства: где только продукты доставали? Что стало с Сонечкой, Сергей не знал. Перед уходом он оставил ей свой адрес, но писем не было. Писал сам: г. Тула, Бринер Софье Альбертовне, собственный дом. Но, то ли почта работала плохо, то ли адрес был не точный, то ли адресат выбыл - ответа не было. Ощущал ли Сергей горечь потери? Первое время да, конечно. Но человек существо неблагодарное и забывчивое. Насущные заботы и суровая жизнь заслонили недавнее прошлое. Сергей все реже и реже вспоминал ту Рождественскую ночь. А была ли она…?
АЛЬТЕРНАТИВНОСТЬ ИСТОРИИ
Что стало с Россией после того, как Добровольческая армия разгромила красных? Война с Германией к тому времени закончилась победой стран Антанты, и часть репараций все же досталась России. На огромных просторах страны еще достаточно долго продолжалось партизанское сопротивление под руководством большевистского подполья. Их костяк во главе с Троцким (Ульянов тяжело болел и вскоре умер) умело руководил хорошо законспирированными группами боевиков. Сопротивление носило скорее террористический характер: пускали составы под откос, сжигали зерно, взрывали заводы. Так как уже не было финансирования большевиков Германским генштабом, то ими применялись эксы (экспроприация) - откровенный вооруженный грабеж банков, магазинов, да и просто частных граждан. Через некоторое время политическое подполье переродилось в откровенно бандитские группировки, переделившие сферы влияния на регионы и уже не подчинявшиеся никаким партийным вождям.
С окончанием гражданской войны Временное руководство России было вынуждено на некоторое время сохранить военную диктатуру. Европейцы понимали особенность положения России и давали кредиты на закупку продовольствия и вооружения.
К 1920 году борьба с бандитизмом, а все сопротивление к тому времени превратилось в уголовщину, была, в основном, закончена. В 1921 году была принята конституция. Основной государственный документ разработало учредительное собрание, еще то, разогнанное большевиками в 1917 году, правда, с довыбранными депутатами, вместо выбывших.
Россия становилась республикой с федеральным делением на большие части (края): Северо-Западный, Центральный, Малороссия, Поволжье, Закавказье, Урал, Западная Сибирь, Восточная Сибирь, Дальний Восток. Финляндия, Польша и Туркестан обрели независимость. Президент страны выбирался всенародно, Дума (парламент) – половина от округов, половина от партий. Многопартийность, независимый суд, отмена цензуры, свободные пресса и радио, уважение института частной собственности – вот та Россия, где происходит действие нашего повествования.
Еще перед войной российская империя развивалась более чем успешно, и ее национальный продукт почти сравнялся с французским. Конечно, мировая и гражданская войны, борьба с бандитизмом несколько притормозили темпы развития, но ведь и другие страны воевали. И потом, известно, что войны стимулируют промышленный бум и рывок технологий.
В довоенной структуре экономики России, кроме мощного отечественного бизнеса, значительная ее доля состояла из иностранного капитала, в основном европейского. С окончанием военных действий, еще до обуздания бандитизма, зарубежные инвестиции возобновились. Бурное мировое развитие авиации и автомобилестроения требовало все большего количества нефти и нефтепродуктов. Корпорация Нобеля вкладывала огромные деньги в Бакинскую добычу. Русские деловые круги с удвоенной силой, после непродолжительного хаоса переворота и гражданской войны, отстраивали военно-промышленный комплекс страны.
В 1921 год Россия вошла динамично развивающейся страной, с быстро модернизированной промышленностью, взамен уничтоженных мировой и гражданскими войнами устаревших мощностей.
Говорят, что история не знает сослагательного наклонения, но существуют же экстраполяция, проецирование, реконструкция, фантастические романы, наконец. Автор попытался представить возможный вектор развития нашей страны, да и остального мира с этой поправкой.
НАЧАЛО СЕНТЯБРЯ 1919 ГОДА г. БИЙСК (АЛТАЙ)
В забитой разношерстными посетителями привокзальной пивной стоял гул от низких мужских голосов, и стелились клубы папиросного дыма. Было душно. Открытые створки высоких окон старого, давно не ремонтируемого здания, плохо проветривали людские испарения. Табачные выдохи местной махорки, запахи лука и чеснока, алкогольного перегара били в нос каждому вошедшему посетителю, но через некоторое время он принюхивался, и уже не ощущал дискомфорта.
Высокие, с выщербленной мраморной поверхностью столы, кое-где покрытые развернутыми газетами, с разложенной на них нехитрой домашней снедью: отварными яйцами, холодными картофелинами, скупо нарезанными желтоватыми ломтями прошлогоднего сала, зеленым луком, огурцами с помидорами, были окружены четырьмя, а то и пятью жующими и пьющими мужчинами. Женщин не было вовсе. На столах стояли граненые стаканы с водкой, но чаще кружки с местным, не очень вкусным для приезжего человека пивом, но для жителей уездного города единственно знакомым и поэтому любимым.
Трое маляров, с утра красивших крышу вокзала, пришли сюда перекусить принесенной едой и попить холодненького пивка. Не спеша, отколупывая толстыми, со въевшейся краской, пальцами скорлупу яиц, вяло перебрасываясь малозначительными словами, отхлёбывая из кружок, они наслаждались отдыхом после полдня работы, вдыхания паров краски, балансирования на покатой крыше, на солнцепеке необыкновенно теплого сентября.
Четвертым за их столиком стоял небритый, крепко сбитый мужчина, с траурной полоской под нестрижеными ногтями, в обтрепанном пиджаке, из-под которого виднелась давно нестиранная косоворотка. Он жевал спинку воблы, очищенную тут же на аккуратно оторванную четвертушку местной газеты «Бийский вестник», остатки которой бережливый мужик положил во внутренний карман.
Столики в пивной располагались тесно, и спиной к спине с приезжим стоял чистенько одетый мужчина, моложавый, статный, по виду из земских чиновников или учителей гимназии. Громким голосом он пьяненько втолковывал своему собеседнику о своей несносной семейной жизни. Его приятель, возможно еще с детства, более-менее трезвый, называл своего подвыпившего визави по фамилии и на «ты».
- Говорил я тебе, Сурков, что Полинка стерва та еще, да и ****ь известная. Ты ж взял ее нечестную, польстился на красоту ейную. Толковали тебе, предупреждали.
- Прав ты, Витенька, прав. Дурак был, прямо какое-то наваждение на меня нашло, околдовала она меня. Терпения у меня на нее теперь нету. Вчера застукал ее с соседом. Как чувствовал. 5-й класс у меня смирный, дал им задание, на велосипед, да и на свою Никольскую. Забегаю на второй этаж, толкаю дверь, и в комнату – а там они. Прямо в нашей постели расположились. Она, сучка, и этот бездельник Мохов, нахальная рожа.
- Как ты удержался то, Сурков?
- Да поплыло у меня все перед глазами, Витенька, упал я без чувств от наглости такой. Когда пришел в себя, то она на меня воду брызгает, в сознание приводит. Оглянулся я вокруг – соседа и в помине нету, кровать заправлена, жена одета. Или я долго провалялся в беспамятстве, или так они быстро скрыли следы преступления.
- А что дальше то было?
- Да глупо все получилось. Выскочил я из квартиры, побежал на третий, поднялся еще выше, стал стучать в его мансарду. Да толку что? Или не было его дома, или затаился, а, может быть, по крышам ушел. Только теперь перед народом стыдно. Всякие кумушки теперь судачат, что, мол, Сурков, обещался жену убить.
- Слушай, остынь, не терзай себя. Да и дома тебе пока делать нечего, вдруг сорвешься, увидев её. Сходи на рыбалку, или в лес, по грибы. Говорят, позавчерашний дождик породил их видимо-невидимо. Тёща проехала 3 километра по дороге от города на телеге соседа Терентьева, а там сразу в лес. Принесла корзинку белых. За полчаса. Туда и ты сходи.
- Пожалуй. Да вот только домой идти неохота. У тебя сапоги и накидка найдутся, Витенька?
- Да в чем вопрос, Сурков, и корзинка найдется, допивай и пошли.
Приезжий мужчина казалось равнодушно жевал воблу, но на самом деле весь превратился в слух. Он запоминал все, что было сказано за соседним столиком. После того, как Сурков и Витенька вышли, он выпил залпом оставшееся пиво, скомкал газету с чешуёй воблы, кинул издалека комок бумаги в урну, попал, усмехнулся и лениво направился на выход.
* * *
Небритый приезжий нашел Суркова уже почти под вечер. В такое время суток грибники не встречались, и двужильный мужчина, быстрым шагом прочесывая лесной клин зигзагообразно, через полтора часа вышел на небольшую полянку.
Учитель, видимо утомившись, сидел на пеньке, поставив рядом заполненную наполовину грибами корзину. Он обратил лицо под лучи ласкового, сентябрьского солнца, наслаждался отдыхом и теплом, забыв на время свои семейные неприятности.
Стоя в кустах, бывший комиссар развязывал веревки, крепившие на спине под пиджаком короткую саперную лопатку, купленную сегодня на местном рынке. Когда острое орудие оказалось в сильной руке, он немного повертел кистью, приноравливаясь к удобной ручке с аккуратным набалдашником, сымитировал удар чуть сбоку и сверху, но не стал исполнять его сразу же, а продолжал ждать.
И дождался. Суркову все же стало жарко под заходящим солнцем, и он снял брезентовую куртку.
Теперь кровь не зальет ее, подумал небритый, и двинулся вперед. Дальше все произошло быстро. Учитель не услышал крадущихся шагов, только острая колючка нестерпимой боли пронзила его голову: вспышка света и всё.
Приезжий подхватил подмышки обмякшее тело и отволок его в кусты, быстро вернулся, подобрал корзину с грибами и натянул на себя брезентуху. Уже там, в зеленом укрытии, он неспешно обшарил карманы убитого. Обнаружился ключ от квартиры, немного денег, носовой платок, пачка папирос, спички и перочинный ножик. Положив себе в карман брюк деньги, папиросы и ключ, небритый начал аккуратно снимать лопаткой дерн на небольшом пространстве среди кустов. Когда удлиненная, но неглубокая яма была выкопана, он сволок туда тело, несколькими ударами лопатки обезобразил лицо, вывалил на кровавые рубцы грибы, разрубил корзинку и стал всё засыпать землей. Оставшийся грунт он равномерно разбросал по округе, благо почва была не каменистая, без комков и сухая. Положив в своеобразную могилу орудие убийства, небритый руками уложил дерн. Взыскательно, но, удовлетворенно оглядев плоды своего труда, бывший комиссар, прищурившись на заходящее солнце, уверенно ставя ноги, скоро зашагал по направлению к городу.
* * *
Редкие фонари скупо освещали тихую Никольскую улицу. Мужчина в брезентовой куртке шел по деревянному тротуару, доски которого приятно пружинили под упругим шагом, изредка наклоняясь под яблоневыми ветками, нависавшими над крашеными заборами одноэтажных, почти сельских домов. Противоположная же сторона Никольской состояла из большого трехэтажного дома с мансардой и маленького деревянного.
Войдя в крайний подъезд добротной трехэтажки, редко встречающейся в Сибири европейской архитектуры, будто перенесенной сюда из пригорода Парижа, он быстро одолел два пролета. Двери двух квартир, выходивших на лестничную площадку, были девственно чисты. Быстро спустившись, приезжий вошел в следующий подъезд. Снова поднялся. Черт, та же картина. Никаких табличек. Никаких надписей.
В какой же квартире живет учитель Сурков? Жил, жил, впервые за этот день осознал свой поступок бывший комиссар. Обзванивать квартиры было нельзя. Оставались еще два подъезда.
А что он еще интересного услышал там, в пивной? О любовнике жены Суркова, соседе Мохове, живущим в мансарде. Может у него есть табличка? Вряд ли. Но проверить надо. Возвращаться в первый подъезд? Нет, сначала здесь.
На третьем этаже узкая лестница вела в мансарду. Надо же. На невзрачной двери весела дорогая медная табличка «Студия художника В.И.Мохова». Удача.
Он снова спустился на второй. Теперь надо было угадать, какая из двух дверей ведет в квартиру супругов Сурковых. Чуткое ухо уловило за одной из них еле слышный звук граммофона. Осторожно вложив ключ в замочную скважину, внезапно вспотевший мужчина уверенно повернул его. После легкого нажатия дверь без скрипа отворилась.
Яркая блондинка в шелковом халате полулежала на подушках дивана и вопросительно подняла брови на вошедшего. Она даже не успела испугаться и, давясь нехваткой воздуха под придавленной тяжелой рукой бархатной подушкой, еще не успев отбросить нелепую, мысль об интересности незнакомого мужчины, и уже теряя сознание, непроизвольно дрыгая ногами, успела ощутить на них властную руку.
Мельком взглянув на неподвижное тело, мужчина поднял головку граммофона, остановил диск с пластинкой и внимательно оглядел комнату. Это и гостиная, и кабинет. Вот письменный стол учителя. Значит, есть еще спальня и кухня. Интересно, работает ли газовая колонка? Он более двух месяцев не мылся.
Найдя документы на имя Суркова в хлипком, в чернильных пятнах письменном столе, комиссар прихватил диплом и свидетельство о рождении. Отыскав в платяном шкафу, между простынями тугую пачку денег, он не стал шарить в резном буфете среди хрусталя, хотя он наверняка знал, что нашел бы там нехитрые драгоценности. Затратив еще некоторое время на поиски, незваный гость обнаружил и семейный альбом. Быстро пролистав его, он, оставив в неприкосновенности детские фотографии Суркова и его жены, изъял свадебные и несколько последних снимков. Глядя на них, комиссар лишний раз убедился в некотором своем сходстве с учителем.
Затем по-быстрому помылся под душем, постриг ногти острыми ножницами, сбрил хорошей, золингенской опасной бритвой щетину, повертев ее так и сяк, и, подумав немного, с сожалением положил на полочку перед зеркалом. Зачесав еще влажные отросшие волосы назад, он напоследок спрыснул лицо одеколоном.
Тщательно вытерев за собой все возможные следы пальцев, мужчина облачился в поношенный костюм Суркова и его шляпу. Все размеры совпадали, это определилось еще в пивной. Затем скатал, свою одежду и белье и, найдя в прихожей плотную крафт-бумагу, сделал сверток. Брезентовую куртку он бросил в прихожей. Однако подумав немного, поднял и повесил ее на вешалку. Витенька, друг Суркова, должен опознать ее.
Зайдя снова в гостиную, где так же полулежало на диване тело яркой блондинки, выглядевшей на удивление живой, уже выбритый элегантный молодой мужчина подошел к ней и отогнул полу халата. Под ним ничего не было, и только белая кожа оттеняла рыженькие волосики на лобке. Подчиняясь какому-то своему глубинному инстинкту, он положил свою ладонь на её ляжку. Кожа была бархатистая и еще не холодная.
В это время сверкнула молния, и через мгновенье послышался гулкий раскат грома. «Надо спешить, пока не начался ливень», - подумал мужчина и погасил свет. Заперев дверь квартиры, он быстро спустился по лестнице.
На улице, как это всегда бывает перед грозой, задул порывистый ветер, неся листья, мусор и пыль. И без того малолюдные улочки небольшого города стали еще пустынней. Подняв воротник пиджака, держа под мышкой сверток, намереваясь его выбросить, вместе с ключами в первую же попавшуюся на пути общественную уборную с выгребной ямой, бывший комиссар устремился на вокзал.
СКОРЫЙ ПОЕЗД МОСКВА – ХАБАРОВСК
На нижних местах сидели трое: интеллигентного вида девушка в светлой юбке, приблатненный парень, с чубом, выбивающимся из-под лихо сдвинутой кепки, и пожилой мужчина, с бородкой и в очках, инженер-путеец.
Молодой парень перебирал струны гитары и приятным баритоном пел романс об отцветавших хризантемах. Девушка, подобрав под себя загорелые ноги в парусиновых тапочках и белых носочках, слушала пение, мечтательно глядя на парня. Инженер с бородкой резал помидоры изящным перочинным ножиком с перламутровой отделкой и тоже благосклонно прислушивался, пытался подпевать, отчего четко очерченные, слегка выщипанные брови девушки иронично-строго сдвигались.
А на верхней полке, повернувшись лицом к стенке, лежал четвертый пассажир. Бывший комиссар не спал, и под гитарные аккорды осознавал сложившееся положение. Так получилось, что более полугода назад, во время тульских боев, внезапная смерть своего сослуживца толкнула его на быстрые и решительные действия. Понимая скорый и неизбежный крах большевиков, комиссар, занимавший не рядовой пост в партийной иерархии, один из ближайших сотрудников Троцкого, имеющий немалый опыт подпольной борьбы, решил выйти из игры. Захоронив убитого двойника при свидетелях и положив свои документы ему в карман, он как бы похоронил самого себя.
Тогда все прошло гладко, но и бежать надо было немедленно. Новые бумаги на себя он подготовить не успел. Деньги, его деньги, зависли в Стокгольме на номерном счете в банке. Пришлось скитаться, выжидать. Он еще на что-то надеялся. Может быть на хаос подпольной (партизанской) борьбы?
Но Пауль, а именно такова была кличка комиссара со времен дореволюционной деятельности в рядах РСДРП, скоро убедился, что белая армия победила окончательно и новая власть утвердилась крепко. Что же теперь ему делать? Их газет он узнавал, что очаги сопротивления, теперь в виде банд-образований, направляемых прежними большевистскими функционерами, где-то еще успешно действовали, но, как неплохой знаток политической и экономической направленности народных масс, он уже понимал обреченность борьбы.
Еще до революции Пауль вел самостоятельную игру, а уж теперь-то уходить под крыло бывших товарищей было совсем ни к чему. Надо что-то придумать свое, легализоваться и тогда уж найти применение своим силам. За границу он не стремился, обычная, размеренная жизнь ему была не по нутру.
Документы у него теперь были подлинные. На имя Суркова.Труп его вряд ли найдут, да и искать не будут, им нужен убийца-ревнивец.
Кстати, еще и с опознанием трупа будут проблемы, грибы на свежеразрубленном лице сделают свое дело. Нет, не найдут, лес большой, а зарыл его тщательно. А может позволить полиции поймать себя на каком-либо преступлении? Получить незначительный срок, и тем самым полностью застолбить фамилию Сурков за собой? Это идея.
Тем временем внизу произошла какая-то перемена. Блатной парень выпроваживал пожилого с бородкой из купе.
- Папаша, ты бы сходил, помыл огурцы то, – кивнул он на небольшую горку овощей.
- Да я ходил уже.
- Э-э посмотри, ты не чисто мыл. Помой еще, да подольше, папаша.
Девушка еще не понимала происходящее, или боялась осознавать. Она забилась в угол и испугано смотрела на еще недавно, столь милого исполнителя романсов. Инженер-путеец, держа в руках кучу кривоватых, купленных по дешевке на предыдущей станции, огурцов пытался локтем открыть дверь купе. Кривляясь, парень подчеркнуто галантно отодвинул её, пропустил пожилого, и тут же задвинул с лязгом.
Девушка вздрогнула как от удара
- Ну, кисуля, теперь мы одни, – обнажил золотую фиксу в наглой усмешке герой-любовник.
Девушка побледнела и непроизвольно подняла глаза наверх, на свою последнюю надежду, спящего пассажира, которого она видела лишь мельком.
Парень, с казалось приклеенной кепочкой, совсем позабывший еще об одном обитателе купе, досадливо цыкнул. Втянув воздух левой половиной большого рта, поднялся и подошел к противоположной верхней полке.
- Эй, фрайерок, харе кемарить-то, сходи пробздись, слышь?
Придав своему лицу сонное, недоуменно-глуповатое выражение Пауль, а теперь Сурков, повернулся, как бы с трудом раздвигая губы, улыбаясь, странным, вроде как со сна, голосом произнес:
- А что у вас происходит?
Блатной вытащил из кармана черных, заправленных в сапоги брюк, железный портсигар с выгравированной сценой охоты на волка. Достав оттуда папиросу, дунул в нее, лихо заломил конец, после чего чиркнул спичкой, казалось возникшей из воздуха, прикурил, и пустил струю дыма в лицо, лежавшему на верхней полке пассажиру:
- Ну ты, харя, сматывайся быстренько. У нас с барышней внезапная любовь возникла, - и он движением языка перебросил папироску из одного угла рта в другой.
«Любимая барышня» внезапно заверещала противным тонким голосом, выдавая свое мещанское происхождение
- Дяденька, не выходите, он меня снасильничать хочет. Опозорит ведь. А у меня жених есть. Мамочка убьет теперича-а-а-а-а…
- Молчи, сучка, - ощерился на нее блатной, сделав шаг по направлению к девице.
В это мгновенье точный удар ногой в голову опрокинул его на визжащую девушку, и, казалось, намертво приклеенная кепочка тут же отскочила. Понимая, что удар босой ногой, да еще из лежачего, неудобного положения, получился неплотным, Пауль ловко спрыгнул, схватил со стола перочинный ножик, с перламутровый отделкой, открыл шило, пропустив его остриё между пальцами, тогда как сам нож остался в зажатом кулаке, придавая тому большую увесистость.
Парень, ослепленный злобой, хищно скалясь подобием улыбки, завораживающе медленно вытащил из хромового голенища сапога длинный финский нож, взял его не лезвием вперед, а щегольски, по-испански, клинком назад и вверх. Да и что мог противопоставить лихому фартовому парню безоружный увалень? Но стоило блатному приподняться с нижней полки в узкое пространство купе, как сонный пассажир молниеносно двинул его утяжеленным кулаком в лицо, и остриё шила проткнуло красивый голубой глаз, с не успевшим сомкнуться веком.
Дикий вопль заполнил все пространство купе и вырвался сквозь двери и стены в просторы вагона. Пользуясь шоком противника, Пауль наносил и наносил удары. Блатной, выронив свой нож, и пытаясь закрыть окровавленное лицо руками, выл по-звериному. Девушка визжала от увиденного.
Подхватив с пола финку, Пауль всадил ее парню в горло, отчего тот изменил тональность воплей и стал хрипеть.
Но еще раньше дверь купе неслышно, из-за визга и крика, раздвинулась, и там возник инженер-путеец. Увидев страшную картину и свирепого пассажира, пытающегося нанести очередной удар ножом, инженер, стараясь предотвратить это, дернул Пауля за руку. Комиссар, автоматически, решив, что это сообщник блатного, со всего маха всадил нож в живот пожилому с бородкой. Мужчина, тихо охнув, стал медленно оседать.
В купе воцарилась тишина. Инженер-путеец лежал в темной луже крови. Блатной тоже замолк. Юбка девушки задралась, ее ноги были раздвинуты, и взгляд Пауля уперся в кустик волос, черневших из-за сбившихся розовых трусиков. Пассажирка была в оцепенении и застыла, прижавшись спиной к стенке купе. Весь ужас произошедшего сконцентрировался в ее глазах, устремленных на убийцу. На лице девушки возникла полуидиотская улыбка.
ХАБАРОВСК. КОМНАТА ДОПРОСОВ ОКРУЖНОЙ ТЮРЬМЫ
Совсем молоденький судебный следователь Голованов, недавно окончивший университет, впервые получил в свое производство громкое дело. Он был нарочито сосредоточен и подчеркнуто вежлив с подозреваемым в жестоком убийстве в поезде, которого только что доставили на последний допрос. Дело пора было передавать в суд.
Он работал над этим преступлением уже два месяца. Картина, в общем-то, была ясна. Сам убийца не отрицал своей вины. У него имелись документы, и его личность считалась установленной. Но для пущей достоверности были посланы запросы по месту жительства обвиняемого. Пришедший ответ поразил следователя. Оказывается, этот Сурков совершил еще одно убийство. Своей жены.
Читая материалы расследования в городе Бийске, Голованов мысленно реконструировал мотивы и метод преступления учителя. Теперь становилась понятней картина убийства в купе поезда. Взвинченный ревнивец воспринял ухаживание молодого парня за девушкой как попытку изнасилования, зверски убил его, и попавшегося под руку инженера-путейца, заслуженного человека, уроженца их города, которого хоронили при большом скоплении народа. Дело становилось резонансным.
Конечно, убитый блатной парень был далеко не ангел. Вор-гастролер. Выпущенный из Крестов в эйфории февральской революции, он до последних дней жизни не попадался на кражах, хотя материалы о его похождениях имелись. Но девушка, единственный свидетель, почему-то обеляла его и показывала на допросах, что парень просто флиртовал с ней. А вот Сурков, фамилию которого она узнала уже в процессе следствия, так тот бесстыдно чуть не воспользовался ее беспомощным положением.
Следователю вспомнились материалы дела в Бийске. Описание места преступления, положение и вид трупа. И там имелось бесстыдство обнаженной плоти умершей.
- Гражданин Сурков, скажите, а какова была ваша цель приезда в Хабаровск? Ведь билет был до нашего города.
- Господин следователь, я не очень понимал, куда и еду. Вернее так: я хотел уехать как можно дальше от того кошмара, который остался в Бийске.
Голованов «про себя» поморщиться от звука слов этого Суркова. Каждый раз он удивлялся, как можно с таким неприятным, надтреснутым, как бы утробным голосом преподавать в школе? Может быть сделать еще запрос? И что спросить? Нет, уже некогда. Его торопили, дело нужно отдавать в суд. Оставались некоторые формальности и профессиональное любопытство следователя Голованова.
* * *
Уголовный суд города Хабаровска, за убийство из-за ревности своей жены в г. Бийске, немотивированное двойное убийство в поезде, приговорил Суркова Л.А к пожизненному сроку, замененному после подачи апелляции на двадцать лет каторги в условиях крайнего севера.
1937г. АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН.
БОРТ ЛАЙНЕРА «КОРОЛЕВА ВИКТОРИЯ»
Сложив клетчатый шотландский плед и оставив его на шезлонге, Джулия взглянула на горизонт, где висел, наполовину окунувшись в море, огромный диск неяркого солнца. Шли четвёртые сутки плавания. Так далеко от родного Бостона она еще никогда не оказывалась. Джулия представила большой корабль, плывущий в океане, как бы издалека, из космоса: Америка уже скрылась в темноте, Британские острова еще не появились, вверху угадывалась белая Гренландия, внизу только волны …Жуть.
Поднялся ветерок, и в воздухе посвежело. На палубе первого класса уже никого не было, пассажиры ушли переодеваться к ужину. Джулия не спешила. Ей нравилось играть в одиночество, казаться загадочной, немного меланхоличной. Она хотела быстрее взрослеть и это у нее получалось. Все вокруг способствовало ее стремлениям: мужчины были, как и положено, джентльменами, женщины, к ее радости, оказались неназойливыми. Повезло.
Такое путешествие на пароходе через океан в каюте первого класса стало для молодой девушки равносильно выходу в свет. Публика состояла из европейцев, в большинстве англичан - они возвращались домой, вторая часть американцы - те ехали в Европу по делам, или путешествовали.
В Бостоне Джулия жила вместе с мамой в доме Самуэля Бриннера. Это был брат ее дедушки Альберта. В свое время Самуэль, будучи промышленником во Владивостоке, выгодно продал свой бизнес, значительная часть капитала которого принадлежала Альберту. После чего забрал свою многочисленную семью, племянницу Софью и выехал в Америку, там и родилась Джулия.
Самуэль, или, на американский манер, Сэм Бриннер, добавивший к своей фамилии лишнюю букву, очень удачно вписался с вывезенным из России, по местным меркам не очень большим капиталом, в финансовую жизнь Америки. Смелому и предприимчивому человеку двадцатые годы давали фантастические возможности делать деньги на бирже. Конечно, экономический кризис 1929 года всё расставил по своим местам: Сэм Бриннер потерял до трех четвертей своих огромных, нажитых уже в Америке капиталов. Но он, все же, не положил все яйца в одну корзину, и поэтому оставшаяся четверть, инвестированная, в основном, в золото, алмазы и произведения искусства, в несколько раз превосходила тот капитал, с которым он приехал сюда. Племяннице Софье и ее очаровательной дочке Джулии тоже доставалась существенная часть.
Мама с дочкой продолжали жить в огромном доме Бриннеров, в их большой семье. Там особенно выделялся троюродный брат Джулии Юлиан, который любил, что бы его называли на американский манер Юлом. Юл Бриннер – звучит? Этот мальчик хотел стать киноактером, непременно знаменитым. Может быть когда-нибудь станет.
Софья воспитывала дочь настоящей американкой. В синагогу Джулия ходила только по настоятельной просьбе дядюшки Сэма.
Особенно девочке запомнился ее двенадцатый день рождения. Его как обычно отмечали скромно, в домашнем кругу. Но именно тогда мама, ничего раньше не говорившая об отце, рассказала ей, что он был русским и православным. С замиранием сердца Джулия слушала повествование о той Рождественской ночи. Слезы навернулись у нее, когда она узнала о полученном мамой известии о гибели молодого солдата Сергея, о скором отъезде и мучительном путешествии молоденькой Сонечки, ее мамы, через всю страну во Владивосток, к дяде.
И сейчас, на корабле, Джулия если и казалась одинокой, то была ею на самом деле. Два года назад, после автомобильной катастрофы не приходя в сознание, уже в больнице, умерла ее мама. Поэтому, будучи обеспеченной и самостоятельной, девушка решила после школы продолжить свое образование в Европе. Как ее ни уговаривали остаться учиться в родном Бостоне, она была непреклонна.
Конечно, мисс Бринер путешествовала не одна. В соседней каюте находились добрые знакомые их семьи супруги Эмилия и Теодор Гипергласс. Они ехали в Швейцарию работать для какой-то миссии в помощь евреям Германии. Это люди, деликатные и ненавязчивые, одобрительно улыбались, глядя на хорошенькую Джулию. Предполагалось, что она продолжит учебу в Берне или в Женеве.
Вчера Джулия протанцевала весь вечер с обаятельным молодым морским офицером. Она ему очень понравилась, и лейтенант обещал после вахты провести ее через служебные помещения на самый нос корабля. Его-то и ожидала Джулия на палубе первого класса. А вот и он. Быстрым шагом, почти бегом приближался ее моряк.
- Простите, мисс Бринер, нас немного задержал капитан. Завтра будет учебная тревога по эвакуации пассажиров.
- Как интересно. Мы будем садиться в шлюпки?
- Да. И надевать спасательные пояса.
- А сейчас я хочу на нос корабля. Вы обещали.
- Пойдемте.
...Если глянуть вниз, то видно, как огромная железная махина режет темно-зеленую толщу воды, но Джулия, стоя на самом носу, обняв себя руками за плечи, смотрела только вперед. Ветер трепал ее короткие, густые, чуть рыжеватые волосы. Перед глазами только океан. Она молода, красива, богата, впереди целая жизнь, любовь, счастье. Она дочь двух великих стран - Америки и России.
Она стремилась в Старый свет- праматерь мировой культуры. В Британскую империю. И еще она хотела увидеть Россию. Джулия знала, что по темпам промышленного развития эта страна шла вровень с Америкой. Развитие предпринимательства на основе хорошей научной и инженерной базы, при несметных запасах полезных ископаемых, сулили русским радужные перспективы. Об этом часто говорилось в ее семье.
Но была ещё одна причина ее желания покинуть Америку, о которой Джулия не говорила никому. Она хотела найти отца. Появилась надежда, что он еще жив. Два года тому назад она получила письмо. Это было странное, без подписи сообщение из Лондона. В нем казенным языком говорилось, что Джулия Бринер может узнать о своем отце, если поместит в газете Daily Mail объявление: «Джулия ищет отца» и название отеля, где она остановится. Девушка никому не говорила о письме, как об этом просил анонимный автор. Это была ее тайна.
САУТГЕМТОН. ЛОНДОН. ОТЕЛЬ BROWN`S
Высадка пассажиров в Саутгемптоне с парохода «королева Виктория» оказалась суматошной и утомительной. Супруги Гипергласс и Джулия, пришли в себя только в вагоне поезда, идущего в столицу империи
. Отдышавшись, они заговорили о том, в каком отеле им остановиться. Самое интересное, что во время плавания им и в голову не приходило обсуждать, где им жить в Лондоне, но стоило ступить на землю, как это стало главной темой их разговоров. Никогда раньше супруги Гипергласс Англию не посещали, но свое представление о лондонских гостиницах у них было.
Кроме рекламных проспектов, их мнения основывались на рекомендации родственников, а так же на базе собственных представлений. А тут авторитетом была тетя Эмилия, муж которой Теодор всегда благоразумно молчал. Он вообще был обаятельным пожилым человеком, во всем соглашавшимся со своей женой. Так вот, по мнению тети Эмилии, надо было останавливаться в тихом, старомодном, но дорогом отеле Brown`s Кто-то из ее знакомых по Бостону однажды останавливался там и его рассказы о том, что в Brown`s все настоящее английское и запали в память чете Гипергласс.
Джулия возражала. Её воображение рисовало многочисленных говорливых старушек, старомодных джентльменов, уродин «кузин» и солидных пожилых священников, пьющих свой чай в файф-о-клок, зачем-то противно разбавляющих его молоком. Нет, Джулия хотела, конечно, что-нибудь истинно английское, но уж не такое старомодное, каким ей представлялся Brown`s. Она мечтала о современном европейском отеле, где было бы много молодежи.
Супруги Гипергласс намеревались передохнуть денек-другой в Лондоне, а затем ехать на континент, Джулия же предполагала задержаться в Англии на некоторое время. Она еще не решила, где ей продолжить образование. Может быть, потом она приедет в Швейцарию, а пока, чтобы не огорчать понапрасну тетю Эмилию, она согласилась на Brown`s.
Посматривая через окно на проплывающий индустриальный пейзаж южной Англии с небольшими городками и рабочими поселками, закопченными заводскими корпусами красного кирпича и дымящимися трубами, Джулия очень жалела весеннюю зелень травы и уже распустившиеся первые листочки деревьев.
Общество потребления требовало новых и новых мощностей промышленных предприятий, энергии тепловых электростанций, транспортных артерий - всего того, что было необходимо для увеличения выпуска товаров, удовлетворяющих возрастающий спрос населения.
Есть ли предел терпения природы, израненной норами угольных шахт и рудных штреков, пробуренными нефтяными скважинами, выхлопами двигателей автомобилей, выдохами паровозов и пароходов, чадящими трубами заводов и фабрик?
Западный мир и Россия развивались гигантскими темпами, но еще спал Китай, только пробудилась Япония и Латинская Америка. А что будет, когда и они включатся в эту гонку? - эти совсем взрослые мысли никак не отражались на юном личике любознательной и думающей Джулии.
Поезд подходил к Лондону…
…Отель оказался таким, каким она себе его и представляла: тяжеловесная архитектура в викторианском стиле, с преобладанием мрамора, бронзы и ценных пород дерева во внутренней отделке. Джулия разместилась в двухкомнатном люксе на втором этаже с окнами в плотных портьерах, выходящими на угол тихой улицы. Большое дерево неизвестного ей вида закрывало половину окна спальни, что, как она потом узнала, было, большой редкостью для Лондона. Это трава перед домом в порядке вещей для английской столицы, а деревья, да еще такие большие, встречаются только в парке.
Пока горничная, а это была умелая, с полными руками, женщина средних лет, что было естественно для солидного и чопорного отеля, распаковывала чемоданы и кофры, развешивала одежду в шкафах, Джулия сидела в задумчивости. Она привыкала к новому месту. Потом она приняла душ, переоделась и спустилась вниз.
В уютном помещении у горевшего камина, отделенного от холла открытыми дверями, сидело несколько пожилых джентльменов, занятых чтением газет. В глазах молодой американки это выглядело, как обязательная каждодневная работа, как ритуал, хотя для самих читающих это было просто удовольствие. В самом холле в углу стоял рояль, на котором бойко перебирал клавиши молодой человек. Рядом с ним сидели две дамы: одна средних лет, очень красивая, лицо другой, молодой, показалось Джулии маловыразительным. Она прислушалась. Юноша играл мелодии Джорджа Гершвина. Дамы с видимым удовольствием открывали для себя неизвестного в Европе композитора, а пожилые джентльмены, до которых доносилась музыка, продолжали читать газеты, не обращая внимания на репертуар. «И это в консервативном Brown`s?- подумала молодая американка - Браво!»
Джулия повернулась на каблуках так резко, что ее шотландская юбка последовала за движением бедер, но потом дорогая ткань «одумалась» и, шурша, возвратилась на прежнее место. Молодая девушка быстрым шагом, через крутящуюся дверь вышла на улицу.
Была ранняя весна, на улице еще достаточно холодно, но ждать почти не пришлось. Огромного роста швейцар подозвал такси. Сев в старомодный экипаж, такие автомобили в Америке уже не часто попадались, она назвала адрес - редакция газеты Daily Mail.
МОСКВА. КРЕМЛЬ.
На заседании совета безопасности Российской Федерации, помимо его постоянных членов, присутствовал лишь один приглашенный - политический обозреватель газеты «Русское слово» Сергей Николаевич Горелов.
Председательствовал президент. Это был человек сорока пяти лет, ординарной, но не без приятности наружности, блондин, роста чуть ниже среднего. Он говорил очень вкрадчиво, негромко, смотря собеседнику в глаза. Речь его была правильно выстроена, фразы коротки. Он не частил, иногда делая паузы, убеждаясь, что собеседник его понял. Родным городом главы государства был Петербург (город после войны оставили с переименованным названием Петроград), там же он окончил юридический факультет университета, прекрасно знал немецкий язык.
- Господа, мы собрались сегодня для обсуждения одного вопроса, связанного с нашей обороной. Я имею в виду нашу секретную торпеду ХР-100 и новейшую подводную лодку К-22. Прошу восстановить в памяти эту тему, - и он кивнул высокому статному мужчине
Поднялся министр обороны.-
- Нашими учеными и инженерами спроектирована, построена и введена в серийное производство крейсерская океанская подводная лодка серии «К». Пока со стапелей сошли только две субмарины, совсем экспериментальная К-21 и вполне боевая К-22. Первая цифра – производственный номер проекта. Принципиальное отличие К-22 от других подлодок не только в прекрасных мореходных качествах и большой автономности, но и в ее вооружении. Точнее в торпеде ХР-100. Мобильное оружие несёт 800 кг взрывчатки и развивает невиданную скорость в 100 узлов. От такой торпеды не успеет отклониться ни один корабль.
Гигантская скорость возникает при помощи паровой прослойки между самой торпедой и водной средой. Это достигается конструктивными особенностями материала цилиндрического корпуса, который при соприкосновении с водой и внутренним разогревом дает эту паровую пленку. В ней торпеда летит почти не испытывая сопротивления среды.
Снова президент:
- Такие масштабные научные и конструкторские разработки, как бы мы их не засекречивали, все равно частично, хотя бы в общем, виде, пробьются за границу. Ведущие индустриальные страны заинтересованы в обладании этим оружием или в том, чтобы его не было у нас. Что скажут наши спецслужбы?
Министр обороны посмотрел в сторону начальника генштаба. В Российской Федерации разведка и контрразведка подчинялась ему. Тот встал. –
- Чертежи, конструкция, производство надежно защищены. Носители научной и технической информации засекречены. Публикации в профильных журналах приостановлены. По нашим данным имеется большой интерес к этим разработкам английской и немецкой разведок. Предполагаем их непосредственную агентурную активность на территории страны уже в этом, 1937 году. При невозможности похищения нашей секретной документации не исключены попытки выведения из строя или прямого уничтожения торпед.
Снова президент:
- Господа, как вы уже знаете, изделие ХР-100 очень трудоемкое в изготовлении и дорогое. Технология новая, конструкция сложная. Большое значение имеет временной фактор, пока мы не сумеем поставить изготовление торпед на поток. Не хотелось, что бы об этом догадывались наши потенциальные противники. Вообще-то желательным было бы считать это не оружием, а средством нажима, давления, угрозы, если хотите.
Тут поднялся министр иностранных дел:
- Вы совершенно правы, господин президент. Угроза применения может остудить некоторые горячие головы.
Снисходительно улыбнувшись, президент продолжал:
- Но если мы все так здорово спрятали и их агенты ничего не найдут, то они могут решить, что у нас ничего нет, и мы просто блефуем. Следовательно, наше преимущество может быть выявлено только в случае военных действий, что не желательно. Мы должны оказывать сильное политическое давление, но мирными способами.
Президент взглянул на главу администрации, тот еле заметно кивнул, и продолжал:
- В связи с этим есть одно предложение. Нам самим нужно показать торпеду со всеми ее уникальными свойствами.
Он сделал паузу. Присутствующие переглянулись, но тишина не была нарушена.
- Устроим учение, скажем, с американцами на Тихом океане. И там испытаем нашу торпеду. Она потопит какой-нибудь старый транспорт и покажет свои замечательные свойства. Потом об этом раструбит американская пресса, уж они красок не пожалеют. А наши газеты – тут президент обратился к Горелову – сообщат кое-какие технические данные. Эксклюзив ваш, Сергей Николаевич.
И глава государства улыбнулся своей фирменной обворожительной улыбкой, которая принесла ему много голосов избирательниц всех возрастов на прошлых выборах. Горелов скромно проговорил:
- Спасибо, господин президент.
Заговорил начальник генштаба:
- Но, господин президент, после демонстрации изделия усилия иностранных разведок утроятся.
Президент жестко перебил:
- А мы усилим средствами и кадрами наши спецслужбы. Мы должны уметь отстаивать свои преимущества и сохранять их. Теперь, когда мы решили произвести испытания, следует обратить внимание на сохранение секретности и предусмотреть возможность диверсии. Вот здесь и поработайте.
Поручения были лаконичными: министрам обороны и иностранных дел – готовить маневры в Тихом океане с привлечением флота США, главе администрации – оформить все это секретным указом.
- Все свободны, а вас, господин Горелов, я попрошу задержаться…
…Через несколько минут, уже в другой комнате, они сидели за маленьким столиком в мягких креслах. На стене висела картина Малевича, но не та знаменитая, а другая, лично подаренная художником много лет назад. Президент увлекался «авангардом», но, по мнению чиновников администрации, этого могли не понять широкие слои избирателей, и поэтому его художественные пристрастия не афишировалось. Собственно приглашение в эту гостиную было знаком особого доверия.
- Сергей Николаевич, я вас попрошу поучаствовать в этих маневрах. Мне кажется, для репортера это будет очень увлекательно. Понимаю, что у нас в стране свободная пресса, и вы не госслужащий и поэтому приказать вам я не могу.
- Это моя работа, Виктор Викторович. А для газеты так просто сенсация: ее корреспондент в центре испытания нового, секретного оружия. Читателей очень заинтересует. Да и тираж поднимется, владельцы издания будут довольны.
- Есть еще кое-что, что будет интересно читателям, но читателям из определенных ведомств некоторых стран. Это технические характеристики торпеды. Вы понимаете, то, что мы дадим прессе, будет самым приблизительным, но не ложным: это будет, скажем так, полуправда, чтоб секрет не раскрыть и чтобы они поверили. Как, Сергей Николаевич, напечатаете это в вашей газете? Со ссылкой, конечно, на Минобороны. Сведения ведь вы могли получить только оттуда. Сначала репортаж о маневрах на Тихом океане, потом технические характеристики. Возьметесь?
- Это мой долг гражданина, – сказал Горелов и смутился своего пафоса.
- Постарайтесь, Сергей Николаевич.
ЛОНДОН. CHELSEA.
Ничем не примечательный особняк на тихой улице в Chelsea был построен в начале века. В трехэтажном доме располагалась адвокатская контора «Галлахер и Уоринг», о чем свидетельствовала изящная медная вывеска над входом. На небольшой площадке с насыпным гравием, стоял серебристый Rolls-Royce, за рулем которого с непроницаемо строгим лицом сидел шофер в фуражке. Видимо у Галлахера с Уорингом была богатая клиентура.
На втором этаже у окна, состоящего из небольших, застекленных квадратиков, с рамой, поднимающейся вверх, стоял седовласый мужчина. Это был безупречно одетый джентльмен с породистым лицом. Он бы лучше смотрелся у огромного венецианского окна, в переплетениях выгнутого дерева, свойственных особнякам, построенным в стиле «модерн». Такие дома продавались или сдавались внаем в этом аристократическом районе. Они были облицованы мелкой плиткой, имели ассиметричную планировку. Замечательная архитектура, но… она была замечательна в прямом смысле этого слова. А нужен был дом, который бы ничем не отличался от других, сливался бы с ними. И такой особняк нашелся на тихой улочке в Chelsea. У простого окна, уже спиной к нему, стоял седовласый любитель «модерна» и говорил двум находившимся в гостиной господам:
- Чарльз, Йен, присаживайтесь, пожалуйста. Нам предстоит долгий разговор.
Седовласый джентльмен был сэром Джереми Рендклифом, руководителем SIS(secret intelligence service) – разведки правительства Его Величества. Чарльз Сноу, невысокий лысеющий человек с рыжими усами являлся начальником отдела «Восток» этого же ведомства. Рядом с ним стоял Йен Флеминг, молодой аристократ, еще не закончивший университет, но уже принятый в разведку. Все закурили: сэр Джереми сигару, Чарльз Сноу и Йен Флеминг сигареты.
- Так вот, – продолжал руководитель SIS, – Еще не имея общих контуров этой операции, мы еще два года назад сделали предварительные шаги. Была внедрена и заморожена агентурная сеть в Москве. Из многочисленных источников собрана информация, да отправлено одно письмо в США, в Бостон.
- Звучит, как завораживающая музыка, – выпуская струйку дыма в потолок, сказал молодой Флеминг.
- Йен, в этой музыкальной пьесе вам отведена первая скрипка. Позже вам все разложит по полочкам Чарльз, он со своим отделом проделал всю подготовительную работу.
- Благодарю вас, сэр Джереми.
- Начнем с главного, – продолжил шеф, – В России разработана торпеда с необыкновенными свойствами. Вкратце: её скорость 100 узлов. Вначале донесения агентов подвергались сомнениям, уж очень фантастическими выглядели её характеристики. Но мы проверяли из многих источников. Разработки в России велись, пока не была засекречена вся информация, и прекратились открытые публикации в научных журналах. Но нашими экспертами просматривалось направление научной мысли. Я не буду утомлять вас техническими параметрами изделия, это можно посмотреть у нас в спецотделе. Но поверьте мне на слово, все так и есть. Эта торпеда дает огромное преимущество флоту России, всей их военной мощи.
Россия нам не враг, но это набирающая мощь, динамично развивающаяся держава. Нетерпимо, когда одна страна обладает таким оружием. Вывод: нам нужно иметь аналогичное средство нападения, или его не должен иметь никто. Наши ученые и конструкторы работают над этой проблемой. Перед разведкой стоит задача получить технические чертежи изделия или уничтожить опытные образцы, оттянуть время, дать его нашим ученым и инженерам, - сэр Джереми отпил глоток виски из стакана, все остальные сделали то же самое, – Йен, собственно я для вас рассказываю эту историю. Мы вводим вас в курс дела. Я не люблю, когда мои сотрудники тупо выполняют задание, я хочу, чтобы вы знали все тонкости этой затеи.
- Спасибо, сэр Джереми.
- Охотой за чертежами занималась отдельная группа, но, мне кажется, русские не такие простаки, они охраняют свои секреты достаточно профессионально. Поэтому нам нужно сосредоточиться на уничтожении этого оружия. По нашим данным изготовление такой торпеды дело трудоемкое, к тому же весьма затратное, и к лету этого года они выйдут максимум с двумя образцами. Если их уничтожить, то у нас год в запасе. Теперь слово вам, Чарльз.
- Ваша миссия, Йен - Горелов Сергей Николаевич. Тридцать семь лет, холост, главный политический обозреватель газеты «Русское слово», советник президента. У него есть друг юности, командир новейшей подводной лодки, видимо предназначенной для испытания торпед. Как мы выяснили, у Горелова есть еще и дочь. Она американка, сейчас находится в Лондоне. Это ей мы отправляли письмо в Бостон. Она ищет отца. Горелов, о ней ничего не знает. Он вообще не знает о ее существовании. Нам нужно заставить Горелова работать на нас. Дело это чрезвычайно трудное. Здесь возможны любые методы. Целесообразно использовать девушку втемную, а отца шантажировать, - тут Чарльз вздохнул и пригладил волосы на лысеющей голове, - жизнью дочери.
- Йен, мой мальчик, - снова вмешался, глава SIS, – я могу вас так называть, я знал вашего отца. Разведка мерзкое дело, и если мы работам здесь, то только во имя нашей великой империи. И еще. Мы все вместе учились в одних школах, в одних университетах и принадлежим, как это не патетично звучит, к сильным мира сего. Я пойму, если вы откажетесь. Достаточно будет только слова джентльмена забыть все то, что вы услышали по поводу этой операции.
- Сэр Джереми, я уже давал слово. Располагайте мною.
- Спасибо, Йен. Извините меня, господа, мне надо ехать. Через час у меня встреча с первым лордом адмиралтейства. Мистер Сноу, введите господина Флеминга в курс проводимой операции, ознакомьте со всеми деталями, –уже официально сказал седовласый джентльмен, выходя из гостиной.
Чарльз Сноу отодвинул свой стакан с виски.
- Приступим к делу, господин Флеминг
- Приступим, господин Сноу.
Чарльз достал из портфеля пачку документов, географические карты, какие-то таблицы и несколько фотографий. Следующие несколько часов они провели, как показалось бы наблюдателю со стороны, в неспешной беседе, причем один говорил медленно и монотонно, а второй изредка задавал вопросы.
ЛОНДОН. WEST END.
Начальнику отдела «Восток» был положен служебный автомобиль, которым он пользовался в поездках по делам. Но после работы, домой, Чарльз Сноу предпочитал ездить на автобусе. Сказывалась многолетняя привычка не привлекать к себе внимание соседей и, как ни странно это могло показаться, семьи. Все считали его скромным государственным служащим, и Чарльзу не хотелось никого в этом разубеждать. Эти поездки давали ему многое: он легко понимал настроения простых англичан, всматривался в манеры поведения и меняющуюся моду. В конце концов, поездка на общественном транспорте была как бы переходом от работы к дому: только здесь, среди людей он был наедине с самим собой.
Красный двухэтажный автобус с какой-то особой грацией большого животного вписался в поворот на достаточно узкой улице и осторожно остановился. Чарльз Сноу, заранее вставший на ступеньки около кабины водителя, даже не покачнулся. Они встретились взглядом. Оба не молодые, оба профессионалы, любящие свою работу и старающиеся выполнить ее, если можно применить такое слово, изящно. Примечательно, что от их грубых ошибок могла подвергаться опасности жизнь других людей. Чарльзу очень хотелось улыбнуться, поднять большой палец, оценивая мастерство водителя. Но он был англичанином, поэтому только кивнул и вышел. Плотоядно урча «большое животное» двинулось дальше.
Уже стемнело. Вечер был чудесный. В холодном воздухе чувствовался еле уловимый запах распускавшихся листочков. Такие дни в году можно сосчитать по пальцам. Эти мгновения весны напомнили ему об одном вечере в ранней юности. Он гулял по улицам Лондона с молоденькой девушкой, не решаясь обнять ее. Тогда, кроме боязни отказа, его заботил правый ботинок, от которого отслаивалась подошва, и влага уже проникала в него. Чарльз усмехнулся, вспоминая дальнейшие свои действия. Пошевелив пальцами в мокром носке, юноша решительно повернул девушку к себе. Напрасно он боялся получить отказ, молодая работница с фабрики со знанием дела вложилась в поцелуй. Вспомнился еще запах дешевой пудры. Как ее звали, ту девушку?
Теперь дома его ждала вечно недовольная Маргарет. Двух его сыновей наверняка нет дома, - где-нибудь болтаются со своими дружками. Он ничего не имел против своей жены, - просто она была как все.
Когда они познакомились, Марго работала в библиотеке, а Чарльз был мелким чиновником. Ему тогда казалось, что он со своим плебейским происхождением и самой заурядной внешностью не мог на многое рассчитывать и если такая девушка, хотя из небогатой, но буржуазной семьи, обратила на него внимание, то это было счастьем. Маргарет не была красива, она была обыкновенна. Таковой и оставалась долгое время - обыкновенная жена, натерпевшаяся с двумя малышами в маленькой квартирке и с небольшими, в то время, доходами мужа.
Но вот теперь, когда дети выросли, когда выплачены взносы за другую, большую квартиру, когда он волей и трудолюбием добился хорошей карьеры, неплохой заработной платы, отношения с женой зашли в тупик. Им не о чем было разговаривать друг с другом.
Чарльзу, для того чтобы выполнять свою работу, нужно было все время совершенствоваться: накапливать новые знания, разбираться в разных вещах - от психологии до политологии, от физики до лингвистики. Маргарет же, как это ни грустно, осталась на том уровне, что и при первой встрече.
Если идти от остановки до дома, то миновать паб под названием «Джим Пратт» было невозможно. Кем был этот самый Джим Пратт Чарльз не знал. Как, наверное, не знали этого и посетители заведения. Пивной было лет триста.
«А сколько лет этому лысоватому, с рыжей щетинкой усов уставшему господину, иногда заходящему к нам вечером? – подумал бармен, наливая пинту светлого. Заходит не часто, живет где-то недалеко, работает не выше младшего бухгалтера, в футболе, видимо, не разбирается. Ни с кем не общается, посидит минут сорок и уходит». Бармен Джек Уолтер гордился своей способностью разбираться в людях, он работал здесь уже пятнадцать лет.
Чарльз Сноу, отхлебывая свое пиво и жуя соленые орешки, думал, в свою очередь, о Йене Флеминге и его задании. Он уже давно не завидовал этим аристократам. Хотя того, что они получали по праву рождения, ему приходилось добиваться тяжким трудом. Чарльз признавал их образованность, воспитанность, вежливость, лоск, не обижался на некоторый снобизм, ценил смелость и мужественность. Но, по его мнению, и по опыту долгой работы с ними, у выходцев из этой среды все было яркой вспышкой, красивым фейерверком, а на долгое нудное горение аристократов не хватало. Поэтому идеи из них лились фонтаном, а разработку плана и деталей операции всегда поручали ему. Они могли меняться, что собственно и происходило после выборов со сменой кабинета, он же оставался незаменимым.
И все же то, как жадно впитывал детали операции с молодой американкой этот аристократ, говорило о том, что цинизма Иену Флемингу не занимать. Или, может быть, для него это была игра в индейцев? Нет, он не наивен, знает, куда пришел работать.
Чарльз Сноу поднял голову и оглядел зал. Обыкновенные люди после работы потягивали пиво. Скоро, где-нибудь на другой окраине этого огромного города (по площади самого большого в мире), водитель автобуса, закончив свой рейс, расположится в подобном заведении.
Собственно, какое он имеет право на осуждение, хотя и мысленное, этого молодого аристократа? Ведь эту паутину сплел он сам. И приманку придумал он. А Флемингу предложил роль паука.
Чарльз вспомнил, что в связи с именем Горелова, через их самого секретного агента в России «Стенли», к нему попали сведения о Софье Бринер. И он решил проследить её судьбу. Ниточка привела в Америку. Там, как узнал Сноу, у нее родилась дочь Джулия. Потом случилась автомобильная катастрофа, Чарльз проверял, это был несчастный случай. Тогда еще не было даже и предварительной наметки плана операции, но он радостно помчался к начальству с идеей письма в Бостон. Начальство оценило перспективу, и Чарльз был горд, как шахматист, который высчитал варианты и сделал ход, который в эндшпиле должен сыграть значительную роль. Хотя тогда, в дебюте, даже не просматривалась будущая расстановка фигур. Да, он стал относиться к людям, как к шахматным фигурам. Чертовы снобы! Это они заразили его цинизмом.
«Нет, Чарльз, не ври себе. Ты всегда хотел быть похожим на сильных мира сего. Ты старался быть таким же, как они. У тебя не получалось, и не могло получиться. Но ты взял другим, ты стал им необходим. И аристократам пришлось сделать вид, что они приняли тебя в свое общество. Ты заставил их это сделать».
Теперь он достиг такого служебного положения, что мог даже распоряжаться жизнью этого молодого Флеминга. Вообще вся эта операция с мисс Бринер была очень неприятна, у него даже стало горько во рту, и Чарльз сделал большой глоток пива: «А этот бармен изучает меня, - подумал он, - Наверное, слывет среди завсегдатаев пивной хорошим физиономистом, надо было бы разочаровать его и поговорить с кем-нибудь о последней игре «Арсенала», вот бы он удивился. Хм….куда это меня понесло? Все, надо идти, а то, наверное, Маргарет заждалась».
Он медленно поднялся, проходя мимо стойки, кивнул бармену и вышел на улицу. Там было ветрено. Подняв воротник плаща, надвинув на лоб шляпу, Чарльз ускорил шаги, стараясь не наступать на лужи.
ЛОНДОН. ОТЕЛЬ BROWN`S
Супруги Гипергласс уже уехали, перед отъездом Джулия пообещала им, что, скорее всего, к началу нового учебного года она приедет в Швейцарию. А пока она целыми днями пропадала в Британском музее. Мумии фараонов из Египта, древнегреческие статуи, снятые с Акрополя, глиняная посуда шумеров - все значимые вехи в истории человечества были представлены сокровищами со всего света. Не было только «Золота Трои», которое хранилось в музее Pergamon в Берлине, но Джулия, конечно же, там побывает.
Лондон вначале показался ей странным городом и не только из-за левостороннего движения. Двух-трехэтажные дома с одинаковыми фасадами, консервативно одетые прохожие, вежливые и отчужденные, спешившая в City рать чиновников и клерков в неизменных котелках, всё это создавало неповторимую особенность города. Открыточные виды Tower и Palace of Westminster вкупе с Big Ben, конечно, впечатляли, но казались уже знакомыми. Её же очаровали тихие улочки Chelsea, особняки Belgravia и корты Wimbledon. Это было то настоящее, европейское, аристократическое, чего ей, по большому счету, не хватало в Америке, к чему она стремилась, что хотела понять и принять.
Объявление в Daily Mail печаталось уже четыре дня, но известий от таинственного корреспондента еще не поступало. С отелем Brown`s она уже примирилась, более того, он ей даже стал нравиться. Джулия посмотрела на свои изящные часики фирмы Longines. Было семнадцать часов.
Через пятнадцать минут она, одетая в бежевую юбку, на два дюйма ниже колен, и такого же цвета жакет, вышла из номера. Все эти наряды были куплены здесь, в Лондоне. Она оценила прелесть дорогих и качественных английских вещей.
Вообще- то Джулия понимала, что проживать одной в отеле такой молодой девушке, как она, без какой-нибудь тетушки неприлично. Это у них в Англии. Но Джулия была жительница Нового Света, а с американки какой спрос?
Она осмотрела зал: в это время свободных столиков не было совсем, на «файф-о-клок» сюда приходили не только постояльцы отеля; здешние марципаны славились у определенного слоя любителей вкусно поесть. Джулия заметила одиноко сидевшую очень красивую женщину, которую она уже видела в день приезда. Подойдя и попросив разрешения, она присела за столик. Красивая дама сказала, что сожалеет; слишком вкусные лакомства привлекли сюда такое количество посетителей со всего Лондона и теперь постоянным жителям отеля негде уединиться. Затем она представилась. Её звали Патриция Флеминг.
Пришлось назваться и Джулии. Официант, как и подобает в шикарных заведениях, помнил о вкусах клиентов. Поэтому, ничего не спрашивая, принес девушке только чай, а леди Флеминг чай, молоко в изящном молочнике и вазочку с маленькими марципанами, из чего Джулия поняла, что та частый гость отеля «Brown`s».
- Мисс Бринер, я вам не сказала, но здесь я назначила встречу своему сыну Йену. Он просит ключи от моего Jaguar, вместе с машиной, конечно. Пока я буду во Франции, он будет на ней форсить. Собственный Morris его, видите ли, не устраивает. Но Йен милый мальчик. Кстати, вот и он.
Джулия увидела, что к столику пробирается элегантно одетый блондин, такой же красивый, как и его мать. Он поклонился, чинно представился и спросил у Патриции Флеминг:
- Я могу сейчас взять машину?
- Да, но сначала вы должны отвести меня к Гриффитсам. Присядьте, после чая поедем.
Все это время у столика беззвучно стоял официант. Англичане, казалось, не замечали, что тот ждет заказ и не знает, что подать этому молодому хлыщу, который, очевидно, здесь впервые.
Мисс Бринер была из богатой семьи, и ей хватало денег на образование, одежду и другие расходы. Но многие менее обеспеченные ее знакомые девушки, не чурались летом подрабатывать официантками, и Джулия относилась к этому одобрительно. Однако то, что считалось в порядке вещей в демократической Америке, здесь, в Англии было по-другому. Наконец молодой человек повернул голову и сказал ожидавшему официанту:
- Чаю, пожалуйста.
Джулия не относилась к категории глупеньких фабричных девушек, и не покупала открыток с красавцами киноактерами. Вообще в кино она ходила не часто, у нее был мир книг, где она находила своих героев. Ей нравились умные, мужественные, благородные персонажи. Внешний облик не имел особого значения, или почти не имел. Её больше интересовал их внутренний мир. И вот столкнувшись, можно сказать впервые, с таким красивым молодым человеком, Джулия растерялась. В этом аристократе чувствовалась огромная притягательная сила, от него исходили волны обаяния. Ей пришлось сделать усилие, чтобы отвести от него глаза и опустить взгляд в чашку с чаем. Она почти не слушала разговор матери с сыном, пока ее внимание не привлекло слово «Россия». Джулия усилила внимание.
- И зачем вам, Йен, ехать в эту холодную страну?
- Я должен сопровождать князя Юсупова. Вы же знаете, что я теперь работаю, и эта поездка будет огромной практикой для изучения русского языка.
- Мне кажется, этот язык выучить невозможно, он ужасно трудный. Не правда ли? - и Патриция Флеминг обратилась за поддержкой к Джулии, но та, к ее изумлению, не согласилась.
- Я говорю по-русски, читаю книги, я научилась этому языку с детства. Моя мама была родом из России, – все это Джулия проговорила с американской открытостью и детской непосредственностью. И тут же испугалась. А как у них принято в Англии? Можно ли говорить о личном с малознакомыми людьми? Но ее страхи оказались напрасными, напротив, ее откровенность очень понравилась Флемингам, и все чаепитие прошло в непринужденной беседе. Потом мать и сын поблагодарили юную американку за приятное знакомство, и вышли из отеля.
Джулия задумчиво сидела за столиком еще некоторое время. На нее большое впечатление произвел Йен, и то, что он едет в Россию. Как было бы хорошо путешествовать вместе с ним. Она представила долгий путь в купе поезда; проплывающие пейзажи за окном, включенная вечером настольная лампа с зелёным абажуром, и неторопливые беседы наедине. Ничего другого, о чем мог подумать легкомысленный читатель, она себе не представляла. Ну, если только самую малость, и то очень целомудренно.
БЕРЛИН. УПРАВЛЕНИЕ ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ.
На совещании присутствовали шесть человек – все начальники отделов. Председательствовал Вальтер Шарнхорст, высокий молодой человек с университетским значком на лацкане пиджака. Здоровый цвет лица с легким румянцем на щеках выгодно отличал его от подчиненных, много поживших и повидавших. Внимательно слушавшие его люди, были без систематического образования, тем более университетского, но со знаниями, приобретенными огромным опытом, ошибками, и исправлением их. Шарнхорст ценил эти старые кадры.
- Коллеги! Я только что присутствовал на совещании у канцлера. Наш руководитель объемно обрисовал мировой расклад сил и сегодняшнюю, подчеркну, сегодняшнюю роль Германии в этой большой игре. Главная наша внешнеполитическая линия - это мирное сосуществование. Так сказал канцлер. Когда-нибудь это определение будут часто употреблять главы государств, но все забудут, что первый, кто ввел в оборот это выражение, был лидер Германии.
Итак. Вы все в курсе дел по теме ХР-100? Британцы вовсю работают в России, но нам бы не хотелось светиться с недружественными актами. Вообще, надо полнее использовать своих союзников японцев и желательно подставить англичан, для этого мы посылаем в Москву нашего лучшего агента Н-56. А так же мы расконсервируем давно внедренного разведчика «Люцци», добившегося невероятного должностного положения в рядах российских спецслужб.
Но в России, в помощь Н-56, нужен умный, хладнокровный человек, хорошо знающий местные условия. Он должен осуществить наше основное задание во Владивостоке. Для этого, повторяю, необходим смелый, бесстрашный человек.
Коллеги, осталась ли у вас агентура времен войны, в том числе и большевистская? Что я имею в виду? Все вы, конечно, знаете, что после капитуляции все наши активы за рубежом были расшифрованы, переданы победителям, и ими же ликвидированы. Тут уж ничего не поделаешь, такова цена поражения. Пришлось заново создавать разведывательную сеть. Но я хочу спросить: нет ли у кого-либо старого агента, ориентированного лично на него, и не внесенного в общие списки?
Наступило молчание. При всей немецкой дисциплине и почтении к начальству чувствовалась скрытая неприязнь к этому молодому человеку, непонятно каким путем, сделавшему карьеру и занимающему должность, которую, по их разумению, нужно высиживать годами, набираясь опыта и знаний у таких ветеранов, как они сами. Помогать ему не хотелось, даже если бы и была такая возможность. Выдержав паузу, начальник разведки Германии продолжил:
- Я предполагаю, что есть какие-то личные обязательства. Понимаю, что сохранение такого человека это личная заслуга и личная инициатива, которая дорого стоила и была небезопасна. Я так же отдаю себе отчет, что жалко отдавать такой фонд какому-то выскочке и щеголю, в те героические годы еще бегавшему в школу. Но мы работаем на Великую Германию, о которой пока только мечтаем. Есть идеи, обоснованные нашим канцлером и каждый немец должен что-то положить на алтарь победы. Черт возьми, я никогда так высокопарно не говорил.
Вальтер Шарнхорст оглядел своих подчиненных. Воцарилось молчание. Подождав немного, он спокойно продолжил:
- Значит так: нам нужно установить дату выхода подлодки на испытания, и, хотя бы примерный маршрут. Есть разработки способов нейтрализации всего экипажа русской субмарины в подводном положении с определенными последствиями. Или частичного поражения команды с последующим всплытием лодки и потерей хода. Но для этого нужен хладнокровный исполнитель. У меня есть идеи, как вклиниться в агентуру англичан в Москве. Все, за работу, разрабатываем детали.
Когда совещание закончилось, и сотрудники расходились по своим рабочим кабинетам, один их них, начальник отдела связи, тучный человек с совершенно лысой головой остался. Дождавшись, когда последний человек выйдет, произнес, предварительно притворив дверь:
- Есть у меня нужный вам исполнитель. Только два человека знали его под именем «Веллер». Если он жив, и не сидит в тюрьме, то его можно найти через престарелую мать, живущую в Петрограде, к которой он испытывает сыновьи чувства.
- Рад, что вы чувствуете свой долг перед Германией, Тровински. Давайте все подробности, мне еще надо сегодня успеть отправить поручение в консульство Петрограда. Данные агенту Н-56 нужны срочно. Кстати, а какой у вас был псевдоним для русской линии? И кто тот другой человек?
- Они меня знали под именем Клаус. Тот, второй человек, Пауль, по моим сведениям, погиб в их междоусобной войне.
ПРИГОРОДЫ ЛОНДОНА
Раздалось приглушенное гудение телефона. Джулия сняла трубку.
- Мисс Бринер, говорит портье из холла. Вам звонит джентльмен по поводу, как он говорит, вашего объявления в газете и просит соединить с вами.
- Спасибо, соединяйте.
Послышался щелчок, и мягкий вкрадчивый голос произнес:
- Мисс Бринер, если вы хотите узнать подробности того, о чем говорилось в письме, полученном вами в Бостоне, приходите через час к Паддингтонскому вокзалу. У входа будет стоять красный Jaguar. Человек, сидящий за рулем, вам все объяснит.
Зазвучали гудки отбоя. Как интересно! А вдруг это бандиты? Джулия, как истинная американка, серьезно относилась к опасности встречи с преступниками. Но, пожалуй, в это время у вокзала много народа и полисмены наверняка ходят. Потом Jaguar – это дорогая, шикарная, запоминающаяся машина. Думая об этом, Джулия уже прикидывала, что она наденет. Возможно, ей придется ехать в автомобиле – тогда широкие брюки, бежевый плащ, длинный шарф, небольшую шляпку с узкими полями, чтобы ветром не сдуло…
…Красный Jaguar был заметен издали. Остановив такси в ста метрах от цели, она, не спеша, двинулась вслед за дородной женщиной, за которой могли спрятаться три таких Джулии. Обладая хорошим зрением, молодая американка увидела, что за рулем сидел человек в светлом плаще и шляпе. Здоровенный полисмен прохаживался мимо стоявшей машины. Джулия быстрым шагом подошла сзади с левой стороны Jaguar, открыла дверцу, скользнула на сиденье, повернулась к водителю и выдохнула:
- О, это вы?
- Да, это я – спокойно произнес Йен Флеминг.
Джулия сидела, тупо уставившись в узкое ветровое стекло. Она медленно приходила в себя и старалась осмыслить происходящее. Неужели их встреча в отеле была не случайна?
- Мисс Бринер, должен сразу же сказать, что там, в «Brown`s» я действительно подошел к матери за ключами от этого вот Jaguar и застал вас с ней за одним столиком. Люди, о которых я сейчас ничего не могу сказать, уже потом поручили мне встретиться с вами по известной вам теме. И только тогда я узнал, что вы это вы, - постарался успокоить девушку Йен. - Где мы могли бы поговорить? Куда вы предпочитаете, что бы я вас отвез?
- Я хочу говорить во время поездки.
Взревел двигатель Jaguar, и они медленно тронулись с места. Флегматичный «бобби» в черном шлеме проводил их взглядом. Не прибавляя скорости, они проехали квартал и остановились у огромного здания универмага Marks & Spencer
- Пойдемте, мисс Бринер
Они вышли и быстро поднялись на второй этаж, где был громадный отдел мото- и автоатрибутики. Йен подозвал клерка, что-то ему сказал. Тот кивнул и буквально через минуту вынес большую коробку, заполненную мужскими и женскими, разной формы и расцветки автомобильными очками.
- Выбирайте, мисс Бринер.
Примерив несколько моделей, Джулия остановилась на прямоугольных, со слегка закругленными краями, таких, какие были на японском пилоте в кабине новейшего самолета Zero на цветной вкладке журнала Life.
- Эти.
Флеминг расплатился. И вот они уже мчатся по городу, распугивая клаксоном и рыком двигателя пешеходов и заставляя почтительно притормаживать другие машины. Но «Jaguar по-настоящему показал себя тогда, когда они выбрались из Лондона. Мотор взревел, Джулию прижало к спинке сиденья, ветер хлестнул в лицо и сдвинул шляпку куда-то за спину, и если бы не тонкая резинка, то она бы улетела прочь. Джулия с благодарностью подумала, что если бы не очки – дорогу она бы точно не увидела. Девушка взглянула на спидометр – 70 миль в час. Ужас! О разговоре в машине не могло быть и речи.
Словно подслушав ее мысли, Флеминг сбросил скорость, и вскоре они подкатили к какому-то маленькому ресторанчику на окраине старой деревушки. Молодые люди вышли из спортивной машины, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Теперь же обнаружилось, что одеты они совершенно одинаково: плащи, шарфы, очки, да и, в придачу, у обоих были светлые теннисные туфли. В универмаге они еще не успели рассмотреть друг друга, первые минуты неожиданной встречи сковывали их. Но теперь, на природе, освободившись от напряжения, они дали смеху полностью овладеть ими.
- А нас сюда пустят в таком виде?– отсмеявшись, спросила Джулия, заметив у входа в уютную корчму высокого плотного мужчину в белом фартуке.
- Пустят. Добрый день, Георг.
- Добрый день мистер Флеминг. Добрый день, мисс, проходите, пожалуйста.
Они прошли в небольшой зал, где кроме них никого не было, и сели за столик, покрытый клетчатой скатертью. Раздался громкий голос хозяина из-за стойки
- Полпинты светлого для классного водителя и спортивной мисс не помешают?
- Не помешают, Георг.
Вскоре на столе появилось пиво и хорошо прожаренные колбаски. У молодой пары проснулся зверский аппетит. Обжигаясь и смеясь, они поглощали еду, запивая ее холодным хмельным напитком. Казалось, что влюбленная парочка выбралась из-под надзора взрослых за город и наслаждается обретенной свободой. Но на самом деле их соединила недосказанная тайна. Вспомнив о цели этой встречи, Джулия замолчала. Возникла пауза. Флеминг быстро понял ее причину и серьезно заговорил
-Джулия, мне можно вас так называть? – дождавшись одобрительного кивка девушки, Йен продолжил,- Так вот, Джулия, давайте я вам сразу все расскажу, что мне известно. А знаю я то, что у вас есть отец и он живет в России.
- Он жив? О боже!
- Да. И о вашем существовании он не имеет ни малейшего представления. Люди, которым я доверяю, хотели бы устроить ваше свидание с отцом, но только так, чтобы вы не показывали вида кто он для вас. Это солидные люди. Например, познакомит вас с вашим отцом князь Юсупов, видный политический деятель, как России, так и Великобритании. Я, в данный момент, являюсь одним из его секретарей. Целей этих джентльменов я не знаю, но ведь вы хотите увидеть отца?
- Да, конечно, – Джулия еще не пришла в себя от радостного известия. Она готовилась услышать что-то об отце, но, все же, ошеломляющая новость застала её врасплох.
- Мы с князем Юсуповым через неделю уезжаем по делам в Россию. Вы могли бы поехать с нами. Решайте.
Джулия молчала. Ее мечта о долгой дороге и настольной лампе становилась реальностью. Она вспомнила, как, качнувшись на доске трамплина, тоненькая девочка бесстрашно прыгала вниз головой в воду бассейна их дома в Бостоне. Ей ужасно захотелось тут же согласиться.
- Я подумаю.
- Хорошо. Я позвоню вам в Brown`s через три дня.
Они прогулялись по деревеньке, зашли зачем-то на почту, где мисс Бринер купила какие- то открытки. После чего вернулись, сели в машину и рванули на юго-запад. Через пять миль Джулия почувствовала, что пиво стало на нее действовать совершенно определенным образом. Внимательный Йен, не отрываясь от дороги, только мельком взглянув на притихшую спутницу, все понял. Они остановились в маленьком городке, и зашли в кафе.
Помыв руки, сев за столик, взяв принесенную официантом дымящуюся чашечку кофе, Джулия неумело закурила свою вторую сигарету в жизни. Ей было очень легко, хотелось делать всякие глупости, жизнь казалось такой прекрасной.
Обратно они ехали уже не так быстро. Удобно утонув в глубоком кожаном сидении, Джулия подставляла встречному ветру свое лицо, и он играл ее густыми короткими волосами. Солнце стояло низко, и проплывающие пейзажи окрашивались его золотистыми лучами. Рядом молча вел машину прекрасный голубоглазый принц, который подтвердил ее тайную мечту, что она не одна на этом свете, и что у нее есть близкий человек – ее отец, живущий в России. Джулия повернула голову и улыбнулась Йену…
… Через много, много лет, уже в другом веке и в новом тысячелетии, сидя в плетеном кресле на лужайке своего загородного дома, пожилая дама, перебирая в памяти свою долгую жизнь, вспомнит и тот день. И ей будет казаться, что более счастливых мнгновений, чем те, испытанные той весной 1937 года в пригороде Лондона, у нее не было никогда. И от щемящей ностальгической грусти выступят легкие старческие слезы …
ЛОНДОН. ОТЕЛЬ BROWN`S
Джулия сидела за изящным маленьким столиком, инкрустированным ценными породами дерева, и писала письмо супругам Гипергласс в Берн.
Сегодня утром ей пришлось побывать в Лондонском банке Barclays, завизировать там образец своей подписи, перевести в московское отделение сто фунтов стерлингов и взять в дорожных чеках еще двадцать. Этому предшествовала вчерашняя встреча с Йеном Флемингом.
Он позвонил ей два дня тому назад и спросил о ее согласии на путешествие в Москву. Джулия ответила, что хотела бы встретиться с кем-нибудь из организаторов этой поездки и дать ответ после беседы с ними.
И вот вчера Йен сообщил, что встреча с князем Юсуповым состоится в закрытом клубе Boodle`s, членом которого тот состоял. По правилам этого заведения вход женщинам туда запрещен, но одно исключение, все-же, было: член клуба мог провести даму в закрытый внутренний ресторан, но только на один час во время обеда.
Йен заехал за ней в семнадцать тридцать. К восемнадцати они подъехали к серому трехэтажному зданию довольно унылой архитектуры. Входом в него служили массивные дубовые двери со стеклами, занавешенными изнутри шелком
Не будучи членом клуба, Йен, ввел Джулию только в вестибюль и сказал служащему в безукоризненном фраке, что мисс Бринер ждет князь Юсупов. Подтвердив сказанное кивком головы, камердинер дождался, пока за Флемингом закроется дверь, после чего жестом предложил девушке следовать за ним.
Они прошли по закрытой галерее и, повернув направо, оказались в ресторане. Это было большое длинное помещение, со стенами, отделанными дубовыми панелями на высоту человеческого роста, и с небольшими окнами, драпированными тяжелыми портьерами. В самом конце зала, на небольшом возвышении, играл струнный квартет. Несмотря на обеденное время, посетителей было немного.
Служитель подвел Джулию к столику. Сидевший за ним господин с седыми висками встал, обозначив свой высокий рост и стройную фигуру, затем чинно представился:
- Феликс Юсупов.
- Джулия Бринер.
Князь жестом предложил Джулии садиться.
- Вы будете обедать? Здесь отменная кухня.
- Нет. Но мне хочется пить.
Тут же беззвучно возник официант. Джулия сделала заказ:
- Французскую минеральную воду Vittel, пожалуйста.
- Porto, урожая 1911 года – в свою очередь сказал князь и, не приступая к разговору, стал ждать, пока принесут напитки. Наконец бокалы были наполнены, и Джулия сделала небольшой глоток. Подошел метрдотель, и князь ему тихо сказал:
- Пожалуйста, принесите то, о чем я вас просил.
Вскоре Джулия с удивлением увидела, как на стол легла газета на русском языке. Повинуясь жесту князя, она взяла газету и развернула ее. “Русское слово”
- За сегодняшнее число? Каким образом?
- Авиапочта, через Кенигсберг. Прямых рейсов в Великобританию из России пока нет, пришлось везти с пересадками. Посмотрите передовую статью. Имя автора вам ничего не говорит?
Джулия прочитала: “Немецкие автобаны - экономический путь развития?”и подзаголовок: “К визиту президента России в Германию” , автор – Сергей Горелов. Это имя и фамилия ей были знакомы по рассказам матери. Так звали ее отца.
- Это он? Это распространенное имя?- стараясь не выдавать свое волнение, спросила девушка
- Это он. Обычная русская фамилия, не такая уж и редкая, но и не часто повторяющаяся, как, например, Кузнецов.
- Скажите, князь, какова ваша заинтересованность в этой встрече? От ответа на этот вопрос и зависит мое согласие на поездку.
- Меня об этом попросил министр иностранных дел. Я несколько удивился, но принял предложение. Не в моих правилах задавать вопросы. Я могу лишь предполагать. скорее всего, политический интерес со стороны форин офис. Он состоит в том, что господин Горелов, являясь видным политическим журналистом с большими связями в правительстве своей страны, мог бы способствовать улучшению российско-британских отношений в противовес влиянию Германии, и еще в связи с предстоящим визитом туда президента России. Уф-ф! Я не слишком закрутил?- улыбнулся Юсупов
- Откровенно говоря, я ничего не поняла. Но меня удовлетворяют ваши формальные объяснения.
- Так значит, вы едете? Я могу распорядиться?
- Да. Но я достаточно состоятельна, чтобы самой оплатить эту поездку.
- Согласен. Но позвольте нам оформить все бумаги. Этим займется один из моих секретарей. Он же известит вас о дате отъезда.
- Хорошо – сказала, вставая, Джулия.
Это было вчера. А сегодня уже с утра, улaдив свои финансовые дела, она писала письмо в Берн. В нем девушка сообщала, что отправляется в познавательную поездку по России и что к осени обязательно приедет в Швейцарию.
В это время раздался телефонный звонок
- Мисс Бринер?
- Да.
- Говорит портье. На ваше имя с посыльным пришел пакет с документами. Но там необходима ваша подпись. Вы спуститесь вниз или предпочтете, чтобы посыльный поднялся в номер?
- Пусть поднимется сюда. И соедините меня с рестораном.
- Одну минуту, мисс Бринер.
- Ресторан отеля Brown`s.
- Я хотела бы заказать клубнику.
- Только сегодня завезли. Доставили с юга Франции. Вам со сливками?
- Да, пожалуйста. Но через полчаса.
- Будет сделано.
ОКРАИНА ГОРОДА КИЕВА.
Шестиэтажное здание промышленной архитектуры с широкими окнами принадлежало корпорации «Сикорский». Гигантские буквы этой фамилии располагались на крышах ангаров так, что их можно было увидеть с огромного расстояния и с большой высоты, находясь на аэроплане или дирижабле.
Кабинет главы фирмы и главного конструктора в одном лице был просторный и обставлен стильной мебелью. На небольшом подиуме, у огромного окна, в низких мягких креслах с обводами и подлокотниками из никелированного металла, разместились двое.
- Кофе?
- Не откажусь.
Человек, сидевший напротив хозяина компании, обладал незапоминающейся внешностью: блондин, голубые глаза, белесые брови, правильные черты лица, совершенно неопределенный возраст – ему можно было дать от тридцати до сорока пяти лет, в зависимости от того, как падал свет. В данном случае он умудрился опередить Сикорского и сесть спиной к окну. Ну не пересаживать же его?
Секретарша внесла кофе. Поднимаясь на возвышение, где сидели собеседники, она сделала шаг, узкая кремовая юбка слегка натянулась; обозначились ее безупречные формы и вкусы хозяина кабинета.
Когда она вышла, Сикорский взял в руку чашечку кофе и еще раз взглянул на гостя. Был звонок из правительства, просили принять Нилова, Петра Петровича, человека из ведомства Генерального штаба вооруженных сил республики – так сказали по телефону.
- Итак, слушаю вас – проговорил хозяин кабинета.
- Игорь Иванович – приятным голосом заговорил собеседник, – я прямо, так сказать, быка за рога. И на лице промелькнуло подобие улыбки. Нам известно о ваших последних работах над винтокрылой машиной. Это удивительно: от такого успешного производства тяжелых бомбардировщиков, высотных самолетов-разведчиков, от серии в гражданской авиации - переход к совершенно новой, принципиально новой конструкции!
- Как к вам обращаться?
- Петр Петрович.
«Такой же, как я Али Абаевич» – усмехнулся про себя Сикорский, но вслух сказал
- Петр Петрович, вам эти исследования интересны с какой стороны: технической, экономической целесообразности, степени готовности, военной перспективы использования?
- Для начала я бы хотел бы узнать, насколько конфиденциально ведутся разработки.
- Достаточно. Мы ведь не только работаем на вооруженные силы и сохраняем секретность, но и опасаемся промышленного шпионажа конкурентов.
- Игорь Иванович, извините меня бога ради - «говорит по-русски прекрасно, наверное, из прибалтийских немцев промелькнуло у Сикорского» - за небольшую лекцию, но, видите ли, в мире есть агрессивные страны, которые ведут наращивание своих вооруженных сил, не подкрепленных ни промышленным, ни научным потенциалом. А хочется иметь все лучшее. Но и дружественные нам страны не против поживиться, как говорят с пылу, с жару - « все же русский, а черт их там поймет, в их конторе – подумал Сикорский» - И поэтому мы хотели бы засекретить разработку этой конструкции, исключить гражданское использование.
Хозяин кабинета шумно вдохнул и выдохнул.
- А вы представляете, во сколько обойдется это правительству? Оно должно будет финансировать все конструкторские разработки, опытные модели, их испытание, доводки, обучение пилотов, а так же гарантировать, в случае успеха конечно, закупки партии изделий, изготовленных только на наших заводах.
Я думаю, извините уж меня, но на этом уровне мы не можем вести разговор. Это уровень министра обороны, если не премьер-министра – Сикорский откинулся на спинку кресла.
Собеседник вежливо спросил:
- Можно закурить?
- Да, пожалуйста.
Гость выдохнул дым. «Американские» – узнал по запаху хозяин кабинета. Этот аромат напомнил ему о годах жизни в Штатах.
- Игорь Иванович, я не понимаю вас. И вы, и мы заинтересованы, чтобы о ваших разработках не узнал кто-либо, не так ли? Мы могли бы вам в этом помочь.
- Петр Петрович, есть большая разница между засекреченными военными и гражданскими разработками. Мы частная фирма. Гражданские изделия финансируем из своего кармана, за счет банковского кредита, между прочим, не беспроцентного. Поэтому мы можем их продать другой корпорации, кооперироваться с кем-нибудь, продать право на производство.
- Да, это так. Но и риск тоже велик. А что, если конструкция окажется неудачной, доводка бесконечной, аппарат слишком дорогим? Гражданское изделие должно быть рентабельным, приносить прибыль.
- Так в чем дело? Финансируйте все, о чем мы говорим, и секретьте!
- Игорь Иванович, насколько мне известно, работы находятся на стадии изготовления прототипа. Это очень много, но не все. Проект может осуществиться, а может и нет: конструкция винтокрылой машины принципиально нова. Эксперты считают, что вы опередили время этак лет на десять – пятнадцать и, возможно, аппарат сейчас сделать технологически нельзя, или почти нельзя. Вот мы и хотели исключить это «почти» у наших, так называемых, противников.
- Значит не нашим, не вашим? - горько усмехнулся глава компании.
- Как неприятно для вас это бы не звучало, но государство сейчас не может финансировать эти разработки, не имея немедленного выхода в серию. Много других затрат. Да и бюджет уже сверстан.
- Вы предлагаете продолжать это делать мне?
- Но Минобороны разместило у вас большой заказ на бомбардировщики. Вы же можете не форсировать разработку винтокрылой машины. Кстати, как она у вас называется?
- Геликоптер.
- Ну вот, а мы со своей стороны всеми доступными средствами обеспечим секретность работ, договорились?
- Я все же позвоню премьер-министру.
В это время еще раз в кабинет вошла соблазнительная секретарша. Повторив своё восхождение на возвышение с точностью автомата, она положила на стол, ближе к Сикорскому небольшой пластиковый предмет. Нилов, провожая взглядом, уже повернувшуюся женщину подумал: «Видимо она сознает, что ее движения, и она сама, привлекательны и никогда не будет менять стиль походки и удачно выбранный образ. От добра-добра не ищут». Его отвлеченные умозаключения прервал скрипучий голос.
- Петр Петрович, вот ваш пропуск в цеха завода, о котором вы спрашивали. – Сикорский большим пальцем продвинул по гладкой поверхности стола небольшой квадратик, покрытый целлулоидной пленкой - Зеленый цвет канта и буква W в уголке говорит о том, что вы из охраны завода.
- Спасибо, я осмотрю предприятие и воспользуюсь вашим гостеприимством еще в течении суток.
Кофе остался нетронутым. Человек в светлом спортивном костюме снял с вешалки шляпу, поклонился и вышел из кабинета.
Сикорский был любопытным мужчиной. Он прошел в комнату отдыха, смежную с кабинетом, окна которой выходили на автомобильную стоянку. Там среди прочих машин, выделялась спортивная Bugatti. Ему казалось, что этот господин из Генштаба должен непременно уехать на ней, но каково же было его удивление, когда тот, бегом, спасаясь от проливного дождя, устремился к обычному, совсем даже старомодному Ford. Усевшись под заранее поднятым брезентовым верхом машины, он немного погонял мотор на холостых оборотах, и очень осторожно выехал со стоянки.
Сикорский вспомнил – вчера приехали киношники, снимать фильм. Им нужна натура: ангары, недостроенные самолеты, испытательные полеты. Интересно бы почитать сценарий. Наверное, эта Bugatti из их группы. Надо будет узнать, сколько они заплатили за съемки на нашем производстве.
Звонить в правительства Игорь Иванович не стал. Он прилег на кушетку и, прикрыв глаза, представил свой геликоптер с военной точки зрения: высадка десанта, корректировка огня, корабельная разведка, наконец, спасение раненых. Что же, видимо прав этот хмырь, военное значение очевидно.
Идея этой конструкции так захватила Сикорского, что он забросил свое основное достижение – тяжелые самолеты, их делали и другие, кто лучше, кто хуже, Туполев, например, поджимал его. Но к проекту геликоптера, к той еще идее Леонардо, воплощенной в конструкторские чертежи, в почти готовом прототипе никто еще не подступался. Это он знал точно.
МОСКВА. УЛИЦА АРБАТ.
Йен с утра занимался какими-то своими делами, и это было как нельзя кстати. Джулия хотела найти подругу юности ее покойной матери и расспросить её о прошлом. О ней девушка узнала, разбирая бумаги после автомобильной катастрофы. Там Джулия и нашла переписку матери. Московский адрес был взят со старого конверта. В справочном бюро подтвердили, что Марта Соломоновна Розенблат проживает по прежнему адресу.
Найдя дом и позвонив в квартиру, Джулия долго ждала, но никто не открывал. Тогда она вынула из сумочки маленький блокнотик, написала свое имя и телефон ее номера в «Метрополе». Вырвала листок и просунула его в щель двери.
Джулия медленно шла по узкой улице Арбат и рассматривала витрины небольших, но шикарных магазинов. Она старалась проанализировать свою поездку и пребывание в Москве…
…Долгий путь на поезде через всю Европу был очень утомителен. Вместе с ней в двухместном купе ехала интересная женщина, корреспондент одной из английских газет. Хорошо одетая, но с довольно-таки простыми манерами и, наверное, с таким же воспитанием. Например, она не сразу понимала, что Джулии надо переодеться ко сну, и что следует выйти. Сама же попутчица, совершенно не стесняясь, снимала, когда это было нужно, одежду, вплоть до нижнего белья.
Йен Флеминг ехал в соседнем купе. Князь Юсупов так тот вообще в другом вагоне и они встречались только в ресторане. Йен иногда заходил в купе, и тогда попутчица оставляла их наедине, хотя Джулия ее об этом не просила. Это были редкие моменты радости. Они разговаривали, шутили, смотрели в окно. Только проводил он с ней совсем мало времени, а путь был таким долгим.
Ей нравился Йен. Все это приключение: - поездка в Россию, предстоящая встреча с отцом связано с молодым англичанином. А как он относится к ней? Йен и раньше ей говорил, что выполняет поручение, но как только она заводила разговор о подробностях, он замыкался и отвечал, что не имеет право до поры, до времени ничего говорить о планах их действий в Москве. Все это было загадочно и странно. И совсем не похоже на то путешествие с настольной лампой, о котором Джулии мечталось совсем недавно.
И еще ей не нравилась ее попутчица. Во время остановки поезда в Париже, Джулия прошлась по перрону, вошла в маленький магазинчик. И тут через стекло она увидела свою соседку, растерянно стоявшую посреди платформы с озабоченным выражением лица. Но как только попутчица заметила Джулию, выходящую с кучей газет и журналов, тут же моментально успокоилась. После этого случая у девушки появилось занятие; наблюдать за своей соседкой по купе.
Александра Мортон, так звали ее попутчицу, рассказала, что знает русский язык, и поэтому ей посчастливилось заполучить место собственного корреспондента одной из английских газет в Москве.
Что ж, приходилось верить. Но можно и проверить. К ее удивлению русским госпожа Мортон владела прекрасно. Видимо она воспитывалась в семье, где этот язык практиковался. Затем Джулия завела разговор на литературные темы. Как она и ожидала, в образовании ее визави были большие пробелы. Сколько бы не старалась бедняжка сменить тему разговора, Джулия с детской непосредственностью продолжала гнуть свою линию. Тогда, понимая проигрыш своей позиции, мисс Мортон заговорила о мужчинах. Джулия пуритански возмутилась и вышла из купе. Ей становилось ясно, что женщина просто приставлена к ней и выдает себя не за ту, кто есть на самом деле.
В это время по вагону шел Флеминг. Он внимательно посмотрел на Джулию, но ничего не спросил, отодвинул дверь и вошел в купе. Минут через пять он вышел и сказал с милой улыбкой, что мисс Мортон плохо и что он идет за доктором.
Встревоженная Джулия метнулась в купе. Попутчица лежала на диване с закрытыми глазами на бледном лице.
- Что с вами, мисс Мортон?
- Закружилась голова, ничего страшного.
Через некоторое время пришел седой господин с небольшим чемоданчиком. Он посмотрел больную, посчитал ей пульс, послушал со спины сердце. Джулия своим острым зрением увидела около правой лопатки большой розовый шрам. Седого доктора это почему-то не заинтересовало. Он вообще не задал не одного вопроса, а, покопавшись в своем чемоданчике, вынул несколько пузырьков.
- Вам мисс следует полежать до конца пути. (Джулия едва подавила смешок от этой оговорки) Попейте эти лекарства. У вас немного учащенное сердцебиение. Побольше спать, не нервничать. Почитайте какой-нибудь легкий роман.
С этими словами старый доктор вышел. «Ну что же, я не жестокая девочка и, пожалуй, не буду выходить на перрон во время стоянки в Берлине» – думала Джулия лежа на своем диване, засыпая под равномерный стук колес.
Ей приснился странный сон: еще живая мама ухаживает за цветами в Бостонском доме Бриннеров. Вот она увидела дочь, улыбка сошла с ее губ, она нахмурилась и внятно сказала: « Не верь этому человеку». Джулия вздрогнула и проснулась.
Поезд стоял. Берлин. Место Александры Мортон пустовало. За окном была обычная вокзальная суета. Спешившие мужчины и женщины ничем не отличались от людей в других столицах мира. Хотя о немецких порядках и режиме власти в Германии много писали всяких нелепостей.
Прямо напротив окна ее купе на стене здания вокзала висел барельеф, насколько помнила начитанная американка, немецкого герба. Красивый, но свирепый орел, держал в когтях паучий знак в круге, Джулия забыла, как он называется.
У нее из головы не выходила приснившаяся мама. Кого она имела в виду? Йена? Может быть папу? Или кого-то еще? И вообще, можно ли верить снам?…
Александра Мортон вошла в купе, когда поезд уже тронулся. С огромным опозданием для пунктуальных немцев. В двадцать минут. Где она была всё это время? Может она встречалась с кем-то?...
…Арбат не длинная улица. В конце ее, а вернее в начале, если считать от центра, в угловом здании располагался «Ресторан Прага», Джулия вошла. Здесь на самом верху оказалось открытое кафе с чудесным видом на кремлевскую башню. Дул холодный ветер и столики пустовали. Она заказала себе чашку горячего шоколада.
Вчера Йен предупредил, что скоро она встретится с отцом. Их познакомит князь Юсупов, Но Джулия не должна подавать даже виду, что знает кем приходится ей Горелов. Таковы условия.
ОКРАИНА КИЕВА. ЗАВОД СИКОРСКОГО
Петр Петрович задержался в сборочном цеху. Под высокой крышей, на своеобразных стапелях, рабочие в темно-синих комбинезонах неторопливо, даже как будто с ленцой, ковырялись внутри и снаружи длинных фюзеляжей, с еще не прикрепленными крыльями. Кто-то протаскивал сквозь круглые отверстия жестких ребер переборок целый жгут проводов, другой вкручивал отверткой винт, скрючившись в неудобном месте, еще один подсвечивал ему переносной лампочкой.
Чуть поодаль, справа, был только остов, с гнутыми лонжеронами, там работали четыре человека. А дальше, еще правее, пока там еще только устанавливали поддерживающую конструкцию. Это был своеобразный конвейер, только необыкновенно медленный - продвижение от закладки, через монтаж к выходу из стен ангара собранной конструкции имело большую временную протяженность.
Шла сборка бомбардировщиков из военного правительственного заказа.
Мостовой кран, в конце цеха, поднимал крупную деталь хвостового оперения. Рабочих, нужных для установки и крепления ее не оказалось на месте. Дородная крановщица, свесившись сквозь открытое окно кабины, жестикулируя округлыми руками, зычным голосом взывала к совести какого-то Николаева.
Мужчина средних лет, в темно-синем халате, под которым зеленел галстук на помятой рубашке, видимо тот самый Николаев, в сопровождении двух рабочих, скорым шагом, но не быстрее какого-то уровня, за которым, по его понятию, падал авторитет, спешил к висящей на тросе конструкции.
Нилов, наблюдая за производственным процессом, стал замечать какой-то диссонанс. Сначала ему показалось, что освещенность цеха усилилась. Потом у рабочих возникли искусственные тени. Затем он увидел и людей, устанавливающих софиты и прожектора. Кто-то, явно одетый не по-заводскому, тянул разноцветные кабели, подсоединял их к микрофонам на пружинных растяжках. Электрокар ввез два съемочных аппарата. Один, на раскладной треноге, разместили непосредственно на ровной площадке, неподалеку от почти собранного самолета. Другой подняли на так называемые антресоли и закрепили на металлическом трапе перехода.
Высокий человек, в серой куртке с черной кокеткой и в кепи с огромным козырьком, энергично руководил установкой киноаппаратуры. Стоявший рядом, коротко стриженный моложавый шатен в коричневом костюме, углубился в чтение каких-то листов с текстом, скрепленных на твердой картонной основе зажимом, похожим на бельевую защепку.
Угадав в занятом шатене главного, Петр Петрович подошел к нему и представился начальником охраны. Оторвав глаза от бумаг, человек, молниеносно бросив взгляд на пропуск, прикрепленный к верхнему карману его халата, на котором значилось: Нилов П.П., быстро проговорил:
- Господин Нилов, мы все согласовали с дирекцией завода. Все бумаги подписаны, оплата произведена. Я – режиссер Смирнов. Леонид.
- Я в курсе, Леонид…эээ
- Андреевич.
- Леонид Андреевич, я здесь для проформы, так сказать, просто присутствую, служба такая, извините – улыбнулся приятной улыбкой Нилов.
- У вас есть ко мне вопросы?
- Я только хотел ещё раз напомнить вам о том, что не нужно снимать приборную панель самолета и механизм убирающегося шасси.
- Я помню. Мы, в основном, ограничиваемся общим планом. В любом случае пленка, после проявки, будет передана дирекции завода для цензурного просмотра.
- Но у вас две камеры.
- Да. Но одна только для общего плана. Видите, как она
далеко установлена?
- А она снабжена длиннофокусным объективом?
- Нет. Вы можете посмотреть. У вас всё? Тогда мы с вашего позволения продолжим, знаете, «время-деньги». Нам надо уложиться в два дня. Хотя цех и не исчезающая натура, но вы видели небо? Сегодня полеты отменены, и мы не должны терять день.
- Конечно, конечно, я вас понимаю. Но позвольте узнать, когда вы заканчиваете работу? Можно с вами побеседовать, так сказать, в нерабочее время?
- Милости прошу в заводскую гостиницу, одиннадцатый номер. Но когда освобожусь, не знаю. Пока все запланированное не снимем, не уйдем, – засмеялся режиссер, и обратился с какими-то указаниями к человеку в кепке…
...Поздний ужин с обильной выпивкой затянулся. Нилов, в совершенстве владея искусством русской дружеской попойки, очаровал своих собеседников, режиссера Смирнова и оператора Хвылю, покладистостью, непринужденной веселостью, и, самое главное, умением выслушивать, не перебивая подвыпивших собеседников. Холодок первой утренней встречи исчез. Смирнов оказался слабоватым на алкоголь и говорил без остановки. Хвыля, тот, длинный, в куртке с кокеткой, тоже был пьян, но хмур и собран. Казалось, что он знает о кино всё, и разглагольствование Смирнова его только утомляет. Зато его глаза озарялись икорками заинтересованности, когда в разговор встревал Нилов.
- Леонид Андреевич, а вы из какой кинокомпании?
Нилов знал, что в России кинопромышленность сосредоточилась в Крыму. Обилие солнечных дней, морская, горная и степная натуры делали это место самым желанным для размещения студий. Преимуществом был и находящийся здесь Черноморский флот, крупнейший учебный авиационный комплекс в Каче, экзотическая архитектура и археологические раскопки. Поэтому три самых крупных киноконцерна оказались на крымском полуострове.
- Рашн пикчерс.
- Сильная компания.
- Была когда-то, но тссс.. - и Смирнов, сделав преувеличенно строгое лицо, приложил палец к губам.
- Наливай, Степан – режиссёр повернулся к оператору. Все выпили, и стали сосредоточено закусывать. Хвыля накрутил на вилку ком тонко нашинкованной квашеной капусты, с которого стекала капелька масла, и стал шумно жевать, держа в другой руке кусок черного хлеба с салом. Режиссер, изящно отправив в рот маслинку, отвернулся от оператора.
- Петр, что вы стережете вчерашний день? – пьяно приблизив свое лицо спросил Смирнов – Эти бонбар….бомбан…в общем эти самолеты уже не новинка. Знаете, какие я видел скоростные гидропланы на гонках в Италии? Вот Хвыля их снимал. Такие скорости. Жуть.
- И вам разрешали снимать с близкого расстояния? – обратился Нилов к Хвыле
- Ну-у не совсем с близкого, но достаточного – невнятно вставил жующий оператор.
- Интересно, а есть ли у Сикорского новые секретные разработки? Наверняка есть. Где вы их прячете? – рассмеялся Смирнов – я слышал, что у вас есть совершенно оригинальный аппарат – икнул и снова продолжил режиссер – Пардон. Эх, снять бы новинку, хоть издалека…
Тут у меня в сценарии герой погибает на испытании новой машины. А где она новая то? Зритель не поверит. Одно старье. Не строить же макет чудища? Да и что строить? Консультанты - бездари. У них нет фантазии.
- А вы, Хвыля, Степан, да? Что вы думаете по этому поводу? – спросил преувеличенно вежливо Нилов.
- А что думать то? Вот Андреич, что скажет, то и снимем.
Сам Нилов уже осмотрел секретный 9-й цех, но даже он, со своим сквозным пропуском, сразу туда не попал. Пришлось вернуться в заводоуправления и выписывать разовый, за подписью самого Сикорского. Петр Петрович оценил это. В самом цеху его больше всего интересовали воздуховоды вентиляции, водопроводные и газовые трубы, отопление и электрические кабели. Заинтересовала Нилова и стенка, за которой был цех сборки бомбардировщиков.
- Леонид, а кто у вас звукооператор?
- Да вот, Хвыля. Он мастер на все руки. Только угрюмый больно. Степан, наливай, не дави на психику, без тебя тошно. Бюджет фильма не соответствует нарастающим затратам, снимать технику всегда было дорого. Петр, ты пойми, продюссировать этот фильм взялся какой-то отпрыск богатого папы…Э…нет, кажется, он сам уже успел заработать миллионы на саратовском газе, но не в этом дело
Смирнов перевёл дух, выпил рюмку коньяку, пожевал лимон и вопросительно-удивленно уставился на Нилова –
- О чем это я? А-а….парень ухватился за сценарий об авиации, сейчас все на ней помешаны, и не соизмерил расходы…Я ему говорил, но он бизнесмен, видите ли, а я творческая личность…и не смыслю, по его мнению, в финансах…
МОСКВА. РЕСТОРАН ОТЕЛЯ HILTON
Они сидели в ресторане на крыше отеля Hilton, построенного недавно американцами напротив храма Христа Спасителя на другой стороне Москвы-реки, Горожане уже успели прозвать это огромное здание прямоугольной формы «домом на набережной».
Двенадцатиэтажная гостиница класса «люкс» представляла собой огромное серое здание, включающая в себе все достижения современной техники в области домостроения и оборудования. В каждом номере, кроме обширной ванной, современной мягкой мебели, была шикарная радиола и холодильник. Комплекс включал прачечные и пекарни, автономное тепло и электроснабжение, большой кинотеатр и театр-варьете. С последним, кстати, возникли проблемы, все же, напротив, через Москву-реку, возвышался храм Христа Спасителя. Но в республиканской России влияние православной церкви ослабло и театр открыли. Премьерным спектаклем стала опера Гершвина Porgy and Bess.
- Господин Горелов, я вам благодарен за согласие на встречу. Вы один из немногих серьёзных экспертов по политической жизни России. Мне бы очень хотелось выслушать ваше мнение о настроениях элиты русского общества, которые, не скрою, вызывают у меня, и не только у меня, серьезные опасения.
Эти слова произнес элегантно одетый мужчина средних лет, с седыми висками. Произнес на безупречном английском языке, который он знал даже лучше, чем русский. О встрече они договорились еще неделю назад, по телефону. Звонок был из Англии, где сегодняшний собеседник жил большую часть времени года.
Это был Феликс Юсупов, тот самый, участник убийства Распутина, бежавший от большевиков по льду Финского залива, финансист и меценат. Очень богатый человек, не растранжиривший своего состояния, оставленного именитыми предками, а преумноживший его. Князь Юсупов придерживался правых убеждений, которые кратко можно изложить так: национальный интерес и либеральная экономика. Он был за сильное, но не вмешивающееся в частный бизнес. государство. Руководство России, в основном, проводило именно такую политику.
- Князь, вы, наверное, читали мои статьи в «Русском слове»? В них выражен мой взгляд и взгляд редакции газеты на внутреннюю и внешнюю политику нашего государства.
- И все же, Сергей Николаевич, разве вас не беспокоит на страницах газет, за исключением, пожалуй, вашей, этот общий, стон интеллигенции о бедном несчастном народе, эксплуатируемом молодым капитализмом? Также идут причитания о сотнях тысяч погибших на гражданской войне. Что, мол, не стоят те свободы, которые у нас есть сейчас, тех жертв. – Юсупов сделал небольшую паузу, оценил внимание слушателя и продолжил, - Консервативный президент, правое правительство и совершенно социалистическая дума. Думские дебаты похожи на большевистские митинги семнадцатого года.
- Пресса и радио у нас частные и поэтому вольны писать и говорить обо всем, в рамках закона конечно. А парламент выбирает народ, - вставил Горелов
- Сергей Николаевич, позвольте напомнить, нашей демократии «без году неделя». Мы проходим за десять лет то, что Европа проходила за сто. Свобода говорить, что хочешь - вскружила народу голову. В России всегда принимали свободу за волю, анархию. А кто слушает, кто читает? У нас еще, несмотря на индустриализацию, крестьянская, патриархальная страна. Слову верят, печатному втройне. А выбирает депутатов в парламент, в думу нашу, все население страны: люмпены и дураки, и кухарки и пьяницы. Они за бутылку проголосуют за кого угодно.
Как в Англии было? Сначала только имущие могли выбирать этак лет двести, пока не научились. Женщинам, тем совсем недавно разрешили. А у нас? Все и сразу!
Кстати, вы видели во МХТе пьесу «Красная гвардия» какого-то Бунакова?
- Да, был даже на премьере, - усмехнулся Горелов.
- Как вы заметили, там воспевается героизм красных командиров, их честность, жертвенность. Вы же воевали в гражданскую, сами видели большевиков во всей их красе.
- Видел. По-всякому бывало. Бывало и так, как у Бунакова. Кстати, он служил фельдшером у красных, бывало и по-другому, - и, подумав, добавил, - чаще по-другому.
- Так ведь смущают умы то неокрепшие. Молодое поколение особенно податливо внушению со стороны. Они родились или после переворота, в крайнем случае, незадолго до него. Не застали смуты.
Напишите серию статей, Сергей Николаевич. Перо у вас острое, жизнь знаете не понаслышке. Обрисуйте, что было бы, скажем в нашем 1937 году, если бы большевики победили. Конечно, такое представить сложно, и история не терпит сослагательного наклонения, но существует же реконструкция, экстраполяция, проецирование.
- Я думал об этом. Я ведь видел большевиков вплотную, изучал их идеологию. Мы, может быть, не представляем себе, что могло бы нас ждать в случае их прихода к власти. Попробую написать.
Собеседники ненадолго замолчали. В середине дня ресторан на крыше отеля еще не был заполнен. Медленно двигались официанты, неспешно ели и разговаривали посетители. Эстрада пуста, оркестр заиграет только к вечеру. Князь Юсупов прервал молчание и сменил тему.
- Сергей Николаевич, со мной из Лондона приехал посмотреть на Москву молодой финансист, Йен Флеминг. В сопровождении одной очаровательной американки. Хотят познакомиться с видным журналистом России.
- Ну, вы меня, князь, в краску то не вгоняйте.
- Так давайте свидимся на неделе. Поужинаем в «Метрополе». Надеюсь, вы придете вместе с прекрасной госпожой Дорошиной.
- Все-то вы знаете. Ладно, договорились. Но на этой неделе не получится - сопровождаю рабочий визит нашего президента в Германию. После поездки я в вашем распоряжении.
Феликс Юсупов встал, поклонился, надел шляпу и пошел к выходу. Сергей посмотрел на бутылку в ведерке со льдом. Шампанское было Dom Perignon урожая 1906 года.
Выпив свой бокал мелкими глотками, Горелов только сейчас почувствовал всю несуразность разговора с Юсуповым. Он знал, что князь финансировал правую партию, и его взгляды не были секретом. Так же его собеседник по публикациям Горелова должен знать и о его воззрениях. Вся встреча свелась к банальному заказу статей. Ну что ж, он и сам хотел написать что-то подобное, накопилось.
А приглашение познакомиться с какой-то молодой парочкой? Вообще журналист Горелов по роду своей деятельности знал много людей, а когда в молодости работал уголовным хроникером, то и «нелюдей». Но теперь, будучи политическим обозревателем респектабельной газеты, членом общественного совета президента, должен быть осторожен с новыми знакомствами. Но то, что встречу устраивал такой неординарный человек, как князь Юсупов, служило некоторым знаком качества.
Сергей спустился этажом ниже, зашел в телефонную будку и набрал номер Ольги в связи с приглашением князя. Он хотел узнать о ее расписании на ближайшие недели. Поговорив, он прошел к лифтам.
И здесь случилось то, что напомнило ему лихие двадцатые годы. Его вели. Сергей почувствовал это «кончиками ушей». Кто они? Кому он наступил на мозоль? Частная организация, государственная служба, иностранная разведка, уголовка?
Вместе с ним в лифт вошли четыре человека, каждый назвал мальчику-лифтеру свой этаж: двое первый, двое нулевой, подземную автомобильную стоянку. На «ноль» спускался Сергей и какой-то толстяк. Когда они вышли, то другие лифты, судя по сменяющимся цифрам на табло, шли наверх. Толстяк направился к маленькому Fiat. Горелов, не спеша, подошел к своему шикарному Bentley, сел за руль, запустил двигатель. Только по дрогнувшей стрелке тахометра можно было определить, что мотор работает. Поэтому в гулком помещении прекрасно слышался лишь громкий, неприятно резкий, вот уж взаправду дешевый звук заведенного Fiat.
Так они и выехали: темно-зеленый Bentley и белый Fiat. «Если это они (кто?), то очень уж непрофессионально следить на белой машине», – размышлял Горелов. Повернув на Ордынку, Сергей взглянул в зеркало над головой: Fiat ехал за ним через две машины, как в инструкции по слежке. Сергей включил радио, редкую принадлежность только дорогих автомобилей. Передавали последние известия: президент через несколько дней отправлялся с рабочим визитом в Германию.
Педаль акселератора слегка опустилась и, бархатно урча, Bentley потянул вперед. Белый Fiat , обогнав двух «Руссобалтов» не отставал. Сергей стал притормаживать. Fiat, не сближаясь, свернул направо в какой-то переулок, но за рулем был не толстяк, а темноволосая женщина. «Что за черт? Мистика какая-то. Может, мне показалось, что за мной следят? Да и что толку следить за мной, я весь на виду? Хотят узнать о моих контактах? А ведь сегодня у меня еще одна встреча, которую я бы не хотел афишировать», – рассуждал про себя Горелов.
Увидеться он должен со старым другом, Володей Боровиковым. Посидеть с ним в своей новой, недавно купленной квартире, поговорить. Накануне тот позвонил по телефону и, смущаясь, попросил, чтобы об их встрече никто не знал. Дело в том, что Боровиков был морским офицером. Он недавно вступил в командование новейшей подводной лодкой, базирующейся на Дальнем востоке - вот и хотел попрощаться перед отъездом.
Горелов продолжал размышлять: «А весь фокус с Fiat – это белое пятно, которое отвлекает от всего остального. Ведь кроме этой машины, я ни на что не обращал внимание. Кто сейчас следит за мной? Да и следили ли?»
Сергей посмотрел на часы - шестнадцать часов. Через полчаса он должен быть на стоянке около Бородинского моста. Подъехав в пятнадцать минут пятого в нужное место, Горелов заглушил двигатель, откинулся на спинку сидения, закурил папиросу и прикрыл глаза.
По радио передавали репортаж с футбольного матча, проходившего на только что отстроенном стадионе, кстати, в непосредственной близости от его нового дома. Диктор захлебываясь говорил все быстрее и быстрее. Рев трибун нарастал, и вот протяжное «Г-о-о-л».
Последнее время футбол стал популярной игрой, особенно после неплохого выступления нашей сборной на чемпионате мира. Чувствовалось, что мировой экономический кризис сошел на нет, и передовые страны динамично влетели во вторую половину тридцатых годов. Лучшим подтверждением начавшегося подъема было повальное увлечение спортом. Пример тому - Олимпийские игры 1936 года, успешно проведенные в Германии.
Дверца Bentley открылась, и в машину заглянула круглая, смеющаяся физиономия Володи Боровикова.
- Привет, буржуй!
- Привет, танкист!
Одетый в коричневый, какой-то мешковатый костюм (на военных всегда плохо сидела гражданская одежда, а уж на военных моряках тем более) Володя выглядел каким-то провинциалом, случайно заглянувшим в чужую шикарную машину.
- Почему танкист?
- А почему буржуй?
- По машине, – тихо ответил Боровиков.
- По конспирации, – еще тише проговорил Горелов.
Володя молча уселся рядом. Сергей крутанул ручку настройки радио и остановился на музыке из балета «Весна Священная» Стравинского.
Сколько лет они знали друг друга? Дружили еще с детства, с гимназии. Такие разные люди могут сойтись только в юные годы, когда одно очень сильное событие или впечатление способно стать главным. Все остальное потом прилагаться к этому основному. Различия же только дополняли их.
Главным событием в их детско-юношеском возрасте было то, что они, еще, не будучи знакомы, влюбились в одну и ту же девочку. Влюбились сильно, тяжело как-то, и очень переживали, глядя, как она катается на Чистых прудах с каким-то студентом-конькобежцем.
Сергей с Володей долго выздоравливали от безответной любви, от этой болезни, которая их сблизила. Они долго притирались друг к другу, ведь двух более разных мальчиков трудно было найти. Один блондин, другой - чуть темнее и ниже ростом. Один гуманитарий, другой - технарь. Да и происхождение их было разное; отец Сергея был крупным госчиновником, а Володин - рабочим, хотя и квалифицированным. Отсюда и разные общественные симпатии – государственник и социалист. Время тогда было политизированным, и судьба чуть не развела их по разные стороны баррикад.
Будучи мальчиком способным и трудолюбивым, Володя Боровиков учился на круглые пятерки и был принят из реального училища в частную гимназию без оплаты. Преуспевая в технических дисциплинах, он что-то изобретал, слал чертежи своих машин в университет, в высшее техническое училище. Его заметили. Какая-то группа меценатов учредила немалую стипендию для одаренных юношей и отправила Володю Боровикова, наряду с другими необеспеченными учениками из разных городов России, в инженерную школу, в Англию.
Долгое время Сергей ничего не знал о закадычном друге. Мировая бойня, переворот, гражданская война захлестнули Горелова, не давая ему опомниться и оглянуться назад.
Но вот закончились великие сражения, наступила мирная, но трудная жизнь. Однажды, в обыкновенный майский вечер, откуда ни возьмись, в квартиру Гореловых зашел среднего роста, крепко сбитый молодой человек. Широко улыбаясь, на прекрасном английском, демонстрируя свое знание этого языка, спросил узнавшего его Сергея: «Узнаешь?» Они дружески обнялись.
Сергей тогда работал уголовным хроникером. Ухаживал за больными родителями; отец к тому времени совсем сдал. Учился по вечерам. Страна возрождалась, отстраивалась, боролась со страшным разгулом преступности.
- Да, здорово ты насобачился говорить на английском. Но что ж тебе не сиделось там, в сытой Британии, а Володя?
- Обижаешь, Сергей. Как же я без могилок родителей, без Москвы?
- Извини, но видишь, тяжело пока живем.
- Ну, я человек ко всему привычный, за меня не беспокойся. Давай лучше выпьем виски, я его в Англии распробовал, – и давний друг достал четырехгранную бутылку.
И вправду беспокоиться за Володю Боровикова оказалось без надобности. Окончив военно-морское училище, он довольно быстро стал командиром торпедного катера. Затем первым помощником на фрегате, крейсере. Дальше пришлось переучиваться - и вот он командир подводной лодки. Через год снова переход на новую технику. К-22.
Сергей следил за военной карьерой друга, а Володя гордился успехами Горелова на литературно-политическом поприще. Виделись они редко, оба часто бывали в разъездах. Но их встречи всегда оказывались радостными и сердечными.
Bentley, мягко шурша шинами, выехал со стоянки и пересек Бородинский мост. Радио было выключено, ролс-ройсовский мотор почти не слышен, и фраза про конспирацию тяжело висела в воздухе.
- А что есть предмет озабоченности? – уловив тревогу, произнес Боровиков
- Пока только ощущения.
Непривычно широкая улица чуть изгибалась влево, и плавно входила в новое Западное шоссе. По двум сторонам дороги высились 12-14 этажные дома новой для Москвы архитектуры. Повернув направо, машина стала плавно спускаться под один из них на подземную стоянку.
- Здорово придумано, – выйдя из машины и оглядываясь по сторонам, произнес Боровиков.
- Заходи в лифт.
- Высоко?
- Двенадцатый этаж.
В кабине было просторно; зеркало, телефон на столике. Сергей хотел спросить: «Лодка так же медленно всплывает?» Но потом подумал: «А зачем мне это знать? и тут же мысленно ответил себе: Журналистское любопытство»
- Слушай Володь, а …
Тут лифт остановился и они вышли. Квартира номер сорок два была большая. Комната, в которой они расположились, выходила окнами на север, на Москву-реку. Далеко-далеко, где-то на горизонте, было видно, как заходили на посадку самолеты - там находился центральный аэропорт. А рядом, на другом берегу реки, белел красавец-стадион, от которого шли после матча толпы нарядно одетых людей.
Друзья знали вкусы друг друга и на кухне откупорили каждый свою выпивку: Боровиков штопором вынул пробку из бутылки с виски, а Горелов отбил белый сургуч с головки московской водки, затем подцепил картонную пробку и протер салфеткой горлышко. По тарелкам была разложена холостяцкая закуска: холодная телятина, севрюга, соленые огурчики, сало, фаршированный перец, паштеты. Все это они по очереди перенесли в гостиную.
Разговор зашел на семейные темы. У Боровикова была замечательная жена-хохотушка, любительница варить варенье, собирать грибы, готовить еду прожорливому семейству, мужу и двум крепышам-сыновьям, Мальчишки как две капли воды были похожи на папу. Их крестным отцом стал Горелов.
- Сергей, а как у тебя дела с Ольгой? – и Володя захрустел огурчиком
- С Ольгой? – хозяин дома намазывал паштет на хлеб, – Ты же знаешь, она моложе меня на десять лет. Ее профессия – сплошные разъезды. Моя профессия, - он усмехнулся, - тоже сплошные разъезды. Так что жить нам вместе некогда.
- А я то думал, что такие люди должны подходить друг другу. Как деньги к деньгам, так успех и известность стремятся к соединению.
- Вот именно деньги. Она очень состоятельна…
Мужчины выпили еще.
УЛИЦЫ МОСКВЫ.
Москвичи, с темпом, присущим только им, принимаемым приезжими за суетливость, спешили по своим делам. Столица бурно развивающегося мощного государства жила своей полнокровной жизнью. Весна. Удивленные мужчины поражались обилием красивых женщин. Женщины, сознающие свою привлекательность, старались подчеркнуть ее элегантной одеждой, модной причёской и высоченными каблуками. Иностранцы, видя это роскошество, так просто иззавидовались этим счастливым русским.
Петр Петрович сидел за рулем Aston Martin, машины немного старомодной, но по-английски добротной и дорогой. Таких в Москве было буквально несколько штук, но все равно они не бросались в глаза. Автомобиль, с форсированным двигателем и хорошим радио, сделанный по особому заказу какого-то богатого американца, вскоре разорившегося, был куплен на аукционе за среднюю сумму. Рядом с Ниловым на коричневом кожаном сидении находился молодой парень, одетый в серую пиджачную пару и спортивное кепи.
- Послушайте, Черри, мы играем честно?
- Да, конечно, господин Хойзингер.
- Просто Генрих, прошу вас.
Черри нравилась вежливая простота Хойзингера. В этом немце чувствовался тот аристократический лоск, которого так не доставало Игорю Черткову, называющему себя «Черри». Хотя было не понятно, какое отношение «черт» имеет к «вишне». На жизнь он зарабатывал, профессиональной игрой на бильярде, ставками на ипподроме и выполняя мелкие поручения богатых клиентов.
Хойзингер платил хорошо, поручения были редки, но требовалось ответственное отношение к делу: навести справки о каком-либо человеке, проводить его до дома, узнать все о встреченных им людях, прослушать телефон. Последние было сложнее, но Генрих дал аппаратуру, показал, как открывать распределительный щит, научил его, где проткнуть иголками провода, к каким клеммам присоединяться.
- Так о чем говорил абонент из двадцать седьмого номера?
- Я не знаю, они говорили по-немецки.
- По-немецки? Точно? А не по-английски?
- Да нет, по-немецки.
- А с кем она говорила?
- Со старухой какой-то.
- Странно.
- Старуха что-то кричала, наверное, плохо слышала.
- Сейчас мы проведем эксперимент: я заведу бытовой разговор по-немецки, а вы попытаетесь найти знакомые слова. Стыдно, молодой человек, не знать иностранных языков.
Черри насупился и с недовольным видом слушал, что тараторил Генрих.
- Ничего такого они не говорили
Теперь настала очередь озадачиться Хойзингеру.
- Вы ничего не путаете? Может, они говорили по-французски?
- Да что я французский язык не отличу? – возмутился было Черри, но, наткнувшись на сощуренные голубые глаза Генриха, притих.
Через минуту раздался громкий смех. Впервые Черри увидел, как заразительно смеется Хойзингер: лицо стало по мальчишески озорным, сверкнули белоснежные зубы.
- А, может быть, они говорили по-еврейски?
- Так евреи говорят по-русски, только картавят.
Генрих сказал несколько слов на иврите.
- Ну, как? Похоже?
- Точно, ну точно так и они говорили.
Хойзингер завел машину, немножечко помолчал, затем достал бумажник, вынул из него двадцать рублей.
- Если бы вы, Черри, потратили эти деньги на курсы иностранных языков, а не на девушек, то я был бы рад. Нет, я очень наивен. До свидания, юноша. Когда будет нужно, я вас найду.
Оставив на обочине парня в сером костюме, Aston Martin медленно двинулся от Смоленской площади, пересек Бородинский мост, оставив слева прекрасное здание Брянского вокзала, поехал дальше по Дорогомиловской улице к западному выезду из Москвы.
За рулем хорошо думалось: «Не балует ли он Черри? двадцать рублей после стабилизации курса и деноминации равнялись примерно десяти долларам США, а это немалые деньги. тридцать рублей стоил хороший велосипед. Да нет, парень он хоть и взбалмошный, но трудолюбивый и аккуратный, не пьет и держит язык за зубами. Да и сообщение стоило того. Значит американка Джулия Бринер – еврейка?
По ней не скажешь: аккуратный, чуть вздернутый носик, густые рыжеватые волосы, зеленые глаза. Красивая молодая кошечка.
Что связывает ее с Флемингом? Романтическая поездка в далекую Москву? Могли бы в Швейцарию. А откуда связь здесь? Надо найти старуху. Лучше бы сразу поставить прослушку к ней в номер, но его непосредственный руководитель, он же начальник Генерального штаба, не рекомендовал привлекать к этой операции аппарат управления. Приходилось использовать собственную агентуру»
Петр Петрович ехал по широкому Западному шоссе. Эта окраина Москвы последнее время интенсивно отстраивалась. Место становилось престижным. Бизнесмены, высшие чиновники, известные литераторы, люди искусства стали перебираться из центра пока не за город, но на окраину, чему способствовало бурное развитие автомобильного транспорта. К тому же роза ветров в Москве такова, что преобладают западные и северо-западные направления, а чистота воздуха стала коммерческой ценностью.
Нилов вспомнил, как принималось решение о новых кварталах Москвы. На градостроительном совете шли бурные дебаты между архитекторами, строительными фирмами, городской думой, самим мэром и так называемой общественностью, которую представляли художники, известные актеры, врачи, модные адвокаты, университетские профессора. Генеральный план в целом был уже принят. На заседании разбирался вопрос застройки Западного шоссе – самого лакомого кусочка большой Москвы.
Восемь подрядных организаций, выигравших тендер на строительство, определились. Камень преткновения оказался иным; нужно было согласовать архитектурный стиль застройки. Строительные фирмы выступали против обезличивания. Им хотелось конкуренции, борьбы за заказчика. По их мнению, только он, покупатель, определял своим предпочтением стиль застройки.
Главный архитектор города был за единообразие, но в определении доминирующей концепции сильно разошелся с архитекторами подрядчиков: одни хотели строить чуть ли не небоскребы как в Нью-Йорке, другие предпочитали уходивший из моды модерн, третьи были за конструктивизм.
Планшеты с чертежами и рисунками развесили на стенах огромного зала художественной галереи, недавно построенной на Софийской набережной. Лучшие люди Москвы ходили, стояли, разговаривали, хмурились, качали головами, покашливали.
Всех примирил мэр, энергичный человек новой формации. Сначала он вразумлял строительные фирмы: «Вы же строите доходные дома, квартиры будете сдавать внаем или продавать единицами. Главное – удобства, чистый воздух, престиж» Потом обратился к архитекторам: «Давайте согласимся, что Москва не Нью-Йорк и высота зданий не должна превышать двенадцать-четырнадцать этажей на окраинах и пять-восемь в центре». Обращаясь ко всем, он резюмировал: «Негоже столице нового, демократического государства отставать от передовых идей. Предлагаю: общий стиль – конструктивизм, индивидуальное архитектурное решение для каждого дома, высота зданий до четырнадцати этажей, под каждым – подземная автомобильная стоянка, надо смотреть в будущее».
На самом деле мэр терпеть не мог стекло, бетон, прямоугольники. Он просто спасал центр, выводя его из-под удара: «Пускай теперь порезвятся на окраине»
К одному из таких домов и подъехал Петр Петрович. Охранник, знавший в лицо всех жильцов и их автомобили, открыл ворота подземного гаража.
КВАРТИРА НА ЗАПАДНОМ ШОССЕ.
Стоя на балконе четырнадцатого этажа, Нилов вдохнул полной грудью чистый весенний воздух. Внизу, под крутым откосом блестела лента Москвы-реки, чуть левее, на небольшом взгорке виднелось аккуратно огороженное маленькое еврейское кладбище. Из глубины квартиры послышался телефонный звонок. Петр Петрович неспеша прошел в комнату, и взял трубку с аппарата, стоявшего на маленьком столике.
- Да. Я слушаю.
- Здравствуйте господин Хойзингер. Его ведут. Ведут от самого отеля Hilton. Потом была остановка у Бородинского моста, где он принял пассажира и привез его в дом на Западном шоссе - произнес низкий, с хрипотцой голос, принадлежащий его лучшему агенту Нине Лавос. Нилов знал, с кем встретился Горелов и куда он привез гостя.
- Где теперь хвост?
- Видимо отпал после встречи на стоянке. По крайней мере, у дома его уже не было.
- Отдыхайте. Клиент и его гость до утра из дома не выйдут.
Повесив трубку, он задумался: «Цепочка: молодой английский аристократ Флеминг, - американка мисс Бринер, - князь Юсупов, - журналист Горелов, - подводник Боровиков. Что это означает?
Флеминг – новоиспеченный агент английской разведки. Эти данные Петр Петрович получил два дня назад от своего непосредственного руководителя, начальника Генерального штаба, который возглавлял две службы: разведку и контрразведку.
Юсупов фигура самостоятельная, его в темную использовать нельзя, тем более завербовать. Знает ли Юсупов о деятельности Флеминга? Вряд ли. Кто вообще такой князь Юсупов? Русский патриот, хотя и живущий большую часть года в Англии. Фактически создал и финансирует правую либеральную партию, которая на предыдущих выборах в Думу набрала двенадцать процентов голосов.
Нилову вообще импонировали эти молодые амбициозные ребята из правых, которые не рефлексировали, а знали, что делали. А как они умело использовали прессу и совершенно новое – радиорекламу. Петр Петрович и сам голосовал за них, а не за проправительственную рыхлую партию, хотя как госчиновник высокого ранга должен был поступать иначе.
Горелов Сергей Николаевич – видный политический журналист, обширные знакомства, эксклюзивная информация (поговаривают даже о дружеских беседах с президентом), безупречная репутация, воевал в гражданскую, светские манеры, последнее время только одна женщина – Ольга Дорошина, глава собственной фирмы, модельер с международным признанием. С международным? Тут нужно покопать. И все же он не представлял, как можно было повлиять на Сергея Николаевича.
И зачем они привезли эту молодую американку? Ей лет восемнадцать. Даже при всей порочности нашего века сделать из нее шпионку к этим годам невозможно. Значит, девушку используют втемную. Надо подробно выяснить ее биографию и, самое главное, откуда у нее связь здесь в Москве? Кто эта старуха? Да-а, это уже непрофессионально, признался себе Нилов, ведь прошло уже больше часа после встречи с Черри. Он набрал номер телефона. На другом конце провода ответили сразу же.
- Ларионов.
- Здравствуйте, Олег.
- Здравствуйте, господин Хойзингер.
- Гостиница «Метрополь», номер двадцать семь, молодая американка Джулия Бринер. Круглосуточная слежка, все связи, возможен конвой.
Нилов сделал паузу и подумал: «Вряд ли за ней следят, что у них здесь в Москве взвод агентов? Хотя можно нанять частных детективов и объяснить слежку поиском супружеской измены или, пожалуй, в данном случае, определение связей с опасными ловеласами строптивой дочки.
- Приступайте сейчас же, число агентов определите самостоятельно.
- Понятно, господин Хойзингер.
Повесив трубку, Петр Петрович вздохнул: «Расходы казны растут. Ну что ж безопасность никогда не бывает дешевой» Он поймал себя на мысли о том, что стал воспринимать траты государства, как свои собственные. И это понравилось Нилову. Это был высший класс чиновника, когда его профессиональные интересы и карьерный рост органично совпадают с государственными интересами.
Смеркалось. Не зажигая света, он прилег на диван, положив под голову подушку. На низком, модном столике стоял, отливая темными, из ценных пород дерева, панелями огромный радиоприемник «Блаупункт». Нилов потянулся к нему. Раздался мягкий щелчок, осветилась золотистая шкала.
Он представил себе, как в это время разогревались нити накаливания радиоламп, вот они испустили поток электронов, те, пройдя через управляющую сетку, устремились к аноду. Слегка коснувшись ручки настройки, Нилов «увидел» как через крепкую шелковую нить его усилия передались к большому шкиву переменного конденсатора и его пластины стали входить друг в друга, изменяя свою емкость и тем самым частоту собственных колебаний контура. Одновременно двинулся визир настройки, совпадая с цифрами частот, что соответствовало истине, но совершенно произвольно с названиями городов, ступенчато расположенных на шкале.
Вот частота контура попала в резонанс с передающей радиостанцией, произошел всплеск мощности. Затем высокочастотный сигнал был усилен на промежуточной частоте, потом после детектирования стал низкочастотным, еще раз усилен и через некоторое время из динамиков послышался звук эфира, таинственной субстанции, через которую, путем электромагнитного излучения передавалась информация, музыка, сводка погоды.
Зазвучала музыка. Петр Петрович прибавил звук и отстроил тембр, добавив басы низких частот. Берлин передавал Lohengrin Вагнера. Нилов представил себе театральную ложу, сидящего в смокинге канцлера Германии, большого ценителя творчества этого композитора.
Музыка то затухала, то снова становилась громче, иногда шли какие-то трески – издержки коротковолнового диапазона. В России проводились экспериментальные работы со сверхкороткими волнами, правда дальность приема ограничивалась прямой видимостью, но зато качество звука было прекрасным. На этих же частотах скоро начнет вещать совершенно новое средство массовой информации, разработки которого под руководством талантливого инженера Зворыкина подходили к завершению. Передача изображения на расстояние – это просто фантастика.
Нилов очень хорошо разбирался в радиотехнике. У него в кабинете стояла небольшая любительская радиостанция, а на крыше коротковолновое антенное хозяйство. Иногда ночами, когда прохождение радиоволн было особенно благоприятным, он связывался с такими же любителями из многих стран мира, но чаще всего со своим знакомым по эфиру из Англии.
Мысли снова вернулись к Горелову: «Интересно, какую музыку предпочитает он? Неужели джаз? Это было бы неприятно». Сергей Николаевич нравился ему: умен, образован и, наконец, красив. Они были примерно одного возраста, знакомы шапочно, встречались на каких-то приемах, в театрах. Горелов видимо знал, где и кем работает Нилов.
Аксель Гессе, а не Генрих Хойзингер, таково настоящее имя Нилова, мог признаться самому себе в симпатиях к Горелову. Влечение к мальчикам у него было с детства. Две - три связи в юношестве, одна в Тартуском университете, одна продолжительная после гражданской войны. Да и сейчас случалось, правда крайне редко, с большой осторожностью.
Но Аксель Гессе был бисексуалом, и с удовольствием занимался сексом с женщинами. «Или с одной женщиной», – мысленно ухмыльнулся он удачной шутке. Аксель не считал гомосексуализм предосудительным, чем-то неприличным или уродством. Когда-нибудь об этом заговорят свободно, и это будет в порядке вещей. А пока приходилось осторожничать.
Мысли Нилова снова вернулись к Горелову. Он понимал, что над Сергеем Николаевичем сгущаются тучи. Ему надо помочь. В конце-концов, это его долг. В той организации, где работал Петр Петрович, государственные интересы иногда не совпадали с интересами отдельных граждан, хотя по определению этого не должно быть, но это были издержки профессии. Ну что ж, Нилов постарается помочь, конечно, не во вред национальным интересам, на этом он стоял твердо.
КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА.
Неслышно ступая по ковру, вошел секретарь:
- Петр Петрович, вас ждет Алексей Сергеевич.
Нилов спустился на лифте двумя этажами ниже, прошел пустым коридором и попал в обширную приемную. Адъютант, склонив голову, сказал только одно слово
- Ждут.
Алексей Сергеевич Коровин встал из-за массивного письменного стола и пошел навстречу. Они поздоровались за руку. Начальник генерального штаба, седой, полный, много поживший и повидавший человек относился к руководителю управления контрразведки Петру Петровичу Нилову по-доброму, с симпатией. Он ценил в нем профессионализм, порядочность и, как бы не высокопарно это звучало, преданность Родине. Отличаясь и внешне и возрастом и темпераментом, даже национальностью, они, тем не менее, относились друг к другу по товарищески, соблюдая при этом субординацию. Поздоровавшись, Нилов начал доклад, итоживший его поездку в Киев.
- Я читал вашу служебную записку по поводу новой разработки конструкторского бюро Сикорского, - перебил его Коровин, - Я доложил в правительстве. Премьер министр признал, что на данном этапе, ввиду ограниченности финансов, подключаться государству в этот проект нецелесообразно. Хотя и прерывать исследование в этом направлении нельзя. В общем, в правительстве решили поощрить Сикорского заказом на небольшую партию самолетов-разведчиков. Соответственно в обмен на продвижение конструкции геликоптера, и на наше вмешательство в обеспечение секретности. Позаботьтесь об этом.
- Я встречался с нашими ребятами в Киеве. Мы обговорили и предварительно продумали план действий по секретности силами нашего управления, если будет на то согласие Сикорского.
- Будет. Уже идет оформление заказа. У вас что-то еще есть по Киеву?
- Как вам сказать, Алексей Сергеевич? Только на уровне интуиции. Еще надо кое-что проверить, посмотреть последние технические достижения в области кинематографа.
- Кино? Ну, вы меня удивили. Причем здесь кино?
- Во время моего пребывания в Киеве, на заводе Сикорского снимался фильм.
- И вы хотите сказать…
- Нет-нет, Алексей Сергеевич, это пока только догадки, позвольте мне сейчас не вдаваться в подробности.
- Хорошо. Теперь о другом. Об очень важном. Вопрос на контроле президента.
- Слушаю вас.
- Петр Петрович, ко мне по разным каналам; из внешней разведки, по линии МИДа, из наших армейских и флотских источников стали поступать сведения о пристальном интересе иностранных разведок к нашей секретной торпеде ХР-100.
Американцев отбросим сразу, они не имеют стратегической внешней разведки, они самодостаточны. Огромная богатая страна, которую, как они считают, трудно достать из-за океана. Как говорится, пока жареный петух не клюнул.
Великобритания, с ее традиционно лучшим в мире военно-морским флотом, хочет иметь все самое совершенное.
Германия, с ее авторитарным режимом, способна на что угодно. Не исключен сговор с Японией в свете их последних соглашений.
Скорее всего, англичане будут плести свои сети здесь в Москве, а немцы и японцы на Дальнем востоке. Сведения самые общие, пока никакой конкретики, но готовым быть надо.
И еще. Наша страна, имея хорошие отношения с Великобританией, не чурается налаживанием связей с Германией, да и с Японией мы дружелюбны, совместно добываем нефть на Сахалине; они на своем юге, мы на севере. Поэтому нужно быть очень деликатным, но вы должны представлять, какое значение может иметь это наше новое оружие для экспансивной политики Германии и Японии, для великой колониальной империи британцев. Поэтому при принятии кардинальных решений прошу советоваться со мной.
Возникла пауза. Они все еще стояли возле стола.
- Петр Петрович, давайте присядем, я еще кое-что хочу вам сказать.
- Такое, от чего я могу упасть? – позволил себе пошутить Нилов. Но Алексей Сергеевич шутки не поддержал, а, устало, прикрыв глаза, медленно произнес:
- Вы знаете, я никогда не вмешивался в вашу кухню, я ценю ваше умение руководить слаженным коллективом, но вопрос очень серьезный – из вашей конторы идет утечка.
Петр Петрович похолодел. Среди тех людей, которых он подбирал очень тщательно, можно сказать штучно, был тот, кто работал на противника. И этого человека видимо ему подсунули специально, спланировав целую операцию, целую программу - завернули как конфету в золоченой обертке, а он проглотил.
И тут же Нилов почувствовал как бы присутствие инородного тела в желудке, во рту появился металлический привкус: «Черт возьми, не хватало еще грохнуться в обморок, как какая-нибудь институтка. Заметил ли Алексей Сергеевич?»
Петр Петрович встряхнул головой.
- Господин начальник Генерального Штаба! Я, Нилов Петр Петрович, начальник управления контрразведки Генерального Штаба Российской Федерации считаю своим долгом вам заявить, что понимаю степень ответственности за порученное мне дело. Честь свою не посрамлю.
- Ну, Петр Петрович, полноте, разве я сомневаюсь в вашей преданности Родине и делу, которому вы служите? Послушайте старого военного. Не рвитесь сразу искать этого…, этого, ну словом вы поняли, кого я имею в виду. Я нисколько не сомневаюсь в ваших профессиональных методах: технических и всяких там психологических штучках.
Вы знаете, есть какая-то японская борьба, где силу удара противника гибко обращают в свою пользу. Чего только не выдумают эти япошки.
Так вот, пускай он работает, шлет свои депеши, только составлять их мы будем сами. Вы все это обмозгуйтеквартира грачковского – это соседняя с горе и приходите ко мне этак денька через два-три с докладом и со схемой внедрения «дезы», - так у вас это называется? – полувопросительно взглянул Алексей Сергеевич на Петра Петровича, и тут же продолжил
- Ну, ступай, ступай, у меня дел невпроворот, – переход на «ты» означал, что разговор закончен.
Только у себя в кабинете Нилов понял, что ему «впарил» Коровин. Так как «крота» искать не надо, а кротом мог оказаться любой из его отдела: – агент, секретарь, эксперт, криминалист, аналитик, техник. (да у него в главном управлении получали зарплату по ведомости сто шесть человек). Значит, все они будут работать на «дезу». А кто же будет делать повседневное дело? Ведь поручить ничего путного теперь без оглядки на утечку нельзя. Есть, конечно, несколько агентов, выведенных на него лично, некоторые даже не знают на кого работают, но с ними Нилов не потянет основные служебные дела.
«Значит отставка! Вот оно что. Старый лис. Он меня оставил только для «дезы» по торпеде. Как только операция закончится, я стану не нужен», - Петр Петрович залез в карман пиджака, достал связку ключей: один из них – фигурный, с замысловатой бородкой, вставил в скважину сейфа. Дверца легко открылась. На нижней полке лежало что-то, завернутое в темно-синюю фланель. Он развернул – семизарядный револьвер системы «Наган». Немного устаревшая, но надежная штука. Нилов посмотрел на часы: одиннадцать тридцать. Сейчас войдет со стаканом чая его секретарь Борис. И что он увидит? «Фу, стыдоба то какая», – чисто по-русски подумал Аксель Гессе.
Он быстро завернул револьвер и сунул обратно в сейф. Тут же в кабинете возник свежевыбритый, загорелый, пахнувший одеколоном секретарь с серебряным подстаканником в руке.
- Петр Петрович, чайку, пожалуйста.
- Спасибо, Борис, – спокойно произнес Нилов - У меня к вам задание. Подготовьте, это не к спеху, но и не задвигайте в долгий ящик, материалы о звуковой кино - аппаратуре. Конкретнее – о записи звука на кинопленку. И ещё о чувствительных микрофонах, их направленности. Об этом много материала в нашем техническом отделе.
- Будет сделано, Петр Петрович.
« По-ра брать-ся за де-ло», – медленно, с расстановкой, даже с какой-то растяжкой вслух сказал начальник контрразведки, когда дверь за секретарем закрылась.
Итак: крота надо найти. Не может мне никакой руководитель приказать покрывать вражеского агента – это первое. Второе – Алексею Сергеевичу об этом докладывать не обязательно. Третье – « дезу» будем у него брать. Главное – «крот».
Но искать «крота» дело долгое и хлопотное, а если его заморозили на будущее, то почти безнадежное. Нужно потрошить прошлое всех сотрудников, их материальные траты, увлечения, пороки.
А ведь еще может быть политическая идеология или просто заурядная месть. Нилов знал случай вербовки на зависти к карьере сослуживца и его красавице жене. Но если хозяева требуют интенсивной работы, большого потока информации, то любой, даже самый способный агент продержится не более полугода, от силы год, а судя по заинтересованности в секрете торпеды, сейчас как раз такой случай. Значит, будем ловить на связи, не исключая других аспектов.
Теперь нужно понять, кто этим будет заниматься? По всем писаным и не писаным правилам доверять никому нельзя, но всегда приходилось идти на риск, полагаясь на свою интуицию, и выбрав самого надежного исполнителя. Всю рутинную работу по проверке, не связанную с текущей деятельностью, Петр Петрович решил поручить начальнику отдела по работе с персоналом Григоровичу. Этот человек был многим обязан ему, чуть ли не жизнью.
Набрав три номера на диске телефона, Петр Петрович быстро произнес: «Михаил Ефимович, надо поговорить. Кафе «Литературное», второй столик слева от входа, в тринадцать тридцать». И повесил трубку. С минуту сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Очень хотелось закурить, но в своем кабинете он себе этого не позволял. В таких случаях Нилов совмещал приятное с полезным: заводил нужный разговор с кем-нибудь, или просто выходил, чтобы сменить обстановку, размять ноги.
Вот и сейчас он встал и вышел в приемную. На столике у Бориса веером лежали сегодняшние газеты. Окинув их взглядом, Нилов строго сказал:
- А где «Социалист»?
- Это такая дрянная газетенка – смутился Борис
- Врага надо знать в лицо – иронично, с улыбкой сказал начальник. - Сиди, сиди, пойду немного пройдусь, внизу в киоске наверняка есть.
На первом этаже, купив газету, он зашел в кабину телефона-автомата. Интересно, пословица «Береженого Бог бережет» пришла к нему еще тогда, когда он сидел в кресле, прикрываясь желанием покурить, а кристаллизовалась уже здесь внизу? А ведь он так и не закурил. Нилов набрал несколько цифр. Услышав знакомый низкий голос Нины Лавос, он, не здороваясь, произнес
- По вчерашнему: письменные отчеты в условленном месте, объект передается. Вам другое задание: Григорович Михаил Ефимович, 1904 года рождения. Проживает по адресу: второй Подгорный переулок, дом пять, квартира восемь. Все контакты, начиная с тринадцати тридцати. Кафе «Литературное», второй столик слева. Он будет сидеть со мной, – и добавил, чего никогда не делал и чего, наверное, не следовало бы делать, – это очень важно, Нина.
КВАРТИРА 43
Однокомнатная квартира № 43 на двенадцатом этаже дома номер двенадцать по Западному шоссе принадлежала инженеру Грачковскому. Все жилые помещения этого дома строились согласно пожеланиям будущих жильцов. Две квартиры на последнем этаже планировались заранее по особым заявкам состоятельных клиентов и были внушительными. Поэтому остаток площади этажа строители оборудовали под однокомнатную квартиру, вытянутую в узкую комнату и кухню, которые разделяли душ и туалет. Но как не странно спрос на такую непритязательную жилплощадь в элитном доме оказался большим. А аукцион выиграл за сумму, вдвое большую начальной, не молодой уже инженер одного из московских заводов по фамилии Грачковский.
Это был пятидесятилетний, выглядевший старше своих лет, физически очень сильный, малоприятный угрюмый мужчина. Работал он в конструкторском отделе и занимался расчетными характеристиками узлов и деталей дизельных двигателей. Грачковский слыл отличным специалистом, не от чего не отказывался, работу делал быстро и в срок. За все эти заслуги ему разрешали делать расчеты на дому, так как он, ссылаясь на застарелый ревматизм, часто сказывался больным. Собственно инженер Грачковский устроился так: через дня два-три он приходил на завод, отдавал сделанное, брал новую работу, не забывая, конечно, приходить за зарплатой каждого шестнадцатого и второго числа. Обедал он рядом, в кафе, завтрак и ужин готовил сам в своей кухне на газовой плите.
Вернувшись на некоторое время назад на момент въезда жильцов, мы бы застали такую картину: жилец, взявший отпуск, переодевшись в старый комбинезон, делает ремонт новой квартиры. Стук и грохот стояли неимоверные, благо еще не въехали соседи по этажу.
Умеющий неплохо работать руками, инженер сверлил какие-то отверстия, ставил огромные полки для книг по всем стенам, сделал в потолке совмещенного душа и туалета для чего-то люк на чердак (очень трудоемкое дело), привинтил к стене под ним никелированную решетку до потолка в виде шведской стенки. Кроме этого он провел кабель на крышу, где установил большую антенну для радиоприемника.
Но все это стало лишь прикрытием для главной цели затеянного ремонта: были просверлены отверстия и установлены замаскированные микрофоны в соседней квартире, от которых шла скрытая проводка к мощному радиоприемнику «Телефункен», стоявшему на его письменном столе. Его комната граничила с гостиной и кабинетом квартиры № 42. Там оставалась не подключенной только спальня, но с этим приходилось мириться.
Большой любитель слушать музыку через наушники инженер Грачковский одним щелчком тумблера мог переключиться с радиоволны к микрофону в гостиной соседей. Аналогично прослушивался и кабинет. Увеличение сигнала до приемлемого уровня происходило за счет усилителя низкой частоты радиоприемника.
Но вернемся в этот весенний день 1937 года. Уже ближе к вечеру обитатель квартиры № 43, надев огромные шлемофоны, настроившись на Берлин, слушал Вагнера. Он не знал, что через четыре дома по тому же Западному шоссе еще один человек настроил свой приемник на эту же волну.
Загорелась маленькая сигнальная лампочка на телефоне. Это означало, что кто-то звонит. Для инженера Грачковского сделать все эти усовершенствования были сущим пустяком. Сняв наушники и подняв трубку, он услышал:
- Егора Павловича можно позвать к телефону?
- Вы не туда попали.
- Позвольте, позвольте, разве это не телефон Г-4-25-40 ?
- Нет, вы ошиблись.
- Извините. Значит я неправильно набрал номер.
Послышались гудки отбоя. У инженера Грачковского была прекрасная память. Не открывая шифроблокнота, он понял смыл переданного.
Быстро вынув из ящика письменного стола тетрадь и несколько заранее отточенных карандашей, грузный мужчина пошел на кухню, там быстро нарезал бутерброды и, взяв термос с кофе, вернулся на свое место за столом, переключил тумблеры, надел наушники и стал слушать. Минут через пять раздались мужские голоса. Сначала решали, где устраиваться. «Ну не в спальне же», – нервно усмехнулся Грачковский. К его облегчению сошлись на гостиной. Послышался звон тарелок. Можно было предположить, что собирали холодную закуску. Прижав руками к ушам шлемофоны, он различил бульканье наливаемой выпивки. Далее лаконичное: «Ну, будем». Вот чиркнула о тарелку вилка. Закусывают.
Затем пошла беседа о семье, детях: разговор шел не спеша, собеседники не торопились, не форсировали выпивку, слышимость была хорошая, записывать было легко.
Инженер, уже мысленно составляя отчет, зафиксировал, что интонация была дружеская, выпили пока еще мало и слова произносили внятно, не говорили с набитым ртом, делали паузы, во время которых и он сам успевал перекусить, сделать глоток кофе.
Грачковский мог одновременно делать много дел. Сейчас, слушая и стенографируя разговор, он разворачивал обертку плавленого сырка и шарил ногой под столом в поисках отскочившего тапочка. И всё это вместе не мешало ему размышлять.
Сам себе мужчина не нравился: сутулая, гориллообразная фигура, накаченный торс и мускулистые руки, огромные залысины, мешки под глазами, вставные зубы и большие очки. Найти в его возрасте, с его характером и с такой внешностью подругу жизни было проблематично, хотя зарабатывал он неплохо. Безмозглую уродину если только.
То, что новоявленный агент с некоторых пор стал получать денег в несколько раз больше и из других источников, закрыло эту тему. В квартире он должен жить один. Да и холостая жизнь имела свои преимущества, к тому же он любил готовить себе еду сам, был самодостаточен, не нуждался в чьих-то советах, мнениях, нежностях или жалостях. Еще он был неряшлив и ленив. Нет, работу свою он выполнял с должной тщательностью и точно в срок, другие обязанности – еще более аккуратно. Но Грачковский был ленив этакой русской, обломовской ленью: мог часами лежать на диване в своем любимом халате, кстати, не очень чистом, есть бутерброды и читать, читать…
Превосходная библиотека все время пополнялась, ни одна новинка не проходила мимо, деньги на книги тратились в первую очередь. Здесь были технические и научные издания, труды по философии, исторические фолианты, но половину стеллажей занимала беллетристика: вся русская и европейская классика, причем часть на иностранных языках (инженер хорошо владел немецким, французским чуть хуже). Он использовал литературу, как способ развлечения: читал любовные и авантюрные романы, обожал, пользующиеся популярностью детективы и, входившие в моду, научно-фантастические рассказы и повести.
Одиночество его не тяготило. Сексуальные вопросы раньше он решал время от времени с проститутками. Сейчас, когда возникали проблемы, он, вспоминая свои юношеские годы, удовлетворялся онанизмом. Угрызений совести при этом Грачковский не испытывал, считая это простой физиологией. Да и глупо считать самоудовлетворение постыдным делом в свете его второй, тайной деятельности, за которую он получал приличные деньги.
А что ждет его в случае провала? По уголовному кодексу республики - смертная казнь. Что он будет раскрыт рано или поздно было, несомненно. Будучи умным человеком, с техническим университетским образованием, Грачковский знал, что такие сложные системы, как шпионская сеть ненадежны: они спроектированы, построены и эксплуатируются людьми, со свойственными им ошибками и просчетами. А сбой в одной ячейке рушит ее всю, если, конечно, не позаботились об автономности. Насчет своей, он не обольщался.
Мало того, существует огромная, финансируемая государством, организация, которая борется с этой деятельностью. Конечно, и там работают люди и им свойственны ошибки и заблуждения. Но не следует еще забывать тысячи, десятки тысяч глаз простых обывателей, которые, то ли в силу патриотизма, то ли алчности (надеясь на вознаграждения), а, скорее всего, от злобы и зависти могут донести на вас.
Его хозяева, те, кто платил деньги, обещали в случае опасности спасти, вывести его из игры. Но Грачковский прекрасно понимал цену этим обещаниям: кому он нужен? Наоборот, его первого сдадут, чтобы выиграть время, так как он технический работник и никого не сможет выдать.
Философия Грачковского была примитивна. Все люди смертны; чуть раньше, чуть позже – какая разница. Он уже два года жил в свое удовольствие. Работы на дом он брал все меньше, часто сказывался больным, следовательно, денег на службе ему платили не много, но зато это компенсировалось свободным временем, а свой основной доход он получал из второго, тайного источника. Инженер вообще хотел уйти с работы, но его хозяева категорически воспротивились.
Осенью 1936 года на Дорогомиловском рынке у случайного мужика неприглядной внешности Грачковский купил пистолет. Его новые коллеги с ума бы сошли, узнав об его безрассудном поступке. Когда он завел с ними разговор об оружии, они сначала мягко, затем все более твердо убеждали его, что участие в их делах у него сугубо техническое и отстреливаться ему не придется, да еще с таким зрением: можно ведь и своих перестрелять или себя ранить, с иронией урезонивали его.
В грязной пивной на Извозной улице продавец, после долгого торга, согласился отдать за десять рублей совершенно не подходящий интеллигентному мужчине огромный маузер, без деревянной кобуры, но с сорока патронами. Инженер мечтал о маленьком, изящном, никелированном, с костяной рукояткой пистолетике, чтоб его эстетичный вид не испортил последнее впечатление от жизни, но, увы, такого не нашлось. Брезгливо положив в портфель замотанное в грязную масляную тряпку тяжелое оружие, опустив туда же холщевый мешочек с патронами, Грачковский вдруг осознал, что дико рисковал. В республике, сохраняющей страх перед вооруженной толпой, существовал строгий запрет на приобретение и хранение без лицензии нарезного боевого оружия, получить которую было невероятно трудно, а в его случае так совсем невозможно. Но дело сделано.
Через неделю, успокоившийся инженер поехал с Брянского вокзала на пригородном поезде в Селятино за грибами. Удалившись подальше в лес, он нацепил на дерево, нарисованную на листе ватмана, самодельную мишень, с красивыми концентрическими кругами.
Накануне, дома, он перебрал, почистил весь механизм маузера, набил десятью патронами обойму, которая вдавливалась сверху и находилась впереди спускового курка. Найдя соответствующую книгу, Грачковский прочитал, что это оружие предназначено для дальнего боя.
«Ну, уж какое есть, сгодится и для ближнего, успокоил он сам себя. Даже для очень ближнего», - мазохизстки усмехнулся инженер. Объяснение самому себе причины стрельбы по мишеням нашлось быстро. «Просто надо проверить оружие, чтобы не было осечки» – солидно подумал «стрелок».
Прикрепив мишень, он отошел метров на двадцать. Если бы какой-нибудь специалист по оружию увидел, как стреляет Грачковский, он бы ужаснулся. Дело в том, что рукоятка у маузера была деревянная и маленькая, держать ее двумя руками неудобно. Мужчина клал маузер боком на раскрытую ладонь и так стрелял, крепко держась за рукоятку другой рукой. Он опасался сильной отдачи, но она оказалась терпимой. Вскоре, несмотря на свою близорукость, он стал попадать в мишень и неплохо. Ну что ж, в висок он теперь себе не промахнется.
Возвращался грибник с корзинкой, где поверх, приспособленной для оружия, металлической коробки, лежала небольшая кучка сыроежек. Две старушки, повязанные теплыми платками, сидевшие в вагоне на скамейке напротив многозначительно переглядывались, как бы говоря: « Слабо ему, интеллигенту в очках и шляпе, супротив нас по грибы то ходить».
Осеннее занятие стрельбой понравилось инженеру, и он стрелял все лучше и лучше своим совершенно невероятным способом. Пришлось даже подкупать патроны; очень осторожно и в разных местах.
Он очень боялся остаться в живых после ареста. Он не верил никаким заклинаниям политиков, о том, что спецслужбы соблюдают законы и чтут права человека. Черта с два! Вся мировая история свидетельствовала об обратном. Во все времена сведения, нужные для безопасности государства, добывались любым способом. И если в нынешние времена, демократические и либеральные, не применяли изощренных пыток, то уж били со знанием дела, пока подозреваемый не выложит все, что знает. Знал же Грачковский очень мало. Но вряд ли следователи могли ему верить, им представлялось очевидным, что он что-то скрывает, и специально обученные люди выбивали бы до бесконечности из него признания, а боли инженер боялся больше смерти.
«Какого же черта, – спросите вы, – он пошел на такой риск, что ему не работалось в своем конструкторском бюро?»
Многие сомневаются, что есть индивидуумы, в которых зависть, желчь, ненависть к другим людям, более красивым, более успешным может быть довлеющей силой, способной толкнуть на своеобразный способ протеста. Ему не нравилась и страна, где успех способствовал амбициозным людям, а Грачковский не выдерживал конкуренции. Иногда он видел, что высокую должность занимал не очень способный человек, но у того были хорошие манеры, умение располагать к себе людей, связи и, наконец, от него хорошо пахло. В данном случае инженер был умнее его, но по другим статьям проигрывал. Ему казалось, что за его спиной шепчутся. Он возненавидел людей и нашел приемлемый способ сделать гадость стране, и, в конечном счете, народу ее населяющему.
Сначала это было как бы игрой, а потом он понял, что все это серьезно и обратного пути нет.
БЕРЛИН.
Черный, мокрый от дождя, с зализанными обводами, скоростной локомотив, выражающий своим обликом сдерживаемую мощь, медленно подходил к перрону берлинского вокзала. Медные, а кое-где и никелированные, детали блестели так, словно их только что надраили, и в помине не было многокилометрового пути. Выкрашенные в красный цвет колеса, делали свои последние обороты, а внушительный, сейчас слегка притушенный, прожектор горел желтым огнем. Плавная остановка была произведена паровозной бригадой так профессионально, что никто из встречающих даже не заметил как замер весь состав. Ни одна сцепка вагонов не лязгнула, тишину нарушил лишь звук выпущенного избытка пара; казалось, выдохнул усталый исполин после достаточно продолжительной, но не слишком обременительной работы. Большие круглые вокзальные часы под стеклянным сводом показывали ровно десять.
Официальные лица, а это было почти все руководство Германии, стояли в середине платформы и ждали, когда откроется дверь темно-синего, международного вагона с эмблемой МПС. Среди них не было только канцлера, который по протоколу должен встречать главу другого государства в рейхсканцелярии.
Вот уже служители вытерли поручни от угольной пыли, и большая стрелка вокзальных часов заметно дернулась несколько раз, показывая прошедшие минуты, а высокий гость все не выходил. Наконец представительская пауза завершилась и в дверях вагона появился небольшого роста элегантно одетый господин. Это был президент России.
Взглянув с высоты ступенек на платформу, он увидел правительственных чиновников, выстроенных по ранжиру, согласно занимаемым должностям. Отсутствие приветствий и цветов с самого начала делало визит, как его именовали газеты, рабочим.
Из группы встречающих официальных лиц отделился человек с аристократическим профилем, одетый в строго-изысканный костюм, и двинулся навстречу, уже сошедшему со ступенек, президенту России. Это был министр иностранных дел Германии. Он поприветствовал высокого гостя, справившись об усталости от долгого пути. Глава государства поблагодарил за внимание на отменном немецком. На этом формальная часть встречи завершилась, и глава России, в сопровождении министра, двинулся к ожидавшему его автомобилю.
В это время из других вагонов вышли члены делегации: глава администрации, министр иностранных дел, министр экономики, помощники и пресса. В числе журналистов, освещающий визит, был и политический обозреватель газеты «Русское слово» Сергей Николаевич Горелов. Его острый репортерский глаз выхватил из немецкой группы высокого, довольно-таки молодого, но видимо уже занимающего значительный пост, единственного улыбающегося представителя принимающей стороны. Сергей перебирал в памяти всех правительственных чиновников, но кто был этот жизнерадостный молодой человек вспомнить не смог.
А Вальтера Шарнхорста, начальника внешней разведки службы безопасности Рейха, заинтересовал невзрачный, полноватый, с черными усами мужчина. Он знал, что это глава администрации, человек, блистательно проведший избирательную компанию президента и с тех пор обладающий огромными полномочиями…
…Уже глубокой ночью, глядя из окна номера отеля «Адлон» на непрекращающийся дождь, Горелов, только что закончивший статью о первом дне пребывания президента в Германии, суммировал впечатления от страны, политические порядки которой вызывали постоянный интерес и определенное беспокойство в мировых столицах.
Переговоры канцлера и президента велись тет-а-тет, без переводчиков и поэтому их суть оказалась недоступной для журналистов. Оставалось ждать заключительной пресс-конференции, на которой, отдавая дань протоколу и отделываясь общими словами, стороны дадут согласованную интерпретацию результатов встречи в устраивающей их форме. Много больше информации Горелов мог бы получить во время редких, считанных чаепитий у президента, в которых он участвовал как советник по прессе. Но эти сведения были сугубо конфиденциальны и не могли использоваться в журналистской работе. Кроме того во время зарубежного визита, естественно, подобные встречи в узком кругу не проводились.
Пытаясь осмыслить положение дел в Германии, Горелов накануне написал статью об экономических успехах правящего режима. Так получилось, что приход к власти националистической партии совпал с угасанием мирового кризиса и неизбежным подъемом, (отталкиванием от дна), который первое время не требовал никаких усилий. Но нужно отдать должное правительству Германии, подхватившему положительные тенденции, и под патриотические лозунги загрузившему промышленность военными заказами, и профинансировавшему стратегическое строительство автострад. Немаловажным было и состояние морального духа населения, поверившего в себя и с утроенной энергией участвовавшего в возрождении страны.
А что представляла собой националистическая составляющая? Страна с подавляющим преобладанием в своем населении немцев не нуждалась в таком откровенном неприятии других наций. Тревожным стал бы переход другой национальностью рубежа десяти процентов от всего населения Германии и то, если этот народ не воспринял бы государственный язык, сложившуюся культуру, стремился к компактному проживанию, демонстративно исповедовал иную религию. Скорее всего, это был своеобразный политический ход новой партии, сыгравшей на настроениях немцев, униженных поражением в войне и огромными репарациями.
Мировое сообщество еще окончательно не определилось, как ему относиться к правящему режиму в Германии. Канцлер, человек смелый и наглый, умело играл на противоречиях и национальных интересах ведущих держав. Россия не хотела заигрывать с правящей верхушкой этой страны, но и упускать экономические возможности от сотрудничества не могла. Обладая огромными сырьевыми ресурсами можно было, без ущерба для себя, завязать экономику Германии на поставку нефти, редкоземельных металлов, леса, удобрений, хотя немцы старались диверсифицировать эту зависимость. Немаловажным был наш импорт новых технологий и классической немецкой культуры производства. Но Германия неохотно инвестировала капиталы в нашу промышленность, и это настораживало. Возможно, именно вопросы экономического сотрудничества и ставил в личной беседе президент России канцлеру Германии.
Что касается политического строя в Германии, - Это был национальный социализм, где все контролировалось государством: идеология, пресса, культура, все в большей степени экономика. Какими бы не были первые успехи в промышленном и финансовом возрождении страны, все же, экономические решения принимались в угоду политическим, протекционизм нарастал, страна невольно становилась закрытой. Вариться долго в таком котле нельзя: экономика стагнирует, а раздутый военный бюджет лишает народ социальных гарантий. Возникает необходимость врага, на которого списывают все невзгоды. Когда внутренний враг разгромлен, нужен внешний. Промышленность полностью перестраивается на военные рельсы. Дальше экспансия, война.
Нечто подобное хотели построить большевики, только вместо национализма они ввели классовую нетерпимость, но сама конструкция была похожей, но еще более жесткой еще из-за того, что в большевистской России была отменена частная собственность.
Дождь только усиливался…Сергей Николаевич выключил настольную лампу и приоткрыл окно. Пахнуло холодным и влажным ночным воздухом. На совершенно пустынной Вильгельмштрассе через один светились уличные фонари, очень редко и осторожно проезжали автомобили, они, казалось, стеснялись своей роскоши в бережливом Берлине и боялись разбудить добропорядочных его жителей. Город спал…
ЭКСКУРС В ПРОШЛОЕ.
1930 ГОД. КРАЙНИЙ СЕВЕР.
В морозной дымке невысоко над горизонтом висело тусклое солнце. Казалось бы, близкая звезда, источник жизни на земле, должна создавать иллюзию теплоты, ощущения существования, хоть и неблизкого, но все-таки лета. Но Утрона этот неяркий диск еще больше холодил. По приметам, которые никогда его не подводили, с утра было за сорок, не аномально, но чувствительно. Хорошо еще, что ветра совсем не было, и дым из кочегарки барака поднимался вертикально вверх, и где-то, там, в сотне метров, частично рассеивался и немного нагибался в западном направлении, туда, где осталась прежняя жизнь.
Давно замечено, что ветер здесь никогда не дул с запада. Конечно, это объяснялось географическим положением, влиянию восточных морей, Ледовитого океана, близкого горного кряжа на западе, отгораживающего от ветров. Но для заключенных все имело свой смысл: даже воздушные потоки не несли весточек с большой земли.
Утрон, а по личному делу, лежавшему в сейфе охранной службы, Сурков, он же, как мы помним, комиссар (Пауль), получил свою кличку еще во время этапа. Их, нескольких осужденных хабаровской тюрьмы, смешали с другой группой, более спаянной месячным путешествием в так называемом столыпинском вагоне, удачной конструкции для первых пореформенных переселенцев в сибирские просторы.
В одну из клетушек, на которые был разделен вагон, к шестерым сидельцам втиснули еще двоих - Пауля, и морячка Степанова, зверски убившего любовника своей жены, офицера. Это преступление он совершил не в состоянии аффекта, а продуманно и жестоко, поэтому, как и учитель Сурков, получил двадцать лет заключения. В тюрьме, после приговора, ожидая отправки на каторгу, Пауль и морячок держались вместе, испытывая некоторую симпатию, основу которой составляла взаимная поддержка физически сильных людей, позволяющая выжить в суровой среде, не теряя своей индивидуальности.
Продолжительное молчаливое рассматривание вновь прибывших закончилось вопросом восседавшего на самом удобном месте, с подложенной под зад подушкой, огромного жирного мужика с маленькими пронзительными глазками: «откуда, по какой статье»? Первым назвал свою статью морячок, потом Пауль. При звуке его надтреснутого голоса, главарь рассмеялся, обнажая кривовато-острые зубки: «Утроба»
Дальше последовало неожиданное. Средний палец Пауля молнееносно врезался в глаз толстяка. Дикий вопль огласил вагон. Пудовые кулаки морячка, охладили пыл защитников, второй попытки не было. Прибежали охранники. Пострадавший вопил, прижимая рукой глаз, и другой показывая на Пауля: «Утр….он». С тех пор и закрепилась за учителем, имеющим на себе, кроме бытовухи, еще и убийство известного вора-гастролера, необычная кличка Утрон. Как часто бывает в скупой на события уголовной среде, этот случай обсуждали на пересылках и сошлись во мнении, что не следовало кому-либо переносить конфликты из внутренней сферы в компетенцию службы охраны. Глаз заключенного был сильно поврежден, почти уничтожен, и Пауль, по прибытии на место каторги, отсидел в карцере месяц за обоюдную драку.
Сегодня ему предстояло пройти около двадцати километров. Вчера поступили сведения, которые он ждал около месяца. Дело в том, что сумасшедшая жена одного молодого геолога, чья партия стояла на базе примерно в ста километрах от каторжной зоны, отправилась из Москвы, будто на загородную прогулку, навестить своего любимого мужа. Более того, она не удосужилась никого предупредить, хотела сделать сюрприз.
Намерения молодой женщины стали понятны лишь после того, как её обеспокоенные родители стали разыскивать дочь в Москве. Ниточка потянулась на север.
Последнее место, где она регистрировалась - Магаданский порт, туда она прибыла на грузо-пассажирском пароходе с последней навигацией. Еще с месяц она прожила в гостинице, затем на частной квартире. Потом с оптовыми торговцами продовольствием, одеждой, в обмен на меха, на санно-гужевом транспорте двинулась в глубь тундры.
Дальше было непонятно: или она сама не знала точно куда ей, или ее обманули какие-то проводники. В общем, пропала молодая женщина. Её искали, расспрашивали торговцев, разговаривали с охотниками – да пойди, найди в снежной пустыни человека.
И вот спустя два месяца один из местных охотников обнаружил ее замерзший труп, рядом с трассой, которую строили заключенные. Зная бригадира дорожников, «морячка», хорошего приятеля Пауля, имея с тем мелкие коммерческие операции, он рассказал тому, о своей находке, и за вознаграждение обещал указать место. Морячок Степанов послал с почтальоном записку Утрону, где сообщал о возможной сделке и назвал цену – двадцать граммов золота.
Утрон, экономя силы, ритмично шел на лыжах, одолженных у Гаврилова, старшего конвойного взвода, и стоивших ему, вместе с разрешением на отлучку, еще тридцати граммов золотого песка. Указание места он получил. Охотник не трогал замерзшую, только обложил место камнями, а поверх соорудил пирамидку, для ориентира. Тело было нетронуто зверем, а теперь и подавно сохранится. По слухам жене геолога было не более двадцати двух лет.
«Неважно, что замершая, это будет первая белая европейка, которую он увидит за последние восемь лет. Интересно, что у нее в карманах? Какие-то женские мелочи? Фотографии, может быть помада, духи? А какое на ней бельё?», - мысли о близкой встрече невольно подгоняли Утрона. Холода он не чувствовал. Да и мороз спал, все же начинался день.
УЛИЦЫ МОСКВЫ.
Нина Лавос, тридцатишестилетняя женщина, неопределенной, даже для нее самой, национальности, была брюнеткой среднего роста с изящной фигурой. Одевалась она элегантно, но не броско. Так одевается женщина с достатком, со вкусом, днем, в будни. Она нравилась мужчинам, хотя черты лица, с бархатной, чуть смугловатой кожей не были классическими: чуть великоватый нос не портил её, а, наоборот, придавал пикантную сексуальность. Она очень редко улыбалась, но кому посчастливилось увидеть ее улыбку, не могли оставаться равнодушными, любуясь редкостным изгибом губ, белоснежными зубами. Эта улыбка предназначалась лишь избранным мужчинам и те, кого она ей одаривала, очаровывались ею, ну за редким исключением.
Нина Лавос сидела на заднем сидении таксомотора, который стоял за два дома до кафе «Литературное». Водителю она заранее дала рубль и, ничего не объясняя, направляла его: «налево, направо, здесь встать». Причем поворот указывала заранее, чтобы было время перестроиться, стоянку выбирала там, где разрешено. Словом чувствовалось - пассажирка хорошо знает Москву и сама водит машину.
Шоферу понравилось, что эта элегентная женщина села в его новенький Ford, только что выпущенный с конвейера завода, построенного американцами в Нижнем Новгороде. Новыми машинами поощрялись самые лучшие водители. И одет он был не в фирменную куртку и фуражку, а в костюм спортивного покроя: брюки «гольф» с гетрами и пиджак, зауженный с хлястиком. Ботинки на модной толстой подошве дополняли его гардероб. На машину еще не успели нанести шашечки, только незаметно горел зеленый огонек. Так что если не присматриваться, то можно подумать, что это собственная машина молодого человека со спортивной фигурой.
Лавос, когда садилась в такси, все это мгновенно оценила. Особенно ее заинтересовал модный шофер. Она еще не выбрала для себя модель поведения: то ли она следит за легкомысленным мужем, то ли она сама частный агент, все соответствующие документы у нее имелись. В первом случае таилась ловушка, так как она не знала, как выглядит этот Григорович, и могло быть несоответствие, Второй вариант неплох; но это значило оставить запоминающийся след.
Существовала еще одна проблема: ей нужно было подняться в кафе и увидеть того, кто сидит с Генрихом за столиком. Только так она могла определить этого Григоровича. «Светиться» ей не хотелось, а ждать, что они выйдут вместе опасно: Генрих может уйти раньше или позже. Конечно, господин Хойзингер может ей подыграть и выйти вместе, а если нет? Да она со стыда провалится, расписавшись в своем непрофессионализме. Такси подъехало на место за двадцать пять минут до встречи, значит, входящего Генриха она не пропустит.
- Молодой человек, – зазвучал ее низкий, с хрипотцой голос, –можно попросить вас об одной услуге? Это не связано с вождением автомобиля, с которым вы виртуозно справляетесь. Не сочтите за комплемент, это оценка коллеги, - я сама вожу авто.
- С удовольствием, мадам, - Сказал шофер и замер: «надо бы мадемуазель, вдруг обидится?»
- Мадам, мадам, к сожалению, – с вздохом произнесла Лавос. « Во дает! Мысли подслушивает», – с восхищением подумал водитель.
- Значит так, объяснять я вам ничего не буду, вы взрослый мальчик. Дело простое: через некоторое время в кафе «Литературное» войдет человек, на него укажу. Через две минуты вы поднимитесь туда, купите в баре пачку сигарет. За вторым столиком слева от входа вы увидете указанного человека сидящего с другим мужчиной. Выйдете. Мы с вами посидим, покурим, а когда со ступенек спустится тот, другой мужчина, вы мне его укажете. Заводите свой Ford, подъедем поближе.
Все прошло как по нотам: Генрих, - шофер, - выкуренные сигареты, - выход Хойзингера и потом: – «Вот он». Человек, одетый в старомодный плащ, втянув голову в плечи, медленно, шаркая ногами, двигался по тротуару. Хорошо, что она не сказала, что следит за мужем, ведь такая нестыковка похожа на яркое пятно от соуса на белой скатерти.
- Спасибо, молодой человек, вот вам еще рубль.
- Только по счетчику, мадам.
- Хорошо, благодарю, прощайте – и она улыбнулась ему своей бесподобной улыбкой. До этого момента, водитель хотел рассказать своим товарищам в гараже, какую куколку он возил, но после подаренной ему улыбки, решил оставить ее себе и никому об этом не говорить.
Нина Лавос медленно шла по тротуару, по другой от клиента стороне улице. Краем глаза она увидела, как деликатный мальчик на Ford развернулся и уехал в противоположную сторону. Тем временем человек в сером плаще завернул за угол и вошел в вестибюль здания, которое имело вывеску «Управление Генерального Штаба вооруженных сил республики». Через стекло было видно, как он предъявил пропуск охраннику, а тот ему откозырял. «Значит он оттуда? Не слабо»
Нина Лавос со своей фирмой работала на Генриха Хойзингера за очень приличные деньги. У нее было частное сыскное бюро с банальным названием «Ландыш». Официально они зарабатывали на супружеских изменах, а по существу занимались оперативной деятельностью по заданию одного лица. Поручения были самыми разнообразными, иногда они выводили на заграницу или на vip-персон, тогда сразу следовал отбой. Как говорил Хойзингер, их работа является дружеской проверкой лояльности некоторых лиц. Подробности не следовали.
Сегодняшний их клиент оказался из военного ведомства, но тревожных мыслей у госпожи Лавос не возникало. Несмотря на то, что их работодатель был немцем по внешности, по имени, по педантичности, он говорил на чистейшем русском языке, жил здесь в России, наверное, с детства, да и страну он знал вдоль и поперек.
И Нина догадывалась, что он занимает какую-то немалую должность в правительстве. Однажды, в каком-то иллюстрированном журнале она увидела фотографию приема высших должностных лиц России в честь высокого иностранного гостя. Среди известных всей стране людей была и фигура Хойзингера, он явно отворачивался от объектива, но узнать его было можно. Нина Лавос, женщина много пережившая и повидавшая, относившаяся к людям настороженно, почему-то верила Хойзингеру. Это было необъяснимо, но, тем не менее, от него исходил какой-то положительный заряд, и Нина почти не сомневалась, что Генрих, случись какая опасность, всегда придет ей на помощь.
Надо было решать, что делать дальше. Если «объект» работает здесь в Генштабе, (а Нина видела, как он предъявлял пропуск), и если он не какой-нибудь начальник, то будет сидеть на работе минимум до семнадцати часов. Здесь ждать бесполезно.
Поймав такси, Нина Лавос поехала в Подгорный переулок, там она нашла Веру, свою помощницу, ждущую в светлом Fiat, их «маленьком муле», как они называли этот выносливый автомобильчик, приобретенный на одни солидный гонорар Хойзингера. Хозяйка агенства дала ей поручения, сама села в машину и поехала обедать. По дороге она остановилась, позвонила Юрочке и назвала адрес кафе.
Когда Нина допивала сок, подошел ее самый лучший агент - Юрочка. Так уменьшительно-ласкательно звали его за маленький рост и детскую внешность. На вид парню можно было дать лет четырнадцать-шестнадцать, хотя на самом деле ему исполнилось двадцать два. Заметить его слежку было почти невозможно. Юрочка виртуозно пользовался переодеванием, хорошо знал Москву: он прямо растворялся в ее переулках, проходных дворах, подворотнях. А все подвалы и чердаки исследованы им в раннем детстве.
- Тебе что-нибудь заказать?
- Спасибо, я не голоден.
Юрочка обожал Нину Лавос, годившуюся ему почти в матери. И она, не имевшая своих детей, относилась к нему как к сыну. Но все это оставалось внутри каждого, на людях их связывали сугубо деловые отношения.
- Сейчас встретимся с Верой, узнаем, что ей предварительно удалось добыть. Потом подъедем к одному учреждению, я тебе покажу человека. Поводи его по полной программе.
- Понял.
Они вышли из кафе и сели в машину. После десятиминутной поездки по переулкам старой Москвы, последовала остановка - на заднее сиденье прыгнула Вера.
- Давай, Вера, что у тебя?
- За то время, которое у меня было, я успела собрать немного, тут надо работать больше. Но предварительная картина у меня есть.
- Говори.
- Человек он замкнутый, педантичный, на работу и с работы ходит в одно и то же время. По хозяйству ему помогает соседка - пожилая женщина. По вечерам, перед сном гуляет часа два, маршрут пока не успела узнать.
- Спасибо, Вера, не плохо. Сейчас мы с Юрочкой отъедем, а ты отправляйся в наш офис. Я буду там через часик, и мы прикинем план работы.
Вера вышла, Нина развернула Fiat и поехала к Генштабу. Теперь оставалось дождаться конца рабочего дня и показать Юрочке выходящего Григоровича. Вера хорошо поработала, а в Юрочке владелица сыскного бюро не сомневалась.
ГОСТИНИЦА МЕТРОПОЛЬ
Их было пятеро, и они сидели далеко от фонтана, за столиком, сервированным фруктами и шампанским. Говорили по-английски, который для кого-то был родным, другие знали его в совершенстве, за исключением, пожалуй, Ольги Дорошиной, но и она говорила на нем довольно бегло. Князь Юсупов пригласил ее танцевать, заручившись разрешением Горелова. Джулия Бринер и Йен Флеминг были представлены Сергею Николаевичу и Ольге как юная богатая американка и молодой английский аристократ, путешествующие для развлечения.
Так сказал Феликс Юсупов. Думайте, что хотите, а он, князь, к ним не имеет никакого отношения. Танцуя с Ольгой, Юсупов посетовал, что на ней нет тех очаровательных красных сапожек, моду на которые она ввела в Европе после показа своей коллекции. Только любовь к Сергею заставила ее сдержаться и не заявить, что она не манекенщица. Будь она одна, то …
- Как-нибудь в другой раз, князь, – с улыбкой ответила Ольга, а про себя подумала: «Черт возьми, чего мы только не терпим ради мужчин».
А тем временем за столиком шел разговор. Говорила Джулия, обращаясь к Горелову.
- Расскажите мне о России. Только не то, что есть в путеводителях, а то, самое главное, что есть у вас в сердце. Знаете, я здесь совсем недавно, но я увидела в глазах людей такую уверенность, такую силу. Откуда это? Ведь ваша страна пережила нешуточную встряску. Впрочем, как и моя, но, слава Богу, кризис закончился, – взгляд её зеленных глаз скрестился со взглядом Сергея.
- Знаете, мисс Бринер, – тут Горелов как будто обо что-то споткнулся.
- Зовите меня Джулией, пожалуйста.
- Хорошо. Знаете, Джулия, мы стояли перед катастрофой. Мы – это русские. Под этим словом я подразумеваю все народы, живущие в этой стране, признающие ее культуру, историю и говорящие по-русски. Наша страна могла подвергнуться чудовищному эксперименту, где люди могли стать подопытными кроликами. Самые добрые намерения делаются самыми страшными методами, когда людей, как неразумных животных загоняют в стойло. Я тогда это не сразу понял, а некоторые не понимают и сейчас. Мне почему-то кажется, что рядом, параллельно идет другая жизнь в этой же стране, с этими же людьми, но по тому жуткому сценарию. Князь Юсупов заказал мне статью о том мире. Он просил написать, что стало бы со страной, со всеми нами, если бы победили большевики.
- Сергей Николаевич, мне стало страшно. – по-русски сказала Джулия.
- О, вы говорите по-русски! Кто вас научил?
- Мама.
Тут вмешался Флеминг:
- А не выпить ли нам шампанского?
- Выпить, выпить, – подключились подошедшие после танца Ольга и Феликс.
Ольга Дорошина была высокой темноволосой женщиной с правильными чертами холодного лица. Оно, как маска, не выражало ни удивления, ни гнева, ни радости. В российском модельном бизнесе она являлась самой заметной фигурой: ведущий конструктор модной одежды и владелица нескольких пошивочных ателье.
Женщины в России только начинали входить в деловую жизнь. Ольга стала одной из первых и одной из самих успешных. Она была независима и состоятельна. Ее побаивались, хотя со всеми она вела себя ровно, но холодно. Многие принимали это за надменность.
Репортеры желтой прессы гонялись за ней по пятам, изучали ее связи, и ее прошлое. С плохо скрываемой радостью они сообщили, что никакая она не княгиня и не графиня, и даже не дворянка, а всего то дочь разночинцев: отец учитель, мать акушерка. Раскопали даже фотографию родителей и маленькой Оленьки. Но, странное дело, читательницы не хотели этому верить, они хотели думать, что модные фасоны – это творчество женщины высокого происхождения. И как бы угадывая эти настроения, один из таблоидов продолжал линию графини, находя, к удивлению самой Ольги, все новые и новые доказательства.
В личной жизни у нее последнее время был только один мужчина, с которым она появлялась на людях - Сергей Николаевич Горелов. О ее любовниках понавыдумывали достаточно много, договорились даже о якобы ее связях со своими моделями, но Горелова не трогали: то ли по причине журналисткой солидарности, то ли зная его твердое положение в политических кругах.
За время сидения в ресторане Йен Флеминг почти не говорил. Князь Юсупов выполнил обещание познакомить их с Гореловым. Выполнил с небрежностью князя. Его убедительно попросили об этом в Foreign Office, намекая на былую помощь Великобритании. Князь был не из тех людей, которым напоминают о каком-то долге, но он не подал виду, быстро согласился и вопросов не задавал. Только напоследок сказал министру с улыбкой –
- Надеюсь, мы будем квиты, я и Великобритания.
За столиком князь словно не замечал присутствия Флеминга и Бринер. Он говорил только с Дорошиной и Гореловым.
Ольга с бесстрастностью сфинкса стала изучать Йена и Джулию, Юсупов ее не интересовал, а Сергея она знала, надеялась, что знала: «Йен – красавчик, молодой аристократ, все ему удается, никого не любит кроме себя, честолюбив, хочет быстрее утвердиться. Кто ему Джулия? Подружка? Любовница? Вряд ли. Ему то все равно, а ей нет. Она какая-то его обязанность: так напряженно на любовницу не смотрят. А она очень симпатичная. Видимо еврейка, ну хотя бы наполовину, скорее, по матери. А вот сильные признаки отца вытянули ее черты на другой тип лица. Как она слушает и смотрит на Сергея! Не дай Бог влюбится».
- Мисс Бринер, скажите, пожалуйста, вы свой гардероб покупали в Лондоне? Простите за бестактность, но я модельер и мне интересно, где это девушка со вкусом может так приодеться?
- Да, в Лондоне, – ответила Джулия и опять обратилась с каким-то вопросом к Сергею.
«Какого черта весь вечер молчит этот Флеминг? Пришел с девушкой, так развлекай ее! Вот заиграл оркестр, а он, гад, ее и не приглашает. Боже мой, Сергей пригласил Джулию на танец, как бы девочка всерьез не увлеклась им», – все эти мысли совершенно не отражались на лице Ольги, которая была уязвлена односложным ответом Джулии и вниманием Сергея к юной особе.
- Мистер Флеминг, знаете, как называет меня желтая пресса, когда в хорошем настроении?
- Нет.
- Сфинксом. Но сфинксом мне кажетесь вы! Оркестр играет танго.
- Разрешите вас пригласить?
- Спасибо, с удовольствием.
«Как же прекрасно танцует этот мальчик! И как приятно от него пахнет! Какой -то необыкновенный парфюм. Черт возьми, а он меня заводит! А не профессионал ли он? Нет, Князь Юсупов не снизойдет до лжи, Флеминг тот, кем представлен. Ну и что же? Что он делает в Москве с этой кошечкой Джулией? Как она смотрит снизу вверх на Сергея. Пора заканчивать вечер».
Когда музыка смолкла, и кавалеры повели своих дам к столику, Ольга, пользуясь своим ростом и высокими каблуками, позволяющими быть вровень с Сергеем, шепнула ему прямо в ухо:
- Давай уйдем, - Он не успел ей ничего ответить, но, когда все расселись за столиком, сказал:
- Дамы и господа. Прошу извинить нас, но мы вынуждены вас покинуть.
«Вот так по-светски, ничего не объясняя. Здорово», – подумала Ольга и первая поднялась. Уходя, она увидела расстроенную мордашку Джулии.
Сидя рядом с Сергеем на кожаном сидении роскошного Bentley Ольга произнесла:
- Я сегодня хочу к тебе. Можно?
Не говоря не слова, Сергей повернулся и поцеловал ее куда-то в ухо.
Они медленно ехали по вечерним улицам Москвы. Машин было не много. В 1937 году еще не многие могли себе позволить эти дорогие игрушки.
Был поздний вечер, чиновники многочисленных учреждений уже разъехались по домам, закрылись и офисы фирм, зато вывески магазинов и увеселительных заведений сверкали яркой световой рекламой. Ехать по просторным улицам было легко, мотор тянул мощно, рядом сидела роскошная женщина, но Сергей не мог избавиться от неприятного ощущения. Его беспокоил вечер, проведенный в «Метрополе». Князь и молодой аристократ были безупречны, Ольга, как всегда, на высоте, а вот Джулия… Что-то не так с этой юной особой.
- Ольга, скажи, пожалуйста, ты заметила своим острым взглядом, что с этой американкой не все в порядке?
- С мисс Бринер?
«Бринер, - резануло Сергея. - Как же я раньше не вспомнил? У меня уже была знакомая девушка с такой фамилией много лет назад. Сколько лет?»
- А сколько лет этой девушке? - он заметил, что произнес эти слова вслух
«Плохо дело: еду на автомате, теперь и озвучиваю мысли»
- Ей лет 17-18 – невозмутимо ответила Ольга.
Сергей ничего больше не произнес, а только прибавил газу. Скоро они уже были на месте. Bentley мелодично просигналил, тут же, словно их поджидали, дверь подземного гаража открыл охранник.
КВАРТИРЫ 42 и 43
По вечерам инженер Грачковский любил слушать радио и переодически переключаться на квартиру Горелова. Днем тот бывал в ней редко, в это время туда приходила помощница по хозяйству. По доносившимся звукам можно было понять, что она убиралась, расставляла принесенные из магазина продукты, собирала белье в прачечную. Слушал Грачковский квартиру Горелова не по заданию, а из собственного любопытства.
В этот вечер он перечитывал «Графа Монте-Кристо» на французском, поглощал несметное количество бутербродов с сырокопченой колбасой, запивая их томатным соком, и бутербродов с красной соленой рыбой, запивая их свежим пивом, которое ему приносил посыльный с пивзавода, расположенного неподалеку от его дома. Закрыв последнюю страницу книги, с минуту поразмышляв над последней фразой «ждать и надеяться», Грачковский зевнул, потянулся и включил радио.
Бархатный баритон диктора произнес: «Московское время двадцать три часа тридцать минут. Передаем легкую, танцевальную музыку».
« А что интересно поделывает сосед?» – и он переключил тумблеры. Раздались какие-то невнятные звуки, пришлось надеть наушники и прибавить звук. В гостиной звенела расставляемая посуда. «Чай или кофе?» – громко прокричал Горелов. Грачковский вздрогнул - ударило по ушам: «Кому это он кричит?» Вскоре послышались шаги, и женский голос произнес: «Чаю, конечно». Грачковский узнал этот голос. Он принадлежал молодой женщине по имени Ольга, которая иногда, очень редко, приходила к Горелову.
- Я взяла голубое полотенце, красное оставила тебе.
«Значит она уже после душа, сейчас туда пойдет Горелов, потом они устроятся в спальне, а оттуда ничего не слышно. Черт возьми, мог бы этот Горелов от нетерпения заняться любовью прямо здесь, в гостиной». Но Грачковский живо представил, как его сосед, этакий сноб, не станет спешить, а сначала постоит под душем, потом оботрется полотенцем, воспользуется кремом, проведет рукой по подбородку, раздумывая, стоит ли бриться. Рафинированный джентльмен – как он ненавидел таких.
Звякнули чашки с чаем. Последовала звуковая пауза непродолжительного чаепития. Потом звук отодвигаемого стула и легкий шум шагов. Все. Пара удалилась в спальню. Раздосадованный Грачковский выключил радио, и так как выпил не меньше четырех бутылок пива, завалился спать.
Тем временем в квартире Горелова всё шло своим чередом. В спальне, где стояла огромная кровать, большой платяной шкаф, в углу комнаты находились два глубоких, мягких кресла, небольшой столик и напольный светильник. Пол покрывала шкура белого медведя, привезенная из командировки на север. Хотя Сергей Николаевич был холост, он любил просторное ложе, на котором можно спать почти поперек.
Задернув плотные шторы и включив верхний свет, предвкушая чудесное наслаждение с красивой и желанной женщиной, он стал медленно раздевать Ольгу, одевшуюся снова после душа в бюстгальтер и трусики, так, как любил её милый друг. Медленно сняв бельё, он в полном освещении рассматривал ее красивую молодую грудь, небольшую упругую попку, темный треугольник волос. Одновременно и Ольга снимала с Сергея халат. Опустив глаза, она залюбовалась его возбужденным и, как ей казалось, совершенным и необычайно красивым членом.
Они были знакомы уже около полутора лет, но так и не перестали волноваться и возбуждаться, глядя на обнаженное тело друг друга. Прежде чем лечь в кровать, они любили посидеть голыми в глубоких креслах, ощущая мех шкуры какого-то южноамериканского животного, видимо ламы.
На столике стояли два бокала с вином, которые показались утонченной Ольге, просто пошлыми атрибутами. «Зачем нам вино, да ещё после чая?» - реалистично размышляла Ольга и тут же мысленно набросилась на себя : « Дура, о чем я думаю».
Но через минуту она забыла обо всем. Они поднялись с кресел и еще некоторое время стояли, крепко обнявшись и слившись в долгом поцелуе, гладя руками ягодицы, он ее, она его.
Потом на широченной кровати она лежала на спине, с высоко поднятыми, чуть согнутыми и расставленными длинными ногами. Сергей целовал сначала ее икры и сгибы ног, поднимаясь, все выше и выше. Возбужденная женщина взяла рукой его твердый член и осторожно ввела в свою, уже готовую принять его, влажную вагину еще не рожавшей женщины, очень узкую и приятно тесную для понимающего мужчины.
Ольга, несмотря на свою рациональность, была очень чувственной и испытывала приступы наслаждения сильно и часто. Сергей входил в нее медленно и глубоко, он сдерживал себя, давая возможность своей партнерше как можно дольше и больше получить прекрасных моментов, она же тихонечко стонала, переходя от одного оргазма к другому.
Предугадывая, что её любимый мужчина подходит к своему извержению, Ольга взяла, как он любил, пальчиками за его соски и, сжимая и вращая их, шептала прерывистым шёпотом: «Милый, давай теперь ты, я хочу, чтобы ты спустил в меня».
Теплая, чувственная волна двинулась откуда-то, как ему показалось, от промежности, через яички и изверглась с огромным наслаждением внутрь его прекрасной и сладкой женщине. Ольга, в свою очередь, подогнала свой самый сильный и продолжительный оргазм к оргазму Сергея, и они слились в едином крике-стоне…
…После душа Сергей, не зажигая свет, лежал на спине и смотрел в потолок, где время от времени появлялись блики от фар проезжающих автомобилей. Ольга спала.
Он думал о Джулии Бринер. Её фамилия вызвала воспоминания о давних событиях. Ему стала казаться не случайность их встречи. Зачем понадобилось князю Юсупову их знакомить? Что-то здесь не так. Да еще та недавняя мнимая или настоящая слежка.
Горелов был не просто журналист, он являлся советником президента и носителем государственных секретов. Тихонько, стараясь не потревожить Ольгу, он встал и пошел в кабинет. Включил настольную лампу, отыскал в ящике стола записную книжку. Найдя там нужный телефон, он посмотрел на часы: начало второго. Помедлив немного, Сергей решительно набрал номер главы администрации президента. Трубку взяли сразу же-
- Марка Моисеевича? Он дома, отдыхает. А кто его спрашивает?
- Горелов, Сергей Николаевич, газета «Русское слово» У меня есть кое-какие сомнения. В общем, я хотел бы поговорить с Марком Моисеевичем.
Голос на другом конце провода после пяти секундной задержки проговорил:
- Я сейчас вам дам его домашний телефон
- А удобно ли? Второй час ночи…
- На ваш счет дано определенное указание: в любое время дня и ночи. Записывайте, пожалуйста, номер.
Несколько удивленный Горелов записал цифры и повесил трубку. Еще раз задумался, стоит ли звонить. Но он был человеком решительным и шел всегда до конца. Набрав шестизначный номер, Горелов долго слышал гудки, видимо абонент спал, но Сергей продолжал настойчиво держать трубку у уха.
Наконец заспанный голос недовольно ответил:
- Да, слушаю.
- Доброй ночи, Марк Моисеевич. Говорит Горелов, журналист. Извините меня Бога ради, что потревожил вас, но мне надо посоветоваться.
Глава администрации президента сидел в халате за письменным столом. Звонок его разбудил сразу, он спал очень чутко, в отличие от жены, которая даже не пошевельнулась.
Марка Моисеевича Милявского президент называл гроссмейстером. И на самом деле тот играл в шахматы превосходно и мог бы занять достойное место среди мировых чемпионов, если бы занимался игрой регулярно. С президентом они были знакомы по университету, хотя учились на разных факультетах: президент на юридическом, Милявский на математическом. После получения диплома с отличием Марк Моисеевич стажировался в Англии, по возвращении защитил диссертацию, сразу докторскую, преподавал, работал в Академии наук. Приглашение участвовать в предвыборной компании вызвало удивление у его коллег, но не у него самого; он давно ждал чего-нибудь подобного, видя, что его товарищ по университету стал политическим деятелем и имеет реальные шансы стать президентом.
А Виктор Викторович, давно разглядел в Милявском незаурядные организаторские способности, которые вместе с математическим, аналитическим умом, да и некоторой рискованностью создавали мощный интеллектуальный заряд. Милявский быстро стал главой предвыборного штаба. Его действия по отношению к конкурентам были иногда некорректны, методы подачи рекламных материалов агрессивны, но он просчитывал всё на несколько ходов вперёд и не ошибался: политика есть политика, против них действовали не лучше.
В общем, выборы президент выиграл триумфально и вопрос о главе администрации уже не стоял. Марк Моисеевич отстроил работу этого органа так, чтобы избавить президента от множества мелких, а иногда и не очень, дел, давая главе государства сосредоточиться на главном политическом векторе.
Когда Милявский самолично составлял ограниченный список людей, которые могли звонить ему когда угодно, в том числе домой и ночью, он почему-то, повинуясь какой-то интуиции, включил в него и Горелова.
- Я слушаю вас, Сергей Николаевич.
Сергей как мог, очень сумбурно, рассказал о Джулии, Флеминге, князе Юсупове и, помявшись немного, о событиях 1918 года.
- Сергей Николаевич, вы совершенно правильно поступили, что поделились своими, скажем так, сомнениями. Ваше положение обязывает не скрывать что-либо необычное, что имеет к вам прямое касательство, А то, что разбудили меня? Так и вы не спите. Сделаем так. Здесь нужен специалист. Вы знаете Петра Петровича Нилова?
- Виделись, знакомы.
- Он живет рядом с вами, через четыре дома.
- Да? Не знал.
- От вас недалеко открылся ночной бар. Бывали там?
- Видел, проезжал мимо, хотя туда не заходил.
- Так вот, оденьтесь немного подемократичнее и через сорок минут в этом баре встретите Петра Петровича. Вам не в тягость будет, Сергей Николаевич? Может, вам помешают личные дела?
Горелов подумал: «Вот черт, неужели знает, что у меня сейчас Ольга или блефует?»
- А Петру Петровичу удобно?
- Вы не волнуйтесь, Сергей Николаевич, это вы свободный художник, вас я должен уговаривать, а вот Петр Петрович действует по приказу, служба государственная. Ну как, договорились? Звоню Нилову?
- Договорились.
Сергей тихо, стараясь не разбудить спящую Ольгу, надел мягкие вельветовые брюки, туфли на толстой, входящей в моду подошве, свитер, короткий плащ, берет. Машину он не захотел брать, поэтому спустился на лифте на первый этаж, а не в подземный гараж.
До бара идти минут десять. Он вдохнул полной грудью холодный, вкусный, несмотря на город, воздух. Прохожих не было, машины редки. «Черт возьми, а ведь здорово, вот так ночью пройтись по улицам».
Наконец показалось и заведение, ярко освещенное рекламой. Не раздеваясь, только сняв берет, Сергей уселся у стойки бара в полутемном зале. Неспеша огляделся. Немногочисленные посетители были заняты своей выпивкой, две парочки друг другом. Тихо играла радиола.
- Что будете пить? – спросил бармен.
Пить спиртное страшно не хотелось.
- Пожалуйста, апельсиновый сок.
- С-о-о-к? – протянул бармен.
- И мне тоже апельсиновый сок, – это произнес человек, только что вошедший и севший рядом.
Он не снял английскую клетчатую кепочку, надвинутую на глаза. Бармен то ли знал пришедшего человека, то ли ему послышалась властная сила, исходящая от худосочного блондина, но он быстро задвигался, и вскоре два стакана с соком стояли на стойке. Мужчины взяли стаканы в руки, и тот, который в кепочке, взглянул на бармена так, что того не стало видно за стойкой. Они чокнулись соком.
- Будем здоровы, Сергей Николаевич.
- Будем, Петр Петрович.
- А не прогуляться ли нам по улице?
- С удовольствием.
Они вышли. Петр Петрович посмотрел на часы: шел третий час ночи. Полчаса назад его разбудил звонок главы администрации президента:
- Петр Петрович, через полчасика подойдите в бар, который у вас на Западном шоссе. Там будет журналист Горелов. Ему есть, что рассказать. Это по вашей линии. Пока.
Через пять минут Марк Моисеевич уже крепко спал под теплым боком жены, а Петр Петрович с немецкой служебной готовностью, не чертыхаясь, как это сделал бы любой русский, быстро оделся и вышел.
И вот они с Гореловым медленно идут по широкому тротуару, не встречая прохожих. То, что журналист расскажет о Флеминге и Джулии, Нилов знал. Знал он и о встрече в Метрополе. Но, когда Сергей Николаевич начал свой рассказ с 1918 года, Нилов подобрался, как гончая, учуявшая добычу. Он этого не ожидал и даже не мог предположить.
Теперь все становилось на свои места: «Джулия Бринер - дочь Горелова. Ее, видимо, использует втемную Флеминг. Будет шантажировать Сергея Николаевича жизнью дочери. А князь-то Юсупов хорош! Свел, познакомил, наверное, должок какой-нибудь отдавал Великобритании. Как быть с Гореловым? Он уже, наверное, догадывается, что это его дочь. По логике следующим шагом будет встреча Флеминга с Гореловым и давление на него. Хорошо бы узнать о намерениях SIS. Что они хотят от Горелова. В зависимости от этого и следует поступать. Сейчас арестовать Флеминга просто нельзя, ему и предъявить то нечего. Согласится ли Горелов»?
- Сергей Николаевич, я хочу вас проинформировать: Йен Флеминг сотрудник внешней разведки Великобритании. Через некоторое время он выйдет на вас и начнет шантажировать вашей, так называемой дочерью, так как не исключено, что это подставная фигура, хотя и возможно, что она и на самом деле ваша дочь и ее используют втемную. Необходимо узнать, что они от вас хотят. Вам нужно немножечко нам помочь, подыграть. Не сразу, через «немогу», но согласиться на предложения Флеминга. Джулию мы будем контролировать. Забрать ее нельзя - вся игра поломается. Я прошу помочь нам.
- Петр Петрович, я все понимаю, но Джулия все-таки девочка, неужели она с ними?
- Нет, нет, она чиста - она ничего не знает.
- И то, что я ей отец?
- Вряд ли. А вы, я чувствую, уже уверились в этом?
- Да, Петр Петрович, я теперь почти уверен. Ведь мы похожи, не правда ли?
- Ну-у… – неопределенно промычал Нилов и, взглянув на небо, прервал тему - Смотрите, скоро начнет светать. Вам пора, Сергей Николаевич. Очень не хотелось бы, чтобы о нашей встрече знал еще кто-нибудь.
Горелов понял - Нилов знает, что Ольга ночует у него. Но это не разозлило, а даже как-то успокоило Сергея: «Значит, они все знают, все могут».
- Ладно, попробуем.
- Только не переиграйте, прошу вас, Сергей Николаевич.
КВАРТИРА НИЛОВА
Петр Петрович вернулся в свою квартиру, когда край солнца уже появился из-за Арбата. Ужасно хотелось спать. Его беспокоило то, что прошло уже несколько дней, мало конечно, но у Григоровича никаких зацепок на «крота» не было. Да и работал он в основном с личными делами, а здесь нужна ловушка или другая более сложная комбинация. Алексей Сергеевич, к его удивлению, через их управление никакую «дезу» не проводил, а на вопрос о ней сказал просто: «Не время». Дав поручение Нине Лавос следить за Григоровичем, Нилов, тем не менее, никаких результатов не ждал, скорее даже боялся, что она что-либо накопает.
С Мишей Григоровичем он впервые встретился на гражданской войне. Тогда ему, еще очень молодому начальнику контрразведки конного корпуса удалось отбить у бандитов в местечке под Гомелем четырнадцатилетнего еврейского мальчика. Бандиты зверски убили всю его семью, сам он вырвался и убегал, они уже почти настигли мальчишку и тут он, Аксель Гессе, с шашкой наголо во главе взвода своих ребят ринулись наперерез. Тогда же он впервые и рубанул шашкой так, как учил его ротмистр Беленец, с оттяжкой на мизинец. Акселю и раньше приходилось убивать врагов, но так жестоко - впервые. Полная фигура бандита продолжала бежать еще несколько метров с кровавым пузырем над кустистыми бровями. Остро отточенное лезвие отсекло пол головы вместе с шапкой и волосами.
Мальчик прижился в их отряде. За хороший подчерк его приняли на довольствие писарем. Когда закончилась гражданская война, Миша прожил какое-то время на квартире Акселя, в Москве, потом уехал учиться в Петроград. Почему в Петроград?
Дело в том, что мальчик понравился ему с первого взгляда: худенькое белое тельце, темные семитские глаза. Нравилась его покорность, молчаливость, вежливость. Но Аксель был очень терпелив и достаточно осторожен, в армии о его пристрастиях никто не знал. Он очень долго приручал мальчика к себе, защищал его от насмешек и нападок неумных солдат, заказал красивую форму, а когда перевелся в Москву и взял его с собой - то новый костюм и хорошее белье. Аксель Гессе уже тогда работал в военной структуре, которая возглавляла власть в стране, зарплату имел приличную, поэтому питались они хорошо, на фоне дороговизны и нехватки продовольствия. Миша Григорович понимал, что от него хочет Аксель, а тот в свою очередь не форсировал события, а тихонечко подводил Мишу к тому, что бы тот сам захотел, сдался. Наконец это произошло.
Акселю никогда не было так хорошо, как с этим мальчиком, к тому времени уже юношей. Ему хотелось оставить Мишу при себе, Может быть усыновить. Как голландский посланник Геккерен? Сравнение было очевидным, но оттого не менее горьким. Через несколько месяцев Миша Григорович сказал, что ему нужно учиться, и он едет в Петроград.
- Почему в Петроград? Можно учиться и здесь в Москве.
- Нет, в Петроград! – ничего не объясняя, упрямился Миша.
Аксель сделал все. Договорился о подготовительных курсах, у Миши не хватало образования, и помог поступить в Петроградский военный институт. Потом высылал деньги и продукты. Они переписывались, но их прежние отношения не вспоминались. Только в конце учебы Миша написал большое письмо, в котором за все благодарил Акселя, но категорически заявлял, что к тому, что было между ними, он никогда не вернется, и, что у него в Петрограде есть девушка.
Аксель Гессе к тому времени сделал неплохую карьеру и занимал видный пост в спецслужбах. В ответном письме он сообщал, что понимает, даже более того, одобряет выбор его пути и что Михаил Ефимович Григорович ничего не должен Петру Петровичу Нилову, такую фамилию теперь он носил. Мало того, он предлагал Мише устроиться на хорошо оплачиваемую работу в его отделе в Москве. К удивлению Нилова Григорович согласился.
С того времени они работали вместе и лучшего работника у Петра Петровича не было. О былых отношениях было намертво забыто. Да и Петру Петровичу со временем стало казаться, что ничего и не происходило, тем более Григорович сильно изменился: как-то быстро постарел, полысел, стал неряшлив, так и не женился. Нилов же, наоборот, не чувствовал возраста, выглядел прекрасно, нравился женщинам, и люди, знавшие их обоих, считали, что он моложе Григоровича.
Что бы понять, что произошло на самом деле - вернемся на несколько лет назад, на время учебы Григоровича в Петрограде. Миша учился очень долго, сначала на подготовительных курсах, потом в военном институте, предполагал даже остаться в аспирантуре. Он очень не хотел возвращаться в Москву, к Акселю Гессе. Григорович ненавидел его, боялся, был вынужденно благодарен, даже обязан жизнью. Иногда он считал, что лучше бы его убили бандиты. С девушками у него ничего не получалось, о мужчинах «в этом смысле» он не мог думать без содрогания. Миша ненавидел Акселя, страну, себя.
Он стал бывать у здания немецкого консульства в Петрограде, наблюдать, терпения у него хватало. Григорович вычислил одного из сотрудников, изучил его маршрут и однажды в магазине, в толчее, незаметно положил тому в карман конверт. В письме он предлагал свои услуги немецкой разведке, сообщал, что заканчивает военный институт, и у него есть хорошие перспективы, там же он указывал, как с ним связаться.
Долго на связь с ним никто не выходил. Наконец через месяц Миша встретился с человеком, хорошо говорящим по-русски, очень внимательным и дотошным.
После многочисленных встреч и бесед профессионал вытянул из Григоровича все об Акселе Гессе, и незаметно Миша от одной зависимости попал в другую. Влияние человека с тихим голосом становилось все сильнее. Немец понял, что на молодого человека можно давить сильной натурой. Мише, образно говоря, было уже все равно, под кого ложиться, лишь бы без физических унижений.
Для Григоровича разработали схему поведения с Акселем Гессе: никаких воспоминаний о прошлых отношениях (на этом настоял вновь испеченный агент), старательность, исполнительность и усердие. Потенциально он являлся очень перспективным разведчиком, и поэтому первые годы ему не было нужды выполнять конкретные задания - только карьера, продвижение по службе. Его также обучили методам связи, обнаружению слежки, умению изготовлять документы, шифрованию. Для этого пришлось задержаться в Петрограде и пройти весь курс подготовки на конспиративной квартире, и даже инкогнито выезжать в Германию в Гармишпатеркирхен для личных консультаций с руководителями разведки и подписания некоторых бумаг. Вскоре «Люцци» был готов, а там пришел и вызов из Москвы.
РАБОЧАЯ ОКРАИНА МОСКВЫ.
Хорошее жилье было у Игоря Широкова, скорее всего переделанное из бывшей дворницкой, но может раньше являлось частью подвала. Окна располагались чуть ниже уровня земли, выходили во двор и на малолюдный переулок.
Но люди все же ходили, и люди разные. От этих прохожих виднелись только ноги: все больше в брюках и грубых ботинках, так как район был рабочий, хотя иногда, правда очень редко, встречались и стройные женские ножки, и воображение Игоря дорисовывало верх дальше и заканчивало очаровательной головкой. Но то воображение, в реальности же даже обладательница стройных ножек не отличалась симпатичной мордашкой, район то, как мы говорили, был пролетарским. Широков считал, и небезосновательно, что сословная принадлежность определяла и физическую внешность: должно пройти два-три поколения, при хорошем питании и достатке, и взаимопроникновении слоев общества - тогда может и выправится. Хотя, если взять, к примеру, внешность графа Льва Толстого, то у любого кучера она была благороднее. Но исключение только подтверждало правило.
А жилье и на самом деле хорошее, хотя и подвал – сухое, да еще и с двумя выходами: один, прорубленный в арке, вел во двор, второй - в другой подъезд.
Широков работал на мясокомбинате, приемщиком туш в весовой. Работа хоть и прибыльная, но опасная. Как ни старался он поначалу сохранить самостоятельность, ничего не выходило: ему быстро дали понять, что удержаться на этом месте без покровительства, так сказать «группы заинтересованных лиц» невозможно. Пришлось отдавать львиную долю своего навара. Догадывался Игорь, что деньги шли и наверх, предприятие то городское, муниципальное. Все было бы ничего, но в последнее время подельники гнали и гнали левые туши без перерыва. Широков стал понимать, что они хотят получить побольше прибыли, а перед неминуемым разоблачением сдать его с потрохами. Эту их методу он знал не понаслышке, сам промышлял в лихие 20-е годы, и понимал всю сущность, так называемой, «воровской этики».
Дела Игорь всегда вел с одним и тем же человеком по имени Данила. Тот приходил к нему раз в неделю, договаривался о поступлении новой партии мяса, вручал деньги. Деньги, конечно, неплохие, но по тому, сколько Широков оприходовал левого товара, он прикинул настоящую прибыль. Суммы впечатляли.
Прошлая жизнь Игоря была такая причудливая, что как бы вроде и не его. Увлекшись марксизмом, он ушел со второго курса университета в революционную борьбу, порвав со своим дворянским прошлым. Вступив в РСДРП и зарекомендовав себя несколькими удачными экспроприациями, новоявленный боевик был переведен на самую секретную работу партии и допущен в святая святых – финансирование. Знание иностранных языков, юридическое образование, пусть и незаконченное, дворянское воспитание и преданность борьбе - делало его нужным на этом важном участке работы.
Один из крупных функционеров большевистской организации, к которому Широков переходил в распоряжение, прочитал маленькую лекцию, что для победы революции нужны средства и большие, и что одна воюющая держава предоставляет их. А еще он сказал, что в борьбе все средства хороши, и надо использовать противоречия между буржуазными правительствами. Но Широкову и не требовалось морального обоснования, оно ушло с первой револьверной пулей, выпущенной в кучера, везшего деньги из банка, кстати, тот кучер был удивительно похож на графа Льва Толстого.
Функционер рассмотрел в Широкове то, чего не замечали его сподвижники. Он увидел нормального, здорового парня без всяких идеологических вывихов. А ему нужен был именно такой человек. Дело в том, что, по соображениям конспирации, деньги шли из Германии не одной «рекой», а маленькими «ручейками». Одним из таких «ручейков» ведал агент из Берлина по кличке «Клаус». Принимал деньги тот самый партийный функционер, которого Широков знал под кличкой «Пауль»
Между ними была заключена обоюдопривлекательная сделка: если Клаус увеличивал финансирование (он просто добавлял деньги в этот «ручеёк», изымая из другого потока, объясняя получателем техническими накладками или потерями при транспортировке), то Пауль, получая все деньги, часть отправлял обратно Клаусу, отдавая на нужды партии обычную сумму, не забывая, конечно, и себя.
Для осуществления этой операции и нужен был агент, который привозил бы деньги для партии и отвозил бы причитающуюся «премию», но которого могли знать только два человека: Клаус и Пауль. Этим агентом и стал Широков, правда, тогда он числился совсем под другими фамилиями. И кличка у него была. «Веллер». Началась интересная, рискованная, и хорошо обеспеченная жизнь. Стокгольм, его перевалочный пункт, Игорь знал, как свои пять пальцев.
Но вот случилась долгожданная революция, власть взяли бывшие подпольщики. Широкова отозвали из-за границы и прикомандировали к центральному комитету для выполнения специальных поручений. Направленный летом 1918 года большевистским правительством на Урал представителем центра, для контроля и координации ликвидации царской семьи, но опоздавший по независящим от него причинам, он лишь констатировал топорное исполнение акции, о чем и доложил в Москву. Но ЦК был иного мнения, исполнение одобрил, но, все же приказал скрыть трупы, а самому Широкову рекомендовал пока оставаться на Урале.
После крушения советской власти, не испытывая особого желания снова уходить в партийное подполье, Игорь быстро сориентировался, сколотил банду, наделавшую много шума. Но вскоре он почувствовал, что нужно вовремя исчезнуть. Еле успел, по грани прошел, можно сказать, повезло.
Вынырнул в 1925 году уже в Москве под этой самой фамилией Широков и c новой биографией. Пришлось затаиться, под амнистию он не попадал - слишком много крови было на нем. Потом он узнал, что Пауль, работающий в аппарате Троцкого, погиб в гражданскую, а что делает в Германии Клаус, Широкова не интересовало, у того было еще больше причин молчать.
Что ж, и теперь пора «делать ноги», как говорили его подельники. Послезавтра придет Данила, значит, уходить нужно завтра. Ювелирные изделия и оружие он держал в маленьком тайнике, в стене полуразрушенного пустующего дома на Рогожской заставе, валюту и золотые монеты царской чеканки – в камере хранения в небольшом саквояже. Пожалуй, нужно послать побольше денег престарелой матери в Петроград, ей Игорь помогал регулярно, а теперь и подавно, ведь неизвестно, когда снова появится такая возможность. Мужчина оглядел свое жилище: жаль было уходить, он прижился в своем подвале.
Вдруг раздался стук в дверь: «Кто бы это мог быть? Данила? Но тот должен был придти послезавтра, и он всегда был точен. Его подружка Клава? Нет, она бы никогда не посмела придти без приглашения». Клавдия обожала Широкова до безумия, подчинялась ему с рабским желанием, побаиваясь своего господина.
Не спрашивая «кто» Игорь открыл дверь. В дверном проеме стояла женщина лет тридцати, в плаще и шляпе, надвинутой низко на глаза.
- Прошу вас, – хозяин галантно сделал движение рукой в сторону комнаты. Незнакомка молча вошла, и осмотрела жилище Широкова -
- Вы один?
- Один, – его начинала забавлять эта история, - А вы к кому пришли?
- К Веллеру.
Широков замер. Эту кличку могли знать только два человека – Клаус и Пауль. Но Пауля нет в живых. Провокация?
- А вы от кого?
- От Клауса.
- Кто вы, и что вам угодно?
- Видите ли, у меня очень трудная миссия в Москве, – проговорила молодая дама с легким иностранным акцентом, - и очень мало времени. За мной стоят весьма влиятельные люди. Вы должны выполнить одно важное поручение Клауса за хорошие деньги. В случае несогласия все, что касается вашего прошлого, будет передано в соответствующие структуры госбезопасности России.
Широков побагровел:
- Ты что, сука, шантажировать меня вздумала?
Женщина не изменилась в лице, только карман ее плаща стал как-то странно оттопыриваться. Широков понял, что сделай он шаг к ней, схлопочет пулю в живот. Так они и стояли друг против друга. Пауза затягивалась. «А что если мне драпануть за бугор? Сделать, что просят и поставить условия, чтобы выдали новые документы, гражданство и гарантии от выдачи по запросу Российских властей, а то здесь становиться жарко», – подумал Широков.
- С кем я могу обговорить условия и получить задание?
- Только со мной.
ТА ЖЕ УЛИЦА ПРИМЕРНО В ТО ЖЕ ВРЕМЯ.
Одетый несколько теплее, чем следовало по погоде, уверенно ставя сильные ноги, Пауль шел тяжелой походкой по неухоженной улице рабочего района столицы. Он всё еще вживался, привыкал к новой Москве. Только полгода на свободе.
«Где же этот чертов дом»? - Адрес, за которым он ездил в Петроград, к матери Веллера, единственного человека, к которому тот относился с любовью, и местожительство которого он тщательно скрывал, был найден очень просто. Как только пожилая женщина вышла за продуктами, (Пауль уже знал ее маршрут и время, которое она тратит на покупки) он легко открыл незамысловатый замок, и при поверхностном обыске, в шкатулке кипарисового дерева, на самом дне обнаружил рождественскую открытку семилетней давности с обратным адресом.
Правда Паулю показался странным номер квартиры – 1а. «Значит, была просто первая квартира, вторая, третья, а эта появилась позже, в результате перестройки дома, что увеличило количество квартир, но на первом этаже. Обычно, перестраивался чердак, получалась мансарда, но тогда буковка «а» добавилась бы к другой, большей цифре. А может быть, обустроили подвал?
А вот и искомый дом, трехэтажный, построенный, где-то в 70-х годах прошлого века, переделанный из рабочей казармы. Низкая, узкая арка, ведущая во двор, предназначалась для конных экипажей или телег, но уж никак для грузовых автомобилей, или автобусов. Хотя зачем автобусу заезжать во двор? Зато нижегородский ford пройдет.
В середине арки, в каменной кладке был прорублен ход, который чернел теперь дубовой дверью с номером 1а. Вот где теперь живет его давний помощник, доверенное лицо в финансово-революционных делах. Сколько ему сейчас? Лет сорок пять. Цветущий возраст.
Что он знал о нем, о сегодняшнем? Почти ничего. В той, прошлой жизни, до переворота, Пауль выбрал его по определенным качествам: молод, образован, предан идее, порвал со своим классом, запачкан кровью на экспроприациях, смел, но и расчетлив, ровен с товарищами, терпелив, сосредоточен. Он выполнял его поручения точно, смело, в срок и честно. Пауль проверял.
А что произошло с ним после переворота? Как он воспринял власть, за которую боролся? Его же, как комиссара, партия направила в армию, в непосредственное подчинение к т. Троцкому. Веллер же, какое- то время оставался в Стокгольме, потом был отозван. Его послали на Урал, связным от центра к екатеринбургским большевикам, по этой, как теперь Пауль понимал, нелепой акции в отношении к бывшему императору и его семье. Дальше последовало поражение красных.
Всё. Дальнейший путь Веллера был во мраке. Как он жил, как устроился, как сумел скрыть следы своего сотрудничества с большевиками - всё это оставалось неизвестным.
Нет времени расследовать. Еще до того, как попасть с тюрьму в 1919 году, Пауль читал в газетах о бандитском безпределе на Урале. Потом, уже на каторге, он внимательно слушал рассказы осужденных из групп разгромленных уральских банд. Так вот, по их описаниям, один из руководителей тех самых бандформирований очень напоминал Веллера. Молод, смел, дерзок, но и хороший тактик, по всему жил за границей, владел языками, из благородных, явно пользовался доверием большевистского подполья».
Не замедляя шагов, но и не ускоряясь, грузный человек прошел мимо двери 1а во двор. Там он облюбовал одинокую скамейку, сел так, что бы ему был видны люди, проходящие сквозь арку, развернул газету и стал читать, изредка поднимая глаза поверх её. Пауль не вникал в текст газеты, он думал: «Нет. Я только посмотрю на него издалека и всё. Глупо идти на встречу, не собрав материала о нынешней жизни его бывшего помощника. Да, мне нужен надежный человек. Задуманное отчаянно-рискованное дело, начавшееся тем февральским вечером в кафе «Лира» требует большой организаторской работы, и надо, хотя бы недельку, за ним понаблюдать».
Тем временем в арку стремительным шагом вошла высокая стройная женщина, в светлом плаще и широкополой шляпе, скрывающей лицо. Проскочив почти всю её, она резко развернулась и сделала несколько шагов в обратном направлении, остановилась перед дверью с номером 1а и тут же нажала на звонок. Через минуту её впустили.
Ждать пришлось минут сорок. Первым вышел мужчина, с небольшим чемоданчиком, Пауль напряг зрение: «Он или не он? Затем последовала женщина, державшая руки в карманах плаща. Мужчина, поставив поклажу между ног, быстро запер дверь, и они двинулись к выходу. Чуть раньше, сложив газету, это сделал и Пауль.
Когда он выходил из арки, то увидел эту парочку, севшую в такси. Скорее всего машина ожидала женщину. Пауль совершенно автоматически запомнил номер таксомотора, хотя, если он что то понимал в агентурной работе, а он понимал, то ищи, не ищи водителя, тот наверняка скажет, что высадил своих пассажиров где-то в центре, около большого магазина.
* * *
Больше Пауль Веллера не видел. Наведываясь несколько раз в этот пустынный двор, осторожно наводя справки, он понял, что его бывший помощник, выйдя из арки с высокой женщиной, исчез навсегда. Мертв ли он, или уехал куда-нибудь, уже не имело значения. Веллер нужен был для дела, которое не терпело отлагательств.
УЛИЦЫ МОСКВЫ
Юрочка водил «Сутулого» уже третий день. Эту кличку он дал Григоровичу не раздумывая, уж очень она подходила его новому подопечному. У них в агентстве было принято зашифровывать наблюдаемых. Сотрудники бюро писали много отчетов, и клички были удобны для них и непонятны для случайного человека. Следить за «Сутулым» оказалось сущим развлечением. Он был педант: в одно и то же время уходил на работу и приходил с нее, два часа гулял перед сном по одному и тому же маршруту. Многоопытный Юрочка сразу приметил подъезды, закоулки, витрины, большие деревья, заборы – все то, что он использовал для слежки. Но и это не понадобилось. «Сутулый» никогда не оглядывался, не подходил к витринам, ничего не ронял, ни с кем не встречался, не раскланивался, даже не здоровался с бабками, сидящими на лавочке во дворе. Юрочка откровенно скучал с таким клиентом, но всё же на вечерние прогулки они ходили вдвоем с Верой, так как в темноте можно чего-то не разглядеть, за чем-то не уследить.
Днем, когда Григорович ушел на работу, Нина Лавос посадила Юрочку в Fiat и медленно проехалась с ним по вечернему маршруту их подопечного. Юрочка обожал свою начальницу и поэтому не решался задать терзавший его вопрос: «Зачем мы за этим «Сутулым» следим? Чисто вокруг него и сам он чист». Но спрашивать об этом было глупо. Юрочка по методам работы и клиентуре понимал, что их объекты не те, кто подозревается в супружеских изменах. Для таких клиентов существовали другие сыскные агентства.
Их фирма работала на солидные организации, будь то коммерческие или государственные. Кто-то просто проверяет Григоровича: обычная дружеская проверка, не ведет ли тот двойную игру. Такие вещи случались, и не обязательно связанные со шпионажем. Бывал просто слив информации конкурентам, если проверяемый работал в коммерческой организации. А были случаи продажи информации из госструктур частным фирмам или иностранным о готовящемся подряде на строительство или приватизации. А однажды одной желтой газете за приличные деньги передали сведения о личной жизни руководителя корпорации. Впрочем, это не его Юрочки дело.
Проезжая по маршруту мимо почты Нина Лавос спросила:
- А сюда он каждый вечер заходит?
- Из трех раз – два. Почта по пути. Он там покупает конверты с марками. Ну не простые, а которые собирают.
- Коллекционируют, – подсказала ему Лавос
- Во-во, слово просто забыл.
Лавос уже дважды побывала в квартире у Григоровича. Замок был простенький, Вера на всякий случай в это время дежурила на их машине у его работы, так что Нина спокойно с востока на запад обошла квартиру Михаила Ефимовича. Гнать бы взашей его соседку, приходящую убираться: грязновато было у Григоровича. Ничего особенного, на что следовало обратить внимание в квартире «Сутулого» Ниной обнаружено не было: обыкновенная стандартная мебель, люстра, одежда в шкафу. Впечатлял огромный немецкий радиоприемник «Телефункен» и большая коллекция конвертов с марками, поэтому то, что он заходил на почту, ничуть не удивляло.
- Юрочка, вот здесь он заворачивает за угол. Где в это время ты, а где Вера?
- Я отсюда слежу, пока он не повернул, а Вера уже с той стороны ждет. Так, что он ни на минуту не остается без внимания.
- Когда он заходит на почту, ты вместе с ним?
- Один раз я, другой Вера, в третий, если б он зашел, я бы и через окно все прекрасно увидел.
- Народу в это время много на почте?
- Два-три человека.
Лавос совсем не о чем было докладывать Хойзингеру. Правда у Григоровича есть телефон, но Генрих (мысленно она так называла своего работодателя) сказал, что он уже принял меры и пусть ее это не беспокоит. Ну, что ж, на ней контакты «Сутулого», но пока они не обнаруживались. И ей показалось, что Генрих даже ждал отрицательного результата, об этом говорила ее женская интуиция.
На четвертый день слежки Юрочка как всегда беспечно вел «Сутулого» по пути с работы на дистанции пятьдесят метров, благо на левой стороне тротуара никого не было, кроме шедшей вдалеке навстречу молодой женщины в плаще и шляпе. Неожиданно из арки дома выехал тяжелый грузовик АМО и остановился, пропуская машины. Юрочка на какое-то мгновение потерял из виду клиента. Когда грузовик проехал, «Сутулый» всё так же медленно шел, опустив голову, удаляясь все дальше и дальше, а женщина прошла мимо Юрочки.
Вообще то, он должен доложить об этом своей начальнице. Но что значат какие-то десять, пятнадцать секунд? Рядом же никого не было, кроме шедшей навстречу женщины. И Юрочка в своем отчете не написал ничего о мимолетной потере зрительного контакта с клиентом.
А женщиной была Александра Мортон. Она в заранее условленном месте и при помощи Широкова, который на угнанном грузовике на десять секунд прикрыл их контакт с Григоровичем, получила от «Люцци» документы, командировочное удостоверение с печатями на имя Евгения Щербакова, сотрудника Генерального штаба. Эти бумаги изготовить было непросто, хотя в распоряжении начальника отдела по работе с персоналом есть все бланки, печати, специальные чернила. Пригодились знания, полученные во время подготовки в Петрограде, на конспиративной квартире. Фотографии Широкова и инструкции, что надо сделать, Григорович получил в конверте с марками.
Продавщица, его давняя знакомая, часто передавала от приятелей Григоровича конверты с коллекционными марками. Это была простодушная, добрая, нелюбопытная женщина. Её использовали «втёмную». А то, что прибудет связник, он узнал, слушая радиостанцию из Кенигсберга, которая передавала легкую музыку по заявкам. Способ передачи сообщений через коммерческую радиостанцию стал практиковаться только после воцарения в Германии авторитарного режима. Григорович знал, что контрразведка России даже не пыталась разрабатывать подобные способы связи, считая невозможным вовлечение средств массовой информации, которые были только частными, в секретные государственные дела.
Школа разведки, тогда в Петрограде, а позже и в Гармишпатеркирхене не прошла даром, слежку за собой он почувствовал сразу, хотя поначалу она велась профессионально, но потом он своей скрупулезной точностью и педантичностью расслабил наблюдателей. Телефон он не использовал, так как сам прекрасно знал способы прослушки.
“Люцци” стал крупным разведчиком, потому, что аккумулировал знание и умение иностранных разведок и собственной контрразведки, где и работал. Григорович не думал о своей шкуре, он жаждал поражения Акселю Гессе. Если Нилов проиграет по крупному (по мелкому он все же иногда проигрывал, куда без этого при его профессии и должности) его самомнение и гордость не выдержат, а если он еще узнает, кто его переиграл… О, этот сладостный миг. Григорович мог ждать долго, он умел терпеть, это стало делом его жизни. Ему очень хотелось увидеть его растерянное, жалкое лицо.
БОЛЬШОЙ ТЕАТР. ГОСТИНИЦЫ. ПОЧТАМТ.
Этим вечером Флеминг пригласил Джулию в Большой театр. Вечер прошел великолепно. Балет «Жизель» так ее поразил, что она чуть не заплакала: ничего подобного девушка раньше никогда не видела. В Америке балета нет, а в Европе Джулия еще не успела никуда сходить, поэтому спектакль стал для нее таким откровением. На публику она, в отличие от Флеминга, совсем не смотрела, молодая девушка ее в упор не видела, Джулия упивалась синтезом музыки, танца, света, декораций. Она была так благодарна Йену за этот вечер, что совершенно не заметила, вернее не включилась в то, что говорил ее спутник. Они медленно шли по улице, но не в Метрополь, который был рядом, а прогуливались по узкой Тверской. А говорил он вот что:
- Джулия, вы взрослая девушка и должны понимать, что у разных государств есть разные интересы. Интересы тех влиятельных людей, которые организовали нашу поездку - (здесь уточним для читателей, что в Европу Джулия ехала с тетей Эмилией, и была вписана в ее паспорт: виза в Швейцарию, через Великобританию. По американским законам совершеннолетие наступает в двадцать один год, что и было отражено в новеньком американском паспорте на ее имя с российской визой, который сделали высокие покровители. Она даже не успела осознать это) - не совпадают с интересами элиты России, к которой принадлежит ваш отец. Но нам бы хотелось получить от него кое-какую консультацию. Не могли бы вы, Джулия, попросить Горелова ответить на некоторые вопросы?
- Ни за что! Я, что должна склонять папу к предательству? Этого не будет! – она даже остановилась, щеки ее раскраснелись, – Как я смогу смотреть в его глаза?
- Подождите, Джулия, на нас обращают внимание. Вы же леди. Ну, хотя бы письмо вы можете ему написать?
- И в письме я не буду просить его о предательстве.
- Да что вы заладили о каком-то предательстве? Мы просто хотели у него кое-что спросить. Он ведь журналист и все на взаимной основе. Ваш отец тоже получил бы интересный материал для своей газеты.
- Я в своем письме ничего у него просить не стану, - упрямо повторяла Джулия.
- И не надо. Просто напишите то, что рассказала о нем ваша мама. Ведь она вам рассказывала?
- Очень немного.
- Что есть - то и напишите. И добавьте, что любите его. Отдельно открытку подпишите.
- И все?
- И все, Джулия. Ведь он даже не знает, что вы его дочь. Вы должны его подготовить, а потом встретитесь с ним, как дочь с отцом.
- А вы не используете это как-то нехорошо?
- Нет, Джулия. Но я вам скажу откровенно, это ваше письмо станет своеобразным пропуском к нему. Я хочу его немножко смягчить, не более. Пойдемте в отель и вместе напишем письмо.
- Я сама.
- Хорошо, хорошо, вы сами.
Проводив Джулию, Флеминг заспешил в отель «Савой», благо недалеко. Там остановилась Александра Мортон. Эту женщину ему рекомендовали в Foreign Office для охраны и контроля Джулии по согласованию, конечно, с их конторой, с SIS. Мисс Мортон работала в одном из частных охранных агентств для сопровождения vip - персон. Ее проверяли - с аналогичными поручениями она справлялась успешно. Зайдя в отель, Йен попросил портье соединить его с номером тридцать четыре.
- Хеллоу?
- Мисс Мортон, здесь Флеминг, можно к вам зайти?
- Да.
Он кивнул портье, и юный служащий в униформе повел его к лифту.
Александра Мортон была старше Флеминга почти на десять лет, но он – мужчина и, кроме того, её босс. Он присел в низкое кресло за столиком, на котором стояли виски и два стакана. Молча выпили. Женщина, сидевшая напротив Флеминга, закинула ногу на ногу, и юбка туго обтянула ее бедра. Она закурила длинную сигарету. Из радиолы звучало танго. «Да-а. – подумал Йен, – дешевые приемчики»
- Мисс Мортон, завтра предстоит очень ответственный день. Я буду занят в другом месте, так что придется вам потрудиться. Мисс Бринер должна все время находиться в поле вашего зрения. Она не должна ни с кем вступать в контакт. Всякое непослушание должно пресекаться.
- Я не тюремщица.
- Неужели? А мне говорили, что вы раньше служили в исправительном доме.
- Для малолетних.
- Но преступников. Не надо строить из себя леди. Вы должны выполнять работу, за которую вам платят, и платят неплохо.
- Мистер Флеминг, Джулия строптивая девушка, она может вести себя независимо, поэтому я не могу гарантировать ее поведения без некоторых условий.
- Что вы имеете в виду?
- То, что ее нужно запереть куда-нибудь на сутки.
- Я же говорю, что у вас тюремные замашки, – и Флеминг вкусно рассмеялся, но Александра Мортон не проявила каких-либо признаков раздражения и безмятежно курила, только переменила ногу и юбка натянулась еще туже.
- Налейте мне немного, мистер Флеминг.
Йен налил и задумался: «А эта профессионалка здраво рассуждает. Пока я буду говорить с Гореловым Джулия должна исчезнуть из виду, и лучше всего, если она будет под замком и под охраной». Резидент в Москве давал ему читать прослушку на Горелова, которую делал агент, живущий в том же доме, в соседней с журналистом квартире. А будет оригинально и дерзко поместить туда Джулию - через стенку с её папочкой. (Флеминг уже представлял, как он опишет этот эпизод в своих мемуарах: Йен уже заранее видел себя писателем, а пока он накапливал материал). Но к делу. Нужно заручиться согласием резидента из посольства и надо все сделать сейчас и быстро. Джулию разместить с вечера, а завтра он встретится с Гореловым. Флеминг не хотел думать, что журналиста охраняют. Экстренная связь с резидентом была по телефону. Но ведь не из гостиницы же.
- Вы правы, мисс Мортон, одевайтесь, погуляем по вечерней Москве.
- Хорошо, мистер Флеминг, я быстро.
И она, встав с кресла, расстегнула сзади змейку и изящным движением обеих рук сняла юбку через голову. У Йена пересохло в горле. Александра Мортон не отличалась особенной красотой, но фигура у нее оказалась изумительной. А нижнее белье: трусики, пояс с резинками, чулки, острые чашечки бюстгальтера быстро возбудили молодого человека. Вставший член больно уперся в кромку нижнего белья. Поднимая упавшую юбку, обольстительница медленно нагнулась и ее аккуратная попка оказалась как раз напротив лица Йена. За шелковыми трусиками угадывалось то чудесное место, куда стремилась его возбужденная плоть. Но Флеминг был аристократом и разведчиком, его не могли соблазнить - он сам должен захотеть первым.
Наконец она надела широченные модные брюки, плащ, шляпу и вопросительно взглянула на Йена, продолжавшего сидеть в кресле.
- Идите, я вас догоню, – хрипло сказал Флеминг, эрекция еще не прошла
- Но мне нужно закрыть номер.
- Ждите у лифта, я сам закрою.
Когда они вышли, швейцар подозвал такси. Флеминг назвал адрес: «Главпочтамт». Через пятнадцать минут машина остановилась на углу Мясницкой. Оставив мисс Мортон в такси, Йен вошел в здание почты. Несмотря на позднее время народу в зале было много. Флеминг зашел в кабину телефона-автомата, плотно закрыл за собой дверь и набрал номер. Спросил по-английски:
- Это клуб любителей игры в преферанс?
На другом конце провода ответили, что «нет» и дали номер клуба. Опустив еще одну монетку, Флеминг набрал другой номер. Через несколько минут он вышел с адресом, именем агента и паролем. Информация была занесена в записную книжку в виде цифр, отображавших количество вистов и имен игроков.
Такси ждало у выхода. Сев рядом с мисс Мортон, Флеминг назвал новый адрес: отель «Метрополь». Там он зашел в свой номер и, достав специальный блокнот быстро расшифровал запись. Джулию нужно привести сейчас же, агента предупредят по телефону. Опустившись этажом ниже, войдя в номер Джулии, Флеминг застал там Мортон.
- Вот и господин Флеминг вам скажет то же самое.
- Мисс Мортон сказала, что мне надо куда-то ехать. Но уже поздно.
- Джулия, обстоятельства изменились, ваш отец срочно уезжает и хотел бы перед отъездом увидеться с вами. Он ждет вас у себя дома. Кстати вы написали письмо и открытку?
- Да.
- Давайте мне. Одевайтесь, время не ждет.
Когда машина тронулась, Йен приблизил свое лицо к лицу Александры и шепотом передал ей пароль, адрес, особенности объекта и строго предупредил, что находиться они будут там до тех пор, пока он не разрешит им выходить условным телефонным звонком. Их руки соприкоснулись, когда он передал для перестраховки бумажку с адресом. В машине царил полумрак, только фонари уличного освещения и реклама выхватывали блеск полуприкрытых пушистыми ресницами влажных глаз женщины. От Мортон прекрасно пахло и Йена, чистюлю и любителя самого дорогого парфюма, опять захватило:
- Вы все поняли? – спросил он хрипловатым голосом
- Да, мистер Флеминг, – ответила она тихо.
- Зовите меня Йен, – зачем-то сказал он, удивившись самому себе
- Хорошо, Йен,– ее нога прикоснулась к ноге Флеминга.
Через некоторое время Флеминг попросил остановить машину и молча вышел. Джулия пересела на заднее сиденье рядом с Мортон:
- Куда теперь ехать то? А то «направо», «налево», – проворчал таксист.
- Брянский вокзал, пожалуйста, – вежливо произнесла Александра Мортон.
Джулия забилась в угол салона, Девушка ничего не понимала. Флеминг уговаривал ее ехать к отцу, уверял, что тот ее ждет, и что так поздно у русских принято, но сам почему-то покинул авто.
Они вышли на вокзальной площади, дождались, пока в их освободившееся такси не загрузились приезжие с огромными чемоданами, и пока машина не отъедет.
- Куда теперь? – спросила Джулия
- Погода прекрасная, идти минут пятнадцать, не больше, давайте прогуляемся. Мистер Флеминг поручил мне доставить вас лично в дом господина Горелова.
Вскоре они вышли на широкую улицу, перешли на другую сторону и средним, деловым шагом пошли по хорошо освещенному тротуару. Несмотря на поздний час, попадались прохожие. Какие-то парни попытались заговорить, познакомиться. Александра Мортон твердо, с иностранным акцентом сказала несколько слов по-русски, и юношей как ветром сдуло. Джулия не знала таких слов, не встречала в книгах, их не произносила ее мама. Она только поняла, что мисс Мортон предложила молодым людям куда-то идти, и те поспешили выполнить ее пожелания. Дальше шли молча. Мерно стучали каблучки и под их ритм на одну из спутниц нахлынули воспоминания.
1915 ГОД. КАИР. ЕГИПЕТ.
По происхождению Александра была наполовину русская, наполовину немка. Ее отец Дмитрий Громов работал электриком на фирме Siemens. Почему он уехал из России в Германию, в их семье не обсуждалось. Что-то смутное прорывалось от злобных сверстников во время детских ссор. Они кричали, что она дочь душегуба. Саша в слезах приходила домой и спрашивала у матери, женщины тихой, покорной, проводящей весь день то у плиты, то за стиркой, почему ее так дразнят. Та не находила ничего лучшего, как посылать маленькую девочку к отцу: «А ты у него спроси!»
Но спрашивать у отца что-либо было бесполезно, да и не безопасно - мог выпороть. Через много лет она узнала, что Дмитрий Громов случайно, в порыве гнева, убил человека и в панике бежал за границу. Он, вообще, был нелюдимым, грубоватым человеком, полностью поглощенным своей работой, в которой слыл хорошим специалистом.
Осенью 1913 года в составе небольшой группы немецких рабочих Громов был направлен на монтаж электрооборудования строящейся Siemens электростанции в Египте. После пуска станции в эксплуатацию он был оставлен там сменным электриком с обязанностью обучения местного персонала. И с разрешения администрации фирмы, он перевел в Каир свою семью.
Неплохая зарплата отца и довольно-таки дешевая местная жизнь вкупе с экзотическим колоритом: пустыня, пирамиды, Нил - создавали впечатление сытой и беззаботной жизни и казались маленькой Александре сказкой из «Тысячи и одной ночи».
Но вскоре началась война, и путь назад в Германию оказался отрезан. Электростанцию национализировали, но немецкие служащие продолжали выполнять свои обязанности. Египет, являясь протекторатом Британии, испытал наплыв английского персонала, военных, инженеров и служащих. Некоторые прибыли с семьями. Английской администрации пришлось открыть в Каире школу для девочек и вторую для мальчиков в Александрии.
Алекс (как ее называли теперь на английский манер), с ее совершенным немецким и домашним русским, было очень трудно сразу влиться в англоязычную школу. Девочка сильно отставала, многое, о чём говорили учителя, она просто не понимала. Сверстницы смеялись над длинной, тощей, некрасивой ученицей, кроме того, еще и немкой. Ведь шла война.
Неожиданно самая привлекательная одноклассница, белокурое создание с голубыми глазами и яркой родинкой над губой, дочь крупного британского чиновника, предложила ей помощь. Алекс очень старалась не огорчать свою покровительницу, когда после уроков они сидели у Алисы дома, плечо к плечу, так, что светлые, пушистые волосы блондинки почти касались жестких и прямых прядей брюнетки. Их имена были похожи, но внешне они являлись сплошной противоположностью.
Первые успехи в английском языке совпали еще с одним чудесным открытием: впервые в жизни Александра почувствовала к себе теплое отношение. Она проводила в доме подруги все свое свободное время, что очень радовало ее родителей, а родителей Алисы Александра не видела. Британский чиновник то находился в разъездах, то задерживался допоздна на работе. Супруга же его осталась в Англии, боясь ехать в эту варварскую страну, кишащую, как ей казалось, заразными насекомыми. Так что Алиса была самостоятельной и оставалась в доме одна, не считая домоправительницы и туземных служанок.
По мере совершенствования английского языка Александре приходилось отвечать на осторожные вопросы Алисы, касающихся интимных тем. Эти разговоры очень интересовали маленькую англичанку, она испытывала живое любопытство к проблемам пола. Как потом поняла Александра, хитрая и от природы развратная Алиса, опасаясь спугнуть свою подружку, действовала очень осторожно в своем желании к сближению с ней. Но она не знала, что Алекс испытывала не меньшее, а даже большее влечение к Алисе. Она любила ее.
Но как раз в этом и было основное различие их отношений. Для Алисы главным являлось детское стремление к познанию половых органов подружки и предполагаемое наслаждение в связи с этим. Для Александры немаловажным мотивом сближения с Алисой служила любовь к ней, хотя и она уже давно, закрывшись в туалете, заигрывала со своей кисочкой, и хотела увидеть и потрогать ее у другой девочки.
И вот однажды, сидя на восточном диване, подружки перелистывали большую книгу с репродукциями обнаженных тел, принадлежавших кисти художников эпохи Возрождения. Алиса спросила Алекс:
- А ты когда-нибудь целовалась с мальчиком?
- Нет.
- А я целовалась, еще в Англии. Хочешь, я тебе покажу как?
- Хочу.
Алиса отложила книгу и прикоснулась теплыми мягкими губами к губам Алекс. У девочки от этого первого поцелуя сильно забилось сердце, ее обдало холодом, и даже появились мурашки на руках. Обе они еще не умели целоваться, но очень старались, и у них стало что-то получаться. Они встали и обнялись. Алиса прижалась к подружке и, смотря ей прямо в глаза, осторожно залезла рукой под юбку. Саша слегка раздвинула ноги и с нетерпением ждала прикосновения руки любимой подружки к своим интимным местам. Осознание того, что они делают что-то запретное и постыдное, придавало необыкновенную остроту ощущениям. Наконец жадные пальчики осторожно, через трусики, стали ощупывать небольшие выпуклости. Потом девочки одновременно разделись и стали целовать оттопыренные сосочки на груди, трогать между ног и прижиматься своими горяченькими тринадцатилетними тельцами друг к другу. Это доставляло им огромное удовольствие.
Влюбленные подружки стали заниматься этим каждый день. Какие только они не придумывали позы и не удовлетворяли фантазии. Так продолжалось месяца два. Потом Алекс стала замечать, что Алиса охладевает к ней, переключает внимание на новую ученицу, рыженькую ирландку.
Острая боль ревности пронзила сердце Александры. Внешне не выражая никаких эмоций, она очень сильно страдала и любовь к Алисе переросла в отчаянную ненависть и жажду отмщения. Ворочаясь в постели бессонными ночами, Александра со злорадным наслаждением перебирала способы расправы с Алисой. Сначала это были беспредметные фантазии, затем они все больше и больше выстраивались в единую структуру и, наконец, превратились в четко разработанный план, да не один, а с несколькими вариантами, путями отхода и алиби. Саша еще и не знала значения этого слова, но понимала, что подозрения сразу лягут на нее, и продумывала, как сделать так, чтобы в момент смерти Алисы, ее видели в другом месте.
Она придумала сложное предприятие, связанное с поражением электрическим током, благо пользоваться проводами, розетками, изоляторами, реле, читать и собирать схемы научил Сашу отец, считая это подготовкой ко взрослой жизни. Он говорил, что ученой из нее все рано не получится, замуж могут и не взять, а вот иметь хорошую специальность – всегда кусок хлеба.
Алису спас от возмездия внезапный перевод ее отца обратно в метрополию. Отъезд был стремительным, они даже не попрощались…
…Однажды, много лет спустя, в Лондоне, Александра, работающая на немецкую разведку, и носившая уже фамилию Мортон, подъехала на своем скромненьком автомобиле на бензоколонку. Неподалеку стоял открытый Роллс-ройс. За рулем шикарной машины сидел шофер в форменной фуражке, рядом пожилой джентльмен, а на заднем сидении расположилась полненькая блондинка с небольшой родинкой над губой и с двумя прелестными детишками. Они встретились глазами. Александра подумала: «Как она похожа на мою давнюю Каирскую подружку».
Тем временем пожилой джентльмен, обратив внимание на расшалившихся детей громко, стараясь перекричать их визг, раздраженно обратился к жене: «Алиса, успокойте же их, наконец».
Но дама, не слыша ничего, не отрывала своих голубых глаз от стройной фигуры за рулем небольшого Austin. Мортон резко вдавила педаль газа. Алиса выскочила из машины и побежала за отъезжающей брюнеткой, крича: «Алекс, Алекс, подождите». Александра оглянулась, замешкалась, и ее Austin врезался в грузовик. Она сильно поранила спину, кровь быстро пропитала ее платье, возникло головокружение, и прежде чем потерять сознание, Алекс увидела, склонившуюся над ней, белокурую головку.
Придя в себя в отдельной палате дорогой частной клиники, Александра, как будто бы не перенесла перевозку на санитарной машине, операцию на спине и еще двух часов беспамятства – над ней по-прежнему склонялось все то же лицо.
По мере ее выздоровления их отношения вспыхнули с еще большей страстью. Сексуальные наслаждения, впервые испытанные с женщиной, если не брать во внимание их детские, но тоже незабываемые любовные игры, приводили Александру в восторг. Но на этот раз они поменялись ролями: теперь Алиса испытывала любовь к ней, а Алекс находила в своей партнерше только экзотическую страсть. Алиса была согласна развестись с мужем и уехать вдвоем куда-нибудь в Южную Америку. Лорд Седжвик взывал к рассудительности и умолял свою жену хотя бы внешне соблюдать приличия.
Их отношения приказал прервать руководитель Германской разведки. Он опасался скандала, огласки и пристального внимания прессы к своему ценному агенту. Он так же не хотел зависимости госпожи Мортон от богатой эксцентричной подруги.
Александра стала демонстративно заигрывать с ничего непонимающей медсестрой и не обращать внимания на Алису.
Финал оказался ужасным. Леди Алиса Седжвик покончила с собой. На Александру это произвело очень гнетущее впечатление, и ее спасла только всепоглощающая работа на ближнем Востоке. Уж там мисс Мортон дала выход своим эмоциям. О ее жестокости ходили легенды. Берлинский руководитель знал, как вылечить ценного агента…
УЛИЦЫ МОСКВЫ. НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ НАЗАД.
Олег Ларионов ехал на серийном Ford неприметного цвета. После того, как на полную мощность заработал Нижегородский завод, самой популярной, а значит и самой распространенной машиной, стала модель с названием «Эмма», по имени жены первого директора автозавода. В народе к легковушке быстро приклеилось название «эмка», так люди адаптировали простую, надежную и массовую машину в повседневную жизнь. «Эмок» становилось много, они приглянулись таксомоторным паркам, зажиточным врачам, расплодившимся чиновникам, а так же частным сыщикам, за то, что автомобиль не бросался в глаза.
Ларионов по приказу Хойзингера следил за Флемингом. Он уже побывал у Большого, у «Савоя» и около почтамта. Собственно их группа состояла их трех человек, и они менялись, не приближаясь близко к объекту. Хойзингер предупредил, что Флеминг хотя и молодой, но опытный человек. Ларионов просто зафиксировал его контакт с некой особой из гостиницы «Савой», поездку на почту, звонок из автомата, возвращение в «Метрополь».
И вот Флеминг, Мортон и Джулия едут на такси. Ларионов - через две машины сзади их. Неожиданно такси резко затормозило. Опытный водитель Ларионов еле успел вывернуть руль и объехать внезапно вставшую машину. Оказалось, что из остановившегося такси быстро вышел человек. Агент, сидевший на заднем сиденье, смотрел через стекло и видел, что это был Флеминг. Девушка пересела назад. Такси с женщинами уехало.
Ларионов остановился чуть подальше, вышел из кабины и открыл боковинку капота, уткнулся головой во внутренности мотора. Краем глаза он видел, что Флеминг ловит другую машину.
«Долго ему придется стоять. Время то позднее, а Москва не Лондон, такси здесь все же на порядок меньше. А что если подать назад и предложить свои услуги? Нет, это категорически делать нельзя», - размышлял сыщик.
Наконец остановился какой-то «левак» на «Руссо-Балте».
Дальше все было просто. Доехали до «Метрополя». «Объект» отпустил машину и вошел в гостиницу. Два напарника Ларионова привычно направились к служебным выходам, чтобы не пропустить Флеминга, если он попытается выйти еще раз, а сам Олег поставил свой Ford так, чтобы видеть главный вход. Через час он сменит Колю у черного выхода, потом другого напарника, а сейчас, включив маленькую лампочку, он писал отчет за сегодняшний день. Все перемещения Флеминга зафиксированы и описаны, а задания следить сегодня за Джулией Бринер и тем более за той девицей из «Савоя» Ларионов не получал и поэтому с легким сердцем отпустил девушек на такси. Да и куда они денутся? Правда прошел уже час, а мисс Бринер все еще не возвращалась в «Метрополь».
Олег завел машину и медленно объехал здание отеля. Спросил агентов о Джулии. Нет, не проходила. Вернувшись на место, он снова зажег лампочку и записал в отчете номер такси, на котором уехали девушки. Уж что-что, а память у него была профессиональная.
ЗДАНИЕ ГЕНШТАБА.
Алексей Сергеевич Коровин вызвал начальника управления контрразведки к себе в кабинет. Он стоял у своего массивного письменного стола, и держал в руке листок бумаги:
- Петр Петрович, вы не забыли наш разговор о дезинформации?
- Нет, не забыл, Алексей Сергеевич.
- Так вот: здесь написано, что подводная лодка К-22 готовится к выходу с нашей базы во Владивостоке через две недели. Цель похода - испытание ходовых качеств субмарины в суровых океанских условиях. Центральному аппарату надо проинформировать коллег на местах, усилить бдительность и тому подобное, сами потом прочтете. Как вы будете внедрять эту «дезу»?
- Ну, чтобы все выглядело как обычно, покажу своим заместителям, они ознакомят тех, кого это касается, зашифруем и отдадим в передающий центр.
- У вас пока нет никаких подозрений насчет «крота»?
- Нет. Да и вы не советовали его пока искать.
- Хорошо, вы свободны.
Петр Петрович медленно шел по коридору: «Что в этой «дезе» главное, что предназначено для «крота»? А вот что - две недели, четырнадцать дней. Из Москвы до Владивостока на поезде доехать запросто можно, еще и резерв останется. А на аэроплане? Погода, пересадки, но все равно много быстрее. Значит, предполагается, что кто-то поедет во Владивосток. Что же, сделаю все так, как приказывает начальник Генерального штаба».
По дороге в свой кабинет он заглянул к Григоровичу. Что-то сдал в последнее время Михаил Ефимович: плохо выглядел, мешки под глазами, костюм помят. Тем не менее, поздоровавшись, Нилов бодро спросил:
- Ну что мне скажет специалист по кадрам?
- Нечем порадовать, Петр Петрович, ищем.
- Ищем? Вы не один ищите?
- Нет, нет, конечно, один. Просто такой словесный оборот: ищем-с.
- Ну, ну. А то я чуть не оторопел, - усмехнулся Нилов, хотя ему было не до смеха
- Петр Петрович, а может, и нет его? Ведь как кадры подбирали? Штучно, с тройной проверкой.
- Да я то с вами согласен, но…
- Неужели инициатива сверху? Там появились подозрения?
- Не могу я ничего говорить, Михаил Ефимович, но если в шутку: марксизм и гадости всякие к нам с запада идут. Все, все - дел много, я пошел, а вы ройте, ройте.
Придя к себе в кабинет, Нилов вызвал заместителей и познакомил их с бумагой. Отпустив двоих, третьего он попросил остаться.
- Вячеслав Алексеевич, у меня к вам задание.
- Слушаю, Петр Петрович.
- Направьте двух агентов потолковее в Крым. Пусть они, совместно с местными ребятами из управления выяснят всё по режиссёру киностудии «Рашн пикчерс» Смирнову Леониду Андреевичу и по оператору Хвыле Степану…хм, вот отчества не знаю. Пускай поработают по этим лицам поплотнее. Связи, знакомства, увлечения, траты.
- Выясним и без отчества, – невозмутимо, без тени улыбки ответил заместитель, давно усвоивший необходимость служебной субординации.
- Работайте.
И Нилов вслед за заместителем вышел в приемную.
- Борис, у тебя нет печенья или чего-нибудь пожевать, а то до обеда далеко, а позавтракать не успел?
- Внизу в киоске есть. Сейчас сбегаю.
- Сиди, сиди, это не служебные дела, сам схожу.
«Вот до чего дошло, со своего телефона боюсь позвонить», – ворчал про себя Нилов, словно кто-то прослушивал его мысли, и он перед кем-то оправдывался. Спустившись вниз, в вестибюль и, купив пачку печенья, подумав при этом, что теперь придется есть, он зашел в будку телефона-автомата. Набрал номер.
- Черри?
- Я, господин Хойзингер.
- Что слышно в мире?
- Да ничего не слышно. Никто ему не звонил и он никому. Зачем только людям телефон ставят?
- Тебе-то поставили.
- Так это вы помогли, а так в нашем районе еще АТС и не строили.
- Пока, Черри – и он повесил трубку.
Посмотрев на часы, Нилов, снова опустив монетку, набрал другой номер.
- Агентство «Ландыш».
- Здравствуйте, госпожа Лавос.
- Здравствуйте, господин Хойзингер.
- Чего новенького вы мне расскажите?
- Пока, к сожалению, а может быть к счастью, – позволила себе пошутить Нина, – ничего нового нет: никаких контактов, ни с кем не встречался, ни с кем не разговаривал.
Возникла пауза: «Это она неспроста пошутила. Видимо почувствовала, что мне будет неприятно, если она что-нибудь нароет. Сколько я с ней работаю? Года два. Успела изучить меня. Профессионалка. Придется менять, а жаль, группа работает хорошо».
Да и сама Нина нравилась ему. Он был бы не прочь заиметь с ней необременительную связь, но, являясь работодателем, поступить так не мог, это было бы не этично и наверняка помешало бы делу. А вот если он решит расстаться с этой командой, то сможет заняться Ниной.
« Что ж, потеряв в одном, приобретем другое».
- Продолжайте работать. До свидания.
- До свидания, господин Хойзингер.
Проходя мимо Бориса, он попросил чаю, не всухомятку же теперь есть печенье.
- Да, кстати, как с материалами по звуковой киноаппаратуре?
- Систематизирую. Через день-два будет готово.
- Хорошо, – открыв обитую кожей двойную дверь, Нилов вошел в свой кабинет. Сев в кресло, задумался: «Ставить ли наружку у дома Горелова? Из своего управления? А «крот»? Очень уж не хочется выявлять все, что связано с Гореловым. В крайнем случае, есть группа Ларионова. Но она работает по Флемингу. А по киношникам? Прав ли я, посылая своих сотрудников, среди которых мог быть и предатель, в Крым. А что делать? Работа же не ждёт. А если, на самом деле я напал на след в Киеве? Не предупредят ли вражеских агентов?»
Размышляя над этими трудными вопросами, он машинально «умял» всю пачку печенья.
ГОРОД НА АМУРЕ
Гул в цехе стоял неимоверный: работали все станки, ухал крупповский пресс, да еще крановщица мостового крана Тося ругалась по громкой связи. Егор Никандрович Евстигнеев, или просто Никандрыч, как его звали рабочие из бригады, недовольно покачал головой: надо с этой Тоськой поговорить, тем более, по слухам, его младший сын Алешка ходит с ней на танцы. Никандрыч теперь работал в другом, самом секретном цехе, а в свое бывшее подразделение зашел по служебным делам. Евстигнеев был очень похож на те шаржи, которые российская свободная пресса печатала на передовиков производства: мужик-работяга с большими седыми усами и здоровенными кулаками.
История жизни Егора Никандрыча повторяла историю их молодой республики. Увлеченный пропагандой большевиков, впрочем, совпадавшей с его собственным тогдашним мировоззрением, взял Евстигнеев врученную ему винтовку и ушел с родной Мотовилихи бороться за народное счастье. Но воевал он как-то неохотно, без души, что-то заставляло его стрелять поверх голов наступающих цепью беляков.
Летом 1918 года отправили их часть на переформирование в Екатеринбург. Тогда в победе красных никто не сомневался. Не сомневался и Егор. Вот тут то и пришло известие о казни Николая Второго. Потом последовали подробности, что вместе с царем убиты и его супруга, и детишки, и челядь. «Ребятишек то за что»? - мысленно возмущался солдат, у которого своих было четверо. Но уже тогда у Егора и зародились первые сомнения, хотя на митингах он вместе со всеми кричал «Ура»!
Наверное, поэтому, в начале двадцатых годов, в смутное время он так и не ушел, как некоторые, в партизаны, являясь беспартийным не был и в подполье, не примкнул Никандрыч и к множеству банд, расплодившихся по всей России. Страна захлебывалась от уголовщины и рабочим, пытающимся восстановить завод, стало совсем невмоготу. Евстигнеев собрал человек десять своих заводских и организовал дружину. Пришлось Егору выкопать, казалось запрятанную навсегда, свою винтовочку, да и у мужиков тоже кое-что нашлось. Сначала они вместе охраняли свои дома, потом улицу, завод, район: к ним потянулись люди. Случались и кровавые стычки с урками.
Особенно ему запомнилась одна операция, в которой перебили почти всех их паханов. Ушел только один. Самый молодой из них. Бандит каким-то звериным чутьем почувствовал засаду и, сам спрятавшись за хозяйственными постройками, для проверки послал, за небольшое вознаграждение, падкого на халяву мужичка передать привет якобы замужней женщине. Мужичка повязали, но только он заорал таким благим матом, что было слышно на соседней улице. Откуда только в таком хлюпике взялось столько злости и страха?
Бросился Евстигнеев в погоню за метнувшейся тенью, догнал, навалился своим могучим телом на молодого парня. Но тот оказался не промах - изловчился, пырнул финкой. И в свете взошедшей луны увидел Егор лицо своего противника, спокойное такое, ухмыляющееся. Истек бы Никандрыч кровью, да нашел его в темноте, перевязал, и отправил в больницу репортер из Москвы, с которым Егор тогда о многом переговорил за время, проведенное в засадах. Перевернул его мировоззрение Серега. Если такие ребята будут строить новую Россию, то он с ними.
А новая власть в 1923 году объявила амнистию, и отнес Никандрыч свою пострелявшую винтовочку в участок. Завод заработал и стал он, как говорилось в газетных передовицах, ковать оборонный щит Родины.
Когда объявили о наборе квалифицированных рабочих на Дальний Восток, Евстигнеев записался первым, даже, несмотря на то, что город не был построен, не открыт завод, да и вообще никому ничего не объясняли, ссылаясь на секретность военного производства.
Жена выла в голос: разве можно оставлять неплохой домик, огород и ехать на какой-то Амур к комарам да мошкам? Как мог, объяснял ей Егор, что дети уже выросли, и будут работать вместе с ним на заводе, что зарплата чуть ли не втрое больше, чем тут, а рыбы столько, что можно ловить голыми руками.
В общем, весной 30-го двинулись. Никандрыч ожидал худшего, но их привезли в уже готовые американские щитовые коттеджи, жилье конечно хлипкое, но на первое время терпимое. А к следующему году у них уже стоял двухэтажный дом: лес разрешали рубить сколько хочешь, лесопилка работал круглые сутки, а рук в их большой семье хватало. Строился завод, вырастал город.
Новая власть все больше и больше нравилась Егору Евстигнееву: не зажимала, давала высказаться, и главное предоставляла возможность хорошо заработать. Можно было ехать, куда захочешь, хоть в Америку, благо отсюда до нее не так далеко, только океан переплыть. Да что в ней делать-то? Но сознание возможности, - мол, могу, а не хочу, - поднимало настроение. Да и страна его двигалась вперед семимильными шагами и с великими державами говорила на равных. Никандрыч следил за политикой, читал газеты, даже первым среди рабочих купил радиоприемник рижской фирмы «Пунатэ Рэт». Правда ловил он радиостанции всё больше на иностранных языках, в которых Никандрыч не был силен, но передачи из Владивостока и Хабаровска звучали по-русски и он слушал их с удовольствием. Ну а музыка не требовала перевода, и молодые балбесы, его сыновья, постоянно ловили Гонконг и Америку, где чаще звучали танцевальные ритмы.
Еще согревало душу Никандрыча то, что он со своими ребятами выполнял самый секретный военный заказ, даже подписку о неразглашении давал. «Да кому разглашать то? Медведям что ли»? - усмехался в усы старый рабочий, про себя нахваливая военных руководителей, расположивших завод на берегу полноводного Амура в четырехстах километрах от Охотского моря. А по суше через хребты Сихоте-Алиня или бескрайнюю тайгу к ним вообще не добраться. Снабжение осуществлялось по транссибирскому железнодорожному пути, а дальше только по Амуру. Но здесь ограничивала короткая навигация. Для увеличения транзита, да и для оборонных нужд, все явственней прорисовывались планы строительства, так называемой, Байкало-Амурской магистрали.
Подводная лодка К-22 недавно прошла ходовые испытания. На стапелях уже были заложены две новые. А полтора года назад их, самых квалифицированных рабочих, в число которых к немалому удивлению Никандрыча попал его старший сын Николай, перевели в новый цех, совершенно изолированный от остальных и оснащенный новейшим оборудованием.
Там царила стерильная чистота, работали в белых халатах и бахилах, воздух очищался от пыли. Изделия требовали такой точности и чистоты, что вначале вся их работа браковалась военной приемкой. Первым, что было приятно Никандрычу, освоил свою операцию без замечаний из общей технологической цепочки его сын Николай. Недаром он закончил технический колледж.
И вот завтра их бригада с двумя готовыми торпедами отправлялась во Владивосток для загрузки торпед на подводную лодку.
РЕДАКЦИЯ ГАЗЕТЫ “РУССКОЕ СЛОВО»
Вчитываясь в черновик свой статьи, Сергей Горелов споткнулся о неудачный оборот речи.
Пытаясь заново выстроить фразу, он поднял глаза к потолку и потёр указательным пальцем переносицу. Перебирая наиболее приемлемые варианты нового предложения, он постепенно опустил взгляд на телефон, стоявший на краю его письменного стола. И как изредка бывает, аппарат воспринял внимание к себе и зазвонил. Подняв трубку, Горелов услышал молодой мужской голос. Говорили по-английски.
- Офис газеты «Русское слово»?
- Да.
- Господин Горелов?
- Да, я вас слушаю.
- Здравствуйте, говорит Йен Флеминг. Мы знакомы. Ужин в Метрополе.
- Здравствуйте, господин Флеминг. Я помню.
- У меня к вам очень важный разговор.
- Приходите вечером в редакцию. Извините, но сейчас самая запарка.
- У меня к вам конфиденциальный, личный вопрос.
- Ну, тогда приглашаю вас завтра к себе домой. Разносолов не обещаю, но водочка и огурчики найдутся. Потом чайку попьем, побеседуем, – с трудом подбирая адекватные английские слова, ответил Горелов, одновременно, в который уже раз, восхищаясь богатством русского языка.
- А не получается так, что я сам напросился?
- Нет. Это Россия, здесь так принято. Так что жду вас по адресу: Западное шоссе двенадцать, квартира сорок вторая. К шестнадцати часам.
- Спасибо, до свидания.
- До свидания… до свидания – это Сергей Николаевич задумчиво
повторил, уже опустив трубку. Затем привычным движением он провел рукой по рамке из полированного грушевого дерева с фотографией Ольги. Это был его самый любимый снимок. Ее портреты печатались во многих модных журналах, демонстрировалась даже парижская кинохроника, где госпожа Дорошина стояла рядом с Коко Шанель, но везде она выглядела непроницаемым сфинксом. И только снимок сделанный самим Сергеем, его репортерской Leica застал её врасплох с милой незащищенной полуулыбкой.
Ольга была «родом из бедного детства». Её стремительному успеху предшествовал кропотливый труд, подкрепленный несомненным талантом. Но и теперь, во время освоения достижений, ей все время приходилось доказывать себе и окружающим свою значимость в искусстве и конкурентоспособность в бизнесе. Как любому другому человеку, выбившемуся из низов, ей было вдвойне тяжелее, чем обычным людям. И Сергей старался согреть ее, но делал это очень деликатно: она даже не видела эту фотографию.
Горелов собрал бумаги, разбросанные на столе, в кожаную папку, положил ее в ящик стола. Туда же переместился портрет Ольги: он никогда не оставлял фотографию на виду. Запер замок, ключ положил в карман. Сергей прекрасно понимал необходимость встречи с Флемингом, её неприятные моменты, свое обещание Нилову. Надо предупредить его и уточнить детали. Его рука стала поспешно набирать номер телефона.
- Нилова, пожалуйста.
- Простите, кто его спрашивает?
- Журналист «Русского слова» Горелов.
- Соединяю.
- Слушаю, Нилов.
- Здравствуйте, Петр Петрович, мне звонил…
- Подождите, Сергей Николаевич, вы обедали?
- Нет еще, да и рановато вроде…
- А я вот проголодался, давайте перекусим где-нибудь, ну, например, в «Национале»?
- Хорошо, я подъеду туда через полчаса.
- И я тоже, до встречи.
Запирая дверь своего кабинета, Сергей уронил ключи. На массивном бронзовом кольце, помимо прочего, находились еще два фигурных от квартиры и от зажигания Bentley. Подняв связку, Горелов наконец-то запер дверной замок. Прежде чем положить ключи в карман, Горелов попытался вспомнить соответствующую примету, но потом ухмыльнулся дурацким мыслям, и быстро сбежал по ступенькам вниз.
КВАРТИРА 43 НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ НАЗАД
Наконец они подошли к нужному дому. В подъезде висел список жильцов: «квартира № 42, 12 этаж, Горелов С. Н.» Джулия убедилась, что они идут к ее отцу. Консьерж довольно бесцеремонно оглядел поздних посетительниц: «Наверняка к этому профессорскому сынку из сорок первой квартиры. Родители уехали на конгресс в Вену, вот он и гуляет. Мало ему пьянок с дружками, теперь вот девиц начали таскать. А одна-то совсем ребенок».
- Вы на какой этаж?
- На двенадцатый.
«Точно к нему», – закрывая дверь лифта и нажимая на нужную кнопку, подумал консьерж. Девушки смотрелись в зеркало, поправляя шляпки.
Когда кабина лифта ушла вниз, Александра Мортон подошла к квартире сорок три и повернула звонок.
- Кто там? – раздалось из-за двери
- Открывайте, инженер Грачковский. Мы к вам с завода, из конструкторского бюро, за расчетами.
Джулия растерялась: «Почему мисс Мортон позвонила в квартиру сорок три, но не в сорок вторую? Какие расчеты? Или она плохо понимает по-русски»?
Послышался лязг открываемых многочисленных замков и засовов. Наконец дверь открылась. Перед ними стоял здоровенный, сутулый мужчина, с волосатыми руками, в синей майке и в огромных очках.
- Ну, проходите, барышни с завода.
Александре пришлось слегка подтолкнуть опешившую Джулию.
Пока гориллобразный лязгал замками, запирая дверь, Джулия огляделась вокруг: «Куда мы попали? Где отец? Кто этот человек? Почему молчит мисс Мортон»?
Когда Грачковский управился с дверью и повернулся к ним, Александра Мортон неожиданно заговорила на немецком языке, которого Джулия не понимала:
- Господин инженер, мы у вас пробудем неопределенное время. Задание – изолировать эту милашку. Мы будем охранять ее посменно. Вы должны выполнять мои указания - я представитель шефа. Пока она ничего не поняла, заткните ей рот и свяжите, только осторожно, она не должна пострадать, я вам помогу.
Грачковский, ничего не говоря, пошел на кухню, достал там из ящика стола моток бельевой веревки, взял нож и стал разрезать ее на части. Потом из другого ящика вынул кусок относительно чистой материи. Дверь на кухню была открыта и Джулия как загипнотизированная смотрела на эти приготовления, ничего не понимая. Александра Мортон взяла кусок ткани, а это была половинка простыни, свернула его несколько раз и, зайдя за спину Джулии, накинула сзади, закрывая рот. В это время Грачковский обхватил девушку своими огромными руками так, что она не могла пошевелиться, пока Мортон завязывала на затылке узел.
Они думали, что Джулия начнет кричать, сопротивляться, но она как-то сразу обмякла и почти что лишилась чувств. Вскоре молодая девушка со связанными руками и ногами лежала в комнате на диване. Юбка немного задралась, и Грачковский, неотрываясь, смотрел на полоску тела, открывшуюся там, где заканчивался чулок. Александра перехватила этот взгляд и снова заговорила по-немецки:
- Господин инженер, я еще раз предупреждаю, клиентка должна быть в целости и сохранности. Мы оба отвечаем за нее жизнью
- Так уж и жизнью, – ухмыльнулся, раздвинув свои толстые губы мужчина.
- Стоять, смирно, – резко выкрикнула Мортон. Грачковский от неожиданности вытянулся во фрунт, и тогда Александра быстрым движением руки двинула ему в солнечное сплетение. Инженер согнулся пополам и завалился на пол, беззвучно открывая и закрывая рот, как большая полудохлая рыбина. Немецкий язык зазвучал с присущей ему чеканностью:
- Я научу тебя подчиняться, русская свинья, – перешагнув через тело, Александра села на диван рядом с Джулией и заговорила с ней тихо по-английски:
- Вы не должны бояться. Я вас в обиду не дам. Вам придется побыть здесь некоторое время. Если вы обещаете вести себя спокойно, я сниму повязку. Моргните глазами, если «да». Хорошо, я вам верю, но предупреждаю, стены здесь толстые, а удар мой вы видели
В это время, держась за живот и тяжело дыша, медленно поднялся с пола и сел в кресло Грачковский. Он вытирал платком пот со лба. Александра Мортон сняла повязку со рта Джулии.
- Развязывать я вас пока не буду. Посмотрю на ваше поведение.
- Грачковский, - продолжала она по-русски, - а где мы разместимся на ночлег?
В комнате находился только диван и большое удобное кресло.
- У вас есть матрац?
- Есть, – выдавил из себя все еще не пришедший толком в себя инженер.
- Постелите себе на кухне и ложитесь. Постарайтесь заснуть, – как ни в чем не бывало, проговорила Мортон. Хозяин квартиры понуро поплелся в указанном направлении.
- Джулия, давайте я вам развяжу ноги, – перешла на английский Мортон, - и не спрашивайте меня ни о чем, я сама знаю немного. Был приказ: задержать вас здесь некоторое время. Потом вы вернетесь в отель.
- Кто вы, мисс Мортон?
- Как вы, наверное, догадались, мисс Бринер, я приставлена к вам для вашей охраны. Я работаю в частном охранном бюро для vip-персон. Вот мое удостоверение. Мои наниматели заплатили хорошие деньги, и я выполняю их указания.
- Но ведь вы нарушаете закон и по очень серьезной статье. В моей стране, даже без отягощающих обстоятельств, вы можете получить лет тридцать тюрьмы, причем строгого режима. И учтите, Соединенные Штаты не бросают своих граждан в беде.
- Чтобы закончить этот разговор я должна вам сказать, что кроме денег я решилась на это ещё и потому, что мои наниматели знают обо мне кое-что такое, что соответствует примерно этому же наказанию, которое грозит мне в вашей стране. Но до Америки далеко, а в России по незаконному удерживанию лица законы более либеральны, а я не собираюсь попадаться. Да и скоро вас отпустят.
- Флеминг в курсе моего похищения?
- Давайте лучше послушаем музыку, у этого чудовища прекрасное радио.
Мортон включила радиоприемник. Зазвучало модное аргентинское танго. Усевшись поудобнее в широченном кресле, Александра стала размышлять: «Инженеру Грачковскому можно доверять или нет? Что будет, если они сменятся и она заснет? Какой же похотливый взгляд у этого борова, как он смотрел на Джулию. Что за агентура у этих англичан? Он может грохнуть меня чем-нибудь тяжелым по голове, когда я засну, а потом изнасилует беззащитную девочку. А дальше? Боится ли он своих хозяев? Да и неизвестно, сколько мне здесь находиться. Следовало ждать звонка Флеминга. Подождем».
Пока все шло хорошо. Она завербовала Широкова, связалась с «Люцци», получила изготовленные им документы и послала технически вооруженного Широкова, теперь уже Щербакова, на Дальний Восток. Вальтер Шарнхорст должен быть доволен своим агентом Н-56.
Из кухни послышался храп Грачковского. Мортон посмотрела на Джулию - похоже та спала. «Храп инженера забивает музыку, а дверь в кухню закрывать нельзя, ага здесь есть наушники. А где переключение? Вот тумблер», - Александра включила тот, что слева – тишина, справа – послышались какие-то шумы, кашель, потом звон посуды, как будто шел радиоспектакль, и на сцене кто-то пил чай. Мортон это заинтересовало. Через некоторое время опять возник звон посуды, и мужской баритон стал напевать арию из оперетки, потом голос стал удаляться и затих. Она переключилась на другой тумблер. Раздались шаги, звук отодвигаемого стула, вскоре застучала пишущая машинка.
«Значит здесь прослушка гостиной и кабинета Горелова. Вот это удача! Но инженер Грачковский не даст мне слушать Горелова. Может быть, убрать его? Но я не знаю, как с ним связывается их резидент. Наверное, по телефону, особым шифром. Если они его не услышат, как я им это объясню? Как заставить его дать мне слушать соседнюю квартиру? Да все очень просто – я посланник шефа. Я главная. Я все знаю, и я прикажу включить звук на динамик. Наверное, ему дают контрольный звонок по телефону, когда следует подключаться, если кто-то приходит к Горелову. И по тому, как храпит Грачковский, никого из гостей сегодня у соседа нет и не будет».
Александра снова перевела взгляд на спящую Джулию: «Какая приятная девочка. Сколько сил стоит мне сдерживать свое влечение. И это грубое животное хотело испортить такое совершенство. Боже мой, как хочется есть. Эта беготня совсем вымотала меня. Есть ли запасы продовольствия у Грачковского? Ведь выходить из квартиры им нельзя, а отпускать за продуктами инженера рискованно».
Александра встала, еще раз бросила взгляд на спящую Джулию, и пошла на кухню. Там, разметав свою тушу на матраце, спал Грачковский. Александра Мортон зажгла свет и огляделась. Ух, ты! Кроме классного радиоприемника у хозяина квартиры была еще одна техническая новинка – половину кухни занимал большой американский холодильник. Где и за какие деньги купил его Грачковский? Мортон взялась за никелированную ручку, похожую на автомобильную, и потянула на себя. Со щелчком раскрылась дверца, внутри зажегся свет. Черт возьми, чего только там не было: колбаса, ветчина, красная и белая копченая рыба, консервы, соки, спиртное, конфеты, шоколад, овощи, фрукты…
… Запах от яичницы с ветчиной разбудил и Грачковского, и Джулию.
- Господин инженер, вы на меня не обижайтесь, давайте лучше поедим и заодно покормим нашу пленницу. Джулия, есть будете? – крикнула Мортон в комнату
- Да, буду, но мне нужно помыть руки.
- Господин Грачковский, развяжите ей руки и проводите в ваше совмещенное удобство.
Через некоторое время, когда Александра уже раскладывала по тарелкам поджаренную ветчину, из туалета послышался громкий голос Джулии:
- Пускай он выйдет!
- Делай все при мне – настаивал Грачковский.
- Пускай он выйдет! – уже кричала Джулия.
Мортон вошла в помещение, где размещался душ, умывальник с зеркалом, унитаз и поднимающаяся до потолка никелированная шведская стенка. Она улыбнулась Грачковскому:
- Вы сами-то помойте руки и идите, нарежьте хлеб, – дождавшись пока он выйдет, Александра закрыла дверь на мощную задвижку. Затем повернулась к Джулии:
- Делайте свое дело.
- А вы не могли бы выйти?
- А вы полоснете себя по горлу, – и Мортон кивнула на опасную бритву, лежавшую на полочке перед зеркалом.
- Но я не могу сюда садиться – и Джулия показала пальчиком на не очень чистое сиденье унитаза.
- Вы можете и не садиться, делайте на весу.
- Я так не умею.
Александре так и хотелось сказать: «Показать? А вдруг я ее спугну»?
Мортон небрежно отодвинула Джулию, расстегнула и спустила брюки, но они помешали ей расставить ноги, и поэтому она чуть присела над унитазом, сдвинув трусики другой рукой. Молодая женщина даже не предполагала, сколько в ней скопилось жидкости, которая лилась и лилась.
У нее потеплело внизу живота, ей стало приятно еще и оттого, что девочка внимательно наблюдает, как она испражняется. Затем, не разгибаясь, Мортон протянула руку к незакрытому крану, из которого текла вода, намочила руку и провела по своему разгоряченному месту, а потом промокнула папиросной бумагой, в изобилии нарезанной в висевшей папке на двери.
- Ну теперь вы, Джулия.
- А мне хочется еще кое-что.
- Я думаю, что вы сможете сделать и это. Кстати, папиросная бумага очень мягкая. Хоть какая-то польза от инженера, – заулыбалась Мортон.
Джулия стала одной рукой поднимать юбку, другой стаскивать трусики, а там еще пояс с резинками…
- Давайте я вам подержу хотя бы юбку, – сказала Александра, облизывая засохшие губы.
«Интересно, какой у нее запах?», - она возбуждалась все больше и больше.
- Мисс Мортон, я сейчас упаду, поддержите меня, пожалуйста.
Александра подсунула обе руки под попочку Джулии. Бархатная кожа приятно холодила ее ладони, сердце громко стучало.
- Подайте мне, пожалуйста, бумагу.
«А что если мне самой вытереть ей анус? Нет, рано, можно спугнуть ее», - подумала Мортон, у которой между ног уже было все мокро.
- Возьмите.
Джулия тщательно вытерлась
- Дайте еще.
Когда Джулия вымыла руки, Александра открыла дверь и крикнула Грачковскому:
- Принимайте клиентку.
Тут же она закрылась, сняла брюки совсем, стянула трусики, поставила одну ногу на унитаз, залезла двумя пальцами во влажное влагалище, а пальцами другой руки теребила клитор, который от возбуждения стал похож на маленький вставший мужской член.
Оргазм пришел быстро, ей стало очень приятно и, не дожидаясь пока пройдет волна наслаждения, она добавила усилий и добилась еще одного, более резкого и еще более сладкого. Мортон закусила губы, что бы не вскрикнуть, и только тихо простонала. Вынув из влагалища мокрые пальцы, вдохнув специфический запах своего сока, она, глядя в зеркало, облизала их, проглатывая собственную слюну.
Через несколько минут умытая, свежая, помолодевшая Александра Мортон присоединилась к жующим Джулии и Грачковскому. Яичница уже остыла, но проголодавшейся женщине все казалось очень вкусным. Потом пили чай, с пряниками. Грачковский грыз их со страшным шумом, Джулия осторожно откусывала. Александра старалась не смотреть на нее. Ей очень хотелось спать, она должна отдохнуть, а значит доверить Джулию Грачковскому. Придется рискнуть.
- Господин инженер, у вас есть чистое постельное белье?
- Есть, только что из прачечной.
- Чудесно, несите, я лягу поспать, а вы будете бодрствовать в кресле. Джулия расположится на диване, и, учтите, я сплю чутко…
…Прошло несколько часов. Александра вздрогнула и проснулась. За окном совсем уже светло. Быстро врубившись в действительность, вскочив с расстеленного матраца, она вошла в комнату, где застала такую картину: на диване, свернувшись клубочком, спала Джулия, в кресле, склонив голову на грудь, спал Грачковский, и на удивление не храпел.
Александра взглянула на часы: семь утра. Стараясь не шуметь, она сварила овсянку, кофе, намазала мармеладом хлеб, поставила на стол тарелку с сыром и маслом и только потом громко возвестила:
- Господа, поднимайтесь, умывайтесь, завтрак готов.
НА ЭТОЙ ЖЕ УЛИЦЕ. ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ДОМА
В одной из комнат обширной квартиры Нилова размещалась шведская стенка, атлетические снаряды, гири, эспандеры – в общем мини спортивный зал. Каждое утро Петр Петрович проводил там примерно минут сорок, потом шел в душ, затем сам готовил себе легкий завтрак.
Зазвонил телефон. Нилов не спеша проглотил глоток кофе, промокнул губы салфеткой, посмотрел на часы, было ровно десять, и поднял трубку:
- Да.
- Говорит дежурный. Звонил Ларионов. Просил позвонить в справочную «Метрополя». Он там. К-2-34-65.
- Спасибо.
Нилов набрал номер. Трубку сняли сразу.
- Метрополь. Ларионов.
- Хойзингер. Говорите.
- Флеминг завтракает в ресторане. Мисс Бринер не ночевала в номере.
- Когда она исчезла?
- Мы по вашему приказу вели Флеминга.
- Да, да я понимаю, говорите о Бринер.
Выслушав рассказ Ларионова, Нилов спросил:
- Вы и ваши люди очень устали?
- Совсем нет, мы попеременно спали в машине, сейчас позавтракаем горяченьким, и вперед.
- Нужно непременно разыскать Джулию Бринер. Ее спутницу зовут Александра Мортон, подданная Великобритании. Остановилась в гостинице «Савой». С Флеминга наблюдение пока снять. Докладывайте каждые три часа по телефонам, которые у вас есть.
- Понял вас, господин Хойзингер.
У Петра Петровича для тех, кто не должен знать его должность и фамилию, были запасные телефоны, по которым доверенные сотрудники записывали информацию и докладывали ему.
Завязывая галстук перед зеркалом, Нилов анализировал разговор с Ларионовым: «Мортон спрятала Джулию на то время, пока Флеминг будет говорить с Гореловым. Это ясно. Необходимо найти молодую американку и выбить этот козырь из рук Флеминга, выбить и держать его в рукаве до поры до времени. Пускай Флеминг доложит своим шефам».
Надев шляпу, он вышел, машинально запер квартиру, вызвал лифт, не преставая размышлять: «Кто же крот? Григорович ничего не накопал. Теперь надежда на дезу, которую вбросил Коровин. Если на нее клюнут, то появится ниточка.
Хорошо бы поговорить с руководством ГРУ, но в Российской Федерации разведка и контрразведка были жестко разделены и подчинены Генеральному штабу, и не только их сотрудники, но и руководители управлений, все они общались только через руководство генштаба. Это было очень неудобно и вредило делу. Надо доложить Коровину. Мне позарез требуются донесения наших агентов за рубежом. Конечно, я могу воспользоваться и легальными источниками: газетами и радио, но этого крайне мало. Еще неплохо бы встретиться со старым знакомым - чиновником министерства иностранных дел.
Еще день-два и Лавос с ее бригадой надо снимать со слежки за Григоровичем. Чего я надумал проверять его? Сейчас очень нужны люди.
Что будет говорить Горелов Флемингу? Как мы и договорились, он скажет, что отплытие К-22 примерно через две недели – это согласуется с «дезой» Коровина. Ну еще, что лодка придет в Порт-Артур, тем более туда направляется авианосец Eagle. Это не скроешь. Вот и пускай британцы сопоставляют».
С этой мыслью он вошел в подземный гараж и сел в свой старомодный Ford. Вторая его машина, Aston Martin, стояла рядом. Кивнув охраннику, Петр Петрович вдавил педаль газа и выехал на просторное Западное шоссе. Предстояло еще развернуться, чтобы попасть в Центр. Выставив по старинке из опущенного стекла левую руку, он приближался по осевой к месту разворота. Встречных машин почти не было, только в первом ряду шел грузовик, и Нилов медленно стал поворачивать. Он уже почти завершил маневр, как вдруг почувствовал удар по заднему бамперу - кто-то зацепил его. Машину развернуло поперек дороги, и тут в него врезался тяжелый трейлер. От сильного удара Петр Петрович потерял сознание.
В себя он пришел быстро, по крайней мере, так ему показалось. Его высокий Ford упал на бок, на левую дверцу. Нилов повернул голову вправо, она поворачивалась, но то, что он увидел, заставило его прикрыть глаза: в хаосе каких-то острых железок, он увидел неестественно вывернутую свою правую руку с порванными сухожилиями и обломком кости, пробившим кожу и угрожающе остро торчавшим. Нилов попробовал пошевелиться - левая рука и обе ноги слушались команды: « По крайней мере, открытый перелом правой руки. Хорошо бы укольчик морфина - боль абсолютно невыносима. Самому мне отсюда не выбраться, удачно, что машина не загорелась, ведь я вчера не заправился, значит бензину на донышке. Повезло. Теперь оставалось ждать помощи. А вот и она».
Через переднее стекло мелькнула фуражка дорожного полицейского, который, нагнувшись, прокричал:
- Я вызвал карету скорой помощи и остановил проезжающий кран. Сейчас заведут трос, поставят вашу машину на колеса и вас вытащат.
«Так они мне руку совсем оторвут или от болевого шока сердце остановится», - собрав все силы Петр Петрович, как ему показалось, прокричал, а на самом деле почти прошептал:
- Я работник Генерального штаба полковник Нилов, сообщите туда. Дождитесь скорой помощи. Пускай они сделают мне укол. И не пытайтесь дергать машину.
- Слушаюсь, господин Нилов, - к счастью полицейский его понял.
Дальше все пошло, можно сказать, хорошо. Когда его вытаскивали через выбитое переднее стекло из поваленного Ford, Нилов скрипел зубами, мычал от боли, но сознание больше не терял. Слава Богу, старательный полицейский не успел поднять его машину краном, но зато смог связаться с Генштабом.
Его сотрудники уже разбирались с участниками и виновниками автокатастрофы. Сразу стал проверяться сознательный умысел. Уже подъехала вторая санитарная машина, теперь уже из их военной клиники. Врачи обменялись специфическими терминами по латыни и перегрузили Нилова в военную «санитарку». Наконец тронулись. Рука была в шине и перебинтована, рядом с врачом сидел верный секретарь Борис:
- Ничего страшного, Петр Петрович, скоро прибудем на место. Я уже распорядился, отдельная палата, хороший радиоприемник, телефон, питание из ресторана.
- Да замолчите, вы! – грозно произнес врач, по званию никак не ниже майора.
Приехали быстро. В больнице сначала сделали рентген. Потом последовала изнурительная многочасовая операция. Хорошо еще, что кроме ссадин, синяков и ушибов к сломанной руке ничего не прибавилось…
…Солнце уже заходило и пробивалось двумя яркими лучами, раздвоенными оконной рамой, прямо в лицо Нилову. Верный Борис, который ни на минуту не отходил то своего шефа, увидев это, быстро задернул штору. Петр Петрович улыбнулся и, отпив из поданного им стакана морс, сказал:
- Поставь поближе телефон и посмотри, что бы в коридоре никого не было.
- Только я прошу вас, Петр Петрович, недолго. Майор медицинской службы не велел вам утомляться.
- Только два звонка, через пять минут можешь войти.
«А я угадал, этот медик точно майор», - улыбнулся про себя Нилов.
Первый звонок был диспетчеру на телефоне. Дежурный тут же зачитал дословно послание от Ларионова: «Мы нашли таксиста. Он отвез мисс Бринер и мисс Мортон на Брянский вокзал. Высадил на площади. За это время, - мы брали ближайший час, - от Москвы отходил скорый поезд на Одессу и два пригородных. Найдены и опрошены: дежурный по перрону, носильщики, полицейские. Описанных женщин на перроне никто не видел. На привокзальной площади есть остановка автобуса, идущего по Западному шоссе за город, в Кунцево. В течение сорока минут отошло два автобуса. Ни водители, ни билетные кассиры не подтвердили, что указанные молодые женщины ехали в это время на их маршруте. Поиски продолжаются».
Второй звонок был Нине Лавос.
- Госпожа Лавос, еще три дня с клиентом, а потом со всей бригадой на другое задание.
- Понятно, господин Хойзингер.
КВАРТИРА 43 НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ НАЗАД
Телефон зазвонил во второй половине дня. Грачковский поднял трубку. Джулия в это время лежала на диване и читала «Анну Каренину» в оригинале. Вообще девушка вела себя хорошо, даже помогла Александре помыть посуду после обеда. Мисс Мортон сосредоточилась и стала внимательно вслушиваться в разговор.
- Лидию Андреевну можно позвать к телефону?
- Вы не туда звоните.
- Извините, разве это не номер Г-4-15-20?
- Нет, вы ошиблись.
- Извините еще раз.
Грачковский включил радиоприемник, передавали радиоспектакль. Александра Мортон, улыбаясь, спросила:
- Что же вы не переключаете на прослушку?
Грачковский удивленно заморгал своими рыжими ресницами, почти касавшимися огромных линз очков.
- Не удивляйтесь, я же вам говорила, что я доверенный человек шефа и нужно исполнять мои команды.
- Но шеф в телефонной шифровке не упомянул вас.
- Разве не понятно, что этого нельзя говорить по телефону? Потом я сказала пароль и я знаю о прослушке, вам этого мало?
- Включать громкую связь при ней? – и он кивнул в сторону Джулии.
- Ей то, как раз будет интересно послушать. Через сколько времени прибудет гость?
- Через пятнадцать минут.
- Послушаем пока пьесу. Это русская классика?
- Островский. «На бойком месте».
Александра Мортон посмотрела на Джулию, та безмятежно читала. Она подошла к дивану и присела:
- Мисс Бринер, давайте я вам свяжу руки и ноги.
- Зачем это? Я ведь себя хорошо веду.
- Не упрямьтесь, Джулия, это временно, такова инструкция. И еще, предупреждаю вас, если вы вздумаете орать, я воткну вам кляп.
- Пожалуйста, не вставляйте кляп, я буду молчать.
- Хорошо.
Не туго связывая ноги Джулии, касаясь их своими пальцами и глядя снизу вверх на чуть раздвинутые коленки, Александра старалась дышать ровно. Сегодняшняя первая половина дня вообще прошла хорошо. Они с Джулией по очереди помылись под душем, потом она чуть ли не силой загнала туда Грачковского. Из огромного запаса продуктов легко приготовила обед, Джулия ей помогала. Поели с красным грузинским вином, инженер знал толк в выпивках и закусках.
Александра всегда старалась составить психологический портрет людей, с которыми ей приходилось иметь дело. Инженер представлялся ей примитивным представителем нерях, обжор, выпивох, и охотником до простого грубого овладения женщиной. Её лишь смущало обилие книг. Такого количества литературы на столь малой площади она никогда не видела ни в Англии, ни в Германии.
Но Мортон знала, что для русских печатное слово имело какую-то особую мистическую силу. А может быть, он их все и не читал? Тогда зачем же столько, да еще на немецком и французском языках? Показывать свою библиотеку Грачковскому некому. Значит, он читает, размышляет, а, следовательно, он не так прост, как кажется. Надо его прокрутить на тестах, которым ее учили в разведшколе в Гармишпартенкирхене. Она посмотрела на часы:
- Переключайте, господин инженер.
КВАРТИРА 42
В дверях стоял элегантный Йен Флеминг. В руках у него была какая-то коробка.
- Проходите, господин Флеминг, снимайте шляпу.
- Спасибо, куда поставить?
- Что это?
- Виски, лимоны, орехи.
Сергею Николаевичу вспомнилось, что не так давно они сидели здесь вдвоем с еще одним любителем виски: «Он что, боится, что я его отравлю? Нет, это просто британская спесь, он предпочитает пить то, к чему привык, а не то, чем его угощают. Он пришел не в гости, здесь другое: «Флеминг очень молод, в разведке, видимо, недавно, и у него остались замашки аристократа – не менять своих привычек. Руководители Йена, наверное, не успели разубедить его в этом, или не сочли нужным. Значит, - мелькнула догадка у Горелова, - его хотят использовать только один раз. Ну, что ж, учтем и это».
В гостиной теплый ветер шевелил занавески открытого окна. Мужчины уселись за столом боком к окну напротив друг друга. На столе стояли стаканы, рюмки, заряженный сифон, минеральная вода. Из закусок: соленые грибки, маленькие огурчики, осетрина, сыр, лимоны, орехи, шоколад. Из спиртного - бутылка московской водки и бутылка шотландского виски. Флеминг налил себе в стакан виски и, нажав на спуск сифона, заполнил его на треть шипящей жидкостью. Горелов взял бутылку водки и налил себе маленькую рюмку. Они кивнули друг другу и выпили. Флеминг пожевал орешек, а Сергей Николаевич подцепил на вилку грибочек:
- Так я слушаю вас, господин Флеминг.
- Не знаю, право, с чего начать. Вы здорово говорите по-английски, а вот Джулия Бринер говорит по-русски.
- Я знаю.
- Вот письмо от Джулии. Прошу вас, прочитайте сейчас.
Сергей Николаевич раскрыл конверт и углубился в чтение. Йен закурил сигарету и внимательно наблюдал за Гореловым. Тот прочитал письмо, отложил его и замолчал. Так продолжалось около минуты. Потом Горелов внимательно посмотрел на Флеминга:
- Почему она сама не пришла, а написала письмо?
- Потому, что я представляю ее интересы и привез ее в Москву…
- …для того чтобы сообщить мне эту приятную весть? Договаривайте, господин Флеминг. Зачем вам это понадобилось? Где Джулия?
- Я сообщу вам это позже. А сейчас я хотел бы услышать ответы на некоторые вопросы.
- Кто вы, господин Флеминг? Вернее, кого вы представляете?
- Я представляю интересы правительства Его Величества.
- Только что вы говорили, что интересы мисс Бринер.
- Ее интересы и ваши собственные зависят от того, смогу ли я исполнить свой долг.
- Что вы хотите от меня?
- Мне нужны кое-какие сведения.
- Вы понимаете, что вы мне предлагаете, молодой человек?
- Я предлагаю рассказать, что вам известно о торпеде ХР-100 и подлодке К-22. Иначе вы можете потерять то, что только что обрели. Поверьте, мне трудно об этом говорить, я очень симпатизирую мисс Бринер, но я буду вынужден…
Флеминг замолчал и добавил виски себе в стакан. Налил водки и Горелов. Выпили, не глядя друг на друга. Медленно, сдерживая себя, Сергей достал из кармана портсигар и вынул папиросу. Чисто по-русски он двумя пальцами покрутил её, разминая табак, дунул по-мужицки в мундштук, сложил его ровным стабилизатором и поднес зажженную спичку. Горьковатый воздух, наполненный табачными экстрактами, проник глубоко в легкие. Выдохнув бледную струю дыма, заметно отличавшуюся от голубого дымка папиросы, поднимающегося вверх, Сергей остановил свой взгляд на переносице Флеминга. Из открытого окна послышался гудок парохода, шедшего по Москве-реке.
- Я ничего не знаю, – с трудом разжимая губы, процедил Горелов.
- Знаете, знаете. Начнем с того, что командир К-22 Боровиков ваш лучший друг. Продолжать? Вы советник президента по печати, вы очень информированный человек, не так ли? Сейчас мне нужна дата выхода подводной лодки и район маневров, остальное - потом.
- Где Джулия? Если она не в Москве, я с вами дела иметь не буду.
- В Москве, в Москве. Просто мы ее надежно спрятали. Как только вы дадите нужную информацию, и мы ее проверим, Джулия будет у вас дома.
- Я вам не верю.
- А вам ничего другого не остается. Хотите, я сейчас встану и уйду? Но Джулию больше вы никогда не увидите. И не стройте из себя надутого индюка-патриота, подумайте лучше о бедной девушке, о вашей дочери, между прочим.
- Но и вы ничего не узнаете. Вам это не простят там, в вашей организации, а здесь мы попытаемся вас уничтожить, и не так быстро и безболезненно как вы думаете. Я лично из вас жилы вытяну, я воевал, и видел допросы в контрразведке.
- Вот это серьезный разговор. Не могу вам обещать аналогичных действий с Джулией, я просто не умею, да и не хочу, но смею вас заверить, что специалистов здесь, в Москве, у нас достаточно.
Возникла зловещая пауза. Каждый снова выпил. Лицо Горелова покрылось пятнами.
Флеминг посмотрел на часы: «Сколько времени мы говорим, но не сдвинулись с мертвой точки. Правда, выяснили позиции и обнажили нерв».
- Сергей Николаевич, - с трудом выговаривая имя и отчество, произнес Флеминг, – Нам не уйти от решения этого вопроса. Вы ведь понимаете, что за моей жизнью и за жизнью близкого вам человека стоят сотни тысяч жизней британцев, случись военные действия. Такое оружие, как ХР-100 не может принадлежать одной стране. Нужен паритет.
Горелов с трудом сдерживал себя, внутри у него все клокотало: «Самоуверенный молокосос, сучонок. Врезать бы ему в его поганый рот, да так, чтобы от этих белых зубов остались одни кровавые корешки, потом ногой по яйцам, а затем надавить двумя пальцами на глазные яблоки. Если что случится с Джулией, я его растерзаю». Но тут ему вспомнился Нилов в своей кепочке во время их недавней ночной прогулки, его уверенный баритон, просьба о содействии и подробные инструкции вчера в «Национале».
- Мне известно не многое, и мне нужны гарантии.
- Давайте так. Вы мне сообщаете дату выхода К-22 из Владивостока и место маневров, а я вам весточку от Джулии.
- Пускай она мне позвонит, а то письмо могло быть написано заранее.
- Нет звонить рискованно. Она напишет вам записку на завтрашнем номере «Русского слова».
- Я могу предположить только примерный срок выхода К-22 в море, но я знаю, куда она пойдет.
- Когда и куда?
- По моим сведениям подлодка выйдет из Владивостока примерно через две недели, а придет она в Порт-Артур.
- Письмо вы получите завтра, а с Джулией решим позже. Мы должны проверить ваши сведения из других источников. До свиданья, господин Горелов, – сказал Йен Флеминг, поднимаясь со стула.
ЛОНДОН. ХАРРОУ
С утра у Чарльза ныло в желудке, видимо что-то не то вчера съел, поэтому за завтраком он ничего, кроме овсянки, не трогал. На работе секретарша дважды подавала чай: крепкий, без молока, цейлонский – презент от ребят с крейсера, недавно вернувшегося из Коломбо. Застарелый гастрит, подарок полуголодной юности, не давал сосредоточиться на плане разговора с шефом, прибытие которого ожидалось сегодня.
Операция прикрытия проходила нормально, о чем регулярно шли шифровки из посольства в Москве. Выяснено примерное время выхода К-22 из Владивостока. Теперь необходимо было согласовать с адмиралтейством день выхода группы перехвата. Корабли в бухте Гонконга давно в полной готовности, но все равно через день-два нужно отчаливать, лучше быть в исходной точке заранее. Хотя и попусту болтаться в Японском море, с его интенсивным пароходством, не имело смысла. И надо запросить сводку погоды в этом районе, в это время года, а то, как бы она все карты не спутала. Хотя он не сомневался, что командование оперативной группы давно это уже сделало. Операция «Миранда», как её зашифровали, предстояла ювелирная.
Чарльз Сноу встал из-за стола, надел котелок, взял зонтик и вышел из кабинета. Аппаратная дальней связи находилась в соседнем корпусе, и он с удовольствием прошелся по дорожке, диагональю пересекающей небольшой дворик. Накрапывал мелкий дождь, было прохладно и хорошо дышалось.
Дежурному связисту Сноу поручил связаться с Гонконгом, с группой Wt-7, предварительно зарегистрировав текст радиограммы в оперативном журнале. Когда оператор подтвердил, что через тысячи миль, в Юго-Восточной Азии, их сообщение приняли, Чарльз рассчитал, что с учетом расшифровки, составления ответа и последующей шифровки ответная радиограмма придет, в лучшем случае, в 16 часов по Гринвичу. Следующий сеанс связи в час ночи. Глава отдела «Восток» знал, что приказ о выходе группы в море мог дать только сэр Джереми Рендклиф, получив подпись первого лорда Адмиралтейства, поэтому в его отправленной радиограмме значилось: «Готовность № 1 - сутки». Это означало, что через сутки должен поступить приказ о выходе.
Идя по дорожке к своему корпусу, Чарльз увидел спешившую ему навстречу озабоченную, чуть запыхавшуюся секретаршу. Она, переведя дыхание, и, взглянув на свои часики, сообщила, что сэр Джереми приедет через семь минут. Поблагодарив преданную миссис Гибсон, Чарльз прибавил шагу. В кабинет, успев поправить узел галстука, он все же зашел первым. Через несколько секунд там появился директор SIS.
Они уселись около окна в креслах за маленьким столиком. Никаких бумаг. Чарльз Сноу докладывал о ходе операции по памяти, в форме повествования - так было принято. Уточнение и детализация проводились в виде вопросов и ответов.
- Как вы думаете, Чарльз, русская контрразведка в курсе деятельности Флеминга?
- Думаю, что да.
- Горелов согласился работать на нас по-настоящему или это игра?
- Собственно это не так важно.
- А сроки выхода К-22 и Порт-Артур?
- Горелов сказал неопределенно - две недели, а Порт-Артур нам ничего не дает.
- Но срок выхода мы должны знать, не могут же наши корабли находиться в океане неопределенное время. Кстати, какова их автономность?
- Восемь недель. Авианосец Eagle давно вышел из Сиетла. Американцы ничего не умеют скрывать, конечная цель – Порт-Артур. Я сегодня дал радиограмму группе Wt-7 о суточной готовности. Через двадцать четыре часа нужно подтверждение выхода, - ваше, и первого лорда Адмиралтейства.
- Хорошо. Теперь успех операции будет в руках агента «Стенли». А он когда узнает о дате выхода К-22?
- Я думаю в тот же день, или за день до этого, – усмехнулся Сноу. Но все равно сообщить он нам не сможет.
- Кто думал тогда, в те бурные годы, отправляя «Стенли» в Россию, что он будет нашей главной козырной картой. Вы ведь, Чарльз, тогда уже работали в конторе?
- Я принимал участие в подготовке «Стенли», я знаю его лично, он очень сильный агент.
- Его возврат обязателен? Вы ведь понимаете, что технически это очень сложно.
- Весь план операции «Миранда», включая спасение «Стенли», утвержден и не раз прорепетирован на море, мои люди в группе Wt-7 готовы. И потом возврат «Стенли» имеет прежде всего большое моральное значение, не говоря уж о том, что разведчик такого класса пригодился бы и на преподавательской работе.
- А сдача Флеминга?
- Мы специально Флеминга не сдаем, ведь не исключено, что у него все получится, и Горелов будет работать на нас.
- Знаете что, Чарльз, необходимо через резидента в посольстве передать Флемингу, чтобы он немедленно отпустил эту мисс Бринер. Не хватало еще, чтобы возник международный скандал о похищении несовершеннолетней американки, да еще и на российской территории. Это приказ.
- Сэр Джереми, позвольте вам заметить, что тогда мы засветим технического агента Грачковского, сопровождающая Александра Мортон подвергнется опасности, а Флеминг будет дискредитирован.
- Хм…Грачковский, Мортон – кто это?
- Грачковский работает на нас уже два года, хотя все время только на прослушке, Мортон привлек Флеминг – она к нам не имеет отношения, но несколько раз оказывала услуги по линии МИДа.
- Тем более. Флеминга мы отзываем, а с остальными решайте сами, не загружайте меня деталями. Главное не поссориться с американцами. Выполняйте.
- Слушаюсь, сэр.
- Немедленно, Сноу.
- Да, сэр, – и Чарльз быстро поднялся с кресла, нажал кнопку вызова, затем сел за маленький столик с пишущей машинкой. Когда появилась миссис Гибсон, он, не переставая печатать, попросил ее вызвать дежурного офицера. Закончив, Чарльз вытащил лист, быстро подписал его. Тут же прозвучал стук в дверь. И в ответ на короткое: «войдите», - на пороге появился офицер.
- Немедленно передать телеграмму в наше посольство в России.
- Слушаюсь, сэр.
Руководитель SIS с удовольствием наблюдал за четкой работой своего подчиненного: «Вот, что значит пройти все ступени служебной лестницы. Самые лучшие исполнители это те, которые вышли из низов, а руководить ими должны мы, аристократы. А Флеминг выкрутится, да и поможем ему в случае чего, ведь не война же сейчас. Трудно будет только выдержать взгляд синих глаз Патриции, но в нашей работе всякое бывает, мальчик знал, на что шел. Что-то я расчувствовался, старею что ли, ведь план операции с участием Флеминга разрабатывался несколько месяцев назад, а сама идея еще раньше».
Сэр Джереми достал сигару: пепельница, щипцы, длинные спички были положены на стол заранее.
- Сядьте, Чарльз, у меня имеются еще вопросы к вам. Есть ли у нас конкуренты? Как ведут себя немцы?
- Мы тут тесно пообщались с ребятами из отдела, работающего на Германию. По их данным у немцев в России есть глубоко законсервированный агент, работающий в военной организации. Разведка Германии зашевелилась, видимо это и есть наши конкуренты по ХР-100.
- Через каналы Foreign Office нам стало известно, что на флоте Японии есть группа, аналогичная нашей, видимо они ждут сигнала от немцев. Не может так случиться, что наши группы столкнутся?
- Японское море большое, сэр Джереми. И у них нет «Стенли»
- Хорошо, Чарльз, давайте мне радиограмму к Wt-7, я сегодня буду в Адмиралтействе, завизирую ее, и пошлю к вам с фельдъегерем. И попрошу вас еще раз продумать план вывода Флеминга из России.
- Слушаюсь, сэр.
- До свиданья, Чарльз.
- До свидания, сэр Джереми.
Через несколько минут после ухода директора SIS миссис Гибсон вошла в кабинет своего начальника и увидела, что тот сидит в кресле за маленьким столиком и с отвращением смотрит на щипцы, спички и окурок сигары. Она поставила принесенный чай, и быстро убрала курительные принадлежности со стола.
- Миссис Гибсон, сколько лет мы работаем вместе?
- Двенадцать, мистер Сноу
- Я, пожалуй, поеду домой, что-то ноет желудок. Если что-то срочное, обязательно звоните.
- У подъезда дежурная машина, мистер Сноу.
- Спасибо, миссис Гибсон.
«А она держится хорошо, сколько ей? Сорок пять, кажется. Муж пьяница, девочка родилась с укороченной ногой: слава богу, устроилась работать в универмаге, за кассой. Личико симпатичное, а уродства не видно. Плохо только, что молодые парни хотят с ней познакомиться, заговаривают, назначают свидания, а она, «гордячка», смотрит сквозь них», - не меняя выражения лица, думал Чарльз Сноу
МОСКВА. КРЕМЛЬ.
Президент вызвал главу администрации к себе в кабинет к восьми часам вечера. Ему хотелось подробно разобрать наработки по секретным военным вопросам: вечером обычно срочных дел не бывало, и можно не торопясь, тщательно выверить все нюансы тех поручений, которые он давал Милявскому. Однако Виктору Викторовичу к десяти желательно быть дома, он обещал это своим дочерям-погодкам, у которых было какое-то важное дело к отцу. В подростковом возрасте все кажется важным и не требующим отлагательств. Вообще ситуация с девочками сложилась необычная.
Как известно столицу России большевики перенесли в Москву, и новая власть не стала возвращать ее обратно в Петроград, а сочла целесообразным и исторически верным оставить ее там, где она была первоначально. Позже в Москве открылась английская гимназия для детей дипломатов, иностранных бизнесменов и журналистов.
Жена президента, в свое время закончила исторический факультет московского университета. Свою дипломную работу она посветила новейшей истории Великобритании. Выросшая в семье дипломатов, Ирина, так звали будущую первую леди, с детства великолепно знала английский язык. В манерах и одежде она являла образец настоящей англичанки и поэтому дети с «молоком матери» впитали английский язык, британскую историю и культуру.
Ирина и дочери, Аня и Маша, уговорили Виктора Викторовича, мужа и отца, отдать девочек на обучение в эту самую английскую гимназию и переехать в Москву, тем более, что это совпадало с его карьерными планами.
Директор гимназии, кстати, родственник Ирины, зачислил девочек как Энн и Мэри Болтон, иначе было нельзя, учебное заведение предназначалось только для иностранцев. Это не очень нравилось Виктору Викторовичу, но под напором семьи он нехотя согласился. Компромиссом послужило то, что настоящие документы детей все же находились в канцелярии гимназии, а английские имена, как объяснили девочкам, могли им помочь для лучшего общения и врастания в учебный процесс.
И вот теперь, спустя много лет, дочери президента учились под английскими именами, и никто не знал, кто они на самом деле. Служба безопасности считала, что так даже лучше и охраняла их как детей крупного английского бизнесмена Болтона, привозя их в школу и увозя оттуда на огромном Rolls-Royce.
Из задумчивости Виктора Викторовича вывел приход Милявского. В кабинет бесшумными, мелкими шажками вошел полноватый, с черными усами человек, как всегда без каких-либо портфелей, папок и бумаг.
- Добрый вечер, господин президент, - произнес глава администрации.
Виктор Викторович взглянул на изящные настольные часы – было ровно восемь.
- Здравствуйте, Марк Моисеевич, садитесь. Давайте сразу к делу. Я поручил вам курировать проведение секретных испытаний торпеды ХР-100. Вам помогают службы Генштаба, МИД и МВД?
- Да, я работаю с ними в полном контакте. Выявлена активность английской разведки. Они действуют прямо в лоб, что не характерно для них. Немцев засечь не удалось, но по косвенным данным их агенты здесь и видимо скоро проявятся.
- Каким образом иностранные спецслужбы хотят добиться своей цели, и каковы их возможности?
- Чертежи изделия им не заполучить, они под надежной охраной, конструкторское бюро засекречено. Похитить само оружия проблематично, как и изготовить серию на его основе. То есть, даже получив образец торпеды, разобрав ее на части и скопировав – все равно не удастся создать такое же изделие. Все дело в конструктивных материалах и технологиях. Для наших, так называемых противников, остается только один путь - уничтожение торпед и выигрыш времени. Вы же понимаете, пока у нас опытное производство - изготовление нового оружия очень дорогостоящее и длительное дело.
По сведениям разведки для перехвата К-22 готовы две морские группы – одна в Японии, она, по всей вероятности, ждет сигнала немецкой агентуры, другая в Гонконге – соответственно английской. Тут мы немножко подсуетились и выдали две дезинформации, по нашим предположениям одну для немцев, одну для англичан. В «дезах» сообщается, что наша подлодка выйдет из Владивостока через две недели и пойдет в Порт-Артур. Авианосец Eagle, который должен участвовать в совместных маневрах, уже давно вышел из Сиетла.
А на самом деле лодка пойдет сразу в точку маневров, туда же уйдет и авианосец из Порт-Артура, мы перенаправим его с небольшой группой наших офицеров. Договоренность с американцами об их присутствии на борту во время маневров имеется.
- Вас что-то еще беспокоит, Марк Моисеевич?
- Из разведданных нам стало известно, что недавно в нашу страну прибыл опытный германский агент Н-56. Мы его пока не обнаружили. И вообще по немцам пока темно, зато англичане действуют, чуть ли не в открытую. И это при их вековой практике секретных служб.
- Вы думаете, что нам «впаривают липу», – президент мог иногда ввернуть крепкий оборот речи.
- Похоже, очень похоже. Но тогда это операция отвлечения от действительного замысла…
- …которого, как я понял, вы не знаете.
- Мы работаем.
- Вы должны исключить все возможности уничтожения ХР-100 и срыва демонстрации ее возможностей. Когда вы планируете выход нашей субмарины?
- Через две недели.
- Но, как я понимаю, тот же срок вы указали и в дезинформации?
- Это не имеет значения, главное маршрут и конечная точка. Лодка только ночью будет идти надводным ходом, днем в погруженном состоянии. Искать ее в океане без знания маршрута все равно, что иголку в стоге сена.
- Когда вы передадите командиру К-22 секретный пакет с координатами места маневров?
- В день отплытия.
- А мишень?
- Танкер с залитыми водой танками уже вышел. Экипаж 19 человек, все военные моряки.
- Ладно, лодку и танкер можно и не найти, а ведь авианосец не спрячешь, - Виктор Викторович вопросительно поднял брови.
- Как мы предполагаем, после одно-двухдневной стоянки в Порт-Артуре Eagle с нашими людьми на борту выйдет в точку рандеву. Да, за ним могут увязаться наши недоброжелатели, но в месте испытаний пуск торпеды будет произведен из подводного положения и лодку никто не обнаружит. Да они и не посмеют близко подойти в этот район в присутствии мощного авианосца с его авиацией. Маневры согласованы с правительством США.
- Да, мне звонил их президент.
Виктор Викторович замолчал. Пауза затягивалась. Марк Моисеевич заерзал на стуле, не решаясь прервать раздумья президента. Милявский понимал, что его доклад выглядел неубедительным и что провал операции означает конец его карьеры. Да что там карьеры, какой ущерб будет нанесен Родине!
Несмотря на свою национальность, он считал себя русским. Русская культура, литература, история, наконец, русский язык – все это было своим, родным. Марк Моисеевич родился в России, жена у него то же русская. Русскими были и их дети, на их будущее он и работал, прощая исторические несправедливости прошлого. Неожиданно его сентиментальные мысли прервал президент.
- Знаете, Марк Моисеевич, мне кажется, что вся эта возня в Москве вас отвлекает. Езжайте-ка на Дальний восток, там сейчас самое горячее место. Возглавьте свою оперативную группу. Полномочия у вас будут неограниченные. Связь, после прокладки транссибирского кабеля, стала надежная, можно взять выделенный канал. Кстати, не пора ли и Горелову отправляться в Порт-Артур?
- Понятно, господин президент. На этой же неделе отбудем. Вместе с моими людьми и Гореловым. Только здесь кое-что подчищу.
- Информируйте меня регулярно, – президент быстро поднялся с кресла и, кивнув на прощание, вышел из кабинета. Походка его, когда он спешил, была чуть вразвалочку.
Спускаясь по лестнице, он взглянул на часы. Девочки уже ждут.
КВАРТИРА 43
Шли третьи сутки пребывания Джулии в этой «нехорошей квартире». Она уже всё поняла о мисс Мортон и ее наклонностях. Поэтому девушка не спала, опасаясь приставаний Александры. «Какая же я глупая, попалась в расставленные Флемингом сети, дала увлечь себя в эту ужасную поездку, - размышляла Джулия бессонными ночами, -
А Горелов? Отец ли он мне? Или все это придумал Флеминг? А ведь мне показалось, что Сергей Николаевич похож на меня. Если бы я могла поговорить с ним! Ей так хотелось, чтобы все это оказалось правдой. Зачем меня привезли сюда? То, что я услышала через радио, ужасно. Горелову грозят серьезные неприятности, но ведь из-за меня он выдает государственные секреты, значит, считает своей дочерью.
Я заложница и меня, видимо, убьют, как убили ребенка пилота Линдберга, еще до того, как получить выкуп. Что интересно просят за мою жизнь? Ну конечно не деньги, а государственные секреты, иначе не стоило бы выманивать меня из самой Америки. Значит, и то письмо в Бостон писали они, и писали именно мне, а это говорит о том, что нужна именно я, Джулия Бриннер, нужна, чтобы шантажировать Горелова. Но если они уверены, что его можно заставить что-то делать ради меня, значит он мой отец!
Как приятно об этом думать, думать о том, что я не одна на этом свете, что у меня есть отец, такой молодой, такой красивый. Только вот его подруга, эта Ольга ему не пара, простовата, немножко вульгарна, хотя надо отдать должное – красива, красива этакой восточной, славянской красотой. Я где-то читала у русского поэта: «Да скифы мы…» Это, кажется, какие-то древние народы, жившие на территории России. Скифы, сфинксы, - теперь Джулия представила себе маску Нефертити. Она засыпала… «Нет, спать нельзя, нужно думать: Йен Флеминг, Александра Мортон, этот ужасный инженер Грачковский – кто они? Двое подданные Великобритании, ведь не гангстеры же они?»
Джулия не любила читать детективы, но историю мировой войны она штудировала основательно. Ее заинтересовали приключения Лоуренса Аравийского, но горько поразила судьба Маты Хари. Но сейчас же не война? Может быть, эти люди занимаются политической разведкой, и им нужны какие-то государственные секреты, которые знает ее отец? Теперь Джулия окончательно уверилась, что Горелов ее отец:
«Так, так, так, теперь все становится на свои места. Надо отсюда выбираться. Но как? Убежать невозможно, такие огромные замки и засовы, да и стерегут ее двое. Хорошо бы дать сигнал. Но кому и как?»
Послышалась какая-то возня на кухне. Было около трех часов ночи, полная луна освещала через окно две фигуры на матраце. Грузная фигура инженера Грачковского навалилась на жилистую, гибкую Александру Мортон. Из-за приоткрытой двери слышалось громкое сопение Грачковского и спокойный голос мисс Мортон:
- Убери руки, грязное животное.
- У меня два университетских диплома, сучка вестфальская.
Сцена стала напоминать гротеск: сопение, возня, перебранка вполголоса, видимо оба не хотели, что бы их услышала Джулия, а девочка смотрела во все глаза, она еще никогда такого не видела. Конечно, она имела представление об этом из новелл Боккаччо, из разговоров с подружками, из медицинских книг. Теперь это происходило на расстоянии трех метров. Джулия не испытывала стыда, ей стало просто интересно.
Тем временем Грачковский сумел оголить задницу Александры, и она матово светилась в лунном свете. Осознав бесполезность усилий, и боясь разбудить Джулию, мисс Мортон больше не сопротивлялась, более того, она опустила голову и плечи на руки лежавшие на матраце и слегка раздвинула ноги.
Тяжело дыша, стоя на коленях, левой рукой облокотившись на ее аккуратную попочку, Грачковский пытался, держа в правой свой огромный член, ввести его между ног Александры. Джулия ужаснулась, она не представляла, как эта огромная штука с головкой, величиной с персик, войдет в хрупкую мисс Мортон. Но все произошло на удивление удачно, Александра только слегка вскрикнула, и потом все время стонала. «Видимо больно бедняжке, – подумала Джулия, – Когда я буду выходить замуж, нужно будет обязательно убедиться заранее, что у моего будущего мужа все это миниатюрное».
Тем временем инженер Грачковский, шумно дыша, со шлепком ударялся в зад Александры, которая все громче и громче стонала. Они уже ни на кого не обращали внимания. Первой закричала мисс Мортон, почему-то по-немецки: «Гу-уд, зер гу-уд», потом еще несколько раз, потом она только тонко визжала. Наконец, как раненный зверь, заревел Грачковский:
- Теперь, ты сучка, моя, я твой хозяин, лижи мои яйца, – с этими словами он перевернул мисс Мортон лицом к себе, и своим огромным членом, с влажной, блестевшей головкой, с которой свисала мутная ленточка жидкости, стал искать ее рот, прижимая за шею ее голову. Но его пенис больно попал ей в нос, испачкал лицо пахучей спермой и скользнул к глазу.
И тут Джулия услышала странный звук: «Ха-ак», так, как будто произнесли его они оба. Грачковский быстро вскочил на ноги, побежал в комнату, где лежала Джулия. Одной рукой он держался за живот, другой схватил девочку и втолкнул в туалет, в котором горел свет, и быстро задвинул задвижку.
Джулия испугалась, глядя на его выпученные близорукие глаза. Но когда она опустила взгляд вниз, ее охватил ужас: в животе у Грачковского, наискось с боку, торчала черная ручка огромного кухонного ножа, которую тот зажимал рукой. Сквозь пальцы текла кровь, заливая пожухший и сморщенный член, еще недавно такой огромный и грозный.
- Грачковский, откройте. Зачем вам девочка? – послышался за массивной дверью спокойный голос мисс Мортон. Джулия уже пришла в себя и с хладнокровием, удивлявшим раньше только маму и троюродного брата Юла, сняла с вешалки два полотенца, связала их и предложила перевязать:
- Нужно вынуть нож и вызвать скорую помощь.
- Говори тихо, мне уже ничего не поможет, задета печень. Перетяни пониже живота.
Джулия, не испытывая никакого отвращения, спокойно обмотала инженера связанными полотенцами. Кровь сочилась, но уже меньше, только зловеще торчала черная рукоятка ножа. Грачковский не двигался с места, словно боялся расплескать что-то внутри. Одними губами он произнес:
- Видишь плитку с нарисованной короной? Надави на правый нижний угол. Так, хорошо. А теперь неси сюда все, что там есть.
В глубине обширного тайника находилась какая-то тяжелая вещь, завернутая в кусок брезента, два плоских небольших предмета, охотничий нож, фонарь, большой ключ и моток тонкой шелковой веревки. Грачковский развернул кусок брезента, в руках у него оказался огромный пистолет. Он воткнул одну пластину сверху в оружие. Это была обойма, другую инженер положил на полку-
- Слушай меня, девочка. Мне не выжить, и я хочу хоть одно доброе дело сделать перед смертью. Здесь вверху есть люк, видишь? Для себя готовил запасной отход.
Он замолчал, тяжело дыша. За дверью раздался голос Александры Мортон:
- Слушайте, Грачковский, откройте сейчас же, а не то я разнесу эту дверь. Джулия, отзовитесь, что с вами? Если ты, животное, что-либо сделаешь с девочкой, я тебя разрежу на куски.
Джулия молчала. Передохнув, Грачковский тихо продолжил:
- Когда поднимешься на чердак, пройди по доскам, через пять метров будет дверь, открой её вот этим ключом, спустись на площадку и постучи в квартиру сорок два. До люка доберешься по шведской стенке.
Джулия, посмотрев вверх, где на высоте трех с половиной метров виднелось очертание квадрата, в середине которого располагалось небольшое кольцо.
- Поверни кольцо вправо, крышка люка легкая. И еще. Если дверь на площадку будет закрыта снаружи, то обвяжись веревкой и через слуховое окно спустись на балкон 12-го этажа, – последние слова он проговорил прерывистым шепотом, на лбу у него скопились крупные капли пота.
- Что я могу сделать для вас? Может кому-нибудь передать от вас…
- Я один. Иди, у меня мало сил. Помолись за раба божьего Евгения.
За дверью послышался звук отдираемых плинтусов.
- Нашла, сучка, гвоздодер, лезь быстрее. Я начну стрелять, когда ты будешь далеко.
- Спасибо вам, и да простит вас Бог, – Джулия чмокнула Грачковского в небритую щеку и легко полезла по стенке, вставляя ноги между никелированными прутьями. Внизу слышался треск ломающегося дерева. Добравшись до люка, Джулия повернула кольцо и толкнула его вверх, он на удивление открылся легко. Бросив взгляд вниз, и последний раз увидев инженера Грачковского с оружием в руке, Джулия добралась до конца стенки, нащупала какую-то скобу, ухватилась за нее, подтянулась и оказалась на чердаке.
Она закрыла за собой люк, включила фонарик и двинулась по двум широким доскам вперед. Пройдя несколько метров, Джулия увидела дверь. Где-то внизу и сбоку, как будто, застучали палкой по выбиваемому ковру. Ключ легко вошел в скважину, два поворота и дверь со скрипом поддалась. Слава Богу. Сердце постепенно успокоилось. Спустившись на два лестничных пролета, Джулия вышла на площадку, подошла к квартире сорок два. Она просунула тонкий пальчик в прорезь на двери под надписью «Почта» и отогнула металлическую шторку. Внутри было темно и тихо. Джулия повернула механический звонок в форме заводного ключа для детских игрушек и надписью по окружности: «Прошу повернуть». Звук, как ей показалось, глухо отозвался в пустой квартире. В это время за другой дверью, под номером сорок три, выбивали ковер.
МОСКВА. ЦЕНТРАЛЬНЫЙ АЭРОДРОМ.
Двадцатиместный двухмоторный новейший самолет СИ-36 взревел двигателями и плавно, в свете прожекторов, двинулся на разгон по бетонной дорожке. Это был специальный рейс, зафрактованный администрацией президента у Аэрофлота, с опытным экипажем, состоящим из двух пилотов, штурмана, радиста и бортпроводницы.
Пассажиров насчитывалось десять человек. На покатом полу лежало много оборудования в темно-зеленых ящиках и больших брезентовых сумках с крепкими ручками. В темном салоне самолета горели лишь маленькие лампочки, вмонтированные в спинки кресел.
На большие расстояния в 1937 году люди, в основном, передвигались на поездах и пароходах, поэтому полет на аэроплане был в диковинку и сидящие пассажиры серьезно и сосредоточенно ждали его. Лишь два человека совершали полет и раньше. Марк Моисеевич Милявский и Сергей Николаевич Горелов расположились в отдельном отсеке наподобие салона первого класса. Здесь пара кресел была развернута напротив двух других, и между ними стоял низенький столик. Как опытные пассажиры, они понимали, что во время взлета и набора высоты, из-за шума двигателей, говорить совершенно невозможно и поэтому пристегнули ремни, вытянули ноги и прикрыли глаза. Другие их спутники, кто с интересом, кто с некоторой опаской смотрели в квадратные окошечки иллюминаторов.
Горелов согласился на эту командировку с тяжелым сердцем. Если бы не обещание данное президенту, он предпочел бы остаться в Москве. Тревога за Джулию не отпускала его. Этот Флеминг, смотрящий на всех не англичан с высоты своего рафинированного аристократизма, прислал вместо номера «Русского слова» с автографом Джулии, какую-то открытку от неё, возможно подготовленную заранее. Но написанные там слова: «Я люблю тебя, папа» вызвали теплоту в сердце, и эту накладку Нилов объяснил нежеланием девочки помогать Флемингу. Значит, она поняла, что ее используют втёмную. Но тогда опасность для неё возрастает. Не переоценил ли он всесильность спецслужб? Милявский и Нилов часа два убеждали его в благоприятном исходе. Теперь его одолели сомнения, но с доводом о том, что в Москве он не мог ничем помочь Джулии, а только повредить ей непроизвольными эмоциональными порывами, Сергею пришлось согласиться.
Тем временем выровнялся пол, и прекратилась тряска – это значит, аэроплан оторвался от земли. Двигатели работали мощно и ровно. Пилоты заложили довольно крутой вираж, благо загрузка неполная, и внизу засверкала огнями Москва. Пассажиры восторженно глядели на ночной город с этой необычно высокой точки. Некоторые предметы стали сдвигаться, но затем самолет завершил поворот, выровнялся и лег курсом на Нижний Новгород.
Через некоторое время в салон вошла симпатичная девушка в синей униформе и, улыбнувшись, сказала:
- Господа, теперь можно отстегнуть ремни. Наш самолет летит на высоте двух тысяч метров с крейсерской скоростью 350 км/час. Первая посадка в Екатеринбурге, в четыре утра. Напитки подаются незамедлительно, для этого достаточно нажать кнопку вызова на ручке кресла. Спасибо за внимание, счастливого полета.
Марк Моисеевич с закрытыми глазами перебирал в памяти недавний разговор с Гореловым. Ему пришлось везти Сергея Николаевича в больницу, к Нилову, так некстати попавшему в автокатастрофу. Там они вместе трудно и долго убеждали его, что Джулия жива, что спецслужбы поставлены «на уши», и ее обязательно найдут целой и невредимой, что здесь он ей не поможет, а его гражданский долг лететь в Порт-Артур. Собственно вместе они преодолеют только половину пути, до Читы. Дальнейший маршрут Горелову предстоял по КВЖД до Порта-Артура.
Милявский вез с собой команду из опытных специалистов по радиосвязи, навигации, военно-морскому делу, в том числе трех офицеров из разведуправления, двух охранников-профессионалов, двух радистов-шифровальщиков. С собой у них была также аппаратура, снаряжение, оружие. Самым старшим по возрасту, да и по званию то же, в их группе был Николай Карлович Свенсен – преподаватель военно-морской академии, лучший штурман флота, подводник, ходивший еще в мировую войну на «Барсах».
Полномочия у Главы администрации президента были неограниченными: состав особой группы, под кодовым названием «Джет», он отбирал сам. В его личном распоряжении находился и самолет с экипажем. Скажи: «лететь в Японию», - полетят и туда, вопросов не зададут. Руководители на местах уже получили телеграммы о незамедлительном и безусловном содействии их подразделению.
Марк Моисеевич - человек могущественный, и губернаторы об этом знали, так что препятствия к выполнению задания исключны. Но спроси сейчас у главы администрации: «Есть ли у тебя план действий?» Милявский не знал бы, что и ответить. У него были какие-то обрывки мыслей, незаконченные, интуитивные, но он не торопился, пускай все уляжется в голове, а сейчас нужно поспать. Марк Моисеевич перевел мысли на воображаемую карту России и красной жирной линией стал отмечать курс их полета. Линия ложилась на леса, поля, реки, озера. Города не попадались - он заснул.
КВАРТИРА 41.
МЕТРОПОЛЬ. ГЛАВПОЧТАМТ.
СПЕЦБОЛЬНИЦА.
В квартире сорок два стояла тишина, никто не открывал. «Где же ты, папочка? Как ты сейчас нужен своей дочери», - Джулия очень боялась, что вот-вот откроется дверь сорок третьей квартиры и оттуда выскочит разъяренная мисс Мортон с гвоздодером в руке. Надо бежать, но куда? Она опустила глаза вниз: на ногах ничего нет, не выходить же на улицу босиком. Джулия решительно позвонила в сорок первую квартиру, откуда слышалась громкая музыка. Дверь открыл высокий юноша с нетрезвыми глазами. Его качнуло немного вперед, но он устоял. Пристально посмотрев на Джулию, с трудом выговаривая слова, произнес:
- Надя? Проходи, тебя давно ждут.
Парень оторвал руку, опирающуюся о косяк двери, повернулся и пошел нетвердой походкой вглубь квартиры на звуки музыки, а Джулия свернула налево и вошла в какую-то полутемную комнату. Около окна застыла парочка в долгом поцелуе, в середине пустовала огромная двуспальная кровать. Усталая Джулия молча рухнула на нее, завернулась в шелковое покрывало и мгновенно уснула…
…Йен Флеминг не находил себе места. Ночью, в нарушении всех правил конспирации, прямо в номер гостиницы позвонил резидент и приказным тоном, не терпящим возражений, посоветовал вернуть то, что Йен спрятал, тому, кто ждет. Флеминг поехал на главпочтамт и позвонил Грачковскому, но никто не снимал трубку. Взволнованный англичанин даже не заметил, что на некотором расстоянии спиной к нему стоит мужчина, на плече которого виднелась маленькая подзорная труба. Через эту оптику, отгородясь от наблюдаемого широкой спиной своего помощника, Ларионов легко считал набираемый номер. Когда раздосадованный Флеминг вышел из кабины телефона-автомата, сыщик занял его место.
- Передайте, пожалуйста, срочно: в 3 часа 46 минут Флеминг звонил по телефону Г-4-10-11. Видимо не дозвонился. Продолжаю наблюдение.
Флеминг вышел на тихую, в это ночное время, Мясницкую и остановился в задумчивости. Очень хотелось курить, но не на улице же: «Почему не подходит к телефону Грачковский? Там ли Александра Мортон? А самое главное - находится ли в квартире Джулия Бриннер? Пойти туда сейчас ночью - сущее безумство».
С Гореловым получилось скверно: получив от журналиста информацию и отправив ее в Лондон через посольство, Флеминг, до сих пор не имел никаких других указаний. Не решаясь снова посетить этот дом, и квартиру Грачковского, для того, чтобы получить автограф Джулии на номере «Русского слова», он послал Сергею заранее заготовленную открытку с надписью: «Я люблю тебя, папа!» Как отреагирует на эту нестыковку Горелов?
Не может же быть, что бы его руководители ограничились теми сведениями, которые он добыл. Горелов начал давать секретную информацию, а его дочь у нас в заложниках, разве это не успех? Теперь его нужно развивать. И вдруг неожиданный приказ вернуть дочку папочке! Где логика? Может быть, что-то не сложилось у них там в Лондоне? А он должен таскать каштаны из огня?
Нет, по крайней мере, сегодня, он никуда не пойдет…
….В палате спецбольницы раздался телефонный звонок. Дремавший Борис мгновенно вскочил и схватил трубку до того, как аппарат зазвонил вторично.
Не спавший Петр Петрович протянул здоровую руку:
- Давай, можешь не выходить.
Выслушав, что ему сказали, Нилов передал трубку Борису и произнес:
- Выясни адрес, где находится телефон Г-4-10-11
Адъютант стал яростно накручивать диск, как будто от его физических усилий зависела быстрота соединения. Ему ответили сразу же, и через некоторое время стали диктовать адрес. По мере того, как слова доходили до Бориса, его глаза округлялись. Нилов нетерпеливо спросил:
- Что?
- Западное шоссе двенадцать, квартира сорок три Грачковский Е. Г. инженер завода дизельных двигателей.
- У Горелова сорок вторая?
- Так точно.
- Срочно туда группу. Действовать крайне осторожно, возможно вооруженное сопротивление. Задача: освобождение заложницы – молодой американки и так, чтобы волос не упал с ее головы.
- Петр Петрович, разрешите мне возглавить группу, не подведу.
- Действуй.
Прошло часа полтора. Светало. Нилов, чувствуя, что рабочий день уже начался, успел побриться, съесть тарелку овсянки и выпить стакан молока. Когда зазвонил телефон, он лежал на животе, а из его ягодицы медсестра вынула иголку шприца, промокнула ваткой, смоченной спиртом и сказала:
- Держите, – имея ввиду тампон.
Не поняв ее, Нилов протянул руку с раскрытой ладонью, думая, что в нее вложат трубку. Медсестра улыбнулась и оправдала его ожидания. Звонил Борис:
- Петр Петрович, сорок третья квартира, через стенку с квартирой Горелова. Заложницы нет. Два трупа. Работает группа экспертов. Агенты осматривают подъезд и окрестности дома. Пока никого не нашли.
Подождав пока медсестра закроет за собой дверь, Нилов спросил -
- Пребывание заложницы зафиксировано?
- Да. Кляп, веревки, даже туфли маленького размера стоят.
- Что говорит консьерж?
- Уверяет, что ночью никто не входил и не выходил. Дверь подъезда была заперта.
- А как она ушла из квартиры?
- Там есть люк на чердак.
- Она где-то там, в подъезде. Начинайте осторожный обход квартир. Хоть уже утро, но еще раннее и поэтому очень любезно, без хамства, с тысячами извинений. Люди там живут известные и влиятельные. А пока вкратце расскажи о ходе операции.
- Пришлось ломать дверь, замки и задвижки массивные, провозились долго. В квартире ужасная картина: здоровенный мужик с огромным тесаком в животе и маузером в руке, рядом прошитая шестью пулями молодая женщина.
- Размер ее ноги сопоставили с туфлями?
- Да, туфли ей не принадлежат, нога для них слишком большая.
- Все, Борис, ищите девушку. Она где-то рядом. Трупы вывезти, пока в доме тихо. Эксперты пускай работают. Звони.
- Слушаюсь.
Звонок раздался через двадцать минут. Радостный голос Бориса сообщил:
- Петр Петрович, мы ее нашли, она спала в сорок первой квартире. Пьяная компания не могла понять, кто она, кто-то называл ее Надей. Мы потом разобрались: босиком она одна. Мисс Бринер просит туфли и желает попасть в Американское посольство.
- Туфли выдай, и постарайся, ссылаясь на формальности, задержать ее на час, прояви все свое обаяние, Борис.
- Слушаюсь
Нажав на рычаг, Нилов набрал номер. Он приказал агентам на машине выехать в определенное место и ждать пассажира. Потом добыл через свою контору домашний телефон Ольги Дорошиной. Трубку долго никто не снимал. Наконец хрипловатый от сна голос произнес:
- Хеллоу.
Петру Петровичу пришлось подробно объяснять сонной Ольге, кто он такой, затем уже проснувшейся, осторожной и подозрительной, его отношения с Гореловым. Наконец он изложил совсем уже невероятную просьбу. Стараясь быть особенно убедительным, Нилов говорил вкрадчивым баритоном:
- Ольга Александровна, девочке очень плохо. Сергей Николаевич выехал в срочную командировку на Дальний Восток, и только вы своим теплом можете согреть ее.
- Это я, то? Да я - сфинкс.
- Не наговаривайте на себя. Мы не верим желтой прессе. Да и потом ваши коллекции говорят о доброй душе их создательницы.
- Даже так? В вашей конторе следят за модой? Ну, вы меня сразили. Что ж, я, пожалуй, попробую.
- У вашего подъезда стоит серый Ford. Посмотрите, вы ведь стоите у окна? Спускайтесь вниз, вас отвезут. И, если можно, пускай мисс Бринер поживет у вас до приезда ее отца.
- Горелов, точно ее отец?
- Точно.
- Хорошо, я одеваюсь.
Петр Петрович устало откинулся на подушки. Очень многое произошло за эти насколько часов, теперь предстояло все осмыслить, разложить по полочкам, составить план действий.
Через час, в девять утра Нилов докладывал по телефону о событиях этой ночи начальнику Генштаба Коровину.
- Что собираетесь делать с Флемингом? – выслушав, спросил шеф.
- Думаю, пускай помучается, поищет мисс Бринер, судя по всему резидент из посольства дал ему нагоняй.
- Флеминга не трогать, и снять с него наружку.
- Понял вас, Алексей Сергеевич.
- Как рука, Петр Петрович? Может, отдохнете и передадите на время руководство своему заместителю?
- Чувствую себя удовлетворительно, работать могу.
- Ну, что ж, я распоряжусь поставить в соседней палате телетайп и группу из двух-трех человек для связи.
- Благодарю за доверие.
- Да вот еще что. Обеспечьте охрану и наблюдение за квартирой Дорошиной силами своей агентуры. Помните про «крота».
- Я помню. Все сделаю.
- До свидания, Петр Петрович.
- До свидания, Алексей Сергеевич.
Нажав на рычаг разъединения, дождавшись гудка, Нилов набрал еще один номер.
- Когда позвонит Ларионов, дайте ему этот телефон, он продиктовал цифры, - Скажите, что жду его звонка.
Через пятнадцать минут раздался звонок.
- Ларионов.
- Олег, сколько вас?
- Четверо.
- Имеется оружие и лицензия на ношение?
- Да.
- Снимайте наблюдение с Флеминга. Записывайте адрес, это не далеко от «Метрополя». Сейчас туда подъедут на сером Ford две женщины: хозяйка апартаментов, известный модельер Ольга Дорошина и Джулия Бринер. Юную американку вы знаете.
- Совершенно верно.
- Они будут находиться в квартире. Ваша задача: охрана и наблюдение. Мисс Бринер не должна выходить. Любые попытки пресекать силой. Но, я думаю, до этого не дойдет. Ваш гонорар на ближайшие три дня удваивается.
- Будет сделано, господин Хойзингер.
ВЛАДИВОСТОК. ВОЕННО-МОРСКАЯ БАЗА.
Работы по загрузке торпед осуществлялись ночью, при свете прожекторов, в присутствии представителей завода-изготовителя, прибывших вместе с изделиями. Никандрыч с сыном Николаем досконально знали и торпедные аппараты К-22 и саму торпеду, а так же, отработанный на макетах способ ее установки, который несколько отличался от обычного.
Уже светало, когда погрузка закончилась: одно изделие покоилось в носовом торпедном аппарате, другое - в кормовом. Никандрыч с товарищами собирался поспать часа три-четыре в гостинице, после чего, уже на борту подводного корабля, предстояла официальная приемка оборудования со всеми формальностями от представителей завода-изготовителя командиром К-22.
…Лучи восходящего солнца встречали подошедший к перрону железнодорожного вокзала Владивостока московский скорый поезд. Из спального вагона вышел высокий мужчина в кожаном пальто, черной шляпе и с небольшим чемоданчиком. На привокзальной площади он нанял такси и велел везти его, как он выразился, в приличную гостиницу. Там, не отпуская машины, заполнил бланк, заплатил за двое суток, оставил в номере свою поклажу, снова сел в такси и назвал адрес: управление Генштаба.
Отпустив машину Широков, теперь уже под фамилией Щербаков, вошел в неприметное здание на тихой улочке, предъявив на входе удостоверения работника Генштаба. Ранним утром кроме дежурного в управлении никого не было. Поздоровавшись и представившись молодому военному, Широков показал командировочное свидетельство, зарегистрировался в журнале и попросил объяснить, как ему лучше подъехать к военно-морской базе, так как во Владивостоке он впервые.
Получив все разъяснения, он вышел на улицу. Времени еще было предостаточно, и Широков решил позавтракать в кафе. Попивая кофе и куря папиросу, он снова и снова прокручивал то, что ему нужно сделать на борту К-22. Он, как работник Центрального аппарата Генштаба, специально прибывший из Москвы для того, чтобы передать командиру подлодки объемистый пакет с картами опасных точек, которые необходимо избегать в походе. Пакет надлежало вскрыть только через сутки после начала похода, соответствующие документы и предписания имелись. «Люцци» постарался и изготовил все великолепно.
Широков не знал, что при вскрытии пакета из его чрева с огромной скоростью начнет выделяться смертоносный газ. Капитан и все, кто будут находиться в сфере его действия, то есть в зоне не задраенных переборок – обречены. А подлодка, если она в надводном положении, станет хорошей мишенью для японской боевой группы. Найти крошечную точку в открытом море, конечно, сложно, но возможно, так как известен примерный курс. Так же как и время действия – сутки после отплытия. Если же К-22 подвергнется действию газа в подводном положении, то там она и останется: этот вариант был бы предпочтителен, и его вероятность составляла примерно семьдесят процентов.
Всего этого Широков не знал. Его наниматели не сочли нужным посвящать вновь приобретенного агента во все подробности операции. Александра Мортон досконально оговорила с ним условия ухода. Деньги и новые документы на имя Щербакова Игорь получил, также как и билет на пароход «Бавария», выходивший вечером этого же дня на Иокогаму и далее в Сан-Франциско. Эту пароходную линию обслуживали суда совместного акционерного общества со значительным немецким капиталом.
Регистрироваться в управлении было необходимо, это указывалось в сопроводительной записке «Люцци», потому что иначе на военно-морскую базу без звонка в местное управление его не пропустят, несмотря на настоящие документы. «Ну, все, пора идти», - сказал себе Широков, потушив папиросу и поднимаясь из-за столика. Но, то ли он неудачно сидел, то ли сказалась долгая дорога в поезде, но одна нога затекла, и как-бы не пускала его в стремительный шаг. Топнув ею для прилива крови, Широков, никогда не веривший в предзнаменования, быстро вернул себе легкость движения. Заехав в гостиницу, он вынул из чемоданчика портфель и выехал на базу.
Все прошло так, как проинструктировал в записке «Люцци»: в проходной созванивались с управлением, долго рассматривали документы, проверяли содержание портфеля, изучали печати на пакете с картами, потом дали сопровождающего матроса, который и повел его к стоянке К-22. Командир лодки Боровиков находился на борту и готовился к формальностям по приемке торпед. Передача пакета прошла буднично, в посылке карт из Генштаба не было ничего необычного. Расписавшись в получении и выслушав инструкции, Боровиков отдал честь и занялся другими делами. Широков стал пробираться на выход и не заметил пристального взгляда седоусого рабочего в синей робе, впритирку протиснувшегося в узком проходе подводного корабля.
Нет, Никандрыч не мог ошибиться. Он раньше видел человека, встреченного им внутри лодки. Вспомнил лихой 1922 год, охоту за бандитами, окружение и разгром их, бегство одного из самых жестоких главарей. Такое не забывается - сквозное ножевое ранение легкого не шутка. Вот где довелось встретиться.
-Что делает этот человек здесь на борту подводной лодки? - Никандрыч задал свой вопрос дежурному офицеру, и рассказал о своей встречах на Урале с этим господином. Эта информация тут же была доложена командиру. Боровиков мгновенно связался по телефону с охраной базы. Через некоторое время Широкова, не успевшего еще пройти проходную, задержали. Дальше последовала скрупулезная проверка документов, было возмущение представителя генштаба и дан срочный запрос в Москву. Не объясняя ничего и не проводя очной ставки, с опознавшим его старым рабочим, Широкова перевели в специальное помещение, потом с величайшими предосторожностями вынесли пакет из подлодки и отправили на экспертизу.
Через несколько часов поступил ответ из Центрального аппарата Генштаба: никакого Щербакова они не посылали, ведется разбирательство. Старый рабочий долго рассказывал следователю подробности встречи с Широковым на Урале. Очных ставок и допросов арестованного решили пока не проводить, дожидались результатов экспертизы.
В дополнение из Москвы пришла инструкция, информировать о ходе следствия прибывающую во Владивосток группу «Джет» под началом главы администрации президента.
Героем дня стал простой старый рабочий, у которого оказалась такая прекрасная память, и командир подводной лодки Боровиков, быстро принявший решение, которое способствовало задержанию преступника.
ВЛАДИВОСТОК. ГОСТЕВОЙ ОСОБНЯК.
Губернатор Дальневосточного края предоставил главе администрации президента и его людям уютный особняк на одной из сопок почти в черте города, снабженный автономным электро-водо-и теплоснабжением, а так же радио и кабельной связью. В отдельном флигеле располагалось небольшое помещение для охраны и кухня, где готовили питание приходящие сотрудницы из губернаторского дома. Стараниями ответственных лиц прибытие группы «Джет» из Москвы во главе с высокопоставленным чиновником осталось в тайне.
Пока его люди распаковывали аппаратуру, оборудование и вещи, Марк Моисеевич вышел на балкон. Было уже темно, и внизу светились россыпи огней большого города, полная луна оставляла блестящую дорожку в заливе Петра Великого, по которому неспешно шло сияющее, как рождественская елка, какое-то большое пассажирское судно. Рядом с Милявским на балконе обозначилась слегка сутуловатая фигура Свенсена
- Николай Карлович, как вы думаете, что это за судно?
- «Бавария», идет на Иокогаму.
Оба замолчали. Марку Моисеевичу нравились знания и лаконичность своих сотрудников. С моря задул легкий ветерок. Становилось прохладно. Зябко поведя своими полными плечами, Милявский вошел в комнату, и тут же к нему обратился один из помощников, доложивший, что связь с Москвой по транссибирскому кабелю налажена, и с ним хочет говорить начальник Генштаба Коровин. Они прошли в специально оборудованное помещение: с принудительной вентиляцией, полностью изолированное стальными листами, обитое мягкими звуконепроницаемыми панелями. Взяв протянутую трубку, командир группы «Джет» произнес:
- Милявский слушает.
- Здравствуйте, Марк Моисеевич. Это Коровин.
Слышимость была превосходная, прямо не верилось, что их разделяют почти четверть окружности земного шара. Начальник Генштаба продолжал:
- В квартире, смежной с жилыми помещениями Горелова, обнаружена станция прослушивания. Там же найдены убитыми мужчина и женщина, видимо агенты иностранной разведки. Уточняем какой. Ведется расследование. Подробности и фотографии убитых вышлем завтра по фототелеграфу.
- Словесный портрет женщины можете зачитать сейчас?
- Да.
- Слушаю.
Коровин озвучил заключение экспертизы и описание внешности женщины.
- Еще мы проверяем, где были изготовлены документы для диверсанта.
- Какого еще диверсанта? – у Милявского от недоумения округлились глаза.
- Вы еще ничего не знаете? Некто, с документами нашего управления, проник на К-22 и вручил командиру подозрительный пакет, который сейчас проверяют эксперты. Допросы пока не проводили. Смущает циничная смелость агента – он даже зарегистрировался в нашем местном управлении, хотя, конечно, без этого его на базу и не пустили бы…
- …значит, его инструктировали и инструктировали у вас, – прервал его Милявский и, выдержав звенящую паузу, продолжил, –Вот что, Алексей Сергеевич, я буду действовать автономно, со мной команда профессионалов. Распорядитесь о содействии сотрудников местного управления.
- Будет сделано, Марк Моисеевич.
- Всего доброго, будет что новое, сообщайте.
После разговора с Москвой Милявский включил свой неповторимый стиль работы, который одних заставлял чертыхаться и уходить в отставку, других восхищал и делал преданными соратниками. Состоялось короткое совещание, где каждый из команды получил конкретное задание, но программа действий не оглашалась: своими замыслами Марк Моисеевич предпочитал не делиться. Иногда он даже сам не знал подхода к цели, полагаясь на интуицию.
Тем не менее, шаги были предприняты. Вызванные тут же охранники особняка сообщили, что в подвале дома есть запирающееся помещение, наподобие камеры, где какое-то время можно содержать человека. Затем последовала целая серия приказов, запросов, договоренностей, вследствие которых, к утру в огромном, с закрытыми шторками окнами лимузине губернатора, в сопровождении двух собственных оперативников группы «Джет», был доставлен тот самый диверсант. Параллельно шли запросы в лабораторию, где с величайшей осторожностью определялся состав газа, обнаруженного в контейнере, замаскированном под пакет с картами. Шел обмен информацией с Москвой. Местные оперативники запротоколировали показания старого рабочего. Были доставлены найденные при обыске документы задержанного, и билет на пароход «Бавария»
Предварительный допрос, даже не допрос, а разговор Марк Моисеевич решил провести сам. В бильярдную ввели высокого, средних лет, человека в наручниках. Двое дюжих молодцов из команды «Джет» легко подсадили его на стол, покрытый зеленым сукном. Большой, квадратный, низко висевший светильник, бросал поток яркого света на сидящего человека сверху, оставляя в темноте все остальное помещение. Два охранника, предварительно поставив рядом с задержанным пепельницу, положив сигареты и зажигалку, отошли в тень.
Оставаясь невидимым для сидящего на бильярдном столе мужчины, Милявский тихо спросил:
- Вы можете назвать свое имя?
- Зовите меня Щербаковым. Кстати, с кем имею честь говорить?
- Господин Щербаков, я тот, в руках которого находится ваша жизнь.
И от этой интонации, как бы ленивой, Широков понял и поверил, что этот человек обладает огромными полномочиями и, безусловно, может все: «Неужели пришел конец? Что они знают? Знают ли его прошлое или только этот эпизод? А связь с немецкой шпионкой в Москве»? Однако заговорил спокойно: «Что вы мне инкриминируете»?
- Хорошо. Играем в открытую. Взяли вас случайно: вы были опознаны по делам 1922 года, на Урале. Возможно, вы не знали, что находилось в том пакете, который вы передали командиру подлодки, но это не умоляет вашей вины. Прочитайте заключение экспертизы.
Один из охранников, взяв из рук Милявского какую-то бумагу, передал ее Широкову. На листе были химические формулы, графики, механизм включения подачи газа, описание поражающих действий, а главное - за всем этими для Широкова ярко просвечивались номера статей уголовного кодекса, за которыми значилось только одно слово: «расстрел».
И теперь становилась неважным его давняя деятельность с деньгами Кайзера, бандитизм, и уж, конечно, воровство на мясокомбинате, все это перекрывала диверсия на военно-морском флоте, хотя и не состоявшаяся. «А что если все рассказать? Нет, отсюда я больше никогда не выйду. Но почему остается в тени этот человек? Не желает быть узнанным. Может в нем и есть мой шанс»? – подумал Широков и вслух произнес:
- Я могу рассказать многое, но мне нужны гарантии.
- Гарантии чего?
- Жизни, конечно, остальное мне безразлично.
- Скажите, пожалуйста, Щербаков, а как вы относитесь к боли?
- К чему? – Широков относил себя к категории людей не робкого десятка, но от этого вопроса ему стало не по себе.
- Вот вы сказали, что кроме жизни вас ничего не интересует, а как насчет легкой смерти? Я предлагаю за сведения, которые мы обязательно проверим, легкую смерть, взамен мученической. Конечно, если вы хотите пойти на костер за некие убеждения, то… Хотя по событиям 1922 года об этом не скажешь. Ну, так как, Щербаков?
- Черт возьми, что нет другого выхода? Я знаю оборотня, который работает против вас, я знаю немецкого агента …
- Женщину? –хладнокровно подсказал Милявский
- Да, суку эту, из-за которой я так вляпался.
- Опишите ее.
Широков рассказал все о встрече с Мортон, и о её внешности.
- Ну и на каком материале она вас шантажировала?
- До переворота я был у большевиков связным по финансированию. Деньги, шли из кайзеровской Германии. Я помню имена, пароли и шифры счетов.
- Это не выдумка?
- Я вам все расскажу. Клянусь. Всю правду.
- Я вам пока ничего не обещаю, но не скрою, сообщение по Германии стало для меня неожиданностью и заинтересовало. Вы все это подробно изложите на бумаге. А сейчас - кто их человек, кто «крот»?
- Честно говоря, я не знаю его фамилии, только кличку – «Люцци». Так его называла эта… Я знаю только улицу, по которой он шел и его силуэт, который я видел через арку сидя за рулем грузовика АМО. Заходящее солнце било мне в глаза. Улица в центре, где Генштаб. Так я могу надеяться?
- Надейтесь. И напишите все по Германии.
Словно повинуясь какому-то знаку, охранник бесцеремонно выдернул сигарету из засохших губ Широкова так, что оторвал кусочек кожи. «Теперь у меня может быть рак губы», - невесело усмехнулся про себя Широков. Другой охранник схватил его за руку стальными пальцами чуть выше локтя и легко сдернул с бильярдного стола.
Когда арестованного вывели из комнаты, Марк Моисеевич глубоко задумался: «Все ли говорит этот так называемый Щербаков? Пожалуй, он почувствовал всю серьезность своего положения, и будет выкладывать все, что знает. По «кроту» ничего нового, кроме того, что как мы и предполагали, он работает в генштабе. Немецкий агент нелепо погибла в квартире сорок три, значит и здесь все концы порваны. А вот его давние связи по Германии представляют большой интерес и большую перспективу. А что делать с самим Щербаковым? Хорошо бы ему исчезнуть навсегда. Нет, его слишком многие зафиксировали: в журнале управления, в проходной на базе, контакт с командиром К-22 Боровиковым, опять же седоусый рабочий, который теперь будет всем хвалиться своим подвигом. Да и в лаборатории провели экспертизу на отравляющее устройство.
Кажется следователь, которому поручили это дело, толковый малый. Так пусть он ведет это дело в закрытом режиме, не спеша, выявляя его давние преступления по Уралу. Еще разок допросит с пристрастием этого работягу, да возьмет с него подписку о неразглашении. Таким образом следствие займет не меньше года. А там наш независимый суд даст ему не меньше пожизненного».
Поднимаясь в свой временный кабинет на втором этаже, Марк Моисеевич позвал к себе Свенсена. Расстелив на столе большую карту Тихого океана, он ткнул карандашом в определенное место и спросил:
- Николай Карлович, каким маршрутом вы бы отправили К-22 в эту точку?
- Через Порт-Артур?
- Нет.
- Тогда лучше так, – и Свенсен уверенно прочертил линию.
- Время похода?
- Если учитывать течения, ветры в это время года, дневной ход на электромоторах в подводном положении, ночной на дизелях – получается девять-двенадцать суток.
- Каков порядок действий командира подлодки во время осуществления похода?
- После получения задания, определения точки рандеву и даты выхода, командир со штурманом осуществляют прокладку маршрута по оптимальному варианту, с каждодневными корректировками на течения и погоду. Поход осуществляется под командованием сменного офицера четырехчасовой вахтой. Общий надзор и последние решения - за командиром корабля.
- А если командир получит пакет карт с готовым маршрутом и приказом командования?
- Он выполнит его, но будет действовать по обстановке. Все равно последнее слово за командиром корабля, он за все в ответе.
- Николай Карлович, если бы вы, будучи командиром К-22, получили не тот оптимальный маршрут, который вы мне начертили, а вот такой, – и Милявский уверенно провел другую, более удаленную кривую.
- Выполнял бы конечно, чертыхаясь и не понимая, зачем делаем такой крюк, а не идем по оптимальному маршруту.
- И смогли бы убедить штурмана, ссылаясь на противные течения и ветра, а также на опасность опоздания в точку рандеву, спрямить его и пойти по самому короткому?
- Как командир корабля я бы просто приказал, да и штурман меня бы одобрил.
- Спасибо, господин Свенсен. Надеюсь, излишне вас предупреждать, что то, что вы здесь услышали и увидели на карте, является государственной тайной. Можете идти.
Когда за штурманом закрылась дверь, Милявский остался сидеть в кресле, он только выключил яркую настольную лампу, откинулся на спинку и уставился на темные дубовые панели стены. Незаурядный ум Главы администрации включил все свои аналитические и математические способности на полную мощность.
МОСКВА. ПОДГОРНЫЙ ПЕРЕУЛОК. ПАЛАТА В ГОСПИТАЛЕ.
Они сидели в кафе «Огни Москвы». Юрочка и Вера заказали по приличному куску пирога и по чашке какао, Нина Лавос – чай и бисквиты. Их подопечный находился на работе, и из окна кафе виделся вход в здание Генерального штаба, да и времени до семнадцати часов было предостаточно.
Вчера Вера, девушка на вид простоватая и веселая, по заданию Лавос познакомилась, как бы случайно, с работницей почты, продающей марки, открытки, конверты. Через полчаса непринужденной беседы опытная Вера выведала, что некоторое время назад высокая стройная женщина в плаще и шляпе передала для Григоровича конверт с марками. Делала она это еще пару раз, встречая продавщицу по дороге домой.
После этого рассказа Веры Юрочка заерзал на своем стуле, что не укрылась от глаз внимательной Лавос.
- Юрочка, ты внимательно следишь за входом? Что ты вертишься?
- Да нет, ничего, все в порядке.
- Нет не все. Говори, что случилось?
И Юрочка рассказал о случае, когда он на десять секунд потерял из виду «Сутулого», о грузовике, перегородившем ему обзор и о молодой женщине в плаще и шляпе. Ему стало стыдно, он почувствовал свою вину, в горле встал комок, и из его глаз потекли слезы. «Какой он, в сущности, еще ребенок», - подумала Нина Лавос, но вслух сказала:
-Плохо дело. Мы сработали непрофессионально. Тебе Юрочка больше двадцати лет, ты - взрослый мужчина, ты не должен был молчать. Теперь нужно исправлять положение. Что мы имеем? Пока только косвенное подозрение: ведь женщина в плаще могла быть обычной филателисткой и просто передать марки, и она же, хотя может и не она, прошла мимо «Сутулого». В нашей работе не должно быть случайностей. Нам нужны доказательства или опровержение наших подозрений.
- Подозрений в чем? – тихо спросила Вера
- В том, что «Сутулый» ведет двойную жизнь. В чем это выражено – неважно, выводы предстоит делать работодателю. Как вы помните, я дважды была в квартире нашего подопечного. Знаете, что необычного мне бросилось в глаза, кроме конвертов с марками? Огромный радиоприемник. Из осторожных разговоров с соседями я выясняла, что музыку он почти не слушает, да и вообще радио включает редко. Это точно, стены в доме тонкие. Тогда зачем ему такой огромный, мощный радиоприемник?
Нина сделала глоток чая и посмотрела на своих сотрудников.
- В прихожей квартиры Григоровича стоит шкаф, набитый всяким старьем. Он заперт, но я нашла ключ наверху, весь в пыли. За что он только платит уборщице?
При слове «шкаф» у Юрочки затеплилась надежда, ему хотелась кричать: «Пошлите меня, я справлюсь!» И это так явственно читалось на его лице, что ничего не спрашивая, Нина Лавос тихо сказала:
- Это очень опасно, если «Сутулый» тот, за кого я его принимаю.
- Я справлюсь, – уже вслух произнес Юрочка.
- Ладно, давайте разрабатывать детали. Места в шкафу вполне достаточно. Пробыть там нужно с шестнадцати часов до девяти утра. Без сна, при минимуме еды и питья, не шевелиться, не чихать, взять с собой грелку для испражнений. Наблюдать только через замочную скважину, главное – слушать. Судя по пыли на плинтусе, «Сутулый», видимо, не закрывает дверь в комнату. Только в крайнем случае можно покинуть шкаф. В случае опасности - входная дверь рядом, для этого отработаем быстрое открывание замков. Да и мы сами будем страховать на лестнице.
- Вот это напрасно, я сам справлюсь, – солидно проговорил Юрочка…
…Первое дежурство прошло спокойно. Григорович пришел с работы, разделся, умылся, поставил чайник – все это Юрочка, сидя в шкафу, представлял по шумам очень явственно. Закончив неспешно с нехитрым ужином, клиент прилег на диван – скрипнули пружины.
«Видимо читает, не спит, наверняка курит», – запах табака потихоньку растекался по квартире. В двадцать часов, неспешно одевшись, «Сутулый» отправился на прогулку. Через пятнадцать минут Юрочка неслышно открыл дверцу шкафа и вышел наружу (петли они заранее смазали маслом, а заднюю стенку вообще вынули, чтобы легче было дышать и лучше слышать). Теперь не опасаясь можно размяться, так как Вера вела «Сутулого» на прогулке, и Нина Лавос всегда успела бы предупредить Юрочку: «Сходить на всякий случай в туалет? Нет, лучше в грелку, как велела Нина».
В двадцать один час пятнадцать минут Юрочка снова забрался в шкаф. Ровно в двадцать два часа Григорович открыл дверь. Пошел сразу на кухню. Поставил чайник, не торопясь, поужинал, помыл посуду и засел в туалете. Юрочка засек на своих светящихся часах – на полчаса. Вышел и, гад, не прикрыл дверь. Противный, едкий запах, распространился по всей прихожей. «Сутулый» давно уже уснул, а Юрочка долго дышал открытым ртом, зажав нос пальцами, и вспомнил прошлогодний случай.
Однажды их маленькая компания, после успешно выполненного дорогостоящего поручения, решила устроить себе маленький отдых, и выехала на пикник. Они сняли в местном пансионате дешевенькие комнаты с общим удобством. Целый день сотрудники «Ландыша» провели на воздухе: наелись мяса с луком, выпили достаточно много спиртного - словом расслабились, и кое-как добрались до своих кроватей. Утром Юрочка проснулся от сухости во рту и тяжести в желудке. Туалет оказался занят, но через десять минут оттуда вышла Нина Лавос. Юрочка незаметно шмыгнул следом. Каково же было его удивление, что кроме легкого запаха ее духов, он сумел уловить лишь совсем незначительный посторонний запах. А вот зашедшая вслед за Юрочкой Вера долго чертыхалась.
За этими воспоминаниями прошло какое-то время. Из комнаты раздавался равномерный храп их клиента. Пожевав немного шоколада и попив водички, Юрочка, как мог, боролся со сном. Длительная тренировка, и то, что он по приказу руководительницы выспался днем, помогла ему пройти самые тяжелые часы: два, три, четыре… В четыре часа «Сутулый» проснулся и пошел в туалет, из-за незакрытой двери послышался звук льющийся в унитаз струи. «Напился чаю, гад», – с ненавистью подумал невольный свидетель. Вообще-то Нина Лавос учила относиться к клиентам нейтрально – ни ненависти, ни симпатии, но Юрочка не мог побороть в себе неприязненного отношения к Григоровичу.
Утром «Сутулый» немного постоял под душем, побрился, и долго завтракал, пил кофе. Наконец входная дверь хлопнула. Через пятнадцать минут Юрочка вылез из шкафа и стал разминать ноги. В это время Вера провожала наблюдаемого до работы, там ее ожидала Лавос на Fiat. Оставив Верочке машину, и приказав в случае выхода Григоровича из учреждения срочно ехать к ним, Нина взяла такси. Через некоторое время, условно постучав, чтобы Юрочка знал, кто идет, женщина открыла дверь сделанными по шаблону ключами. Ей, как и в первых двух случаях прихода в эту квартиру, пришлось не пользоваться косметикой, духами и мыться хозяйственным мылом.
- Ну как? Главное говори здесь, потом уходим.
- Ни-че-го, – по слогам ответил Юрочка.
- Ладно, пошли, – и внимательно осмотрев напоследок пол, не заходя в комнату и на кухню, они вышли из квартиры.
Рассказав все подробно уже за завтраком в кафе, затем, съездив домой чтобы выспаться, Юрочка вернулся в офис. Еще поев, на сей раз не плотно, он долго и тщательно посидел в туалете. Потом собравшись с помощью Нины, взял с собой горький шоколад, бутылочку воды, средство против чихания, американскую жвачку, соглядатай в шестнадцать часов проник в квартиру Григоровича и снова разместился на своем месте в шкафу.
Через полтора часа пришел «Сутулый» и все повторилось, как в прошлое дежурство. Вот только после прогулки он как-то нервно ужинал: гремел посудой, уронил, кажется, вилку, ругнулся и, быстро попив чаю, прошел в комнату. Послышался звук включенного радио, настройка на станцию. Зазвучал голос диктора на немецком языке, потом какая-то песенка, затем снова диктор, и снова музыка. Юрочка весь подобрался, как гончая, которая увидела дичь. Он взглянул на свои светящиеся часы: ровно одиннадцать. Юрочка знал, что письменный стол, на котором стоял радиоприемник, находился у стены, а сидящий за ним располагался спиной к двери. Новоявленный Пинкертон осторожно открыв дверцу и медленно выполз из шкафа, затем подкрался к дверному проему комнаты.
За столом, спиной к Юрочке, сидел Григорович, ссутулившийся еще больше. Горела настольная лампа, светилась шкала радиоприемника, диктор что-то говорил по-немецки, а «Сутулый» записывал. «За-пи-сы-вал!» Юрочка был ошеломлен.
Потом зазвучала какая-то тирольская песенка. А когда снова заговорил диктор, перо вновь забегало по бумаге. Так продолжалось несколько раз, затем Григорович выключил радио, достал с полки какую-то книгу, раскрыл ее и стал что-то писать на листах бумаги. Юрочка так и застыл у косяка двери с раскрытым ртом: «Расшифровывает, гадина. Вот это удача!»
Первым делом, ошалевший о радости, Юрочка закрыл рот и потихонечку отступил, забрался в шкаф и, от переполнявших его чувств, захлопнул дверцу. Мгновенно раздался скрежет отодвигаемого стула и, шлепая своими большими ступнями, в прихожую ввалился «Сутулый». У Юрочки похолодела кожа на затылке и шее, сердце стучало где-то у самого горла. Потекли жуткие секунды. Юрочка, почти не дыша, представлял себе, как эта страшная голова, с лопоухими ушами, пристально смотрит на дверцу шкафа и видит сквозь нее скрюченную, маленькую фигурку агента. Сейчас Григорович сделает шаг, откроет дверцу и … Хотя в шкафу было темно, Юрочка зажмурил глаза.
Вдруг за окном на улице завизжала какая-то девка, затем раздался хохот и пьяные крики. Возникла пауза, видимо «Сутулый» осмысливал происхождение услышанных звуков. У Юрочки от нехватки воздуха кружилась голова.
Пением райских птиц показалось юноше шлепанье ступней Григоровича по направлению к комнате. Неслышно, через открытый рот, узник шкафа выдохнул из себя страх и втянул живительный кислород. Через некоторое время в шкаф проник запах горелой бумаги. Затем «Сутулый» наскоро попил чай и лег спать. Ночью он вставал в полчетвертого, и ходил в туалет. Утром, немного проспав, клиент, не заходя в душ, быстро позавтракал и ушел на работу.
Когда Лавос вошла в квартиру Григоровича, то увидела совсем ошалевшего Юрочку, сидевшего в шкафу с открытой дверцей, обхватившего голову руками. Он ей вкратце рассказал Нине то, что здесь произошло. Женщина быстро прошла в комнату, и первым делом записала цифру, на которой стояла настройка радиоприемника, хотя прекрасно понимала, что Григорович, скорее всего, легким движением руки сделал ее усилия напрасными. Потом она стала вынимать книги с полки и показывать их Юрочке, пока тот не кивнул утвердительно. Нина разборчиво записала в своем блокнотике название книги, имя автора, год и место издания и, на всякий случай, типографию и тираж.
Через час, сидя в их маленьком офисе, Нина Лавос снова и снова просила повторить то, что видел и слышал Юрочка. Тот повторял, но глаза его слипались, и нового он уже ничего сказать не мог. Оставив в покое Юрочку, тут же уснувшего на диване, Нина набрала номер телефона.
- Это Лавос, срочно передайте господину Хойзингеру, чтобы он связался со мной.
- Назовите ваш номер.
- К-2-65-45
- Ждите.
Через пятнадцать минут раздался звонок, и голос Генриха Хойзингера произнес-
- Здравствуйте, госпожа Лавос. Что у вас?
- У меня очень важные сведения.
- Касающиеся клиента?
- Они в корне меняют отношение к нему.
- У вас Fiat М-98-93R?
- Да.
- Подъезжайте к Главному военному госпиталю на Воробьевых горах, знаете?
- Да, я буду минут через сорок.
- Вас будут ждать.
Сняв через голову платье, Нина повернулась спиной к зеркалу – стрелки чулок были ровными. Она немного подтянула резинки пояса, чтобы чулки не морщинились, одернула чуть врезавшиеся в попочку шелковые трусики, немножко припудрила выбритые подмышки. Затем надела удлиненную серую юбку, приталенный жакет, с подшитыми плечиками, только что входившими в моду, маленькую черную шляпку с вуалеткой и, стуча высокими каблуками, вышла из офиса.
Конечно, она опоздала. У входа в военный госпиталь нервно расхаживал какой-то молодой человек. Увидев Fiat с нужным номером, он живо подскочил к дверце, открывающейся вперед. Нина к тому моменту успела сменить тапочки для вождения на туфли с высокими каблуками. Грациозно, чуть приподняв плотно сжатые ноги, очаровательная женщина повернулась на сидении, оперлась на протянутую руку и вышла из машины. Они миновали вестибюль, поднялись на четвертый этаж и прошли по совершенно пустому коридору. Молодой человек подвел Лавос к двери, без номера и вывески, открыл своим ключом и пригласил войти.
В достаточно вместительном помещении, с большими окнами, задернутыми тонкой занавеской, почти на середине, стояло сооружение, напоминающее кровать. Там полулежал человек с загипсованной рукой, подвешенной на каких-то блоках и растяжках. Человек белозубо улыбнулся и произнес:
- Рад вас видеть госпожа Лавос. Вы прекрасно выглядите.
- Спасибо, господин Хойзингер. Но что это с вами?
- Заурядная автомобильная авария. Садитесь сюда поближе и рассказывайте.
Нина Лавос говорила только о фактах, без оценок, немного монотонно и очень подробно. Когда закончился доклад, Петр Петрович прикрыл глаза и задумался: «Недавно звонил Коровин. Во Владивостоке задержан диверсант с документами и инструкциями поведения, несомненно, почерпнутыми от «крота». Рано или поздно, но начальник Генштаба раскрыл бы врага. Теперь же я его опережу. Хотя радоваться нечему, еще предстоит оценить ущерб, нанесенный Григоровичем, тем более он мой протеже. Успокаивала только мысль, что «крот», видимо, был заморожен и введен в действие только сейчас.
Как же я ошибся в Григоровиче! Это может стоить мне карьеры, а если этот …- не находя адекватного определения Нилов выругался про себя, - противопоставивший свои личные обиды национальным интересам Родины, начнет все вываливать про меня следствию? От так называемого «позора» спасет только отставка. Надо что-то срочно делать.» Петр Петрович открыл глаза и внимательно посмотрел на рассказчицу: « Красивая женщина, черт возьми.»
- Госпожа Лавос, снимайте все наблюдения за «Сутулым». Причитающаяся вам сумма плюс премиальные будут переведены на счет фирмы «Ландыш» в ближайшее время. Вы и ваши сотрудники должны забыть все, что связано с этим делом. Пока мы прерываем наши деловые отношения.
- А личные?
- Они только начинаются.
- Зовите меня Ниной, – улыбнулась она.
- А вы меня Генрихом, – ответил он, чувствуя всем естеством ее необыкновенное очарование.
Она присела на край кровати. Здоровой рукой он притянул ее поближе к себе, вдохнул аромат ее кожи, волос, еще ближе и, наконец, губы их соединились. Оторвавшись от шаловливого язычка, Генрих нажал какую-то кнопку на пульте кровати. Тотчас открылась дверь и показалась голова Бориса.
- Ко мне никого не пускать…сорок минут.
- Слушаюсь.
И они опять соединились в поцелуе. Нина, боясь задеть его больную руку, перенесла центр тяжести своего тела и тут же почувствовала восставшую плоть. Рука Генриха пыталась залезть под ее длинную юбку. «Так у него ничего не выйдет», – подумала Нина и расстегнула пуговицы на боку, юбка распахнулась, но продолжала держаться на бедрах. Теперь пальцы мужчины через тонкую ткань трусиков ласкали между ног самые чувствительные части интимных мест. Там стало влажно, теплая волна пошла по всему телу женщины и достигла лица. «Я, наверное, покраснела», – почему-то забеспокоилась Нина, но тут же быстро откинула одеяло и стянула с Генриха пижамные брюки. Её губы встретили красивый, твердый, среднего размера член. Взяв его левой рукой, она медленно сдвинула кожицу и облизала глянцевую головку. Легкий, специфический мужской запах возбудил Нину еще больше.
Понимая, как трудно и неудобно двигаться самому Генриху, женщина все делала сама. Ее не смущало, а наоборот возбуждало, что он смотрит, как красиво очерченные губы и красненький язычок делают свое дело. Правой рукой она забралась под пижаму и, нащупав там оттопыренный сосок, стала теребить его двумя пальцами. Женщина чувствовала, что доставляет мужчине наслаждение, и это только приближало собственный оргазм. Отпустив сосок и перехватив член правой рукой, она продолжала сосать его. И лишь оторвалась на секунду, облизав безымянный палец левой руки, от которого недавно так «удачно» оторвался ноготь, Нина аккуратно ввела его в задний проход мужчине.
Генрих уже давно отодвинул трусики и погрузил пальцы во влажное влагалище. Убыстряя движение языком и пальчиком, Нина услышала сдавленный вскрик Генриха, и почувствовала, как теплая жидкость заполнила ее рот. Она проглотила ее, и стала слизывать остатки с члена, но тут же, ощутив сильный оргазм, вся задрожала и застонала…
…Выйдя после душа, а он был в палате, Лавос увидела, что Генрих что-то диктует Борису. Увидев ее, секретарь закрыл блокнот, встал и вышел. Нина подошла к Генриху: свежая, слегка подкрашенная, и посмотрела на него влажными темными глазами. Он улыбнулся и поцеловал ей руку:
- Спасибо. Думаю, недельки через три я буду на ногах, а рука мне не помешает, – усмехнулся Хойзингер своей незамысловатой шутке и совсем серьезно добавил, – я очень хочу тебя, ты мне очень нравишься, Нина.
- Взаимно.
Нилов, задержав дыхание, слушал удаляющийся по коридору звук ее каблучков, до тех пор, пока он совсем не затих.
Затем позвал Бориса, и они углубились в чертежи и схемы, которые накануне принес помощник. Петр Петрович умел быстро включиться в работу. Слушая пояснения Бориса, он с интересом вникал в конструкцию киноаппаратуры, в способ записи на звуковую дорожку кинопленки. Нилов уже прикидывал конструкцию устройства, предназначенного исключительно для запоминания звука. Если отбросить всё, что связано с визуальным изображением, и оставить звуковую дорожку, да не одну, а, например, четыре, то можно добиться значительного снижения веса и объема аппарата. Для замены устаревшей граммофонной записи на винил лучше не придумаешь.
ВОЕННО-МОРСКАЯ БАЗА ПОРТ-АРТУР.
Ярко-желтая шкала радиоприемника AEG освещала руку человека, крутившего настройку. Слышалась то японская, то русская, но чаще всего английская речь. Совсем мало попадалось китайских радиостанций. Рука остановилась на танцевальной музыке большого джаз-оркестра под управлением какого-то Гленна Миллера. Мелодии были простыми, легкими и запоминающимися: под них отвлеченно думалось и хорошо отдыхалось. Пальцы чуть притронулись к настройке – Макао, португальская колония, но диктор вещал по-английски.
Английский язык, несмотря на легкие волнения провинций Британской империи, даже вопреки этому, все больше и больше завоевывал мир. Вот и Азия, официальная Азия, говорила, да и печаталась на английском - Индия, Бирма (исключая французский Индокитай) Гонконг, Сингапур, да и Китай с Японией «понимали» по-английски. Не говоря уж об Австралии и Новой Зеландии.
«Хорошо бы так с русским языком! Или он слишком сложен? Ничего, надо было бы, выучили за милую душу. Уже и сейчас, с ростом экономического, военного и политического влияния России, ее язык понимают все больше людей во многих странах мира» - Сергей Николаевич Горелов не был имперским националистом, ну если так, самую малость, он просто любил свою страну, знал ее, воевал за нее. И в то же время ему нравилось, что хозяева гостиницы на русской военно-морской базе предпочли поставить в номер немецкий радиоприемник – лучшее изделие в мире на это время.
Диктор читал новости: частично местные, но больше общемировые от агентств Reuters, Havas, РОСТА. Наступающее лето 1937 года обещало населению планеты полнокровную мирную жизнь. Бурное развитие техники, технологий, экономический бум после кризиса – все это внушало людям хорошие надежды на будущее.
Сергей Николаевич прекрасно разбирался в расстановке мировых сил. На Дальнем Востоке особые опасения вызывала императорская Япония. Страна развивалась ускоренными темпами, быстро модернизировала свою промышленность, однако, ввиду ограниченности сырьевых ресурсов, могла стать опасной и экспансионистски настроенной. Но сильная Россия, мощная Америка, заморские территории Великобритании были достаточным заслоном потенциальным агрессорам. Не хватало только координации.
Лига Наций как-то сдулась и пожухла. В воздухе витала новая, не основанная на результатах Мировой войны, всемирная идея объединения. Но слишком большими оставались разногласия. Хотя передел мира почти закончился, не все государства им были удовлетворены и молодые, промышленно-развивающиеся страны требовали своего сегмента рынков сбыта.
И все же основная опасность всё же отступила: большевистская зараза задушена как в России, так и в Китае. Поднебесная, несмотря на многовековую отсталость, постепенно встраивалась в мировую экономику. Если в Европе Германия и Италия все еще доставляли нешуточные опасения, то здесь, на Дальнем востоке после военного соглашения между США и Российской Федерацией становилось стабильнее. Завтра, в рамках дружеского визита, должен подойти американский авианосец Eagle.
Сергей прислушался к англоязычному диктору. То, что радиоведущий не англичанин он понял сразу. Няней у маленького Сережи служила уроженка Лондона, хотя это и было дороговато для его папочки со средними доходами от госслужбы и умеренными от ценных бумаг. Сорокалетняя англичанка, некрасивая и не очень умная, тем не менее, говорила на прекрасном литературном английском языке, который перенял маленький мальчик с хорошим музыкальным слухом.
Так что же сказал диктор?
« По сообщениям из источников, заслуживающих доверия, из порта Гонконг вышла мобильная группа Британского военно-морского флота в составе трех кораблей курсом на северо-восток».
На всякий случай Горелов записал сообщение и лег спать. Перед тем, как заснуть он долго с нежностью и тревогой думал о Джулии. Как она там? Нашли ли ее ребята из контрразведки?
…Проснувшись ранним утром и подойдя к окну, Сергей увидел огромный американский авианосец, стоящий на рейде. Быстро одевшись и наскоро позавтракав в ресторане, Горелов через полчаса прибыл в штаб Военно-морской базы Порт-Артур. На правах старого знакомого Сергей Николаевич попросил офицера из пресс-центра представить его сотруднику контрразведки.
Через некоторое время подошел невысокий капитан-лейтенант и поприветствовал его, приложив руку к козырьку фуражки. Горелов представился и спросил, ведется ли оперативное слушание гражданских радиостанций, например радио «Макао». Получив отрицательный ответ, Сергей попросил передать в штаб главнокомандующего Тихоокеанского флота во Владивостоке, группе «Джет» запись вчерашнего сообщения. Капитан-лейтенант с уважением заверил Горелова в немедленной отправке текста адресату. Только вчера пришла установка что все, что связано с таинственной, только что прибывшей во Владивосток группой «Джет» должно передаваться с литерой «Сверхсрочно».
А в это время на пирсе выстроилась группа встречающих офицеров во главе с замкомандуюшего Тихоокеанским флотом: ждали катер с командиром и офицерами авианосца. Горелов был в курсе той части плана Милявского, которая касалась лично его. Он знал, что дальше последует дозаправка топливом, водой, свежими продуктами огромного корабля. После объявления о быстром отплытии - ярко выраженное недовольство команды беспрецедентно малым, двухсуточным, пребыванием на суше. Затем должно осуществиться присоединение группы российских офицеров, в том числе и его, Горелова, к команде Eagle и отплытие в заданный квадрат.
А пока, сверкая на солнце медными трубами, заиграл военный оркестр: катер с американцами подходил к причалу.
ВЛАДИВОСТОК. СПЕЦИАЛЬНЫЙ ОСОБНЯК.
Комната связи гудела. Информация шла непрерывно и из Москвы, и из штаба Тихоокеанского флота. Недавно пришло сообщение из Порт-Артура от Горелова. Руководитель особой группой «Джет», Марк Моисеевич Милявский, систематизировал все поступающие сведения и принимал решения. Авианосец «Игл» уже вторые сутки стоял в Порт-Артуре: бункеровался, экипаж отдыхал, командование ждало приказа на выход в квадрат испытаний, но Милявский медлил. Он обдумывал одно неординарное решение, которое сначала пришло ему в голову, как последний аргумент в отчете президенту. Затем эта затея стала обрастать деталями, предварительными условиями и проработками решений, потом стала реальной и подчинила себе все остальные действия. Может, он просто зашел в тупик и ничего другого придумать не мог?
Марк Моисеевич спустился к себе, плотно закрыл дверь и снова начал прокручивать в голове информацию, полученную за последнее время: «Из Москвы пришли подробности о гибели двух агентов: инженера Грачковского и Александры Мортон. В квартире сорок три, смежной с квартирой Горелова, где всё и произошло, найдено прослушивающие устройство. Обнаружена целой и невредимой эта молодая американка, мисс Бринер. Надо об этом сообщить в Порт-Артур Горелову.
Тут вообще было много странного. Подтвердился факт, что Александра Мортон и была тем самым немецким суперагентом Н-56. По описанию внешности, именно она и вербовала Щербакова-Широкова. Значит и эта ниточка оборвана.
Что мы имеем? Мортон убита, Щербаков сидит у нас, уничтожение экипажа К-22 предотвращено. Но знают ли об этом в Германии? То, что это немецкая линия сомневаться не приходится. Будет ли Японская группа искать в сутках ходу от Владивостока всплывшую подводную лодку с полуживым экипажем? Щербаков никому не успел сообщить о диверсии – его взяли сразу же. А должен ли он сообщать вообще? -Марк Моисеевич открыл сейф и достал листки, написанные диверсантом в камере, - Нет, после посещения К-22 его путь лежал в Иокогаму на «Баварии». Там его, наверное, ждали. Теперь судно придет без него. Ну и пусть поломают голову, куда делся их агент. Это по немецкой линии. А что по английской?
Из Москвы передают, что Флеминг ходит, как потерянный: время выхода К-22 он передал в Лондон, но Горелов срочно уехал в командировку, так ему сказали в «Русском слове», а мисс Бринер исчезла. Исчезла и Мортон. Он мог предполагать, что что-то произошло в сорок третьей квартире, так как она опечатана полицией, но никто ничего не знает, и нет Грачковского. Английский резидент в посольстве отказывает Флемингу в связи, наши его не берут. Вакуум. Так что же делает английская разведка, СИС? Заслуживает внимания сообщение Горелова о Британской морской группе. Допустим, они узнали о времени выхода, но они не знают маршрута и места маневров. Куда же они идут?»
В комнате сгустились сумерки. Милявский сидел на жестком стуле, чуть сгорбившись, неслышно дышал и смотрел на вентиляционную решетку в углу у самого потолка. Что он там высмотрел? Да ничего. Он вообще ничего не видел, сердце билось не чаще пятьдесяти ударов в минуту, давление упало, ноги стали ледяными: «Куда же они идут? Куда идут корабли английской морской группы? Ведь искать в безбрежном океане одиночную подводную лодку бесполезно, если не знать хотя бы примерного маршрута. Маршрута?»
Постепенно в мозгу у Марка Моисеевича как из тумана стали возникать какие-то силуэты, пульс участился, ноги потеплели. Но, боясь спугнуть возникшую идею, Милявский не шевелился и просидел еще пятнадцать минут, уже подгоняя под нее свои дальнейшие решения и распоряжения. В это время в дверь постучали.
- Войдите.
Вошел штурман Свенсен, впустив косой световой поток из коридора.
- Зажгите, пожалуйста, свет, – тихо попросил Милявский
Щелкнул выключатель. Заморгав от яркой лампочки, Марк Моисеевич поднялся со стула и неслышно заходил по кабинету.
- Николай Карлович, скажите, сколько свободных мест можно дополнительно найти на К-22?
- К-22 – самая большая крейсерская океанская подводная лодка. Она имеет две дополнительные каюты для командующего соединением, а в случае необходимости командующего флотом. Также можно найти еще восемь-десять спальных мест в отсеках. Но вы должны понимать, что понятие «каюта» в подлодке весьма условное.
- Да, я понимаю. Пойдемте.
И они вышли из комнаты, поднялись на второй этаж, где находился узел связи. Оператор быстро соединил главу группы «Джет» с командующим Тихоокеанским флотом.
- Господин адмирал? Здесь Милявский. Я выезжаю к вам со штурманом Свенсеном. Ждите.
По лестнице вместе с ними спустились два рослых мускулистых парня из их команды. В большой черной губернаторской машине один из них сел впереди с водителем, другой на откидном месте в салоне рядом с Милявским и Свенсеном.
- Николай Карлович, судя по нашивкам, вы капитан первого ранга?
- Так точно.
- А командир К-22?
- Боровиков? Капитан второго ранга.
Они замолчали. Машина плавно поворачивала на склонах сопок, мотор мощно урчал на подъемах и затихал на спусках. Милявский снова заговорил:
- Скажите, Николай Карлович, а какова численность личного состава подлодки?
- В данный поход идет шестьдесят восемь моряков. А вообще боевая численность К-22 больше.
- Шестьдесят восемь – это вместе с командным составом?
- Так точно.
Показалось здание штаба флота. Вооруженные часовые в форме морской пехоты проверили документы, двери автоматически отодвинулись, и машина въехала на территорию.
Разговор Милявского с адмиралом продолжался минут сорок, потом в кабинет пригласили Свенсена. К сидевшим у двери двоим сопровождающим, подошел дежурный офицер и предложил пройти в другое помещение. Охранники молча отрицательно покачали головами, но тут из-за двери выглянул Милявский и быстро проговорил:
- Идите, идите, переоденьтесь в форму, в особняк мы больше не вернемся. Напишите перечень личных вещей, их скоро доставят.
Через два часа на мощном грузовике, с эмблемами военно-морского флота, мичманом с пятью матросами доставили личные вещи, дополнительное оружие, оборудование, немного продовольствия, в основном деликатесы и коньяк. На том же транспорте прибыли два офицера связи со своей аппаратурой, привезенной еще из Москвы.
Еще через два часа после этого, уже поздней ночью, кавалькада из нескольких машин остановилась у тускло освещенного причала со стоящей подводной лодки. Встречал высоких гостей командир Боровиков, заранее предупрежденный об их прибытии. Из первой машины вышел адмирал. Боровиков вытянулся:
- Господин адмирал! Подводная лодка К-22 к походу готова. Командир корабля, капитан второго ранга, Боровиков.
- Господин капитан второго ранга! Вручаю вам пакет с маршрутом и координатами точки рандеву. Курировать всю операцию непосредственно на К-22 будет руководитель специальной группы «Джет», глава администрации президента, Милявский Марк Моисеевич. Главным штурманом похода назначается капитан первого ранга Свенсен Николай Карлович. Сопровождающие лейтенанты: двое спецсвязь, двое охрана. Приказы руководителя группы «Джет» исполнять беспрекословно.
- Так точно, господин, командующий флотом.
- Вольно. Береговые воздушные и электросети отведены?
- Так точно. Дизеля лодки работают на холостых оборотах, буксир заводит концы. Все готово.
- Размещайте гостей, и с Богом.
Адмирал пожал руку командиру К-22, понимая, что дальше начнется суета отчаливания, и у Боровикова не останется времени на церемонию прощания.
Шесть человек в темно-синих форменках прошли по мосткам и скрылись в чреве субмарины: у четверых из них виднелись нашивки лейтенантов, одного - капитана первого ранга, ещё одной - только с эмблемой тихоокеанского флота, но с гербом России над левым карманом. Матросы базы передавали вещи и аппаратуру, которую уже подхватывали моряки экипажа. Загрузка даже небольшого количества мест была трудоемким делом, так как приходилось все протаскивать через узкое жерло рубки, тесные проходы и люки переборок.
Прав был Свенсен. От кают здесь было только название. На самом деле это маленькое помещение, ограниченное с одной стороны изгибающейся стенкой, с другой - задвигающейся дверью. Имелась только узкая койка, маленький столик, да еще в углу уместился умывальник. Рассовав кое-как туалетные принадлежности и вещи, Марк Моисеевич посмотрел на себя в небольшое зеркальце: темно-синяя пилотка с двуглавым орлом гармонировала со смуглым лицом и черными усами. Он ухмыльнулся и подмигнул сам себе. Авантюрное предприятие, которое он начал, было в его духе. Все так и казалось со стороны, но на самом деле ему предшествовала огромная подготовительная работа, перелопачен ворох информации и проиграны многоходовые варианты.
Послышался стук. Раздвинув дверь, Милявский увидел одного из охранников. Усевшись на койке, он знаком пригласил того войти в каюту. Рослый парень заполнил всё помещение.
- Докладывайте.
- Мы с напарником разместились у мотористов, радисты - в БЧ-5, капитан первого ранга Свенсен находится через каюту.
- А чья рядом?
- Командира.
- А там, – и Марк Моисеевич кивнул на умывальник.
- Старпом.
- Навестите Свенсена и попросите его за…
Милявский не успел закончить фразу, как лодка ощутимо дернулась, и послышался какой-то скрежет.
- Где Свенсен? Позовите его, пускай он узнает, что произошло – приказал Милявский охраннику.
- Капитан первого ранга в центральном посту. Есть позвать.
Когда через двадцать минут Свенсен пришел, он сначала не понял, о чем его спрашивает Марк Моисеевич. Но потом объяснил, что задели за причал, буксир дернул, такое бывает, и что скоро выйдут на внешний рейд.
- Повреждения существенны?
- Нет, ничего страшного, небольшая вмятина, да краска отлетела.
- И всё же, вы, Николай Карлович, должны являться по моему вызову незамедлительно, – тихо, но внушительно проговорил Милявский.
- Виноват.
В это время ощутимо задрожал корпус лодки и послышался ровный гул.
- Ну, вот и пошли своим ходом на дизелях. С началом похода вас, Марк Моисеевич.
ЛЕСОПАРКОВАЯ ОКРАИНА МОСКВЫ
Коровин сидел за огромным письменным столом своего кабинета в здании Главного разведывательного управления. У него было два командных пункта: одно здесь, второе - непосредственно в Генеральном штабе, который главенствовал и над управлением контрразведки.
Здание ГРУ на окраине Москвы являлось его самым любимым местом. Расположенное в лесном массиве, большое приземистое строение имело запутанную систему лестниц, коридоров и переходов. Личный лифт отдельного входа доставлял Коровина на третий, особый изолированный этаж. Там в своем кабинете он любил, глубоко утонув в мягком кресле, работать с документами. Его окна касались своими разлапистыми ветвями ели, посаженные, в нарушении всех правил, очень близко к стене, но зато не позволявшие что-либо увидеть с дальнего расстояния. В чреве этого большого мрачного здания, среди множества служащих, находился незаметный оперативник, преданный лично Коровину. Именно он блистательно вывел из игры Нилова, не доводя дела до смертельного исхода. Вывел, да не совсем. Начальник контрразведки проявил завидное упорство и необыкновенную выживаемость. Вызвать сюда в кабинет этого доверенного человека Коровин не мог, да и незачем этого было делать - у них существовал иной способ общения. Еще более секретная связь осуществлялась с его доверенным лицом, работающим в охране семьи президента. Это он поведал Алексею Сергеевичу тайну дочерей Виктора Викторовича.
В дверь постучали, и после негромкого «войдите», в кабинете появился видный мужчина средних лет. Это был начальник разведки Хабаров И. И. Напрашивалось - Иван Иванович. Сотрудники осторожно шутили между собой, что даже инициалы руководителя разведки вне догадок противной стороны.
- Садитесь, Иннокентий Игоревич. Принесли?
- Вот, пожалуйста, – и Хабаров протянул листок бумаги
Коровин стал читать донесение резидента из США, в котором говорилось, что агент «Эдгар» получил звание, соответствующее российскому капитану третьего ранга, и назначен начальником шифровального одела на авианосце «Eagle». Донесение датировано вторым мая.
- Скажите, Хабаров, возможна ли связь с «Эдгаром», если авианосец находится в походе?
- Для экстренных случаев предусмотрен такой вариант, но, несмотря на должность начальника шифровального отдела, это очень рискованно и предполагает только разовое использование.
- Хорошо. Тогда по прибытии «Игла» в порт приписки свяжитесь с «Эдгаром» и попросите его составить отчет о характере посланий командования авианосца в Вашингтон. Обязательно расспросите его о личных впечатлениях от русской делегации, взаимоотношениях их членов между собой и тому подобное.
- Слушаюсь, Алексей Сергеевич.
- Теперь по «Скорпиону». Кто его вербовал, и кто его сейчас курирует?
- «Скорпион» сам предложил свои услуги, обратившись в наше посольство в Лондоне. По счастливой случайности дипломат, к которому он попал, является офицером резидентуры. На связи с ним сейчас сам резидент.
- Давались ли «Скорпиону» какие-нибудь задания?
- Нет, мы его бережем на будущее. У него обширные связи и безупречная репутация, вкупе с аристократическим происхождением и прекрасным образованием.
- Вы говорили о нем с резидентом? Какова мотивация его действий?
- «Скорпион» объясняет это разочарованием внешней и внутренней политикой Великобритании, а так же презрением к правящему классу, к которому сам и принадлежит.
- Второе, скорее, ближе к правде. А он не авантюрист?
- Если и да, то очень высокого полета.
- Хорошо. Теперь задание. Немедленно и непосредственно через нашего резидента, не привлекая более никого, переведите «Скорпиона» лично на меня. Все пароли и все сведения о нем. Передайте шифровку резиденту в Лондоне. В ней сообщите о месте моей встречи с ним. Это пункт 110. Пускай готовится, время я сообщу дополнительно. После чего в Лондоне, в нашем посольстве, забудут о его существовании.
- Будет сделано, Алексей Сергеевич.
Когда Хабаров вышел, Коровин стал продумывать время своего прибытия в пункт 110. Это путешествие он представит как поездку на север на охоту, знатоком и страстным любителем которой он небезосновательно считался. Там, далеко от жилья, в тихих водах небольшого озера качалась на воде летающая лодка Consolidated PBY-2 - аэроплан, способный часами находиться в воздухе, покрывая огромные расстояния без посадки.
То, что он, не по своей воле, а по роковым обстоятельствам, включился в эту смертельно опасную игру, было очевидным фактом. Но с этого пути обратной дороги нет. И теперь все действия надо исполнять лично. Любое лишнее передаточное звено может привести к провалу.
Коровину вспомнился апрель 1918 года, когда он, выпускник академии Генерального штаба, сам пришел на службу к красным. Ему тогда казалось, что он угадал поворот истории и для карьерного восхождения выбрал самое удачное время. И не он один. В очень узком кругу привлеченных офицеров Коровин занимался строительством новых вооруженных сил Советской республики. Под непосредственным руководством Троцкого, лично он разрабатывал воинский устав.
Через полтора месяца Коровина свалила «испанка». Эпидемия все же проникла в их немногочисленное, достаточно закрытое подразделение. Заболели почти все. Его соратники умерли, а Коровин выжил. Выжил благодаря своему богатырскому здоровью и заботе близких членов семьи. Долго лечился. О нем забыли. Видимо считали умершим. В те бурные годы царила страшная неразбериха, да и канцелярия велась у красных из рук вон плохо.
А вскоре история повернулась еще раз. Коровин, как отличный специалист, оказался востребован новой военной администрацией России. Он работал словно бешенный, недосыпая, забывая про еду, пытаясь, тем самым, искупить свои прегрешения перед родиной. Стремительности его восхождения по служебной лестнице никто не удивлялся: еще бы при такой старательности, хорошем военном образовании и ярко выраженным способностям.
О «красной» странице своей биографии он никогда и нигде не говорил, и не писал в своих анкетах. Он знал, что по многим судебным процессам, прокатившимся после победы белого движения, были осуждены так называемые военспецы, сотрудничавшие с красными. Особо «отличившиеся» отбывали длительные сроки тюремного заключения, менее запачкавшиеся отвечали за нарушение присяги, но ни один из них не мог рассчитывать на военную или административную карьеру.
Коровин стал забывать о том давнем зигзаге своей биографии. Но ему напомнили…
МОСКВА. НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ ТОМУ НАЗАД.
В четверг, 18 февраля 1937, года ровно в 18 часов, по заведенной многолетней привычке, Коровин зашел в свое любимое кафе «Лира». Это было единственное место, куда иногда, после работы заглядывал Алексей Сергеевич. Изысканное, очень дорогое заведение, с вышколенным персоналом, славилось своим, по особому сваренным кофе, и вкусными, выпеченными здесь же, бисквитами.
«Лучше бы не заходил», – думал потом Коровин. Однако последующие события показали, что нежелательная встреча произошла бы в любом случае, не здесь, так в другом месте.
Именитый клиент, в сопровождении метрдотеля, последовал к своему столику у окна. К сожалению, за ним уже сидел какой-то человек, углубившийся в газету. Официант предложил Коровину соседний столик, но тот не хотел менять свои привычки и, опустившись на предупредительно отодвинутый стул, сказал: «Как обычно». Он выложил из кармана портсигар, и взглянул на человека, сидящего напротив. Тот, несмотря на остывающий кофе, не отрывался от газеты.
Алексей Сергеевич испытывал легкое раздражение: «Мало того, что за моим столиком сидит случайный посетитель. Так он еще устроил вместо созерцательного смакования чудесного напитка какую-то читальню. Так у него кофе совсем остынет».
Тут и ему подали дымящуюся чашечку. Вдохнув чарующий аромат и сделав маленький глоток, он чуть было не зажмурился от удовольствия.
Сидящий напротив человек отложил газету. Коровин дрожащей рукой опустил чашечку и, что с ним никогда не случалось прежде, пролил немного кофе в блюдечко.
Хотя и прошло около двадцати лет, Алексей Сергеевич сразу узнал в своем визави красного комиссара, который руководил в 1918 году их группой, давал им задания и являлся доверенным лицом самого Троцкого. Время почти не изменило его: только немного погрузнел, резче обозначились морщины, чуть поредели волосы. А когда он спросил: «Вы не против, если я закурю», - все сомнения отпали. Такой, ни на кого не похожий, надтреснутый голос спутать было невозможно.
- Узнали, Алексей Сергеевич?
- Узнал.
«Охрана снаружи. Глупое положение. Сейчас бы пристукнуть эту сволочь! Но ничего, я его вычислю, он от меня никуда не уйдет», – промелькнуло в голове у Коровина. Его старый знакомый усмехнулся:
- Планируете, как бы со мной расправиться? Если вам наплевать на публикацию некоторых частей вашей биографии, то мое дело плохо. Но надеюсь, что это не так, и я, как человек предусмотрительный, подготовился к нашему разговору. Если со мной что-нибудь случится, то есть я не дам отбой, в течение недели в редакции самых крупных газет, частных и независимых, наших и зарубежных, а так же ведущих радиостанций поступят сенсационные материалы на начальника Генерального штаба министерства обороны России. Но я не хочу думать о грустном.
- Что вам надо?
- Я мечтаю видеть вас президентом России.
- Не юродствуйте!
- Я совершенно серьезно предлагаю вам все свои силы и опыт для реализации этого проекта. Я искренне считаю, что вы были бы не худшим руководителем нашей страны и могли бы сделать много больше для нее, чем нынешняя администрация. У вас для этого больше опыта, и здорового честолюбия.
- А вам-то это зачем? Как я помню, когда-то вы придерживались вообще ортодоксальных взглядов. Или когда ваша коммунистическая теория потерпела крах, вы сменили свою ориентацию?
- Теория остается, и она еще будет востребована. Она терпит крах тогда, когда не выдерживает проверку временем, а страны, участвующие в эксперименте, принадлежат разным регионам планеты - Европе, Азии, Латинской Америки. У нас потерпел крах большевистский режим в одной, отдельно взятой крестьянской стране, стоявшей в самом начале развития капитализма, хотя и весьма бурном. Возможно, имело место неудачное исполнение. Будет другой опыт и необязательно в нашей стране. Лет этак на семьдесят пять – сто, а не на год. Вот тогда и поспорим.
- Да уж, увольте. С России хватит экспериментов. Но я все же жду ответа. Вам-то зачем мое президенство?
- Поймите, я искренне желаю вам самого высокого взлета карьеры, которое только возможно в нашей стране. А там может и мне кое-что перепадет. Ведь не обидите же, если исполнится мой проект?
- Вы что думаете, что выиграли? Даже если вы опубликуете случайный, прямо скажу, неприятный эпизод из моей биографии, то у меня, как человека военного, всегда есть заряженный револьвер.
- Я нисколько не сомневаюсь в вашей решимости. Больше того, если бы ее не было, то я бы вряд ли затевал это предприятие. Но вы же умный человек. Что вы достигните этим поступком? Опозорите себя и свою семью. Ведь я не остановлю публикацию материалов. У меня есть подлинники ваших записок, адресованных Троцкому, где вы уверяете его в своей лояльности новой власти.
- Сволочь краснопузая!
- Знаете, господин Коровин, я первый и последний раз оставляю оскорбление без ответа. Ведите себя прилично, а то я выплесну вам кофе в лицо, и на этом закончим. Вы свою карьеру, а я свою жизнь. Вы, скорее всего, пойдете на каторгу – это в вашем-то возрасте, а я прокушу уголок воротничка рубашки.
- Черт возьми! Из какой такой преисподней вы взялись? Где вы скрывались эти двадцать лет?
- Совершенно верно, из преисподней. Чтобы исчезнуть мне пришлось умереть. Но я кое-что не рассчитал, и пришлось много лет расхлебывать свою неточность. Пытаясь уйти надолго, я совершил преступление, но суд посчитал его особо циничным и жестоким. Я получил двадцать лет каторги. Мыл золото на Крайнем севере. За хорошую работу немного скостили срок. Вот я недавно и вышел. Я с вами откровенен, потому, что верю: нас ждет плодотворное сотрудничество, результативное для обоих. А сейчас давайте, Алексей Сергеевич, прервем наш разговор. Ваша охрана уже волнуется. Лишних пять минут сидите. Только я очень прошу вас не делать необдуманных поступков. Поймите, я желаю вам, и себе конечно, исполнения самых честолюбивых планов. И вы его желаете…
…С этого разговора, произошедшего полгода назад, и началась для Коровина другая жизнь.
ТИХИЙ ОКЕАН. БОРТ АВИАНОСЦА EAGLE
Погода испортилась. Подул свежий норд-ост. По корабельной трансляции прошло штормовое предупреждение. Экипаж занимался работами по расписанию. Горелов оказался единственным штатским в их маленькой русской колонии, состоявшей из заместителя командующего тихоокеанским флотом, штабных офицеров, радистов, военного кинооператора. Все они занимали несколько помещений в районе кормы. Вице-адмирал большую часть времени находился в рубке, там же недалеко находилась и его каюта, но сюда, на корму он тоже заглядывал. Шли вторые сутки похода.
Отплытие было сумбурным, с взаимными недоразумениями между американским и российским командованием. Экипаж Eagle, который так мало пробыл на берегу, был недоволен. По первоначальному плану им приписывалось идти в район маневров вместе с К-22 и судном-мишенью, теперь все переигрывалось. Шли очень непростые согласования с командованием США и России: состоялся даже телефонный разговор между президентами. Наконец всё осталось позади, и корабль пошел в точку назначения.
Во второй половине дня в жилых кубриках на корме появился вице-адмирал, поинтересовался бытом, нет ли жалоб, а потом сказал, что их ждут в баре, на второй палубе, ближе к носу. Там организуется небольшая вечеринка: приглашает командир авианосца, будут американские журналисты.
- А как же шторм? – задал вопрос Горелов
- Что он сделает с такой махиной? – с плохо скрываемой завистью заметил вице-адмирал, сожалевший, что пока у России не было своих авианосцев
- Главная опасность знаете в чем? – спросил, и тут же сам себе ответил смешливый офицер связи, – Опасность в том, что коктейль второй раз смешается в желудке.
Все рассмеялись, и вскоре двинулись в совсем не близкий путь через многочисленные помещения, трапы, коридоры на нос корабля - в бар. Там оказались несколько штатских американцев: два репортера известных газет, фотокорреспондент Life, и кинооператор из Голливуда. Они накинулись на Горелова:
- Может вы, мистер Горелов, объясните нам, зачем нас сюда замуровали? А то наши офицеры все отшучиваются или отмалчиваются! Что такого особенного собираются нам показать? Вы наверняка что-то знаете, вас видели рядом с вашим президентом.
- Господа, будет учебная атака российской подводной лодки на движущуюся мишень.
- Ну и что в этом нового? Я, например, видел учебную атаку американской субмарины, правда, по рифам - эффектно. А здесь-то в чем «изюминка»? Только в подвижной мишени? Наше командование отсылает к вам: мол, все вопросы к русским.
Все это напористой скороговоркой произнес крепко сбитый человек среднего возраста в куртке с многочисленными карманами.
- Ларри Клинт, фотокорреспондент Life, – представился он.
- Господа, – вмешался кто-то из старших морских офицеров, –мы обещаем всем тем, кто захочет, поднять их в воздух на нашем разведчике, наснимаете вволю, остальным развернем наш Eagle так, чтобы обеспечить с палубы наилучший ракурс. Единственное, что от вас требуется, так это помолиться о солнечной погоде.
Сидя у стойки бара на высоком табурете, выпивая холодную русскую водку, слушая рассуждения коренастого фотографа, о том, что если бы не отменные подъемные, он ни за что не дал бы себя замуровать в эту огромную консервную банку, Горелов думал о Джулии, где она, что с ней? Перед самым отплытием офицер контрразведки шепнул ему уже на трапе, что с молодой девушкой все в порядке. Сергея подталкивали поднимающиеся моряки, да и он не сразу «врубился», что речь идет о Джулии. Поднявшись на высокую палубу авианосца, он уже оттуда, сквозь грохот меди духового оркестра, пытался докричаться:
- Откуда вам это известно?
- Было радио, – донеслось с берега, или ему показалось, что он услышал эти слова в хоре прощальных криков, звуков команд, шуме механизмов и мощного гудка авианосца.
- Так вот, мистер Горелов, я ни за что не полечу. И не потому, что боюсь, я, знаете, бывал в таких переделках, что вам и не снилось. Прав Коллинз, старпом, все дело в ракурсе. С самолета ничего толком не снимешь, пилот не фотограф, он летит как ему нужно, а не как мне, и если случайно он раз повернется нужной стороной на нужной высоте, то это удача. Я уж лучше с палубы, тем более у меня есть отличный телевик. Вы знаете, что это такое?
- Да, это специальный объектив, позволяющий снимать на больших расстояниях.
- Черт возьми, мне казалось, что вы меня совсем не слушаете. Мне о вас говорили, как о политическом обозревателе ведущей газеты и особе, приближенной к вашему президенту, а не как о репортере.
- В прошлом я репортер, к тому же репортер уголовной хроники, а такое не проходит бесследно, верно, дружище?
- Да мы, наверное, с вами прошли одни и те же университеты – я в доках Нью-Йорка, а вы, вы… - и он беспомощно заморгал белесыми ресницами.
- А я в грязных доках Петрограда.
- Во-во! Ваше здоровье, дружище.
К вечеру, когда группа русских моряков и штатский корреспондент с трудом поднялась на верхнюю палубу, так как выпито было немало, шторм еще по-настоящему не начался, но ветер из свежего уже превратился в очень свежий, и хорошо дышалось ионизированным предгрозовым воздухом. Его порывы выбивали искры из зажатых в кулаки сигарет.
- Эй, кто здесь курит на палубе? – раздался из темноты зычный голос, – Вы что, хотите сжечь настил? А ну марш вниз, а то двину прикладом вдоль спины.
Курильщики увидели огромный силуэт негра-матроса, и их как ветром сдуло с резинового покрытия взлетной полосы.
Горелов замешкался и, видимо, двинувшись не в ту сторону, заблудился в огромном чреве корабля: коридоры были тускло освещены, двери одинаковы, никаких надписей, только изредка номера и буквы. Свернув в какой то закоулок, он наугад отодвинул дверь. В полутемном помещении, уставленном аппаратурой, подсвеченной разноцветными лампочками сидело за столами несколько матросов и два офицера.
- Кто вы такой? Что вам здесь надо? Капрал Деррик!
- Да, сэр, – близсидящий матрос быстро вскочил и резко завернул руку Горелова за спину так, что тот уткнулся носом в стену, покрытую крупными пупырышками голубоватой краски. Дверь с лязгом закрылась, послышались трели вызова телефона.
- Сэр, здесь лейтенант Уоринктон. Только что неизвестный проник в помещение отдела 40. Да, задержан. Слушаюсь, сэр.
Кто-то накинул на глаза Горелова повязку. По слабому запаху одеколона похоже, что это носовой платок лейтенанта. Затем умело связали руки Сергея, быстро замотав эластичной лентой. После чего он был развернут и посажен на стул.
- Кто вы?
- Горелов, член российской делегации, пресса.
- Зачем вы сюда пришли?
- По незнанию, заблудился в коридорах.
- Документы есть?
- Во внутреннем кармане пиджака.
- Надо добавлять, сэр, когда говорите с офицером, – не выдержал капрал Деррик.
Ловкие руки матроса вытащили его редакционное удостоверение на английском языке, впаянное в пластик. В дверь постучали, лязгнул замок, щелкнули каблуки, кто-то вошел, видимо старший офицер. Возникла пауза, наверное, вошедший рассматривал удостоверение Сергея.
- Лейтенант Уорингтон, прочитайте ему лекцию и выпустите не ранее, чем через сорок минут.
- Слушаюсь, сэр.
«Где я слышал этот южно-американский говор и манеру немного растягивать слова? Где? Я точно его раньше слышал. Как болит голова, и зачем я столько выпил?», - крутилось в мозгу задержанного.
Через сорок минут его выпустили, разъяснив, что он попал в секретный отдел, и что будет хорошо, если он забудет сюда дорогу. Капрал Деррик вывел Горелова в узнаваемые места на корме авианосца, дальше дорогу он нашел сам.
МОСКВА. ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ.
«Михаил Ефимович, вы проиграли. Если это послужит утешением, то вас никто не сдал. Щербакова-Широкова взяли во Владивостоке, но он ничего о вас сказать не мог, не знал. Много знала о вас агент Н-56, но она нелепо погибла. Видите, я с вами откровенен. В вашем раскрытии есть даже какая-то доля случайности, но доказательная база последует. Это, в том числе, разработка инструкций и изготовление документов диверсанту. Ведется так же мониторинг работы некой музыкальной радиостанции в Кенигсберге. Поднимите глаза: видите томик Гете на полке? Теперь такой же есть и у нас, того же года выпуска.
Если вас интересует мое отношение к вашему поступку, то, честно говоря, я поражен. Я этого не ожидал. Значит, я совсем не разбираюсь в людях, точнее в одном человеке - в вас. Мне очень трудно понять, как ненависть к одной персоне, - ко мне, - можно перенести на ненависть к своей Родине.
Ну ладно, хватит лирики: вы проиграли, и я проиграл вместе с вами.
Вы, конечно, понимаете, что живым из России вам не выбраться. Не вздумайте пытаться бежать, вы под моим колпаком: в моем распоряжении, по крайней мере, две группы классных агентов, работающих только на меня, и не знающих о моей государственной службе.
В нашей демократической стране вашу судьбу будет решать суд. Я не сомневаюсь, что при всём объеме доказательств вам за шпионаж дадут смертную казнь. Я тоже буду допрошен в ходе процесса, и мне придется объяснять: за какие такие заслуги вы пользовались льготами при поступлении в военный институт, почему я помогал вам и позже устроил в Генштаб на работу. Мне придется рассказать всю правду о наших отношениях. Отставка неизбежна. Но я ничего не буду скрывать, я, в отличие от вас, не имею комплексов по этому поводу. Самое главное, что я работал на благо Родины.
А вот как вы перенесете свой позор? Знаете, что я накопал несколько лет назад? В Нежине живет ваша младшая сестра. Ее тогда не убили бандиты, не заметили, она пряталась в дровах. Теперь у нее другая фамилия, муж и шестеро детей. Почему я вам не сообщил об этом тогда? А черт его знает, сработала пресловутая интуиция, или я считал, что вам лучше быть на этом свете одному, - не знаю. Что будет, если она узнает все о вас? Я имею в виду не ваше предательство, а то, что вы и я старались не вспоминать.
У меня есть деловое предложение. Я пока не докладывал Коровину о вас. Я предлагаю вам самостоятельно уйти из жизни. Последует чисто формальное, ведомственное расследование и все – это если инсценировать несчастный случай. Обещаю, что та интимная часть нашей с вами личной жизни никогда не выйдет наружу. Михаил Ефимович, вы должны знать, что я свои обещания выполняю, да и мне самому, как вы понимаете, без причины нет смысла об этом говорить.
Единственное, что вас должно угнетать - так это то, что вы уйдете, а я останусь. Останусь не только в жизни, но и в должности, останусь победителем. Что ж, если вас это хоть как-то успокоит, то должен сказать, что под меня давно копают: аварию я считаю не случайной. Меня оттеснили от главного дела, так что в должности я вряд ли останусь, а в остальном – все мы смертны.
Я вам даю два дня, - дольше тянуть не могу. Если мое предложение будет принято, то предлагаю три варианта. Для такого профессионала, как вы, двух дней для подготовки вполне достаточно. Все должно выглядеть как несчастный случай. Итак, вариант первый…»
Это письмо Петр Петрович Нилов написал от руки, левой руки, правой он не мог писать. Самолично запечатал в конверт, и набрал номер телефона.
- Бюро «Ландыш», – ответил женский голос.
- Госпожа Лавос может подойти к телефону?
- Ее сейчас нет, но она будет здесь через час. Что ей передать?
- Скажите, что ей позвонит состоятельный клиент.
- Хорошо. Я передам.
Нилов вызвал в палату Бориса, вручил ему конверт, долго инструктировал. Потом он позвонил в свое управление.
- Михаил Ефимович, здравствуйте. Нилов.
- Здравствуйте, Петр Петрович. Как вы себя чувствуете, как рука?
- Рука побаливает, как ей и положено, а так все в порядке. Михаил Ефимович, нужно срочно составить справочку о поездках наших сотрудников в Европу: в командировку, на отдых, на лечение. Всех. За последний год. Очень срочно.
- Петр Петрович, данные о командировках и выездах на лечение по нашим оплачиваемым льготам я приготовлю через часа три, а вот по личным делам вряд ли справлюсь до конца рабочего дня.
- Хорошо, я позвоню. И не привлекайте никого к этой работе.
- Слушаюсь.
Нилов устало откинулся на подушки. Включил радио. Передавали обзор прессы. Когда упомянули «Русское слово», он подумал о Горелове. Теперь Сергея Николаевича ждет дочь. А у него никого, совсем никого.
«Ну-у, не расслабляться», - сказал себе вслух Петр Петрович и, посмотрев на часы, набрал знакомый номер.
- Бюро «Ландыш», – раздался хрипловатый голос Нины Лавос.
- Только не называйте меня по имени. Здравствуйте, Нина.
- Здравствуйте.
- У меня к вам личная просьба. Вы можете отказаться. Вообще-то не в моих правилах просить о чем-то женщину, тем более ту, которая нравится. Но у меня нет другого выхода, и я все же прошу вас оказать мне эту услугу. Она не проста. Нужно зайти на квартиру к Григоровичу и положить конверт с письмом на его письменный стол, прислонив к шкале радиоприемника. У вас сохранились дубликаты ключей?
- Да.
- Хорошо. Письмо вам передаст мой секретарь, вы его видели, – он посмотрел на часы, – через десять минут он войдет в ваш офис. Наш подопечный будет занят на работе до вечера, это я вам гарантирую, поэтому прошу никого к делу не привлекать.
- Хорошо, я это сделаю. Да…сейчас освобожусь, попроси подождать. Уже пришел ваш гонец. Я вам перезвоню через полтора часа.
- В-7-37-37
- Я запомнила, до свидания.
Нилов положил трубку. «Может мне скоро придется искать работу, – подумал он, – А что если это будет частное сыскное бюро с названием, скажем «Ландыш серебристый», и его совладельцем станет одна чудесная женщина? Нет, - остановил он сам себя, - никогда ничего хорошего из связки любовно-семейных и деловых отношений не выходило.
Ничего, - не пропаду. Недавно вот ребята из Киева передавали, что Сикорский интересовался, мол, не хочет ли Петр Петрович перейти к нему работать, - мысли его плавно перетекли к главной операции, все бразды правления которой забрал Глава администрации президента, - Вся связь идет через Коровина, а уж через него ко мне идут поручения». Никогда еще Нилов не чувствовал себя таким обойденным и отделенным от дела.
Через полтора часа раздался телефонный звонок. Нилов поспешил снять трубку, неловко повернулся и чуть не застонал от боли.
- Слу-ша-ю, – еле шевеля губами, произнес Нилов.
- Господин Хойзингер? – не узнала его голос Нина Лавос
- Да, это я. Я просто неаккуратно повернулся и задел руку.
- О, Генрих! – и после паузы, – я сделала то, о чем вы говорили.
- Спасибо, Нина. Мне очень жаль, что пришлось просить вас об этом одолжении. Я представляю, как вам было неприятно побывать там.
- Дело сделано. Выздоравливайте скорее, Генрих, я очень хочу вас увидеть.
- Я тоже. До свидания, Нина.
АПАРТАМЕНТЫ ИЗВЕСТНОГО МОДЕЛЬЕРА
Весь второй этаж четырехэтажного дома в стиле «Ампир», расположенного в тихом переулке центра Москвы, занимали апартаменты Ольги Дорошиной. Это было что-то среднее между роскошным жильем богатой молодой женщины и мастерской преуспевающего художника.
Всем бытом в доме заведовала Галина Николаевна, энергичная женщина средних лет. Она организовывала уборку, нанимая девушек из фирмы домашних услуг, а если Ольга находилась в Москве, то приглашала повара и сама подавала обед. Когда устраивались приемы и вечеринки, штат прислуги нанимался в соседнем ресторане. Галина Николаевна была рачительной домоправительницей, и берегла деньги хозяйки, за что Ольга ценила ее, и, как это бывает только в России, считала её, почти что, членом семьи.
Получив распоряжение, Галина Николаевна приготовила комнату, выходящую окнами во двор, на одинокую березку. Для молодой леди, как выразилась Ольга. Затем домоправительница приготовила ванну и сервировала легкий ланч в малой гостиной.
После ванны Джулия с угрюмым видом присутствовала за столом и почти ничего не ела. Ольга сидела напротив и молча, с аппетитом поглощала свой завтрак. Вошла Галина Николаевна и принесла кофе. Джулия отказалась, и тогда домоправительница, поймав взгляд Ольги, сказала:
- Мисс Бринер, позвольте проводить вас в вашу комнату.
Джулия ушла и уже не показывалась до следующего утра. Она спала весь день и ночь. Ольга тихо приходила, стояла около кровати, и так же тихо уходила.
Проснувшись ранним утром следующего дня, Джулия ощутила на своей щеке веселенький лучик солнца. Девушка ему улыбнулась, и тут же нахмурилась – вспомнила, где она находится, и что с ней произошло. Видимо было очень рано, весь дом еще спал, и только громко щебетали птички за окном.
Джулии ужасно захотелось тотчас уехать в Швейцарию к милым супругам Гипергласс. Она уже отошла от тех ужасных дней в «нехорошей квартире», но ей было грустно осознавать разочарование своей первой любви к Флемингу. Единственным светлым пятном во всей этой истории стал ее отец. Вот кто не подвёл ее, более того, из-за нее он пошел на должностное преступление. Только желание видеть Горелова, она еще так его называла, защитить его, объяснить всем мотивы его поступков удерживали Джулию в России. Поэтому девушка дала уговорить себя этой Ольге пожить у нее некоторое время.
Джулия лежала на кровати: вставать не было никакого желания, хотя ей уже давно следовало сходить в ванну. Она продумывала линию поведения с хозяйкой квартиры. Ольга Дорошина с первой встречи, еще в ресторане «Метрополя» не понравилась Джулии. Слишком молода, богата, независима. Еще чего доброго начнет руководить ее отцом. А какая славная получилась бы пара - отец и ее мама. Как жаль, что она так рано ушла.
Джулия всхлипнула, слезы полились по щекам. Все горести и переживания последних дней ускорили этот поток, и она в первый раз за это время горько разрыдалась.
В перерывах между всхлипываниями Джулия слышала, что кто-то ходит перед ее дверьми и вполголоса разговаривает. Затем послышалось робкое постукивание и голос дамы, которую кажется, звали Галина Николаевна, произнес сквозь закрытые двери:
- Мисс Бринер, можно проводить вас в ванну?
- Да, я сейчас встану.
Через час Джулия сидела с Ольгой за завтраком. На столе стояли овсянка, джем, масло, сыр. Потом Галина Николаевна подала яичницу с беконом, а затем кофе с рогаликами. Джулия съела все, она сильно проголодалась, недавние слезы освежили ее, а еда придала сил.
После завтрака Ольга ушла в свою студию, а домоправительница проводила Джулию в библиотеку: большую комнату, обставленную шкафами с книгами. А в углу стоял шикарный белый концертный рояль. Джулию особенно заинтересовали прекрасные репродукции картин. Она заметила очевидную особенность подбора: в основном здесь присутствовали портреты, разных эпох и разных стран. Чаще всего во весь рост. Пейзаж отсутствовал, если только не был фоном для жанровой сценки. Вскоре Джулия обнаружила многотомные фолианты под названием «История костюма» на французском языке и углубилась в них.
Время пролетело незаметно. Перед самым обедом она пошла к роялю, открыла крышку, взяла аккорды и поморщилась: инструмент был безнадежно расстроен. Было впечатление, что он стоит здесь для бутафории и на нем никто никогда не играет.
Почувствовав чье-то присутствие, Джулия оглянулась. В дверях стояла Ольга. Впервые за два дня она заговорила:
- Я сама, к сожалению, не умею играть. В детстве не было условий, а потом совсем не оказалось времени научиться, так что я его купила как осуществление несбывшейся мечты. Пойдемте обедать.
После обеда Джулия пошла в свою комнату. Она немножечко отдохнула, послушала по радио музыку. Ей становилось скучно. Недавние страшные переживания уже не казались такими ужасными, молодость брала свое. Сколько ей еще сидеть в этой квартире?
С решительными намерениями хотя бы пройтись по улицам, она направилась на поиски Ольги и нашла ее за занятиями рисунком в студии, которая представляла собой зал с большими зеркалами и шкафами, где, как она потом узнала, находились образцы модных коллекций.
Джулия очень тихо подошла и остановилась за спиной Ольги. Из-под карандаша молодой женщины быстро выходили невероятно тонкие силуэты с непропорционально длинными ногами, руками и шеями. На каждый набросок Ольга тратила три-четыре минуты, и тут же принималась за следующий. И удивительное дело, рисунки на листах, рассыпанных на столе, и на полу, не повторялись. Точнее сказать силуэты повторялись, но располагались они в разных позах: стоя, сидя ногу на ногу, руки, поднятые и сцепленные за головой, спиной с полуоборотом головы. При этом каждая модель в новом костюме немыслимого покроя.
- Вы о чем-то хотели меня спросить, мисс Бринер? – не поворачивая головы и не переставая рисовать, спросила Ольга.
- Зовите меня Джулией.
- Хорошо. А вы меня Ольгой.
- Я хотела бы пройтись по улицам. И еще. Сколько времени я здесь пробуду?
- Мы же договорились - до приезда вашего отца. А насчет прогуляться? Пройдемте к окну.
Окно выходило на тихую улицу с редкими прохожими и еще более редкими автомобилями. Прямо внизу у тротуара стоял серый Ford. От асфальта палило, и все дверцы машины оказались раскрыты. Людей сверху не было видно, но их присутствие внутри машины чувствовалось – кто оставит автомобиль в таком виде?
- Наши ангелы-хранители. Они вас не выпустят. У них приказ. Но и никого чужого не впустят. Обязательно проверят.
- А что, опасность не миновала?
- Береженого - Бог бережет.
- Скажите, Ольга, а где ваши манекенщицы?
- У меня в другом месте есть целая мастерская. Там работают художники, модельеры, высококлассные портнихи – в общем, целое производство. Но сейчас я их распустила на каникулы. Весенне-летняя коллекция вот-вот должна выйти в форме модного журнала, показ осень-зима уже завершен. Вот через месяц соберемся, и начнем готовить коллекцию весна-лето 1938 года.
На следующее утро Джулия опять долго спала, и Галине Николаевне снова пришлось стучать в дверь ее спальни, приглашать на завтрак.
Проходя в столовую, Джулия с удивлением услышала в библиотеке какие-то музыкальные звуки. Она приоткрыла дверь. За роялем, с поднятой крышкой, сидел пожилой человек в старомодном сюртуке. Он ударял по клавишам, укоризненно качал головой, вставал и подкручивал струны специальным ключом.
Так вот о ком Ольге пришлось договариваться с охраной. Джулия улыбнулась и быстро пошла на завтрак.
ТИХОЕ ОЗЕРО НА КОЛЬСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ.
Передав все оперативные дела на выходные дни своему заместителю Кравцову, Коровин без всякой огласки отправился на вокзал. Как и в других случаях поездок на охоту, он сел на трехчасовой скорый поезд Москва-Мурманск. Кравцов был опытным аппаратчиком и мог всякими ухищрениями создать впечатление, что его шеф на работе. Да и Алексей Сергеевич обо всем заранее позаботился – написал несколько распоряжений впрок, сходил на прием к министру обороны, подчистил все дела. Конечно, если его затребует президент лично, то тут никакое искусство Кравцова не спасет – придется говорить, что начальник Генштаба на севере, на охоте.
Закрывшись один в двухместном купе, которое было выкуплено полностью, попросив проводницу его не беспокоить, Коровин, основательно вымотанный за эти последние дни, завалился спать.
Проспав почти двенадцать часов, отдохнувший и оживший Алексей Сергеевич отправился умываться, благо к этому времени все пассажиры уже это сделали, и в коридоре никого не было. Затем, расстелив газету, он плотно позавтракал своими припасами, и по-солдатски быстро убрал за собой. После чего долго, задумчиво глядел в окно на Карельские пейзажи. На небольшой станции, где поезд стоял лишь минуту, вышел только он один.
В этом охотничьем хозяйстве Коровин появлялся уже дважды, и успел прослыть страстным охотником, но деловым и очень занятым человеком. Здесь он взял напрокат лошадь и двинулся в лес.
К вечеру Алексей Сергеевич прибыл к небольшому уединенному озеру. На его берегу, в длинном несуразном доме располагалась гидрологическая станция, где велись научные работы. Финансировались исследования по линии Академии наук, дополнительную статью на которые пробил Коровин, обосновав нужность прогнозирования ледовой обстановки для северного флота. Поэтому для обитателей станции он стал благодетелем и, по большому счету, работодателем.
Уже на подходе стала видна большая летающая лодка, мирно покачивающаяся в тихих водах. Гидроплан приобрела частная компания через «третьи» руки. Американская фирма их изготовляющая, продавала Consolidated PBY-2 как почтовый вариант военной разработки. Характеристики лодки были таковы: дальность полета около 3800 км, максимальная скорость на высоте 2400 метров - 320 км\час, потолок - 6000 метров. Управлял летающей лодкой экипаж из четырех человек: двух пилотов, штурмана и радиста.
По плану, составленному Академией наук, полеты осуществлялись к арктическому льду в высоких широтах. Имея возможность покрывать огромные расстояния, летающая лодка садилась на воду у самого края больших ледовых полей и высаживала на них гляциологов и гидрологов. И все же, для Арктических исследований, даже во время бума освоения севера, наличие у гидрологов такого самолета было большой роскошью. Ученые ценили такую возможность исследований и знали, кого благодарить.
Неожиданное прибытие шефа, как они называли Коровина, было встречено радостно. Искренность этих бородатых, влюблённых в свою работу, отшельников, подкупала. Экипаж гидроплана сразу же пошел готовиться к полету, зная, что их шеф просто так не приезжает, и им предстоит нелегкая работа. Хорошо, что предыдущий вылет они совершили позавчера, и за это время успели отдохнуть, заправить машину и провести ей легкую профилактику.
Раздав свежие газеты, чеснок и килограмм персиков, Алексей Сергеевич открыл свою кладовку и стал переодеваться. Гидрологи деликатно вышли. На свой неброский костюм, купленный для него в магазине готовой одежды в Берлине, он натянул темно-синий комбинезон.
Погода стояла идеальная, - штиль. Сводка по Баренцеву и Северному морям на три дня благоприятствовала полету. Полярный день позволял летать круглосуточно. Загрузив дополнительное топливо и багаж, уточнив на карте уже апробированный маршрут, через два часа пилоты PBY-2, разрезав реданом тихие воды озера, подняли в воздух тяжелую машину. Заложив хулиганский вираж, летчики переглянулись, представляя Коровина в отсеке. Вообще-то там внутри довольно комфортабельно, есть даже туалет, но сейчас было загромождено свернутой большой резиновой лодкой, дорожным велосипедом, а самое главное крепко закрепленными двадцатью канистрами с топливом, начисто исключающей даже мысль о курении.
Предстояло пролететь 2400 км вокруг всей Скандинавии: сначала над Баренцевым морем, затем над Северным. Весь путь занимал около восьми часов. Коровин попытался уснуть, но это ему не удавалось, ужасно хотелось курить, хотя он и не слыл заядлым курильщиком: «Как говорится, запретный плод сладок. Или это типичная русская черта – делать всё поперек, супротив правилам, как бы назло? Поэтому то, наверное, так и трудно идет становление правового государства, хотя приближение к западноевропейским стандартам налицо».
И тут Коровин поймал себя на несоответствии государственных рассуждений и его реальных действий в данный момент. Он горько усмехнулся. Обратного пути нет. Один раз он вывернулся, теперь или пан, или пропал. Надо бы поспать. Но, то ли он достаточно отдохнул в поезде, то ли сказалось нервное напряжение, а может шум двигателей, густо заполняющий всё внутреннее пространство самолета, - в общем, все это не способствовало сну. Еще и запах керосина бил в ноздри. Парни на метеостанции спешили, и даже не протерли канистры тряпкой. Немец никогда бы не позволил себе погрузить не вытертые емкости на борт, тем более зная, что пассажир их начальник и благодетель: а может быть, эта бесшабашность и безалаберность вместе с быстротой мышления, незашоренностью, движет нашу науку, искусство, промышленность? Нам бы еще обстоятельной аккуратности, терпения. Черт возьми, опять меня куда то занесло. Надо думать о другом».
И, лежа на свернутой резиновой лодке, Алексей Сергеевич стал мысленно прокручивать весь свой наземный маршрут и повторять себе слова пароля - так время летело быстрее.
Наконец, к исходу восьмого часа полета, гидроплан снизился со своих 2000 метров до сотни и, войдя в расщелину между скалами, летел над пустынными водами небольшого фьорда. Приводнение прошло идеально, и аппарат накатом достиг берега, где, прибавив газу одному из двух 850 сильных двигателей Pratt and Whitney, пилот развернул его носом к волне. Летающая лодка остановилась.
Началась суета разгрузки. Двигатели резко сбавили обороты, но не выключались, так как был нужен компрессор для быстрой накачки резиновой лодки, которую с большим трудом вытаскивал весь экипаж. Но уже совсем скоро верткое суденышко со штурманом, вторым пилотом, Коровиным, и, уместившимся между ними, дорожным велосипедом, покачивалось на легкой зыби фьорда.
Мощные гребки направили лодку к небольшой площадке среди скал. С нее штурман помог поднять тяжелый велосипед наверх. Попрощавшись кивком головы, Коровин лихо закинул ногу, сел на сиденье и поехал по узкой, еле обозначенной, дорожке. Через несколько километров Алексей Сергеевич уткнулся в небольшой рыбачий поселок. Там он оставил велосипед на стоянке, сел на автобус и через час прибыл в Берген. Это и был пункт 110.
Молодой англичанин ждал его в портовом кабаке - довольно грязном и шумном. Он приплыл в этот норвежский город в четверг, - единственный день недели, когда небольшой грузопассажирский пароход из Гуля заходит сюда. В точно означенное время в матросское заведение зашел Коровин. Узнав «Скорпиона» по описаниям посольских работников, он подошел к нему и обменялся условными приветствиями.
Разговор продолжался два часа. Затем они распрощались, и Коровин пошел к автобусной остановке. Ему предстояло проделать весь путь в обратном порядке: автобус, велосипед, резиновая лодка, гидроплан, лошадь, поезд. И он мечтал о восьмичасовом сне в тесном отсеке Consolidated PBY-2, теперь, наверное, уже свободном от канистр с топливом. Алексей Сергеевич очень устал.
БОРТ ПОДЛОДКИ К-22
Сразу же после того, как подводная лодка самостоятельно пошла на дизелях, командование К-22 и руководство группы «Джет» собрались в центральном посту. Первым делом Марк Моисеевич поручил двум своим радистам, конечно с согласия командира, установить и настроить в радиорубке специальную аппаратуру, где они будут попеременно дежурить. Затем Марк Моисеевич спросил Боровикова:
- Каким курсом идете, капитан?
- Курсом 240, на Порт-Артур.
- Это через Корейский пролив, если по-простому?
- Да, через западный проход, между Цусимой и Корейским полуостровом.
- Властью, данной мне президентом, и по согласованию с командованием Тихоокеанского флота маршрут изменен. Капитан первого ранга Свенсен, прошу ознакомить командира и штурмана К-22 с картами.
- Есть.
Николай Карлович развернул на штурманском столике общую, без детализации карту, охватывающую часть Дальнего востока России, весь Северо-запад Тихого океана, включая Сахалин, Курилы, Японский архипелаг, а на юге вплоть до Филиппин. Красная линия маршрута шла от Владивостока сначала на север, через пролив Лаперуза, далее еще северо-восточнее - сквозь Курильские острова через пролив Фриза, затем круто на Юг, вплоть до Северного Тропика, где на широте Формозы, только значительно восточнее, и была обозначена точка рандеву.
Круглое лицо Боровикова окаменело.
- Значит, мы не идем в Порт-Артур?
- Нет, авианосец Eagle будет ждать нас вот в этой точке, – и Свенсен ткнул в карту концом циркуля, – Вот более подробные карты с лоциями.
Тут вмешался штурман К-22.
- В задании обозначен срок, – девять суток. За это время мы не сможем пройти такое расстояние.
- Ну, что же, придется удлинить время похода, но я думаю, что не на много. Так, Николай Карлович? –спросил Милявский.
- Если не будет плохой погоды, а синоптики это обещали, то плюс трое, ну пятеро суток.
- Но это же север Тихого океана - район штормов, – кипятился штурман К-22.
- Не будем заранее паниковать, – снова заговорил глава группы «Джет», – Господин капитан, – обратился он к, стоявшему как столб Боровикову, - приказывайте штурманам начинать детальную прокладку курса.
- Есть. Начинайте господа, – и тут же, не дожидаясь первых прикидок, отдал команду:
- Внимание! Смена курса. Временный, до особых распоряжений, курс 120. Средний ход.
- Есть курс 120, средний ход, – эхом отозвался сменный офицер, и команда пошла дальше.
- Да, вот еще что, – добавил Милявский, – президент и руководство ВМФ знают об изменении маршрута, так что сообщать даже зашифрованными радиограммами подтверждение приказа не стоит. С этого времени – полное радиомолчание. Прошу вашего старшину-радиста передать под командование моих лейтенантов, это специалисты высокого класса.
- Пока я командир К-22, я по уставу не имею права во время похода переподчинить членов экипажа кому-либо не состоящего в списках команды по штатному расписанию, – твердым голосом отрезал Боровиков.
Милявский с надеждой посмотрел на Свенсена. Черт их там разберет в их субординации. И тот не подкачал:
- Господин капитан второго ранга. Так как необходимо соблюдать радиомолчание вы можете временно освободить старшину от своих обязанностей и дать ему приказ нести вахту на общих основаниях. Я как главный штурман похода и представитель командования Тихоокеанского флота, капитан первого ранга, назначу лейтенантов Иволгина и Доронина посменно прослушивать эфир с целью безопасности. Сигналы точного времени для навигации и сводку погоды они будут выдавать незамедлительно.
- Только оформите это письменным приказом, – звенящим голосом проговорил Боровиков.
- Господа, счастливого дежурства. Я в своей каюте, – мягким баритоном произнес Милявский, и покинул центральный пост.
Уже привыкший к тесноте Марк Моисеевич ловко пробирался по отсекам, ныряя в круглые люки между ними, расходясь в узких проходах с молчаливыми, сдержанными матросами. Свободные от вахты спали на подвесных койках вдоль труб магистралей.
Открыв специальным ключом свою дверь, он вошел в каюту. Прилег, не раздеваясь, на узкую, неудобную койку. Немного поворочавшись, выбирая удобное положение, Марк Моисееевич стал подводить итоги первых суток похода: «Пока все идет нормально. Командир и штурман К-22 встретили известие об изменении маршрута адекватно, подводная лодка исправна, команда вышколена. Чем же я недоволен? Да уж очень все гладко вышло, - никакого возмущения, взяли под козырек, и все. Хотя у командира прорвалось недовольство отстранением радиста, но это поведение можно понять – любому неприятно, когда на его корабле командуют чужие, да еще во главе со штатским. Он еще хорошо держится».
Незаметно для себя, под ровный стук дизелей, Милявский заснул. Спал он всегда чутко и поэтому проснулся от изменения тональности шума двигателей. Посмотрел на часы – четыре ночи по местному времени. Теперь он явственно ощущал легкую дрожь корпуса лодки. Это значило, что штурманы закончили предварительную прокладку курса, и теперь дан полный ход.
«Когда на этой широте рассвет»? - спросил сам себя Марк Моисеевич, вставая с койки. Очень уж не хотелось нырять и идти на электромоторах - большая потеря скорости. Но пока не пройден пролив Лаперуза и Курильские острова, необходимо соблюдать осторожность.
Марк Моисеевич умылся, надел пилотку, и снова отправился на центральный пост. Там он застал все ту же команду офицеров.
- Господин Глава администрации президента, не хотите ли подышать свежим воздухом? А то скоро нырнем, – спросил Боровиков.
- Зовите меня Марком Моисеевичем. А насчет подышать – согласен.
Первым вылез наверх по узкому и довольно длинному трапу охранник Милявского, затем он сам, а следом командир К-22. На мостике вкусно пахнуло свежим морским воздухом. Здесь уже находился дежурный офицер и матрос-впередсмотрящий. Справа, на востоке, светлело. Большая, длинная океанская крейсерская подводная лодка, рассекая носом небольшие волны, мощно и быстро двигалась вперед.
- Пора, Марк Моисеевич.
- Пойдемте.
Когда они спустились в центральный пост, прозвучала команда командира:
-Стоп машина, погружение на перископную глубину, переключаться на батареи, средний ход электромоторами.
Команды эхом дублировались исполнителями. Матросы крутили вентили механизмов, нажимали кнопки, отпускали рычаги. Все вокруг зашумело, забулькало, зашипел сжатый воздух, уравнивая давление в цистернах. Пол заметно накренился, потом выровнялся. Стало тихо.
МОСКВА. ЗДАНИЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА.
Отсутствующий пару дней Коровин сосредоточенно вникал в скопившиеся бумаги.
Дверь в кабинет начальника Генштаба приоткрылась, и секретарь отчетливо произнес:
- Алексей Сергеевич, по коридорам управления идет Нилов.
- Какой Нилов? – недоуменно приподнял брови Коровин, отрываясь от чтения документов.
- Петр Петрович.
- Так ведь он должен лежать в больнице?
- Так точно. Рука на перевязи, еще в гипсе, но он идет в свой кабинет.
- Хорошо, – с нескрываемым недовольством произнес Коровин, – Самим не звонить, а если он попросит, - то соедините со мной немедленно, – и он снова углубился в чтение документов. В них содержалось сообщение о внезапной, трагической гибели Григоровича, начальника отдела управления контрразведки.
Коровин стал снова перебирать бумаги. Теперь уже в хронологическом порядке. Первым значилось заявление Григоровича о предоставлении ему краткосрочного отпуска для отправки на отдых к морю недавно найденную, считавшуюся погибшей в гражданскую войну, сестру, ее мужа и детей. Далее следовало поручение в экспедицию о приобретении авиабилета до Киева и железнодорожного от Киева до города Нежина. Одновременно он просил зарезервировать билеты на самолет по маршруту Киев – Адлер для себя, а так же для Гринберга Ильи Ароновича, Гринберг Лии Ефимовны и шестерых их детей.
Затем шло сообщение поста наблюдения аэропорта «Сочи»:
«Самолет СИ-32М следовавший рейсом 24 Киев – Адлер в шестнадцать часов тридцать минут заходил на посадку со стороны моря. Поначалу все шло штатно. Самолет снижался, но почему-то не выпустил шасси. В дальнейшем не сбавляя скорости, чуть забирая вправо, промчался над аэродромом и через девять минут врезался в малый отрог Большого Кавказского хребта».
В следующем документе-протоколе расследования авиационной комиссии сообщалось, что самолет упал в плохо доступном месте и загорелся. Осложнил работу и прошедший сильнейший ливень, который частично смыл со скал останки тел и фрагменты фюзеляжа. Расследование на месте авиакатастрофы СИ-32М продолжается, но пока сколько-нибудь внятной версии ее причины не высказано.
В папке оставалась еще одна бумага, - записка, адресованная Нилову. В ней Григорович извещал, что работа по известной теме пока еще не дала результатов, и что он просит прощения за краткосрочный отпуск для отправки родственников на курорт. Последняя фраза была такова: «Вы ведь в курсе дела, как мне это необходимо».
В это время раздался звонок по внутренней линии.
- Коровин. Слушаю.
- Здравствуйте, Алексей Сергеевич. Нилов. Приступил к исполнению своих обязанностей. Прошу принять меня.
- Заходите.
Через несколько минут руководитель управления контрразведки вошел в кабинете начальника Генштаба.
- Садитесь, Петр Петрович. Как вы себя чувствуете?
- Я полностью готов к работе. Прошу вас, Алексей Сергеевич не обращать внимания на гипс, а писать я умею и левой рукой.
- Хорошо.
- Алексей Сергеевич, я только что узнал о трагедии, случившейся с моим заместителем по кадрам Григоровичем. Я потрясен, и поэтому не сразу вам доложился.
Коровин никак не среагировал на эти слова, а протянул Нилову папку:
- Вот, просмотрите предварительную информацию.
Петр Петрович быстро пробежал глазами документы, он умел читать по диагонали и быстро схватывать суть написанного.
- Ужасно. Какая трагедия, шестеро детей.
Коровин уловил неподдельное горестное чувство Нилова.
- Петр Петрович, вы ведь хорошо знали Григоровича? Он же был ваш протеже, не так ли?
- Да. Совершенно верно, я знал его еще мальчишкой в гражданскую, и это я рекомендовал его к нам на службу.
- Это он работал по «кроту»?
- Так точно.
- А он накопал что-нибудь?
- К сожалению нет. А, может быть, объективно, и не мог. Я все больше убеждаюсь, что среди моих подчиненных нет предателя.
- Может быть, может быть, – задумчиво проговорил Коровин.
Тут дверь в кабинет приоткрылась, тихо вошел секретарь, положил на стол начальнику документы, и молча вышел. Коровин быстро просмотрел их.
- Вот дополнение прислали из Адлера: «Перед заходом на посадку была запланированная радиосвязь. Командир лайнера запросил направление и силу ветра и получил добро на посадку. Но перед самой посадкой передатчик снова включился, но оператор услышал только какие-то искажения, похожие на хрипы, затем связь прервалась. Вскоре самолет разбился».
Жаль, что на самолетах еще нет специальных записывающих устройств, которые сохранялись бы при крушении.
- Алексей Сергеевич, вы сомневаетесь, что трагедия - следствие технической неисправности самолета или ошибки пилотов? Вы допускаете возможность диверсии?
- Петр Петрович, мы работаем в таком учреждении, что просто обязаны допускать такую возможность, тем более что Григорович в последнее время занимался поисками “крота”. Возможно, что-то нащупал, сам того не сознавая, и его ликвидировали? Так что я не снимаю с вас этот вопрос.
- Слушаюсь, Алексей Сергеевич.
- Наметьте кандидатуру на его должность. Да, еще надо помочь с похоронами и выплатить страховую компенсацию родственникам.
- Насколько я знаю, теперь родственников у него не осталось.
- Тогда захороним останки нашими силами. Председателем похоронной комиссии назначаю вас.
- Слушаюсь, Алексей Сергеевич.
- Да, кстати, вы ведь специалист по Сикорскому, - заметил Коровин, – Скажите, как отделена кабина пилотов от пассажиров?
- Темной плотной шторой.
- Сколько человек пилотируют СИ-32М?
- Командир, второй пилот, штурман и радист.
- Вот видите, злоумышленник мог просто войти в кабину, и перестрелять весь экипаж. Ведь никого же не проверяют у трапа на наличие оружия.
- Самоубийца? Мог и на земле застрелиться. Зачем такие эффекты?
- Н-да, резонно. Но все же надо внимательно осмотреть останки экипажа на наличие в них пуль.
- По поступившим данным, – Нилов кивнул на бумаги, – я сомневаюсь, что можно найти какие-нибудь внятные останки, которые можно идентифицировать. Тем более, что после столкновения возник пожар, а затем начался сильный ливень. У нас еще возникнет немало проблем с похоронами останков Григоровича. Но я запрошу Киев о полном списке пассажиров и поработаю с ним. Вдруг кто-то недавно застраховался на большую сумму?
- Хорошо, займитесь этим и быстрей вникайте в текущие дела. Кстати. Что у вас по киношникам? Накопали что-либо?
- Результаты проверки указывают на непричастность подозреваемых лиц к промышленному, или какому-либо иному, шпионажу. Да и технических возможностей для осуществления таких деяний у них не было. Хотя должен заметить, что запись звука на пленку имеет большую перспективу для определенных целей.
- Составьте служебную записку по аппаратуре.
- Слушаюсь, Алексей Сергеевич. Можно идти?
- Идите.
Неторопливо поднимаясь к себе на этаж, Нилов не мог думать не о чем, кроме как об этой сволочи Григоровиче: «Он не поверил мне до конца. Не поверил, что я выполню свое обещание. Он мерил по себе, отказался от моих вариантов и придумал свой изуверский план. Как он это сделал? Скорее всего, просто зашел в кабину и, прижав к лицу платок, пропитанный защитной жидкостью, прыснул спецсредством. Заметив последнее судоржное движение радиста, выключил радиопередатчик и, взглянув на указатель курса, авиагоризонт и положение штурвала, открыв лицо, глубоко вдохнул в себя газ».
В Германской разведке такие баллончики с газом есть, - Нилов знал это точно.
ГЕРМАНИЯ. КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА РАЗВЕДКИ.
Вальтер Шарнхорст находился в непонятном для себя состоянии. Только что он докладывал канцлеру и сейчас, по горячим следам, мысленно разбирался в сути их беседы. Хотя беседой, в полном смысле слова, это назвать было нельзя. Выслушав, в общих чертах, сообщение о ходе операции, канцлер, не в силах сдерживать свой политический темперамент, тут же заговорил о перспективах Тихоокеанского театра, пока еще не военных действий, но их он не исключал в будущем, а так же о союзе со страной восходящего солнца, и необходимости переориентировать японскую экспансию на США.
- Запомните, Шарнхорст, тот день, когда Япония нападет на Америку, будет великим днем для Германии.
Дальше последовал монолог о культурном упадке западных демократий и превосходстве чистоты немецкой нации и возрождения ее культурных ценностей. И вдруг, резко меняя тему, он неожиданно тихим, но внятным голосом изрек:
- Вчера я прочитал донесение о японской морской группе. Они уже третьи сутки дежурят в, определенном, кстати, вами, районе Японского моря. Всплытия русской субмарины не обнаружено, не слышно шума ее винтов, не зарегистрирован выход в эфир. Что это? Успех? Подлодка с этими опасными торпедами пошла ко дну? Или она сейчас спокойно идет где-то в другом месте мирового океана? Очень скоро, а я в том не сомневаюсь, - последует запрос от восточных союзников, долго ли их кораблям находиться там?
Шарнхорст замер. На эту операцию положено так много сил и ресурсов.
- Я думаю, господин канцлер, что надо просить японскую сторону для очистки совести подежурить в этом районе еще двое суток, чтобы быть уверенным наверняка. Дольше оставаться нецелесообразно, -возможна спасательная операция русских, хотя глубины там приличные. Я не знаю их условных договоренностей, но радиомолчание русские должны были соблюдать наверняка. Я бы попросил, господин канцлер, через наш МИД договориться с Японией о последующей передислокации этой группы в район Цусимы, Восточный проход.
- Хорошо, вы свободны, – не говоря ни да, ни нет, закончил разговор канцлер.
И вот теперь, сидя в своем кабинете и анализируя состоявшийся разговор, Шарнхорст, как профессионал, понимал, что у него нет никаких оснований полагаться на успех операции.
«Начнем с того, что погиб наш лучший сотрудник Н-56. Из донесения «Люцци» следовало, что это была трагическая случайность. Она погибла во время конфликта с английским агентом, на его квартире, видимо под угрозой разоблачения. По легенде Н-56 числилась за британским МИДом, так что гибель ее не раскрывала, не рассекречивала, а она сумела сделать свое дело: завербовать «Веллера», оснастить его через «Люцци» подлинными документами и специальным оборудованием - пакетом с картами, начиненным газом, который и должен был вывести из строя экипаж субмарины.
Но теплоход «Бавария» пришел в Иокогаму без «Веллера», Конечно это еще не говорит о его провале, но все же…
Недавно исчез «Люцци». Контрольный знак на водосточной трубе отсутствует. Взят ли он контрразведкой? Если «Веллер» задержан, то по его документам и инструкциям можно предположить, что «след» ведет к ним в управление контрразведки. И только. Не могли русские за столь короткое время вычислить «Люцци», он очень осторожен, у него безупречная репутация, наконец, как профессионал высокого класса, он постарался отвести от себя подозрения, изготовляя документы «Веллеру», который с ним в контакт не входил. Все дела велись через Н-56. Только она знала «Люцци», а ее нет в живых.
И что мы имеем на данное время? Потеря трех дорогих агентов? Нет, с «Люцци» я пока торопиться не буду. Гибель К-22? Не факт. Хорошо бы Японская группа встала в восточном проходе от Цусимы. Английская группа W-7, судя по донесениям агентов о ее выходе, сейчас барражирует в западном проходе Корейского пролива. Может быть, если К-22 не погибла, ее удастся задержать? «Задержать» – это дипломатическое слово».
Вальтер подумал о своем непосредственном противнике, Акселе Гессе: «Профессионал. Не без греха. Обрусевший прибалтийский немец. Патриот России. Так что сыграть на национальности не удастся.
А на сведениях, добытых через «Люцци»? Нет, на свои сексуальные увлечения он смотрит совершенно с других моральных позиций. Его это не сломит, он просто подаст в отставку.
Но не это главное. На Дальнем Востоке появилась таинственная группа «Джет» с неограниченными полномочиями. Наверняка она связана с походом К-22. Кто тот влиятельный человек, руководитель «Джет»? Что он задумал»?
БОРТ ПОДЛОДКИ К-22
После непродолжительного наблюдения, зафиксировав перископ на какой-то цели, капитан Боровиков, молча уступил место Милявскому. Приложившись глазом к окуляру, глава группы «Джет» увидел на очень большом расстоянии силуэт, похожий, как ему показалось, на уродливую скособоченную этажерку. Вот он, авианосец Eagle. Последнее счисление сделано этой ночью по звездам и радиосигналам, затем под утро произошло погружение и К-22 теперь точно вышли на место. Батареи заряжены почти полностью, экипаж здоров, задержка всего на пять суток. И это, можно сказать, еще хорошо.
Как и предсказывал штурман К-22, в северной части Тихого океана их накрыл сильный шторм, который вымотал экипаж основательно. А в безлюдных водах, после прохождения Курильской гряды, они решили идти на дизелях и днем. Из-за шторма океан опустел окончательно, и этим следовало воспользоваться.
Качка была тяжелейшая, несмотря на то, что К-22 имела приличное водоизмещение, 2500 тонн, в длину 90 метров, и на шесть седьмых своей массы сидела под водой. На самочувствии экипажа сказывались ограниченность пространства и слабая вентиляция отсеков, свойственная всем подводным кораблям. Преодолевая сопротивление волн и ветра, субмарина упорно продвигалась на юг. Расход соляра возрастал.
Боровиков и Свенсен, склонившись над освещенным штурманским столиком, занялись вычислениями. Перед выходом в поход топливные цистерны были заполнены полностью, и по их расчетам горючего должно хватить и на весь путь до точки рандеву в Тихом океане, сами маневры, и на обратный путь до Порт-Артура.
На седьмые сутки пути, когда они уже основательно спустились на юг, и в отсеках лодки становилось теплее от нагретой забортной воды, произошло непредвиденное происшествие. Стремясь как можно дольше идти на дизелях, чтобы наверстать время, Боровиков решил после ночи пути не погружаться, благо над морем стелился густой туман. На мостик подышать свежим воздухом поднялся Милявский с одним из своих охранников, которые посменно сопровождали его повсюду, даже до гальюна. Внезапно впередсмотрящий в мимолетном разрыве плотного тумана что-то увидел и закричал:
- Тридцать градусов слева, на Юго-восток, гражданское судно!
- Руль вправо, стоп машина, срочное погружение, всем вниз! – рявкнул сменный офицер и первым толкнул в чрево люка Милявского. Зазвенели звонки, послышался шум воды, заполняющей балластные цистерны, лодка нырнула метров на двадцать пять. В центральном посту Боровиков тревожно посмотрел на Милявского:
- Акустик ничего не слышал. Видимо они дрейфуют.
Потом спросил вахтенного офицера:
- Они нас заметили?
- Вряд ли. Туман нас снова скрыл.
Тут заговорил, потиравший ушибленное полное плечо, Милявский:
- Вот, что, ребята. Заметили они нас или нет, выяснить сейчас трудно. Главный вопрос – есть ли у них радиопередатчик? Отсюда мы никуда не уйдем. Всплывайте под перископ, командир. И распорядитесь привести в боевую готовность расчет носового орудия.
- Самый малый вперед, всплытие под перископ. Осторожно. Расчет носового орудия - в центральный пост.
Послышалось эхо повторения команд, негромкое шипение сжатого воздуха, топот моряков. Боровиков прильнул к окулярам перископа и вслух, только для Милявского, монотонно заговорил:
-Пятнадцать градусов Юго-восток, четыре кабельтова, рыболовецкое японское судно, водоизмещение - около двухсот тонн.
- Посмотрите на мачту. Есть ли антенны радио?
- Отсюда не видно. Малый вперед, курс двадцать четыре.
- Свенсен! – обратился Милявский к стоящему рядом, и быстро листающему какую-то толстую книгу, штурману, – Имеют ли такие японские рыболовецкие шхуны радиопередатчик?
-Вот. Справочник Ллойда. При постройке радиостанциям не оборудуются.
- Но они могли бы, потом купить и поставить.
- Вряд ли. Местные рыбаки бедные, а радиоаппаратура в Японии дорогая.
- Господин капитан, подходите ближе, я должен быть уверен, - хмуро процедил Милявский.
- На палубе никого нет, – прильнув к перископу, докладывал Боровиков.
- Свенсен, взгляните свежим глазом и скажите свое мнение, – приказал Милявский
- Слушаюсь.
Стоявший рядом радист, по фамилии Доронин, передал листок с хорошо выполненным рисунком рыболовного сейнера с мачтой и перекладиной на ней, на которой располагались растяжки антенны с фарфоровыми изоляторами.
- Господин командир группы, посмотрите, вот так должно выглядеть антенное оборудование.
- Свенсен, пропустите лейтенанта к перископу.
Прошли две-три томительные минуты.
- Антенны нет. Я не вижу фарфоровых изоляторов. Еще нет перекладины на мачте, где крепятся растяжки.
- А почему они дрейфуют? – обратился Милявский к Боровикову
- Возможно, туман пережидают или неполадки с двигателем.
- Господин капитан, можете ложиться на курс, – устало проговорил Милявский.
Зазвучали команды отбоя боевой тревоги и прибавки хода.
Вечером Марк Моисеевич вызвал к себе в каюту отличившегося вахтенного матроса. В тесном помещении, сидя на своей узкой койке, он не спеша, откупорил бутылку французского Martell, разлил коньяк в два металлических стаканчика грамм по сто двадцать и разломил пополам плитку шоколада «Русский Флот» с картинкой броненосца начала века «Петропавловск».
- Пейте, заслужили, я договорился с командиром, он освободил вас от двух следующих вахт. Вот вам за острый глаз и быструю реакцию, – Милявский вытащил из внутреннего кармана золотой Breguet, отстегнул цепочку и протянул вытянувшемуся моряку.
- Служу России! – матрос лихо выпил залпом дорогой коньяк, Марк Моисеевич тоже сделал маленький глоточек.
Дальнейшее плавание проходило спокойно и монотонно. Прикомандированные втянулись в вахтовый способ жизни, приобрели лодочный «загар» и постепенно перестали отличаться от основной команды.
Радисты Иволгин и Доронин посменно слушали эфир, записывали сводку погоды, сверяли сигналы точного времени, а в определенные часы принимали на шифровальную машину «Арктика» донесения из Владивостока, которые читал только один человек - глава группы «Джет».
В сообщениях говорилось о докладах воздушной разведки, донесениях с кораблей, так же были сведения с гражданских судов, следующих через Корейский пролив, Японское море, Южно-Китайское море. Заслуживала внимания информация о маневрировании японской военно-морской группы на предполагаемом маршруте К-22, если бы она шла в Порт-Артур. Чуть позднее были замечены и английские корабли, но в районе Корейского пролива. Затем японские корабли перебазировались в восточный проход от Цусимы, англичане оставались на месте, в районе западного прохода. Из Москвы сообщали, что командир авианосца Eagle предупрежден о возможном опоздании К-22.
И вот они в точке рандеву.
- Господин капитан, где ваш старшина-радист? Связывайтесь с авианосцем и проводите маневры по намеченному плану. Мои лейтенанты приняли шифровку - танкер здесь уже шестые сутки.
- Слушаюсь, господин Милявский.
БОРТ АВИАНОСЦА EAGLE.
Горелов проснулся от невнятного шума: слышались быстрые шаги, обрывки громких разговоров, топот тяжелых башмаков матросов, доносившиеся команды. Заметив, что в их шестиместной каюте, уже никого не было, Сергей поднялся на верхнюю палубу. Было чудесное солнечное утро, штиль. Остановив первого попавшегося, спешившего куда-то матроса, Сергей спросил:
- Что случилось?
- Не знаю, сэр. Подняли командой занимать места по расписанию.
И матрос побежал к своей зенитной установке, по ходу обдумывая:
правильно ли он поступил, вступив в разговор со штатским, похоже русским, объясняя ему приказы командования.
В это время мимо быстро проходил российский офицер связи и, предваряя вопрос, скороговоркой сообщил Сергею:
- Сам ничего не знаю, но, говорят, лодка вышла на связь.
- Значит она где-то рядом, – отозвался Горелов и стал автоматически осматривать океан, тщетно надеясь найти заветную точку на его просторах. Естественно ничего не обнаружив, Сергей почти бегом поспешил на нос корабля в офицерскую кают-компанию.
Через час он вместе с кинооператором из Голливуда и корреспондентом Los Angeles Times пристегивал ремни в кабине маленького биплана – разведчика. Пилот делал какие-то знаки команде выпускающих матросов, наконец, поднял руку с вытянутым большим пальцем, ревевший мотор взял еще более высокую ноту, и самолет, вдавливая пассажиров спинами в кресла, сорвался с места. Разведчик стартовал не с помощью паровой катапульты, так как у него был достаточно малый разбег: просто при полных оборотах двигателя раскрывалось удерживающее устройство, что придавало биплану большую стартовую скорость.
Почти сразу же палуба авианосца стала уходить куда-то вниз и в сторону. Со своей стороны Горелов увидел в иллюминаторы только синее безоблачное небо, самолет сразу заложил крутой вираж. Внизу живота как-то похолодело и казалось, что внутри организма ничего нет. Он посмотрел влево, на совсем обалдевшего газетчика из Лос-Анжелеса, и увидел за ним в иллюминаторе палубу авианосца. Там расположилась группка кинооператоров, репортеров, фотокорреспондентов и свободных от вахт матросов. В миле от носа Eagle двигался, глубоко сидящий в воде, танкер. Именно он должен стать мишенью для торпеды. Вскоре от него отделилась моторная шлюпка с моряками, которые перед уходом поставили ход танкера на «автомат». Цель набирала скорость, удаляясь от авианосца почти перпендикулярно его предполагаемому курсу.
А где же К-22? Со времени получения сообщения о начале маневров никто из зрителей, вооруженных самой разной оптикой, от восьмикратных морских биноклей до, неизвестно откуда взявшейся у фотографа из Life, большой, старинной подзорной трубы, лодку не видел. Да и как её рассмотреть в подводном положении? Только по перископу, но тот слишком мал, и в мелкой морской зыби его обнаружить невозможно, если только субмарина не идет. А сейчас, видимо, подлодка стояла или слегка маневрировала ходами.
Самолет продолжал описывать небольшие круги над предполагаемым квадратом атаки. Наконец, когда танкер отошел на достаточно безопасное расстояние, послышался крик оператора кинохроники, который сидел впереди Горелова и на его стороне:
- Вот она!
Пилот видимо тоже что-то заметил, мгновенно среагировал и заложил вираж их стороной. Тут все увидели белую, как будто вычерченную по линейке полосу, которая с необыкновенной скоростью, хорошо заметной с высоты, росла и удлинялась. Она была нацелена на двигающийся танкер. Через какое-то мгновение белое острие уткнулось прямо в середину мишени. Взрыва они не услышали, только вырвался черный куст дыма, потом белое облако пара взорвавшихся котлов, сквозь него было видно, что танкер разваливается пополам. Будучи профессиональным репортером, Горелов успел сделать несколько фотоснимков подхода торпеды и ее попадания в цель.
Инверсионный след быстро исчез, и океан снова стал безжизненным, только кинооператор, слившись со своей камерой в одно целое, продолжал снимать плавающие обломки. Все закончилось и пилот, выровняв свой самолет, выбирал маршрут для захода на посадку. Через минуту они стали стремительно снижаться, почти падать, как показалось Горелову: «Он что, сдурел? Да мы сейчас разобьемся».
- Проверьте ремни! – прокричал обернувшийся на миг пилот или
именно это поняли пассажиры по движению губ. Еще оставалось время подтянуть пряжки.
Точно зайдя на посадочную палубу и, казалось, только коснувшись настила, самолет резко затормозил, зацепившись специальным крючком за толстые резиновые жгуты. Ремни больно врезались в грудь. Полет завершился. Немного измученные, но довольные корреспонденты с трудом выбирались из тесного пространства кабины самолета.
А на палубе, среди журналистов и свободных от вахты матросов, продолжалось оживленное обсуждение результатов атаки. Все видели след торпеды и взорванный танкер, но саму подлодку никто еще не обнаружил. Первым заметил К-22 Ларри Клинт, фотокорреспондент из Life. Отложив подзорную трубу, он навел свой телевик на, только ему известную, точку в двух милях от Eagle. Непрерывно щелкая затвором фотоаппарата, он заснял все фазы всплытия, затем повернулся к остальным и небрежно сказал:
- Лодка всплыла и идет к нам.
- Где, где? – закричали остальные, но и они вскоре увидели зализанные, по своему, красивые, обводы боевой рубки К-22.
Спустя час лодка дрейфовала, удерживаемая на месте малыми ходами двух своих винтов, в полукабельтове от авианосца. На палубе русской субмарины выстроился свободный от вахты экипаж, над рубкой взвился большой Андреевский флаг, офицеры и матросы взяли под козырек, три раза рявкнула сирена. Через минуту низким, каким-то утробным гудком мощно ответил Eagle. Часть экипажа авианосца выстроилась на верхней палубе и, глядя с ее высоты, приветствовала моряков русской подводной лодки.
Потом состоялся совместный, торжественный обед. Звучали тосты за русско-американскую дружбу, взаимные поздравления с успешным окончанием маневров, восхищение прекрасной работой экипажа подлодки и мощью русского оружия.
Улучив минуту, Боровиков и Горелов обнялись. Сергей от души поздравил Владимира с классной работой. Заметив вымученную улыбку, расценил непраздничное настроение друга, как следствие усталости от многосуточного похода и большой ответственности командира, проводящего столь сложные испытания.
- Ну, здорово ты всадил ее. Прямо в самую середину, я с самолета все заснял.
- Моей заслуги немного, главное торпеда хорошо сработала.
- Ну, ну, не скромничай. Слушай, командир, возьми меня на борт, с вами я быстрей дома окажусь. Мне надо срочно в редакцию.
- Не от меня это зависит. Здесь все решает Милявский, знаешь такого?
- Знаю. Что, у вас контакта не получилось?
- Какой контакт? Он приказывает, я выполняю.
- Сочувствую. Военным тяжело переносить такую сильную штатскую личность.
- А ты не переоцениваешь его?
- Нет.
В это время к ним подошел тот, о ком они говорили. Метрах в трех позади встал охранник в форме лейтенанта ВМФ.
- Ну что, как говориться, друзья встречаются вновь?
- Встретились. Марк Моисеевич, возьмите меня на подлодку. С вами я быстрее до Москвы доберусь. Если же плыть на авианосце до Сан-Франциско, а потом лететь домой, получится вокруг шарика.
- А что, господин Боровиков, возьмем с собой Сергея Николаевича, пополним цистерны горючим, запасемся продовольствием и пресной водой - думаю, американцы не откажут - и махнем в Порт-Артур, а?
- Как скажите, господин глава администрации президента.
- Так и скажу. Тем более сегодня через мощную радиостанцию авианосца вся Америка узнает об успешном испытании ХР-100, а с ней и весь мир. С подробностями. Не успеем мы доплыть до Порт-Артура, как самолет из Гонолулу, куда наверняка зайдет Eagle, доставит кинопленку испытаний в Лос-Анджелес, и ее увидит вся Америка. Событие произошло. Его зафиксировали средства массовой информации, и теперь нет смысла в нашем уничтожении.
- А что, была такая опасность? – заинтересовался Горелов
- Как вам сказать, Сергей Николаевич? Сдается мне, что была. Но теперь, я думаю, и английская, и японская морские группы уберутся восвояси. Так, господин Боровиков?
- Возможно. Я не в курсе того, о чем вы говорите. Я был отстранен от внешнего эфира.
- Для вашего же спокойствия. Чтобы не мешать вам сосредоточиться на походе и стрельбах, которые вы произвели превосходно. Буду ходатайствовать перед президентом о вашем награждении.
- Благодарю. Надеюсь, совместно с экипажем?
- Непременно. Они работали превосходно.
ЛОНДОН. ПАБ «ДЖИМ ПРАТТ».
Сидевший за столиком напротив молодой мужчина, лет 25-27, с неординарным породистым лицом был безукоризненно одет. Именно так, как нравилось Чарльзу: в немного консервативном костюме, без единой пылинки и морщинки, умышленное отставание от моды на два-три года подчеркивало строгую элегантность его хозяина, а галстук демонстрировал, что мужчина еще молод. Если бы его визави заговорил, то, можно держать пари, это была бы правильная речь хорошо образованного человека, который не очень вписывался в круг посетителей и в интерьер этого заведения, хотя, судя по двум картонным кружочкам, сидел здесь достаточно долго.
День сегодня для Чарльза Сноу выдался трудным. Недавние внеочередные парламентские выборы принесли победу лейбористкой партии и смену кабинета министров. Как и ожидалось, сэр Джереми Рендклиф подал в отставку. Директором СИС стал человек средних лет, совсем не аристократической внешности, по имени Питер Крауфорд. Он сразу же выразил желание войти в курс дела и начал с отдела «Восток». Особый интерес у нового руководителя вызвал провал операции «Миранда».
В канун этого разговора пришло сообщение об успешном проведении русскими учебных стрельб с новейшей субмарины именно той самой секретной торпедой. Американские газеты вышли с сенсационными сообщениями. Радиостанции, захлебываясь, передавали подробности маневров и испытаний. Ставшую бесполезной, морскую группу Wt-7, срочно отозвали в Гонконг.
Иен Флеминг уже неделю находился в Лондоне. Прислал краткий письменный отчет на имя сэра Джереми и, как говорят, засел за какой-то бульварный шпионский роман в загородном доме своей матери Патриции. По сведениям резидента из посольства, Джулия Бриннер, по всей вероятности, жива и здорова, хотя её местонахождение остается неизвестным. От «Стэнли», естественно, никаких известий поступить не могло.
Крауфорда очень заинтересовали причины неудачи операции «Миранда».
- Если мы не выясним ошибок, приведших к срыву операции, я умышленно не говорю о ее провале, то в дальнейшем не сможем продуктивно работать.
Чарльз Сноу вообще-то ожидал более жесткого разговора, он даже не исключал свою отставку. Предыдущий премьер-министр был в курсе этой операции и придавал ей большое значение и, не случись смены кабинета, пришлось бы, наверное, Чарльзу искать другое место работы. Сэр Джереми наверняка перевел бы стрелки на него.
- Господин директор, мне кажется, что операция прикрытия сработала, отвлекла силы контрразведки, но лишь частично. Когда русские все же поняли ее суть, в игру включилась какая-то другая мощная сила, и мы потерпели фиаско.
- Полное? Я имею в виду «Стэнли».
- У меня есть немало оснований предполагать, что у «Стэнли» просто не было возможности выполнить задание. Русские, не подозревая его, просто отсекли любые другие ходы, кем бы они ни были задуманы, нашей разведкой, или иной, отсекли все, что могло бы помешать выполнению поставленных задач по испытанию торпеды. Когда «Стэнли» это понял, то, как агент экстра-класса, не запаниковал, а продолжал выполнять свои служебные обязанности.
- Значит, вы считаете, что он вне подозрений?
- Под подозрением у этой таинственной силы, по просочившимся косвенным данным имя ей - группа «Джет», были все. Но доказательств, свидетельствующих против «Стэнли», нет никаких. И я остаюсь в уверенности, что он не раскрыт и еще окажется полезен в будущем.
- Может быть. Но необходима тщательная проверка. По крайней мере, связь с ним необходимо прекратить минимум на год. Кстати, как она осуществлялась?
- Односторонне от нас - по радио. Надо только иметь серийный, но мощный радиоприемник, который продается в магазине, и слушать в определенное время на определенной частоте информацию о погоде одной приполярной радиостанции. Для нас – письмо, опущенное в любой почтовый ящик на адрес нашего человека в Москве.
- Человек надежен?
- Проверен, несколько лет никаких сбоев. Да он ничего и не знает,- обычное передаточное звено.
- И его на год в карантин.
- Будет сделано.
- Теперь о политических последствиях случившегося. Я хочу, чтобы вы меня хорошо поняли, если нам еще предстоит работать вместе. Русские сделали сильный ход. Они предъявили свои козыри. Но мы никогда не смиримся с односторонним наличием у них такого оружия. Теперь нам надо переключаться на предоставление информации нашим ученым и инженерам для того, чтобы они в кратчайшие условия могли изготовить такое же или даже, более совершенное изделие, учитывая наше многовековое лидерство в экономике, науке и технологиях.
В общем, у Чарльза Сноу сложилось очень хорошее впечатление от Питера Кроуфорда, как политика, руководителя, да и как человека: «Здорово он сказал: «Если нам еще предстоит работать вместе». Теперь процентов на восемьдесят это будет зависеть от меня, если он сразу не предложил подать мне в отставку. Надо себя проявить, а то придется стать болельщиком, ходить на матчи и обсуждать здесь в пабе их результаты. Кстати, зачем сюда зашел мой визави? Неужели дожидается меня? Да. Он ждет, пока я перекручу в голове все свои проблемы и обращу на него внимание. Неужели по мне видно»?
Сноу смело предположил, что молодой мужчина, видимо, закончил школу в Итоне и Кембридж. По работе Чарльзу часто приходилось общаться с выпускниками этих учебных заведений. Ошибиться в выводах он не мог. Они лишь подтвердились, после того как непосредственно и элегантно молодой выпускник Кембриджа (а это было действительно так) вступил в разговор. Сразу стало понятно, что незнакомец прекрасно знает, кем является Чарльз Сноу.
- Как мне к вам обращаться?
- Герберт Мерредит, к вашим услугам, господин Сноу.
- Вы говорите от своего имени или кого-то представляете?
- Конечно, представляю. Я работаю на русскую разведку. Да, да, не удивляйтесь. Но в данном случае я выполняю эксклюзивное, очень секретное поручение одного высокопоставленного чиновника. И еще. Это поручение идет вразрез с русской политикой, да и с руководством страны.
- Так бывает?
- Очень, очень редко, но, как видите, бывает. Если вы не возражаете, то давайте перейдем к сути вопроса.
- Не возражаю.
- Но вначале вопрос. По роду своей деятельности вы читаете русские газеты, слушаете русское радио, не так ли?
- Пожалуй.
- Поговорим о президенте России. Вы, наверное, заметили, что все, что касается его личной жизни, освещается очень скупо? Читатели, конечно, знают, что он женат и у него две дочери четырнадцати и пятнадцати лет. Аня и Маша. Энн и Мэри на английский манер. О нем самом и о первой леди известны много официальных подробностей. Они часто бывают на приемах, их фотографируют. Но вот что касается их личной жизни – тишина. Где отдыхают, как проводят свободное время в семье, занимаются ли спортом, есть ли хобби? Казалось бы ничего секретного. Наоборот, придает какие-то краски на фоне голой политики и официоза. Да и у избирателя это вызвало бы одобрение. Вы скажете, что нельзя сравнивать нашу многовековую демократию с их молодой: мол, еще не научились? Нет, здесь дело в другом. Раскрытие, пусть даже частичное, информации о семейной жизни предполагает показ всей семьи. Всей! В этом то и дело. В биографических брошюрах, выпущенных к выборам, есть фотографии будущего президента, его супруги и двух их дочерей, но в возрасте двух и трех лет и еще один снимок, когда им пять и шесть. А дальше – тишина. Ни одного снимка девочек в более позднем возрасте нигде не опубликовано. Мы не знаем, где они учатся, чем увлекаются, где отдыхают. На всех официальных приемах они отсутствуют. Нет ни одного современного снимка, где вся семья в сборе. Энн и Мэри – это призраки. Почему? Хотите ответ на этот вопрос? Вы чувствуете, какие он открывает перспективы?
- Да, заманчиво. Но ведь человек, пославший вас, не альтруист. Что взамен?
- Ваш секретный агент. Тот, кого вы прикрывали в связи с маневрами на Тихом океане.
- Да-а. Не слабо.
- Спасибо, за то, что вы не стали сразу отнекиваться. Значит, наш разговор имеет твердую основу. Единственная просьба. Эта сделка действует только между человеком, которого я представляю, и вами. И она дает вам двоим сильные виды на продвижение по службе. Участие других лиц недопустимо.
- А вы?
- В отличие от вас обоих, я не государственный чиновник, а частное лицо, я просто посредник.
- Хорошо. Давайте встретимся через две недели здесь же, в это же время.
- Договорились. Может это излишне, но я хочу предупредить вас, что у меня прекрасная работа, незапятнанная репутация и знатное происхождение. Если вы решите принять какие-либо не джентльменские меры, вас просто поднимут на смех, поскольку то, что мне инкриминируют, не будет вязаться с моей личностью. Над этой чушью будет смеяться пол Лондона. Вы сами понимаете, что быть смешным несопоставимо с вашей должностью. А доказательств у вас нет, к счастью пока таких маленьких записывающих аппаратов еще не изобрели. Да и наша встреча – это отлично подготовленный экспромт.
- До свидания господин Мерредит.
- До свидания господин Сноу.
Когда молодой джентльмен ушел, Чарльз, к удивлению бармена, заказал еще одну пинту светлого: « Нужно все обдумать. Руководство и правительство никогда не дадут разрешения на разработку этой информации. Это вне всяких сомнений. Скорее всего, предупредят русского президента за конфиденциальной беседой о происках его ближайшего окружения. Это информация для авантюриста. Она предполагает идти на гигантский риск, но и выигрыш может быть велик. Черт их дернул обратиться ко мне».
МОСКВА. БЛИЖНЯЯ ДАЧА В КУНЦЕВЕ.
Скорый поезд Харбин-Москва медленно подошел к платформе Рязанского вокзала. Из синего международного спального вагона вышли Милявский, с двумя телохранителями, и Горелов. Группа «Джет» прекратила свое существование. Остальные ее бывшие члены во главе с капитаном первого ранга Свенсеном ехали в следующем составе.
Всю дорогу Горелов писал статью о маневрах на Тихом океане в «Русское слово» и уже в Екатеринбурге, во время единственной, продолжительной стоянки, передал ее по телеграфу в редакцию. Почему железнодорожный вокзал уральского промышленного города ассоциировался у него с Нью-Йорком, Сергей Николаевич так и не осознал, но именно там он вспомнил то, о чем думал весь долгий путь от авианосца Eagle до Уральских гор.
Два года назад Горелов входил в состав русской пресс-группы, освещающей визит президента России в Америку. В один из редких свободных дней, в Нью-Йорке, куда все журналисты переехали из Вашингтона вслед за российской делегацией, Сергей Николаевич зашел в небольшой ресторанчик перекусить. Там он увидел своего старинного знакомого еще по гражданской войне, ставшего позже, по слухам, дипломатом. Бывший товарищ сидел за столиком в обществе какого-то американца, судя по одежде южанина.
Эта совершенно случайная, просто немыслимая встреча двух русских в большом американском городе, все же произошла и произвела на дипломата, как показалось Сергею Николаевичу, удручающее впечатление. Чиновнику пришлось пригласить Горелова за столик и представить своего собеседника - мистера Томсона из Хьюстона. Южанин приветливо улыбнулся и спросил Сергея, немного растягивая слова, что тот предпочитает пить, порекомендовав местный коктейль «Ночной Бродвей». Горелов, чувствуя неловкость встречи, отказался и откланялся, сославшись на занятость. Вот и все. Теперь он вспомнил: этот растягивающий слова южный говор он услышал с завязанными глазами в секретном помещении авианосца Eagle.
…В Москве поезд встречали. Вернее встречали главу администрации президента. Образовав двумя человеческими шеренгами коридор, Милявского быстро провели по перрону через специальный выход к большому черному Maybach. Представительская машина тут же тронулась. Впереди на четырехцилиндровом, с карданным валом, мощном мотоцикле Zundapp, прокладывая дорогу, ехал дорожный полицейский, сзади машина с охраной. Они спешили. Марка Моисеевича с докладом ждал президент.
На большой скорости Maybach пожирал широченное Западное шоссе. Расположившись в большом и шикарном салоне, отделенным от водителя толстым стеклом, Милявский прикидывал предстоящий разговор с президентом. Движения машины почти не ощущалось, шум двигателя не проникал внутрь, обозначалось только легкое покачивание тяжелого подрессоренного кузова. Шелковые шторки на окнах были задернуты, и ничто не мешало Марку Моисеевичу сосредоточиться над шлифовкой своего, уже не раз обдуманного, доклада Верховному Главнокомандующему.
Полицейский на мотоцикле в конце широкого проспекта взял немного левее и въехал на пустынное, закрытое для другого транспорта, резервное шоссе. Следом за ним, не сбавляя скорости, промчались Maybach и машина с охраной. Они уже выехали из Москвы и гнали в пригороде, в Кунцево. Дальше дорога шла через сосновый лесочек, затем, совершив плавный поворот влево, уткнулась в темно-зеленые ворота, которые тут же стали медленно открываться. Мотоциклист-полицейский остановился на краю дороги, спешился, и взял под козырек. Лимузин въехал внутрь, ворота закрылись. Охрана Милявского осталась за территорией, - внутри действовала другая служба.
Ступая по извилистой, покрытой однотонной серой плиткой, дорожке, огибая лесные сосны и высаженные декоративные елочки, Милявский подошел к довольно невзрачному дому, поднялся на три ступеньки и толкнул с виду тяжелую дверь. Но на самом деле она легко открылась. Внутри, в вестибюле, охранник в полевой форме пограничных войск негромко проговорил: «Виктор Викторович ждет вас в гостиной». Милявский кивнул и пошел налево по коридору. Он прекрасно знал расположение помещений на, так называемой, ближней даче.
Президент встретил Милявского крепким рукопожатием.
- Извините, Марк Моисеевич, что я вас затребовал сюда прямо с поезда, не дав встретиться с семьей. Считайте, что вы еще в командировке. Семья не знает о вашем приезде, вас ждут только завтра. Поэтому придется побыть вам здесь со мной до следующего дня. Нам надо о многом переговорить. Располагайтесь в комнате для гостей. Это третья по коридору, помните? Может вам надо привести себя в порядок, отдохнуть?
- Я бы, пожалуй, принял душ.
- Хорошо, а я пока распоряжусь о легкой закуске. Думаю, что вам, как говорят в народе, с устатку не помешает, а? – усмехнулся президент
- Не помешает, – ответил с улыбкой Милявский.
КВАРТИРА ОЛЬГИ ДОРОШИНОЙ
Горелова не встречал никто. И не потому, что некому, просто было решено не афишировать их приезд. На площади трех вокзалов Сергей Николаевич подошел к стоянке такси, открыл заднюю дверцу одной из машин и назвал водителю адрес Ольги. Доехали быстро. Расплатившись, Горелов вышел в тихом переулке. Около знакомого старинного дома он увидел, опирающегося одной ногой на подножку серого Ford, улыбающегося своей белозубой улыбкой Нилова. Из-под кремовых брюк виднелись клетчатые носки, правая рука его еще была на перевязи.
- С прибытием вас, Сергей Николаевич. Передаю вам ваших дам в целости и сохранности.
- Спасибо. Они знают, что я приехал?
- Откуда? По крайней мере, я им не говорил.
Горелов быстро поднялся на второй этаж и позвонил. Дверь открыла Галина Николаевна. Когда он вошел в квартиру, еще не зная, как вести себя с Джулией, то к нему подбежала очаровательная молодая девушка, на секунду остановилась, как будто в нерешительности, но поймав улыбку Сергея, прижалась, обнимая за шею. Краем глаза Сергей увидел Ольгу, стоявшую рядом с прижатыми к груди руками и глазами полными слез.
- Папа, папа, наконец-то я вас нашла? – шептала по-русски Джулия.
Не ожидавший такого от себя, Горелов тоже заплакал. Сказалось напряжение последних месяцев. Стало необычайно легко и спокойно.
Они никак не могли наговориться. Горелов вспоминал 1918 год, прекрасную девушку Соню, свое тяжелое ранение, непростую операцию, длительное долечивание.
- А маме сообщили, что вы погибли.
- Немудрено, там была такая неразбериха, многие раненные умирали. Видимо тогда и произошла ошибка. А куда делась потом ваша мама, я ведь писал?
- Получив трагическое известие, она больше не захотела оставаться в городе, где ей за короткое время пришлось потерять двух близких людей: отца и вас. Она уехала к своему дяде, а потом за океан, где я и родилась.
- Она одна?
- Мама так и не вышла замуж, хотя предложений было достаточно. А несколько лет назад она погибла в автокатастрофе.
- О, господи, – Сергей горько вздохнул и тихо прошептал, - Прости меня, девочка моя, я не знал.
Отец и дочь надолго замолчали.
Через несколько часов они все вместе сели за стол. Галина Николаевна расстаралась: был приглашен повар с помощником и официанты из соседнего ресторана. Сама же домоправительница оставалась незаметной, казалось подача закусок, вин, смена блюд происходит автоматически.
Джулия и Ольга рассказывали, как они здесь жили почти на осадном положении. Они перебивали друг друга, смеялись: стало понятно, что они подружились, и что их сблизило ожидание возвращения Сергея. Когда же он приехал, вопреки опасениям, их отношения не изменились. Тактичная Ольга предоставила Джулии возможность больше общаться с Сергеем, надеясь вернуть свое ночью.
Горелов рассказывал о походе на авианосце, о прошедших маневрах, об испытании чудо-торпеды, и о долгом возвращении домой.
- Завтра в «Русском слове» выходит моя статья, так что, милые мои девочки, подробности читайте там. Да, еще скоро выйдет американская кинохроника, посмотрите в кинотеатрах перед фильмами.
Это была идиллия. На полукруглом диване, еще несмело, осторожно, обнимая за плечи, прильнувшую к нему Джулию, Сергей листал, только что вышедший цветной альбом «Коллекция – весна/лето 1937 года», который показывала Ольга, уютно устроившись по другую сторону от Сергея.
Альбом представлял собой не фотографии манекенщиц в модных платьях, это были рисунки самой Ольги, рядом с которыми размещался маленький чертеж одежды с размерами. Обычно в таких изданиях фигуры у моделей бывают непропорционально удлиненными, со схематичным изображением лиц. Такие же рисунки украшали и альбом Ольги, только лица здесь были выписаны тщательно, правда, как это принято, с безразлично строгим выражением или пустыми улыбками. Но все же, чувствовалась рука незаурядного художника. Стараясь не отступать от общепринятой методики изображения обезличенных моделей, чтобы взгляд зрителя не отвлекался от фасонов платья, Ольга непроизвольно, мелкими штрихами, очеловечивала пустые фигуры, одаривала их индивидуальностью, характером. Невольно придав им сходство с реальными, когда-то виденными ей людьми, она как бы заставила своих близких найти похожесть и с остальными прототипами, которых она не знала.
Элегантный, красивый молодой человек в смокинге напомнил Сергею Флеминга, а сидевший рядом с ним мужчина средних лет с седыми висками и трубкой во рту – князя Юсупова, юная гимназистка – Джулию, а явный иностранец, немец – Нилова. Потом его взгляд остановился на брюнетке в строгом элегантном деловом костюме. Если бы он знал Нину Лавос, то он наверняка подумал бы, что это она. Рабочий костюм рекламировал неизвестный ему мужчина средних лет, лысоватый, с рыжими усиками похожий на англичанина.
Еще один рисунок заинтересовал Горелова. Незнакомая ему женщина с вытянутым аскетическим лицом, в темной шляпе, надвинутой низко на глаза, в плаще, туго подпоясанным поясом, что подчеркивало ее тонкую талию и в широких брюках, смотрела куда-то в сторону. Джулия глубоко вздохнула: она в воображении дорисовала себе прототип и еще теснее прижалась своим худеньким плечиком к отцу. Сергей, как бы оберегая и защищая ее, крепко обнял так нежданно обретенную дочь.
Перевернув страницу, Горелов увидел стройного морского офицера с надвинутой на глаза фуражкой. Его поразил строгий взгляд стальных глаз. Забыв про непропорционально вытянутую фигуру, вглядываясь в лицо, Горелов поразился очевидному сходству с Володей Боровиковым, которого он, оказывается, совсем не знал.
И еще одного героя он нашел только на последних страницах, где демонстрировалась детская одежда. Там красовалась единственная жанровая сценка: двое прелестных малышей, - мальчик и девочка, - в окружении любящих родителей. Единственные фигуры, изображенные с очевидной полнотой: дородная женщина с добрым взглядом и плотно сбитый мужчина с черными усами. С похожим человеком Сергей недавно расстался на вокзале.
КВАРТИРА 42
Поздним вечером Горелов приехал к себе на Западное шоссе. Ему очень хотелось остаться у Ольги, но он боялся разрушить ту чудесную, какую-то хрупкую, в чем-то, как ему показалось, даже хрустальную атмосферу, возникшую во время встречи с дочерью. Пусть все успокоится: пройдет день-два и они снова увидятся: «Ольга молодец, она все поймет. Как она так быстро смогла найти общий язык с Джулией? Уговорить ее пожить у себя и дождаться его приезда? Мне еще предстоит поговорить с дочерью о наших дальнейших отношениях. Было бы хорошо уговорить Джулию остаться в России. Но, как мне показалось, она собирается ехать учиться в Швейцарию. Жаль. Московский университет не хуже, а даже лучше, я в этом уверен».
Открыв дверь в свою квартиру, Сергей прошел в переднюю и зажег свет. Внутренний лоток для почты на двери был полон газет, часть их упала на пол, и сверху лежал конверт. Наверное, почтальон бросил его сегодня утром. Аккуратист Горелов подобрал с пола газеты и письмо, повесил шляпу на вешалку и пошел к себе в кабинет. На ходу он успел заметить московский штамп на конверте, прочитать свою фамилию и адрес, но без реквизитов отправителя. Сергей собирался принять душ и лечь спать, но автоматически взял со стола нож для резки бумаги и вскрыл конверт. Текст был напечатан на машинке по-английски.
«Господин Горелов! Зная Вас, как глубоко порядочного человека, обращаюсь к Вам с надеждой, что Вы, используя свои неформальные связи с высоким должностным лицом России, передадите ему, и только ему, но никому другому содержание этой записки.
От надежного источника, правдивость которого не вызывает у меня никакого сомнения, стало известно, один очень крупный чиновник вашей страны, русского имени которого я не знаю, через доверенное лицо ищет в Лондоне возможность устроить крупную провокацию по отношению к вашему президенту. Речь идет о его дочерях. Этому человеку стало что-то известно об их положении: они почему-то не имеют возможность появляться на людях и не фотографируются в семейном кругу. Подробности мне неизвестны, но они есть у этого крупного русского деятеля, который через своего человека в Лондоне ищет канал сдачи этой информации в обмен на равноценную.
Мой поступок продиктован опасениями ухудшения отношений между Россией и Великобританией.
Скромный житель Лондона».
Сергей прочитал письмо еще раз и понял, что это серьезно. Он сразу, безоговорочно, повинуясь своей интуиции и подчиняясь немалому опыту, поверил в подлинность послания. Его самого удивляла скрытность семьи президента. Ходили слухи, одни невероятнее других. Говорили о каком-то пожаре, в результате которого обгорели лица девочек, существовала версия, что дети находятся в клинике для душевнобольных, где-то в Швейцарии, договаривались даже о давней смерти дочерей президента в результате какого-то рокового случая, вот уж где фантазия обывателя становилась безграничной. Горелов не склонялся ни к какому из этих, по его мнению, абсурдных домыслов, хотя его самого, как репортера, эта ситуация очень заинтриговала.
По письму он естественно ничего предпринимать ни в коем случае не будет. По крайней мере, до встречи с президентом, в необходимости которой Сергей совершенно не сомневался. Теперь нужно только добиться аудиенции. Но как это сделать? Обычно для личных встреч, а таких случаев было только четыре, президент приглашал Сергея на чай к себе на дачу в Кунцево через своего личного пресс- секретаря.
Нисколько не колеблясь, Горелов набрал номер телефона. Долгие гудки. Часы показывали двадцать два часа тридцать минут. Наконец телефонную трубку взяли.
- Никитин слушает.
- Добрый вечер, Павел Егорович. Вас беспокоит Горелов.
- Да уж скорее доброй ночи, Сергей Николаевич. С приездом. Я уже собираюсь домой, вот стою в шляпе.
- Павел Егорович, мне необходимо срочно встретиться с Виктором Викторовичем.
- Да вы что? Его расписание планирует зам главы администрации и чтобы вклинить вас хотя бы на эту неделю мне нужно это согласовывать заранее.
- Но сейчас у него встреча с Марком Моисеевичем и если бы не она, я бы договорился с главой администрации.
- Да вы с ума сошли! О чем вы говорите по открытой линии? И откуда вам это известно?
- Я сегодня прибыл в Москву в одном поезде, даже в одном купе с Милявским, и он мне сказал, что у него сегодня будет встреча с президентом, и вот я подумал, что тоже смог бы подъехать.
- Смог бы подъехать… - задохнулся от возмущения Никитин – вы что думаете это…это… – не находя слов зашелся пресс-секретарь.
- Да я знаю, что это очень трудно, почти невозможно, но кто же кроме вас, Павел Егорович, может устроить эту встречу? Кто сможет преодолеть все барьеры? Вы же журналист, репортер… У меня срочное и важное дело. Поверьте мне, я прекрасно понимаю, что по второстепенным вопросам нельзя беспокоить президента…
КУНЦЕВО. БЛИЖНЯЯ ДАЧА.
Прошло уже несколько часов их беседы. Они уже давно пообедали, немного выпили, и прогулялись среди сосен. Все это время Милявский во всех подробностях рассказывал о маневрах, подготовке к ним, о своих сомнениях и догадках, о решении похода на подлодке.
За окнами спустились сумерки. Низко опущенный абажур освещал почти правильную окружность, геометрически совпадающую со столом, остальная часть большой комнаты оставалась в полумраке. На столе стоял простой, удобный самовар, стаканы в подстаканниках, заварочной чайник, мед, синеватый колотый сахар, серебряные щипчики, коробка шоколадных конфет, тарелочка с нарезанным лимоном.
Президент, как всякий русский человек, очень любил неторопливое, вечернее чаепитие. Он предпочитал хорошо заваренный цейлонский чай, без сахара, изредка позволяя себе пол ложечки меда, Милявский же наоборот пил с лимоном, сахаром внакладку и шоколадными конфетами.
- Все же мы, я имею в виду страну, смогли военным, или, скорее, политическим позиционированием, заявить миру о свои приоритетах. Исключительная заслуга в этом принадлежит вам, Марк Моисеевич. Да, да, не отрицайте. Как вам пришла мысль самому отправиться в этот рискованный поход?
- Я не хотел ждать развития событий, это был заведомый проигрыш. Нужно откровенно признаться, что в ворохе информации, которая обрушилась на меня, я не смог найти внутреннего противника, агентов разведок Великобритании и Германии. И тогда я взял инициативу на себя. Это от отчаяния.
- И все получилось. А выводы?
- Мыслей много. Главное: нужно в корне менять службу национальной безопасности.
- И выводить ее из министерства обороны? Но ведь по конституции разведкой и контрразведкой управляет Генштаб. Вы же знаете, что у нас в парламенте нет конституционного большинства, – с давней досадой произнес президент.
- Тут есть несколько вариантов. Один из них – оставить Генштабу то, что принадлежит им по конституции, но ограничить разведку только военной составляющей, а контрразведку - ловлей вражеских лазутчиков. Затем параллельно, сначала вашим указом, а потом и законом, думаю все же обычное большинство в думе по этому вопросу можно наскрести, создать Управление Национальной безопасности.
- Как одно из министерств в правительстве? Нет, этого делать нельзя. Еще один силовой орган перекосит нашу исполнительную власть в сторону милитаризации. Нас не поймут за рубежом, да и внутренняя оппозиция взвоет.
- Можно как независимое агентство, непосредственно подчиненное президенту. АНБ - неплохая аббревиатура.
- И включающие в себя политическую разведку? – с воодушевлением спросил Виктор Викторович.
- Совершенно верно.
- Хорошо. Вы продумайте все это в своем юридическом отделе и подготовьте проекты указов. Я их просмотрю. Но я еще ничего не решил окончательно.
- Будет сделано. Тем более у меня уже есть кое-какие наработки.
Президент неспешно налил себе горячего чая, сделал маленький глоток и надолго замолчал. Милявский задумчиво жевал шоколадную конфету. В это время тихим, низким зуммером загудел телефон местной линии. Хозяин загородного дома поднялся, подошел к отдельному столику, на котором стоял аппарат.
- Да, – и через несколько секунд – хорошо…. Да…. в отдельный флигель.
Повесив трубку, президент задумчиво прошелся по затемненной гостиной.
- Марк Моисеевич, я отлучусь на полчаса, а вас попрошу подождать, мы с вами еще не договорили.
…Через сорок минут Виктор Викторович возвратился, и Милявский заметил произошедшую перемену в его облике: кожа на лице натянулась, обозначились скулы, небольшие глаза еще больше запали и горели сухим огнем – прикуривать можно.
Президент оглядел стол каким-то пустым взглядом, совершенно не замечая присутствие Милявского. Затем какой-то утиной походкой подошел к старинному буфету, открыл верхнюю полку, достал оттуда графин со светлой жидкостью и большой фужер для игристых вин, вернулся, вынул прозрачную притертую пробку и налил себе почти доверху. Затем с шумом выдохнул и стал пить крупными глотками, но сморщился, не допил до конца, с усилием, через нос втянул воздух, его глаза наполнились слезами. Было видно, что он сдерживает себя от кашля. Протянутая рука нащупала в коробке шоколадную конфету. С покрасневшим лицом Виктор Викторович опустился на стул.
Милявский заворожено смотрел на происходящее, не решаясь произнести ни слова. Наконец президент отдышался и тихим голосом произнес:
- Марк Моисеевич, могу ли я на вас положиться? – он жестом руки остановил возражения Милявского, - Дело очень личное и касается моей семьи. Это не политика государства и не международные отношения, хотя косвенно их затрагивает, раз сигнал пришел из-за рубежа. В сложившейся ситуации мне необходима ваша помощь.
- Виктор Викторович! Разве я дал повод усомниться в моей лояльности? Я готов принять активное участие в разрешении ваших проблем, которые, как мне кажется, в любом случае являются государственными.
- Спасибо, Марк Моисеевич. Дело касается моих дочерей. Вы ведь в курсе их положения, сложившегося еще задолго до моего избрания президентом. Ведь и вы советовали ничего не менять и не разглашать во время предвыборной компании то, что уже несколько лет их знают большинство сверстников и их родителей под фамилией Болтон, никак не связанной с президентом. Как вам известно, меня выдвигают на второй срок, и если я сейчас обнародую, что обманывал всех о действительном положении дел, то окажусь лгуном. Не говоря уж о травме, которую получат мои девочки, услышав в гимназии жестокие, как это бывает у подростков, обвинения в неискренности.
- Вот, Виктор Викторович, а вы говорили, что это не государственное дело! Только я не пойму, зачем менять порядок вещей? На следующий год вы, как я надеюсь, переизберетесь, а девочки закончат гимназию. По конституции на третий срок вам все равно больше идти нельзя. Вот тогда можно и объявить об этом, как о невинной шутке.
- Читайте! Это письмо сегодня получил по почте журналист Горелов, который сейчас находится здесь, во флигеле.
Милявский взял протянутый листок бумаги и медленно прочитал. Поднял глаза на президента, вначале лишь смог выдавить из себя: «Да-а», но затем горячо заговорил:
- Необходимо как можно быстрее вычислить этого негодяя. И примерно наказать его, - Подумав еще некоторое мгновение, он уже более спокойно добавил, – Виктор Викторович, кто еще, кроме меня знает истинное положение вещей?
- Моя жена, ее родственник директор гимназии, сами девочки, ну и я, конечно.
- А Горелов?
- Он не знает. Возможно, просто по журналистски заинтригован публичным отсутствием девочек в семье. Да, еще конечно охрана, которая привозит их домой, но это надежные, проверенные ребята.
- Меня огорчает выход обладателя сведений на заграницу. Правда, мне не очень верится, что ответственные руководители других государств захотят использовать эту информацию в каких-либо целях. Скорее всего, они просто сдадут источник нам. Хотя бы из чувства самосохранения, опасаясь подобных методов против себя. Все же есть какие-то неписаные правила. Хуже будет, если этим воспользуются авантюристы. Хотя, может быть, через Англию мы его и прищучим. Скорее всего, это фигура не из вашего семейного окружения, а какой-то крупный аппаратчик каким-то образом узнавший эту тайну. Он представляет нешуточную опасность для государства. Исходя из этого, просто необходимо срочно создавать независимую службу разведки и контрразведки.
- Я завтра же подпишу указ. По нему вы сразу же можете подбирать кадры и одновременно начинать работать. После того как дума вернется с каникул, мы в первую очередь выдвинем этот закон на обсуждение и голосование.
ЛОНДОН. ПАБ «ДЖИМ ПРАТТ».
Уже целую неделю лондонцы страдали от небывалой жары, установившейся на всем юго-востоке Великобритании. Температура не опускалась ниже тридцать градусов по Цельсию. Вообще, начиная с середины тридцатых годов двадцатого века, в Европе началось потепление. Особенно это чувствовалось на севере и северо-востоке Европы, и прежде всего в России, которая успешно осваивала морской путь вдоль своего полярного фасада. В тридцатые годы он становился проходимым за одну навигацию. Такой прорыв связывался не только с совершенствованием ледокольного флота, мужеством первопроходцев, но и погодными условиями этих лет
Может быть, из-за необычайно теплой погоды, но скорее всего совершенно по другой причине, ноги Чарльза Сноу не слушались, они жили своей, отдельной жизнью, и не хотели идти в этот проклятый паб. Когда-то «Джим Пратт» был желанным местом, отдушиной после работы, а теперь… Но ведь заведение не изменилось, и публика та же и проницательный бармен на месте, за стойкой. Что же произошло? А то, что сегодня у него здесь встреча с этим самовлюбленным Гербертом Мерредитом. Свой ответ ему Чарльз уже сформулировал: нужно мягко, ссылаясь на свое плебейское происхождение, если угодно на трусость, вежливо отказаться, и со всей своей возможной искренностью заверить посредника о строжайшем сохранении тайны. Хотя это не исключало опасности, ведь неизвестно, какие инструкции получил Мерридит. По косвенным фактам понятно - заказчик поставил всё на эту акцию, возможно, свою жизнь, так что с чужой он церемониться не будет. Может не стоит вообще пить пиво? Нет, этот аристократ, скорее всего только по эстетическим причинам, в пабе ничего предпринимать не станет. Хотя, (Cod helps those who help themselves.) Бог помогает тем, кто помогает себе сам, и Чарльз ощутил прижатой рукой пистолет в кобуре под мышкой.
Так что же делать? Отказаться - опасно, согласиться противно, совсем ему не нужно, да и не менее опасно. Он уже и так сделал большую любезность президенту России, послав через своего человека в Москве письмо журналисту Горелову. Это и так подарок противоположной стороне, ведь его контора хотя и не воюет, но работает против России. Но не против страны и народа его населяющего, а против государства, за свой национальный интерес.
Вот и вход в заведение. Чарльз пришел заранее, надеясь сесть за свой столик, заказать пиво, успокоиться и, самое главное, посмотреть, как входит Мерредит. Как он поведет себя, увидев его. Ему были важны малейшие оттенки состояния и мимики посредника.
Но все пошло наперекосяк, совершенно не так, как планировал Чарльз. Усевшись за тот же столик, что и две недели назад, к счастью не занятый, он щелкнул пальцами, подзывая официанта. За барной стойкой на высоком табурете сидел только один посетитель. Но вот спина в твидовом пиджаке повернулась, и Чарльз увидел знакомое насмешливое лицо. Герберт Мерредит, а это был он, медленно сполз с возвышения и со своей рюмкой двинулся в его направлении.
Разговор пошел совершенно не потому сценарию, который разрабатывал Чарльз. Его собеседник даже не удосужился спросить о согласии с предложенной сделкой. Он вел себя так, как будто они уже обо всем договорились, и осталось только обсудить детали. Ну что ж, наглых надо учить.
- Понимаете, мистер Мерредит, мне нужны гарантии. Допустим, вы получаете нашего разведчика в России, а в ответ я узнаю, что у девочек испорчено лицо в результате болезни оспой. Это конечно интересно для бульварной прессы, но… - Чарльз улыбнулся, - Вы то сами знаете, в чем там дело?
- Нет.
- Так о чем мы говорим? Вы мне в первую встречу показались ответственным человеком.
- Я же вам говорил, что я посредник. Тот господин очень осторожен и полностью исключил возможность утечки информации. Он лично встречался со мной.
- Здесь в Лондоне?
- Да. И если я получу ваше принципиальное согласие, то мы с вами обсудим условия вашей встречи с ним, где бы вы и получили ответы на все вопросы.
- Здесь в Лондоне? – слово в слово повторил свой вопрос Чарльз.
- Нет в Швеции, в Стокгольме.
- Хорошо, я согласен.
- Тогда давайте обговорим условные фразы и знаки
МОСКВА. СТАРЫЙ ЗАВОДСКОЙ КОРПУС.
Милявский в спешном порядке, но не кое-как, а последовательно и педантично, сколачивал ядро Агентства Национальной безопасности, организации, замкнутой пока лично на нем. Опыт недавней работы с группой «Джет» пригодился. Понимая срочность работы по делу об оборотне – «Вервольф», как он теперь называл упомянутого в записке к Горелову человека, Милявский должен был форсировать создание оперативной бригады.
Одному ему этот груз поднять сложно, нужен был помощник, которому можно было довериться, и профессионал, желательно с верными ему людьми, не работающими в госструктурах. Кто может приступить к делу немедленно? Ему необходимы сотрудники хотя бы на ближайший месяц. Это срок, который должен решить многое, а дальше будет видно. Как эти люди проявят себя, - это может решить вопрос об их вхождении впоследствии в создаваемую структуру.
Марк Моисеевич первым делом переговорил с Гореловым. После того, как Сергей Николаевич взял отпуск в редакции, Милявский озадачил его поручением о поиске их штаб-квартиры. Условия были следующие: желательно в центре, обширная крытая стоянка для машин, мощное электроснабжение, возможность установки большого антенного хозяйства, внешняя непритязательность.
Имея достаточные знакомства в Московских правительственных кругах и в среде крупных промышленников, Горелов довольно быстро договорился о полугодовой аренде производственных площадей небольшого промышленного предприятия, закрытого по экологическим причинам. Огороженная высоким забором и имеющая трое ворот для въезда из двух переулков, территория представляла собой захламленную площадку с прекрасным большим раскидистым кленом, одиноко стоявшим среди ржавого металла и пустых деревянных катушек из-под кабеля. Хорошо сохранившееся двухэтажное заводское здание из красного кирпича промышленной архитектуры конца девятнадцатого века, имело свою котельную, снабжалось водой и электричеством, оплата за эти услуги плюс земельный налог и были условием аренды.
Шофер Милявского, загнав служебный Horch на расчищенное от станков и оборудования пространство цеха, вышел из машины и с восхищением присвистнул:
- Классное место для стоянки.
- А ты что раскорячился посередине? – захлопнув дверцу и оглядывая помещение, произнес его шеф: он не любил, когда его подчиненные говорят, пока их не спросили, и вообще ему претила всякая фамильярность, - поставь в сторонке, рядом с Bentley, тут и другие машины должны разместиться.
В это время раздался звук электромотора и лязг остановившегося механизма. С металлическим шумом отодвинулась решетчатая дверь грузового лифта, и из него вышел Горелов.
- Принимайте штаб-квартиру, Марк Моисеевич.
- Неплохо, совсем неплохо.
- Основной офис на втором этаже. Прошу в лифт. Или вы предпочтете лестницу?
- Нет, поднимемся на этом раритетном механическом устройстве.
Они вошли на площадку подъемного механизма, огороженного сеткой, где свободно смог бы поместиться маленький Fiat.
На втором этаже, в огромном помещении со сводчатым потолком, возле готических окон целый угол был отделен невысокой перегородкой. Там же располагалась совершенно новая, дорогая мягкая мебель, категорически не вязавшаяся с неоштукатуренными кирпичными стенами и особенно с полуразобранной печью для плавки металлов. Посередине импровизированного офиса стоял массивный письменный стол, предназначенный для Милявского.
Вдоль стены, в глубине цеха, где еще стояли неубранные чугунные ванны, с цветными разводами высохшей соляной кислоты, было устроено что-то похожее на узел связи. За столами, заставленными самой совершенной радиоаппаратурой, сидели лейтенанты Иволгин и Доронин, сейчас одетые в синие халаты поверх штатских костюмов. Настольные лампы-рефлекторы освещали только их руки, которые соединяли штекеры кабелей и привинчивали панели приборов.
Еще одну часть бывшего цеха занимали металлические шкафы с огнестрельным оружием. Этим хозяйством заведовали охранники, еще недавно сопровождавшие Милявского в походе по Тихому океану. Так что, за исключением Николая Карловича Свенсена, получившего в его совсем не юном возрасте основательную эмоциональную встряску и отпущенному на лечение в санаторий, в старом производственном помещении собралась прежняя команда «Джет».
В это время на стоянку на первом этаже въехал на Aston Martin еще один член оперативной бригады. Поставив свою машину рядом с двумя другими, Нилов, а это был он, улыбнулся, глядя на Horch и Bentley. Сливки мирового автостроения смотрелись в аскетической обстановке цеха промышленного предприятия довольно-таки импозантно.
Если бы его старенький Ford все еще не ремонтировался после той аварии, Петр Петрович разбавил бы им пиршество шикарных иномарок и преподал бы урок конспирации, а так придется помолчать.
Предложение Милявского о сотрудничестве, хотя и было неожиданным, но оказалось весьма кстати, и Нилов, оговорив для приличия некоторое время на раздумье, согласился. Рапорт на имя Коровина о необходимости санаторного лечения руки после автокатастрофы, подкрепленный настоятельными советами медиков, был удовлетворен. Рука его, освобожденная от перевязи, уже позволяла водить машину, благо переключать скорость на английском автомобиле нужно было здоровой левой, но правая еще плохо слушалась и иногда тупо ныла.
Не видя никого кроме насупившегося шофера, сидящего в кабине Horch, Нилов быстро нашел лестницу на второй этаж, взбежал по ней и, не глядя ни на кого, быстро пошел туда, где, по его определению, находился Милявский. Один из охранников, быстро вскочив с места, двинулся рядом с ним, хотя и предполагал, что этот стремительный мужчина уже прошел проверку у ворот, но увидев, что навстречу идет с протянутой для рукопожатия рукой его непосредственный шеф, остановился.
- Петр Петрович, рад приветствовать вас в нашей штаб-квартире. Ну, как? – и Марк Моисеевич обвел руками окружающее пространство.
- Прекрасно.
Пропуская Нилова вперед за небольшую перегородку в свой импровизированный кабинет, на ходу кивая на еще одного собеседника, Милявский проговорил:
- В продолжение нашей темы, которую вы теперь хорошо знаете, Горелову есть что сообщить.
- Здравствуйте Петр Петрович.
- Здравствуйте, Сергей Николаевич. Интересно вас послушать.
- Сегодня ночью я проснулся от длинных, настойчивых и продолжительных трелей телефона. Вызывала международная. Когда я поднял трубку, то возникший голос на английском языке произнес, что он «скромный житель Лондона», и это не вызвало у меня сомнения, так как моя гувернантка была уроженкой Британской столицы. Собеседник объяснил, что это именно он отправил мне письмо и спросил, встретился ли я с заинтересованным лицом. Я ответил, что имел разговор с упомянутым джентльменом, и тот очень огорчен. Затем абонент заявил, что у него есть новости, но он их может передать только мне лично. Я должен прибыть в Лондон один, он проверит. Через день, в отеле «Генрих IV» он меня найдет.
- Что вы об этом думаете, Петр Петрович? Что за спешка? – спросил Милявский.
- Очевидно «скромного жителя Лондона» поджимают сроки. Поэтому он и назначил встречу через день, хотя наверняка знает, чтобы успеть вовремя, необходимо лететь на аэроплане, с пересадкой в Кенигсберге. И только так можно проверить один ли прибыл Горелов. А вообще-то он осведомленный человек: знает почтовый адрес Сергея Николаевича, домашний телефон.
- Ну что ж, встретимся и я спрошу его об этом. Но почему он исключает помощь мне на месте, ну хотя бы через посольство? – посмотрел на Нилова Горелов.
- По характеру информации. Он думает, что вы вряд ли обратитесь в официальные органы. Ведь не исключено, что и «оборотень» там. Даже это более вероятно, так как информация поступила из Лондона.
- Сергей Николаевич, я вас должен предупредить, что дело это опасное и отпускать вас одного я бы не хотел, – произнес Милявский.
- Ну, Марк Моисеевич, это же не какие-то джунгли африканские, а столица Европейского государства, да и «скромный житель Лондона» сам предложил свои услуги. А вот как я экстренно сообщу вам информацию? Судя по спешке вызова, это мне понадобится. Ведь не через посольство же, в самом деле?
- Есть у меня один человек в Англии, радиолюбитель, работает на коротких волнах, – включился Петр Петрович, - Пока на это увлечение мало обращают внимание компетентные органы. Он в эфире каждую ночь, человек он неженатый, – в этом месте Марк Моисеевич непроизвольно поднял глаза на Нилова. Тот заметил это и понял: «Все про меня знает, все», но, тем не менее, бесстрастно продолжал:
- Я сообщу условную фразу. Нам же послание он передаст как набор цифр, обозначающих частоты, шифр знаем только мы с ним одни, а текст ему можно переслать по почте, она в Англии работает как часы, в этот же день получит.
- Хорошо, связь мы обговорили. Теперь наметим план встречи. Что может сказать или предложить наш «скромник»? – обратился Милявский к Нилову.
- Я думаю, что ему назначена встреча с «Вервольфом», а он ее не хочет, боится, но отказаться не может, и сдает его нам. Что у него просят?… Как он писал? Аналогичную информацию! Постойте, постойте, ведь он говорил, что посредник связан с разведкой! Значит и к нему пришли как к разведчику или контрразведчику!
- Необязательно. Помните нашу тайну? Вполне возможно он, например, камердинер кого-нибудь из королевской семьи, - охладил его пыл Милявский.
- Господа, ведь «скромник», – этот псевдоним быстро прижился в группе, - знает кто я. Он просто передаст мне информацию, зная, что я ее, в свою очередь, перекину другим людям, – сказал в заключении Горелов.
МОСКВА. АНБ. ДВА ДНЯ СПУСТЯ.
Было уже далеко за полночь. В зоне связи или, как уменьшительно ее называли, в уголке связистов, уютно перемигивались разноцветные лампочки многочисленных приборов. Низко опущенные откуда-то с потолка светильники с металлическими абажурами, оставляя в непроницаемом мраке огромное пространство цеха, ярко освещали стол, на котором кроме аппаратуры лежали листы бумаги, остро отточенные карандаши и стояло несколько стаканов чая в подстаканниках. Чай заваривали охранники, у них стояла плита, в которую недавно, после поступления платы, стал поступать газ.
Нилов сидел в огромных шлемофонах, предававших ему вид полярного радиста (подобные фотографии часто публиковали в газетах, особенно в нынешнем 37-м, году русского прорыва в Арктику). Он сосредоточенно работал на ключе левой рукой, которой он владел не хуже правой. Закончив стучать, он щелкнул несколькими тумблерами, тем самым, переключив радиостанцию на прием. Милявский слушал выведенную на внешний громкоговоритель морзянку и, хоть был дилетантом в радиосвязи, понимал по частоте звуков, что в Англии работал большой мастер своего дела. Нилов быстро писал, и на листе бумаги возникали колонки цифр. Потом, отстукав 73 - международное прощание всех радиолюбителей, выключил питание.
Милявский внимательно следил, как Петр Петрович, достав из кармана пухлую записную книжку, сверяясь с ней, то и дело переворачивая страницы, не спеша, выводит на листе бумаги буквы, которые потом складываются в слова, а слова в предложения.
«Второго сентября в 14 часов по среднеевропейскому времени необходимо прибыть на центральный железнодорожный вокзал в Стокгольме. Телефонная кабина № 4. Слева от аппарата на стене карандашом будет написан номер трамвая, на который нужно сесть, а рядом в кружочке номер остановки, на которой нужно выйти. Направление на Юго-запад. Время встречи – начиная с полудня по среднеевропейскому времени. Условные фразы и знаки сообщу по прибытии. «Вервольф» требует за свои сведения имя британского агента, внедренного для срыва операции на Тихом океане. «Скромник» выглядит так: возраст – лет 48-50, рост –170-172, телосложение среднее, плотное, круглое лицо, волосы редкие, спереди начинает лысеть, глаза карие, рыжая щеточка усов».
- Ну что скажите, Петр Петрович? – спросил Милявский, когда они пересекли гулкое и темное пространство цеха и уединились за перегородкой в своем импровизированном кабинете.
- Сначала нужно отдать дань прозорливости Горелова. Он дает нам время подготовиться. Теперь по существу. Во-первых: четверг, второе сентября - это ровно неделя со времени звонка «скромника». Значит, ему дали только неделю, и поэтому он так торопился. Во вторых: если нам ехать на встречу, то кроме паролей необходимо представить «вервольфу» или, скорее всего его человеку, фигуру похожую на «скромника», так как не исключено, что информацию о его внешности передал посредник. Третье: брать человека с паролем, а я уверен, что сам «оборотень » не подставится, в Швеции опасно и глупо, можно ничего от него не добиться. Следовательно, его следует проводить до заказчика. Но тут встает другой вопрос: ведь нам нужно передать имя британского агента, которое мы бы и сами хотели знать. Мне вообще-то не понятно, зачем это ему?
- Вот именно, зачем? – Милявский вопросительно посмотрел на Нилова.
- Сдается мне, что главное в этой операции - слив информации против президента. Кто-то очень не хочет его избрания на второй срок, а ответные сведения только прикрытие, поднимающие в глазах англичан важность информации. Хотя возможно, что «Вервольф» параллельно хочет укрепить свое служебное положение, раскрыв вражеского агента, да еще такого класса. Значит, он занимает видное положение в военных, разведывательных или следственных кругах.
- Идеально вы, Петр Петрович, по своему служебному положению подходите на эту роль. Шучу, шучу, – улыбнулся Милявский.
- Мне все время кого-то напоминает переданное описание внешности, – никак не реагируя на шутку, продолжал Нилов.
- А вы внимательно приглядитесь ко мне. Если перекрасить усы и волосы, а?
- Уж не хотите ли вы сказать…
- Вот именно.
- Нет, это исключено. Вас могут узнать.
- Послушайте, я ведь не какая-то кинозвезда или публичный политик, я скорее, как там пишут в наших газетах, «закулисный кукловод» и моя физиономия почти никому неизвестна.
- А что, если на встречу придет сам «Вервольф»?
- Успокойтесь, не такой уж он дурак. Да и никого мы за это время подготовить не сможем. Ну и у меня будет там оперативное прикрытие.
- А вы бывали в Стокгольме?
- Нет.
- Мои люди тоже. А нам необходим человек, знающий этот город, «как свои пять пальцев».
- Постойте. Я где-то совсем недавно читал на листках бумаги заверение человека в этих же самых выражениях.
Милявский достал свою записную книжку, полистал ее, нашел запись: начальник следственного комитета Белов А.С. - дом. тел. Д -2-92-32, и направился на узел связи. Набрав номер телефона, он долго слушал в ночи длинные гудки, смотря на часы, которые показывали два часа пятнадцать минут. Наконец на том конце телефонного провода подняли трубку.
- Белов. Слушаю, – раздраженным басом, не предвещавшим ничего хорошего звонившему, прогудела трубка.
- Арсений Степанович, извините, что разбудил вас, но дело неотложное.
- Марк Моисеевич, слушаю вас, – уже другим голосом пророкотал абонент.
- Зная вашу уникальную память, прошу вас ответить: у следователя Голованова сейчас много работы кроме дела Щербакова-Широкова?
- Достаточно. Вообще после того, как следственный комитет выделили в отдельную единицу, все свалилось на нас и вы должны понимать…
- Понимаю и сочувствую, – перебил Белова Милявский, - но государственные интересы требуют от меня действий. Так вот, во имя этих самых интересов, мне нужен для следственного эксперимента Широков. Срочно. Сколько вам потребуется времени, чтобы привести его по адресу, который я вам назову? Это в центре.
- Часа три-четыре. Но должен вам заметить, что необходимо документально оформить это действие.
- Нет никаких возражений. Все необходимые бумаги я подпишу. Еще попрошу вас взять у следователя Голованова краткую выжимку из допросов Широкова, с принесением всевозможных извинений от моего имени. Постарайтесь побыстрее. Конвой только до места прибытия, здесь ему будет обеспечен контроль средствами нашей охраны.
- Будет сделано, уже одеваюсь.
- Спасибо, Арсений Степанович. До свидания.
ТAМ ЖЕ, НЕСKОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ.
К утру, Широков был доставлен и сразу же препровожден к Милявскому и Нилову.
- Приношу прощения за раннюю побудку, – смотря на хмурую и невыспавшуюся физиономию заключенного, произнес Марк Моисеевич,
- У нас к вам возникло немало вопросов. Я рад, что вы начали сотрудничать со следствием, – и он потряс листами с краткими тезисами дознавателя Голованова. - Я надеюсь, что и нам с вами удастся поладить.
Заключенный молча продолжал растирать полосы на руках от только что снятых наручников. Дюжие охранники, с безразличным выражением лиц, спокойно стояли рядом. Широков угрюмо смотрел на них. Совсем недавно, а, кажется, что прошла целая вечность, они стаскивали его с бильярдного стола. Он непроизвольно облизнул губу с засохшей болячкой.
- Ребята, - обратился к сотрудникам охраны Милявский, – сообразите-ка чайку и что-нибудь пожевать нашему гостю.
Когда мускулистые парни удалились, Марк Моисеевич спросил:
- Господин Широков, если мне не изменяет память, то выражение: «Я знаю Стокгольм, как свои пять пальцев» принадлежит вам?
- Да, я так писал в своих показаниях.
- Напомните, с чем это связано.
- Я был курьером по передаче денег от кайзеровской Германии большевистскому подполью. От «Клауса», - представителя германского генштаба, к «Паулю», - большевистскому функционеру.
- Расскажите, как происходила первая встреча.
- Первый раз я был в Швеции с «Паулем». Большевики тогда опасались зарубежных агентов департамента полиции России и поэтому обустраивали встречу с курьером со многими предосторожностями. Замечу, что и германский генштаб тоже очень боялся огласки. За два дня до встречи «Пауль» на вокзале в одной из кабин телефонной связи в заранее оговоренном месте выводил карандашом на стене две цифры – номер трамвая и номер остановки, где следовало выйти. Услышав эти слова, Милявский засопел носом, а Нилов наоборот, кажется, совсем перестал дышать. Широков продолжал:
- В день приезда «Клаус» со своим саквояжем входил в будку, считывал цифры и садился в трамвай. На стене, например, были написаны цифры 3 и 8. Дело в том, что мимо вокзала проходили три трамвая – 2, 3, и 6. Второй и шестой следовали дальше, на Юго-запад, а третий через две остановки совсем пустой заезжал на круг, затем возвращался к вокзалу, где снова заполнялся пассажирами. Пауль в плаще, под которым была форма билетного контролера, с большим портфелем в руках заходил в общественный туалет, одиноко стоявший возле трамвайного круга. Там он снимал верхнюю одежду и доставал из портфеля форменную фуражку, прятал туда плащ, смотрел в окно, дожидался прибытия нужного трамвая с одиноким пассажиром, поднимался в вагон, подходил к «Клаусу» и говорил условную фразу. Тот раскрывал саквояж и перекладывал объемистый пакет с 500 рублевыми купюрами в портфель. Контролер выходил, через некоторое время трамвай трогался.
- Послушайте, – хриплым голосом проговорил Милявский, – а зачем ему было это переодевание, ведь существовала опасность, что с ним заговорят? Или он в совершенстве знал шведский язык?
- Нет, конечно. Так, несколько фраз на случай, если в вагоне кто-либо ехал. Но Швеция не Россия, там больше уважения к человеку в форме и вряд ли кто-нибудь отважился бы с ним просто так заговорить.
- А почему встреча на круге?
- Место пустынное. Все вокруг хорошо просматривается. Вагон без пассажиров. Даже вагоновожатый выходил в это время отмечать прибытие на компостере, попить водички или сходить в туалет. И если организована слежка, и они догадаются по цифрам, что 3 – это номер трамвая, а 8 – это номер остановки. Там и будут ждать. А по нашей договоренности 8 –это на круге в полдень. Если стояла другая цифра – ну например 7, то это означало, что встреча переносится на час назад от полдня, если 9 – то на час вперед.
Широков замолчал. Некоторое время трое мужчин сосредоточенно пили чай. Затем заговорил Нилов.
- Напомните нам, пожалуйста, кто такой « Пауль»?
- Видный большевистский подпольщик, в гражданскую являлся комиссаром у Троцкого.
- Как он выглядел?
- В общем, это был плотный, относительно молодой мужчина, среднего роста, без особых примет. Только голос у него был необычный, какой-то надтреснутый. Только зачем это вам? Он погиб в боях за город Тулу. Я даже могилу видел.
- А какие языки он знал? – не обращая внимания на последнюю фразу, спросил Нилов.
- Английский, немецкий.
Тут снова подключился Милявский.
- Господин Широков, вас сейчас проводят в помещение, где вам придется некоторое время находиться. Там лучше, чем в тюрьме. Обеды вам будут приносить из ресторана. Надеюсь на сотрудничество.
- А мне на что надеяться?
- Видите ли, вы за свою жизнь совершили преступления, тянущие на смертную казнь или в лучшем случае на пожизненный срок. За исключением, пожалуй, жульничества на мясокомбинате, за которое вам светит не более пяти лет.
- Вот это меня бы устроило, – нахально засмеялся Широков.
- Давайте разберемся. Первое: государственное преступление по финансированию большевистского подполья считайте списанным – срок давности 20 лет - уже истек. Второе: по моим сведениям за осенне-весеннюю сессию Госдума намерена снизить срок давности до 15 лет. Тогда может сойти и бандитский разгул на Урале. Но есть третье – диверсия на военно-морском флоте, да еще с помощью иностранной разведки. Вот это очень серьезно.
- Но ведь ничего же не произошло?
- Ну, степень вашей вины определят присяжные заседатели. Я же, со своей стороны, могу сообщить суду о вашем плодотворном сотрудничестве со следствием.
Дождавшись, когда Широкова вывели, Милявский всем телом повернулся к Нилову:
- Ну-с, что скажите Петр Петрович?
- Да-а, дела-а. Признаюсь, я огорошен. Но как вы догадались, что это дело связано с большевистским подпольем? Ну и интуиция у вас Марк Моисеевич! Должен заметить, что при власти военных, сразу после гражданской войны, я занимался преследованием наиболее известных деятелей революционного движения. Многих репрессировали, - они отбыли свой срок, раскаялись. Единицы, были расстреляны. Кое-кто избежал правосудия, погибнув во время боевых действий.
Я помню дело этого «Пауля», согласимся его так называть, у него слишком много разных фамилий. Были свидетели, видевшие его мертвым. Сохранилось захоронение. Только теперь через двадцать лет для идентификации там мало что осталось. Да и с чем сравнивать?
- Но таких совпадений не бывает. Это он.
- Согласен, он. Тогда вы должны понимать опасность встречи с таким опытным противником. Да и слежку вести бесполезно, заметит. Профессиональный революционер.
- То, что слежки не должно быть, это правильно. Но тогда, как мы выйдем на другую фигуру, наличие которой не вызывает сомнения? Хотя кто главный среди них «Пауль» или «Вервольф» мне становился понятней.
- Сначала нужно определить, что это он. Я думаю, по надтреснутому голосу это будет несложно, такие дефекты с возрастом не меняются.
- Ну а дальше?
- Я получаю на остановке известные нам сведения о дочерях президента и отдаю ему английского агента. Старый подпольщик не стал усложнять встречу переодеванием и трамвайным кругом. Он все упростил. Тем лучше.
- Стойте, стойте, я, кажется, знаю, кого вы будете представлять. Это Чарльз Сноу, начальник отдела «Восток» разведки Его Величества. Мы с большими трудностями, но достали его фотографию. А вы и вправду похожи на Сноу, теперь есть с кого загримировывать. Но только вы мне скажите, кого вы назовете Паулю в обмен на его информацию?
- Есть у меня одна кандидатура. Подозреваю одного человека, не имея на это никаких улик, только одни предположения. Вот я его и назову. Проверим свою интуицию.
- После всего происшедшего я в ней не сомневаюсь. А как у вас с английским языком? Чарльз Сноу все же англичанин.
- Три года университетской практики в Оксфорде. Но, скажите, Петр Петрович, почему он так скрупулезно повторяется во всех деталях, даже самых мелких?
- Видите ли…никогда не хочется менять схему, которая так хорошо себя зарекомендовала…На разработку новой версии просто нет времени, и она может нести в себе скрытые опасные моменты, а старая уже выверена…
СТОКГОЛЬМ
Передача материалов прошла без сучка и задоринки и теперь, лежа на узкой кровати в небольшом номере дешевой гостиницы, Пауль вспоминал все подробности их встречи, поглаживая рукой еще не вскрытый конверт. Такой же, после обмена паролями, он передал этому невзрачному англичанину, внешность которого являлась профессиональным качеством разведчика. И все же чем-то неуловимо знакомым повеяло от упитанного человека с рыжими усами. «Пауль» привык доверять своим ощущениям. Что же его насторожило? Пароли и условные знаки совпадали, внешность, описанная лондонским агентом, тоже. Английский язык он знал недостаточно хорошо, что бы уловить какую-то информацию от произношения. Но, даже беглый обмен фразами, выдавал в нем англичанина. Так что же привлекло его внимание?
Прикрыв глаза, Пауль снова и снова прокручивал, как в кино, свой контакт с англичанином. На остановку бывший подпольщик пришел заранее. Но Сноу, как истинный разведчик, не приехал на трамвае. Пауль предполагал это, и осматривал пустынную в полдень торговую площадь сидя за столиком уличного кафе. Вот на противоположной стороне улицы остановилось такси. Из него вышел человек и пошел через площадь к остановке. Стоп! Походка. Чуть семенящая. Дальше. Движения, жесты, когда тот доставал свой конверт и прятал чужой. Темные глаза и рыжие усы? Пауль понял, чем повеяло от этого человека. Похоже, что он еврей.
Но можно ли определить национальность по внешности, походке и жестам? Пауль достаточно долго общался с представителями этого народа, которые составляли почти половину руководства большевистской партии. Много времени он провел и со своим непосредственным начальником Львом Троцким.
Но и что из этого следует? Англичане совершенно индифферентно относятся к лицам еврейской национальности. Они достаточно горды и, сознавая свою исключительность, вполне резонно считают, что никакая другая нация не может быть лучше их, - британцев. Так что Чарльз Сноу, будучи, допустим евреем, являлся, прежде всего, гражданином великой империи. Хотя может быть «Пауль» ошибался…
Он долго откладывал момент вскрытия конверта, даже помыслить не мог, что там чистый лист бумаги. Все же джентльмены так не поступают. В его конверте имелись все сведения о детях президента, и он должен получить равноценные.
Вскрыв конверт ножом для резки бумаг, который все же нашелся в дешевом номере стокгольмской гостиницы, Пауль вынул сложенный листок. На нем было напечатано на машинке по-английски: «Владимир Боровиков, командир подводной лодки К-22. Завербован в 1919 году во время учебы в Великобритании. Законсервирован до весны 1937 года. По неизвестным причинам не смог выполнить задание во время учения в Тихом океане. Подлодка не уничтожена, оружие продемонстрировано».
Пауль удовлетворенно крякнул: «Ну что же обмен сопоставим. Теперь у моего протеже Коровина есть интересные козыри. Но справится ли он с той миссией, которую я ему уготовил? Главное, что наши цели на данный момент совпадают. У Коровина это подкреплено страхом разоблачения, у меня - непомерными амбициями. Я слишком долго ждал. А Чарльз Сноу хорош. Сдает своего лучшего агента, как не справившегося с заданием, но не как предмет обмена информацией. Английская спесь или еврейское желание всегда себя реабилитировать?»
Почему-то вспомнилось зимнее утро сочельника 1918 года. Как он был молод, рискован, изобретателен. Его собственные похороны удались, Редко кому «везет» присутствовать на них, а уж организовывать самому и подавно. Пауль усмехнулся. Не растерял ли он свои способности, хладнокровие, изощренное планирование? Нет. Он остался тем же. Только приобрел жизненный опыт. Правда, дорогой ценой – потраченными на каторге годами. Ничего, он наверстает.
Завтра надо снять определенную сумму со вклада в банке. Интересно, как увеличился его счет за эти годы. Он, конечно, прикидывал, но посмотреть на реальную цифру с несколькими нулями все же приятно, хотя Пауль никогда не подпадал под культ денег. Деньги были только инструментом, но не целью.
Его размышления прервал начавшийся сильный дождь. Ветер с силой бросал потоки воды на небольшое окно гостиничного номера. Скоро на подоконнике собралась маленькая лужица воды. Не плотно закрыты рамы? Ему стало холодно. Вставать не хотелось.
МОСКВА. ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ.
Они стояли на смотровой площадке. День был солнечный, но достаточно ветреный. Отсюда, с Воробьевых гор, открывался чудесный вид на Москву. Прямо через реку, за зелеными заливными лугами, за насыпью окружной железной дороги, краснел своей каменной оградой Новодевичий монастырь. Маковки его храма сверкали в лучах заходящего солнца. Сюда даже доносился глухой звук его колоколов.
- Олег, сколько лет мы с вами сотрудничаем?
- Три года, господин Хойзингер.
- Послушайте, Ларионов, вы ведь собаку съели на частном сыске и наверняка прикидывали кто я, не так ли?
- Прикидывал….
- И что вы уяснили?
- Специально я не занимался выяснением вашей личности, поверьте мне. Но невольно, по характеру заданий, по категорическому запрету работы по мере выхода на важных политических персон, или на заграницу, я предположил, что вы высокопоставленный госслужащий, обладающий возможностью пользоваться частным сыском
- А я не иностранный разведчик?
- Не-ет, – позволил себе улыбнуться Ларионов, – если бы что-нибудь говорило об этом, я бы сразу …
- А может я представитель крупной промышленной или финансовой корпорации?
- Это, конечно, возможно. Но кое-что говорит не в пользу этой версии.
- Что же, интересно?
- Вы не требуете скрупулезных финансовых отчетов с чеками и расписками, вы просто платите гонорар. Так поступают или частные лица или распорядители выделенных секретных фондов, но никак не представители компаний, которые отчитываются в своих расходах не только перед налоговой инспекцией, но и перед своими акционерами.
- Вы правы. Я госчиновник и работаю в интересах безопасности страны. Не хотите ли перейти на службу к нам? Зарплата, конечно, не такая, как ваши сегодняшние гонорары, но обещаю стабильно-гарантированный доход, немалые льготы, хорошую страховку, что необходимо в нашем не вполне безопасном деле, и приличную пенсию. Да и осознание работы на свое государство кое-что значит, не правда ли? Я не тороплю, подумайте, мне будут нужны испытанные, надежные люди, которых я видел в деле.
- Разрешите, я все же подумаю… И если, я соглашусь, то смогу ли я взять своих ребят?
- Непременно. А пока, аванс уже уплачен, работайте на Генриха Хойзингера.
- Я весь во внимании.
Петр Петрович полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда конверт, где находилась единственная небольшая фотография «Пауля», более чем двадцатилетней давности, изъятая из архива департамента полиции, на которой был изображен бравый мужчина, с подкрученными, по тогдашней моде, усами. Больше изображений большевистского функционера у их группы не нашлось.
– Здесь фотография очень опасного преступника, осторожного и подозрительного, в прошлом профессионального революционера, прошедшего многолетнюю школу конспирации. Это волевой и физически сильный человек, без каких - либо заметных примет, за исключением специфического голоса. Сейчас он находится в Швеции, через два - три дня появится в Москве. Скорее всего, пересечет границу России нелегальным путем. Мы на всякий случай подсуетились, но… - Нилов замолчал, поджидая пока Ларионов спрячет конверт. Он вслушивался в прерывистые звуки клаксонов приближающегося свадебного кортежа. В последнее время это место стало очень популярным у молодоженов. - Вы знаете загородный правительственный дачный комплекс?
- Да, конечно. У одного из моих людей среди обслуживающего персонала работают родственники. Да и живут они рядом с комплексом, а мой помощник у них часто бывает.
- Прекрасно. Не исключено, что наш подопечный покажется там.
- Понятно, - ровным голосом проговорил Ларионов.
Олег подумал, что в свете признаний Хойзингера о своей личности и месте работы было бы логичнее задействовать специальные службы, в данном случае охрану поселка. Но Ларионов являлся прекрасным молчаливым исполнителем, за что его и ценил Хойзингер.
- Должен вам признаться, что мы не знаем, где он обитает и с кем общается. Возможно, просто живет на припасенные заранее ценности, иностранную валюту, золото и камни. Не исключено его пересечение с уголовным миром. У вас есть в этой среде связи?
- Есть и довольно-таки хорошие. Мы оказали услугу одному из их авторитетов, - взглянув на окаменевшее лицо Хойзингера, Ларионов поспешно добавил, - все было в рамках закона и совершенно не связано с моей работой на вас. Просто мы уберегли его от покушения со стороны конкурентов из уголовного мира. К нам случайно попали сведения о подосланном убийце.
- И где теперь этот покушавшийся? Надеюсь, вы заявили о нем в полицию? – уже смягчившись, с иронией спросил Генрих.
- Он утонул во время купания в Москве-реке.
- Понятно… Ладно, теперь о деле. Нам нужна его связь с чиновником из госструктур. Она есть, мы в этом уверены. Теперь важно узнать имя его партнера. И еще. Он очень осторожен, лучше его упустить, чем дать обнаружить слежку. Не мне вас учить, но предлагаю, при установлении личности нашего подопечного, сразу же, зафиксировав его местоположение, прекратить наблюдение и доложить мне. Тогда мы обсудим план дальнейших действий.
- Ясно.
- Я понимаю сложности в нахождении нашего «подопечного», кстати, так и зашифруем его. Вы все равно получите деньги за это время работы, но всё же надеюсь на результат.
- Будем стараться, господин Хойзингер.
МОСКВА. ВОКЗАЛ. СТАРЫЙ ЗАВОД.
Взгляды немногочисленных провожающих, стоявших у темно-синего международного вагона, с белой табличкой Москва-Цюрих, непроизвольно притягивала трогательно-красивая группа из трех человек: высокого мужчины, элегантно одетой молодой женщины и прелестной юной девушки. Мужчина с тревогой поднял глаза на большие круглые вокзальные часы, минутная стрелка которых неумолимо приближалась к цифре шесть. Поезд на Берлин, с прицепным цюрихским вагоном, отходил в двадцать два часа тридцать минут.
Проследив за взглядом мужчины, молодая девушка неожиданно вскинула руки и обхватила ими его шею, по неосторожности задев шляпу. Головной убор слетел с головы, и подхваченный порывом ветра, покатился по перрону. Этот же ветер разворошил его светлые волосы.
Элегантная женщина не скрывала своих слез, казавшихся чужеродными на ее, лишенном эмоций, застывшем лице. Голова девушки прижалась к груди мужчины, и он гладил рукой её растрепанные ветром густые рыжие пряди…
…Красные огоньки последнего вагона уже скрылись, а мужчина и женщина все еще молча стояли на усиливающемся осеннем ветру. К вечеру похолодало.
- Пошли, Серёжа, а то простудишься, – проговорила негромко женщина, глядя на его непокрытую голову.
Когда на привокзальной стоянке они садились в машину, мужчина, немного замявшись, ласково сказал:
- Оленька, давай я отвезу тебя домой, мне еще нужно поработать.
Было уже поздно. Москва затихла и угомонилась. Улицы опустели, и Горелов, хорошо знавший город, плавно закладывая повороты, пробирался сквозь лабиринты переулков, наслаждаясь неспешной ездой. Сергей недавно приехал из Лондона, успел до отъезда Милявского, рассказать о встрече со «скромником» и проконсультировать Марка Моисеевича о его облике и манерах.
Но вот прошла уже неделя, как их шеф вернулся из Стокгольма, но «разбора полетов» не происходило: глава Администрации был занят и Нилов куда-то запропастился.
Поставив свой Bentley на пустующую стоянку на первом этаже заводского корпуса, Горелов пешком поднялся на второй этаж. Здесь он, как и предполагалось, обнаружил только охрану, и, казалось, круглосуточно сидевших за приборами радистов. Он прошел в отгороженное пространство, глянул на солидный письменный стол Милявского, сейчас девственно чистый, перевел взгляд на огромный, недавно привезенный сейф, и грустно улыбнулся. Он приехал сюда в надежде смягчить работой горечь расставания с Джулией, которую он даже мысленно называл по имени, никак не привыкнув к слову «дочь». Но видимо никто сегодня больше не придет в их контору: ни Милявский, ни Нилов.
Из-за перегородки возник охранник и, знавший, что Горелов входит в триумвират руководства их агентства, обратился к нему:
- Сергей Николаевич, согласно предварительному распоряжению, служба у ворот пропустила Fiat, - он взглянул на листок бумаги, - регистрационный номер М-98-93R. Сейчас машина паркуется на первом этаже. Это - охранник снова посмтрел на свою записку, – госпожа Лавос. Было распоряжение пропустить ее сюда и попросить подождать. Скоро приедет Петр Петрович.
- Хорошо, проводите, – проговорил воспрянувший Горелов.
Через несколько минут послышался уверенный стук каблучков по керамической плитке бывшего цеха. Из полумрака огромного пространства возникла стройная фигура в длинном, тонком, распахнутом пальто, открывающем деловой костюм, с затянутым узким пояском, подчеркивающий тонкую талию и грациозность женщины.
Увидев Горелова, стоящего в вертикальном световом потоке, лившемся из светильника, свисающего с потолка, женщина чуть приостановилась, но затем, разглядев мужчину, вновь зашагала ему навстречу .
- Здравствуйте, Сергей Николаевич, – произнесла с необыкновенной улыбкой незнакомка, и, тем самым, приведя в замешательство Горелова.
- Здравствуйте. Вы, наверное, госпожа Лавос? Мы знакомы?
- Только односторонне. Я с вами -да, а вы со мной -нет.
ТЕЛЕФОННЫЕ РАЗГОВОРЫ.
- Олег? Терехов беспокоит.
- Привет. Что у тебя?
- «Черепан» встретиться хочет.
- А на предмет чего?
- Не говорит. Будет общаться только лично с тобой. Ты же знаешь его.
- Ты ему телефон мой дай, пусть позвонит. Скажи, буду ждать.
* * *
- Похоже была у вашего клиента Ляля Костромская. Ларионов, слышишь?
- Да, говори, «Черепан». А кто эта Ляля? Знакомая тебе?
- Проститутка. Я ее давно знаю, она из наших, из блатных. Хороша, зараза.
- Продолжай, «Черепан».
- Так вот, взял ее из их борделя один мужик, заплатил сразу за всю ночь. Посадил в такси, потом они долго плутали в темноте по Филям, пока на фатеру какую-то приехали. Голос у него точно, как ты говорил, необычный, надтреснутый. Лет ему немало, но здоров, по нашему, мужскому делу. Ляля профессионалка, знает, что говорит…
- А помнит она, где эта хата-то в Филях?
- Не-ет, не помнит, темно было. Вот если бы в Марьиной Роще, там она каждую собаку знает. И еще. Может тебе поможет. Ляля говорит, что этот фраер, по всему, - извращенец.
- А поподробнее, «Черепан». Чего твоя знакомая то говорила?
- Да говорила, что он заставлял ее представляться как бы мертвой. Не подавать признаков жизни. Так и имел ее всю ночь.
* * *
- Господин Хойзингер? Ларионов.
- Да, слушаю, говорите Олег.
- Кажется, мы нащупали его. Он обитает где-то на Филях. Пользовался услугой проститутки.
- Она известна?
- Да, но мы пока ее не опрашивали.
- И не надо, подключаю полицию нравов….
* * *
- Ларионов? Олег? Это Николай.
- Да, Коля. Ты откуда звонишь?
- Да я вот зашел в поселковую контору к знакомому позвонить.
- Ты один?
- Да. Приятель вышел. Я что звоню …Я тут интересно поговорил с брательником своим, старшим. Ты слышишь?
- Продолжай, Коля, слышу…
- Так вот я записал, как ты велел, слово в слово наш разговор. Вот бумажка. Зачитать?
- Давай.
- Слушай - «Спиридон, а чего ты так рано затопил? – это я брательнику.
- Коровин распорядился, хотя и не мерзляк вроде. Но ведь с ним не поспоришь, - приказал, вот и дал тепло в его особняк, – это он мне.
- Никак кого-то ждет? - снова я
- Это нам не ведомо. И тебе не к чему интересоваться», – это он меня учит…кхе…Не знаю, поможет тебе это, по мне ерунда. Но ты сказал записывать все, что касается правительственных дач, вот я и записал.
- Спасибо, Коля, ты все правильно сделал.
* * *
- Господин Хойзингер, еще раз Ларионов. Снова я вас беспокою.
- Да, Олег.
- Не знаю, наш ли это случай, но мы зафиксировали необычное поведение одного из обитателей особняка в правительственном поселке.
- Давайте подробности.
- Мне только что оттуда позвонил мой помощник, Николай. Он живет там у родственников. Так вот сегодня в один из коттеджей дали тепло, по просьбе хозяина, который прежде никогда не страдал от холода в такое время года. Может быть он ждет гостя?
- Кто же хозяин особняка?
- Начальник генерального штаба Коровин.
В ГОСТЯХ У ЖРИЦ ЛЮБВИ
Войдя в большую комнату на втором этаже добротного деревянного дома, трое мужчин молча осмотрелись. Их угрюмые лица, с суровыми взглядами не предвещали ничего хорошего нескольким полуодетым девушкам, и уж тем более щедрого вознаграждения за ласки. Помещение, обставленное мебелью с претензией на «Ампир», с бархатными шторами на окнах, и с неплохим ковром на полу, указывало на среднюю и вполне приемлемую цену на услуги его обитательниц.
Было заметно, как девушки стараются скрыть своими роскошными телами маленькую худенькую фигурку, одетую в детский матросский костюмчик. Особенно старалась невероятно красивая молодая женщина лет 28-30, в длинном вечернем платье с глубоким декольте. Увидев вошедших, она предусмотрительно переместилась, и почти закрыла молоденькую девушку с огромными, в пол-лица, подведенными и затененными глазами.
Угрюмые мужчины молча ждали появления хозяйки заведения, казалось, они не замечают ничего вокруг. Появившаяся мадам с обильной косметикой на лице и улыбкой, скорее похожей на оскал, предложила посетителям пройти в ее кабинет.
Через некоторое время она снова возникла в большой комнате. Убедившись, что молоденькой девушки в матросском костюмчике уже нет, она сурово сказала красивой женщине:
- Ляля, пойдем со мной.
Проходя по узкому коридору, хозяйка что-то хищно шептала в розовое ушко красавицы. Войдя в свой кабинет, она представила ее угрюмым мужчинам заискивающим прокуренным голосом:
- Это моя самая дорогая жемчужина. Лялечка, этим джентльменам нужна твоя помощь. Делай, что они тебе скажут. Я освобождаю тебя на сутки. В деньгах ты не потеряешь, я обещаю, – и она противно захихикала.
Этому предшествовал неприятный разговор с представителями полиции нравов. Суровые ребята оказались оттуда, и спрашивали они о юной Лизочке, почти девочке, которая пользовалась ошеломительной востребованностью, особенно среди престарелых и богатых посетителей. Эти господа только из-за шаловливого подростка и приходили в заведение. Мадам понимала, что рискует, но не могла устоять от таких прибылей. Но как известно, за все приходится платить. Хорошо еще, что удалось договориться с понятливыми ребятами. Да и цена небольшая – отпустить Лялю на целый день и забыть об этом, да еще что бы Лизочкиного духу в заведении не было.
Лялю Костромскую таскали по Филям в поисках злополучной «малины» целый вечер и ночь уже совсем другие люди. В таксомоторной «эмке» они объехали этот большой пригородный поселок вдоль и поперек, несколько раз меняя номера.
* * *
Взбежав на второй этаж заводского корпуса, Нилов, прогрохотав по гулким плиткам, вынырнул из полумрака в освещенную комнату, и замер, увидев за письменным столом Горелова и Нину Лавос, мирно пьющих чай из стаканов в серебряных подстаканниках.
* * *
Маленький Fiat вез по Минскому шоссе Нину Лавос, Веру и Юрочку. За ними на почтительном расстоянии двигался Ford с Ларионовым и двумя его агентами. Еще через двести метров шла вышедшая недавно из ремонта, старомодная, неприметная машина Нилова, с ним и двумя охранниками из агентства. Горелова среди них не было.
После неприятного разговора соратники отправили его на отдых, ввиду опасности предстоящей операции. Истинную причину его временной отставки Нилов завуалировал как бы ревностью к Нине Лавос. «Но и не без этого», - криво усмехнулся Петр Петрович, управляющий медленно двигающейся машиной.
А на самом деле Милявский, ничего не объясняя, категорически высказался за отстранение Горелова от деятельности агентства. «На данном этапе это необходимо в интересах дела, и в его собственных. Придумайте что-нибудь, господин Нилов», - так выразился Глава Администрации, даже не намекнув об имени, написанном им и переданном в конверте «Паулю». Это не очень понравилось Гессе- Хойзингеру-Нилову, относящемуся к Горелову с симпатией. Еще более неприятным стало привлечение Нины Лавос к их делам. Произошло это по оперативным причинам: необходимо незаметно проникнуть в особняк Коровина и сфотографировать его с гостем, тем самым добыть доказательства для суда, без которых санкцию на арест высокопоставленного чиновника никто не даст. Существовал только один, и весьма рискованный, способ это осуществить. Необходимо пробраться по узкому воздуховоду вентиляции, достичь гостиной коттеджа и через решетку произвести съемку. А сделать это сможет только Юрочка. Но без Лавос он и шагу не ступит. Вот и пришлось Генриху Хойзингеру, скрепя сердце, стать для Нины Петром Ниловым. Хотя рано или поздно это все равно бы открылось.
ПОДМОСКОВЬЕ. ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ПОСЕЛОК.
В большой, заранее протопленной комнате, как просил гость, утонув в глубоких кожаных креслах, молча курили двое немолодых мужчин. «Вот я уже ему и подчиняюсь», - с отвращением к самому себе подумал грузный седой человек. Ему рисовалась мрачная картина будущего, а он все равно следовал ситуации с мазохизмом обреченного, - Может быть так и надо? Может быть, это расплата за то давнее, беспринципное решение предать свой класс, своих друзей, и в конечном результате - свою Родину? Тогда мой шкурный интерес пошел в разрез с национальным».
Коровин не верил в успех предприятия «Пауля». Объективно рассуждая, вряд ли возможно силами двух, хотя и незаурядных людей, без достаточной организованной группы единомышленников, по сути совершить государственный переворот и придти к власти. «Но ведь тайную организацию все равно бы рано или поздно раскрыли», – резонно возражал он сам себе.
И все же Коровин, как всякий русский, где-то в глубине сознания таил спасительную надежду: « А вдруг все получится?»
- Так на чем я прервался? А-а, вот этот документ, переданный мне англичанином, в обмен на наше послание. Прочитайте, это интересно, - и обладатель неприятного голоса протянул Коровину сложенный листок бумаги.
Алексей Сергеевич взял его, развернул и стал медленно читать: «Да-а… Как же я сам не догадался? Даже ни разу не задумался об этом человеке. А ведь это так просто». И Коровин, обладающий хорошей памятью, вспомнил строчки из досье командира К-22: «С 1916 по 1922 учился в Великобритании»
«Да что я один такой? А где был хваленый Нилов? Да и Милявский только что ходил с ним в поход на подлодке и участвовал в совместных маневрах с американцами. Стоп, стоп. Он же друг детства журналиста Горелова! Как он их всех провел? Забавно: придется всем им преподать жесткий урок».
Задумчиво сложив бумагу по старому сгибу, начальник Генштаба продолжал внутренний монолог: «Но это же частная информация, не подкрепленная документально. Меня может спросить президент, а только он может дать санкцию на открытие дела: «Откуда у вас, Алексей Сергеевич такие сведения?» Нет, надо воспользоваться этой информацией по-другому. А что, если привлечь этого Боровикова на свою сторону? Но он, по всем раскладам, является первоклассным разведчиком, мужественным и волевым человеком. Такого просто так за жабры не возьмешь. Да и возьмешь ли вообще»?
Перебирая в памяти строчки из дела Боровикова, Коровин высветил в уме надпись большими красными буквами, почему-то представляя ее начертанную старинным немецким готическим шрифтом, который входил в моду в современной Германии: «Женат. Двое детей, девяти и одиннадцати лет».
Заметив продолжительные размышления своего соратника, Пауль вопросительно поднял брови. Зная о своем недостатке речи, он вообще старался обходиться без лишних слов там, где это возможно. По всей видимости, сообщение, привезенное из Лондона, действительно задело и заинтересовало Коровина. Надо ждать объяснения. И оно последовало. Алексей Сергеевич рассказал все, что знал о Боровикове и закончил предложением перевербовать его.
- А на чем мы его возьмем? Он ведь запросто может послать нас с этой «филькиной грамотой» куда подальше, - Пауль взял двумя пальцами бумагу и помахал ею в воздухе.
- Согласен. С ним нужны радикальные меры, – и Коровин процитировал по памяти строчки из досье о семейном положении командира К-22.
Наступило молчание.
Старый большевистский функционер внимательно, словно в первый раз, вгляделся в полное, с отвислыми щеками, спокойное лицо Коровина: «А ведь он сжигает мосты за собой. Хорош, гусь! Я его недооценил, он идет напролом. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что теперь обратного пути нет. Плохо, что отчаянная решимость, излишняя самонадеянность может испортить дело. Как бы не наломать дров».
- Где он сейчас?
- Подлодка стоит в доке, на нашей базе в Порт-Артур, идет послепоходный осмотр и мелкий ремонт. Командир вызван в Москву и готовится к большому докладу о проведенных маневрах и испытании торпеды ХР-100. Я могу предварительно просмотреть его отчет и поговорить с ним.
…В это время по узкому, тёмному воздуховоду, извиваясь, как ящерица, помогая себе локтями и ногами, продвигался Юрочка. Он был одет в олимпийский костюм, - подобный тому, в котором члены нашей сборной выступали в Берлине в 1936 году и теперь входивший в моду. При себе у Юрочки имелся миниатюрный фотоаппарат, набор инструментов на случай надобности, электрический фонарик. Лицо он покрыл коричневым тональным гримом. Сверяясь со схемой, нарисованной на маленькой картонке, зажигая для этого на короткое время фонарик, сотрудник частного сыскного бюро, не осознававший, что работает сейчас на государство, наконец-то увидел конечную цель, которая высветилась за очередным поворотом узкого лаза.
Тихо впридвинувшись вплотную к решетке вентиляции, Юрочка увидел двух немолодых людей, фотографии которых ему показывал этот неприятный тип Хойзингер. По тому, как с Геноихом общалась Нина, как глядела на него, прирожденный сыщик Юрочка понял, что между ними существует что-то большее, чем деловые отношения. Комок мальчишеской ревности в горле мешал ему сосредоточиться и внимательно слушать наставления их нанимателя.
- Дойдя до этого места, – Хойзингер указал на жирный крест, – вы, убедившись, что в гостиной сидят именно эти люди, – он показал фотографии, – сделаете несколько снимков. Аппарат работает бесшумно. Затем тихонечко ретируетесь задом вот до этой развилки. Там развернетесь и поползете обратно. И еще. Нам нужны снимки, на которых было бы видно, что эти мужчины общаются, а не просто сидят. Но это не обязательно, это просто пожелания. Главное, чтобы они вас не заметили.
Наведя фокус на толстомордом, и, вдавив несколько раз бесшумный спуск, Юрочка, предвкушая благодарный взгляд Нины после выполненного задания, заспешил назад. Однако неловко повернувшись в тесном пространстве, он больно ударился локтем и невольно вскрикнул. Фотоаппарат выпал из рук и громко стукнулся о цинковый короб. Сердце упало куда-то вниз, в груди стало пусто. Страшное холодное предчувствие парализовало юношу, и его испуганные глазки встретились через решетку вентиляции со стальными глазами грузного мужчины. Через мнгновение необыкновенно яркая вспышка выплеснулась из его руки.
- Ты что с ума сошел, идиот? – глядя на дымящийся парабеллум закричал Коровин.
- Молчи, сучара! Там человек, он следил за нами. Ты засветился! За тобой хвост!
- Откуда ты это взял? И зачем надо было стрелять?
- Стены здесь толстые. На улице не слышно. Тащи инструменты, надо вскрывать решетку.
После непродолжительной работы они, сопя и тяжело дыша, выволокли из вентиляции обмякшее тело Юрочки и положили его на стол. Затем на свет появились фонарик и фотоаппарат.
- Это же ребенок, – недоуменно поднял брови Коровин.
«Пауль» молча покопался в сумке, прикрепленной на ремне, опоясывающем тоненькую фигурку Юрочки и вытащил оттуда небольшой десантный нож с мощным лезвием, зазубренным с одной стороны. Сильным и быстрым движением, оттянув пояс брюк, он вспорол ткань вместе с трусами.
- Смотри… Это взрослый агент спецслужб. Finita la Commedia, господин «президент». Наша с вами совместная деятельность закончена. И он добавил уже про себя, – «Нужно рвать когти, и обрубать концы».
С этими словами и, главное, со своими мыслями «Пауль» вытащил из-за пояса свой тяжелый пистолет и стал медленно поднимать его. Коровин, как завороженный, смотрел на черную дырку, остановившуюся перед его глазами. Он вздрогнул от леденящего прикосновения дула ко лбу и зажмурился. Вдруг холод стали, брызнул раскаленным солнцем…
Выдернув пленку из фотоаппарата «Пауль» поднес к ней зажженную спичку. Когда она загорелась ярким жарким пламенем, он бросил ее пепельницу, туда же кинул и листок с фамилией Боровикова. Глядя, как огонь пожирает бумагу, пленка сгорела быстрее, Пауль с огорчением понял, что с потерей перспективы этого захватывающе-авантюрного, но все же реального дела, жизнь потеряла смысл. Не прерывая размышлений, он, скорее автоматически, по давней привычке, чем осмысленно, протирал, сдернутым с кресла чехлом, все те места на мебели, где возможно могли оставаться его отпечатки пальцев: «Не забыть бы про фотоаппарат».
Просто так доживать остаток дней? Сумеет ли он еще чего-нибудь придумать? Хватит ли ему энергии, сил и главное времени? О чем это он? Да отсюда не выбраться! Дача наверняка окружена. Может быть сдаться? А убитый парнишка? А Коровин? Заканчивать свою жизнь в заключении ему было муторно. Хотя какое там пожизненное? Ему по совокупности наверняка влепят смертную казнь. А может быть пойти вслед за милейшим Алексеем Сергеевичем? Во мрак…
* * *
С Ниной Лавос случилась самая настоящая истерика. Не обращая никакого внимания на окружающих, она некрасиво рыдала, размазывая краску с глаз и помаду кулачками, как ребенок.
Мертвый Юрочка лежал на столе, и казалось, спал. Его маленькое тельце, в модном спортивном костюме, вытянулось по стойке «смирно» и было трагически беззащитно. Лицо, очерченное серыми морщинами, теперь не казалось столь молодым. Черневшее над переносицей пятно с уже засохшей капелькой крови делало Юрочку похожим на персонажа английских фильмов на индийскую тематику, демонстирующихся в кинотеатрах России с неизменным успехам благодаря своей музыкальности и незамысловатому сюжету.
Даже у железного Нилова навернулись слезы. Он понимал свою причастность к смерти парня, и ему было искренне жаль, что все так получилось. Петр Петрович прижал к груди Нину и осторожно гладил ее по голове. Она заметила его переживания, и это спасло их дальнейшие отношения от окончательного разрыва…
…Полчаса назад, когда группа ждала возвращения Юрочки из опасного путешествия, они заметили, что из особняка вышел Коровин и медленно оправился на соседнюю дачу министра обороны. Чуть позже от соседнего дома отъехал лимузин с правительственными номерами.
А дело было, так… Обладая одинаковым телосложением и ростом с начальником Генштаба, «Пауль» (а это был он), переодевшись в плащ Коровмна и посыпав свои волосы мукой под седину (прием примитивный, но сработавший из-за дальности наблюдения и нервозной обстановки) прошел скопированной грузной походкой до соседней дачи, оглушил там шофера и благополучно уехал на угнанном автомобиле.
КРЕМЛЬ
Милявский заметно нервничал. Ему предстоял трудный разговор с президентом. Совершенно некстати он вспомнил их студенческую фотографию, на которой Виктор Викторович, тогда еще Витя, заразительно смеялся. Этот, и аналогичные снимки. потихоньку изымались из альбомов университетских знакомых, родственников, и как это бывает, у совершенно случайных людей, под разными предлогами. А иногда люди из администрации просто крали такие фотографии. Дело в том, что, обладая очень приятной улыбкой, президент, когда смеялся, непроизвольно обнажал своеобразный волчий оскал зубов. Было ли это индивидуальным строением его лица, или отображало скрытную сущность его натуры? «Скорее первое», - думал Милявский. Но все же, по его рекомендации, Виктор Викторович не смеялся нигде, где его мог бы застать щелчок затвора фотоаппарата.
Вышедший из кабинета председатель Верховного суда сухо кивнул Милявскому, и тут же помощник президента пригласил туда Марка Моисеевича.
Ответив на приветствие и неопределенный жест рукой Виктора Викторовича, Марк Моисеевич присел в кресло. Монотонным голосом он подробно, не скрывая ничего, рассказал о ходе операции, закончившийся смертью Коровина и исчезновением «Пауля».
- А у этого парня, который погиб, есть семья?
- Только одинокая мать.
- Позаботьтесь о выплате полной компенсации.
- Но он не из госструктур, а из привлеченного частного агентства. Там у них своя страховка.
- Кто конкретно его привлек к операции?
- Нилов.
- Вот и пускай выплачивает из своей зарплаты.
- Тогда и из моей.
- Ну что ж, не возражаю. Я не хочу, что бы незаконно выплачивались деньги из госказны, и не могу допустить, что бы женщина осталась без обеспечения…
В это время в огромный рабочий кабинет бесшумно скользнул помощник и, покосившись на Милявского, все же сказал:
- Господин президент, на проводе канцлер Германии.
- Хорошо, идите…
Затем последовал непродолжительный разговор на немецком языке с выражением любезностей по поводу поздравлений с юбилеем главы немецкого государства. Положив трубку, президент немного помолчал, а затем спросил:
- Как вы думаете, Марк Моисеевич, этот ваш «скромник» не соблазнится, в дальнейшем, как-то использовать данный случай?
- Не думаю. Дело в том, что он, как мы выяснили Чарльз Сноу, начальник отдела «Восток» разведки его Величества, сам тяготился полученными сведениями, по нашему мнению изложенными ему в самом общем виде. И об этом свидетельствует его помощь нам. Скорее всего, он не знает ничего по существу, ведь конверт со сведениями о ваших дочерях получили мы, а не он.
- Мы предполагаем, что дело в его прошлом. Удалось найти документы, подтверждающее, что в 1918 году их пути с «Паулем пересекались. Коровин небезуспешно скрывал, что служил под началом Троцкого, так называемым, военспецом, и принимал активное участие в становлении Красной армии.
- А что мы дадим газетчикам? Какую информацию? Пресс-секретаря Никитина журналисты наших, да уже и иностранных, изданий затерзали.
- Из всего, что уже просочилось в печать самое фактологическое это то, что родственники Коровина обнародовали акт медицинской экспертизы: пуля большого калибра выпущена с близкого расстояния в область лобовой кости и застрявшая в затылочной части черепной коробке уже на выходе, разрушение мозговой ткани и последующие обильное кровоизлияние. Мгновенная смерть
- Вы заметили, что этот агент был убит так же? Хотя с большего расстояния.
- Да. Труп мы успели вывезти и по возможности скрыли следы его пребывания. Но на месте работает следственная бригада. Смерть начальника генерального штаба стала общественным достоянием.
- О чем пишут газеты? Я, правда, читал подготовленный дайджест, но…
- Существует несколько версий: самоубийство, попытка ограбления и происки иностранных спецслужб. В «Социалисте» опубликовали, что Коровин стал неугоден существующему режиму. Но без подробностей, что исключает судебное преследование. Оч-чень вредная газетенка, хорошо еще, что тираж маленький.
- Как бы нам не было неприятно, но такие газеты нужны, они выпускают пар. Все равно бы об этом шептались по кухням, а так вот, пожалуйста, одна из версий, тем более ничем неподкрепленная. И вообще свобода слова – краеугольный камень нашего строя. Вот так-то, дорогой Марк Моисеевич. И не вздумайте предпринимать что-либо против «Социалиста». Лучше придумайте, как спустить все на тормозах.
- Неплохо было бы организовать государственные похороны.
- Да уж, не признавать же нам, что на одной из самых главных должностей государства работал соратник Троцкого. Кстати, скажите, а что вы написали в той записке? Кто, по-вашему, агент английской разведки?
- Я написал там имя командира подводной лодки К-22 Боровикова.
- Так вы его считаете…?
- Предполагаю…
- И у вас есть доказательства?
- Никаких, только умозаключения.
- И что же делать? Он все же командир секретной подводной лодки…
- Возможно, следует направить его в длительную зарубежную командировку, или на учебу в академию Генштаба.
- Но это не решение проблемы, в будущем ее все равно придется рассматривать.
- Может быть, тогда выяснятся новые факты, и придет соответственное решение?
- Возможно. Но это как-то неопределенно. А если он действительно враг?
- Я в этом не сомневаюсь, а вот согласится ли со мной суд? Фактов не хватает.
- Так ищите их. Кстати, подыскали кандидатуру на место руководителя Агентства национальной безопасности?
- Да.
- Кто же это?
- Нилов Петр Петрович.
- Мд-а…Знаете, Марк Моисеевич, я не сомневаюсь в его профессиональных качествах, но эта служба будет под моим личным началом и моим избирателям будет совсем небезразлично, появись некоторые слухи о его …своеобразных сексуальных пристрастиях. Ведь не исключено, что наша вездесущая пресса выловит подтверждение таких сведений. Или появятся новые поводы для сплетен. Так что условием его утверждения станет обязательное вступление в брак. Так хоть внешне все будет благопристойно. Черт, чем приходится заниматься главе государства, у вас, что не нашлось другой кандидатуры?
- Незаменимых людей у нас нет, если вы прикажете, то будем искать другого. Но он в курсе всех наших дел, в том числе и последнего.
- Ладно, я не возражаю.
- Еще одно обстоятельство. Виктор Викторович, необходимо ограничить ваше общение с журналистом Гореловым, являющимся другом детства Боровикова. Это конечно несправедливо, но пока мы не можем найти доказательств предательства оного, необходимо соблюдать осторожность.
- Все это очень противно. Мне нравится Сергей Николаевич – это действительно русский патриот в лучшем понимании этого слова, умница, литератор. Вы должны придумать щадящий предлог, хотя я не представляю, как можно всё уладить без обид.
А вот «Пауля» найти живым или мертвым. Лучше «или». Я это дело буду держать на контроле.
СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ
…В Москве зачастили нудные осенние дожди. Задул резкий, порывистый ветер. Он срывал шляпы с мужчин, заставлял кутать очаровательные женские носики в шарфы, и гнал по тротуару листья, сорванные с деревьев …
Петра Петровича назначили руководителем только что созданного Агентства национальной безопасности. Должность была на виду, и занимать ее холостому человеку не следовало. Предполагалась свадьба Нилова с очаровательной владелицей сыскного бюро. Но она едва не сорвалась. По крайней мере её отложили, ввиду траура по внезапно погибшему близкому родственнику невесты.
И еще одно бракосочетание назначили на нынешнюю осень. Первым об этом узнала вездесущая желтая пресса. Особенно муссировались утверждения, что у жениха есть взрослая дочь, чуть ли не ровесница невесты. Свидетелем на свадьбе ожидался один морской офицер.
Мисс Энн и Мэри Болтон пообещали, в случае успешного завершения полугодия, поездку на рождественские каникулы в Швейцарию, на горнолыжный курорт. Не исключено, что на трассах девушки случайно встретятся с еще одной любительницей скоростного спуска, недавно приехавшей учиться в эту нейтральную страну.
По опросам общественного мнения, организованным газетой «Русское слово», популярность президента остается стабильно высокой, и никто не сомневается в переизбрании его на второй срок.
Пауль исчез…
ЭПИЛОГ
ОТРЫВОК ИЗ СТАТЬИ ГАЗЕТЫ «РУССКОЕ СЛОВО» ЗА 7 НОЯБРЯ 1937 года.
«К 20-летию большевистского переворота наша газета публикует фантастический памфлет главного редактора Сергея Николаевича Горелова…
«…Представим себе Москву 7 ноября и страну победившего коммунистического режима. Возьмем газету «Правда». Читаем: « В эти дни мы отмечаем знаменательное событие - 20-летний юбилей нашей Великой Революции. После того, как наша доблестная Красная армия под руководством ее создателя, товарища Троцкого, полностью разгромила белогвардейские банды, Советская республика семимильными шагами движется вперед к своему светлому будущему – Коммунизму. Пускай трепещут буржуи всех стран, мировая революция неизбежна»…
Примерно такими словами начинались бы юбилейные статьи, напечатанные на первых полосах всех газет. Всех, потому, что другого напечатать было нельзя. Так называемое, временное свертывание свободы печати большевиками в конце 1917 - начале 1918 года, превратилось в постоянное.
Что теперь представляет собой то географическое пространство, именуемое Россией и заселенное преимущественно русскими людьми? Каков его строй, какова экономика? С душевным трепетом могу себе представить, что даже в названии государства исчезло слово «Россия».
Частная собственность ликвидирована, все предприятия принадлежат государству и трудовая повинность обязательна для всех. За опоздание на работу – большой штраф, а возможно даже, хотя и маловероятно, заключение в тюрьму. Зарплаты маленькие, вечные перебои с продуктами. Дефицит товаров – это следствие обобществленной экономики, где нет заинтересованности собственника, в условиях конкуренции, выпускать товары лучше и дешевле, бороться за покупателя и насыщать рынок.
В большевистском государстве работа фабрик и заводов строится на приказах назначенных аппаратчиков. Конечно в первое время усиленная пропаганда, полностью подчиненных государству средств массовой информации, достигает своей цели – возбуждает энтузиазм масс. Затем его сменяет апатия и насущная потребность прокормить свою семью, а так же страх перед наказанием.
Как живут жители бывшей империи? В городах строятся дома-коммуны, где общие кухни, общие прачечные. Дети воспитываются отдельно от родителей в группах с воспитателями-пропагандистами. Село постепенно тоже переходит на фабричную схему работ, где у крестьянина ничего в собственности нет, - все общее. Тех, кто не согласен с существующими порядками, отправляют на перевоспитание в так называемые концентрационные лагеря, о которых говорил Троцкий еще в 1918 году.
Культура и наука развиваются под руководством партии большевиков. Все под цензурой: направления науки и литературы, живопись, музыка и балет. Хотя здесь я, наверное, перегнул палку. Каким образом определить партийность искусства и вредность неких направлений в науке?
Граница «на замке». В основном не от внешнего врага, а для того, чтобы жители страны не знали, что происходит во всем мире. Пускай они думают, что живут в самом счастливом и справедливом государстве. Особенно пропаганда касается детей. Взрослые еще помнят другую жизнь, дети же, как губка впитывают всё, они как пластилин – лепи, что хочешь. Создаются детские и молодежные принудительные организации.
На башнях Кремля вместо двуглавых орлов сияют красные звезды. Там, где у нас отель Hilton теперь жилье для высших партийных чиновников. Мне страшно об этом даже подумать, но не исключена возможность разрушения храма Христа Спасителя для атеистического вида из окон, или для сооружения, какого-нибудь циклопического пропагандистского памятника. В середине Красной площади построили усыпальницу товарищу Троцкому, в нашем мире, как мы все знаем, его расстреляли в 1922 году по приговору военного трибунала, как главного военного преступника, организовавшего переворот, создателя и командующего Красной армией, на совести которого гибель сотен тысяч ни в чем неповинных людей. Но в том мире он погиб в борьбе за советскую власть и теперь лежит забальзамированный в псевдо-культовом сооружении, куда ходят люди и поклоняются словно божеству.
Это и есть новая религия, традиционная христианская постепенно ликвидируется. Страна тратит больше половины своих ресурсов на вооружение, еще не отменена идея мировой революции. К тому же есть опасность нападения страны со сходной тоталитарной, агрессивной системой.
Конечно, я в своих фантазиях сильно переборщил, и вряд ли до этого могла докатиться моя Россия. Но те предпосылки, те идеи, которые были у большевиков, могли реализоваться, воплотиться именно в это. Сейчас некоторые граждане нашей страны считают, что та жестокая война с красными сгубила слишком много людей напрасно, бессмысленно было оставлять на поле брани молодых, прекрасных юношей, что с большевиками можно было договориться или, по крайней мере, их власть не стала бы так страшна.
Нам не дано знать, стало бы в России в 1937 году при большевиках. Возможно, в этот год во власть входила бы новая плеяда партийных бюрократов, сменившая, в чем-то даже романтичное, поколение, делавших революцию 1917 года. Как могла происходить эта смена? Никто власть в тоталитарном обществе просто так не отдаст. Тогда возможны репрессии и, на мой взгляд, они могли стать масштабными, до ста тысяч человек, казненных без суда присяжных.
Наша сегодняшняя Российская Федерация - демократическое государство, со свободными выборами, свободой слова, частной собственностью, открытыми границами, конечно, еще пока не является идеалом. Но в мировом сообществе мы занимаем одно из лидирующих положений. Жизнь наших граждан еще недостаточно зажиточна, но надо иметь в виду малый срок демократии нашей молодой республики. Сейчас наша экономика развивается самыми высокими темпами в мире, но и здесь существует конкуренция и поэтому нам не стоит расслабляться. Очень трудно пробиться нашим корпорациям на уже поделенные рынки сбыта. Поэтому в мире продолжает существовать соперничество, в том числе и военное. Но это скорее борьба спецслужб, чем война цивилизаций. Вот главное отличие нашего 1937 года от другого, параллельного» …
2002-2007
Весенне-летний сезон 37 года альтернативная истори
© Copyright: Вячеслав Наумов, 2016
Свидетельство о публикации №216110100494
Свидетельство о публикации №216110100494
Рецензии