Отшумели песни нашего полка

    «Старинная солдатская песня», - так назвал ёё автор, Б.Ш. Окуджава.  В это сложно поверить, но это была строевая песня нашей учебной заставы в далёком 1980 году. Идея спеть этот романс, балладу (не берусь дать точное название этому лирическому произведению) принадлежала нашему старшине сержанту Л. Шанцеву. Пели мы её тогда с надрывом и от всего сердца, выкрикивая чудесные слова ветерана другой войны – Отечественной Великой. Интересно, что страничку из записной книжки со словами этой песни у меня потом вырвали, после досмотра. Книжку командир роты ст. лейтенант Короткин вернул, но видно слова, неизвестного цензора насторожили. Зато командиру отряда, полковнику Мирошниченко песня понравилась точно, раз заняли мы с ней первое место. Какие идеалы нам предстояло защищать, служа на границе с Афганистаном и какие письма «кровью на песке» предстояло написать, мы тогда не знали. Таджикистан сегодня, другая страна, кто охраняет её границы, не ведаю. В те годы, казалось, всё было понятно, есть мы и враги. «Нас осталось мало:  мы да наша боль». Какие слова! Какая была держава! Не было такого солдата, я не встречал, что – б в душе не гордился своей службой в пограничных войсках. Значит, знали своё дело политработники и командиры, умели донести до нас солдат политику партии. Почти ни у кого тогда не было ни малейшего сомнения в необходимости и справедливости очередной войны. К чему пришли? Что ещё не поделили новоявленные богатеи. А кому предстоит защищать новые границы чужих владений, нашим детям? Мой товарищ по оружию, сегодня гражданин другой страны, имя его называть не хочу, прошёл он три «чёрных сотни», в военкомате недавно сказал: «Воевать больше не буду. У меня взгляды поменялись. Я – пацифист по убеждению». После чего, поругался с женой, она не разделила его миротворческие порывы. Жаль, но жить в мире человек не может. Мы всегда с кем – то воюем кто с женой, кто с тёщей, с соседом, или коллегами по работе. Найти врагов не проблема, давайте попробуем приобрести друзей.  «Ты напиши, к чему мы пришли тридцать лет спустя. У тебя получится, - убеждает меня при встречах сослуживец Толик Дудка, - Братская кровь, - обращается он ко мне при встречах и разговорах по телефону. - Как ты живёшь?» И чувствую я в его голосе искреннюю заботу и неподдельный интерес к жизни моей, вот, первый раз пишу на заказ.
    Прошло 28 мая, встретились, поговорили, выпили, вспомнили. Живём все скромно, теперь хоть и в разных странах, но с одинаковыми заботами о хлебе насущном. Политический вопрос решился просто высказыванием одного  моего товарища: « Как я могу относиться к другой стране, если там родился и живёт Клюша?» Я полностью согласен с ним, там живут наши товарищи по оружию, годки, старшие и младшие по призыву братья. И никто, никогда не сумеет сделать нас врагами. Да, мы спорили до хрипоты, во время службы, кто к кому присоединился, чья водка слаще и забористей, девчонки симпатичней и добрее. Это уже всё в прошлом. В реалии пришли к тому, к чему пришли. У большинства из всех жизненных достижений наметившийся, или уже конкретный живот. Многие из «дедушек» погранвойск превратились в дедов настоящих, не все  конечно, но, полагаю, наши дети над этим вопросом работают усиленно и с воодушевлением. Судьбы схожи. После службы: учился, женился - развёлся, работал - уволили, служил – сократили. Сейчас: шабашу, строю, кручу баранку, охраняю, торгую и т.п. Жаль слышать от друзей на вопрос: « А как там …?» Ответ: «Ты не знал? Уже давно как умер». «Спите себе, братцы, - всё придёт опять». Редеют наши ряды. Вместе с волосами на голове, пропадает уверенность в завтрашнем дне. Нас никто не гонит на встречу, манит нас не только стакан, лично мне Леночка и дома употреблять разрешает, в меру, конечно. Дети вот - «Одноклассники» наладили. Раз мы продолжаем встречаться, нас тянет друг к другу. Есть, что вспомнить хорошее. Самому, правда, ещё снятся кошмарные сны, что осталось мне служить, как медному котелку, долго, бессрочно. Точно было подмечено однажды: « кажется, что призваны  мы в эти войска навсегда». И осознаю, просыпаясь с радостью, что клич: «Рота! Подъём!», в исполнении Сани Трофальчика, уже позади.   
    Мы служили Родине, не задумываясь, признают ли потом наши заслуги перед ней. Даже после стольких лет мы все ещё солдаты, хотя мне в военкомате, куда я пришёл с грамотой, в которой была объявлена благодарность за оказание интернациональной помощи, сказали, что я – старший лейтенант медицинской службы. В С.А. служил на должностях рядового и сержантского состава, что видно из записи в билете, и ни в какой Афганистан они меня не посылали. Я повозмущался было, доказывая, что в С.А. не прослужил и одного дня, погранвойска относились в те годы к ведомству КГБ, офицерский билет не я себе оформлял, а потом решил, справедливо мне отказано в льготах. Служил в роте связи, в боевых операциях участвовал всего два раза, потом у начальника штаба был персональным радистом, летали на вертолётах по всем точкам отряда, за что грамоту и получил.  Хотел примазаться к настоящим фронтовикам, таким как Кузьмич, Клюша, Новиков. Последний меня классно поддел при встрече, вспоминая, что был я самый отчаянный солдат, при прочёсках первым в кишлак входил, последним выходил, посмеялись вспоминая. Я в оцеплении стоял, когда ребята из ДШ кишлаки прочёсывали. Только, братцы, мы - то знаем, у одних медали боевые на груди висят, а у других  юбилейные. Благодаря случаю, вернулись мы живыми, за чужими спинами не прятался никто, все рвались в бой, сам шесть рапортов написал о переводе в ДШ. Я помню только одного шакала, что на солдатской крови карьеру делал, так и того наказали сразу, после увольнения. Были, конечно, и стукачи, и служаки, как без того, а мне ближе всего залётчики, такие как Тимоха и Харитоша.  Андрос Серёга вспомнил при встрече забавный случай, которому и я был свидетель. Наш сослуживец Харитоша, утомлённый долгим трезвым образом жизни к концу второго года службы поехал с водителем начальника особой службы части на его служебном уазике в город Пяндж, за портвейном «Сафет», название напитка воспроизвожу по памяти. Для убедительности, сел на передние сидение, снял панаму и одел на голову, лежавшую в машине офицерскую фуражку. Ворота КПП услужливо распахнулись, машина без проверки успешно выезжает, а навстречу ей идёт хозяин фуражки, подполковник …  и интересуется у дежурного, - «Ты не знаешь, солдат, куда это я сейчас поехал?» Залёт страшный, но наказания как такового не было. Наглость поступка и честность признания подкупили сурового подполковника. «Не хватило, очень захотелось добавить, водитель был почти трезвый, это я его уговорил», - честно признавался на другой день перед комсомольским собранием роты провинившийся солдат. Я помню то собрание, заступался за товарища, говорил, что со всяким может случиться, отделался Андрюха выговором, а мне потом долго замполит Соломин пенял за непонимание текущего момента, отряд на боевом положении, а солдаты в город за портвейном ездят. Он понимал, что это его большое упущение, как политического наставника и руководителя своих подчинённых. Он на собрании требовал исключения, но не вышло у него. Я тогда и сейчас думаю, что командиры и начальники у нас были нормальными мужиками, сами не монахи, выпивали. Помню, как однажды, хлопнув меня ладонью по спине, сержант Шанцев задал, казалось простой вопрос, - «Ты что, боец, опух? Ты что, дедушка с наглаженной стрелкой на спине щеголять. Домашними пирожками ещё срешь, а ходишь, как квартирант!» Мы с товарищем Андрюхой Косяком, тем вечером нагладили себе на гимнастёрках  шов, именуемый, как я потом узнал «дембельской стрелкой». – «Так лучше, я думал, не знал, что не положено, - с ужасом в голосе, заглядывая в серые суровые глаза своего командира, осознавая свою оплошность, признался я.  –  Сегодня разглажу». Наказания мне за «борзость» не последовало, спасло правильное поведение. Андрюха, более строптиво дававший объяснения своему поступку три дня потом мыл сушилку, правда, я ему помогал из чувства товарищества, работать меня никто не заставлял. Мы все и я, и мои младшие командиры были ещё детьми, игравшими во взрослые игры, оформляли дембельские альбомы, мечтали о зелёной фуражке с солдатским козырьком, охраняли границу. Чужой теперь страны.  А границы никуда не денутся, пока существуют на Земле люди, они будут делить её на части. Наше армейское братство не исчезнет!
«Спите себе, братцы, - всё начнётся вновь,
Всё должно в природе повториться:
и слова, и пули, и любовь, и кровь…
Времени не будет помириться».
     Перечитал, не понравилось, какая – то «слезница» получилась. Писал, настрой был боевой. Братцы, мы ж ещё пошумим, поживём, поохотимся. А песню, послушайте,  я её закачал в любимые, да и сами найдёте без труда при современных – то возможностях. Вчера Толик Дудка звонил, заказчик этого рассказа, говорил, что первый вариант ему понравился. Почему нас так волнует мнение других, по тому, или иному вопросу? Может оттого, что своего просто нет! Полагаю, писателей скоро не станет, как и радистов. Будут, демоны, датчиками считывать с коры головного мозга наши мысли, чувства и направлять их в недра компьютерной памяти. Сохраняя, по мнению машин, стоящие, а основную массу дум наших стирать и выкидывать в корзину для мусора, как не стоящий внимания хлам.
2016.