Милосердие или жалость

В чём разница? Что в глазах и душах окружающих лучше, правильнее? Не знаю, если честно. Я мало разбираюсь в этих понятиях. Да и не задумываюсь о них.


***


Она лежала на самом солнцепёке у дверей аптеки известного курортного города. Люди, заходя и выходя, открывая эту грешную дверь, невольно толкая тощее тельце, проволакивали Её по бетонному крыльцу. Но Она, не издав ни звука, возвращалась, подползая к металлической рейке, что была прибита понизу двери.

Мы заметили Её по пути на пляж. Как все, наверное, посочувствовали заморышу, и как все, собственно, стыдливо отводя глаза, прошли мимо.
Возвращаясь с моря к нашему домику, обнаружили, что Она уже не может двигаться. Только слегка-слегка дёргались лапки в попытке зацепиться и прильнуть к похолодневшему к вечеру металлу. Не знаю, что сподвигло нас на акт милосердия. И милосердия ли? Нам оставалось наслаждаться отдыхом и морем всего пару дней, после чего неторопливый поезд вернул бы нас на более комфортный, привычный Север.

Но в этот раз я не смогла пройти мимо. Не смогла придумать, что скажу детям, у которых глаза уже были на мокром месте от больнючей жалости.
Подавив в зародыше паническую мысль «а если у Неё что-нибудь заразное?», я взяла малышку в руки. Она была меньше моей ладони. Серенькая, взлохмаченная кошечка с больными глазами.

На рынке была куплена корзинка, на дно которой постелили мягкое полотенце и бережно уложили отмытого котёнка.

Она была безумно тоща. При дыхании по бокам чётко прорисовывались полоски рёбер. Но Она бесконечно хотела жить!

Не буду рассказывать, как мы, тайком, в этой корзинке протащили Её в наше купе. Нам просто повезло, что посторонних не было, и никто не заметил нашу контрабанду.

Вообще-то у нас уже жили коты. Целых два: чёрно-белый гладкий аристократ Барон и вечно-взъерошенный мурлыка Кыся.

Приехав домой, мы познакомили нового питомца со старожилами. Те как-то сразу приняли Её в семью, ухаживали и, ревниво шипя друг на друга, пытались урвать хоть капельку внимания юной кошки.

Со здоровьем у Муськи (как назвала Её моя дочь) было совсем не хорошо. Откровенно говоря – совсем плохо было. Где-то через недельку после приезда домой у Неё воспалился глаз, которого она вскоре лишилась в операционной ветеринарки. Дальше – хуже. Начались судороги.

Я, со всей своей взрослой жестокосердностью, не раз пожалела, что пошла на поводу у детворы и чего-то тёмного, со стоном ворочающегося в душе. Муська умирала, и это было больно для всех.

Не раз замечала, как мои котики, предчувствуя приближение очередного приступа, с громким мяуканьем лезли в Муськину корзинку, укладывались по бокам и, положив на содрогающееся тельце лапы, с урчанием пытались его удержать.

Когда Муська всё же покинула нас, плакали все. И люди, и коты. И, хоть прошло уже больше двадцати лет с того отпуска, я до сих пор храню светлые воспоминания о стойкой серенькой кошечке и словах моей пятилетней дочери: «А всё же правильно, что мы Её оттуда забрали. Хоть недолго, но Её любили и о Ней заботились».

Жалость… Милосердие… Да какая разница, собственно, если есть неравнодушная душа, совесть и возможность помочь. Даже если и ненадолго.