Чёрный квадрат

               
               



          ГЛАВА  ПЕРВАЯ

Однажды...  Почему  однажды?  Да  потому,  что  если  дату  или  хотя  бы  время  года  мы  могли  бы  установить,  то  уж  точное-то  время,   момент  с  которого  всё  и  началось,  установить  ни  сейчас,  ни  даже  тогда,  было  бы  невозможно  абсолютно  по  причине  неисправности  часового  механизма.
  И  так,  однажды  Сергей  Иванович,  припарковавшись  очень  удачно  почти   у  самого  входа  в  торговый  центр  (центр  этот  в  незапамятные  времена  был  прядильно-ткацкой  фабрикой,  но   теперь  об  этом  смешно  даже  вспоминать),   закрыл  машину  и  вошёл  в  распахнувшиеся  перед  ним  стеклянные  двери.    Внутри  всё,   как  и   всегда,  суетилось,  крутилось,  сияло,  сверкало,   блистало,  подмигивало.  Посетителей  было  много,  как  и  всегда.  Негромко  играла  ненавязчивая музыка. 
Сергей  Иванович  торопился.  Сегодня  ему  было  необходимо  купить  игрушку  внуку,  а  перед  этим  найти  мастерскую  по  ремонту  часов.  Дело  в  том,  что  его  часы  в  последнее  время  начали  выкидывать  какие-то  дурацкие  коленца:  то  они  убегали  вперёд  сломя  голову,  то  плелись,  будто  полуживые,  в  результате  чего  Сергей  Иванович  начал  как  бы  выпадать  из  реального  времени.  Вот  и  сейчас   по  их  вине  он  мог  опоздать  к  внуку  -  тот  уснёт  и  пообщаться  с  ним  будет  невозможно.  В  общем,  с этими  коленцами  надо  было  покончить  и  побыстрее. 
   Эскалаторы  подняли  Сергея  Ивановича  на  третий  этаж,  где  располагались  разнообразные  мастерские,  в  том  числе  часовые.  Он  шёл  вдоль  них,  ища  нужную,  а  слева  от  него, за  перилами,   внизу,  на  втором  этаже   в  атриуме  за  столиками  сидели  компании людей,  в  основном  молодых,  пили  пиво,  болтали,  смеялись.  Сергей  Иванович  невольно  бросил  беглый  взгляд  в  сторону  атриума,  но  тут  же  отвернулся,  сделал  несколько  шагов  и...    замер. Да,  кто-то  из  молодых  людей  дружески  помахал  ему  рукой. 
Сердце    Сергея  Ивановича,  сделав  трёхсекундную  паузу,  застучало  снова,  но  только  гораздо  чаще.  Испарина  выступила  на  лбу.  И  Сергей  Иванович,  сделав  шаг  назад,    опёрся  о  перила:  "Бред!".
 Можно,  конечно  считать  это  и  бредом,  но,  тем  не  менее,  за  одним  из  столиков  сидели  именно  они  -  Саня,  Димка  и  Толик.  Сидели  и  пили  пиво.  И  Саня  опять  помахал  ему  рукой,  Димка   и  Толик  тоже  посмотрели  в  его  сторону  и,  глядя  на  него,  все  трое  вдруг  заржали,  как  три  молодых  жеребца:  "Серёга,  спускайся  к  нам!".
Сергей  Иванович  еле  устоял  на  ногах.  Сердце  опять  сделало  паузу,  но  на  этот  раз  более  продолжительную,    стало  темно.  "Все  трое  умерли  в  прошлом  году.    А  Саня  и  Димка  с  Толиком  за  всю  жизнь   не  были даже  знакомы!"  -  но  сквозь  окружавший Сергея  Ивановича тусклый  туман  было  видно,  как  все  трое  по-мальчишески  задорно  смеялись  и  махали  ему  руками.  Сознание,  некоторое  время  ещё  поплавав  в  этом  тумане,   вдруг    прояснилось. Сергей  Иванович  опрометью   метнулся  назад,  к  эскалатору.
   Второй  этаж,  поворот  направо,  несколько  бутиков  и  вот  он,  атриум.  Та  же  ненавязчивая  музыка,  столики.  Вот  их  столик:  три  пивные  кружки,  недопитое  пиво  и…  за  столиком  никого. 
  Сергей  Иванович  рухнул  на  стул,  облокотился  о  стол  и  уронил  лицо  в  ладони.  Его  потряхивал  озноб.  Потом  начало  трясти  сильнее.  Ещё  сильнее.
 « Что  с  вами?».  Он  поднял  голову:  женщина  в  синем  сатиновом  халате  и  белой  косынке  трясла  его  за  плечо,  а  вокруг    всё  крутилось,  громыхало,  гудело.  Подошли  ещё  женщины  в  точно  таких  же    халатах  и  косынках:  «Вам  плохо?».  На  стене  под  потолком,  там,  над  громыхающими  станками,    алел  кумачовый  транспарант:  «Наша  цель  -  коммунизм».  Сергею  Ивановичу  стало  совсем  плохо.  «Я…  -  пролепетал  он  -  Я…  Да,  мне  нехорошо»  «А  вы  кто?  Как  вы  в  цеху-то  оказались?»  Да,  всё  правильно,  прядильно-ткацкая  фабрика,  он  не  ошибся.  «Я…Я… Я  из  газеты.  Я  у  вас  тут…  У  вас  тут  пыль,  душно,  мне    нехорошо.  Как  пройти  к  выходу?».  «Интеллигенция -  с  презрительным  сочувствием  сказала  одна  из  ткачих  -  Из  Москвы,  что  ли?  Чудно  -  старик,  а  в  джинсах».  Сергей  Иванович,  не  возражая,  кивнул.  Еле  переставляя  ноги  он  спустился  по  лестнице,  распахнул  тяжёлые  железные    двери,  вышел.
   В  лицо  ему  ударил  яркий  солнечный  свет,  и,  когда  глаза  к  нему  привыкли,  он  увидел  автомобильную  парковку,  людей  катящих  тележки  с  накупленным  барахлом,  а за  его  спиной    бесшумно  раздвигались  и  сдвигались  стеклянные  двери  торгового  центра.
  За  руль  он,  разумеется,  не  сел.  Пошёл  пешком,  медленно  пошёл,  чуть  размахивая  руками,  на  одной  из  которых,  на  левой,  еле-еле  слышно  тикали  часы,  те  самые,  которые  он  так  и  не  починил. 


                Глава  вторая.

 Но  он  забыл  об  этом  и  посмотрел  на  циферблат.  Рабочий  день,  судя  по  этим  часам,  был  в  самом  разгаре.  Сергей  Иванович  покрутил  головой,  увидел  стоящее  такси,  сел  в  него  и  назвал  цель  поездки:  «Областной  психоневрологический  диспансер».  Через  полчаса  он  уже  был  у  входа  в  это  скорбное  заведение,  расплатился,  вышел  из  машины  и  она  уехала.
  Она-то  уехала,  а  он-то  остался  и  стоял,  как  вкопанный  -  во  всех    окнах  диспансера  горел  свет,  санитарка  запирала  входные  двери.
  -  Постойте!  Я  к  Андрею  Юрьевичу,  к  профессору.  Он  ещё  здесь?
   -  Вы  бы  к  нему  ещё  ночью    приехали  -  рабочий-то  день  давно  закончился.
 -  Так  он  уехал?!
 -  Нет,  сидит  у  себя  в  кабинете,  кого-то  ждёт,  какого-то  Сергея  Ивановича.
 -  Так…  Так  я  Сергей  Иванович.
 -  Ну,  тогда  проходите.
Сергей  Иванович  вошёл.
 - Теперь  ступайте  за  мной.
 Санитарка  прошла  через  фойе  к  запертой  двери,  отделявшей  фойе  от  больничных  покоев,  достала  из  кармана  дверную  ручку (на  самой  двери  ручки  не  было),    вставила  в  паз  и  повернула  её.  Что-то  щёлкнуло,    дверь  открылась.  Следом  за  санитаркой  С.И.  вошёл  в  дверь,  дверная  ручка  была  вставлена  в  паз  с  другой  стороны,  дверь  закрылась,  что-то  щёлкнуло,  а  ручка  из  паза  была  удалена.   Внутри  диспансера  было  тихо,    словно  все  безумцы  спали.   А  внутри  Сергея  Ивановича  что-то  ёкнуло  -  ему  показалось,  что  по  лицу  его  спутницы  скользнула  лёгкая  усмешка.  Они  прошли  по  длинному  коридору  и  оказались  перед  аналогичной  дверью,  которую  и  миновали  аналогично.   «Я  никогда  не  выйду  отсюда!»  -  взвизгнула  в  голове  Сергея  Ивановича  истерическая  мысль,  но  он  всё  шёл  и  шёл  за  своей  проводницей,  которая  открывала  одну  за  другой  лишённые  ручек  двери,  а  потом  закрывала  их,  унося  ручку  с  собой  и  лишая  Сергея  Ивановича  надежды  на  возвращение  к  разумной  жизни.  Подойдя  к  очередной  двери,  Ариадна  в  паз  ручку вставлять  не  стала,  а  нажала   кнопку  на  стене    и  громко  сказал:
 - Андрей  Юрьевич,  к  вам  пришли.
 Дверь  распахнулась,  на  пороге  стоял  Андрюха:
 -  Ну,  Серый,  ты  даёшь!  Позвонил  три  часа  назад,  пробормотал  что-то  невразумительное,  сказал,  что  скоро  подъедешь.  Ни  хрена  себе  скоро.
-  Выпить  есть?
 -  Как  не  быть  -    Андрей  Юрьевич  достал  чуть  початую  бутылку  «Хенесси»,  плеснул  в  бокал.
   Сергей  Иванович  коньяк  выпил  залпом  и  упал  в  кресло:  «Андрюх,  я,  кажется,  схожу  с  ума».
  Профессор  Андрюша  удивлённо  поднял  брови:  « Какое  сегодня  число?». Серый  ответил  и  попал  в  точку.  Время  года,  страну  проживания,   точный  адрес,   имя  жены,  как  нынешней,  так  и  предыдущей,  имена  и  профессии  друзей,  знакомых,  руководителей  наиболее  значимых  стран  планеты,  таблицу  умножения,  число  пи  он тоже называл,  не  задумываясь,  и  всё  совпадало  с  действительностью.
  Андрей  Юрьевич  сел  в своё   солидное  профессорское    кресло,  плеснул    себе  минералки    и  сделал  глоток:  «Какие  же  страхи  тебя  мучают?  -  спросил  он,  проведя  рукой  по  густым  усам,  -  Чё  случилось-то?».
  Сергей  Иванович  выложил  всё  начистоту.
    Юрьич  помолчал  самую  малость,  потом  померил  Сергею  Ивановичу  давление,  чуть  скривился:
  -  Серый,  тебе  сколько  лет?  Седой  же,  скольких  ровесников  перехоронил,  а  ума,  как   не  было,  так  и  нет.  В  такую  жару  шапочку-то  на  башечку-то  -  в  твоём  возрасте  особенно  -  надо  одевать.  Бандану  там,  или  сомбреро,  хотя  тебе-то  лучше  детскую  панамку.  На,  положи  это  под  язык  и  посиди  спокойно  минут  десять,  не  то  тебя  инсульт  тюкнет.  У  самого  кондиционер  в  машине  сломался,  а  он  по  жаре  накручивает  по  городу  да  ещё  на  самом  солнцепёке  машину  ставит.  И  на  этот  солнцепёк  с  непокрытой  башкой  выходит.  Хорошо  ещё,  что  ты  перед    стеклянными  дверями  не  рухнул,  на  ногах  удержался,  когда  сознание-то  помутилось.  Иначе  затоптали  бы  тебя  там  на  хрен,  старая  ты  беда  -  нынче  народ  друг  с  другом  не  церемонится,  особенно  со  стариками. Ну-ка,  дай  ещё  раз  руку.  Вот,  с  таким  давлением  можно  уже  жить.  Башечка-то  как,  просветлела?
   Сергей  Иванович  ещё  раз  глотнул  коньяку,  вздохнул  глубоко  и  улыбнулся:
-  Спасибо  тебе,  Андрюш.  Ты  настоящий  друг.  Знаешь,  когда  это  всё  со  мной,  ну,  вот  это,  так  я  чуть  в  штаны  не  наложил.  А  как  на  ногах  удержался,  так  это  одному  Богу  известно.  Я  же  всё  видел  так  реально!..
-  Сны  и  сновидения.  Всё,  проехали,  забудь.  Пора  проснуться.  Значит,  делаем  так   -  я  из-за  тебя  опоздал  на  юбилей  к  заведующему  отделения  неврозов,  а  быть  там  обязан.  Я  отбываю,  ты  посидишь  ещё  немного  здесь,  выпьешь  кофе,  а  как  очухаешься,  вызовешь  такси,  поедешь  домой    баиньки.  Завтра  созвонимся.  -  он  нажал  кнопку  на  столе:
-   Светочка,  я  уезжаю.  Сделайте  моему  прихворнувшему  другу  кофе  и,  когда  он  совсем  придёт  в  себя,  отправьте  его  на  такси  домой  и  тогда  можете  быть  совершенно  свободны»
-  Хорошо, Андрей  Юрьевич -  ответил  слегка  низковатый  женский  голос.  Юрьич  схватил  друга  за  руку,  тряханул  и  выскочил  из  кабинета. 
А  в  кабинет  вошла  Светочка,  высокая,  стройная.  Она вошла  задом,  катя  за  собой  стеклянный  столик.
- Вам  кофе  чёрный  или  со  сливками?  -  обернулась  она. 
И  Сергей  Иванович  потерял  сознание.   


                Глава  третья.

«Но    какое  сходство!  -  думал  Сергей,  выходя  из  диспансера,  -  Поразительно!  После  сегодняшнего  дневного  видения  ещё  и  это.  Как  будто  кто-то  издевается  надо  мной».
  «Вам  кофе  чёрный  или  со  сливками?  -  сказала  Светочка.
  Хорошо,  что  потеря  сознания  была  кратковременной,  Светочка  его,  кажется,  даже  и  не  заметила.  Подкатила  столик,  налила  кофе.  Чёрный,  как  он  любил.
-  Круасаны,  конфеты…
- Спасибо.  Я  посижу  здесь  немного?
Света  сделала  неопределённое  движение  своими  густыми  бровями  и  вышла.    А  он  съёжился  и  сидел,  не  двигаясь,  тупо  глядя  на  закрывшуюся  за  ней  дверь. 
Нет,   та  Света  была  почти  такой  же  двадцать  лет  назад.  Такой  же,  но  почти.  У  этой  нет  ни  агрессивно  яркого  макияжа,  ни  некоторой  тяжести  в  чертах  красивого  лица,  ни  небрежной  раскованности  в  движениях,   ни  панибратской  манеры  общения,  начинающегося  с  неизменного:  «Привет!»   вне  зависимости  от  степени  знакомства.  Вообще  в  ней  не  было  заметно  никаких  замашек,  ну  так  скажем,    самоуверенной  охотницы.   А  та  Света  была  охотницей.  Охотницей  опытной,   целеустремлённой   и  упорной.  Цель  у  неё  была  постоянно    одна,    объектов  для  достижения  цели  -  множество.  В  какой-то  период  таким  объектом  был  и  Сергей.  И  надо  сказать,  что    ему-то  тогда  было    всё  равно:  с  Людмилой  они  на  всех  парах  летели  к  разводу,  к  тому  же  он  был  пьян  в тот  вечер,  так  что  Светка  без  особого  труда  смогла  внести  его  имя  в  список  если  и  не  пленённых,  то  слегка  контуженных  её  сексуальной  энергией.  Дура  Светка,  а  ведь  умная  баба.  Какая  умная  баба  была!  Талантливая!  Юрист,  скольким  людям  помогла.  Но  страсти  -  одна,  но  пламенная  страсть  -  спалила  её.  Сгорела,  сгорела  Светка, как  хворостина,  да  потом  год  тлела.  Тлела,  тлела  и…  всё  -  и  золы  не  осталось.  Год  прожила  парализованная,  забытая  всеми,  кроме  матери.
    Но  теперь  и  Светки  нет,  и  её  матери  нет,  а  есть  её  почти  полная  копия  -  Светочка,  секретарша  его  друга  профессора,  которая  сидит  из-за  него  на  работе,  хотя  давным- давно  должна  отдыхать  дома.
-  Светочка  -  слегка  дрогнувшим голосом  позвал  Сергей  Иванович  и  съёжился  ещё  сильнее.
Секретарша  вошла.  Взглянула  на  него.  Взглянула  так,  как  смотрят  на  человека  незнакомого,  случайно  встретившегося.  Бесстрастно  взглянула.  У  Сергея  отлегло  от  сердца  -  да,  это  только  сходство  и  больше  ничего.
- Светочка,  вы  простите,  что  я вас  называю  так,  а  не  по  отчеству.  По  отчеству-то  вы?..
- Светлана  Афанасьевна.
-  Светлана  Афанасьевна,    мне  лучше.  Спасибо  за  кофе.  Я  пойду.  Извините,  что  задержал.  Такси  не  надо.
«Но    какое  сходство!  -  думал  Сергей,  выходя  из  диспансера,  -  Поразительно!  Поразительно!  После  сегодняшнего  дневного  видения  ещё  и  это.  Может  Светкина  родственница?  Не  было  у  Светки  никого,  кроме  матери  -  с  мужем  развелась,   сын  умер от  передоза.  Но  что  же  это  всё  значит-то,  а?  Что?».
Мимо  стоящего  на  ступеньках  Сергея  Ивановича  прошла  Светлана  Афанасьевна,  молодая,  красивая,  тихая,  очень  усталая,  судя  по  всему.
Тем не  менее,  садясь  в  машину,  предложила:
-  Вас  подвезти?
Сергей  молча  помотал  головой  и  пошёл,  низко  опустив  голову,  чувствуя,  как  в  спину  ему  дует  лёгкий  освежающий  вечерний  ветер  с  городской  окраины,  с  кладбища,  на  котором  и  лежали  -  она,  та  Света,    её сын  и  её  мама.

 
     ГЛАВА  ЧЕТВЁРТАЯ

Старость  не  радость:  гипертония,  метеозависимость,  тяжкий  груз  воспоминаний… 
  -  Какой  тяжкий  день   получился,  однако.  И  к  внуку  не  попал…
  Внучат  у  Сергея  Ивановича  было  двое  -  внук  и  внучка.  И  так-то  их  удавалось  навестить  не  слишком  часто,  а  сегодня  собрался  и…  и  не  навестил,  и  часы  не  отремонтировал…    Да,   кстати,  сколько  сейчас  времени?  Но  на  часы  смотреть  было  бессмысленно,  всё  равно  наврут,  а  спросить  не  у  кого  -  на  улице,  по  которой  он  шёл,  не  было  ни  души.  Правда  проехала  машина,  «волга»  выпуска  начала  каких-то  60х  годов,  а  потом  вторая  бедолага,  ещё  хлеще  -  божья  коровка  из  железа  -  «победа».  Ах  да!  Завтра  же  в  городе  парад  ретроавтомобилей. 
  Смеркалось.  Стемнело.  Где  он,  собственно  идёт-то?  Отказался  от  такси  перегревшийся   дурак,  а  теперь    куда  идти   не  знает.  Какой-то  пустынный  незнакомый  район,  хрущёвские  панельные  пятиэтажки,  подъёмные  краны,  рвы.  Куда  это  его  занесло?  Стройка  какая-то.  Что  строят?  Мать  честная!  Панельные  пятиэтажки  строят. С  ума  сошли,  что  ли?  Или  вокруг  этой  психклиники  все  сумасшедшие?  Их  же ,  эти  хрущёбы,   собирались  ломать   везде  и  повсеместно,  а  тут,  здравствуйте  пожалуйста,  новые   возводят.  Их  строили-то  с  расчетом   на  20  лет  использования,  до  80го  года,  до  коммунизма.  Восьмидесятый  год  давно  прошел,  коммунизм  не  случился,  государства  того, что  их  придумало,  нет,  а  времянки-хрущёвки  стоят.  Нет  ничего  постояннее  временного.  А  теперь,  видимо,  где-то  наверху   решили,  что  они  в  три  раза  дольше  простояли,  чем  планировалось,  так  значит   если  не  до  коммунизма,  так  до  второго  пришествия-то  точно  простоят.    А  для  красоты  их  пенопластом  можно  снаружи  покрыть,     и  вообще  блеск  будет.  Видимо  так.  Правда,  пенопласта  ещё  не  подвезли.
-  Дядя!
Кто-то  дёрнул  за  рукав  Сергея  Ивановича.  Он  оглянулся:
 - Что  тебе,  мальчик?
 - У  нас  в  подъезде  на  коврике  лежит  собачья  голова.
Пацану  лет  пять,  а  он  один  гуляет  так  поздно.  Стукануть  на  родителей  в  эту,  как  её?...  Или  его?..  В   «общество  защиты  прав  ребёнка»,  о!  Куда  смотрят,  родители-то?  Те,  кто  головы  собакам  режут,  и  ребёнка    не  пощадят.
- Испугался?  Не  бойся.   Давай  руку,  пойдём,  где  твой  подъезд?
- Вот.
Они  вошли  в  подъезд,  возле  которого  была  припаркована  волга  начала   60х. В  подъезде  было  темно.   Сергею  Ивановичу  самому  стало жутковато.  Он  пошарил  рукой  по  окрашенной  масляной  краской    стене,  нащупал  выключатель,  щёлкнул.  Вспыхнул  свет.
- Где  голова?
- На  втором  этаже, на  коврике    возле  сорок  девятой  квартиры.
«Да,  чего  сейчас  только  не  бывает,  Может  эту голову  подбросили  под  дверь,  как  последнее  предупреждение»  -  думал  Сергей  Иванович,  осторожно  ступая. 
  На  втором  этаже  на  коврике  перед  дверью  с  номером  49  чернела,  свернувшаяся  в  клубок,     банальная    кошка.
 - Ну  вот,  видишь…  -  облегчённо  вздохнув,  начал Сергей… 
- Спасибо!  -  мальчик,  не  дослушав,  выдернул  свою  ладошку  из  его  руки,  мигом  пробежал  два  лестничных  пролёта  и  застучал  кулачком  в  дверь.  Дверь  открылась.
-   Серёжа,  ну  разве  ж  так  можно?  -  раздался  женский  голос.  -  Смотри,  ещё  раз  так  поздно  вернёшься,  гулять  больше  не  пойдёшь.
-  Мы  с  мальчишками  по  стройкам  лазали   -  начал  Серёжа,  и  дверь  захлопнулась.
  «Нет,  честно-то  говоря,  надо  было  подняться  и  поговорить  с  этой  мамой.  Что  она,  не  знает,  в  какое  время  живём?  Что  ей,  сына  не  жалко?  Это  лет  пятьдесят  назад,  в  начале  шестидесятых  -  в  моём  детстве,  когда  мы  переезжали  в  новостройки,    можно  было  до  темна  гулять,  и  в  прятки  играть,  и  по  стройкам  лазать».  -  думал  Сергей  Иванович,  шагая  по  улице  в  сторону    остановки  транспорта.  -  «Тогда  всё    было  можно   и  ничего  не  страшно».
  И  тут  этот  пожилой  человек  вдруг  покраснел,  что  в  темноте  было  незаметно, по  спине  его  пробежал  лёгкий  холодок,  и  во  рту  у  него  стало  почему-то  кисло.  Видимо  потому,  что  ему  стало  стыдно.
 «Не  страшно?  А  ведь  ты,  лет  в  пять  или  в  шесть, точно  так  же  не  посмел  пройти  домой,  потому  что  увидел  собачью  голову,  лежащую  в  подъезде.  А  голова  оказалась  кошкой.  Струсил.  Воображение  богатое  было,  как  у  этого  твоего  маленького  тёзки».
  Подъехала  маршрутка.  Он  сел  в  неё,  продолжая  думать:
« И  мама  тебе  сказала,  наверное,  так  же:  «Серёжа,  ну  разве  ж  так  можно?». И  хрущёвка,  в  которой  они  поселились,  была  точно  такая  же,  и…».
 -  А  что,  разве  в  этом  районе  хрущёвок  мало, ещё  добавить  решили?  -  спросил  Сергей  у  водителя,  поскольку  спросить  больше  было  не  у  кого?
 -   Да  здесь  отродясь  хрущёвок-то    не  было,  только  частный  сектор.  А  то,  что  из  блоков-то  строят,  так  это  будет  китайский  торговый  комплекс  «Бамбук»
-«Бам!»  -  ударило  в  голове  Сергея  Ивановича.  «Бук!»  -  громыхнуло  у  него  в  ушах.
- Как  не  было?!  -  чуть  не  выкрикнул  он,  но  перед  его  глазами  уже  стояло  лицо  пацанёнка,  которого  он  только  что  отвел  домой  за  ручку.  И…  и  Сергей  вспомнил,  где  видел  это  лицо -  на  своей  собственной   фотографии  в  пятилетнем  возрасте. 



                ГЛАВА  ПЯТАЯ.

-  Конечная  -  сказал  водитель,  и  Серёга,  единственный  его  пассажир,  вышел  из  маршрутки.
«А  чего  это  он  только  до  площади  Революции?  Хотя  да,  ночь  уже.    Пора  на  покой»
Маршрутка  скрылась  за  поворотом.  Сергей  уже  решил  двинуть  к  дому  пешком  -  5  километров  в  его  возрасте  ещё  не    дистанция  -  но  не  смог  сдвинуться  с  места. 
Площадь  революции  -  самый  центр  города.  Здания  на  ней  стоят  ещё  те,  которые  эту  революцию  и  видели,  архитектурные  памятники,  так сказать.  Но  где  же  последующие   разновремённые   новоделы?  Где  памятник  борцам  революции,  а  рядом  с  ним  памятник  фабриканту  Гарелину,  где  недавно  выстроенная  церковь,  где  торговый  комплекс,   где  рекламные  щиты,  где  яркое  освещение?
 Площадь  Революции  была  такой,  какой  он  её  видел  в  детстве  -  старые  затрапезные  домишки  с  облупившейся  штукатуркой  с  одной  стороны  проезжей  части,  а  с  другой  -  цветник.  Практически  вся  площадь  была  огромной  клумбой.  Сергей  Иванович  плохо  разбирался  в  цветах,  но  даже  сейчас,  ночью,  при  слабом  свете  редких  фонарей  его  поразила  эта  площадь  -  она  благоухала.
Зазвонил  сотовый.  Сергей  Иванович  как-то  напрочь  забыл  о  его  существовании,  и  вот  сейчас,  ночью,  когда  он  стоит  в  цветнике  своего  детства  -  звонок.
- Серёг,  привет.
- Саня, ты?
-  Я,  я.   Серёг,  испугали  мы  тебя  сегодня  днём,  да  и  Светка  тоже.  А  ты  не  пугайся.  Не  дрейфь.  Хотя  ты  правильно  сделал,  что  с  ней  не  поехал.  Бог  знает,  вся  ли  темень  в  ней  выгорела  до  конца,  до  сияющего  остатка.  Я  ж  не  ангел,  насквозь  не  вижу.  Так  что…  Но  это  всё  так,  предисловие.  Дело  в  том,  что  все  мы,  и  я,  и  Толик,  и  Димка,  и  Светка,  и  даже  город  твоего  детства,  все  мы  посланцы.  И  благоухание  этой  площади  тоже.  Оно  было  дано  тебе  при  твоем  рождении.  Когда  ты  умрёшь,  я  не  знаю,  но  что  умрёшь,  знаю  точно.   И  пока  ты  ещё  жив, вспомни  всё -  оглянись  -  обдумай  -  покайся,  одним  словом. 
-Саня!  Мне  так  не  хватает  тебя!
- Ладно,  это  всё  сантименты.  Увидимся  ещё.  Я  ж  тебе  обещал,  что  ты  умрёшь.  Сейчас  речь  не  обо  мне,  а  о  тебе.  Если  нас послали,  значит  что-то  не  так,    в  тебе  не так,  в  твоей  жизни  что-то.
- Что  не  так?
- Думай.  Я  только  посланец.
- Знаешь,  мне  однажды  Светка  приснилась.  Голая.  Она  попросила:  «Обними  меня,  мне  холодно».  Я  её  тронул,  а  она,  как  лёд.
- Добрые  люди  её  вымолили.  Твои  слабенькие,  неосознанные  молитвы  тоже  в  дело  пошли.  А  вот  тебя-то  кто  будет  вымаливать?  Так  что  молись  за  себя  сам.
- А  почему  именно  вас-то  ко  мне  послали?
- Вот  чудак,  да  потому  что  мы  любим  тебя,  дурака.
- Саня! -  крикнул  Сергей  Иванович.
- Абонент  находится  вне  зоны  доступа  -  ответил  ему  механический  голос.
  Сергей  Иванович  вздрогнул  и  пошел,  шатаясь,  мимо  торгового  центра,  мимо  десятков  припаркованных  на  ночь  автомобилей,  в  сторону  недавно  отстроенной  и  освященной  церкви.  Дошел,  упал  на  колени  и  перекрестился.


                ГЛАВА ШЕСТАЯ

   На  следующее  утро  Сергей  Иванович   проснулся  рано:  было  уже  совсем  светло,  но  за  окнами  проезжали  ещё  редкие  автомобили.  На  столике  рядом  с  кроватью  сияла  недопитая  бутылка  коньяку,  примостились  рядом  рюмка  и  огрызок  яблока.
  Таня  в  Крыму,  да  если  бы  и  была  дома,  будить  её  в  такую  рань  и пересказывать  приснившийся  бред  было  бы  преступлением  перед  человечностью.  Голова  не  болела,  это  хорошо,  но  спать  уже  не  хотелось.  Сергей  встал,  попил  воды  и  сел  к  компьютеру.
  Новости  на  мэйл.  ру  были  те  же,  что  и  каждый  день,  как  будто  время  остановилось:    три  теракта,  пяток  гейпарадов,  борьба  с  коррупцией  в  мировом  масштабе,  новые  марки  автомобилей  премиум  класса,  роскошные  виллы  и  яхты,  соревнования  по  поеданию  бананов,  массовый  голод    где-то  в  Африке  или  в  Азии, разномасштабные  войны,  свадьбы  и  разводы  неведомых  ему  суперзвёзд,  ежегодный  карнавал,  выборы  президентов,  курс  валют,  новейший,  самый  вместительный  унитаз…  Все  эти  новости  были  мало  интересны  Сергею  Ивановичу  и  он  просматривал  их  чисто  автоматически,  чтобы  убедиться,  что  мир  не  изменился  за  прошедшую  ночь.  Он  скользнул  взглядом  по  «популярным  фото»  и  в  их  ряду  увидел  фото  человека,  стоящего  на  коленях  перед  входом  в  храм.
- Господи!  Да  это  же  я!  -  пронеслось  в  голове  Сергея  Ивановича.  Он  кликнул  «мышью»  и    увеличил  фотографию  во  весь  экран.
  Да,  действительно  это  был  он.  Кто-то  снял  его  стоящим  на  коленях  перед  входом  в  храм.  А  рядом  с  ним  стояли  и  смотрели  на  него  два  человека  приблизительно  его  возраста,  он  и  она  -  его  мама  и  папа.
  Слёзы  покатились  сами  собой.  Он  смотрел  и  смотрел  на  фото,  а  папа  и  мама  с  улыбкой  и  грустью  смотрели  на  него,  старого  дурака.
- О.  Господи!
 Но  экран    мигнул  и  перед  Сергеем  Ивановичем  явился  красавец  белый  гриб,  выросший  во  мху.  Да,  провайдер  заменил  старые  популярные  фото  на  новые,  и  предыдущие  фотографии    исчезли   навсегда,  ибо  не  были  сохранены  пользователем.
  Сергей  Иванович  судорожно  попытался,  манипулируя   «мышкой»,  вернуть  фото.  Тщетно.  Как  и  вчера,  его  внезапно  зазнобило.  Не  меряя,  он  принял  таблетки  от  давления   и,  так  как  был  в  отпуске,  запил  их  остатками  коньяку,  после  чего  лёг  в  постель  укрылся  одеялом  и  уснул.
  Проснулся  он,  когда  жизнь  за  окнами  уже  кипела  вовсю.   Он  взял  сотовый,  нажал  вызов:
-  Девочка  моя,  здравствуй.  Ну,  как  ты  там.
-  Замечательно!  Только  грустно,  что  осталось  всего  три  дня. Крым  это  чудо!   И  всё-таки  жаль,  что  ты  не  любишь  эти  южные  курорты.  А  мне  даже  стыдно,  что  здесь  так  хорошо,  а  тебя  рядом  нет.  Как  ты,  сам-то?
-  Без  тебя  плохо.  Но  что  тебе  хорошо,  это  здорово.  Ты  уже  на  пляже,  я  думаю.    Отдыхай,  моя  радость,  купайся,  загорай.  Не  грусти  ни  о  чём.   Целую  тебя,  девочка  моя.
-  Я  тоже.
Слава  Богу,  хоть  у  Тани  всё  в  порядке.  И  по  голосу  она  ничего  не  заметила, за   это  тоже  слава  Богу.  Волновать  её  ни  к  чему,  ему  сначала  самому  надо  во  всём  разобраться.
  Он  вскочил,  убрал  со  столика  посуду  и  огрызок,  принял  душ,  позавтракал,  как  всегда  бутербродами,  оделся  и  бодрым  шагом  вышел  на  улицу.  Надо  было  забрать  машину  со  стоянки   и  навестить  внука,  в  конце-то  концов.
  Маршрутка.  Торговый  центр.  Стоянка.  Машина  на  месте.  Сергей  зашёл  в  торговый  цент,  нашёл  магазин  игрушек,  купил  трансформер  слона,  путём  нехитрых  манипуляций  превращающегося  в  муху,  сел  в  машину,  позвонил:
-  Ксюша,  вы  дома?
-  Нет,  Сергей  Иванович,  -  отозвалась  сноха  -  мы  с  Егором  в  детском  парке.
-  Я  сейчас  к  вам  подъеду.
  Этому  детскому  парку,  наверное,  уже  лет  восемьдесят,  не  меньше.  Его  самого  туда  бабушка  гулять  водила  -  думал  Сергей,  подруливая  к  решётчатым  воротам.
  В  аллеях  было  безлюдно.  Даже  на  скамейках  никто  не  сидел.  Вся  жизнь  сконцентрировалось  в  центре  парка  на  площадке  перед  сценой.  Взрослые  стояли  под  деревьями  вокруг,  а  на  самой  площадке  скакало  десятка  три  детей  дошкольного  возраста.  Ну,  а  на  сцене  два  молодых  красавца  во  фраках  («Выпендрились».  -  подумал  Сергей.)  пели    великолепными  тенорами:
 - Встаньте  дети,  встаньте  в  круг...  Жил  на  свете  добрый  жук …
  Дети  в  круг  вставать    и  не  думали,  а  скакали,  кому  как  взбредёт,    и  только  девочка  чуть  постарше  остальных    безуспешно  пыталась  организовать  нечто,  напоминающее  общее,  хороводное.
-  Да  это  ж  Даша!  -  обрадовался  Сергей,  узнав  свою    внучку. Но  нечаянная  радость  мгновенно  улетучилась,   когда  Даша  взяла  за  руки  двух  мальчиков-двойняшек.   Сергей  Иванович  пригляделся  и  узнал  в   них…   своих  сыновей,  какими  они  были  четверть  века  назад.  Один  из  них  был  Дашин  отец.
  Сердце  Сергея  Ивановича  сжалось,  голова  закружилась,  он  привалился  спиной  к  стволу  липы,  а  из-за  его  спины,  из-за  липы,  вышел  ещё  один  мальчик,  сделал  несколько  шагов  к  толпе  скачущих  детей  и  остановился,  наверное  потому,  что  закончилась  песня,  и  дети  малость  поутихли  и  прекратили  прыгать.
-  А  это,  небось,  Егор  -  пронеслось  в  голове  Сергея  Ивановича.  Но…
-  Серёжа,  ну  где  же  ты  пропадал?   -  услышал  он  голос  какой-то  девочки.
  Она  подошла  к  малышу,  взяла  его  за  руку,  мальчик  развернулся  и  оказался…  Сергеем  Ивановичем  в  пятилетнем  возрасте.  Сознание  Сергея  Ивановича,  уже  по  привычке,  поплыло,  поплыло  в  тумане,  и  два  красавца-тенора    -  а  это  были  Сергей  Лемешев  и  Иван  Козловский
  -  закудахтали  дуэтом:
 -  «Куда?  Куда?  Куда  вы?..».
-  В  никуда.  -  мысленно  пробормотал  Сергей  Иванович.


                ГЛАВА  СЕДЬМАЯ.

  -  «В  никуда»,  это  значит  в  «сплошное  ничто,  беспредел»,  как  сказано  у  Владимира  Семёновича,  в  какой-то  «черный  квадрат»,  в  тьму  кромешную.  Тебе  здесь  что,  тьма?
   Саня    стоял  перед  Сергеем  шагах  в  трёх,  залитый  яркими  солнечными  лучами.  Правда ,  ни  солнца,  ни  вообще  чего  либо  еще  кроме  самого  Сани  зрению  Сергея  Ивановича  явлено  не  было.
-  Серый,  мы  подумали,  что  мне  с  тобой  пора  поговорить   tet-a-tet.  Телефон  не  подходит,  это  не  телефонный  разговор.  Значит  так,  первый  день  испытания  ты  выдержал  на  троечку,  и  то  с  минусом.  Ладно,  в  пятилетнем  возрасте  ты  был  трусоват,  как  показывает  случай  с  кошкой.  Но  ведь  и  сейчас,  уже  в  старости,  ты  не  очень-то  смел  -  то  и  дело  теряешь  сознание,  как  кисейная  барышня.  И  это  на  испытаниях  первого  уровня.  А  что  будет,  когда  за  тобой  смерть  придёт?  В  штаны  наложишь?
-  Саня,  дорогой!  Как  хорошо,  что  это  ты...  Мне  не  хватало тебя.  Очень  часто  именно  тебя.  И  вдруг  ты.  Мы  где?
-  В  вечности,  друг  мой,  в  вечности.  Ты  не  прикидываешься?  Неужели  вправду  не  понимаешь?  Ты  же,  Серый,  умный  мужик,  книжек  много  читал,  фантастку, научнопопулярную  литературку  про  пятое  измерение,  параллельные  миры,  искривления  пространства,  левитацию,  путешествие  во  времени…  Ты,  как  мне  помнится,  даже  в  Библию  заглядывал,  лоб  вон  перекрестить  умеешь,  слава  Богу.  Так  что  сам  кумекать  должен,   что  к  чему,  а  не  меня  спрашивать.  Я  только    посланник,  а  не  экскурсовод.
  Сергей  Иванович  смотрел  на  друга  и  испытывал  состояние  небывалого  счастья.  Саня  был  молод,  красив,  подтянут,  а  не  толст,  как  в  последние  годы  перед  смертью,  молод,  красив   и   весел,  и  Сергею  Ивановичу  тоже  стало  весело.
-  А  Димка  тоже  здесь?
-  Вероятно.  Не знаю.   Нас  только  в  кафе  собрали  и  всё.  Дальше: каждому  -  своё.  Я  в  данный  момент    послан  к  тебе,  что  бы  ты  преодолел  трусость  и  мужественно  вступил  в  неизвестное.  Иначе  ты  ничего  не  поймёшь.  В  первую  очередь  в  себе.  Мужественно,  ибо  трусость  -  это  твой  давний,  крепко  въевшийся  в  твою  суть,   грех.  Из-за  неё  ты  и  мир  не  можешь  воспринимать  во  всей  полноте,  боишься  всмотреться  пристально.  А  на  детской-то  площадке  не  только  ты,  твои  сыновья  да  твоя  внучка  прыгали.  Так,  например,  позвала  тебя  и  взяла  за  руку  девочка  Марина,  в  которую  ты  был  влюблён  в  детском  саду,  а  ты  её  даже  не  узнал.
-  Я  её  и  лица-то  не  помню.
-  Вот  именно,  и  с  памятью  у  тебя  тоже  проблемы.  О,    как  ты  плакал,  когда  её  перевели  в  другой  детский  сад!  Целую  неделю  рыдал.  Жить  без  неё  не  мог.  Но  потом  ничего,  выжил  и…  забыл.  Короткая  память  у  тебя,  Серый,  неверная.  Оттого  ты  и  сам  неверный  человек  по  гамбугскому-то  счету.  Оттого-то  ты  и  грешный  такой.  Оттого-то  тебе  и  разобраться  в  себе,  в  своей  жизни,  сложно.  Оттого-то  мы  и  посланы  к  тебе,  чтоб  ты  вспомнил.  Вспомнил  всё. 
-  А  эти  дети…  Кто  там  был  ещё?
-  Да  ты  всех  знаешь,  но  сейчас  это  уже  не  важно,  поезд  ушёл  Хотя… Ну  ладно,  вот,  например,    мимо  тебя  на  одной  ножке  пацан  проскакал.  Так  это  твой друг  Сандро.
-  Но   он  же  живой!
- А  какое  это  имеет  значение  в  вечности?  Ты  же  тоже  живой.  И  я.  В  вечности  все  живые.
-  Но  почему?..  Почему  все  такие  малыши?
-  Ты  же  сам  прослезился,  и  сердце  сжалось  от  боли  и  счастья,    когда  увидел  своих  сыновей  маленькими,  а  ещё  спрашиваешь.  Это  был  тебе  такой  подарок,  праздник  детства,    который  ты,  увы,  не  оценил.  А  твои  родители  стояли  на  краю  площадки  под  деревьями  и  смотрели  на  вас  обоих  -  на  тебя  маленького  и  тебя  старенького  и  радовались.   Они  для  тебя  вон  и  Лемешева  с  Козловским,  которых  сами  в  молодости  слушали, и   пригласили,  и  спеть  попросили,  чтоб  уж  совсем-совсем  праздник  получился,  а  у  тебя  на  этот  праздник  духу-то  и  не  хватило.  Духом  ты  слаб,  вот  твоя  главная  беда,  это  я  и  послан  тебе  сказать.  Стяжай  Духа  и  будешь  готов  к  Вечности.  А  пока  пока!  До  связи.
Да,  а  с  починкой  часов  не  суетись -  время  скоро  кончится.
-  Моё?
-  Нет,  вообще


                ГЛАВА  ВОСЬМАЯ

  Свет,  заливавший  Саню,  точно  сработало  реле,    стал  медленно,  но  ощутимо  ослабевать,   из-за  чего  медленно,  но  верно  начали  проявляться  -  солнце,  ветви  деревьев,  стволы,  а   Саня  стал  тускнеть  и  как  бы  растворяться  в  воздухе.  Зато  в  других  местах  воздух  сгущался,  темнел,  обретал  цвета  и  формы  и  Сергей  Иванович  вновь  увидел  и  сцену,  и  площадку  перед  ней,  и  отходящие  от  этой  площадки  аллеи,  только  ни  на самой  площадке,  ни  в  аллеях  не  видно  было  никого,  ни  взрослых,  ни  детей. 
-  Мальчик,  -  услышал  он  голос  за  спиной  и  оглянулся  -  как  тебя  зовут?
  Перед  Сергеем  Ивановичем  стояла  его  внучка  Даша  и  смотрела  ему  прямо  в  глаза,  что    не  удивительно,  ведь  они  оказались  одного  роста,  Даша  и  Сергей  Иванович.
-  Ну  что  ты  молчишь?  Ты  потерялся?
   Сергей  Иванович  провёл  рукой  по  вспотевшему  лбу  и  нечаянно  смахнул  со  своей  головы  белую  панамку.  Автоматически  нагнулся  за  ней  и  увидел,  что  обут  он  в  сандальки,  что  на  правой  коленке  у  него  большая  свежая  болячка,  а  от  середины  бёдер  и  до  пояса  тело  его  упаковано  в  шортики  на  лямках.
-  Мама!  -  чуть  не  взвыл  Сергей  Иванович  во  весь  голос,  но  груз  прожитых  лет  и  нажитого  авторитета  не  позволили  ему  это  сделать.  Он  промолчал.  Но  нижняя  губа  предательски  задрожала,  и  он  вдруг  заревел,  как  маленький.
-  Егорка,  иди  сюда,  тут  мальчик  потерялся  -  закричала  кому-то  Даша,  воздух  сгустился,  обрёл  цвет  и  форму,  и  перед  Сергеем  Ивановичем  возник  его  внук  Егор  с  пластмассовой  машинкой  в  руках.
-  Это  мне  дедушка  подарил  -  сказал  он  гордо,  показывая  игрушку,  и…  маленький  Серёжа  заревел  ещё  сильнее.
-  Не  плачь,  я  тебе  дам  поиграть.  А  как  тебя  зовут?
-  Серё – ё - ёжа!  -  прорыдал  в  ответ  Сергей  Иванович,  понимая,  что  его  дальнейшее   молчание  становится  просто  неприличным.
-  Как  моего  дедушку  -  успокоил  его  Егор.  -  Дедушка  отведёт  тебя  к  твоей  маме.  Он  скоро  придёт  сюда,  он  моей  маме  звонил.
-  Мамочка,  да  что  же  это?   -  пронеслось  в  голове  у  Сергея  Ивановича.
-  Ничего,  Серёжа,  не  плачь.  -  услышал  он  уже  почти  забытый  голос  своей  мамы.  -  Ты  познакомился  с  ребятами?
 Мама  стояла  рядом,  молодая,  красивая  в  платье  начала  60х.
Серёжа  вцепился  в  её  руку  и  поцеловал. 
-  Больно  уж  ты  последнее  время  был  серьёзный  какой-то,  важный,  прямо  маленький  старичок,  а  как  оказался   в  непривычной  обстановке  да  с  незнакомыми  ребятами,  так  и  растерялся.  -  говорила  мама,  гладя  Серёжу  по  голове.  -   Я  ж  на  минутку  только  отошла,  а  ты  в  рёв.   Эх  ты,  мужичёк.  Ребята,   вы  познакомились?  Не  ссорились?
-  Нет!  -  сказала  Даша  -  Я  просто  увидела,  что  мальчик  потерявшийся,   и  пожалела.
-  Молодец,  девочка.  Ребята,  хотите  я  вам    мороженого  принесу?
-  Спасибо,  к  нам  сейчас  дедушка  приедет  и  принесёт.  Мы  дедушку  ждём.
-  Я  здесь!  -  чуть  не  крикнул  Сергей  Иванович
-  А  мороженое  принёс?  -  спросил  Егор.
-  Дедушка!  -  обняла  ноги  Сергея  Ивановича  Даша.
-  Какие  они  маленькие-то,  Господи,  Боже  мой  -  подумал  Сергей  Иванович,  присел    и  сгрёб  в  охапку  обоих.
  Он  снова  был  стариком,  снова  видел  реальный  мир,  а  маму,  которая  только  что  стояла  рядом,  руку  которой  он  только  что  целовал,  он  уже  видеть  не  мог.  И  было  ему   радостно,  и  было  ему  больно. 


                ГЛАВА  ДЕВЯТАЯ.


  Он  дивно провел  тот  день.  Сергею  Ивановичу  хотелось  счастья  и  он  собрал    вокруг  своих  внуков   всех  детей  со  всего  парка,  и  они  играли  во  все  игры,  которые  он  только   смог  вспомнить,  катались  на  качелях-каруселях,  ели  в  кафе  пирожные  да  мороженое,  получали  в  подарок  всякую  игрушечную  всячину…  Сергея  Ивановича  распирало.  Ему  хотелось  радовать  и  одаривать,  и  он  одаривал  всех.  Одаривал  и  вглядывался  в  детские  лица,  пытаясь  угадать  кто  они,  пытаясь  увидеть  их  взрослыми.  Но,  увы,  не  было  ему  дано  дара  предвидения,  ему  бы  в  себе  разобраться.
  Вдруг  невесть  откуда  начали  появляться  папы,  мамы,  дедушки  и  бабушки  детей,  до  этого  почему-то  в  парке  отсутствовавшие.  Появилась  и  Ксюша,  поблагодарила  Сергея  Ивановича  за  слона  трансформера.  Егор,  получив  его,  тут  же,  путём  умелых  манипуляций,  трансформировал   слона  в  муху,  тот  зажужжал,  и  мухой  улетел.  Все  хохотали,  ну  просто  как  сумасшедшие.  И  Сергей  Иванович  вспомнил,  что  вчера  обещал  позвонить  своему  другу-психиатру.
 -А, Серый?  Привет.  Как  давление?
- Атмосферное.
- Ладно,  не  дури,  я  серьёзно.
- Уж  больно  ты  серьёзен,  прямо  как  старичок.  Но  представь  себе,  Андрюша,  дорогой  мой,  и  я  серьёзен,  как  никогда.   Ибо  я  счастлив  -  на  меня  давит  атмосферное  давление  и  я  его,  кажется,  ощущаю.  А  это  не  каждому  дано.  Вон  Саня  уже  не  ощущает,  хотя,  наверное,  жалеет,  не  смотря  на  всю  свою  нынешнюю  вечную  молодость.  Ни  ветра  не  ощущает,  ни  дождя,  ни  холода,  ни  жары,  ни  голода,  ни  жажды.  Только  любовь  и  сострадание.  Ничего  лишнего.  А  голод  и  жажда,  и  атмосферное  давление  -  это  для  таких,  как  мы  с  тобой.
- Ты  выпил?
- Да.  Вчера,  у  тебя.  Ну,  потом  дома  ещё,  после  разговора  с  Саней.
- С  кем?!
- Ну,  я  же  тебе  говорил,  что  видел  их  вчера  -  Саню,  Димку…   Да,  а  Светочка  сегодня  работает?
- Какая  Светочка?
-  Твоя  секретарша.
-  У  меня  нет  такой  секретарши.
-  Ясно.  А  ты  сам-то  есть?
-  Ты  где  находишься?
-  Скорую  хочешь  прислать?  Шестую  бригаду?  Спохватился.  А  ещё  профессор.  Вчера  надо  было  меня  реланиумами-то  колоть,  а  сегодня  поздно.  Поздняк  метаться.  Пока.
 Сергей  Иванович  нажал  кнопку  и  отключил  телефон.
-  Дедушка,  а  когда  ты  ещё  придёшь?   -  спросила  Даша.
Сергей  Иванович  присел,  обнял  Дашу,  поцеловал,  обнял  и  поцеловал  Егорку,  потом  Ксюшу:
- Скоро.  Очень  скоро.  Мы  все  пойдём  в  зоопарк.  Какие  там  звери!  Живые-преживые!  А  потом  на  речку,  купаться  будем…
Сергей  Иванович  ясно  почувствовал,  как  он  ныряет  и  прохладная  речная  вода  обхватывает  его:
- Какая  в  речке  вода  чудесная! Обязательно  поведу  вас  на  речку.  И  ещё  мы  поедем  в  лес.  И  будем  собирать    ягоды,  и  грибы.  И  ещё…
   Ведь  всё  это  даётся  только  раз.  -  думал  он  -  Только  здесь  и  только  раз.


                ГЛАВА  ДЕСЯТАЯ.
 
  Сергей  Иванович,  проведя  с  такой    кучей    детей  целый  день,  не  чувствовал  себя  утомлённым.  Ему  было  хорошо.  Горячий  комочек    счастья  бился  в  его  груди.   День  удался.  Он  шёл  не  спеша  к  воротам  парка   и  вспоминал  то,  с  чего  всё  началось:   встречу    в  вечности  с  Саней.
-   Хорошо  ему  там,  в  вечности  -  думал  Сергей  Иванович.  Без  зависти,  с  радостью  подумал.  -  Повезло.  Дал  ему  Бог.  Хотя  Саня  прав  был,  когда  говорил,  что  он  совсем  не  ангел.  Он  человек  был,  человек  во  всём. Но  какой  человек!  Умел  по  настоящему    любить,  умел  по  настоящему  прощать…  От  того  и  сделал  так  много.  Эх,  мне  бы  так уметь,  мне  бы  столько  сделать.
  Он  вышел  из  решётчатых  ворот,  повернулся  к  своей  машине    и…  невольно  остановился.  Нет,  его  машина  бюджетного  класса    стояла  на  своём  на  месте,  но  рядом  с  ней  было  припарковано  нечто  нереальное.
-  Ламборджини  диабло   -  подсказала  ему  услужливая  память,  ибо  фото  такого   авто  Сергей  видел  как-то  в  интернете.  Она тогда   напомнила  ему  один  из  видов  слепней:  низенького,  длинненького,  жутко  шустрого  и  очень  больно  кусающегося.  «СтрогА»  -  называл  таких  слепней  папа.   Строга,  припаркованная  рядом  с  его  машиной,  была  угольно  чёрного  цвета.
-  Сергей  Иванович,  ну  я  вас  заждался,  а  вы  всё  с  детишками  да  с  детишками.  Такой  солидный  человек.  Не  боитесь  впасть  в  детство?
   Сместив  левую  дверцу    вперёд  и  в  верх  из  машины,  слегка  прихрамывая  на  левую  ногу,    вышла  звезда  экрана,  имя  которой…  Хотя,  кто  же    помнит  имена  этих  звёзд?  Имя  им  легион.  Мелькнули  и  нет  их.  Ну,  вот  и  я  не  помню  имя  этой  звезды,  а,  точнее,  никогда  и  не  знал  его.
-  Что  хромаю,  не  обращайте  внимания  -  в  тренажерном  зале  мне  один  му…жик  штангу  на  ногу  уронил.  Он  сейчас  в  нейрохирургии  развлекается,  а  я  вот  доковылял- таки  к  вам  на  своей  лошадёнке  -  говорил  он,  с  улыбкой  поглаживая  ламборджини.
  Звезда  была  молодая,  ладная,  крепко  накачанная,  морда  наглая,  хорошо  выбритая,  прикид  неброский  -  чёрная  футболка  и  черные  джинсы,  всё  с  лейблом  «DO LCE&GABBANA»,  в  общем,  внешность  заурядная.
-  Сергей  Иванович,  а  ведь  у  меня  к  вам  дело,  и   дело-то  безотлагательное.   У  вас  в  городе  снимается  один  эпизод  сериала  с  моим  участием,  и  я  решил  воспользоваться  случаем.  Вы  ведь  знакомы  со  Светланой  Афанасьевной?  Мы   с  ней,  правда,   давным-давно  расстались  -  кто-то  отбил  у  меня  её,  ледышечку  мою,  как  я  её  называл. Но  она  мне  столько  рассказывала  о  вас,  о  вашей  доброте, о   любви  к  людям…
-  Это  Светка  рассказывала?
- И  не  только!   Александр  Георгиевич,  Саня,  как  вы  его  называете,  тоже.  «Такой  человек  вам  и  нужен,  вы  мне  уж  поверьте»  -  так  и  говорил. Утверждал,  что  объяснил    вам  -  время  не  ждёт,    кончится  скоро  время.   А  вы  на  что  его  остатки  тратите?  На  ерунду.  Взрослый  человек,  солидный,  серьёзный,  с  грузом  прожитых  лет  и  нажитого  авторитета,  со  связями.  Столько  бы  могли  сделать!   Так  вот,  вместо  того,  чтобы  растрачивать  последние,  драгоценные  крупицы  времени  на  фу-фу,  я  вам  предлагаю  войти  в  мой  бизнес- проэкт.
-  Какой?
-  По  спасению  человечества.  Вот  вам  Александр  Георгиевич    звонил  только  один  раз,  а  мне  он  звонит  регулярно,  ну  просто  то  и  дело.  И  мы  с  ним  всё  обсудили.  Что  обсудили?  Что  мы,  вы  и  я,  должны  помочь  людям  без  особых  усилий  оказаться  в  вечности,  вот  что.  Другими  словами,  спасти  человечество  напрочь.  Какое  благое,  какое  великое  дело!   Времени  нет,  надо  упрощать  процедуру  получения  виз  в  эту  загадочную,  эту  заманчивую   вечность.  Без  всяких  там  мучений,  именуемых  духовным  ростом,  без,  так  называемого,  покаяния.  Быстрее  и  проще.  Напрямки,  одним  словом.    Вы  же  читали  Кастанеду?  Вот!  Мы  будем  проводить  людей  через  стену  тумана  прямо  туда,  на  тот  свет.  Прикурил,  затянулся  и  готово.  Каково!?  Саня  говорил,  что  у  тебя  знакомствами  всё  Иваново  охвачено.  Так  что  за  работу.  Представляешь,  братан,   какие  бабки?  Охрененные!  В  общем,  садитесь  ко  мне  в  машину  и  едем…
 -  Вам  бы  в  травмпункт  надо,  рентген  сделать.  Вон  как  сильно  хромаете.  Вдруг  перелом.
-  Я  и  без  рентгена  всё  насквозь  вижу  -  звезда  нагнулась  и  поправила  носок,  скрутившийся  на  лодыжке.  При  этом  обтягивющие  звёздный  зад  джинсы  предательски,  хоть  и  не  сильно,  съехали,  частично  обнажив  ягодицы  и  трещину,  их  разделяющую,  и  над  самой  этой  трещиной,  там,  где  располагается  копчик,  обнажился  и  растущий   из  тела  голый,  напоминающий  крысиный,  хвост  с  кисточкой  рыжих  волос  на  конце.  И  хвост  этот  беспрерывно    подёргивался.
-  Нервничаете?  -  спросил  Сергей  Иванович?
- С  чего  вы  взяли?
- Так,  по  хвосту.
- Это  не  хвост  -  произнёс  кумир  миллионов,  подтянул  штаны  и  сильно  покраснел.
-  Значит  вы  теперь  на  ламборджини.  Прогресс.  А  раньше-то  левитацию  предпочитали,  или  там  гром  и  клубы  дыма.
-  Да  плевать  мне  на  ваши  ламборджини!  Да  полевать  мне  на  ваш  ничтожный,  вшивый  прогресс… 
И,  недоговорив  фразы,  он  действительно  плюнул  и  попал « строге»  прямёхонько  в  лобовое  стекло,    и…  И  роскошная  тачка  пшикнула,  дрынькнула,  задымилась  чёрным  смоляным  дымом  и  исчезла.  Аннигиляция?  Но  при  аннигиляции  выделяется  свет,  а  тут  на  месте  машины  образовался  чёрный  квадрат  выжженной  земли,  чёрный-чёрный,  как    кромешная  тьма,  а  светом-то  и  не  пахло.  Пахло  серой.
-  Серой  пахнет  -  сказал  Сергей  Иванович.
-  Сам  ты  серый!  -  огрызнулась  так  называемая  звезда,  лицо  которой  из  радужно  звездного  превратилось  в  нечто  несусветно   безобразное,  угольно  чёрный  прикид  металлически  скрипел,  а  хвост  уже  бесстыдно  и  противно  торчал,  не  заправлялся  и  дёргался  как  сумасшедший.
-  Хвост  не  простудите  -  заботливо  сказал  Сергей  Иванович.
-  Пошёл  ты!  -  рявкнул  чёрт  и  шагнул  в  квадратную  выжженную  черноту.  Шагнул  и  растворился  в  этой  тьме,  в  этом  «Чёрном  квадрате»,  в  этой  «иконе  двадцатого  века».   
-  Ещё  придёте  и  поклонитесь  -  послышалось  из  мрака  этой,  так  сказать,    иконы.
  А  век-то  на  дворе  стоял  уже  не  двадцатый,    двадцать  первый  век  стоял,  последний,  судя  по  всему.  И  раздавшаяся  угроза,  к  сожалению,  сильно  смахивала  на  правду.
-  А  я  ведь,  Сань,    не  сдрейфил,   не   смалодушесвовал ,  даже  когда  хвост  увидел,  хотя  сердце-то  прямо  в  ботинки  рухнуло  -  подумал  Сергей  Иванович,  как  бы  мысленно  отвечая  своему  покойному  другу. 


                ГЛАВА  ОДИННАДЦАТАЯ

   Тем  не менее,   звонок    сотового  телефона    заставил  вздрогнуть   бушующего  отвагой  Сергея  Ивановича.
-  Серёжа,  это  я. 
-  Девочка  моя!
-  Серёжа,  ты  как?  У тебя  всё  в  порядке?
- А  с  чего  это  ты  спрашиваешь?
-  Нет,  правда,  всё  в  порядке?  А  то,  тут,  знаешь,  за  обедом  подсел  к  моему  столику  мужчина,  русский.  Мы  разговорились,  и  оказалось,  что  он  только  что  прилетел  из  Иванова.   Поговорили  ещё  -  оказывается,  он  тебя  знает  и  буквально  перед  вылетом  тебя  видел.
-  А  как  зовут?
-  Забыла  спросить.  Ну,  такой  приблизительно  твоего  роста,  симпатичный,  на  какого-то  артиста  похож.  Он  хромает  на  левую  ногу  -    афганское  ранение.
-  Ранение?  Слушай  ты  его  больше.  Это  же  Вася,  известный  брехун.  Врёт  без  передыху.  Ранение!   Ногу  эту  ему  асфальтовым  катком  по  пьяни    отдавило,  вот  и  всё.
-  Вот  и  я  почувствовала,  что  врёт.  Врёт,  что  вы  с  ним  друзья  закадычные,  а  я  же  всех  твоих  друзей  знаю,  а  он  на  них  и  не  похож  ничуть.
-  Какой  он  мне  друг?  Случайный  знакомый.  А  привязался,  и  никак  не  отвяжешься.  И  ты  будь  с  ним  осторожна  -  сволочь  он,  подонок.  Он  к  тебе  приставал?
-  О  чём  ты?
-  Будь  с  ним  осторожна,  родная,  а  то  мне  за  тебя  стало,  ну  чего  уж  скрывать,  страшновато.
-  Да  мне  не  за  себя,  мне  за  него  страшно.  Понимаешь,  ну,  сидели,  кушали,  разговаривали  о  том,  о  сём,  он  всё  острить  пытался,  да  все  шутки  у  него на  уровне  «Камеди  клаба».  Я  и  не  слушала,  всё  в  тарелку  смотрела.  А  как  поела,  перекрестилась,  Бога  поблагодарила,  гляжу,  а  его  и  след  простыл.  Только  стоит  черная  квадратная    табуретка,  и  от  неё  дымок  идет.  А  он,  ведь,  вроде  бы  и  не  курил.
-  Он  не  пьёт  и  не  курит,   а  гад  первейший.  Да  только  ты-то,  любовь  моя,    ему  не  по  зубам,  слава  Богу,  и  он,  как  это  понял,  так  в  свой  черный  табурет  и  провалился.    Когда  ты  вернёшься?
-  Послезавтра.
-  А  что  ещё  хочешь  успеть  до  отлёта?
-  Сходить  в  музей  Айвазовского.
-  Да,  там  буря,  там  жизнь, там  живая  живопись,   а  не  черная  дверка  крематорской  печи.  Да,  Айвазовский   это  художник!  Завидую!
-   А  после  завтра  я  буду  дома!
-  Этим  и  живу.


                ГЛАВА  ДВЕНАДЦАТАЯ.

-  Он  попытался  окрутить  и   её.  Её!  Господи,  что  же  делать?  Не  в  милицию  же  идти,  не  пистолет  же  у  братков  покупать  -  не  возьмёшь  его  пулей.  «Что  может  спасти  смертельно  раненого  кота?  Только  глоток  керосина»,  знаем  мы  эти  штучки,  читали.    Так  кто  же  может  спасти,  кто  сможет  уберечь  от  беды?
  К  горлу  подкатывал  ком.  Ему  хотелось  разрыдаться  и,  как  в  детстве,  уткнуться  в  мамины  колени.  Он  закрыл  лицо  руками  и  в  этот  момент  почувствовал  горьковатый  медовый  запах.  Отдернул  руки  от  лица…
  Стоял  солнечный,  летний,  явно  воскресный  день,   ибо  промтоварные  магазины  и  государственные  учреждения  были  закрыты.  Женщины  в  лёгких  ситцевых  платьях  в  цветочек  и  мужчины  в  белых  рубашках  и  брюках,  с  непомерно  широкими  штанинами,  в  одиночку  и  парами  гуляли  между  цветочными  клумбами  площади  Революции.  На деревянных  садовых  скамейках  сидели  солидные  мужчины,  с  надетыми  на  головы  белыми  шляпами  в  дырочку,  и  читали  газеты,  играли  в  домино  или  в  шашки.  Иногда  они  снимали  свои  роскошные  шляпы  и  слегка  обмахивались  ими  от  жары.  А  на  других  скамейках,  рядом,  старушки,  не  покладая  рук,  самоотверженно  и  самозабвенно  перебирали    чужое  грязное  бельё.   
  Вся  в  белом  стояла  продавщица  мороженого,  а  перед  ней  стоял  ящик  на  колёсиках,   из  которого,  при  приоткрывании  последнего,  шёл  ледяной  пар.
-  Эскимо  одиннадцать,  сливочное  тринадцать,  с  изюмом  пятнадцать,  пломбир  девятнадцать,  ленинградское  двадцать две  -  то и  дело  отвечала  интересующимся  королева  айскрима.
  Чуть  дальше  торговали  газированной  водой  -  с  сиропом  три  копейки,  без  сиропа  одна.
  Голова  Сергея  Ивановича  кружилась,  он  не  вполне  твёрдо  стоял  на  ногах,  но  шёл  и  шёл  через  всю  благоухающую  площадь,  через  её  проезжую  часть,  на  которой  не  было  ни   единой  машины,     мимо  гостиницы  на  углу,  на  улицу,  название  которой  он  то  ли  не  знал,  то  ли  забыл,  но  в  конце  которой,  стоял   мещанский  дом  в  полтора  этажа,  в  одной  из  полуподвальных  комнат  которого  он  и  родился. 
  Сергей  не  дошёл,  а  почти  добежал  до него  по  этой  улице.    Вот  он,  мещанский  дом,  кусты  боярышника  перед  ним,  а  под  кустами,  в  пыли  -  пустые  коробки  из-под  папирос   «Казбек»  и  «Беломор»,  которые  маленький  Серёжа  видел  через  мутное  стекло  полуподвального  окна.
  Большие  ворота  закрыты.  Толкнул  дверь  калитки,  вошёл  во  двор.  Двор  был  пуст.  Слева  сараи,    справа  он  -  дом,  а   вдоль    стены  дома,  напоминающая  железную  горку,    крыша  спуска  в  полуподвал.
Сергей  Иванович  шагнул  под  эту  крышу,  сбежал  по  ступенькам,  толкнул  дверь,  вошёл.  Темный  коридор,    налево  проход  на  кухню  с  тремя  кухонными  столами.  Столы  отчётливо  видно,  так  как  на  кухне  имелось  окно.    Почти  на  ощупь   пошёл  по  тёмному коридору.  Слева  на  стене  висел  умывальник.  Под  ним  стояло  ведро,  над  ним    детская  железная    ванночка  (его  ванночка).  Прямо  за  умывальником  и  ванной  располагались  двери  в  три  квартиры.  Сергей  Иванович  остановился  перед  той,  что  была  справа. 
-  Сережа,  ну  что  же  ты  стоишь,  заходи  -  раздался  из-за  двери  голос  мамы.


                ГЛАВА  ТРИНАДЦАТАЯ

И в  тот  же  миг,  даже  не  успев  ещё  толкнуть  дверь,  Сергей  увидел  перед  собой  темноватую  комнату  около  восьми  квадратных  метров,  перегороженную  фанерной  стенкой  на  две  половинки  -  маленькую,  где  на  маленькой  кроватке  спал  он,  а  на  большой  железной  -  его  бабушка,  где  было  одно  окно,   в  котором  на  две  трети  высоты    виднелась  плоская  стена  земляной  ямы,  а  над  ней,  на  одну  треть  окна,  пустые  пыльные  коробки  «Казбека»  и  «Беломора»  да  туфли  и  ботинки  редких  прохожих.    Разумеется,  зимой  яма  целиком  бала  завалена  снегом  и  свет  пробивался  только  через  верхнюю  треть  окна,  где  имелась  форточка.  Однажды,  перед  новым  годом,  Серёжа  открыл  эту  форточку    и  выпустил  в  неё    погулять  своего  котёнка,  которого  папа   и  нашел  только  через  день  -  пристреленным  из  берданки  и  валяющимся  за  углом   дома  в  сугробе.
  В «большой  комнате»  окна  были  такие  же,  зато  их  было  целых  два.    На  стенах  висели  копии  картин,  выполненные  в  Третьяковской  галерее  каким-то  московским  художником,  во  время  эвакуации  оказавшимся  в  серёжином  городе.  Возле    двери  в  «маленькую  комнату»  стоял  дореволюционный  нотный  шкаф,    целиком  забитый  книгами.  В  центре  комнаты  -  круглый  стол…
  Странно,  всё  это  мгновенно  привиделось  ему,  будто    он  уехал  из  этого  жилища  не  малышом,  и  не  бог  знает  когда,  а  совсем  недавно.
  Видение  промелькнуло  и    исчезло.  Он  потянулся  к  ручке  двери,  но  и  ручка,  да  и  сама  дверь,  и  стена  и  вообще  весь  этот  убогий  полуподвальный  мирок  как  бы  растворились  в  воздухе,  и  Сергей  Иванович  оказался  стоящим  на  паркете  Малахитовой  гостиной  Зимнего  дворца.  Навстречу  ему,  вся  сияющая,  шла  его  мама  в  красивом  зелёном  ситцевом  халате,  длинном,  почти  что  до  пола.  Седые  волосы  её  были  аккуратно  уложены  (мама  никогда  не  красила  их).
-  Она  поседела  к  шестидесяти,  значит  мы  с  ней    сейчас  ровесники.  -  подумал  Сергей  Иванович.
-  Серёжа,  какое  это  имеет  значение?  -  вслух  произнесла  мама,  которая  вдруг  оказалась  стоящей  прямо  перед  ним.
-  Мама!  -  он  рухнул  на  пол  и  уткнулся  лицом  в  её  колени.
-  Ты  меня  прости,  сынок,  -  шептала  мама,  гладя  его  по  голове  -  но  я  подумала,  что  нам  лучше  поговорить  здесь,  а  не в  том  сыром  полуподвале.
-  Мама!  -  начал  Серёжа.
-  Знаю. -  мама  присела  в кресло,  продолжая  гладить  по  голове  Серёжу -  Запутался  ты  да  и  за  Таню  испугался.  А  ты  не  бойся.  Ничего  не  бойся. Делай,  что  должно,  и  будь,  что  будет.   Почему  он  тебя  у  входа  в  парк-то  подкарауливал?   Да  потому,  что  хода  ему  в  этот  парк  не  было  -  там  же  детки  безгрешные.  С  ними  ему  ничего  не  сделать.  Вот  и  ты  старайся.
-  Поздно  стараться,  мама.  За   жизнь  я  столько  нагрешил…
 -  Господь  милостив.  Я  ведь  какая  грешница  была  -  комсомолка,  безбожница.  Когда  мама  моя,    твоя  бабушка  Варя,  крестила  тебя,  так  я  чуть  не  заболела  от  страха:  боялась,  что  узнают  и  меня  с  работы  уволят.
-  Но  ты  же  честная  была,  хоть  это  и  называлось  комсомолом.
  Была…  Во  время  войны  меня  записали  в  диверсионный  отряд  для  заброски  на  Западную  Украину  радисткой,  да  не  прошла  я  по  слуху  -  до  войны  меня  девчата  от  зависти   к  моей  красоте  однажды   так  избили,  что  оглохла  я  на  левое  ухо.  А  вот  у  подружки  моей   со  здоровьем  всё  в  порядке  было,  она  и  прошла.    Я  встретила  её  в  сорок  седьмом,  беззубую  и  всю  седую,  как  старуха.  И  сделала  вид,  что  не  узнала.  И  стыдно:   я  только  глухая  на  одно  ухо,  а  ей  вон  что  досталось.  Вот  так.  А  ты  говоришь… 
  А  твой  папа  вернулся  с  фронта.  В  меня  влюбился,  мы  и  поженились.  Только  тебя  нам  долго  Бог  не  давал  -  война,  голодуха  да  и  грехи….  Одиннадцать  лет  не  давал.  Но  зато  как  мы  любили  друг  друга!  Папа  же  твой  деревенский  совсем  был.   А  я  его  просвещала.   Мы  в  кино  все  фильмы  пересмотрели,   в  театрах    все  спектакли. Заезжих  знаменитостей  слушали:  Козловского,  Лемешева… Папа  стал  много  читать,  целую  библиотеку  собрал  (ты  на  ней  потом  и  вырос).  Ну,  а  уж  когда  тебя  нам  Бог  послал,  то  как  мы  тебя  берегли!  Как  берегли!  Как  от  дурных  влияний  укрыть    пытались,  к  хорошему  да  прекрасному  приучить.  Ты  сердишься  на  нас  за  это?
-  Ну  что  ты,  мама!  За  вашу  любовь?  За  книги,  за  театр,  за  картины?..  Правда  после  школы  мне  себя  из  интеллигентика  в  мужика  перековывать  пришлось,  но  вроде  ничего,  справился  более-менее.
-  Трудно  было  тебе,  сынок,  знаю.  Но  мы  ж  хотели,  как  лучше,  старались,  как  умели.
-  А  знаешь?..
-  Не  надо,  я  всё  знаю.  Всё.
-  И  про  Таню?
-  Разумеется.  Я  же  тебе  за  неделю  до  своей  смерти  сказала   что  вам  с  Людмилой  вместе  не  жить.  Ведь  вас  вместе-то  что  держало?  Малые  дети  да  старые  родители.  Дети  выросли.  Мы   умерли.  Вы  и  разбежались.  И  оба  вздохнули  облегчённо.  А  что  Таню  ты  отбил,  так  правильно  сделал.  Ты  ж  её  спас.  А она  тебя.   Люби  её  и  за  неё  не  бойся  -  она  этим     хромоногим   да  хвостатым   не  по  зубам.
- Мама,  а  что,  их  много  что  ли?
- Чертей-то?  Тьма!  Ты  думаешь  ад  это  выдумка?  Нет,  к  сожалению,  а  «Чёрный  квадрат»  в  него  не  то  окно,  не  то  ворота.
-  Мама,  а  что  этот-то  тип  ко  мне  пристал?  Что  ему  от  меня  надо?
-  Сердце.
-  Что?!
-.  Твоё  сердце.  Я   ж  тебе  говорила,  что  мы  с  папой  тебя  от  всего  дурного  ограждали,  любили  тебя  очень,  добра  желали.  Вот  и  вырос  ты  с  добрым  сердцем.  Добрым  человеком  вырос.
-  Да  доброта-то  это  же  ещё  не  всё!   Да  во  мне  много  такого,  что…
-  Много.  Ещё  много.  За  тем   к  тебе  и  друзья  посланы.  Они  по  жизни  с  этими  типами  хромоногими  сами  не  раз   сталкивались  и  чуть  было  после  смерти    за  их  спинами  чёрный  квадрат    с  грохотом  не  захлопнулся.  Да  Бог  спас.   Вот  теперь  будут  рядом,    что  бы  присматривать  за  тобой,    поддержать,  помочь.  Одному-то  тебе  трудно  будет.  К  твоей  Тане  чёрт-то  уже  не  подступит  -  не  по  зубам  ему  этот  орешек,  а  тебя,  доброго,  но  грешного,  может  ещё  запросто   окрутить,   и  тогда  лишишься  ты    своего  сердца.
-  Как?!
-  Да  ты  посмотри  вокруг!  Это  же  сейчас  дело  плёвое.  Ну,  ты  ж  сам  видел  -  плюнул  хромоногий  на  ламборджини,  и  образовался  чёрный  квадрат  на  его  месте.  Так  же  и  с  сердцем:  дашь  себе  в  самую  душу,  на  всё  самое  святое  наплевать,  и  останется  у  тебя  вместо  сердца  чёрная  пустота.
-  А  как  же  жить-то  без  сердца?
-  Отсталый  ты  человек,  сынок,  не  современный,   слава  Богу.  Да  зачем  оно,  сердце-то  сейчас,  когда  прогресс,  когда  чипы  есть  и  всякое  такое?  И  не  стучат,  и  не  болят,  и  не  ломаются.
-  А  любовь?
-  А  сердце-то  тут  при  чём?  Сердце  это  мышца,  механизм  по  перегонке  крови.  Видишь,  какое  чертовски  простое  объяснение.  Правда  у  меня    сейчас  хоть  тела  и  нет,  а  сердце  всё  равно  за  тебя  болит.  Я  же  люблю  тебя.  Тяжелое  время  подходит  -  последнее,  бессердечное.   Держись  и  верь:  претерпишь  до  конца  -  спасешься.   
И,  как  с  в  случае  с  Саней,  будто  сработало  реле:  мамино  сияние  стало  меркнуть,  стали  тускнеть  лампы  в  люстрах  гостиной,  стало  почти  темно,  и  Сергей  Иванович  оказался  стоящим  на  коленях  уже  не  перед  мамой,  а  перед  иконой  Владимирской  Божьей  Матери,  в  храме,  где  горело  не  более  десятка  свечей,  а  людей  как  бы  не  было  вовсе.
-  Все  упование  мое  на  тя  возлагаю  Матерь,  Матерь  Божия,  сохрани  мя  под  кровом  твоим  -  пролепетал   он.


                ГЛАВА  ЧЕКТЫРНАДЦАТАЯ

-  Добрейший  Сергей  Иванович,  вы    то  со  своей  матерью  беседовали,  то  к  чужой  приставать  начали  и    ни  до  чего-то  вам  дела  нет.   Хорошо,  что  у  меня  реакция  моментальная,    я  затормозить  успел.  А  то   поворачиваю,  значит,  налево,  а  прямо   на  проезжей-то  части   человек  на  коленях  стоит.  Ну,  я  по  тормозам.  Благо,  недавно  тормозные  колодки  сменил,  не  то  из-за  вас,  добрейший  вы  мой,  дали  бы  мне  лет  десять  и  сгнил  бы  я  на  тюремных  нарах  от  избытка    вашей  доброты.
Сергей  Иванович  недоумённо  смотрел  вокруг  и  не  понимал  ничего.  Он  поднялся  с  колен.  Сантиметрах  в  двадцати  от  него  стояла  машина-  инвалидка  с  откидным  верхом,  какую  в  «Операции  «Ы»  снимали.  А  следом  за  ней  подъезжали  волги,  выпуска  начала  60х,  победы,  запорожцы,  жигули-«копейки»…
- А, -  вспомнил  он  -  сегодня  же  городской  парад  ретроавтомобилей.  Но  как  я-то  тут,  на  проезжей  части-то  оказался?  Что  за  чертовщина  такая?
-  Считайте,  что  вам  чертовски  повезло,  что  меня  с  моей  «антилопой  гну»  во  главе  колонны  поставили,  как  самую  раритетную  машину -  говорил,  выбираясь  из  инвалидки  её  владелец.   Слегка  прихрамывая  на  левую  ногу  подошёл  он  к  Сергею  Ивановичу.  -  Я  можно  сказать  а)жизнь  вам  спас,  б)людям  праздник,  который  вы  чуть  не  загубили,  и  с)  себе  свободу.  Так  что  можете  называть  меня  запросто  Спасителем.  Хотя  врезать  бы  тебе  сейчас,   да,  опять- таки,  праздник  скандалом  портить  не  хочется.  Ну-ка,  садись  в  кабриолет.
   Он  дернул  Сергея  Ивановича  за  руку  и  потащил  к  своей  машине,  толкнул  на  сидение  рядом  с  водителем,  сел  за  руль,  выжал  сцепление,  на  первой  скорости,  дал  газ…   А  сзади,  действительно,  уже  буянили  старички-автомобили,  неистово  гудя.  Вторая  скорость,  третья…
Гудение  прекратилось,  и  праздничная  ретроколонна  выкатилась  на  празднично  убранную  площадь  Революции.
Народу  на  площади  было  полным-полно.  Люди  махали  флажками  и  воздушными  шарами,  кричали,    запускали  петарды,  ну,  в  общем,  веселились.  Веселее  всех  приветствовали  головную  машину  колонны.
-  Смотрите,  да  это  же  он!  Точно  он!  -  показывая  пальцем  на  водителя  инвалидки,  кричали  люди.
-  Замучили  меня  они  этим  сходством  с  кинозвездой.  Вечно  путают,  то  с  Вициным,  то  с  Моргуновым.   
-  А  мне  кажется,  что  вы  больше  на  Никулина  похожи,  ну,  то  есть,  на  клоуна.  -  проговорил  Сергей  Иванович.
-  Что,  уже  шутить  изволишь?  Неужто  очухался?  Быстро.  Крепчаешь,  как  я  погляжу.
-  Ну,  так  с  кем  поведёшься…  Крепчаю.  А  будешь  ещё  к  Тане  моей  приставать,  так  и  морду  набью.
 Черт  расхохотался  так,  что  вдруг  вся  развесёлая  площадь  Революции  съёжилась  и  притихла.  Поняв  свою  ошибку,  он  хохотать  прекратил  и  с  грохотом  выпустил  в  небо  десяток   роскошных  петард.   Толпа  взревела  от  восторга.
-  Ну,  продолжим.  С  мамой,  значит,  повидаться  изволили?  Не  забываем  родителей,  благородно.  А  родители  нам  за  то  шеколадочку,  конфеточку,  теперь  уж  не  в  прямом,  а  в  переносном,  так  сказать,  смысле.  «У  тебя  такое  доброе  сердце» ,  «Ты  добрый  человек».  Сладко?   Наслушался?  Насладился?    А  вот  если  б  не  моя  реакция,  скольким  бы  ты  людям,  добрый  человек,  праздник  загубил,  а  то  и  жизнь  искалечил  из-за  своей  восторженной  доброты?  Ведь  это  надо  же,  на  проезжей  части  на  колени  бухнуться!    А  я  ведь  не  случайно  тебя  на  это  место  бухнул.  Этот  перекрёсток  прямо  перед  воротами  того  дома  был,  в  котором  ты  родился.  И  хоть  тебе  и  четырех  лет  тогда  не  исполнилось,  а  ты  помнишь,  помнишь,  как,  не  смотря  на  запрет  из  ворот  за  мячиком  выскочил,  тут,  на  проезжей  части  его  догнал  да  и  грохнулся.  А  из-за  поворота  выехала  волга,  и  водитель  чудом  успел  её  остановить  прямо  перед  твоими  сандалиями.  Хорошие  тормоза  у  машины  были    да  реакция  у  водителя  мгновенная.  А  то    и  тебя  бы,  козла,  на  свете  не  было,  и  судьбу  бы  ты  водителю  изувечил,  добрейший  ты  мой  человечек.  Нет,  мать  твоя  права,  нарочно  ты  зла  не    станешь  делать,  но  посмотри  на  этот  парад  ретроавтомобилей  -  за  рулём  каждого  сидит  человек,  которого  ты,  даже  не  желая  того,  как  говорится  «не  нарочно»,   ранил,  искалечил,  убил.  Не  нарочно.  И  тем  не  менее.  Пройдись  вдоль  колонны.  Вглядись  в  лица.  Вспомни.  И  чем  ты  их  всего   больше-то?  Гордостью,  самоуверенностью,  самомнением,  самолюбием,   высокомерием,  а  ещё  ленью,  трусостью,  равнодушием  и  всяким  таким  прочим.  Грош  цена  твоей  доброте,  «добрый»  человек.  Всё  твоё  нечаянное  зло  твою,  так   называемую,  доброту  в  разы  перевешивает.  Понял?  Ну,  бывай.  До  скорого.
 И  было  утро,  которое  Сергей  Иванович    провёл  в  детском  парке,  а  потом  встретился  чертом.  И  был  вечер,  когда   чёрт  исчез,  а   Сергей  Иванович  понял,  что  тот  прав.   


                ГЛАВА  ПЯТНАДЦАТАЯ


   Сергей  шёл,  глядя  себе  плод  ноги,  и  повторяя  одно  и  то  же:  «Он  прав!  Он  прав!».   В  памяти  сами  собой  всплывали  сцены  из  прожитой  жизни,  уже  забытые,  казалось.  Всплывали  фразы,  словечки,  взгляды,  усмешки,  и  Сергей  Иванович  сердцем  ощущал  последствия  этих  своих  усмешек,  взглядов  и  фраз.  Было  стыдно…  мучительно!  А  в  памяти  всплывали  всё  новые  картинки  содеянного   зла.  Хотелось  пить.  Водки  хотелось.
  Ретропарад  и  праздничные  гулянья  по  его  поводу  начавшись  засветло,  закончились  затемно,  но  увеселительные  заведения  всё  ещё  увеселяли  желающих.  Сергей  спустился  в  первый  попавшийся  погребок,  как  оказалось  в  тот,  в  котором  с  другом  Сандро   они  крепко  посидели  год  назад.  Погребок  был  практически  пуст.  У   барной  стойки  только   один  посетитель.  Сергей  подсел  к  стойке:
-  Водки.  Стакан.  Полный.
-  Горе  заливаешь,  али  совесть?
Сергей  оглянулся  -  рядом  с  ним   сидел  Толик.
-  Привет  -  буркнул  устало  и   протянул  Толику  руку  -  Прости,  что  не  был  на  твоих  похоронах  -  работа.
-  Привет.  А  я тут  тебя  ждал  .
-  Ну,  об  этом-то  я,  допустим,  догадался  сразу.
-  Сказать  мне  тебе  велено.  Предупредить.
-  Кем  велено?
-  Помрёшь,  узнаешь.  Ну,  короче,   велено  сказать  тебе,  что,  конечно  же,  тот  прав.  А  ещё  сказать,    чтобы  ты  не  отчаивался.    Вот  это  самое  главное,  что  велено  тебе  сказать  -   не  отчаивайся.  Конечно,  важно  то,  что  он  тебе  на  тебя  самого  глаза  открыл.  Очень  важно.  Но  ещё  есть одна,  так  сказать,   важность.  А  она  в  том  -  зачем  именно  он  это  сделал,  с  какой  целью?  Вопрос.   «Несть  человек,  еже  поживёт  и  не  согрешит».  Так  жизнь  и  состоит  из  падений  и,  не  смотря  ни  на  что,  подъемов  и  дальнейшего  пути.   А  он  тебя-то   макнул  в  то,  о  чём  ты  и  не  задумывался  прежде.   Макнул,  чтобы  ты  увидел  грех  свой,  ахнул,  ужаснулся  и  захлебнулся,  и  потонул  в  вонючей  глубине  уныния  да    отчаяния.   И  -  уж  топиться,  так  топиться  -  водочкой  бы  всё  это  дело  как  следует  и  залил.
-  Толь,  про  водочку-то  не  тебе  бы…
-  Да, да,  знаю,  знаю.  Так    и  послан  к  тебе  поэтому  я,  а  не  другой  кто.  Полдня  ты  общался  с  безгрешными  детишками,  теперь  пообщайся  со  мной  грешником.   Я  эту  тему  изнутри  знаю.  Ведь,  ты  ж  помнишь,  был  у  меня  дьявольский  успех,  слава  чертовски  приятная,    а  потом  всё  -  пшик.  Ни  стихи  мои  никому  не  нужны,  ни  я  сам. 
-  Вот  это  ты  врёшь.   Стихи  не  знаю,  а  на  счёт  тебя  самого…  Валя.  Она  любила  тебя.  Сильно  любила.  Очень  сильно.  Да  чего  там,  она  и  сейчас  тебя  любит.  А  ты  кого  любил?  Водку?
-  Валя!  Когда  чёрный  квадрат  надо  мной  уже  захлопывался,  и  вокруг  было  уже  дьявольски  холодно  и  темно,  вдруг,  в  последний,  казалось,  миг  квадрат  заскрипел,  как  ржавые  ворота,  и  остановился,  и  не  захлопнулся  до  конца.  И  только  луч,  тонкий-тонкий  луч,  пробивавшийся  в  оставшуюся  щель,  тепло  коснулся  моей  щеки  -  её  любовь.  И  знаешь,  этот  луч  оказался,  как  лезвие  топора  в  створке  двери,  такой  прочный. И    не  захлопнулся  он  до  конца-то,  квадрат-то.  И  повис  я  на  этом  луче.   Что  будет  дальше,   ещё  не  знаю,  но  спасла  она  меня,  Валя.  От  вечной  смерти  спасла.  А  я  ведь  не  дорожил   её  любовью  при  жизни-то,   не  дорожил.  Теперь  мне  хоть  бы  после  смерти  перед  ней  оправдаться,  хоть  во  снах  её.  А  там…
  У  Сергея  Ивановича  зазвонил  сотовый:
-  Девочка  моя!
-  Серёж,  полдня    что-то  со  связью  -  ты  недоступен.
-  Да  зарядить  телефон  забыл.  Прости.
-  Ну,  ты  уж  так-то  меня  не  пугай.  А  то  я    изнервничалась  вся.
-  Прости,  прости,  прости!
-  Ты  в  порядке  и  слава  Богу.  Как  день  провёл?
-  Внуков  повидал,  поиграли.  Потом  у  нас  парад  ретроавтомобилей  был.  Теперь  домой  иду.
-  Далеко  ещё?
-  Да  я  уже  у  подъезда  стою  -  сказал  Сергей  Иванович  и  увидел,  что  действительно  стоит  он   возле    своего  подъезда,  а  на  скамеечке  возле  подъезда  сидит  его  друг-профессор  Андрей  Юрьевич.



                ГЛАВА  ШЕСТНАДЦАТАЯ.

-  Юрьич,  ты?
-  В  вашем  дворе  темновато,  конечно,  но  неужели  не  узнал?
-  Я  не  про  то.  По  кой  хрен  ты  здесь  околачиваешься.   После  нашего  телефонного  разговора  действительно  решил,  что  я  спятил?  Проверить  пришел?  В  такое  время?
-  Без  четверти  полночь.  -  отозвался Юрьич  -  В  дом-то  впустишь?
Юрьич  встал,  а  Сергей  Иванович  протянул  руку    к  ручке  двери  подъезда,  и  ручки  не  обнаружил.
-   Хулиганит  у  вас  тут  кто-то -  ручка  оторвана  -  послышался  за  спиной  голос  Юрьича.
  Он  отодвинул  Сергея  Ивановича  в  сторону,  подошел  к  двери,  достал  из  кармана  ручку,  вставил  в  паз,  повернул,  дверь  открылась.  Они  вошли.  Стоит  ли  говорить,  что  с  другой  стороны  двери  ручки  также  не  оказалось,  и  Юрьич  повторил  трюк  ещё  раз.   Дверь  закрылась,  замок  защёлкнулся,  ручка  была  из  дверного  паза  извлечена.
Холодок  пробежал  по  спине  Сергея  Ивановича,  но  любя  Андрюху,  он  немедленно  справился  с  собой,  поднялся  вместе  с  ним  по  слабо  освещенным  лестничным  пролётам,  отпер  дверь,  вошёл  в  квартиру,  включил  свет.  Вошёл  и  Андрюха.  Вот  тут-то  озноб  продрал  Сергея  Ивановича  до  костей  -   вместо  бравого  седеющего  друга  профессора,  он  увидел  перед  собой…  Нет,  это  был  он,  Юрьич,  только   дряхлый-предряхлый  старик   в  грубом  рваном  рубище  вместо  костюма.  Сергей  Иванович  тихо  ахнул  и  рухнул  в  кресло.  Юрьич  сел  в  кресло  напротив.
-  Серый,  ты  же  встречался  с  Саней,  а  он  тебе  напоминал  о  прочитанных  тобой  книгах.  Помнишь  -  о  путешествии  во  времени,  о  левитации  и  всяком  таком  прочем.  Чему  ты  сегодня  ещё  можешь  удивляться?  Вчера  вечером  мы  встретились  с  тобой  в  параллельном  мире,  точнее  ты  встретился  со  мной  с  таким,  каким  я  мог  бы  и  должен  был  бы  стать,    и  каким  я  не  стал.   Воспоминания  о  моей  смерти  тогда  были  временно  стерты  в  твоей  памяти,  как  и  воспоминания  о  последних  годах  моей  жизни.   Теперь  ты  вспомнил  всё. 
-  Да,    я   всё  вспомнил,  Андрюш.    Всё  вспомнил.   Нашу  молодость,  наши  долгие  годы  настоящей  мужской  дружбы.
-  А  потом  охлаждение,  отдаление…  Не  будем  ворошить  прошлое,  мне  и  так  тяжело.
-  А  ты  в  вечности  где?
-  Я  не  знаю,  как  это  называется.  Но  уж  точно  не  рай  и  похмелиться  там  не дают.  И  это  мучение  длится  бесконечно.  Или  это  бесконечно  длится  запой,    ничего  не  разберёшь.   Но  сегодня  меня  отпустили,  обещали  послабление  режима,  если  приказ  выполню.
-  Какой  приказ?
-  Без  двух  минут  полночь.  Включи  телевизор.  Там  мне  приказ  объявят.
Сергей  Иванович  нажал  на  кнопку  пульта  и  чёрный  квадрат  экрана  озарился  алым  пламенем,  на  фоне  которого  предстала  рожа  сегодняшнего  хромоногого  знакомца  Сергея,  на  сей  раз  во  всей  своей  дьявольской  мерзости.
-  Вырви  у  него  сердце!  -  заорал  бес  Андрею  -  Вырви  у  него  сердце!
Сергей  от  ужаса  с  такой  силой  сжал  во  вспотевшей  руке  пульт,  что  невольно  переключил  телевизор  на  другую  программу.
-  Привет.  Смотрю,  веселитесь,   телевизором  развлекаетесь,  -  с  экрана  улыбался  и  Сергею,  и  Андрею  их  друг  Саня  -  а  не  подумали,   что  из  чёрного-то  квадрата-то  этого  последнее  время  одна  чернота  только  и  прёт.   Хорошо,  что  об  этом  мои  кураторы  подумали  и  не  кого-нибудь,  а  тебя,  Андрюха,   подослать    к  Серёге   чёрта  хитростью  надоумили.   Это,  Андрюш,    они    и   тебе  передышку  выкроили.  Пока.  А  там  глядишь  и…  Но  это  уж  не  моего  ума  дело,  а  ангельского.  И  нашёл  же  чёрт  кого  послать  злодействовать!  Андрюху!  Да,  Серый,  ты  ж  знаешь,  что  Андрюха  добрее  нас  с  тобой  раз  в  десять  и   на  злодейство  в  принципе  не  способен.  Слабый,  это  да,  а  гад  -  нет.  Чёрт  его  на  ней,  на    слабости-то  подловил  и  делал  всё  слабее,  слабее,  пока  тот  не  обессилел  вконец.  И  всё.  Опоил,  сволочь,  и  решил,  что  теперь  тот  в  его  полной  власти.  Да  только  есть  власть  посильнее.
-  Серёг,  я  честное  слово  не  знал,  чего  он  хотел  от  меня.
-  Андрюша!  -  Сергей  вскочил  с  кресла,  чтобы  кинуться  и  обнять  друга,  но  в  тот  же  миг  Андрей  исчез,  исчез  и  Саня  -  телевизор  выключился  сам  собой,  а  из  черного  квадрата  экрана  послышался  хриплый,  скрежещущий,  похабный  дьявольский  голос:
-  Что?  Устал  за  денёк,  спатеньки,  небось,  хочется?    И  мне  надоел  ты  чертовски.  Будет  тебе  сейчас  сон.   Уснёшь.  Обещаю. 
   И  плоскость  телевизионного  экрана  в  самом  центре  начала  выбухать, выбухать,   выбухание  стало  волнистым,  отчетливо  проступил  кулак,  потом  пальцы  со  звериными  когтями  разжались,   потом  показалось  предплечье …
  Сергей  в  отчаянии  беспорядочно  нажимал  кнопки    пульта,  но  чёрная  рука  росла  и  тянулась  к  нему.  Он  выдернул  телевизионный  провод  из  розетки. Из  черного  квадрата  раздался  омерзительный  смех.  И  Сергей  перекрестил  квадрат. 
   Лишённый  электропитания  телевизор  вдруг  включился  сам  собой,  и  на  экране  Сергей  увидел  Андрюху,  Димку,  Саню,  Светку,  Толю  и  самого  себя,  а  рядом  стояли  отец  Сергея  и  его  мама.  И  все  они  были  молодые-молодые  и  счастливые-счастливые.  И  благоухали.
  И  Сергей Иванович  рухнул  на  пол.


                ГЛАВА  СЕМНАДЦАТАЯ.

Утром  Сергей  Иванович  был  в  храме.  Это  был  первый  раз,  когда  он  участвовал  в  Богослужении,  и  тем  не  менее  ему  казалось  всё  таким  родным  и  близким:  образа,  запах  ладана,  слова  молитв  и  даже покаянные  слёзы,    катившиеся  по  его  щекам,  не  вызывали  у  него  чувства  стыда.
  Выйдя  из  храма,  он  почувствовал  себя  как-то  легко,  светло,  радостно,  как  в  детстве.  Предчувствие  неизбежного  и  прекрасного  чуда  переполняло  его.  Он  вернулся  домой,  отпер  дверь,  вошёл…
  -  Серёж,  я  не  смогла  там  больше.  Я  поменяла  рейсы  и  прилетела.  Я  не  могу  без  тебя!
 -  Таня!