Весна Вероники

Весна Вероники


Черный косметический карандаш чуть дрогнул в руке, и «стрелочка» в уголке правого глаза получилась какой-то кривой. Вероника схватила «палочку-выручалочу», а точнее, спичку с намотанной на нее ваткой, и кое-как выровняла подводку. Результатом осталась, конечно, недовольна, но в последнее время это стало ее привычным состоянием, тем более, нужно было поторопиться.  Она и так слишком долго возится с лицом – и это при том, что до сих пор еще не решила, в чем идти на этот дурацкий вечер...

Тихо, как привидение, вошла мама, остановилась за спиной у дочери, и Вероника демонстративно швырнула маленькое зеркальце на туалетный столик – с недавних пор присутствие матери стало раздражать. Сейчас она не хотела при ней собираться, и мама, кажется, это поняла, – во всяком случае, молча поджала губы и вышла из комнаты. Вероника решительно повернула ключ в замке, хотя знала, что маму это обидит. Но ей не хотелось примерять вещи при маме, выслушивать ее нотации и рекомендации, спорить, отстаивать свою точку зрения… На это не было ни времени, ни желания.

Осторожно, чтобы не получилось, как с глазом, Вероника обвела бордовым карандашом контур губ и накрасила их бледно-розовой помадой. Получилось вызывающе и вульгарно, но ей сейчас этого и хотелось. Вообще сегодня хотелось как-то выделиться, эпатировать эту серую тоскливую массу – коллег по работе, заставить о себе заговорить.

Тринадцать лет, с институтской скамьи, она провела в одном кабине, за одним столом, в окружении одних и тех же лиц… Одна и та же дорога на работу и с работы, одни и те же разговоры… Даже меню в их столовой за эти годы не претерпело никаких изменений – да и с чего, собственно ему меняться, если поварихи были те же, что и тринадцать лет назад, только растолстели и постарели за это время.

 Менялись только начальники, и вот уже три месяца, как ушедшего на повышение Игоря Валентиновича Козлова сменил Вадим Николаевич Волконский…

Даже себе Вероника боялась признаться в том, что причиной ее плохого настроения и недовольства собственной внешностью был именно Вадим Николаевич. «Сорок лет нос ее устраивал, а сейчас вдруг перестал», - ворчала по этому поводу мама, а Вероника взрывалась в ответ: «Не сорок, а тридцать четыре!», на что получала в ответ: «Где тридцать четыре, там и сорок…».

Вероника Симакова привыкла к своей размеренной и спокойной жизни вдвоем с мамой в небольшой двухкомнатной квартирке на третьем этаже старого панельного дома, где провела всю свою жизнь, и где все было таким родным и знакомым, даже песочница за окном. В этой песочнице Вероничка играла в детстве, а когда повзрослела, то мечтала, что когда-нибудь здесь будут лепить куличики и ее собственные отпрыски. Но время шло, а наследников не предвиделось. Кажется, даже мама уже смирилась с тем, что не дождется внуков, а Вероника и подавно поставила на себе в этом смысле большой и жирный крест…

Девушка распахнула шкаф и с тоской оглядела свои вещи, аккуратно развешенные по плечикам. Нет, ничего подходящего к сегодняшнему случаю ей здесь не найти! Все какое-то стариковское, унылое, надоевшее – даже сравнительно новый бежевый костюм. Последний раз Вероника надевала его на празднование Нового года в родном коллективе: прямая юбка по колено, удлиненный пиджак, застегивающийся на аляпистую блестящую пуговицу…

На городской барахолке этого добра навалом, вот и Изольда Викторовна пришла тогда в таком же костюме, только сиреневом, чем напрочь испортила Веронике праздник. Да и какой там праздник – Игорь Валентинович совместил «приятное с полезным»: Новый год с собственной отвальной, сам первый же и напился до свинского состояния, так что дальше женщины отдела «веселились» сами по себе. Для начала перемыли косточки начальнику и всем его домочадцам до седьмого колена; вспомнили Тоньку-секретаршу, которую Козлов уволил за строптивость и несговорчивость («Не дала – и правильно! Так ему, старому козлу, и надо!»); тысячный раз посетовали на то, что никак Верку (то есть ее) замуж не выдадут…

К десяти вечера коллеги напились сухого красного вина до икоты, немного попели хором, и уже в одиннадцать Вероника лежала в своей девичьей постели, тихонько воя в подушку, чтобы не услышала мама…

Нет, этот костюм сегодня определенно не подойдет, он несчастливый.

«Можно подумать, здесь есть что-нибудь счастливое», - кисло усмехнулась Вероника. Оказывается, она и не заметила, как перешла на темные тона в одежде, длинные юбки, глухие свитера. Когда же это случилось? Пожалуй, года два назад - тогда на какой-то дискотеке она с удивлением обнаружила, что в основном ее окружают юные длинноногие создания с насмешливыми и дерзкими глазами.

И вдруг увидела себя со стороны – будто шоры с глаз упали: на танцполе старомодно подпрыгивает странноватая дама явно «за 30» в довольно короткой юбке, открывающей бедра с уже намечающимся целлюлитом, который не прятали даже «Леванте» в 70 ДЕН… Да еще эта легкомысленная маечка на ней тогда была – почему-то с некоторых пор тонкие бретельки стали впиваться в кожу, образуя на теле некрасивые бугристости. Именно тогда она с удивлением обнаружила, что у танцующих рядом девочек такого не происходило, - лямочки ярких топиков легко и свободно скользили по их худеньким матовым плечикам, то и дело соблазнительно спадая, но никто, конечно же, не спешил их поправлять…

На ту злосчастную дискотеку ее вытащила лучшая подруга Светка, для которой Вероникины терзания были пустым звуком – Светка родилась на пять лет позже, имела дочку Машку, успела развестись и как раз в очередной раз устраивала свою личную жизнь. И хотя Вероника пыталась ей внушить, что на подобных «мероприятиях» личную жизнь не устраивают, Светка как раз тогда, вопреки всем нравоучениям, подцепила хозяина этой самой дискотеки и через год в который раз успешно выскочила замуж. В отличие от Вероники, которая не побывала «там» еще ни разу…

С тех пор (с той самой дискотеки!) Вероника раз и навсегда отказалась от многих привычных предметов гардероба, полюбила объемные трикотажные жакеты и длинные, почти до пят, юбки, окончательно слившись с родным коллективом. И вот сейчас, когда ей впервые за несколько последних лет вдруг захотелось обратить на себя внимание, сделать это оказалось просто невозможно…

Вероника осторожно повернула ключ, открыла дверь своей комнатушки и выглянула в коридор – из маминых «апартаментов» в 16 квадратных метров доносился звук работающего телевизора.  Вероника осторожно подхватила с полочки телефонный аппарат и утащила его к себе в комнату. Ей не хотелось, чтобы мама подслушала разговор со Светкой,  -  лишние выяснения отношений были абсолютно ни к чему.

- Алло, Свет, ты? Привет, это я. – Вероника старалась говорить как можно тише.

- Привет, солнышко! Чего ты там шепчешь, говори громче!

Светлана была, как тот дельфин из старой рекламы, – «живая такая,  веселая», и другой, собственно, ее никто никогда не видел, за что Вероника подругу и любила. Все жизненные коллизии и семейные передряги Светлана встречала с юмором – может быть, именно это и помогало ей быстро и безболезненно их переживать?..

- Светик, я не могу громче, у меня дело щепетильное, а мама дома – ты же ее знаешь. Короче, в двух словах: выручай. Мне нужно что-то особенное, чтобы все мои тетки сегодня попадали в обморок… В смысле, из одежды.

- Ух ты, а по какому поводу банкет?

- Да день предприятия, черт бы его побрал. Пятнадцать лет конторе, из них тринадцать – мои, представляешь? Ну да ладно, не в этом дело. Мы сегодня идем в ресторан, а у меня ничего такого нет, подходящего. Весь шкаф перерыла…

- Подожди, а бежевый костюм, который мы тебе на Новый год покупали? Ты же его почти не носила!

- Свет, ты меня не поняла. Я хочу что-то совсем особенное, ну, в твоем стиле… Понимаешь? Не выручишь, а?.. Я бы к тебе сейчас заскочила…

- Вероника, ты это серьезно?! – Подруга на другом конце провода завопила от восторга. – Ну, сподобилась, наконец! Я тебе сколько раз предлагала нормальные вещи, а ты все какое-то «гэ» покупала! Класс! Давай быстро, я тебя жду! Пока будешь добираться, тряпки свои перетрясу – мы тебя экипируем так, что все мужики в ресторане твои будут!

Вероника в знак благодарности чмокнула трубку, а сама подумала: «Мне не надо, чтобы все, мне надо, чтобы один…». И еще о том, что хорошо иметь такую подругу, как Света Динарова, она же Москалева (по первому мужу), она же Семипалатенко (по второму)… Впрочем, Вероника почему-то была уверена, что и эта фамилия у подруги долго не продержится.


Нина Ивановна знала, что дочь собирается в ресторан, и ее разбирало любопытство: в чем Вероника пойдет, какую прическу сделает. Не так-то часто девочка куда-то выбиралась, и сейчас Нине Ивановне страшно хотелось поучаствовать в сборах. Может быть, свою молодость вспомнить – пока Сергей Петрович, муж, был жив, они частенько с ним ходили в разные кафе. Но Сереженька рано ушел из жизни, сорок с небольшим всего было, а ей – и того меньше. Так с тридцати семи и вдовствует, хотя желающих «взять» их с Вероничкой было хоть отбавляй… Вася, Василий Семенович, самый уважаемый и достойный из ухажеров, лет десять ждал, пока Ниночка «отойдет», да так и умер, не дождавшись.

Но разве могла Нина Ивановна в глазах собственной дочери стать предательницей?! Никогда – ведь на могиле Сереженьки она обещала хранить ему верность. Вероника и так косо на мать смотрела, когда Василий на чаек захаживал, - плечом дергала, дверью хлопала, нос задирала, не здоровалась принципиально.

Нина Ивановна втайне мечтала, что дочь выйдет замуж, переедет к мужу и уже не будет контролировать: кто к маме пришел, кто остался. Мужского тепла хотелось и в сорок лет, и в пятьдесят…

 Но Вероника с мальчиками не гуляла – в старших классах шла на медаль, в институте - на красный диплом, некогда было. Потом стала молодым специалистом и старалась быстрее освоить все премудрости профессии экономиста. Правда, на работе ее не особо жаловали, за тринадцать лет всего-то и перешла в аналитический отдел, причем рядовым сотрудником. Другие девчонки, даже которые помоложе, как-то выбивались, в другие организации переходили на повышение, а Вероника все твердила: «Меня и здесь ценят, зато зарплата стабильная и от дома близко…».

Никак Нина Ивановна не могла этого понять и принять. Сама в свои 57 работала начальником отдела кадров крупного предприятия, и отпускать на покой начальник ее не собирался, потому что более опытного кадровика, чем Симакова, в городе просто не было. Нина Ивановна некоторое время назад экстерном отучилась в каком-то «передвижном» институте, получив второе высшее образование и прибавку к окладу, и сейчас подумывала, не сходить ли еще и на курсы психологов. Что-то они с Вероникой в последнее время совсем перестали друг друга понимать – или, может быть, две одинокие медведицы просто устали жить в одной берлоге?..

Отношения с дочерью окончательно испортились сразу после Нового года. 30 декабря Вероника праздновала на работе, вернулась оттуда в дурном расположении духа и сразу улеглась спать, а утром, как ни в чем не бывало, была снова «белая и пушистая»:  выдраила всю квартиру, настругала салатов, испекла «Наполеон». Готовила Вероника изумительно, причем всегда любила это делать, а уж к празднику и вовсе расстаралась.

Бой курантов они встретили, как всегда, вдвоем – так было заведено еще со смерти Сереженьки. Иногда, в прошлые годы, Вероника уходила к кому-нибудь в гости, но всегда после двух часов, когда Нина Ивановна укладывалась засыпать под «Голубой огонек» или «Старые песни о главном». Однако в последние годы дочка в новогоднюю ночь оставалась дома, даже не красилась, а сидела перед телевизором до утра, переключаясь с канала на канал, чем доводила Нину Ивановну чуть ли не до белого каления. А что делать: телевизор у них один (у дочери в комнате – переносной черно-белый), поэтому приходилось терпеть. Нина Ивановна планировала в этом году прикупить, наконец, какой-нибудь «Самсунг» с большой диагональю, маленький поставить на кухню, а свой «Таурас» отдать Веронике в комнату, но дочь выпросила компьютер, поэтому от нового телевизора пришлось пока отказаться…
Вообще с деньгами было туговато: Симаковы уже много лет копили Веронике на квартиру, но за ценами катастрофически не успевали. Последний скачок доллара на несколько лет отбросил их от вожделенного новоселья, поэтому приходилось терпеливо ждать, откладывая с обеих зарплат хотя бы по паре-тройке тысяч рублей. Мама и дочь оказались классическими жертвами «квартирного вопроса», который в нашей стране уже несколько десятилетий подряд портит не только москвичей…
 
Неладное Нина Ивановна почувствовала сразу, как только дочь в первый день после рождественских каникул вернулась с работы. Всегда такая спокойная и уравновешенная, Вероника металась по квартире в чрезвычайном возбуждении и щебетала, не останавливаясь, - Нина Ивановна даже немного тогда от нее устала. Что-то в этой чрезмерной веселости было ненормальное, даже пугающее, и мама заволновалась. Вспомнились все страшные истории, которыми изводили ее приятельницы, про старых дев, все их ужасные предостережения – в том, что Вероника в свои 34 оставалась еще девственницей, Нина Ивановна не сомневалась...
 
Дочка тогда бросилась пылесосить квартиру и затеяла пироги (это на ночь-то глядя!), а на робкие призывы Нины Ивановны угомониться вдруг закружила маму по маленькой кухне, едва не опрокинув с плиты кипящий чайник. И только ночью, когда они угощались потрясающими свежеиспеченными плюшками, дочь вскользь проговорилась:

- А у нас новенький. Начальник. Представляешь, был Козлов, а стал Волконский. Обалдеть!

И все, больше ни словечка. Нина Ивановна было встрепенулась: неужели запал в душу дочери новый начальник? Может, что-то у них получится?.. Ну, не уродина же ее Вероничка, в самом-то деле: среднего роста, тонкая в кости, как сейчас любят, светловолосая, сероглазая – что этим мужикам еще надо, Господи? Почти не красится, не курит, не пьет, и хозяйка редкая. Ведь любого осчастливит!

Но что-то не находилось желающих взять ее Веронику в жены. Будто «венок безбрачия» на дочери… К гадалкам Нина Ивановна не ходила принципиально – боялась, да и денег было жалко. «Я и сама любому что хочешь расскажу, а уж за деньги – и подавно! - отмахивалась она от предложений сходить погадать на дочь. – Я и так знаю, что она выйдет замуж, нарожает детей и будет, назло всем, самая счастливая, вот так-то…».

Вот только никто не спешил делать Веронике предложение, и дочка, к страшному расстройству матери, жила эдаким пустоцветом, без любви и переживаний: ровно, размеренно, тихо, спокойно… «Как на кладбище…», - приходило в голову Нине Ивановне, и она тайком крестилась, хотя в Бога по старой партийной привычке не верила…

Про нового начальника Волконского дочь больше не рассказывала, но сильно с тех пор изменилась – замкнулась в себе, стала раздражительной, часто сидела в своей комнате, разглядывая себя в зеркало и постоянно злилась - то на новую морщинку, то на форму носа, то на цвет волос. Нина Ивановна не заметила, как и сама стала «заводиться»; теперь они по три дня могли не разговаривать; Вероника практически перестала следить за порядком в квартире и уже давно ничего не пекла.
К 8 марта дочь просто извелась: так готовилась к коллективному сабантую на работе, что Нине Ивановне даже стало ее жалко. Вероника три раза меняла цвет волос, два раза перестригалась, неделю подряд перед праздником ходила в косметический салон, отутюжила свой любимый серебристо-серый пиджак… И вдруг заболела гриппом!
Температура - под сорок, в постели дочь лежала мокрая, потная, но все же порывалась встать и пойти на работу, где сотрудники отмечали женский день. Еле Нина Ивановна ее утихомирила. А когда дочка, наконец, забылась в неспокойном, простудном сне, позвонил какой-то мужчина и пригласил к телефону Веронику Сергеевну. Нина Ивановна сказала, что будить дочь не будет, спросила, что передать. «Поздравьте, ее, пожалуйста, с праздником от всего нашего коллектива и пожелайте скорейшего выздоровления», - приятным голосом проворковал мужчина, из чего Нина Ивановна сделала вывод, что это и есть новый начальник. Но про звонок дочери сказать забыла – другие дела навалились…

А после болезни Вероника, вернувшись в первый день с работы, будто с цепи сорвалась: замкнулась в себе, с матерью вообще перестала разговаривать, и эта «холодная война» в крошечной квартирке оказалась невыносимой. Вот и сегодня – ну чего дочка так взбеленилась, когда Нина Ивановна к ней зашла? Ведь всего-то и хотела – на своего ребенка посмотреть, что-то подсказать, какую-нибудь складочку поправить… Да еще и дверь потом на ключ закрыла, нахалка, – разве с родной матерью так можно?!

Нина Ивановна смахнула сердитые слезинки с глаз и невидящим взглядом уставилась в телевизор. «Что же это делается, Господи, - думала она. – Мне всю жизнь исковеркала – может, и Вася сейчас бы жил, если бы не она. И сама не пойми как живет… Надо, надо размениваться с доплатой хотя бы, что ли. Я и в однокомнатной проживу, много ли мне нужно… Но дальше так нельзя. Не будет меня рядом, может, с кем-то встречаться начнет, да и я, может, какого старичка еще найду – вон, Виктор Васильевич из планового уже полгода глаз не сводит, и тоже вдовец…».


Нина Ивановна, обиженная до глубины души, даже не вышла проводить дочь, чему та была несказанно рада. Ее всю «крутило», как когда-то говорил отец. Вероника, тогда еще подросток, спрашивала: «Папа, а как тебя крутит?», на что Сергей Петрович, уже тяжело болевший, грустно улыбался: «Дай Бог, доченька, чтобы ты этого никогда не узнала…».

И вот теперь она это узнала, но описать свои ощущения не смогла бы: ее просто «выкручивало», и все… Правда, по другому поводу, чем отца: исключительно на нервной почве.

Появление (или явление?) в конторе Вадима Николаевича Волконского напрочь выбило Веронику Симакову из колеи, а его ровное на грани безразличия к ней отношение доводило просто до сумасшествия. Он просто ее не замечал! Даже несмотря на то, что в отделе она была самая молодая.

Если бы Вадим Николаевич был, к примеру, женат, Вероника давно похоронила бы в сердце все свои надежды и мечты (все равно там их было уже целое кладбище), и продолжала бы жить так, как жила. Но в том-то и дело, что Волконский не имел жены! И это было абсолютно точно – Вероника сама видела его личное дело, хотя это и стоило ей бутылки дорогого коньяка и коробки хороших конфет.

Вадим Николаевич, как потом выяснилось, был женат совсем недолго, на заре туманной юности: в 19 женился, в 21 – развелся, и с тех пор больше не связывал себя узами брака. Детей у него (по крайней мере, официальных) тоже не было, то есть, кандидатура по всем параметрам просто для Вероники идеальная.

Симакова не знала, как себя с новым начальником вести, чтобы, не дай Бог, вездесущие и любопытные (особенно до ее личной жизни) коллеги чего-нибудь не заподозрили. Может быть, была даже излишне деловитой и независимой: в отличие от других женщин отдела, не кокетничала с Волконским, не строила ему глазки.

Мама всегда ее учила, что строгость и неприступность только украшают девушку, но, может быть, так было во времена маминой молодости? А сейчас все по-другому - как устаревшая программа «не работает» на современном компьютере... Вот и надо «программу» заменить: для начала хотя бы обратить на себя внимание, удивить. А если это не поможет…

Зачем тогда вообще продолжать свое растительное, безрадостное существование? «Сухое дерево», - услышала недавно в каком-то сериале и вздрогнула, настолько это было про нее. Именно «сухим деревом», которым она себя ощущала, не хотела Вероника больше жить, и на сегодняшний вечер возлагала большие надежды. «Если не сегодня, то больше никогда…», - как в бреду повторяла она, натягивая сапожки и надевая пальто. Дверь захлопнула, даже не попрощавшись, и не слышала, как мама всхлипнула в голос…
 
  До Светки Вероника долетела за десять минут – благо, жила подруга рядом. Та встретила ее с распростертыми объятиями и сразу увела в большую спальню, где центральное место занимал неприлично огромный, раскуроченный шкаф-купе. На совершенно круглой кровати кучками лежали вещи, которые Светлана уже отобрала, и Вероника с порога бросилась раздеваться – времени просто не оставалось, а сильно опаздывать ей не хотелось.

Нежно-бирюзовый костюм она приметила сразу: открытое блестящее «маленькое платье» и длинный, почти до пола, жакет; тут же облачилась в него. Со Светкой они были одной комплекции, и костюм шел Веронике удивительно – под светлые пушистые волосы и серые глаза, вдруг странно потемневшие. Даже Светка залюбовалась подругой и сгребла в шкаф все остальные наряды – они оказались не нужны.

Вероника неуверенно оглядела себя в зеркало: в коротком она не ходила уже очень давно и чувствовала себя немного не в своей тарелке, но видела, конечно, что узкое, чуть выше колен, платье ей очень к лицу. К тому же, сверху все равно будет длинный пиджак… 

 Критично осмотрев Веронику со всех сторон, Светлана решительно сказала:

- Так, садись, я сделаю тебе нормальную укладку. Вспомню, так сказать, молодость! (Когда-то подруга работала парикмахером в дорогом салоне).

Вероника запричитала было, что опаздывает, что волосы и так нормально лежат, но Светка назидательно заявила, усаживая ее перед зеркалом:

- Девушка должна немного опоздать. И вообще, подумай сама: уж лучше прийти последней и обратить на себя всеобщее внимание, чем тосковать за столом в ожидании опоздавших…

Вероника не могла с подругой не согласиться и покорно разрешила намочить свою пышную шевелюру – дамским мастером Светка была когда-то отменным. Через полчаса Вероника с удивлением и удовольствием осмотрела себя в огромном зеркале: с тщательно и красиво уложенными волосами выглядела она стильно и эффектно, даже вызывающе накрашенные губы выглядели сейчас вполне уместно, «гармонизируя» и завершая образ. Такой она давно (а может, и никогда) не была… 

«А ведь я совсем еще не старая!», - подумала вдруг Вероника, и в ту же минуту какое-то новое чувство захлестнуло ее и щекотно перехватило дыхание. Впервые за последние три месяца она почувствовала себя уверенно и вдруг поняла, что для нее сегодня нет ничего невозможного… 
   
Туфли на изящной шпильке Вероника взяла с собой – апрель в этом году выдался сырым и грязным. До ресторана пришлось ехать на такси, и она умудрилась переобуться прямо в машине, смущенно улыбнувшись водителю.

В фойе ресторана «Экзотик», где гулял их отдел, пахло вкусной едой и хорошими сигаретами. Вероника сдала в гардероб пальто и пакет с сапожками и, многократно отражаемая зеркалами, поднялась по парадной лестнице на второй этаж. Золотистые модельные туфли и такого же цвета маленькая сумочка на тонком ремешке хоть и не очень гармонировали с бирюзовым костюмом, но хотя бы сочетались по цвету между собой – и своим отражением Вероника осталась вполне довольна.

Она старалась не расплескать то странное ощущение женской всесильности, которое ее сейчас переполняло, так что в зал вошла с высоко поднятой головой и загадочной улыбкой Джаконды на ярко очерченных губах.

Как и следовало ожидать, все бабье царство было уже в сборе. Четыре женщины постбальзаковского возраста сидели в самом углу за сдвинутыми столиками и тоскливо поглядывали на восхитительные, со вкусом и фантазией оформленные холодные закуски и салаты.

Боковым зрением Вероника уловила, что в зале многолюдно, почти все места заняты, и к ней сейчас приковано всеобщее внимание. Она словно видела себя со стороны чужими глазами (завистливыми – женскими и восхищенными – мужскими): высокая (потому что на каблуках), стройная почти платиновая блондинка в изысканном наряде, одинокая, загадочная и вообще неземная… Как бы.

Вероника прошла к своему родному коллективу и, сдержанно поздоровавшись, аккуратно уселась на один из двух оставшихся свободных стульев – второй явно предназначался для Волконского, которого за столом не было.

Коллеги по работе застыли с вытянувшимися лицами, и только повеселевшая Изольда Викторовна, все в том же сиреневым костюме с дурацкой пуговицей, не стала скрывать своего восхищения:

- Ну, Симакова, ты даешь! Предупреждать же надо! Я тебя прямо сразу-то и не узнала, ей Богу. Ты случайно «пластику» не сделала? – пошутила она, и сама же громче всех рассмеялась своей шутке, потому что тема пластических операций в последнее время стала в отделе самой обсуждаемой и злободневной.   

Вероника улыбнулась и пожала плечами – мол, а что такого случилось, обычное дело, пришла в ресторан нарядная…

Женщины вышли из ступора, зашевелились, заговорили, принялись накладывать салаты и разливать вино, не дожидаясь официанта, - такое впечатление, что ждали только ее.

Веронику все подмывало спросить, где же начальник, но она по привычке боялась себя «выдать» и тихо страдала от неизвестности. Хотя «новая» Вероника запросто могла бы себе позволить этот вопрос, брошенный небрежным тоном… Подумала вдруг, что если Вадим Николаевич не появится, то она уйдет из этого ресторана с первым встречным, кто бы это ни был, и чем бы это ни закончилось. Потому что ждать у моря погоды больше не было сил – она медленно сходила с ума...

Негромко играла музыка, создавая приятный фон, слышался звон посуды, мужской и женский смех – обычная ресторанная атмосфера. Вероника пробовала вкуснейшие салаты, пила красное вино, невпопад отвечала на вопросы, а сама все косилась на свободный стул, стоящий рядом: если не убрали, значит, ждут. Она даже начала сердиться на Светку за то, что та прицепилась со своей прической: пришла бы вовремя, сейчас бы точно знала, почему начальник задерживается... 

Вадим Волконский появился аккурат к горячему, и душа Вероникина унеслась куда-то в пятки. Она чуть не подавилась маслиной, закашлялась, из глаз брызнули слезы, и Изольда Викторовна принялась изо всех сил колотить ее по спине кулаком.

Именно в этот момент Вадим Николаевич со своей шикарной улыбкой подошел к столу и поклонился в общем приветствии, задержав на Веронике удивленный взгляд. Сел рядом, взял в руку бутылку вина:

- Я прошу прощения за опоздание – причина, как вы понимаете, была уважительной… Ну что ж, давайте наполним бокалы и выпьем за нашу замечательную организацию, за наш отдел и его прекрасный коллектив в вашем лице. Я счастлив, что попал сюда три месяца назад, очень вас всех люблю и надеюсь, что мое чувство взаимно… Позвольте, милые дамы, я, как единственный среди вас мужчина, выпью этот бокал стоя!

Разнаряженные женщины расплылись в довольных улыбках, потянулись к начальнику чокаться, и только Вероника сидела, будто кол проглотила, кусая губы и теребя край скатерти. Вадим 
Николаевич шутливо заглянул ей в лицо, протянул бокал с рубиновым вином:

- Ну что же вы, Вероника Сергеевна? За нас, чтобы все мы и впредь работали так же хорошо и успешно… Присоединяйтесь, сделайте одолжение…

Вероника залпом выпила вино и, не поднимая глаз, принялась за горячее, которое только что поднесли. Ела и не чувствовала вкуса, потому что за тесным столом постоянно - то бедром, то локтем, то плечом – прикасалась к Вадиму Николаевичу и от этого моментально начинала задыхаться. Никогда она не находилась так близко к обожаемому мужчине, и Вероника чувствовала, что умирает…

Да, именно тогда, в первый день после долгих рождественских каникул, это и случилось. Никто точно не знал, кого назначат вместо Козлова, так как слухи ходили самые разные, но все с интересом ждали представления, шушукались, на всякий случай постоянно подкрашивали губы. Изольда Викторовна, главный источник информации в их конторе, еще до Нового года знала, что начальником будет мужчина, и отдел тихо радовался. Просто еще одну бабу в коллективе они бы не пережили. В их большом кабинете уже и так была достигнута «критическая масса», готовая рвануть в любой момент, и сдержать эту силу могло только здоровое мужское начало («Или здоровый мужской конец!», - хохотала жизнерадостная Изольда, а остальные на нее цыкали и гневно отворачивались).

«Лицемерки! - бушевала потом 45-летняя Изольда Викторовна. – Можно подумать, их в капусте нашли! Да что я такого сказала?!». Но Софья Павловна, Ирэна Адамовна, которым было за 50, и даже 40-летняя заклятая Вероникина «подруга» Анжела Марковна, сама, кстати, претендовавшая на место Козлова, фыркали и кривились. Изольду Викторовну все, кроме Вероники, недолюбливали за острый язычок и неугомонность, но той было безразлично, что о ней думают эти «овцы» и «старые крысы», как она называла сослуживиц за глаза...

Волконский появился ближе к обеду – его привел Самый Главный (генеральный директор их большого и важного предприятия). За тринадцать лет работы Вероника видела Самого Главного раз десять, не больше, и поэтому сейчас во все глаза смотрела на маленькое, толстое, рыхлое существо с венчиком пушистых седых волос вокруг блестящей лысины. Она так увлеклась, что в первый момент даже не заметила того, кто стоял с Генеральным рядом… А ведь не заметить такого мужчину было невозможно!

Вадим Николаевич, их новый начальник, произвел на всех женщин неизгладимое впечатление. Он был воплощением всех девичьих грез о принцах на белых конях, Иванах-Царевичах, Королях-Королевичах и прочих сказочных персонажах, вместе взятых. 

Высокий, нежный, хрупкий, нереально красивый – Самый Главный смотрелся рядом с ним как карикатура. Лет незнакомцу было около 35 (а если точно, то 38), глаза он имел небесно-голубые, волосы – темно-пепельные, рот - крупный и словно нарисованный. Но при этом красота не казалась женственной – наоборот, Волконский был похож на голливудского героя, даже мачо, и Вероника поняла, что пропадает…

Их кабинет был отремонтирован по последнему слову офисной моды: место начальника находилось за стеклом, все друг у друга на виду, так что не «пофилонишь». Вероника сидела в уголке, почти полностью закрытая компьютером, и оттуда пристально наблюдала за Вадимом Николаевичем, прячась, в случае чего, за монитор. Она бы сгорела от стыда, если бы начальник заметил, что за ним подгладывают, поэтому соблюдала предельную осторожность. И уже через месяц знала о нем практически всё…

Кофе он предпочитал обычный, испанской расфасовки, с ложечкой сахара. Очень часто не ходил на обед, а обходился быстрорастворимыми супом или кашей. А если уходил, то пропадал, обычно надолго, и тогда Вероника задыхалась от ревности и подозрения: а вдруг он у своей любовницы, и она его кормит сейчас жидким мерзким борщом, а он и не подозревает, какие борщи варит Вероника, – все соседи сбегаются на запах, и половник в кастрюле по-настоящему стоит, как и положено…

А потом воображение рисовало ей и вовсе какие-то жуткие картины: вот Вадим Николаевич в страстных объятиях жгучей брюнетки (почему-то все соперницы представлялись Веронике именно такими), вот они в постели… Впрочем, дальше – туман, потому что думать об этом было невыносимо.

Вероникины познания в области интимных отношений долго ограничивались прочитанными книгами, парочкой порнографических фильмов и почившей передачей «Про это». Был, конечно, у нее кое-какой и собственный опыт, но именно «кое-какой»…

Да, мама не ошибалась, считая дочь девственницей. Физиологически так и было, но все же в полном смысле девственницей Вероника, конечно, себя не считала…

Первым, сто лет назад, был сокурсник Паша, такой же «поздний», как она сама. Он сначала долго и тайно страдал, так что Вероника ни о чем даже не догадывалась. Потом как-то пригласил ее к себе домой якобы по делу (мама об этом, конечно, никогда не узнала), там вдруг набросился, всю обслюнявил, приспустил джинсы с трусами до колен и разрядился Веронике на новую юбку.

Впечатлительную Веронику при этом зрелище немедленно вырвало только что съеденным тортом прямо на ковер, и она, красная, как рак, бросилась в ванную. Пашка в это время, морально раздавленный и напрочь убитый, тихо скулил, забившись в угол дивана, но Веронике было его совсем не жалко: замыв ковер, она принялась за юбку, и ехала потом в автобусе домой, потрясенная  и  злая, с мокрым пятном на самом видном месте… Пашку она потом называла про себя не иначе, как «половая тряпка», вкладывая в эти слова сразу два понятия…

Впрочем, Паша на следующий день в институт не пришел, не пришел и на второй день (Вероника тоже бы с удовольствием не ходила, но отличнице нельзя пропускать занятия), а позже перевелся в другой вуз.

Этот случай был страшной Вероникиной тайной, о которой не знала ни единая душа. Потом она долго на дух не выносила парней и не подпускала их к себе на пушечный выстрел. Перед глазами все время маячил жалкий Пашка со спущенными штанами, что-то липкое и мерзкое со странным запахом на ее любимой черной юбке, – и тут же к горлу подступала тошнота. Вероника не могла избавиться от этого чувства до тех пор, пока в ее жизни не появился Гена…

Гена работал водителем у них в организации и часто подвозил Веронику до дома. Конечно, по возрасту он был Геннадий Андреевич, но если его так называли, обижался. Вероника чувствовала, что нравится ему, но Гена был женат, имел чуть ли не троих детей – в общем, никакой опасности для Вероники не представлял. Но в один прекрасный день взял да и признался ей в любви!

Ошарашенная, Вероника тогда выскочила из машины и побежала в обратную сторону, чтобы Гена за ней не поехал. Но тот тоже выскочил из машины и очень быстро ее догнал. Что он тогда только ей не говорил! «Дура, ты же цену себе не знаешь! Да ради тебя любой мужик ничего не пожалеет – что ж ты всех динамишь, никому подойти не даешь?! Если ты мне откажешь, я повешусь, так и знай, потому что без тебя мне жизни нет. Так и знай, повешусь и напишу жене записку, что ты во всем виновата, - разбирайтесь потом с ней сами…».

Вероника от этих слов похолодела и другими глазами посмотрела на Гену: среднего роста, лет сорока, крепкий, чернявый, глаза наглые, раздевающие… И слов таких ей никто никогда не говорил.

И она дала увезти себя на какую-то квартиру, где покорно сама разделась и первый раз в жизни (в 27-то лет!) легла с мужчиной в одну постель.

При воспоминании о том, что она тогда чувствовала, Вероника до сих пор вздрагивает, и какая-то сладкая волна прокатывается от самой макушки до пяток. Гена исцеловал каждый сантиметр ее тела, каждый пальчик на руках и ногах. Он в буквальном смысле всю ее вылизал, и Вероника впервые испытала такое, от чего, кажется, на минуту потеряла сознание… Ей почему-то совсем не было стыдно, потому что Гена был сама нежность, но женщиной она так тогда и не стала. Как Гена ни старался, у него ничего не получилось…

Он молча отвез ее домой и уехал, не попрощавшись, но Вероника этого почти не заметила: она пребывала под впечатлением того, что с ней случилось. Чувство было настолько волшебным, новым, пугающе-сладостным, что Веронику сначала весь вечер била дрожь, а потом она до утра не могла уснуть. Она поняла, что случилось что-то важное, значимое в ее жизни, что-то сломалось навсегда, и она никогда уже не будет прежней Вероникой. И теперь она будет искать повторения этих ощущений, снова и снова к ним стремиться…

Но Гена на следующий день даже не подошел. Не подходил он и потом. Вероника металась, ее «крутило», она не могла работать и, как собачонка, бегала за Геной, подстерегая его после работы. Тот делал вид, что девушку не замечает, совершенно разбивая Веронике сердце, но через неделю вдруг сам поймал ее на выходе и жарко зашептал в ухо: «Сегодня должно все получиться, с женой у меня все нормально было, значит, и с тобой будет все нормально…».

И Вероника, даже не ужаснувшись смыслу этой фразы, - как телка на заклание, снова поехала с Геной на ту же квартиру. И снова он обцеловывал ею всю, с ног до головы, и снова она уносилась на вершину блаженства, почти теряя сознание, - на этот раз не сдержалась и громко закричала от острого, почти болезненного, наслаждения… Но сам Гена остался «при своих интересах».  Он заставлял Веронику делать какие-то невероятные вещи (хотя Веронике совсем было не страшно и не противно – Генино тело она воспринимала как продолжение своего собственного, как его важную и значимую часть), но все было напрасно – его плоть оставалась безучастной…

Так повторялось еще несколько раз: Вероника ждала этих встреч с нетерпеливым трепетом и волнением, хотя ей и было жалко своего странного любовника. Но однажды Гена сказал, пряча глаза: «Извини, Вероника, но больше ничего не будет, а то я вообще с тобой импотентом стану. Главное, с женой все получается, а как до тебя дело доходит, смотри, что делается… Не пальцем же тебя бабой делать, ей Богу! Ну стыдно, Вероника, понимаешь?».

И ушел из ее жизни навсегда.   

Что с Вероникой тогда творилось – лучше не вспоминать. Она совсем потеряла свою гордость: поджидала Гену после работы, караулила в течение дня, узнала его домашний телефон, и каждый вечер ему звонила, хотя и нарывалась в основном на жену (тогда просто бросала трубку). Но Геннадий Андреевич как-то умудрялся обходить все Вероникины заслоны и ловушки, а однажды, внимательно выслушав по телефону ее истеричные рыдания,  сказал: «Вероника, я тебя очень прошу: не создавай мне проблем. У меня семья, дети, а ты молодая, еще найдешь себе ё…», - и грязно выругался.

И с тех пор, что называется, как бабка отшептала. Вероника замкнулась в себе, ушла с головой в работу, не общалась даже с подругами (именно с того времени она и стала проводить новогодние ночи дома, отказываясь от всех приглашений).  Вроде бы жила – и не жила: внутри все замерло, а может, и умерло. Время тянулось медленно, но годы при этом бежали - в таком вот оцепенении, почти сомнамбулическом состоянии Вероника и провела последние годы.

Периодически кто-то на нее «западал», начинал ухаживать, но девушка вела себя странно: не приходила на назначаемые свидания, цветы принимала небрежно, умными речами не восхищалась, в общем, к интиму никак не располагала, - и молодые люди незаметно ретировались, находили себе более сговорчивых и простых подружек.

Правда, года два назад Вероника снова увлеклась: на этот раз своим инструктором на курсах по вождению, куда она непонятно зачем записалась. Игорь был молод, дерзок и без комплексов: он постоянно ковырялся в зубах спичкой, лихо сплевывал в открытое окно раздолбанного учебного «Жигуля» и, кажется, мылся раз в месяц – во всяком случае, от него постоянно исходил термоядерный запах мужского пота, который сводил Веронику с ума.

  Когда она уже немного научилась переключать скорости и реагировать на светофоры, то решила, что пора: на вождение надела короткую юбку. Игорь хмыкнул, когда она неловко устроилась за рулем, а потом все время косился на ее колени. Откатав положенные два часа, сам сел за руль и нахально спросил смущенную и почти на все готовую Веронику: «Ну что, прокатимся по нормальному?».

Он завез ученицу в какую-то рощицу за городом, по-хозяйски расстегнул давно не стираные джинсы, взял Веронику за волосы и притянул ее голову к своему паху. Вероника чуть не задохнулась от смрада давно не знавших мыла мужских гениталий, но, пересиливая отвращение, попыталась сделать то, чего требовал от нее Игорь…

 Ничего похожего на те ощущения, которые когда-то переживала с Геной, она не испытала, наоборот, ее снова чуть не вырвало. А когда Игорь стал подергиваться и все сильнее прижимать к себе ее голову, Вероника начала задыхаться, но потом все же как-то умудрилась вырваться у него из рук, еле справившись при этом с рвотным рефлексом. «Ты что, дура?! – прорычал Игорь, закатив глаза. – Кто ж так делает?!..». Но Вероника, тяжело дыша и вытирая носовым платком губы, тупо смотрела в окно, сама себе удивлялась: что ОНА здесь делает? Зачем все это? На что она надеялась, когда поехала с этим вонючим козлом?..

Игорь, чертыхаясь и матерясь, все же довез Веронику до дома и, высадив ее, резко газанул с места, демонстрируя свое недовольство. Правда, на прощание успел процедить сквозь зубы: «Завтра учиться будешь…», непонятно что имея в виду, и от этого Веронику всю передернуло.

Разумеется, на этом курсы по вождению были преждевременно окончены, и водительские права она так и не получила.

С того момента мужчины окончательно перестали для нее существовать. Вероника смирилась с тем, что одна, и запретила себе об этом думать. Жила себе и жила, «коптила небо», копила на отдельную квартиру и ни о чем таком не мечтала. Правда, часто ей снились потрясающие сны, в которых она опять была с Геной (кстати, постаревшим, потолстевшим и подурневшим в реальной жизни), снова чувствовала на теле его влажные мягкие губы – и улетала, как тогда, много лет назад. Иногда вместо Гены были какие-то другие мужчины, герои сериалов и эстрадные певцы (почему-то чаще остальных снился Валерий Леонтьев), а один раз  даже Светка - но хотя бы во сне Вероника ощущала себя любимой, желанной и счастливой. И эти сны вполне заменяли ей реальность, во всяком случае, они снились достаточно часто для того, чтобы не сойти с ума…

Может быть, так продолжалось бы и дальше, не появись в ее жизни Вадим Волконский. Этот красавец и умница вывернул ее сущность наизнанку, взорвал все прошлые установки, заставил действовать. Да она была благодарна ему только за это!

В ней проснулась не просто женщина, а женщина-хищница, и Вероника твердо знала, что в этот вечер без добычи не уйдет…
         
- Вероника Сергеевна, вы танцуете?

Она так ушла в свои мысли, что даже не заметила, как Волконский склонился над ней в галантном поклоне и уже два раза повторил свой вопрос. Вероника нервно кивнула головой и резко поднялась, едва не смахнув со стола бокал с вином. Вадим Николаевич ловко его перехватил и аккуратно поставил на место. Вероника покраснела до корней волос и уже более спокойно протянула мужчине руку, которую тот принял, как ей показалось, трепетно и нежно.

- А я ведь вас даже не узнал, Вероника Сергеевна, - шепнул ей на ухо Вадим Николаевич, когда они танцевали под какую-то волшебную медленную мелодию. – Сидел сейчас и думал: где же три месяца были мои глаза? Не подумайте ничего такого, но почему бы вам не сменить свой обычный имидж?

- А зачем? – Вероника слегка пожала тонким плечом. – Меня вполне устраивает мой внешний вид. А сегодня просто праздник, в такой день любой женщине хочется выглядеть чуть-чуть по-другому…

Вадим Николаевич тихо засмеялся и чуть сильнее прижал Веронику к себе. Она чувствовала сквозь легкую ткань костюма его горячую ладонь где-то в районе лопаток и полностью сосредоточилась на этом ощущении. Ей сейчас не хотелось ни говорить, ни даже дышать, и она мечтала об одном: лишь бы этот танец никогда не кончался.

- А вы знаете, почему я задержался? – вдруг спросил Вадим Николаевич и слегка отстранился, чтобы заглянуть Веронике в лицо. – На наш отдел выделили две путевки на Кипр – сейчас межсезонье, они дешевые, так что, можно сказать, с барского плеча пожаловали… Об этом еще никто из наших не знает – это сюрприз. То есть они знают, что чем-то должны премировать в честь юбилея, но чем именно - не знают… Дали две путевки, а остальное – в денежном эквиваленте: кто захочет – тоже сможет куда-нибудь съездить, но позже, конечно, по очереди, чтобы отдел без сотрудников не остался… Просто я ведь знаю женщин: если у них в руках окажутся живые деньги, они найдут тысячу вариантов, как их потратить с пользой для семьи. Пусть хотя бы кто-то съездит...

Вероника мысленно с ним согласилась: например, лично она бы никогда так глупо – на туристическую поездку ранней весной! - не потратила деньги, а внесла бы эту сумму в «квартирную кубышку», чтобы скорее приблизить долгожданное новоселье…

Вадим Николаевич сделал паузу и продолжил:

- Хотите, я сделаю так, что поедете вы?..

- А вы?!  - тут же вырвалось у Вероники, и она смущенно опустила глаза.
Ах, как неловко получилось! Столько времени скрывать свои чувства, чтобы так глупо попасться!

Вадим Николаевич еле заметно улыбнулся и сказал:

- Вероника Сергеевна, боюсь, коллеги нас неправильно поймут. Но, если путевка достанется вам, я найду возможность вас там навестить…

Вероника не верила своим ушам: Господи, да что же это творится? Человек, о котором она грезила последние три месяца, и который все это время ее просто не замечал, так запросто, почти открыто, приглашает ее на отдых за границу! Неужели все дело только в новом костюме и новой прическе? И если бы она больше уделяла внимания своему внешнему виду, то, может быть, уже сменила бы фамилию Симакова на Волконскую?..

В волнении Вероника невольно сжала руку Вадима Николаевича, и тот бросил на нее вопросительный взгляд.

- Ничего-ничего, я так… - окончательно смутилась Вероника и вообще выдернула пальцы из крепкой сухой ладони своего партнера по танцу. Вадим Николаевич с укоризненной улыбкой поймал ее руку и прижал к своей груди – так они и танцевали, пока мелодия не закончилась.

Вероника словно парила над землей. Все, что сегодня происходило, казалось ей невозможным, и даже она сама была будто бы и не она вовсе. И тут, скользя рассеянным взглядом по залу, она заметила мужчину, который смотрел ей прямо в глаза и улыбался. Поймав ее взгляд, он демонстративно поднял фужер с шампанским и пригубил прозрачный напиток как бы в ее честь. Вероника отвернулась – этого еще не хватало! Где вы все, интересно, были раньше?..

Вадим Николаевич проводил девушку за стол, пододвинул стул. Коллеги, кроме Изольды Викторовны, сидели с такими физиономиями, словно их всех только что отправили на пенсию. Анжела Марковна презрительно отвернулась, а Софья Павловна, поджав губы, покачала головой:

- Вадим Николаевич, вы учтите, нас много, и мы тоже танцевать хотим…

Видимо, пыталась пошутить, но получилось как-то обиженно и жалко, совсем по-бабьи.    
- А кто вам мешает? – весело спросила Изольда Викторовна. – Мужиков полон зал, выбирай – не хочу! Только не передеритесь!..

Ирэна Адамовна хотела сказать что-то язвительное – это было видно по ее лицу, но Вадим Николаевич, воспользовавшись паузой, быстро проговорил:

- Так, девочки, не ссорьтесь, у нас ведь праздник. Давайте лучше выпьем за наш дружный коллектив, а потом будет сюрприз! Прошу никого не расходиться…

Вероника пила вино, а сама все думала о том, что ей только что сказал Вадим Николаевич. Так вот, оказывается, почему он задержался! Но как же, интересно, ему удастся сделать так, чтобы путевка за границу досталась именно ей? Или, Бог с ней, с квартирой – получить деньги и тоже махнуть на курорт? А маме сказать, что в командировку…

Но тут ее размышления прервал преувеличенно бодрый голос Вадима Николаевича:

- Уважаемые коллеги, милые дамы! Руководство в лице Самого Главного решило наградить наш замечательный отдел в вашем лице в честь его, отдела, дня рождения! Пятнадцать лет – это не шутка! Все крупные корпорации такие праздники давно отмечают на лучших курортах мира. Мы, конечно, пока не корпорация, и не такая уж крупная, да и уехать всем одновременно будет нереально, тем более что не сезон, поэтому мудрое начальство распорядилось следующим образом: нам дали две путевки и пять конвертов с симпатичными суммами. Давайте сделаем так: поднимите руки, кто хочет на Кипр?

- Сейча-а-а-с? – недовольно протянула Анжела Марковна. – Да что там делать-то в апреле, я не понимаю?..

- Да, Вадим Николаевич, ерунда какая-то получается, - подхватила Ирэна Адамовна. – Во-первых, меня муж даже и летом одну не отпустит, а во-вторых, что лично я там забыла? А путевка на сколько?


- На неделю…

- Ну вот, тысяча долларов точно будет! Нет уж, мне лучше деньгами! Ваньке за институт платить, Наташка ноет, куртку новую просит… Мне – деньги, пожалуйста!

И тут всех будто прорвало. Софья Павловна вспомнила, что у нее уже полгода никак не завершится ремонт и ей позарез нужны деньги на хорошие краны. Анжела Марковна заявила, что если ей понадобится, то она поедет на тот же Кипр: во-первых, летом, во-вторых, не одна, а в-третьих, будет жить в том отеле, который выберет сама, а не в том, который ей скинули по дешевке… Даже Изольда Викторовна, помаявшись, тоже решила взять деньги, потому что… Ну, в общем, она не сказала, но все и так знали, что на подтяжку лица. То есть, этих денег, конечно же, не хватит, но если еще добавить…

Еще день назад Вероника тоже предпочла бы деньги, но только не сейчас… Вадим Николаевич растеряно слушал доводы женщин и терялся: путевок-то две, возвращать и просить деньги неудобно, да и не так просто, наверное (вылет через неделю с группой). Немного подумав, он сказал:

- Значит так.  Поскольку меня тоже поощрили, а желающих ехать не наблюдается, то одну путевку я забираю себе и отдаю за нее деньги, идет? То есть все довольны, а я заодно подышу морским воздухом. Не возражаете, Вероника Сергеевна? Выдержите мое присутствие?

 И он с хитрой улыбкой наклонился в ее сторону.

Пять пар глаз буквально впились в Веронику, даже Изольда Викторовна прекратила на некоторое время свои шуточки. И вдруг Вероника, сама в ужасе от того, что делает, тихо произнесла:

- Если можно, мне тоже деньги… Мне квартиру… Ну, в общем, неважно… Я не поеду…

Если бы за столом разорвалась противотанковая мина, она и то произвела бы меньший эффект. Анжела Марковна открыла рот, и на тарелку упало что-то недоеденное; Изольда Викторовна громко икнула и испуганно зажала рот сразу двумя руками; Ирэна Адамовна крепко сомкнула тонкие губы и осуждающе уставилась на Веронику.

Женщины отдела буквально онемели, и за столом повисла напряженная тишина. Первым ее нарушил помрачневший Вадим Николаевич: 
      
- Ну что ж, не смею настаивать. Как говорится, хотелось, как лучше… Я попробую вернуть эти две путевки и взять за них деньги – чтобы все были довольны. В понедельник вы их получите… Да… Что еще? А что же мы не наливаем? Давайте выпьем за… За что? Ну, хотя бы за исполнение желаний. Я хочу, чтобы все ваши планы быстрее осуществились. В общем, за все хорошее…

И первым осушил свой бокал. Растерянные женщины последовали его примеру, а Вероника вдруг встала и громко сказала:

- А я хочу водки! Вадим Николаевич, закажите водки! Мы сюда веселиться пришли, или как?!

На нее обращали внимание, но в Веронику словно бес вселился. Она, конечно, не стала пить водку, которую официант тут же доставил за столик, а сбросила длинный пиджак, оставшись в коротком блестящем платье, и ушла танцевать какой-то быстрый танец. Лишь бы не разрыдаться, лишь бы спрятать свои безумные глаза, полные слез…

Тонкая, гибкая, в искрящемся облегающем платье, так выгодно подчеркивающем ее изящную фигурку, Вероника легко двигалась в такт музыке, а возле нее неловко топтался тот мужчина «с бокалом». Он виновато улыбался и разводил руками – дескать, извините, танцую как умею, но в то же время не спускал с Вероники восхищенных глаз. А как только зазвучала медленная мелодия, подхватил ее и закружил в ритме вальса, даже не спросив разрешения.

Впрочем, Веронике было все равно: ее в этот вечер несло, будто бурным течением, в неизвестном направлении… Она даже сама себе не могла ответить на вопрос, почему отказалась от путевки на Кипр, тем более, вдвоем с Вадимом Николаевичем.

Она словно мстила ему за три месяца собственных страданий, а в его лице – всем мужчинам, которые когда-то ее обидели. Впервые в жизни она почувствовала, что может это сделать: она была, как никогда, уверенна в себе и своей неотразимости, и это волшебное чувство придавало ей силы. Где-то в глубине души Вероника надеялась, что никуда Вадим Николаевич от нее теперь не денется, поэтому и смогла себе позволить подобное безрассудство: отказаться от путевки… И в то же время она отчаянно трусила: а вдруг сделала это зря, а вдруг Вадим Николаевич окончательно в ней разочаруется, а вдруг…

Все эти противоречивые чувства просто разрывали ее на части, она злилась на себя до слез, но поделать ничего не могла: как говорила в таких случаях Светка, «Остапа понесло…».

Вальс мужчина танцевал здорово, да и Вероника когда-то в юности пару лет занималась бальными танцами, поэтому полностью отдалась во власть своего партнера и даже закрыла глаза. Так приятно было кружиться, едва касаясь ногами паркета, чутко откликаться на звуки музыки, чувствовать каждое движение незнакомого мужчины, его сильную руку у себя на талии и другую, крепко сжимающую ее пальцы…

Они уже давно танцевали одни на площадке – им просто освободили место. А когда музыка закончилась, раздался гром аплодисментов: все присутствующие таким образом продемонстрировали свое восхищение танцевальной импровизацией в их исполнении.

Незнакомец проводил Веронику за столик, где мрачно сидела вся компания, и поцеловал ей руку:

- Можно пригласить вас и на следующий танец? – спросил он, заглядывая Веронике в глаза.

- Она уже обещала танец мне, извините, - вежливо ответил за Веронику Вадим Николаевич, многозначительно при этом на нее глянув. – Правда, Вероника Сергеевна?

- Нет, не правда, - весело сказала Вероника. – До пятницы я совершенно свободна! 

Женщины за столом нервно вздрогнули, а прекрасный незнакомец обворожительно улыбнулся, даже не взглянув в сторону Вадима Волконского, довольно кивнул головой и удалился за свой столик – там его ждали два приятеля не очень приятной наружности.

Вадим Николаевич удивленно смотрел на Веронику, а та, раскрасневшаяся после танца, с блестящими от сдерживаемых слез глазами, залпом выпила неизвестно какой по счету бокал вина и принялась неестественно оживленно обмахиваться салфеткой. Она чувствовала, что уже пора бы остановиться, но не могла. Мир рушился, но он рушился вместе с ней, поэтому все уже не имело никакого значения…

Дальнейшее Вероника помнила смутно. Она пила вино бокал за бокалом, танцевала то с мужчиной из-за соседнего столика, то с Вадимом Николаевичем, а весь ресторан с интересом наблюдал за разворачивающейся интригой. Даже Ирэна Адамовна, которая так спешила домой, решила остаться, опасаясь пропустить самое интересное, а остальные дамы и вовсе будто новый сериал смотрели – в Вероникой в главной роли.

А та словно не замечала впечатления, которое производила: кокетничала с Сашей – так звали незнакомца, думала, что «заводит» Вадима Николаевича, прижимаясь к нему в танце всем телом и поглаживая пальчиком его шею…

Мужчины устроили между собой негласное соревнование: кто быстрее пригласит Веронику, а та пила вино, громко смеялась и не пропускала ни одного быстрого танца, собирая вокруг себя круг поклонников и сочувствующих.

Во время одного из танцев Саша – симпатичный спортивный брюнет лет сорока - прошептал, крепко прижав к себе Веронику:

- Я могу отвезти вас домой. Прямо сейчас…

- Но я не хочу прямо сейчас, - капризно протянула Вероника. – Меня дома никто не ждет, и еще не вечер…

- Вечер-вечер, уже вечер. А поедем не к вам домой, а ко мне – разве я неясно выразился?..

Веронике не понравился его тон, но количество выпитого вина не позволило адекватно на это отреагировать. Она в шутку оттолкнула Сашу, но тот обнял ее еще крепче и тихо сказал:

- Не дури. Ты едешь со мной, понятно? Только давай без провожатых – быстро бери сумку и отчаливаем, пока этого хмыря нет…

Вероника мысленно возмутилась, что Саша назвал Вадима Николаевича хмырем, но почему-то послушно взяла сумку и под протестующие возгласы коллег направилась вслед за своим новым знакомым к выходу.

Изольда Викторовна выскочила из-за стола и схватила Веронику за руку:

- Верка! Ты что, офигела?! Ты куда собралась, ненормальная?! Дождись лучше Вадима Николаевича, он тебя сам домой отвезет или вызовет такси!

Но Вероника пьяно отмахнулась от Изольды Викторовны, решительно выдернула руку, помахала у той перед лицом пальцем и заплетающимся языком пробормотала:

- А вот и не угадали, Изольдочка Викторовна! Я не офигела, а Вадим Николаевич пусть Анжелку Марковну домой везет! И на Кипр с ней едет! И вообще… Оставьте меня в покое – как же вы меня все достали за тринадцать лет…

Слегка покачиваясь на высоких каблуках, Вероника покинула зал, небрежно волоча за собой по полу длинный нежно-бирюзовый Светкин пиджак…

Саша был уже одет и ждал Веронику в гардеробе. Молча взял у нее номерок, принял пальто и пакет с сапожками, помог одеться. Галантно, но крепко взял за локоть и повел к машине – Вероника даже не поняла, что это была за марка, но явно какая-то иностранная. 

В черном автомобиле с тонированными стеклами уже сидели два давешних приятеля Саши, соседи по столику: у Вероники на свежем воздухе как раз случился проблеск сознания, и она обратила внимания на их напряженные лица.

Девушка уже была в машине, когда Саша, закрывающий за ней дверь, вдруг оказался сбитым с ног какой-то темной тенью, а ее саму кто-то дернул за руку с такой силой, что она пулей вылетела из салона и неловко приземлилась прямо в глубокую лужу, покрытую тонкой коркой льда. Только и успела, что поднять вверх сумочку, и теперь сидела почти по пояс в холодной воде, не понимая, что происходит, и не представляя, что делать дальше…

А возле машины уже развернулось натуральное побоище: двое выскочили из машины и бросились на подмогу Саше, который дрался с Вадимом Николаевичем. Из ресторана вывалились нетрезвые женщины отдела и хором завизжали, увидев жуткое зрелище: трое против их начальника, и Вероника, сидящая с поднятыми руками в луже. К дерущимся уже спешили охранники: вот их разняли, вот затолкали в машину Сашу с дружками и велели быстро уезжать (видимо, это были их знакомые), вот вытащили из лужи Веронику…

Все это замерзшей и мокрой Веронике напоминало кадры дешевого боевика. Она находилась словно в безвоздушном пространстве, в центре циклона – а вокруг все бурлило и бушевало. Как встревоженные куры, бегали и кудахтали ее коллеги по работе; охранники оказывали первую помощь Вадиму Николаевичу; подъехала милицейская машина, которую, очевидно, кто-то вызвал по мобильному…

Отмахнувшись от охранников и коротко о чем-то переговорив с капитаном милиции, побитый Вадим Николаевич взял Веронику за руку и куда-то повел. Как выяснилось, на стоянку, где был припаркован его бутылочного цвета «Фольксваген». Не обращая внимания на то, что с Вероникиного пальто потоком стекает вода, он помог ей забраться на заднее сидение, велел «сидеть и не высовываться», а сам пошел утрясать дела и объясняться с коллегами по работе, охранниками и милицией.

Вероника находилась в полном ступоре. У нее не было никаких мыслей, кроме одной: «Зачем я так напилась?..». Где-то на задворках сознания вспыхивали и исчезали какие-то смутные образы: вот она танцует с Сашей… с Вадимом Николаевичем… опять с Сашей… лица коллег - с выпученными глазами и безмолвно раскрывающимися ртами, они сменяли друг друга, как картинки в клипе, вызывая раздражение и головную боль… Откуда-то из тумана выплыла мама: она укоризненно качала головой и грозила пальцем…

Вероника ухватилась за этот образ: мама! Она же ей ни разу за вечер не позвонила, и сейчас, наверное, та глотает валидол и обзванивает больницы с моргами…

Вероника попыталась открыть дверь, чтобы немедленно бежать к телефону и сообщить маме, что скоро будет дома (ее сотовый остался дома на зарядке), но тут вспомнила, что сидит полностью мокрая, грязная, в чужой машине, которую нельзя вот так бросить незапертую, и притихла. Будь что будет, в конце концов. Она ведь уже взрослая девочка и не обязана докладывать маме о каждом своем шаге. Мама ведь знает, что дочь ушла в ресторан, а такие мероприятия быстро не заканчиваются…

Вероника никак не могла согреться, хмель выветривался, и ее стало слегка поколачивать. К тому времени, пока пришел весь обклеенный бактерицидным пластырем Вадим Николаевич, Веронику била крупная дрожь, и она в буквальном смысле стучала зубами: машину хозяин не завел, а ночная температура в апреле опускалась до нуля…

  Вадим с тяжелым вздохом сел за руль, сочувственно обернулся к Веронике и сказал:

- Я этот юбилей на всю жизнь запомню, ей Богу. Что на вас нашло, Вероника Сергеевна, а? Делать-то что будем?

- Ма-машину заведите, пожалуйста… - Веронику просто трясло от холода. Больше всего на свете ей хотелось сейчас погрузиться в горячую ванну, а потом выпить большую кружку обжигающего чая – и спать, спать. А пока хотя бы просто согреться…

Вадим Николаевич стукнул себя по лбу ладонью, завел машину, и пока она прогревалась, настроил радио на какой-то ночной канал, по которому в режиме нон-стоп крутили легкую приятную музыку.

Незаметно Вероника согрелась и уснула, неловко откинув голову. Вадим Волконский снял пиджак, свернул его и, перегнувшись через водительское кресло, засунул  Веронике под щеку – та даже не пошевелилась.    

Немного подумав, Вадим Николаевич медленно вырулил со стоянки. Ехать ему было решительно некуда: дома ждала (а может, уже и спала) юная подружка Оленька, которая живет с ним уже год, а где обитает Вероника Сергеевна, Вадим Николаевич не имел ни малейшего представления.

Ему и в голову не могло прийти, что эта замухрышка Симакова может оказаться такой роскошной женщиной! Три месяца он ее даже не замечал: да и как можно заметить безликое существо без возраста, большую часть времени прячущееся за своим компьютером?

Конечно же, Вадим Николаевич сразу понял, что Вероника Сергеевна Симакова за ним оттуда пристально наблюдает, но ему и в голову не могло прийти, что это вызвано с ее стороны какими-то чувствами. «Обычное женское любопытство», - решил для себя Вадим Волконский, и никак не дал понять странной сотруднице, что знает о ее маленькой тайне. К тому же, она совершенно не выделялась на фоне остальных своих коллег – женщин «элегантного» возраста. Если на то пошло, Анжела Марковна была куда более яркой и привлекательной в свои 40 лет, чем Симакова, но со стервозами – а Анжела Марковна, безусловно, таковой являлась, - Вадим Николаевич принципиально дела не имел. Когда-то в молодости настрадался, и с тех пор у него выработался на стерв своеобразный иммунитет.

Когда его пригласили на должность начальника этого сугубо женского отдела, Котька Сапрыкин, лучший друг детства, долго его подкалывал и всячески дразнил: «Все, Вадька, ты пропал! Обженят в два счета – только держись! Спорим на ящик пива, что через полгода поедем тебе кольцо покупать и белый смокинг!»…

   Сам Сапрыкин некоторое время назад по обоюдному и мирному согласию развелся с супругой Маринкой, бывшей их с Волконским одноклассницей, и сейчас пребывал, как он выражался, «в поиске»: ему нужна была Жена с большой буквы («С большой буквы «Ж»?.. – ехидничал Вадим), а что это такое, он и сам толком не знал.

Маринка была редкостной грязнулей, за двадцать лет так и не научилась готовить, и семейная жизнь, как она выражалась, «сидела у нее в печенках». Сапрыкинские близнецы Кеша и Гриша учились в университете, с удовольствием жили в общаге, а их мама Марина съехала в новую квартиру, купила компьютер, подключилась к Интернету и чувствовала себя абсолютно счастливой: никто от нее больше не требовал чистых носков и рубашек, порядка в доме, да еще каждый день какой-нибудь еды…

Котька (в обычной жизни - Константин Петрович Сапрыкин) подшучивал над Волконским за его тягу к совсем молодым девушкам («Она у тебя уже на горшок ходит, или все еще в памперсах?»), и яростно отмахивался, когда Вадим приводил к нему знакомиться очередную «подругу подруги»: «Вадька, да иди ты со своим детским садом, ей Богу! Меня самого впору с ложки кормить, так что я в няньки не нанимался!..».

На самом деле он с ужасом представлял, что в его доме снова появится существо, которое не умеет (или не хочет) готовить и поддерживать должную чистоту, и у Константина Петровича даже скулы сводило. Все, что угодно, только не это!..

 Вадим медленно ехал по ночному городу и через плечо поглядывал на тихо спящую Веронику Сергеевну. Красивая же баба оказалась! Что все-таки с женщиной делает нормальная одежда, хорошая прическа и удачный макияж! А ведь на работу она практически не красится, вспомнил Вадим Николаевич. И одевается всегда как-то по-старушечьи, во что-то длинное и несуразное. «Прятать такую красоту – вот странная женщина…», - думал Вадим Николаевич.

В ресторане на него будто что-то нашло. Он действительно сначала не узнал Веронику Сергеевну и даже решил, когда увидел ее за общим столом, что кто-то из дамочек притащил свою дочь. И только приглядевшись, понял, что это – Симакова, просто при параде.

«Да она совсем молодая!», - с удивлением констатировал Вадим, который всегда считал, что тихой и незаметной Веронике Сергеевне давно перевалило за сорок. Но сегодня она была просто ослепительной! Огромные темно-серые глаза, грива натуральных светлых волос, прямой аккуратный носик, пухлые губы… Просто секс-бомба в этом своем блестящем коротком платьице!

Вадим даже про маленькую Олечку, обиженно сидевшую дома, на время забыл – Вероника натурально вскружила ему голову! Даже подумал в какой-то момент, что при другом раскладе… А почему бы нет? Во всяком случае, совместную поездку Кипр он предложил ей совершенно искренне, и даже сам поверил в то, что сказал. В конце концов, почему бы и не развеяться, а Олька пока у мамы пожила бы…

Его подружке было всего восемнадцать, она училась на первом курсе коммерческого вуза и по договоренности со своей мамашей уже год жила у Вадима. Но появляться со вчерашней школьницей открыто в общественных местах он пока не решался – хрупкая и невысокая Олечка выглядела лет на четырнадцать, не больше… 

 Если бы не тот наглый тип с соседнего столика, Вадим бы, конечно, так не завелся. Но получалось, что у него из-под носа уводят женщину – какой мужчина это стерпит? Ему вообще вся эта троица не понравилась: лица трезвые, напряженные. Люди явно пришли не отдыхать… А когда дружки того хама закрыли его в туалете, Вадим понял, что Веронике Сергеевне грозит серьезная опасность, - слава Богу, успел вовремя освободиться и отбить сотрудницу у явных бандитов.

Вадим не сомневался, что, мягко говоря, нетрезвой женщине в этот вечер мало бы не показалось – ребята явно не собирались так просто ее отпускать… Ловили будущую жертву  «на живца», в роли которого выступал самый привлекательный из них – Саша… И поймали ведь!

Вадим дотронулся до пластыря на лице, поморщился: черт, все неприятности в этой жизни от женщин! И что теперь с ней делать? Честно говоря, подчиненная его больше не возбуждала: с растрепавшейся прической, размазанной по щекам помаде, в потемневшем от воды пальто и порванных на правой коленке колготках она мало походила на ту сексуальную Веронику, которая потрясла его воображение в ресторане, и сейчас ей вполне можно было дать ее годы.

Вадим Николаевич вспомнил нежную Оленьку, которая сейчас свернулась калачиком в его огромной постели и наверняка уже спит, - такая теплая, нежная, пахнущая молоком и детским мылом, и даже застонал от нетерпения и ломоты в низу живота. Он прибавил газу, развернул машину посреди дороги и помчался к Котьке Сапрыкину – ну не на скамейке же оставлять эту Симакову!..

Костя Сапрыкин видел десятый сон, когда в дверь стал кто-то ломиться. Кое-как запахнув халат, Костя с закрытыми глазами добрел до двери и хрипло проворчал:

- Кто там, в конце концов?..

- Котя, открывай, еле держу…

Волконский! Опять ему неймется среди ночи.

«Если притащил очередную подругу, задушу!», - подумал Костя, открывая дверь, и еле успел подставить руки, на которые ему рухнуло что-то мокрое и тяжелое.

- Господи, Вадька, это еще что такое?!

Волконский прислонился к косяку и дрожащей рукой вытер мокрый лоб:

- Котька, выручай, - простонал Вадим. – Черт, вообще никакой дыхалки не осталось!..

Сапрыкин держал в объятиях чье-то ватное тело, которое еле стояло на ногах, и совершенно ничего не понимал. Этот Волконский просто выведет его когда-нибудь!..

- Все, Костик, я поехал. Ты тут сам уж, ладно? – и лучший друг заискивающе улыбнулся.

Держать странную ношу было тяжело и неудобно, поэтому Костя, пыхтя и отдуваясь, волоком дотащил живой куль до дивана, где кое-как и устроил. Видно было, что «недвижимость» – женского пола, причем сильно нетрезвая.

Этот наглец Волконский вообще совесть потерял: мало того, что врывается среди ночи, так еще и проблемы ненужные создает! Наверное, очередную свою «курочку» напоил, а везти некуда. Зато к Сапрыкину можно! У Сапрыкина дома проходной двор и ночлежка с вытрезвителем!..

Костя решительно направился в прихожую, чтобы сказать дружку все, что о нем думает, но того уже и след простыл. Костя высунул голову за дверь, но услышал только топот быстро спускающегося по лестнице человека.

- Вадька, гад! Ну, появись ты еще!..
-
Ответом ему было только гулкое эхо, разнесшееся с первого по девятый этаж, и Костя поспешил захлопнуть дверь во избежание ненужных объяснений с соседями…

Котя Сапрыкин растеряно вошел в гостиную и с тоской подумал: «Господи, ну и что мне с этим делать?..».

«Это», все мокрое и в грязи, лежало на красивом китайском покрывале, а рядом с диваном, на светлом пушистом покрытии, куда свешивались ноги в грязных сапогах, уже образовалось некрасивое пятно…

«Ну погоди, ты у меня протрезвеешь – всю эту квартиру выдраишь, как миленькая!», с несвойственной ему  злостью (больше он, конечно, злился на друга, чем на эту несчастную пьяньчужку) подумал Костя. Тяжело вздохнул и принялся освобождать девушку от мокрой одежды. При этом больше переживал за новое покрывало, чем за здоровье незнакомки…

На пол в прихожей полетело тяжелое пальто, сапоги... Костя изумленно остановился: его взору представилась ладно скроенная женская фигурка в необычайно красивом блестящем платье, которое неприлично задралось и обнажило стройные ноги, впрочем, в порванных и грязных колготках. «Господи, да на ней же абсолютно все мокрое!», - спохватился Костя и, недолго думая, стащил с девушки колготки вместе с белыми кружевными трусиками, стараясь при этом никуда не смотреть, – еще не хватало, чтобы его обвинили в использовании беспомощного состояния гостьи…

Девушка даже не пошевелилась – она вообще казалась неживой, и Костя встревожено нагнулся к ее лицу, желая проверить, дышит она или нет. И тут с удивлением обнаружил, что это – никакая не юная девушка, а совсем даже взрослая, можно даже сказать, женщина. Хоть и молодая. Значит, Вадька здесь не причем. Видимо, мадам стала жертвой собственного организма, а Вадим, как истинный джентльмен, не мог оставить даму в таком непотребном виде. Вот только отдуваться за Вадькино благородство должен почему-то Костя…

Он осторожно убрал светлые пряди волос у женщины с лица и обнаружил, что она очень даже хорошенькая. То есть потрепанная, конечно, с размазанным по физиономии макияжем, лохматая, но, как говорится, красоту не пропьешь. И Костя принялся дальше раздевать спящую красавицу – теперь он искренне переживал, что незнакомка  лежит во всем мокром и поэтому может простудиться.

Кое-как стащил узкое блестящее платье, жутко при этом стесняясь и краснея («Господи, только бы она не пришла в себя!»); осторожно потрогал пальцем бюстгальтер – в принципе, сухой, но надо снять – кажется, женщины всегда их снимают, когда ложатся спать... Но как же это сделать, чтобы ее не разбудить? Костя, почти не дыша, просунул руки даме под спину, нащупал там застежку и где-то с пятой попытки сумел справиться с хитроумной конструкцией. Кружевной лифчик, обнаживший красивую крупную грудь, он аккуратно повесил на спинку кресла…

Костя обескуражено смотрел на спокойно и глубоко спящую то ли девушку, то ли женщину, и его раздирали противоречивые чувства. Во-первых, она не была зеленой нимфеткой и уже поэтому нравилась Косте. Во-вторых, она оказалась, на взгляд Сапрыкина, божественно красива! Конечно, у Кости был специфический вкус, но девушка оказалась хороша необыкновенно! Ее тело было почти совершенным, хотя и
 не юным…

Гостья пошевельнулась, и Костя метнулся из комнаты – еще не хватало, чтобы его застали за таким постыдным занятием, как разглядывание обнаженного тела! Но тут же спохватился, что девушка лежит совсем раздетая и, наверное, очень мерзнет во сне. С внутренним трепетом он заглянул в гостиную, но девушка все так же безмятежно спала, только слегка поменяла позу.

Костя облегченно вздохнул и притащил целый ворох одеял и подушек. Уже почти спокойно он всячески ворочал незваную гостью, чтобы постелить ей простынь, под голову подложил самую лучшую подушку, основательно укутал  одеялами, а сверху прикрыл еще и пледом. Буквально через пять минут спящая красавица разрумянилась и задышала ровнее – видимо, согрелась. Он еще немного посидел с ней рядом, потом заботливо, как маленькой, подоткнул одеяло и с чувством исполненного долга отправился к себе в комнату. Как ни странно, уснул моментально и спал без сновидений…
 
А Веронике снилось, что она бредет по раскаленной пустыне, и в лицо ей дует горячий ветер. Она задыхалась, ей было жарко и дико мучила жажда, но впереди и позади был только песок, и она чувствовала, что погибает…

В какой-то момент она очнулась от собственного стона и некоторое время ничего не могла понять: было так же жарко, так же хотелось пить, но хотя бы не скрипел песок на зубах, как во сне, и не обжигал тело суховей…

Вероника с трудом пошевелилась – сделать это оказалось непросто, так как сверху ее придавила масса чего-то синтепонового и пушистого. «Может быть, на меня упала вешалка с одеждой?», - вяло подумала Вероника и даже не удивилась ходу своих мыслей. Она смутно помнила события вчерашнего вечера, но твердо знала, что напилась, «как прачка», поэтому теоретически вполне могла и под вешалкой проснуться, и под забором, в собачьей конуре, и вообще, где угодно…

А во рту между тем полыхал пожар – Вероника еле смогла пошевелить языком. «Это и называется засуха в Большом Бодуне…», - самокритично подумала она, и решила любой ценой раздобыть чего-нибудь попить. К тому же, у нее просто раскалывалась голова, и каждое движение причиняло немыслимую боль: в мозгу что-то стреляло, взрывалось, громко бухало и ярко вспыхивало. Она выскользнула из-под горы одеял и с изумлением констатировала, что стоит совершенно голая в незнакомой квартире!

Веронике стало страшно – даже о жажде забыла. Она пулей юркнула обратно под одеяла и притаилась там на некоторое время, но потом все же осторожно выглянула наружу и принялась осматривать комнату, в которой находилась.

Обстановка не блистала оригинальностью и изысканностью, но, безусловно, сильно отличалась от той, что была дома у нее самой. Модная горка с красивым столовым сервизом за стеклом, большой овальный стол с шестью стульями, стильный комод, на котором стоял какой-то навороченный музыкальный центр, на стене – большая картина, изображающая роскошный букет сирени в банке с водой... Сама она лежала на уютном диванчике, а в углу комнаты стояло такое же кресло.

Чем больше Вероника осматривала помещение, тем больше оно ей нравилось. Одно только мучило и не давало покоя: она сейчас находится у Вадима или у Саши, и было ли у них что-нибудь?..

Скромные познания в физиологии вроде бы не давали основания думать, что что-то было, но кто знает, на что способна пьяная вдрызг женщина… 
   
Вероника застонала от стыда и неизвестности. А еще с ужасом подумала, что маму точно разобьет инсульт – ведь, судя по пробивающемуся сквозь плотные шторы яркому апрельскому солнцу, на улице давно божий день…

Вероника прислушалась: в квартире стояла подозрительная тишина. И тогда она уже более смело покинула свое убежище, замоталась в легкое покрывало и отправилась на разведку.

Первой по курсу оказалась кухня, и Вероника тут же нахлебалась ледяной воды прямо из-под крана. Стало значительно легче, и она пошла дальше, отметив, что кухня тоже «навороченная». Стол со встроенной варочной поверхностью располагался по-американски, прямо в центре кухни; возле окна, вокруг круглого стола с прозрачной столешницей, стоял уютный мягкий уголок, а во всю стену шло что-то непонятное: шкафы и шкафчики, какие-то агрегаты и агрегатики, навесные штучки-дрючки и прочая приятная женскому глазу дребедень. В общем, кухня Веронике понравилась еще больше, чем гостиная.

Впереди по коридору она увидела еще одну дверь и осторожно ее открыла. Это была спальня: белоснежная, роскошная, словно с картинки импортного каталога. А на огромной двуспальной кровати спал какой-то совершенно не известный мужчина – это Вероника определила сразу же, потому что мужчина был блондин и совершенно не походил ни на Вадима, ни на Сашу, и вообще, ни на одного знакомого ей мужчину…

Вероника похолодела. «Докатилась! – пронеслось у нее в голове. – Напилась так, что с кем-то уехала из ресторана, и не помню с кем! Господи, что он про меня подумает! Да и кто это, в конце концов?..».

Она осторожно приблизилась к сладко спящему мужчине и принялась его разглядывать: светлые густые вьющиеся волосы, брови вразлет, пушистые ресницы, которые отбрасывали сейчас на его небритые щеки длинные тени, рот слегка приоткрыт…

Мужчина спал крепко и безмятежно, как спит человек с кристально чистой совестью, и Вероника засомневалась: точно ли он ее вчера «снял»?  Что-то она такого среди посетителей ресторана не припоминает…

«Неужели это случилось на улице? – с ужасом подумала Вероника. – Неужели он меня принял за уличную девку и привез к себе домой? А я? Как я себя вела, интересно? Было у нас что-то или не было? Не похоже, чтобы что-то было, но почему я тогда раздетая? А если я раздетая, то почему он спит в другой комнате? Может, брезгует?..»

Вопросам не было конца, а мужчина во сне зашевелился и уютно всхрапнул. Вероника стремглав бросилась из спальни, чуть не запутавшись в покрывале. В двери снаружи торчал ключ, и она непроизвольно заперла дверь, а сама принялась лихорадочно искать свою одежду: не голую же ее притащили сюда, в конце концов!

Одежду она нашла в ванной, в углу, сваленную кучей: сверху лежали серые от грязи (после посещения лужи) трусики. Рваные и влажные колготки она с трудом обнаружила в пустом мусорном ведре на кухне – аккуратно их достала, отряхнула и, содрогаясь от соприкосновения тела с мокрой лайкрой и вообще от отвращения, натянула на себя (трусики надеть так и не решилась).

Пальто – мокрое, мятое и почему-то пахнущее котами, привело ее в ужас своим видом, но выбирать не приходилось. Кое-как натянула холодное влажное платье, потерявшее свой блеск, надела пиджак, от которого совсем не осталось былой элегантности, набросила пальто, нашла в прихожей свои совершенно мокрые сапоги, подхватила сумочку – благо, кошелек был на месте, – и рванула из квартиры, захлопнув дверь. Пакет с  туфлями так и остался лежать на полу в чужой прихожей – как остался висеть на спинке кресла любимый «праздничны» бюстгальтер…
Вероника ничего не понимала: почему вся одежда мокрая, чья эта квартира, кто этот мужчина, где она вообще находится (хотя бы в родном городе?!) и который сейчас час.
Выскочив из подъезда, сразу сориентировалась на местности и слегка успокоилась: она дома, почти в центре родного города, причем недалеко от своей работы, но чтобы добраться до квартиры, нужно ловить машину, потому что в таком виде по улицам не походишь. Судя по небольшому числу прохожих, сейчас примерно девять часов воскресного утра (раз вчера была суббота), а все случившееся с ней кажется кошмарным сном…

Старая «Волга» с шашечками по борту остановилась, как только Вероника взмахнула рукой. Таксист окинул ее недовольным взглядом, немного поколебался, но все же, перетянувшись через пассажирское сидение, открыл ей дверь.

- Что, проблемы? Куда ехать-то?

- Да недалеко, на Красноармейскую, 32… Подвезете?..

- А деньги у тебя есть? Показывай, а то не повезу!

Водитель недоверчиво уставился на кошелек, который Вероника суетливо достала из сумочки и распахнула у него перед носом: там лежало несколько сотенных купюр и какая-то мелочь.

- Ну, садись, - наконец-то смилостивился таксист. Довезу уж. Только пальто свое подними, чтобы обивку мне не запачкать. Кошелек-то, поди, украла, да?.. У, мужика на тебя хорошего нет. Отстегал бы вожжами – мигом бы про выпивку забыла…

Вероника с ужасом слушала пожилого дядьку, который всю дорогу читал ей нотации, и была готова провалиться сквозь землю: ее приняли за пьяницу-проститутку! Господи, что скажет мама, когда ее увидит? И вообще, жива там мама вообще, или с сердечным приступом, в тревоге за непутевую дочь, лежит в реанимации?..

***

Нина Ивановна, когда за Вероникой захлопнулась дверь, еще некоторое время поплакала, поглядывая в телевизор, потом незаметно успокоилась и глубоко задумалась. Было очевидно, что с дочкой - проблемы, и с этим нужно что-то делать. Нину Ивановну все еще душила обида, выжимая непрошеные слезинки, и она поспешила хоть как-то отвлечься – ну не рыдать же теперь до утра из-за того, что взрослая дочь-неудачница оказалась еще и хамкой!

Нина Ивановна включила во всей квартире свет и принялась за генеральную уборку – свое любимое средство от стрессов и неприятностей. Завозилась так, что не заметила, как часы пробили девять. Все вокруг сияло чистотой, а впереди ее ждал целый пустой вечер и такая же пустая и одинокая ночь…

Положим, к одиночеству она за долгие годы немного привыкла, но как убежать от своих мыслей о неблагодарной дочери, о приближающейся старости, о проблемах на работе, о Викторе Васильевиче Самонине из соседнего отдела… А еще ведь есть воспоминания, но в последнее время Нина Ивановна ими не злоупотребляла: прогулки по прошлому причиняли жгучую боль.

Нине Ивановне казалось, что вся ее жизнь, с самой молодости, соткана из упущенных возможностей. Она ведь могла легко поступить в медицинский институт, как всегда мечтала, а со страху поступила в кооперативный техникум; могла выйти замуж за Ивана Гречишного – тогда он был секретарем обкома комсомола и имел на нее виды, - а под венец ее повел Сереженька Симаков, царство ему небесное. Кто же знал, что он проживет так мало и оставит ее в самом расцвете женских лет с подростком-дочерью в качестве надсмотрщика и блюстителя маминой нравственности?

А Иван Серафимович Гречишный стал о-о-чень большим человеком! Очень! Сейчас он, конечно, на пенсии, но бодренький такой, и жена у него совсем молоденькая, младше Вероники… Но не потому, что он стал богатый и жену, свою ровесницу, бросил – нет. Ангелина умерла лет пять назад от рака, так что женился Иван Серафимович, будучи совершенно свободным и полностью поставив на ноги взрослых детей…

О! Ее-то, Нину Ивановну, Бог здоровьем не обидел! Каталась бы сейчас, как сыр в масле, ездила на дорогой машине с персональным шофером, как когда-то Ангелинка, как ездит сейчас эта молодая выскочка…

Нина Ивановна, когда узнала про смерть Ангелины, все пороги у Ивана Серафимовича оббила, благо, жили по соседству, – то соболезнование выражала, то помощь предлагала, то просто поговорить, утешить как старинного друга. Он вроде сначала даже доволен был, а где-то через полгода стал ее чураться: Нина Ивановна просто кожей это почувствовала и не стала больше себя навязывать. А она ведь тогда не старая еще была – чуть-чуть за 50 всего и перевалило, но когда увидела Ивана с этой вертихвосткой, то сразу все поняла. Конечно, старая любовь и все такое, но когда тебе 50 с малюсеньким «хвостиком», а той – 20, пусть даже с очень большим «хвостом», то о чем тут говорить?..

Ох, как тогда Нина Ивановна рыдала, оставаясь дома одна (при Веронике она бы себе этого никогда не позволила), как горько оплакивала свою безвозвратно ушедшую молодость и красоту! Еле выкарабкалась из депрессии, чуть руки на себя не наложила – благо, характер сильный, выдюжила. Вероника даже ни о чем не догадалась!

А еще до боли сердечной жалко было Васеньку, незабвенного Василия Семеновича. Как он красиво за ней ухаживал! Десять лет сплошного праздника… Хоть и прятались они от Вероники, как могли, а все-таки было у них все: и светлые дни, и сладкие ночи.

Как-то Нина Ивановна на целую неделю «уехала в командировку» – и все это время они с Василием Семеновичем миловались в ближайшем от города Доме отдыха: гуляли по осеннему лесу, держась за руки, подолгу сидели у себя в номере, тихо разговаривая обо всем на свете, а уж как любили друг друга…

Это только кажется, что ярко, до потери сознания, можно любить только в молодости: в свои тогдашние 40-50, целых десять лет, она чувствовала жизнь пронзительно и остро, душа таяла от нежности и разделенной любви, а от каждого прикосновения желанного мужчины сладко замирало сердце. Конечно, они не занимались «этим» сутки напролет, как молодые. Физическая близость, особенно в последние годы, случалась у них не часто (Василий Семенович прихварывал), но редкая, удивительная душевная близость заменяла все: они были едины, любили друг друга глубоко, проникновенно и трепетно… Целых десять лет!

Нина Ивановна заметалась по квартире, не находя себе места. Ах, эти воспоминания, эти упущенные возможности! Почему она тогда побоялась свою дочь? Почему не настояла, чтобы сойтись с Василием? Ну, что бы Вероника сделала? В лучшем случае, объявила бы бойкот, который все равно не мог бы длиться вечно; в худшем – ушла бы из дома… То есть это только для Нины Ивановны был бы худший вариант, потому что она бы извелась потом из-за того, что предпочла чужого мужчину родной дочери. А Вероника, глядишь, уже давно бы замуж выскочила и детишек нарожала – самостоятельная жизнь к этому обычно располагает...

Никогда она не забудет Василия, который, как потом оказалось, навсегда покидал их квартиру, гонимый разъяренной Вероникой. Что дочка тогда ему кричала? Что-то про отца, чью память они предают, про жилплощадь, наследство, его алчных детей, которые мечтают оттяпать их скромное жилище… Ужас, как было стыдно! Но не вступилась она тогда за свою позднюю любовь; позволила уйти сердечному другу…

Она помнит поникшие сутулые плечи Василия, седой ежик волос на голове, морщинки вокруг ярко-синих глаз, его прощальный взгляд, в котором не было упрека, а только боль и бесконечная любовь… Он ушел, тихо прикрыв за собой дверь, а той же ночью умер от сердечного приступа.

Нет, прочь все воспоминания! Любимый муж Сергей, любимый мужчина Василий… Она любила их обоих, но смерть оказалась сильнее ее любви. А «упущенной возможности» Ивану Гречишному Нина Ивановна спустя тридцать лет оказалась не нужна, хотя была она тогда почти готова к новому чувству... Ее не приняли, не поняли, не захотели.  Сейчас ей 57, но сердце все так же тоскует по любви, тело так же просит ласки, так же хочется слышать нежные слова и шептать их самой…

Нина Ивановна почувствовала, что срочно нужно принять душ, – горячий и в то же время освежающий. Включила воду, разделась – да и замерла возле зеркальной кафельной плитки в ванной, придирчиво себя в ней рассматривая...

Господи, о какой любви она думает?! Ее приятельница (вместе работают), одногодка Мария Федоровна внучку в этом году из школы выпускает: апрель месяц, а бабушка уже всех извела со своим (то есть внучкиным) выпускным платьем! А она все о любви… Может, и вправду, порочная у нее натура? А Вероника, со свойственной ей проницательностью, это почувствовала и, как могла, всю жизнь свою непутевую мать оберегала?..

Нина Ивановна тряхнула головой, отгоняя дурные мысли. Нет, никогда не была она порочной! Она была просто Женщиной, которой, вопреки годам, остается и сейчас - и этим все сказано.

Нина Ивановна еще немного покрутилась возле зеркальных квадратиков и, в принципе, осталась собой довольна. Она была чуть полноватой, но полнота казалась приятной и, к тому же, будто «натягивала» кожу, поэтому тело смотрелось упругим и ладным. Конечно, от былой красоты почти не осталось следа, но кто сказал, что любят только за внешность? Да человечество уже давно вымерло бы, потому что истинная красота встречается так же редко, как драгоценный самородок в природе, а женятся практически на всех (за исключением ее Вероники - кстати, настоящей красавицы)…

После душа захотелось сделать феном укладку, потом – подкраситься, а с таким лицом – соответствующе одеться… В общем, к десяти часам вечера Нина Ивановна оказалась собрана, как на парад, а что с этим делать – совершенно не представляла. Ну не спать же ложиться! Она примерила новые замшевые туфли на среднем устойчивом каблучке: они ее стройнили, а в черном элегантном брючном костюме «с искрой» она всегда выглядела восхитительно. Для своих лет, конечно, но если на то пошло, сколько там вечно молодой Софи Лорен? То-то же! А мы чем хуже?..

«Видимо, придется действовать – не пропадать же такой красоте!» - подумала Нина Ивановна и, еще раз бросив довольный взгляд в зеркало, висевшее в прихожей, решительно набрала давно известный ей номер телефона. Через три гудка трубка ответила роскошным басом:

- Вас слушают! Самонин на проводе.

Она улыбнулась этой начальственной привычке называть свою фамилию даже по домашнему телефону, и буквально проворковала в трубку (сколько можно, в конце концов, мужику голову морочить?):

- Виктор Васильевич? Добрый вечер. Я вас не разбудила?..

- Нина Ивановна, голубушка! Неужели это вы?! Я не верю, честное слово! Господи, вы так поздно звоните – не случилось ли чего?.. – голос Самонина сразу стал встревоженным.

- Нет, все нормально, Виктор Васильевич, не беспокойтесь. Просто такой чудесный вечер, а Вероника сегодня в ресторане, и не с кем словом перемолвиться… Как ваши дела, как здоровье?..

Нина Ивановна понимала, что Виктор Васильевич Самонин пребывает сейчас в шоке, поэтому с ответом его не торопила.

Виктор Васильевич, вдовец, начальник солидного отдела их предприятия (через год – на пенсию), уже давно тщетно добивался ее расположения. Но Нина Ивановна, опасаясь проблем с Вероникой и не имея ни сил, ни желания встречаться тайком, делала вид, что ничего не понимает, не видит тех явных знаков внимания, которые ей постоянно оказывал коллега по работе. Виктор Васильевич дарил цветы без всякого повода, много раз провожал с работы до дома; у себя на столе она постоянно находила какие-то маленькие забавные безделушки (а на самом деле очень полезные вещички)…

Но особенно Самонин умилил ее нынешним февралем, в день Святого Валентина, – он подарил ей настоящую «валентинку»! Именно тогда Нина Ивановна и нашла в его «личном деле» домашний номер телефона и на всякий случай записала…

Все предприятие с добродушным любопытством наблюдало за разворачивающимся служебным романом, а их молодой директор даже как-то сказал: «Ивановна! Ты мне производительность труда не понижай! Видишь, человек по тебе сохнет, работать нормально не может? Отдайся ради дела хотя бы!»…

Похабник, конечно, куда деваться, ввел Нину Ивановну в краску тогда, но с тех пор прошло почти два месяца, и вот Нина Ивановна впервые звонит Самонину сама. «Надо было предупредить, что ли, а то еще кондрашка парня схватит…», - подумала она, пока Виктор Васильевич на том конце провода хватал ртом воздух, задыхаясь от радости и неожиданности.

- Нина Ивановна, дорогая!.. -  наконец, выдохнул Самонин. – Это самый счастливый день в моей жизни! Я чувствую себя прекрасно, здоровье замечательное, дела - тоже, раз я слышу ваш голос! Если это мне не снится, конечно, позвольте, я у вас спрошу: что вы делаете сегодня вечером?..

Нина Ивановна тихо засмеялась: ах, как приятно кружить голову мужчине! И ведь какой решительный: сразу берет быка за рога! Почему она столько времени его отталкивала? Неужели из-за Вероники? Да что же это, в конце концов! Пусть дочка свою жизнь устраивает, а она, Нина Ивановна, будет устраивать свою, потому что  - сколько там этой жизни осталось?..

- Виктор Васильевич, так ведь уже вечер, причем не ранний… Мне, честное слово, так неловко… Я вас, правда, от дел или ото сна не отвлекаю? – кокетничала по телефону, а сама надеялась, что Самонин пригласит ее куда-нибудь поужинать. С такой-то прической и в таком костюме разве можно дома сидеть?!

- Нина Ивановна, дорогой вы мой человек! Для меня сейчас не имеет значения: вечер на дворе, ночь или утро – я мечтаю вас увидеть! Сегодня мой день! В это невозможно поверить, но именно сейчас я сидел в кресле и наяву грезил о вас! Вспоминал вашу походку, вашу улыбку… Вы – очаровательная женщина, Нина Ивановна, мечта любого мужчины! Извините, что я вам это сейчас говорю, но я, ей Богу, как пьяный сейчас… Я так долго ждал случая, чтобы это вам сказать… Можно, я за вами сейчас заеду? Мы поедем в лучший ресторан города, мы будем гулять по ночному городу, я буду читать вам свои стихи – да-да, не смейтесь,  я посвятил вам очень много стихов! Нина Ивановна, я вас умоляю, не молчите! Почему вы мне ничего не отвечаете?!..

Тут Нина Ивановна не выдержала и во весь голос расхохоталась. Она смеялась так, что слезы выступили на глазах, но все никак не могла остановиться. Это была, конечно, истерика, она и сама это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Она плакала и смеялась, но потом все же нашла в себе силы и почти простонала в трубку:

- Виктор Васильевич, я не молчу, просто вы мне и слова не даете сказать… Конечно, заезжайте, я вас жду… Я вас очень давно уже жду…

И положила трубку. Ее адрес он давно знал наизусть – можно было не сомневаться.

Ровно через полчаса в дверь позвонили: на пороге стоял благоухающий хорошим одеколоном Виктор Васильевич Самонин и тревожно улыбался – казалось, он до сих пор не верит в свое счастье и в то, что этот вечер проведет с любимой (да-да, любимой!) женщиной. Увидев, что Нина Ивановна его ждет, облегченно вздохнул и даже тихонько рассмеялся от переполняющей его радости.

Нина Ивановна с удовлетворением оглядела Виктора Васильевича: элегантное пальто поверх серого костюма распахнуто, галстук в тон, совершенно седые густые волосы аккуратно зачесаны назад, открывая высокий породистый лоб… Виктор Васильевич был намного выше ее и казался моложе своих 59 лет, да и она выглядела неплохо. В общем, они оказались прелестной парой, и это было очевидно обоим.

На такси доехали до ресторана «Марокко» – одного из самых респектабельных в городе. Пили вино, увлеченно беседовали, даже танцевали. Нина Ивановна отметила, что они привлекают внимание, что ими откровенно любуются… «Наверное, мы символизируем собой картину «Любви все возрасты покорны», - подумала Нина Ивановна и довольно улыбнулась: ей определенно нравилась эта роль…

 Из ресторана возвращались пешком уже далеко за полночь. Апрельская ночь пахла весной: прелой землей, прошлогодними листьями, мокрыми ветками, робко проклевывающейся первой травой. Воздух пьянил, казалось, его можно было резать ножом, и они не могли надышаться этой пряной свежестью…

Виктор Васильевич нашел ее пальцы и тихонько сжал – так они и шли по пустынной улице, держась за руки, как школьники. Даже говорить не хотелось – слова были сейчас не нужны. Нина Ивановна прислушивалась к своим ощущениям и вспоминала: была ли она когда-нибудь так счастлива? Когда-то была, конечно, но в последние годы – нет, нет и нет. Она поставила вопрос по-другому: думала ли я, что снова буду счастлива? Но это был риторический вопрос...

Нина Ивановна поймала себя на мысли, что за весь вечер ни разу не вспомнила о Веронике – да и Бог с ней, в самом деле. Как говорится, хватит, натерпелись. В ней будто что-то сломалось после сегодняшнего (то есть вчерашнего) вызывающего поведения дочери. Две одинокие, злобные, стареющие тетки в замкнутом пространстве – вот кто они такие с Вероникой, и не хотелось больше об этом думать. Особенно сейчас.


Виктор Васильевич (конечно, уже просто Виктор, Витя, Витенька) неожиданно остановился и развернул свою спутницу к себе. Он взял в свои большие ладони ее лицо и очень нежно поцеловал: сначала в лоб, потом – в нос, потом – в губы… Нина Ивановна смутилась, задохнулась, спрятала счастливые глаза.

- Поедем ко мне, а?

Виктор то ли спросил, то ли попросил тихо, в самое ухо, и Нина Ивановна вместо ответа только кивнула. Господи, да она просто физически не могла бы сейчас остаться снова одна! Возвращаться в ненавистные стены, сжиматься под осуждающим взглядом Вероники, оправдываться… Нет, только не это!

Самонин остановил машину и назвал адрес – через десять минут они уже поднимались в его квартиру, и у Нины Ивановны сжималось сердце: как оно все будет?..

А оказалось просто восхитительно! Квартира Нине Ивановне понравилась: три скромно обставленные просторные комнаты, везде чистота, на стенах – портреты детей и внуков, на столе в рамке – фотография красивой женщины лет сорока пяти.

- Лиза умерла совсем молодой, - сказал Виктор Васильевич, заметив ее взгляд. – Много лет прошло… Дети раньше и слышать не хотели, чтобы я кого-то в дом привел, а сейчас, наоборот, сами настаивают, «невест» мне подсылают… А мне других не надо, я свою нашел…

И он бережно прижал к себе Нину Ивановну, которая замерла в его все еще сильных руках, - даже дышать не хотелось.

- Ниночка, дорогая моя, оставайся здесь навсегда, я тебя умоляю… Знаешь, как я устал от одиночества, от холодной постели, от тишины… Я буду смотреть твои сериалы и буду тебе их потом пересказывать, если ты захочешь. Я буду поливать цветы и приносить тебе чай в постель. Ты ни к чему не притронешься – я все в доме делаю сам! Будешь беречь свои нежные ручки…

Нина Ивановна и не заметила, что слезами замочила всю парадную рубашку Виктора Васильевича, но это были слезы облегчения, радости, умиротворения, счастья. Ей было так хорошо и спокойно в этих нежных и сильных руках!..

А потом они долго пили чай с малиновым вареньем – «Невестка варила!» - в уютной маленькой кухне и говорили, говорили, говорили… Уже под утро Виктор Васильевич принес откуда-то новый женский махровый халат (еще с биркой) и смущенно сказал:

- Вот, это твой. Я уже давно купил…

Нина Ивановна с укоризненной улыбкой покачала головой, но халат взяла. Ушла в ванную, долго стояла там под душем. Вышла тихая, кроткая, домашняя – словно прожила в этой квартире всю жизнь.

Виктор Васильевич ее ждал – за руку провел в спальню, где большая кровать уже была застелена новым бельем. Нина Ивановна слегка вздрогнула, и он крепче прижал ее к себе:

- Это новая мебель… И спальня раньше находилась в другой комнате… Здесь, кроме тебя, не было ни одной женщины…

Нина Ивановна лежала на спине, повернув голову к окну, и наблюдала, как за шторами становится все светлее. Наступало утро – утро ее новой, уже не одинокой, жизни. Виктор Васильевич долго плескался в душе, и в спальню вошел, обернутый полотенцем, с мокрыми волосами, благоухая чем-то приятным.

Нина Ивановна потянулась к нему и даже зажмурилась от удовольствия, вдыхая этот почти забытый аромат. В ней укреплялось чувство, что так было всегда: и этот мужчина, и эта комната, и этот рассвет за окном…

Нет, у них ничего не было сначала. Виктор Васильевич ласкал ее податливое, соскучившееся по мужским рукам тело, шептал нежные слова, целовал руки. Она не оставалась безучастной и тоже дарила ласку в ответ. Так они и нежились почти без страсти, пока Нина Ивановна просто не уснула у Виктора Васильевича на груди. И только ярким солнечным утром он разбудил ее требовательным поцелуем и под доносящийся с улицы звонкий щебет ошалевших от весны птиц доказал, что мужской силы ему не занимать…

Когда все закончилось, они оба неожиданно заплакали, счастливо улыбаясь, но совершенно не стеснялись своих слез, а вытирали их друг у дружки с немолодых уже, ставших вдругродными  лиц, а потом долго лежали, крепко обнявшись, и, казалось, никакая сила эти объятия не разорвет.

Потом Нина Ивановна засобиралась домой – ее все же мучила совесть, что Вероника даже не знает, где она, и будет волноваться. Она в глубине души надеялась на то, что дочь, когда придет поздно вечером из ресторана, не будет заглядывать к ней в комнату, чтобы не будить, а просто ляжет спать. И Нина Ивановна сделает вид, что ночевала дома, а утром просто пошла в магазин… Вероника даже не догадается, что ее мама провела ночь с мужчиной!

Безусловно, Виктор Васильевич увязался за ней следом. Он теперь даже представить не мог, что его Ниночка будет не с ним! «Я попрошу у дочери твоей руки, любимая моя», - сказал он, и Нина Ивановна не стала спорить: руки так руки.

По дороге Виктор Васильевич попросил такси остановиться возле цветочных киосков и купил Нине Ивановне фантастический букет из девятнадцати роз: «Здесь их столько, на сколько ты выглядишь…», - прошептал он ей, но достаточно громко, потому что водитель хмыкнул, обернулся и с понимающей улыбкой подмигнул Виктору Васильевичу.

- Знаешь, что, - сказала Нина Ивановна, когда они подъехали к дому, - давай отложим сватовство на вечер. Что-то у меня на душе неспокойно. Я постараюсь ее подготовить, а то, боюсь, из этого ничего хорошего не получится… И заодно соберусь, да?

Виктор Васильевич осыпал ее лицо поцелуями: все утро он уговаривал Нину сегодня же, немедленно переехать к нему, но она отвечала уклончиво, и вот теперь подтвердила свое согласие на переезд…

Он помог Нине Ивановне выйти из машины, подал ей букет – в это время от дома отъехала еще одна машина такси, и водители поприветствовали друг друга короткими сигналами. Виктор Васильевич дал команду трогаться только тогда, когда Нина Ивановна скрылась в подъезде…

Они столкнулись возле входной двери – Вероника возилась с замком, когда к ней тихо подошла мама. Нина Ивановна на темноватой лестничной площадке сразу и не разобрала, в каком виде Вероника, - ее больше смутило то, что дочь – не дома…

Вероника, услышав шаги за спиной, резко обернулась и от изумления выронила ключ. Так они и стояли, молча глядя друг на друга, пока Нина Ивановна мягко не оттеснила Веронику от двери, подняла с пола ключ и сама справилась с замком.

Не говоря друг другу ни слова, вошли в прихожую. Нина Ивановна зажгла свет и тут только разглядела, в каком виде ее Вероника. Дочь не успела убежать в свою комнату, и теперь стояла, обреченно повесив голову и теребя пуговицу от пальто. Наверное, если бы Нина Ивановна увидела сейчас перед собой настоящую русалку с хвостом, она изумилась бы меньше… Вероника, ее всегда аккуратная до маниакальности Вероника сейчас больше всего походила на драную помойную кошку! И наряд на ней какой-то странный…

Нина Ивановна схватилась за сердце и прислонилась к косяку. Она даже на секунду забыла, что вообще-то пришла домой собирать вещи, и с дочерью ей предстоит серьезный разговор на предмет кардинальных перемен в их жизни.

Вероника зарыдала и обняла маму, уткнувшись мокрым носом ей в плечо – и это еще больше изумило Нину Ивановну. Дочь никогда не отличалась сентиментальностью, умела сдерживать свои порывы, а ее слез в доме не видели, пожалуй, со времен разбитых коленок и падений с велосипеда…

Нина Ивановна гладила Веронику по волосам и тихонько приговаривала:

- Ну-ну-ну, тише-тише, не плачь… Все у нас хорошо, никто не умер… Мама дома, больше никуда не уйдет… Все будет хорошо, мой сладкий, все будет хорошо…

Почему-то Нина Ивановна подумала, что Вероника ее всю ночь искала, поэтому и находится в таком виде, а плачет сейчас от радости, убедившись, что с мамой все в порядке… Нину Ивановну охватило безумное раскаяние: пока она там миловалась и любилась, бедный ребенок, наверное, все подвалы облазил в поисках распутной матери; наверное, все больницы и морги обзвонила…  Испортила девочке праздник! Вот как костюм, явно взятый напрокат у кого-то из подруг, «угвездяла». Господи, как же ей теперь сказать, что мама вовсе не пропала этой ночью, а нашла свое счастье; как же попросить у дочери прощения?!

А Вероника страшно испугалась, что это мама заметила ее отсутствие и бросилась на поиски. Она вспомнила, как нехорошо они вчера вечером попрощались, как некрасиво она поступила… И плакала сейчас от стыда, но еще больше от жалости к маме, своей родной мамочке, единственному близкому человеку на всем белом свете.

Нина Ивановна помогла всхлипывающей дочери раздеться, поставила чайник, в ванную пустила горячую воду, добавив туда соли с экстрактом успокаивающей ромашки. Она хлопотала вокруг совершенно подавленной Вероники и не знала, как ей начать разговор, как поставить дочь перед фактом, что буквально с сегодняшнего дня она останется в квартире одна…

Симаковы давно мечтали о том, что разъедутся, но, сейчас, когда желаемое стало почти действительным, Нина Ивановна вдруг поняла, что совершенно к разлуке с дочерью не готова. Да и вообще, не так все должно было быть! Предполагалось, что переедет в новую квартиру Вероника, а мама останется в старенькой «хрущовке». А теперь выходило, что их каморка достается Веронике, а мама будет жить почти в хоромах…

Вероника лежала в душистой пене; по всему телу разливалось блаженное тепло. Какое счастье, что мама не затеяла «разбора полетов», не стала ничего выяснять про вчерашний вечер, не отругала за внешний вид и за то, что дочь не ночевала дома. А ведь искала всю ночь до утра, волновалась, с ума сходила! Какая все-таки мудрая женщина ее мама!

Девушка закрыла глаза, и перед глазами помчались картинки: вот она танцует с Вадимом Николаевичем, вот Вадим Николаевич тянет ее из какой-то машины; вот она сидит в луже; вот они куда-то едут… Потом вдруг пробуждение в чужой кровати, какой-то мужчина с бровями вразлет… Кто такой? Как Вероника оказалась в том доме? Полный провал в памяти, и от этого становилось совсем худо…

Нина Ивановна в это время готовила обед, а сама мыслями уносилась в сегодняшнее утро – какую небесную радость подарили они друг другу с Виктором Васильевичем! Ее охватывала сладкая истома, и женщина то и дело замирала - то над кастрюлей, то над разделочной доской…

Хорошо, что Вероника ее не видит, – не то возникли бы ненужные вопросы. Нине Ивановне не терпелось собрать вещи и снова оказаться в той уютной квартире, которую она уже успела полюбить всем сердцем, рядом с человеком, в одночасье ставшим родным. «Надо же, сколько времени зря потеряли, - думала Нина Ивановна, помешивая в сковородке зажарку для борща. – Почему я раньше ему не позвонила?..». А сама в душе была даже благодарна дочери за устроенный с вечера скандал: не случись его, так бы никогда и не решилась на тот звонок… 

Обедали молча, боясь взглянуть друг на друга.  Вероника куталась в старенький махровый халат и тоскливо думала о том, какими глазами будет завтра смотреть на начальника и коллег по работе. «Может, уйти на больничный, а там все как-нибудь рассосется?..», - вяло билась в голове мысль, но она казалась спасительной, потому что видеть вчерашних свидетелей ее нравственного падения, ее позора было невыносимо. А Нина Ивановна еле сдерживала переполнявшую ее радость и все никак не могла затеять с дочерью разговор...

-   Ты ешь, ешь… Хлебушка?..

- Мама, я же не ем хлеб… - Вероника наконец внимательней присмотрелась к Нине Ивановне. – У тебя все в порядке, мам? Какой-то румянец у тебя нездоровый, и глаза блестят. Ты не заболела?

- Нет, просто я выхожу замуж. Сегодня… – на одном дыхании выпалила Нина Ивановна и сжалась, словно перед ударом. Как ни странно, ей сразу стало легче.

 - Куда ты выходишь, мам?..

Веронике сначала показалось, что она ослышалась. Но глупо-счастливое выражение маминого лица не оставляло сомнений: замуж. Выходит мама. Мама выходит замуж. Боже, какие жестокие и немыслимые  слова!

- Ты не можешь этого сделать! Ты не имеешь права так со мной поступить! Это я, я должна выйти замуж, а не ты! Я тебя ненавижу! Ты предала меня! Ты предала папу! Ты предательница! Я не хочу тебя видеть! Никогда!.. Ты предательница! Ты…

Вероника кричала. Все, что копилось в ней долгие годы и усугубилось последними событиями, внезапно прорвалось, будто гнойник.  Или канализация. Именно канализация, потому что где-то в глубинах Вероникиного подсознания рождались самые злые и самые обидные слова, и эти слова, как раскаленная лава, обрушились на Нину Ивановну, уничтожая, выжигая, стирая без остатка робкое ощущение счастья, поселившееся в ней буквально несколько часов назад.

Нет, не этих слов ждала она от дочери, не такой реакции… Но она не будет уподобляться этой истеричке, нет. Нынешней ночью она стала другой – любимой, а потому сильной. Разве может она причинить боль этому святому человеку – Виктору, Витеньке, который дал ей надежду умереть не одинокой, разбудил в ней давно уснувшую женщину? Что с ним будет, если она сегодня к нему не переедет? А что будет с ней?..

Нина Ивановна аккуратно отодвинула бушевавшую Веронику и вышла из кухни, а вслед ей полетела большая чайная чашка, любимая чашка покойного Сереженьки, которую они берегли как зеницу ока. Чашка ударилась о дверной косяк и разлетелась на мелкие осколки, и это словно отрезвило Веронику. Она вдруг замолчала, покачнулась и неловко завалилась на пол кухни, стягивая скатерть со всем, что стояло на столе…


Котя Сапрыкин проснулся от резкого телефонного звонка, нашарил рукой  трубку мобильного и разражено буркнул:

- Слушаю…

И в эту самую секунду он вспомнил все: и Волконского, и ночную гостью, которая сейчас спит и у него в гостиной. «Блин, сегодня же воскресенье, Маринка обещала зайти за своими дисками! Что будет, если она увидит обнаженную девицу на своем бывшем диване?!» - пронеслось в голове у Сапрыкина.

Конечно, у Маринки теперь своя жизнь, своя квартира и даже свой диван, много лучше и новее прежнего, но Костя по доброте душевной вовсе не хотел нервировать бывшую жену, мать своих детей. Пусть они и не живут вместе, но какой женщине понравится, что у ее бывшего мужа, даже давно не любимого, завелась новая пассия? И хотя та незнакомка на диване – вовсе не пассия, но попробуй объясни это Маринке…

  - Котик, это я. Ну как вы там, все живы?

- Волконский, скотина! Что за свинью ты мне подложил?! В смысле, кого ты мне приволок?! Что это за мадам, и как я должен себя сейчас с ней вести: сразу выставить за дверь или сначала напоить кофе?.. Черт, что вообще происходит?! – вдруг воскликнул он, и Вадим на другом конце провода заволновался.

- Дружище, что там у тебя? Все нормально?

В это время Костя Сапрыкин тщетно пытался открыть дверь спальни, но у него ничего не получалось.

- Волконский, эта девица меня закрыла в спальне! Да что же это, в конце концов?.. Вадька, если она меня обокрала, пеняй на себя! И быстро дуй ко мне – спасать из плена! Черт, лишь бы Маринка тебя не опередила…

  Вадим Николаевич охнул и бросил трубку. Он уже и сам был не рад, что притащил к другу пьяную Симакову – мало ли, что взбрело бы ей в голову! Вот, пожалуйста, заперла Котьку в спальне! А если бы ей что-то спьяну привиделось, и она бы его вообще зарезала, к примеру?..

Оленька сонно потянулась и обхватила Вадима за шею тонкими руками: «Не отпущу…». Тот нехотя расцепил ее пальцы, на секунду крепко прижал к себе обожаемое тельце и решительно спрыгнул с кровати – нужно ехать к другу, спасать его. Что еще выдумала эта Вероника Сергеевна? Может, Котька к ней приставал?..

Вадим и Марина, бывшая жена Костика, столкнулись возле сапрыкинской двери. Марина выглядела потрясающе: яркая, «тонкая и звонкая», как говорили про нее еще в школе. За последние двадцать лет она мало изменилась, разве что дерзости во взгляде прибавилось. Вадим ее всегда слегка как бы опасался – никогда не знаешь, что выкинет в следующий момент их с Костиком подруга юности. В молодости Маринка вообще безбашенная была – в какие только передряги они из-за нее не попадали! Рождение близнецов ее мало остепенило – скорее, наоборот: теперь она устраивала «корриду» вместе с сыновьями, чем порой доводила тихого и спокойного Костика до белого каления.

Устав от ее выходок, он «попросился» развестись или хотя бы разъехаться, на что Маринка с радостью согласилась – причем сразу на оба варианта: сначала разъехаться, потом развестись. Уже второй год они с Костиком находились в категории лучших друзей, и Марина периодически наведывалась по делу в родную квартиру. Вот и сейчас она открывала дверь своим ключом, когда из лифта выскочил запыхавшийся Вадим.

- Волконский, здорово! Ты опять один – все никак не женишься? Бери меня!

Марина уже вошла в квартиру, и Вадим неловко проскочил вслед за ней, зажимая собственный ключ от Сапрыкинской квартиры в кулаке – вовсе Маринке не обязательно знать, что он у него есть. Хотел чмокнуть приятельницу в щеку, но промахнулся и попал куда-то в ухо. Марина погрозила ему пальцем:

- Но-но, я еще не дала свое согласие – давай-ка без вольностей. Где наш общий друг – спит еще, что ли? – И тут же завопила. - Сапрыкин, ау! Твоя мама пришла, молочка принесла! Пошли пить кофе – у меня мало времени!

Вадим прошмыгнул к спальне, где притаился Костя. К счастью, Симакова не догадалась унести с собой ключ – он торчал в двери, а открыть незаметно для Маринки дверь особого труда не составило. Разъяренный Сапрыкин тихо метался по спальне, как тигр в клетке. Он подскочил к другу, схватил его за грудки и прошипел:

- Ну, все, Вадя, это был твой последний прикол! Скажи спасибо, что Маринка раньше тебя не пришла – представляешь, что бы со мной сейчас было?!

Вадим только руками развел - мол, давай разборки оставим на потом. Они чинно прошествовали на кухню, где возле плиты суетилась Марина, и уселись за стол. На всклокоченном Костике был синий махровый халат, распахнутый на волосатой груди, и тапки на босу ногу, а Вадим сидел рядом в элегантном костюме и при галстуке, но светил при этом свежим фингалом под глазом. Марина оглядела их и расхохоталась:

- Вы как два придурка, ей богу! Ладно, я по-быстрому. Пейте кофе, а я пойду поищу диски. Котик, они в гостиной возле центра так и лежат, ты их никуда не перекладывал?

- Нет, зайка, там ищи. Кстати, где здравствуй и поцелуй?

- Обойдешься сегодня. Спишь долго – я все поцелуи Волконскому уже отдала. Кстати, он обещал на мне жениться…

Вадим поперхнулся кофе и возмущенно посмотрел в спину удаляющейся Маринки. Ну, змеюка просто. Как была еще в школе, так и осталась…

- А это еще что такое?!

Из гостиной донесся изумленный вопль. Костя и Вадим замерли, уставившись друг на друга. Через секунду появилась Маринка, победно подняв над головой что-то белое и кружевное. Присмотревшись, друзья похолодели: Марина размахивала бюстгальтером.

Вообще-то у Сапрыкиных после развода был железный уговор: Костик живет в бывшем семейном гнезде ровно до тех пор, пока не решит жениться. Как только у Кости появляется дама сердца, с этой квартиры он должен немедленно съехать.

Марина, которая сейчас с комфортом обитала в новом шикарном жилище, даже в страшном сне не могла себе представить, что в ее родной обители, которую она с такой любовью и старанием обустраивала, поселится какая-то чувырла. К случайным и несерьезным знакомым она бывшего мужа не ревновала, поскольку и сама вела достаточно свободный образ жизни («для здоровья»), но дарить кому-то то, что когда-то с таким трудом ими с Сапрыкиным наживалось – нет уж, дудки! Квартира дорога ей как память – опять же, мальчики подрастают, скоро потребуют «хату» с девочками встречаться...

Костик, которого его холостое положение абсолютно устраивало, не собирался ничего менять в своей жизни, поэтому над ультиматумами бывшей жены только посмеивался: «Не дождетесь!». Нет, разумеется, за последний год у него случилась пара ни к чему не обязывающих романов, но свое белье у него дома никто из женщин еще ни разу не оставлял. А тут такой прокол! А главное, ведь ничего не было!


- Ну что, дорогой! Это, я так понимаю, уже серьезно?! – Маринка трясла бюстгальтером у бывшего мужа перед носом, а тот только пучил глаза и протестующее мычал. – Все, Котик, это была последняя капля! Ты слишком хорошо устроился, не находишь? Мальчики в общаге парятся или ютятся с моей мамой, не хотят мешать твоей личной жизни (то, что мама, генеральская вдова, «ютилась» в огромной пятикомнатной квартире в самом центре города, в расчет не принималось), а он живет с какой-то грымзой, которая даже лифчик за собой убрать не может! И что там за грязюка на половом покрытии?! Собирай-ка, милый, свои манатки и съезжай-ка отсюда, понял?! Я не позволю, чтобы кто-то лазил по моим шкафам, пользовался моей посудой, трогал мои вещи и спал на моей кровати!!! А квартиру продадим, понял?! Мальчикам по машине купим, вот! Они давно просят! А на сдачу я отдыхать в Таиланд поеду! Но ты здесь жить не будешь – так и знай!

Костя покрылся пятнами и хватал ртом воздух – Вадим даже испугался, как бы у друга не случился гипертонический криз. Он спокойно взял у Марины злополучный бюстгальтер, сунул во внутренний карман пиджака и небрежно бросил:

- Спасибо, Мариш, я, собственно, за ним и вернулся. Мы с Олькой у Костика вчера заночевали после ресторана – извини, кстати, натоптали, но химчистка за мой счет, -  а утром позвонила ее мамаша – что-то дома случилось, пришлось сломя голову собираться. Ты же Оленьку знаешь – такая Маша-растеряша...

Марина опешила. Она хотела что-то еще сказать, но Вадим перебил ее:

- Ты на такси сюда приехала – что-то я машины твоей не видел? Могу тебя подвезти. Тебя домой или куда?

- Или куда. Ладно, пойду диски возьму. Только я, Вадюша, что-то не пойму: с каких это пор у детей третий размер бюста случается, а? Ну-ка покажи мне еще раз эту милую вещицу… - Маринка потянулась к пиджаку, и Костик даже дышать перестал.

- Обойдешься, - твердо сказал Вадим. – Нечего интимную вещь руками лапать. Давай поторапливайся, а то пешком пойдешь…

Марина хмыкнула, бросила презрительный взгляд на вспотевшего мужа и ушла за дисками. Костя сунул другу под нос внушительный кулак и жестами показал примерно следующее: если ты, гад, еще раз так со мной поступишь, я тебе перережу горло, вырву зубы, повешу, кастрирую и четвертую. Вадим показал ему средний палец и им же покрутил у виска – угроз Костика он не боялся.

В машине ехали молча. Маринка дулась и хмуро смотрела на дорогу, а Вадим даже и не пытался ее разговорить. В принципе, дураку понятно, что Костикова бывшая жена ему не поверила, но других доказательств у нее не было, пришлось довольствоваться объяснениями друга детства и семьи. Глупо все получилось – а все из-за этой Симаковой. Как ее угораздило?!

- Знаешь, Вадим, я ведь все понимаю, - вдруг заговорила Марина, и Вадим даже вздрогнул от неожиданности, так как мыслями уже улетел далеко. – Пусть я была плохая жена, но зачем со мной так, а? Ну и водил бы девиц по гостиницам – какие проблемы, Господи? Ведь эта квартира такой ценой нам досталась – ты не представляешь. Хотя, конечно, представляешь, ты же в курсе всех дел у нас...

Вадим очень даже хорошо представлял. Вообще-то квартира была когда-то ведомственная, полученная на Сапрыкинскую семью с двумя маленькими детьми от предприятия, где трудился Костик. Потом Костик с предприятия ушел в самостоятельное финансовое плавание, а квартиру тут же потребовали вернуть. Сколько они с Маринкой порогов оббили, сколько денег разным людям раздали, кого только не подключали, вплоть до папы-генерала – и квартиру удалось отстоять, а позже даже приватизировать.

А тут и деньги первые серьезные у Костика пошли в собственном бизнесе – Маринка на радостях рванула в Италию и оттуда отправила контейнер с мебелью и сантехникой – тогда еще доллар был дешевый, его и за деньги не считали. За текстилем мотнулась в Турцию, за всякими красивыми элементами декора – в Арабские Эмираты. Да так увлеклась, что в промежутке между своими набегами за границу открыла магазин под названием «Миллениум» - как раз и новое тысячелетие подоспело. А потом еще один, и еще один…

Сейчас Маринка почивала на лаврах и только изредка наведывалась в свои торговые центры – ее бизнес вели надежные и проверенные партнеры. А Костик потихоньку торговал бензином, имел несколько заправок по городу с кафе-бистро и прочей инфраструктурой, за сверхприбылью не гнался, рынок ни с кем особо не делил – на жизнь хватало и ладно. Конечно, последний кусок хлеба он не доедает, но чтобы вот так сразу взять и выложить тысяч 700-800 долларов за новую квартиру, конечно, не мог, тем более, строились еще сразу несколько заправок…

Маринка обожала свое гнездышко и ни с кем не собиралась его делить – ее можно понять. Вадику было подружку жалко, но все же Костик был ему роднее, поэтому сейчас он вполуха слушал Маринкины сетования и на всякий случай изредка кивал, а сам думал о своем…

Вероника пришла в себя на мамином диване в «большой» комнате. Рядом суетилась Ирина Степановна с третьего этажа – терапевт из районной поликлиники. Пахло нашатырным спиртом, корвалолом и еще чем-то больничным. В голове шумело, в глазах мелькали мушки. Вероника поискала взглядом маму и отвернулась – не было сил смотреть на эту предательницу.

- Температура очень высокая. Похоже на простуду... – Ирина Степановна набирала лекарство в одноразовый шприц. – Сейчас я ее уколю – станет полегче. Но если температура падать не будет, зовите меня. Больничный я ей оформлю, пусть за это не переживает… Так, что еще? Пить побольше чего-нибудь теплого – обязательно. Таблетки какие нужно – сейчас напишу, купите. И не волнуйтесь вы так – весна, авитаминоз, да еще сырость эта. У нас полрайона на больничном…

До Вероники слова соседки доносились как сквозь вату. Только теперь она почувствовала свою температуру: резь в глазах, потрескавшиеся губы, головная боль – и страшная ломота во всем теле. Видимо, вчерашнее свидание с лужей все же не осталось без последствий. Ну что же, все к лучшему. «Неделю проболею, - уговаривала себя Вероника, - а там все вообще забудут про этот праздник. А я тем более сделаю вид, что забыла. И обязательно забуду… Когда-нибудь…».

Ирина Степановна ушла, Вероника после укола уснула, а Нина Ивановна тенью металась по квартире, мысленно заламывая руки. Понятно, что ни о каком переезде к Виктору Васильевичу не может быть и речи – по крайней мере, до полного выздоровления дочки. Да и потом… Вероника ведь никогда не оставалась одна надолго. Конечно, случалось, что Нина Ивановна уезжала в дом отдыха или на море на пару недель – но это ведь не считается. Что такое оставить ребенка одного – пусть этому ребенку почти сорок лет? Ну ладно, не сорок еще, но все к тому идет. Причем совершенно одну – без мужа, без хотя бы любовника, без ребенка… «Она ведь сойдет с ума здесь, - обреченно думала Нина Ивановна. – Просто сойдет с ума в медицинском смысле этого слова…».

И в то же время она прекрасно понимала, что если не уйдет к Вите, Виктору Васильевичу, то жертв станет как минимум на две больше…

Кто из них двоих большая эгоистка? И как так получилось, что она попала в психологическую зависимость от взрослой дочери? Когда это случилось? Впрочем, какая разница, когда это случилось? Вопрос в другом: как с этим жить?

Можно было бы перевезти вещи Вити сюда, чтобы не оставлять Веронику одну. Но, зная характер дочери и ее отношение ко всем вероятным маминым «женихам», можно даже не пытаться.

Забрать ее из этой квартиры в Самонинскую? Это просто смешно… Как ни печально это осознавать, оставался один выход: ничего в своей жизни не менять. Жить, как раньше. Тихо переживать еще одну упущенную возможность (да мало ли их было в жизни обеих?). И – стареть, стареть, стареть… Без волнений и переживаний, без тревог и потрясений – и без надежды. Вообще.

А на что надеяться? На то, что однажды (лет через сто) они все же купят Веронике квартиру и разъедутся «устраивать свою личную жизнь»? Или на то, что Вероника встретит свое счастье и милостиво позволит маме погреться у своего семейного очага? Да полно, тогда уже и греться будет некому – люди не живут вечно.

Нина Ивановна унесла телефон на кухню, плотно прикрыла дверь, набрала знакомый номер и замерла. Вот пошли длинные гудки, вот в трубке раздался такой неожиданно родной голос...

С возрастом время будто спрессовывается. Это только в молодости можно позволить себе год «узнавать» человека, два года с ним «притираться», и лет пять, чтобы понять, «твой» он или «не твой». А потом, если не повезло, все по новой. Но когда впереди меньше дней, чем осталось за спиной, на такую роскошь просто не остается времени. Да и жизненный опыт сказывается: чтобы разобраться в человеке, годы уже не нужны.

- Виктор Васильевич…

- Ниночка! Ну наконец-то! Я просто места себе не нахожу! И позвонить сам не могу – мало ли что, не хотел мешать вашему разговору. Ну что, все нормально? Можно вызывать машину? Я заехал на рынок, купил овощи, рыбу, фрукты. Будем пировать! Вечером придут дети – хочу тебя с ними познакомить. Они очень рады – правда. Ты им понравишься – даже не сомневайся! И они тебе тоже – они хорошие… Ниночка, почему ты молчишь? Что случилось?!

Нина Ивановна слабо улыбнулась – ну вот, в этом весь Самонин. Говорит, не переставая, не дает слова вставить, а потом волнуется: не случилось ли чего? Почему это на другом конце провода молчат? Правда, на этот раз и в самом деле случилось…

- Витенька, ты извини, но я пока не смогу к тебе перебраться… Вероника заболела очень сильно, кажется, грипп, могут быть осложнения. Я не могу ее сейчас оставить. Но ничего, думаю, это ненадолго – сейчас лекарства сильные…

Виктор Васильевич Самонин обескуражено молчал. После стольких лет одиночества даже неделя без любимой, обожаемой женщины кажется вечностью. И эта рыба… Белое вино… Он так ждал этого вечера, так к нему готовился. Боже мой, какая неприятность – Вероника заболела. Дети – это святое, здесь Виктор Васильевич был с Ниной Ивановной солидарен. Он бы тоже не оставил своего заболевшего ребенка, если бы знал, что больше за ним некому ухаживать – а то, что Вероника в свои 34 года совершенно одна, он знал. Но какая все же досадная неприятность!

-   Виктор Васильевич…
- Ниночка, прости, я так расстроился. И за Веронику переживаю, и за тебя, и за себя тоже, за нас… Даже не знаю, как я эту неделю переживу. Давай я все же рыбу приготовлю и в судочке к твоему дому принесу – угостишь Веронику. Хочешь?

- Ничего не надо, Витенька, не выдумывай, пожалуйста. Веронике сейчас только питье показано, она и есть-то не будет. Ты лучше сам покушай как следует, рыбка в нашем возрасте очень даже полезна…

- Ты на что это намекаешь?! – притворился обиженным Виктор Васильевич. – В каком таком возрасте? Вон мой любимый Олег Табаков очередной раз папой стал только в семьдесят – и ничего!

- Да, только маме этого ребеночка было всего сорок… - вздохнула Нина Ивановна. – Мне такие подвиги уже не под силу…

- Ниночка, дорогая моя, не нужно мне никаких сорокалетних – мне, кроме тебя, вообще никто не нужен! Я так долго тебя ждал – и так немного нам осталось… Нет, - поправил сам себя Виктор Васильевич, - мы будем жить очень долго и очень счастливо, и я каждый день буду благодарить Бога за то, что он мне послал такое чудо, когда я уже и не надеялся. Просто в двадцать лет думаешь, что ты бессмертен, а в шестьдесят становишься фаталистом…

Нина Ивановна улыбнулась – ей нравилось говорить с Виктором Васильевичем, который всегда, даже на работе, выражался несколько высокопарно, но образно.

Вероника крепко спала, поэтому Нина Ивановна могла себе позволить продолжительный разговор по телефону с приятным во всех отношениях мужчиной. Они словно поменялись местами с Вероникой: теперь мама надолго занимает телефон, а дочь брюзжит. Впрочем, в жизни всякое случается…
.
Вероника то просыпалась, то снова засыпала. Температура накатывала какими-то волнами – ее она сбивала таблетками и растворимыми шипучими порошками, понемногу пила теплый брусничный морс из замороженных с прошлого сезона ягод. Мама постоянно находилась рядом, и от этого становилось еще тяжелее. Помимо болезни, Веронику терзали противоречивые чувства: маму она видеть категорически не хотела, но понимала, что одной ей сейчас остаться немыслимо. Так и прошел этот странный, бредовый день.

Ночь тоже облегчения не принесла – наоборот, стало еще хуже. Вероника пылала, металась в постели, сбрасывала одеяло – Нина Ивановна ее укрывала, насильно поила морсом и придерживала на лбу мокрое полотенце. Где-то часа в три утра Вероника снова потеряла сознание, и перепуганная Нина Ивановна вызвала соседку-терапевта. Ирина Степановна сделала Веронике три укола и сидела у Симаковых до самого утра. Сидела бы и дальше, да нужно было на работу. Договорились, что Нина Ивановна будет внимательно отслеживать состояние дочери, и при малейших неблагоприятных симптомах позвонит в поликлинику, чтобы Ирина Степановна договорилась в городской больнице о госпитализации. Обе просто падали с ног от усталости, но Вероника хотя бы больше не проваливалась в обморок, а ровно и спокойно дышала во сне.

- Сон для нее сейчас – лучшее лекарство, - прошептала Ирина Степановна, прощаясь. – Я ей уколола легкое снотворное – проспит до обеда, чтобы вы не волновались и не паниковали. И обязательно звоните, если что…

Так начинался понедельник.

Женщины отдела буквально не могли работать. Они еле пережили воскресенье – хотелось быстрее посмотреть на протрезвевшую Веронику Симакову, на раны Вадима Николаевича, обсудить подробности субботнего вечера, дать свои оценки произошедшему и высказать предположения относительно дальнейшего развития событий. Все, не сговариваясь, пришли на полчаса раньше и теперь маялись в ожидании начальника и своей «проштрафившейся» коллеги. Разговор боялись начинать – вдруг не заметят появления Вероники, и она что-нибудь о себе услышит. 

Софья Павловна пятый раз перекладывала с места на место какие-то бумаги, Ирэна Адамовна носилась по кабинету с лейкой, хотя уборщица и без нее всегда усердно поливала многочисленные офисные растения. Анжела Марковна с презрительной ухмылкой полировала ногти, а Изольда Викторовна тихо вздыхала. У нее просто щекотка внутри начиналась – хотелось немедленно увидеть Веронику, а уж тогда сразу станет понятно, что там у них с Вадимом Николаевичем произошло. А вдруг они вместе на работу приедут?! Разговоров потом на год хватит!

А почему бы нет? Вадим Николаевич - видный мужчина, свободный, Вероника тоже еще не старая, и красавица, в общем-то. Они-то за тринадцать лет пригляделись, привыкли к ее внешности, да и Вероника никак себя из коллектива не выделала – даром, что была моложе всех. Хотя если честно, Изольде Викторовне порой  казалось, что Симакова – ее ровесница, обремененная надоевшим мужем, вредными детьми и намечавшимися внуками. А ведь девчонка даже замужем  никогда не была!

Вадим Николаевич Волконский появился ровно в девять, весь сияющий и благоухающий – даже синяк под глазом и телесного цвета пластырь на лице в трех местах его не портили. Весело поздоровался со всеми сразу и скрылся за стеклянной перегородкой. У себя начальник тут же обложился бумагами, прижал к уху телефонную трубку – в общем, этот рабочий день для него начался точно так же, как и все предыдущие.

Женщины разочаровано переглянулись – мало того, что по виду Вадима Николаевича было никак не разобрать, как он провел ночь с субботы на воскресенье, так еще и Симакова не пришла! Такого свинства коллеги от нее не ожидали.

Понедельник шел своим чередом; женщины ушли с головой в работу, Вадим Николаевич вроде бы тоже – словно и не было скандального субботнего вечера, драки возле ресторана, Вероники Симаковой посреди грязной лужи… Но уже ближе к обеду народ заволновался: неизвестность становилась невыносимой.

Первой не выдержала, как всегда, Изольда Викторовна. Притащив на подпись начальнику очередную бумажку, она некоторое время потопталась на пороге, потом робко заметила:

- Вадим Николаевич, вы извините, хотела спросить. Как дела у Вероники Сергеевны? Мы тут за нее переживаем – она что-то не пришла. У вас все нормально?

- У нас?! – Глаза Вадима Николаевича, и без того большие, стали просто громадными. – Почему «у нас» с Вероникой Сергеевной что-то должно быть нормально или ненормально? Лично у меня – все нормально, надеюсь, у Вероники Сергеевны тоже…

«Вот же врет!», - подумала Изольда Викторовна, а вслух пролепетала:

- Симакова не пришла, вот мы и подумали – вы же в субботу вместе уезжали… Она слегка… Ну, в общем, ей плохо было… Думали, вы в курсе, как она там, и…

- Странно. Я думал, что в таком дружном и сплоченном коллективе люди более внимательны друг к другу. Человек не вышел на работу, и все такие спокойные. А если ее в живых уже нет? Почему не позвонили и не узнали, в чем дело?

Изольда Викторовна покраснела, как вареный рак. А ведь и правда: почему не позвонили? Что может быть проще? Но нет – так увлеклись своими умозаключениями, что напрочь о человеке забыли! Ох, как неудобно перед начальником… Подумает, что попал к бессердечным гарпиям, а не к добрым и чутким женщинам, каковыми они, безусловно, являются (ну разве что за исключением Анжелы Марковны, которая зараза редкостная)…
 
- Будьте любезны, Изольда Викторовна, узнайте, что там с Симаковой случилось, и мне доложите. Она должна была к сегодняшнему дню подготовить проект договора – мне он нужен к пятнадцати часам. Или мне придется отменять встречу…

Изольда Викторовна на негнущихся ногах вышла в общий зал и рухнула в свое кресло. Ну почему ей вечно больше всех надо? Кто за язык тянул? А главное, с чего они вдруг решили, что у Вадима Николаевича может что-то быть с Симаковой?  Что общего у голливудского красавца с такой волнующей фамилией Волконский с серой мышью Веркой Симаковой? Смешно, ей Богу. Впрочем, девочку жалко – нужно срочно узнать, что случилось, жива она там или нет…

Коллеги смотрели на Изольду Викторовну во все глаза, но она лишь укоризненно покачала головой и показала глазами в сторону Вадима Николаевича, сосредоточенно работающего за стеклянной перегородкой – личные разговоры в рабочее время, мягко говоря, не поощрялись.

В обеденный перерыв никто даже не двинулся из кабинета. В легком напряжении дождались, пока Вадим Николаевич покинет свой «аквариум» и сгрудились вокруг Изольды Викторовны. «Ну что, не томи, говори…», - читалось во взглядах, и даже Анжела Марковна, которая слишком уж демонстративно листала какой-то глянцевый журнал, вся превратилась в слух.

- Значит так, - торжественно начала Изольда Викторовна, - Симакова ночевала отдельно – это факт. Где – пока неизвестно. Николаич ничего про это не знает и отругал меня за то, что нас не волнует судьба коллеги… И правильно, кстати, отругал. Ирэна Адамовна, где у нас телефон Симаковой?

Ирэна Адамовна принялась лихорадочно рыться в справочнике родного предприятия – там были указаны домашние телефоны всех сотрудников – и, наконец, обрадовано воскликнула:

- Есть! Симакова Вероника Сергеевна: 244-04-49. Какой интересный номер!

- Кстати, вы заметили, что мы совершенно не звоним друг другу домой… - задумчиво произнесла Софья Павловна. – Ну ладно, Симакова – все-таки другое поколение, можно сказать. Но мы-то, мы-то? Почему так получается, а? Вроде бы и праздники вместе отмечаем, и обсуждаем все, что только можно – но только исключительно на работе. Вне этого кабинета мы вообще не встречаемся и не общаемся. Вот удивительно, да?

- Да что там удивительного, ей Богу, - небрежно бросила Анжела Марковна со своего места. – Мы за день так другу другу надоедаем, что ждешь этого вечера или этих выходных, как манну небесную. И зачем, спрашивается, звонить кому-то домой, когда все, что можно и даже что нельзя, мы успеваем обсудить на работе? Не вижу логики…

- И все же я этого не понимаю, - не сдавалась Софья Павловна. - Мне кажется, мы должны были бы как-то сдружиться за эти годы, что ли. Это же обычное дело для женского коллектива! А мы даже такой простой телефон Веронички по памяти назвать не можем – дожили!

- Да ладно, что тут такого? – Анжела Марковна раздраженно отбросила журнал. – Лично я ее телефона даже не и знала – с какой бы стати я его запомнила? И вообще, что вы с этой Симаковой носитесь? Ах, бедняжка, никак замуж не выйдет! Да она, может быть, самая счастливая из нас! Ни забот, ни хлопот, ни мужа, ни любовника, ни детей. Живи да радуйся. Чего вы ее вечно жалеете, как убогую? Вон она в субботу какой джаз устроила, тихоня наша. Весь ресторан на уши поставила. Вадим Николаевич из-за нее по физиономии схлопотал ни за что. На работу не пришла – наверняка загуляла. Вот и показала нам свою истинную натуру, сняла, так сказать, маску, сбросила личину…

- Ой, какая же ты все-таки злая, Анжелка! – Изольда Викторовна даже про телефон на время забыла. - Чего ты на Вероничку взъелась, в самом деле? Что она тебе сделала? Вот сколько я тебя помню, вечно ты к ней цепляешься. Завидуешь, что ли?

- Господи, да чему там завидовать? Пусть она мне завидует. Я всего на пару лет старше, а имею все: мужа, ребенка взрослого, любовника молодого. Я самодостаточная, живу, как считаю нужным, а не под крылышком у мамочки…

- Ну, предположим, не на пару лет ты старше. Мы твой сороковник еще в прошлом году отметили, в сентябре, правильно? А Веронике только 34 исполнилось, так что ты ей лет-то не добавляй. И вообще, дайте позвонить спокойно! – Изольда Викторовна потянулась к телефонной трубке.

Все буквально затаили дыхание – не давало покоя извечное женское любопытство. Как бы они ни ссорились и ни пререкались, все равно в глубине души считали себя если и не близкими подругами, то единомышленниками точно, поэтому несложившаяся судьба Вероники их, конечно, волновала. Даже Анжела Марковна присмирела – мало ли что? А вдруг, и правда, с Симаковой что-то нехорошее случилось?

- Добрый день. А Веронику Сергеевну можно услышать? Это с работы беспокоят. Болеет? А что с ней? Да что вы говорите?! А что врачи говорят? Ну, надолго это? А поговорить с ней можно? А, ну тогда ладно. Скажите, что звонили коллеги, что мы волнуемся и желаем ей скорейшего выздоровления. А когда можно будет ее навестить? Спасибо. Да, спасибо. До свидания. Выздоравливайте.

Изольда Викторовна положила трубку и вздохнула. Развела руками, поправила прическу. Все оказалось до банального просто, а хотелось тайн, страстей и интриг. Жаль…

- Ну что там, Изольда, не томи! – не выдержала Ирэна Адамовна. – Что с ней?

- Простыла сильно. Два раза сознание теряла от температуры. Сейчас спит после снотворного, вроде полегче стало, но все равно еще очень плохая. Надо будет к ней сходить, сока отнести, апельсинов, что ли. Только дня через два, не раньше…

- А как вы думали - в луже валяться в апреле? – язвительно поинтересовалась Анжела Марковна. – Все закономерно. Не можешь пить – не пей, чего выпендриваться? Я вот лично такого не понимаю. А теперь мы должны за нее ее работу делать – зашибись!

- Как ты можешь, Анжела? – укоризненно покачала головой Софья Павловна. – Человек болеет, с каждым может случиться…

- Может быть, и с каждым, но не со мной - точно. Я свою меру знаю. Насильно никто в нее вино не вливал, да еще запивала шампанским, а потом водки потребовала – мозги есть, спрашивается? Лично мне ее вообще не жалко. Я еще понимаю, просто человек болеет, грипп там подхватил или ветрянку. А тут сама напилась до поросячьего визга, в лужу упала, да еще и драку спровоцировала. Вы бы лучше Вадима Николаевича пожалели – куда ему на переговоры с таким лицом?

Женщины возмущенно зашумели. Конечно, Анжела права, но все равно, нельзя быть такой бессердечной. Вероника Сергеевна всегда вела себя безупречно, а если раз и сорвалась – так не от хорошей же жизни. Да, некрасиво получилось, и Вадиму Николаевичу досталось, но это не повод быть такой злюкой.

Анжела Марковна вяло огрызалась – она давно привыкла быть в своем родном коллективе в оппозиции. Что эти пожилые глупые вороны понимают? Она, Анжела, почти самая молодая из них (невнятную Веронику можно не считать), а именно ей вначале предложили место Козлова! Просто об этом никто не знает – так, слухи ходили, не более. А ведь все было очень даже серьезно, на самом высоком уровне решение принималось.

Конечно, она тогда сразу согласилась, но откуда-то возникла кандидатура Волконского. Правда, Анжеле Марковне пояснили, что этот красавчик здесь долго не задержится – Волконский «рос» стремительно, а должность начальника их бабского отдела была всего лишь крошечной, но необходимой ступенькой в его карьере. Но как только он прыгнет выше, его место займет, бесспорно, Анжела Марковна. Кто бы сомневался…

Женщины шуршали обертками шоколадок и печенюшек, пили кофе – бежать в столовку уже не было смысла, там все равно очередь и все вкусное разобрали.

От Вероники незаметно перешли на привычные темы. Софья Павловна жаловалась на нескончаемый ремонт и на мужа, который в воскресенье сбежал на рыбалку вместо того, чтобы проехаться по строительным рынкам и посмотреть краны на кухню и в ванную, черт бы их побрал.

Ирэна Адамовна восторгалась очередной невестой сына Ванечки – почему-то они ей нравились все без исключения. На этот раз девушка тоже была умницей, редкой красавицей и училась на экономиста. И очень-очень скромная – слова Ванечке поперек не скажет. Тот факт, что за последние полгода у Ванечки это была уже восьмая или девятая пассия, в расчет не принимался. Женщины отдела недоумевали: почему все подружки, такие золотые, менялись у сына Ирэны Адамовны, как перчатки? Кого же Ванечка ищет – не принцессу ли Монако?..

Изольда Викторовна поделилась новыми познаниями в области пластической хирургии: вчерашний день она провела в Интернете и теперь с восторгом рассказывала о какой-то совершенно новой технологии:

- Ну наконец-то я дождалась того, чего хотела! Представляете, никаких швов, только незаметные прокольчики, и все натягивается не вбок, а как бы вверх, понимаете? Через три дня можно на работу выходить – вообще никаких следов не остается. А эффект сохраняется лет на десять-пятнадцать. Так, мне тогда будет уже шестьдесят, но ведь медицина на месте не стоит. Уверена, что-нибудь к тому времени такое придумают, что люди вообще стареть перестанут внешне, будут в 70 лет выглядеть на тридцать! Лишь бы дожить…

- А лично мне вообще по барабану, как я буду выглядеть в шестьдесят лет, - заметила на это Анжела Марковна. – Зачем бабке молодое лицо? Я еще понимаю, чтобы тело тоже как-то омолаживали и разглаживали, а то вообще страх божий получится: лицо как у девочки, а кожа везде как у старой черепахи… Кого обманывать-то? Мужик в паспорт посмотрит и сбежит к молодой, так что все труды окажутся напрасны…

- Да ты не понимаешь, Анжела! – горячилась Изольда Викторовна. – Не для какого-то абстрактного или конкретного мужчины женщина хочет оставаться подольше молодой, а исключительно для себя! Чтобы самой было приятно в зеркало глядеться, чтобы чувствовать себя уверенно. Нет, ну и мужчины тоже, конечно. Знаешь, как обидно: вот идет мимо тебя интересный такой – и в упор не видит. Вообще не замечает, будто вместо тебя – пустое место! А ведь буквально еще четыре, даже три года назад  просто шеи сворачивали. А так я где-то что-то себе подтяну – и опять моя самооценка повысится. Все очень просто…

- Девочки, я вас просто не понимаю, ей Богу. – Софья Павловна уже допила кофе и подкрашивала губы, глядя в маленькое зеркальце. – Если бы операцию делали сразу на мозгах – это другое дело. То есть тебе пятьдесят пять лет, как мне сейчас, а потом чик! – и опять тридцать. Это же совершенно другое восприятие жизни! Если честно, я бы даже пожертвовала своей внешностью: пусть бы я внешне выглядела на пятьдесят, а внутри – на тридцать, вот где радость была бы. Потому что глазки, глазки потухшие нас всегда выдают, взгляд этот затравленный, мудрость бабья вековая. Ну, поставишь ты гаечку на затылке, будешь ее регулярно подкручивать, кожу натягивать – а глаза свои куда денешь? Нет, «женщинский» возраст показывает ни шея, ни руки, ни морщинки на лбу и возле губ – наш истинный возраст выдает печальный взгляд старой коровы, которую ведут на бойню. Но это, конечно, мое личное мнение…

- Все правильно, сорокалетняя женщина никогда не будет двадцатилетней – это разные подвиды, совершенно. Хоть всю кожу с себя срежь и новую натяни. Хоть что. А куда вы болячки свои денете? Ведь всё сыплется, всё совершенно! – Ирэна Адамовна тяжело вздохнула. – Не зря говорят: «Бабий век – сорок лет». По себе знаю: до сорока как коза горная скакала, а буквально в сорок с половиной откуда что взялось. И щитовидка, и давление, и вены полезли, а про целлюлит я вообще молчу…

- Вы меня, коллеги, просто пугаете! Мне сорок лет, но я ничего такого не замечаю. – Анжела Марковна надменно вздернула подбородок. – Все это очень и очень индивидуально. Болеют и в двадцать лет, да еще как. Нужно вести здоровый образ жизни, а не напиваться, как Симакова. Следить за собой, не распускаться. Проходить регулярно медосмотр. Заниматься шейпингом, а лучше йогой. Ходить в бассейн. И все будет тип-топ. «Как у меня!», - передразнила она глупейшую рекламу йогуртов, в которой девушка сначала жалуется на запоры, а потом хвастается регулярным стулом.
 
Изольда Викторовна покачала головой – разве можно с Анжелой Марковной спокойно разговаривать? Все-то она знает, самая-то она умная. Ну ничего, доживешь до наших лет – немного осталось. И очень даже хорошо, что не назначили ее вместо Козлова, как упорные слухи ходили. Тогда хоть увольняйся. Нет, они-то до пенсии как-нибудь доскрипят, а вот Вероничку новая начальница точно скушает и не поперхнется. Тихая и незаметная, она еще Анжелу Марковну устраивала бы, а такая, как пришла в субботу в ресторан, - вряд ли. Как же, такая конкуренция!..

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник охранник Славик в камуфляже, загородив собой весь проем двери. За ним маячила чья-то фигура. Славик строго оглядел отдел, остановил взгляд на Софье Павловне и вежливо пробасил:

- К вам посетитель. Вообще-то нужно было пропуск заказать, но Вадим Николаевич позвонил, попросил его к вам проводить, и чтобы вы сообщили ему домашний телефон и адрес Вероники Сергеевны Симаковой. Там что-то срочное, не знаю…

Славик отошел в сторону, и женщины увидели растерянного мужчину без возраста, но где-то ближе к сорока – довольно высокого, холеного, голубоглазого, с красиво подстриженными светлыми вьющимися волосами. В общем, не мужчина – мечта. Женщины изумленно замолчали – это был первый мужчина на их памяти, который бы интересовался Симаковой. Ну, не считая субботнего вечера…

Мужчина смущенно поздоровался, и Софья Павловна принялась деловито щелкать мышкой – информация о месте проживания сотрудников их отдела находилась в компьютере. Через минуту она продиктовала адрес, мужчина записал его в свой ежедневник и, вежливо раскланявшись, удалился под конвоем бдительного Славика. Не то чтобы их предприятие было режимным, но те счастливые времена, когда в здание мог зайти любой желающий, а дети после школы учили уроки рядом со своими мамами, пристроившись на краешке стола с учебниками, остались в далеком социалистическом прошлом…

В кабинете повисла многозначительная тишина, а потом Анжела Марковна  громко хлопнула в ладоши и театрально, хотя и довольно наигранно, вскричала:

- Вот вам и Вероника Сергеевна! Вот вам и серая мышка! А вы говорите, неизвестно где ночевала…

Конечно же, от ее многоопытного взгляда не мог укрыться дорогущий и купленный явно не на местном рынке костюм незнакомца, его стильные остроносые ботинки, кожаная барсетка в руках. А то, что мужчина заявился без пальто, несмотря на апрельскую прохладу, красноречиво говорило о том, что прибыл он на личном авто. И вообще, симпатичный…

Костя Сапрыкин сам не понимал, что происходит. После того, как Вадик увез вчера бывшую жену Маринку, спасая друга от неминуемой расправы, с Костиком начало твориться непонятное. Оставшись один, он почему-то сразу же принялся думать о своей ночной таинственной гостье, причем чем больше он о ней думал, тем сильнее ему хотелось ее увидеть в нормальном состоянии: трезвую, одетую и с открытыми глазами.

Нет, раздетая она ему тоже дико понравилась, и Костя даже предположил, что все его нынешние думы именно с этим и связаны: уж больно хороша была девушка-женщина, когда предстала перед Костей во всей своей красе. Но, с другой стороны, разве мало видел Сапрыкин голых баб на своем веку? Что такого особенного было в даме, которую привел Вадим? Ничего – и в то же время было, было в ней что-то совершенно особенное. Пьяная, ужасная, грязная, будто ее в луже валяли, но какая трогательная и беззащитная! Нежная кожа, полная грудь, родинка на плече… Костя Сапрыкин просто сходил с ума!

К обеду Костя распалил свое воображение до такой степени, что решил позвонить Вадиму и все узнать: кто такая, зачем и почему. Вадим, как обычно по воскресеньям, был недоступен: как же, знаем мы эти приколы. Костя быстро собрался и рванул к другу домой – но того дома не оказалось. Заехал к его будущей теще, Олиной маме – кстати, очень интересной женщине 38 лет, которой прежде тайно симпатизировал – «молодых» не оказалось и там.

Давно разведенная Лена, выглядевшая почти ровесницей дочки, радушно пригласила на чашку кофе – знала, что лучший друг Вадима к ней всегда был неравнодушен, и даже втайне на что-то надеялась – но Костя отказался. Он сейчас был как в лихорадке – хотелось немедленно, сию секунду хоть что-то узнать про девушку, проведшую ночь на его диване: как зовут, сколько лет, замужем или нет, наличие детей, где работает…

А еще – что она ест на завтрак, какие любит фильмы, где проводит отпуск, что сейчас читает, когда последний раз была в кино (и с кем!!!). Чем-то эта несчастная пьянчужка его зацепила, и теперь Костик метался на машине по городу в поисках друга, чтобы получить от него информацию и, наконец, успокоиться. Успокоиться в каком смысле: или узнать, что девушка давно и безнадежно замужем, или… Ну, там будет видно.

Вадима Костя нашел только рано утром в понедельник, когда тот включил мобильный телефон. Оказалось, они с Олечкой ездили на Вадимову дачу, посмотреть, как там и что: не обворовали ли, растаял ли полностью снег, в каком состоянии газон. Сначала сильно замерзли и хотели возвращаться в город, но потом растопили камин, согрелись и решили там же заночевать. Утром выехали пораньше, чтобы успеть собраться на работу и учебу, – Костя дозвонился, когда друг был в пути.

Решили, что все вопросы обсудят в обеденный перерыв: Вадик пообещал пригласить на обед и виновницу Костиных переживаний – ее, кстати, зовут Вероника. Какое прекрасное имя – Вероника! Костя хотел задать другу еще очень много вопросов, но Вадим твердо заявил: «Извини, брат, я за рулем, дорога тяжелая – сплошная пробка, давай все вопросы оставим на потом». Пришлось соглашаться.

А ближе к обеду, когда Костя уже нарезал круги возле Вадькиной конторы, тот вдруг позвонил и сказал, что все отменяется. Во-первых, у него на это время случилась важная и неотложная деловая встреча, а во-вторых, Вероника на работу не вышла. Вадим продиктовал ее данные (Симакова Вероника Сергеевна) и предложил Косте заскочить к нему в отдел и узнать у тамошних тётечек координаты Вероники. С охраной, сказал, договорится. По телефону Костику вряд ли такую информацию дадут, а вот лично отказать точно не смогут…

Костя умолял друга, чтобы тот сам узнал все необходимое, но Вадим был непреклонен: «Я такой ерундой заниматься не буду. Мне и так сегодня уже намекали на какие-то особые отношения с Симаковой – еще не хватало, чтобы я начал интересоваться у коллег ее домашним адресом. Ты сам-то понимаешь, что предлагаешь? Не забывай – я все-таки какой-никакой начальник, и у нас с этим строго…».

Костя злился, хотя и понимал, что Вадим прав, – у себя на предприятии он тоже внедрил принцип железной субординации. 

- Хотя, если честно, Котя, я тебя не понимаю, - сказал Вадим, прежде чем нажать «отбой». – Чего ты к этой Симаковой прицепился? Ты же и не разглядел ее толком. Она, кстати, самая обычная, ничего особенного. Ну, и возраст – не знаю, почему тебя все время тянет на пенсионерок…

- Вадя, какой возраст?! Ей же лет тридцать - не больше! Это я тебя не понимаю – ну ладно, не буду повторяться, ты и сам все знаешь. А мне вот нравятся женщины, с которым можно поговорить на серьезные темы! А с твоей малолеткой… Да, не будем о грустном. Все, спасибо за посильную помощь. Если чего надо еще будет – позвоню.

- Обращайся, не стесняйся – хохотнул друг, а Костя со злостью швырнул телефон на соседнее сиденье. Вот гад!

А теперь он стоит возле своей машины с домашним адресом и телефоном Вероники в руках, но весь в раздумьях и сомнениях. Напряжение постепенно уходило – по крайней мере, самое главное он узнал. Ну, позвонит он сейчас - и что скажет? «Здравствуйте, я тот человек, к которому вас в непотребном виде вчера ночью приволок мой друг Вадька Волконский»? Или: «Здравствуйте, вы тут у меня давеча заночевали – так вот я хозяин квартиры»…

А еще можно так: «Здравствуйте, Вероника, меня зовут Константин Сапрыкин, это вы меня вчера закрыли в спальне и вообще, забыли свой бюстгальтер. Я вам привез его отдать…». Бред, в общем. Нет, нужно действовать по-другому…


Вероника медленно приходила в себя. К вечеру понедельника температура немного спала, и она даже смогла съесть немного жиденького супа, который приготовила мама. За это время они так и не произнесли друг другу ни слова: мама молча приносила питье, давала лекарства, меняла мокрое полотенце дочери на лбу, а Вероника делала вид, что маму не замечает. Ее душили обида и злость: на самого родного человека, который оказался предателем, и на саму себя – за то, что не сдержалась, наговорила этому самому родному человеку кучу гадостей.

Вероника еще могла понять, что у мамы появился ухажер, как появлялись они и раньше, после смерти папы. Она смогла бы, наверное, понять, если бы мама стала с этим человеком жить, как живут муж и жена. И даже, наверное, когда-нибудь бы смирилась с тем, что мама переедет жить к мужчине. Но замуж! Выходить замуж, менять фамилию, менять кучу документов, замыкаться на какие-то юридические нормы, связанные с записью актов гражданского состояния! Не говоря уже о том, что нужно ехать в ЗАГС и там расписываться под марш Мендельсона – под ту же мелодию, под которую они с отцом давали друг другу клятву верности!

Ну и что, что папы нет в живых уже столько лет. Разве можно убить память о нем? Разве можно опошлить ту великую любовь, которая была – разумеется, была! – между ними? Ладно, если бы папа их бросил, ушел к другой, забыл о существовании дочери, родил бы в новом браке других детей… Так нет же! Он до безумия любил свою жену, обожал единственную дочь, делал для своей семьи все возможное и невозможное, чтобы его девочки были счастливы.

Ах, какое волшебное у нее было детство! На качели-карусели – с папой, на рыбалку – с папой, даже на футбол папа всегда брал ее с собой. А кто читал ей бесконечные сказки, когда она подцепила какую-то инфекцию и совершенно ничего не могла есть – ее сразу рвало? Папа тогда отвлекал дочку книжками и так, с шутками и прибаутками, уговаривал таки съесть хоть ложечку каши, выпить хоть глоток чая без сахара. Собственно, это он ее тогда поставил на ноги – маму Вероника почему-то совершенно не помнит рядом с собой.

Да сколько было еще подобных случаев – с Вероникой в детстве почему-то постоянно что-то случалось: она травилась таблетками, ей попадал канцелярский клей в глаз, часто неудачно падала с велосипеда. В первый класс пошла с полностью загипсованной ногой – папа возил ее в школу на мотоцикле, и сам выстругал палочку, чтобы дочь могла чесать страшно зудящую под гипсом ножку…

Отец, так несправедливо рано ушедший из жизни, был ее самой сильной любовью и болью. Как же его не хватало и не хватает сейчас (сейчас – особенно!). Уж он-то вернул бы Веронике уверенность в себе, заставил бы поверить в свою неотразимость, помог бы стать сильной. Как он всегда говорил? «Ты моя принцесса, солнышко над морем, райская птичка, золотая рыбка…». Никто и никогда не говорил ей больше таких слов – даже мама…

И вот теперь мама хочет окончательно похоронить память об отце. Как смириться с этим?

 Нина Ивановна бесшумно ухаживала за дочерью, а на душе у нее скребли кошки. Было жаль Веронику, было жаль себя, было жаль Виктора Васильевича. Ну почему дочь оказалась такой эгоисткой? Да, она всегда была очень привязана к отцу, невероятно тяжело пережила его смерть. Но ведь прошло уже столько лет! Нельзя жить одной памятью. Близкие люди уходят – но жизнь-то продолжается.

Наверное, Вероника хотела, чтобы мама замкнулась в себе, ушла от реальности, погрузилась в воспоминания и тихо ждала смерти, чтобы скорее воссоединиться с мужем. Но это ведь неправильно! Почему она должна хоронить себя заживо? Может быть, если бы была война, и Сереженька пропал без вести, она бы и ждала его всю свою жизнь, надеясь на чудо. Но Сереженьки нет уже много лет – она сама бросила ему на крышку гроба горсть земли, посадила на могиле березку, которая уже превратилась в красивое сильное дерево, установила памятник. Она помнит и всегда будет помнить свою первую любовь, своего первого мужчину, отца своей дочери. Разве можно это забыть? Но она хочет жить! Жить и радоваться каждому новому дню. Просыпаться и засыпать счастливой. Ловить любящий взгляд своего последнего мужчины. Вспомнить, что она женщина, наконец! Почему же дочь отказывает ей в такой малости?..

- Вероника… - забрав у дочери тарелку с недоеденным супом, Нина Ивановна присела рядом.

Вероника отвернулась и закрыла глаза. Говорить ни о чем не хотелось. Да и о чем говорить? О том, как ей больно?

- Вероника, тебе днем звонили с работы, спрашивали, как ты. Я сказала, что через недельку уже поправишься. Обещали зайти…

Вероника молчала, крепче зажмурив глаза. Надо же, какая трогательная забота со стороны коллег. Она и раньше болела, но никогда еще никто не звонил и не интересовался, что с ней. На больничном – и ладно. Впрочем, ведь она тоже никогда никому не звонила сама… В крайнем случае заболевшая сама сообщала по телефону о своих проблемах - и всех это обычно устраивало. И Вероника буквально завтра сама бы позвонила на работу, как только смогла бы удержать в руках телефонную трубку. И еще проведать собираются – с ума сойти. Когда такое было в их «дружном» коллективе?

- Светочка Динарова – то есть как там ее сейчас, Семипалатенко, что ли? – звонила. Сказала, что обязательно зайдет, только не сегодня – сегодня не может…

Вероника мысленно простонала. Светка ее убьет за костюм! Ну, не то, чтобы убьет, скорее всего, скажет: «Да не парься ты, подруга, отнеси в химчистку и забудь, все нормально». Просто самой стыдно до слез: испортила чужую вещь. Надо бы маме сказать, чтобы прямо завтра и отнесла костюм на чистку… Но как скажешь, когда говорить с мамой вообще не хочется.

- Вероника, послушай меня… – Нина Ивановна, наконец, собралась с духом. – Его зовут Виктор Васильевич Самонин…

Вероника демонстративно зажала уши руками и отвернулась к стенке, но Нина Ивановна продолжала, будто не замечая этого:

- Он очень одинокий человек, хотя у него, конечно, есть взрослые дети, которые его не забывают…

Веронике, разумеется, все было слышно.

- Виктор Васильевич работает у нас уже много лет, и в следующем году ему на пенсию. Да… Что еще?.. Я встретила родственную душу, доча. Мы чувствуем одинаково, думаем одинаково, нам нравятся одинаковые вещи. Поверь, это большая редкость даже в молодости, а уж в нашем возрасте и вовсе дело невозможное – найти такого человека…

Вероника слегка приоткрыла уши. Не то чтобы ей было так уж интересно слушать про маминого будущего мужа, а… Ну, неважно.

- Я не говорю сейчас о какой-то сверхъестественной любви между нами, нет. Но он мне нравится, Вероника, очень нравится. И я ему нравлюсь. У него тоже умерла жена много лет назад, Лизой звали. Красивая - ужас… Он все годы после ее смерти был один. Но одиночество – это так страшно, Вероника. Человек не может и не должен жить один, это противоестественно…

Вероника убрала от ушей ладони и вытянули руки поверх одеяла вдоль тела. Мама с легкой опаской погладила ее по руке, но, как ни странно, дочь не дернулась и не оттолкнула ее. Нина Ивановна уселась поудобнее и не спеша рассказала Веронике обо всем, заканчивая вчерашним вечером. Набралась духу и призналась, что провела ночь у Виктора Васильевича, от чего у Вероники упала гора с плеч – значит, мама не знает, что дочь не ночевала дома. И хорошо, пусть она никогда об этом не узнает…

- Доченька, мы решили жить вместе. Я перееду к Виктору Васильевичу, ты останешься в нашей квартире… Но я буду часто к тебе приходить! Каждый день! А ты будешь приходить к нам…

Вероника, превозмогая головную боль, приподнялась на подушке:

- А… свадьба? Когда будет?

- Господи, да какая свадьба в нашем возрасте – ну ты скажешь! Мы просто станем жить вместе, будем скрашивать друг другу одиночество, ухаживать друг за другом, смотреть вечерами телевизор, гулять…

- То есть, ты… не выходишь замуж?

- Вероника, ну о чем ты говоришь!

- А почему ты тогда мне сказала, что выходишь замуж? Это же разные вещи: замуж и просто жить вместе!

- Да какая разница, доча? Я сказала «выхожу замуж», потому что я перееду к Виктору Васильевичу, мы будем жить в одной квартире, вести общее хозяйство… Ты знаешь, так мы даже быстрее купим тебе новую квартиру – ведь теперь я смогу откладывать почти всю свою зарплату. А эту будем потом сдавать – все ж полегче тебе будет…

Вероника откинулась на подушку. Ну, мама, вечно она так. Как в том анекдоте, когда мужчина перепутал кастрацию с обрезанием: «А я что сказал?!». Значит, не будет ЗАГСа, не будет марша Мендельсона и новых клятв о новой вечной любви. Мама никуда не денется, будет рядом. Фамилию менять не станет. А с этим ее Виктором Васильевичем, в конце концов, можно и не встречаться…

- Мама, а если вы не приживетесь? Ну, не сойдетесь характерами?

- Доченька, ты же меня пустишь обратно, если что, а? Будет картина с названием «Возвращение блудного попугая»…

- Конечно, пущу, куда ж я денусь. А… ты когда переберешься? Не сейчас ведь?

- Конечно, нет! Вот поправишься, выйдешь на работу, и я потихоньку перееду. Как же я тебя одну оставлю, глупенькая моя? Кто же тебя лечить-то будет?..

И, обнявшись, обе в голос заревели.


Вероника быстро шла на поправку – лекарство и уход делали свое дело. Днем, когда мама была на работе, она отчаянно скучала  и с нетерпением ждала ее обратно. Жадно набрасывалась с расспросами: как там Виктор Васильевич, что сказал, что подарил, куда пригласил, как отнеслись к роману коллеги? Почему-то ей все было интересно.

Нина Ивановна счастливо смеялась и в подробностях рассказывала, какие глаза были у директора, когда они сообщили ему о переменах в своей жизни, как все на работе за нее радовались, а Наталья Дмитриевна, наоборот, завидовала и шипела, как старая проколотая шина… Рассказывала, что Виктор Васильевич таскает ей в кабинет шоколадки и сладкие орешки, а обедают они в ресторанчике с милым названием «Старина Ганс».

У Вероники загорались глаза, и ей даже иногда казалось, что это ее окружил вниманием какой-то невероятно галантный мужчина, это за ней он так красиво ухаживает, дарит цветы и подарки, провожает до дома и, прощаясь, целует руки… Ну и что, что ничего подобного она в своей жизни не испытывала – все еще впереди. Вон маме сколько лет – а вдруг она, Вероника, тоже встретит своего единственного только на закате жизни? А пока она с удовольствием слушала мамины рассказы, выпытывая подробности, и Нина Ивановна в который раз про себя удивлялась: надо же, а должно ведь быть все наоборот…

В пятницу вечером галдящей толпой ввалились коллеги по работе – почему-то с цветами, а также с традиционными мандаринами, яблоками и соками.

Софья Павловна под общий хохот рассказала Веронике про эпопею с ремонтом (рабочие забыли поставить унитаз), Ирэна Адамовна похвасталась сто двадцать пятой девушкой Ванечки (умница, редкая красавица, учится на дизайнера и с Ванечки пылинки сдувает), Изольда Викторовна сообщила, что берет в следующем месяце отгулы и две недели за свой счет, так как записалась в клинику «делать глазки». Даже Анжела Марковна поделилась планами насчет предстоящей в мае поездки в Париж, а на вопрос «С кем?»  неожиданно зарделась. «Я тебе потом расскажу…», - загадочно шепнула Веронике Изольда Викторовна и хихикнула.

Пришла с работы мама, увидела гостей, ахнула и помчалась в магазин за тортом. Потом все долго сидели вокруг Вероники, пили чай с вкусным «медовиком» и сплетничали, перемывая косточки знакомым, артистам и начальству. Почему-то никто никуда не спешил, хотя дома всех ждали голодные дети и мужья, нескончаемые домашние дела и любимые сериалы.

О событиях субботнего вечера никто не вспоминал, а на вопрос Нины Ивановны, как отдохнули, уклончиво ответили: «Замечательно!». Про незнакомца, который интересовался адресом и телефоном Вероники, тоже не стали ничего сообщать – просто забыли.

- И чего мы никогда так не собирались? – вздохнула Софья Павловна, надевая в прихожей пальто, когда, наконец, решили расходиться. – Разве на работе так посидишь? Давай, Верунчик, выздоравливай, и в следующую пятницу приглашаю всех к себе. Все необходимое купим по дороге, никакие отговорки не принимаются!

- Да кто бы отказывался? – всплеснула руками Изольда Викторовна. А потом давайте у меня соберемся! Мне эта идея нравится!

- Ладно, давайте доживем до пятницы, а там видно будет, - дипломатично заявила Анжела Марковна. Дома, конечно, хорошо, но лично я предпочла бы где-нибудь в кафе встретиться, на нейтральной территории...

- Вот и чудненько! Каждый сам решит, где устроить девичник: в кафе, дома или да даче. Главное – чаще собираться в неформальной обстановке, - подвела итог Софья Павловна.

- А начальника на эти «заседания» будет звать? – спросила Изольда Викторовна.

- Ни за что! – хором закричали все остальные.

- Никаких мужчин! От них только одни неприятности! – Софья Павловна была до чертиков злая на мужа и на строителей, которые уже полгода делали вид, что работают…

Когда коллеги, шумно топая по лестнице и громко что-то обсуждая, ушли, мама уложила слегка уставшую и снова затемпературившую Веронику в постель и улыбнулась:

- Хороший у вас коллектив, доча. Такие все милые, приятные. Внимательные. Хорошо, правда?

- Да, хорошо… Странно, конечно, даже не знаю, что случилось. Сколько себя помню, такого не было. Каждый всегда сам по себе. Ну, на работе по праздникам собирались – и все…

- Вот и хорошо, что так получилось. Видишь, всем понравилось. Теперь будете чаще встречаться. С коллегами по работе нужно обязательно дружить. Тем более, у вас одни женщины.

Мама ушла мыть посуду, а Вероника укуталась в одеяло и закрыла глаза, рисуя в мыслях образ Вадима Николаевича: высокого, утонченного, эффектного. Теперь-то он на нее и вовсе не посмотрит, после всего, что случилось...

Болезнь на время отогнала тяжелые мысли о субботнем вечере и о том, что последовало дальше, но теперь, когда в голове прояснялось, Вероника все больше осознавала весь ужас положения, в которое она попала. Напиться до бессознательного состояния, почти дать себя увезти каким-то бандитам, а потом оказаться в совершенно незнакомой квартире, где спал (слава Богу, не в одной постели с ней!) какой-то мужик! И все это видел Вадим Николаевич!

Если раньше Вероника могла хотя бы в сладких мечтах надеяться на взаимность, то теперь об этом не могло быть и речи. К тому же, начальник повез ее не к себе, а неизвестно к кому, - значит, к себе он ее привезти не мог. То есть он явно живет не один (впрочем, только наивная дура могла надеяться, что такой мужчина будет жить один…).

Нина Ивановна всю неделю потихоньку перетаскивала вещи к Виктору Васильевичу. «Вещи» - это, конечно, громко сказано. Так, кое-какую одежду, несколько книг, свою любимую гардению, пару комплектов нового постельного белья, мелочевку с кухни. В квартире у Самонина было все для спокойной комфортной жизни, и Нина Ивановна с нетерпением ждала, когда же Вероника выйдет на работу, чтобы с чистой совестью переехать.

И вот этот день настал. Был вторник. Утром Нина Ивановна и Вероника вместе вышли из дома, на остановке попрощались: мама ехала в центр, а Вероника шла до работы пешком. У обеих щемило сердце: знали, что вечером Нина Ивановна домой не вернется, а прямиком отправится к Виктору Васильевичу.

Вероника вроде бы бодрилась, но на самом деле не представляла, как окажется вечером в опустевшей без мамы квартире. В одиночестве придется ужинать, в одиночестве смотреть телевизор, в одиночестве укладываться спать. Даже «спокойной ночи» некому пожелать…

Мама, конечно, обещала как можно чаще приходить «в гости», но, если честно, Вероника ей не особенно верила - мамины глаза светились в это утро таким счастьем, она так суетилась, собираясь на работу, так волновалась, что дочь мысленно махнула рукой: вот через месяц эйфория пройдет, и тогда с мамой можно будет нормально  разговаривать. А сейчас пока бесполезно.

Расцеловавшись на прощание и смахнув с глаз слезинки (будто навек расставались, а не на несколько дней), Нина Ивановна и Вероника отправились по своим маршрутам. 
   
Вероника шла по тротуару и наслаждалась погожим весенним утром – после недельного пребывания дома все воспринималось как-то особенно остро: громко чирикали взбудораженные солнцем воробьи, асфальт почти везде просох, а газоны со свежевскопанной землей источали пряный пьянящий аромат.

Вероника не могла надышаться, поэтому слегка замедлила шаг – благо, время позволяло. Она старалась не думать о том, что ее ждет на работе, какими глазами она будет смотреть на Вадима Николаевича (а он на нее какими глазами?!) – просто шла, подставляя лицо солнечным лучам, и даже жмурилась от удовольствия.

Рядом притормозила машина и тихо поехала следом. Вероника на всякий случай ускорила шаг – машина тоже поехала быстрее. Вероника шагнула в первую попавшуюся дверь – это оказалась аптека – машина остановилась.

Собственно, делать в аптеке выздоровевшей Веронике было нечего, да и время стало поджимать, поэтому она решила не обращать внимания на автомобиль: во-первых, вокруг полно людей, все спешат на работу и учебу, а во-вторых, ну кому она может понадобиться, в самом деле?.. Да еще в такой шикарной иномарке.

А в машине сидел Костя Сапрыкин и тосковал: как бы самым естественным образом подойти к Веронике и «познакомиться»? Всю эту неделю он каждый вечер подъезжал к ее дому и смотрел на окна. Иногда видел мелькнувший силуэт – и тогда сердце начинало выскакивать из груди. Такого с ним еще никогда не было. Нет, он любил, разумеется, Марину, мать своих детей, причем влюбился еще в школе, да и после Марины случались романы, кем-то он иногда увлекался. Но чтобы так – до остановки дыхания, до колик в животе, до дрожи в руках…

Он набирал врезавшийся в мозг номер телефона и, затаив дыхание, слушал голос Вероники: «Алло! Я вас слушаю, говорите! Извините, я вас не слышу – перезвоните, пожалуйста». Голос как голос, но для Кости он звучал словно музыка, и он готов был снова и снова набирать этот номер, лишь бы только услышать в трубке непередаваемую интонацию: «Ал-ло!» - с ударением сразу на оба слога… 
 
Костя знал, что сегодня Вероника выходит на работу – Вадим сообщил «по знакомству». За эту неделю, пока она болела, Костя вытряс из друга всю информацию, какую только мог раздобыть о своей подчиненной скромный начальник отдела: высшее образование, не замужем и никогда не была, живет с мамой. И все! Больше про Веронику ничего не знал ни отдел кадров, ни коллеги по работе.

С самого утра Костя караулил Веронику под домом, видел, как она прощалась с мамой на остановке (странно – такие трогательные отношения: «сопли-слезы» перед уходом на работу…), как неожиданно заскочила в аптеку. «Наверное, еще болеет», - с теплотой и нежностью подумал Костя, и сам себе удивился: обычно он не отличался такой уж сентиментальностью.

Он вышел из машины и подошел к аптеке, не имея в голове никакого конкретного плана, - просто захотелось рассмотреть девушку поближе. Но дверь вдруг с силой распахнулась – и они с Вероникой столкнулись нос к носу на пороге.

От неожиданности Костя выронил ключи от машины и бросился их поднимать, а когда поднял голову, Вероники уже и след простыл: она почти скрылась за воротами родного предприятия. 

«Вот дурак! - отругал сам себя Костя. – Она, наверное, увидела, что я за ней еду, и испугалась. Кто ж так делает…».
А Вероника и правда испугалась незнакомца, который явно следил за ней. Столкнувшись с ним, она только и заметила, что большие голубые глаза, в которых таилось странное выражение: смесь смущения, интереса и решительности.

«Маньяк», - подумала Вероника, переводя дыхание уже перед проходной – благо, аптека, в которой она пряталась, находилась совсем рядом с ее конторой…

Они заново познакомились тем же вечером и больше не расставались. Через полгода Костя Сапрыкин купил Вадиму Волконскому ящик пива, а себе – белый фрак на свадьбу.