партия с КГБ, ход 30, к годовщине переписки

Щелчок.
- Нехамелэ! К годовщине переписки вот тебе маленький букет, нарвал из цветов первого весеннего месяца.
"2.3.2006. Уважаемая Нехама! Вот он – новый еврей – разобрано Вами. Но нет второй составляющей: вот он – нееврей. А как без этого понять, что здесь происходит и произойдёт? Михаэль Бабель"
"Уважаемый Михаэль! Спасибо за Ваш отзыв об «Опьянении насилием». Вы схватились с системой, которая так же жестока, как и советская. Всего хо-рошего, Нехама"
"Уважаемая Нехама! Без нееврея, специально завезённого в огромном коли-честве, не понять предстоящий обвал, который отразится на всех евреях, где бы они ни были. С добрыми пожеланиями творческих успехов. Михаэль"
"Уважаемый Михаэль! Человек Вы смелый и, я бы сказала, счастливый. Я сама хлебнула там того, что можно пожелать только врагу. Всего Вам само-го лучшего, с уважением, Нехама"
"Уважаемая Нехама! Рад читать Вас. Мы сделали свой выбор. Михаэль"
"Уважаемый Михаэль! Читаю Ваши книги. Эти вещи намного страшнее немцев, погромщиков и всей другой сволочи. Это захлёстывает всё тело таким отчаянием, от которого не оправиться уже никогда. Нехама"
"Уважаемая Нехама! Ждал Ваше письмо. Мне радостно от Вашего слова, взгляда, позиции. Михаэль"         
"Уважаемый Михаэль! За исключением немногих, мои статьи встречают в штыки. Сталкиваюсь с ужасной ненавистью. Мне страшно за евреев, за Изра-иль. Мне страшно за Вас в Вашем одиночестве. Нехама"
"Уважаемая Нехама! Без правды нет цельности. Главное – оставаться цельным с самим собой. Прочёл всё присланное. Очень интересно. Я люблю Ва-ше слово. Михаэль"
"Шалом алейхем, Михаэль! Спасибо за Ваши теплые слова. Нельзя ли по дружбе, хоть и совсем недавней, называть Вас Миша? Пусть Всевышний бе-режет Вас и семью, им нелегко. «Мой Израиль» – такой чистый, такой харак-терный для тех наивных лет. Это не только Ваш мир тогдашний, а многих, очень многих проснувшихся евреев. И человек оттуда смотрится добрый, хо-роший еврей. Есть и сантименты тут – я была ребенком, и у меня были роди-тели и брат.  Их давно нет, и родных нет. Те, кто в Москве – чужие, с гоями переженатые. А так требуются родные, не можете себе представить. Неха-ма"
"Нехама, здравствуй! Вот, получай родного. Твой родной, Миша"
"Дорогой Миша! Прошла целая вечность (2 дня) со времени Вашего письма. В следующем письме я объясню мое молчание. Что-то меня тянет перечиты-вать Ваши книги. Как бы я хотела родства, ну хоть на уровне кузена что ли! Нехама"
"Шалом, Миша! После долгого голодания надо есть по капле, иначе гибель. Видя, как надвигается 9-ый вал сближения с Вами, я испугалась. Не потому, что жду разочарования, а потому, что такие лекарства берут понемногу, ина-че – гибель от обжорства. Тут есть главное между нами, как ни с кем – Ваши книги, Ваше сердце, наше похожее прошлое в России и, к сожалению, наши му-чители в Израиле. А за «родного» не знаю, как благодарить. Сказать хочется очень много, накопилось за много лет. Опять начала читать Ваши книги. Про-чла сегодня большой кусок под пение моего любимого Карлебаха, и, честно скажу, наплакалась. Разве можно не плакать над такой трагедией?! Разве можно не плакать над собственной трагедией? Да хранит Вас Б-г, афцелойхес але сонем. Нехама"
"Нехама, дорогой человек! Твоё прошлое мне понятно, созвучно с моим. Под песни моего любимого Карлебаха созревали мои слова в слезах. Твой опыт не несчастный, а богатый. Миша"
"Дорогой Миша! Кому бы столько рассказывала о себе? Открыться – это не шутка. Вы, как видно, ничему не удивляетесь, а я до сих пор не могу пове-рить в то, что есть такой человек, как Вы, и что я его знаю. Письма Ваши мне очень нужны, потому что впервые за столько лет я встретила человека, спо-собного меня понять. Изголодавшись по человеческому общению, я с трудом находила себе собеседников. Несколько раз я, к своему стыду, не выдерживала и пыталась рассказать маленькие фрагменты моей израильской жизни. Вы бы видели их лица. И вот, после стольких лет, встретился человек, который без всякого удивления воспринимает их. Нехама"
"Нехама! Дорогой мне человек, ну, как же я ничему не удивляюсь, встретив родного человека?! Всегда искал "хорошего человека". Храбрый человек, привет. Миша"
"Дорогой Миша! С этого письма иду на «ты». Страшно и тяжело писать о том, что было. Все эти воспоминания вынимают душу. Со всеми говорю, как через стеклянную стену. А с тобой – по-другому. Прямой провод. Нехама"
"Нехама! Спасибо, мой хороший человек! Спасибо, что чувствуешь мою ду-шевную близость, а я и не скрываю. Вот берусь за любимое дело – писать вме-сте с тобой письма. Работа – в сторону, книга – в сторону. Миша"
"Дорогой Миша! Дай мне волю, я бы только и делала, что писала бы тебе письма – в кои года нашелся человек, который не только хочет меня слушать, но и понимает. Сочетание твоих качеств идеальное: смелость, мужество, доброта, спокойствие, ум и повышенная чувствительность с преданностью идеям и семье. Нехама"
"Нехама! Никогда не находил цельности с преданностью. Написано: приоб-рети себе друга. Скептически относился к этому после солидного опыта, счи-тая, что человек всегда остаётся один. И вот нашёл тебя. Миша"
"Дорогой Миша! Признаюсь: так привыкла к твоим письмам, что мне плохо без них. Так люди после давней разлуки не могут наговориться. У нас она очень длинная была – разлука. Вся жизнь. Нехама" 
"Нехамелэ! Никогда не считал себя писателем, а считал себя человеком, ко-торый делает больше, чем может. Миша"
"Дорогой Миша! Иногда думаю, что мне все это снится. Убегаю от всего того, что мучает. В данном случае, убегаю к тебе и с тобой в прошлое. Смеш-но, наверное, и грустно. Знай всё же, что ты счастливый человек, потому что не жалеешь о прожитой жизни и не грызешь себя подобно мне. Так уж получа-ется, что я или пишу тебе, или думаю, что написать. Нехама"
"Дорогой Миша! Спасибо за обращение, совсем по-еврейски. Меня тянет на твой сайт – вроде как в гости к тебе пошла. На сайте твоем я – как у себя до-ма. Нырнула и такое чувство, что с тобой рядом. Думаю, может, ты как раз что-нибудь там пишешь. Тепло, уютно и чувство общения. Мы поменялись ро-лями: я молчу, а ты рассказываешь. Я ни на минуту не забываю, что есть еще глаза Большого брата (чтоб они повылезли), которые читают мои письма. Не-хама"
"Нехамэлэ! Поздравляю с годовщиной нашей дружбы. Думал, прошло боль-ше. С днём рождения, мой хороший человек. Миша"
"Дорогой Миша! Если бы ты знал, как мне приятно получить твое письмо, да еще так быстро. Пусть коротенькое. И приятно обращение. Так папа меня называл. Спасибо за то, что ты есть. Единственное сожаление – жаль, что это не произошло раньше... Тяжело ждать следующего письма. Нехама"
"Нехамэлэ! И мне. Миша"
"Дорогой Миша! Писала уже, что умирала я там без всякой медицинской помощи. Сама себе колола лекарство, когда было. Какие-то сверхъестествен-ные силы Б-г давал: в том состоянии таскать такие тяжести и смотреть за ребенком. Бывало, везу коляску с ребенком, а на себе тащу мешки с луком, кар-тошкой. Как я могла носить такую тяжесть на себе, не знаю. Весь мой вес укладывался тогда в сорок два килограмма. Только когда ребенок стал носить кипу и цицит, окружающие гоим поняли, кто я. Так вот, я уже умирала, и мне просто было всё равно. Только бы скорее. Болезнь страшно взяла за горло после отъезда в Европу. У меня не было денег, не было больничной кассы, и я очень мучилась. Когда пошла в поликлинику, все врачи сбежались посмотреть на умирающую женщину, живущую в большом европейском городе. Меня направи-ли в больницу на операцию. Там я узнала, что такое настоящий антисемитизм, хотя жила в Литве и хлебнула там много. Вечером после операции вошла де-журная медсестра, которая принимала меня и велела одеть полосатую пижа-му. В это время я молилась Шмонэ-эсрэ. Она подошла, увидела сидур, еврейские буквы и чуть не задохнулась от злобы: «Она молится на иврите! Кто это вам здесь позволил молиться по-еврейски?!!» И руки тянет к сидуру. Я только меч-тала скорее закончить, прежде чем она у меня выхватит сидур. Закончила, по-вернулась к ней: «Ты что думаешь, что я не понимаю, зачем ты меня в полоса-тую одежду нарядила? Тебе, старой нацистке, хотелось еще раз в жизни уви-деть еврейку в лагерной форме, порадоваться напоследок? Ты никогда больше не увидишь евреев за колючей проволокой. Ты и вся твоя арийская раса будете гореть в аду. Ты грязная австрийская свинья». Она стояла как вкопанная. Я сделала несколько шагов по направлению к ней, и она с криком побежала к две-рям. Знаешь, как рав Меир говорил: «Когда оскорбляют или бьют еврея, оскорбляют Б-га. Еврейский кулак в гойскую рожу – это освящение Всевышне-го». Нехама" 
"Нехамэлэ! До тебя не знал такого человека. Спасибо тебе, родной человек. Кто ещё равен тебе?! Миша"
"Милый Миша! Уж не помню, который раз я перечитываю «Прощай, Изра-иль», книга прекрасна, если можно так сказать про невыносимую боль, кото-рая держит тебя в тисках и не отпускает после окончания книги.  Жизнь моя – врагу не пожелаешь – закинула меня сюда на новые муки. Когда-то я не пони-мала, почему американские евреи не помогли европейским евреям. Теперь я знаю на своей шкуре, как они спасали евреев. Так же, как спасали меня. Теперь о главном. Думала, что тебе написать. Я бы и триста страниц исписала. Навер-ное, потому что впервые в жизни нашелся человек, который поймет и которо-му интересна моя личность. А ты – равных тебе найти трудно, цельный чело-век с добрым преданным еврейским сердцем. Оттого оно и болит у тебя за ев-рейский народ. А когда ты мне сказал, что принимаешь меня в сестры, я легко поверила. Потому что так могло быть в жизни, но по какому-то случаю не произошло. Нехама"
"Нехамэлэ! Твоё противостояние подобно моему. И вот вижу: есть ещё один – не предаст. И мне так хорошо – нет слов. Миша"         
"Дорогой Миша! С первых дней приезда в Америку – продолжение прежнего бедствия: вечное безденежье, страшные болезни, невозможность оплатить врачей и лекарства, квартиру, тяжелейшая работа днем и часто вечерами в микве или на уборке квартир. И полное отчаянье. И страшные мысли, что умру, и ребенок останется один, никому не нужный. Невозможно рассказать. Столько горя, что никаких писем не хватит, чтобы его описать. Всю ночь просидела над письмом. Так уж решила все выложить. Не знаю, сможешь ли ты читать всё это. Ты мне скажи, они все, кого я описала – они евреи?! Они родом из евреев? И когда я бреду, ссутулившись, и вижу презрительные взгляды богатых, здоровых, толстых и надменных людей в мою сторону, на мой значок рава Меира или Баруха, мне хочется иметь их деньги и здоровье, но только со-хранить мое сердце, которое плачет от еврейской боли. Тогда я бы использова-ла деньги для спасения евреев. Такой случай был в войну: хороший еврей продал свой дом, чтобы отдать деньги для спасения евреев Европы. Если смог дочи-тать, благодарю тебя, что хватило терпения читать эту печальную повесть. Так просила душа написать это. Спасибо за все, за то, что ты есть, и за «Не-хамелэ», от этого слова тепло на сердце. Нехама" 
"Нехамелэ! Умоляю! Не писать ночью. Прошу спать. Перечитываю всё по нескольку раз. Думаю и передумываю, чем заслужил твои бескорыстие и чест-ность, которыми меня осчастливила. И льются они на меня бурным потоком, не ведомым мне ранее, когда всю жизнь собирал их по крупицам. Чем заслу-жил? Миша"
"Мишенька! Уж не знаю, можно ли, но ведь брата так называла, значит, и тебя можно.  Такого друга у меня не было. И вообще, ощущение, как в детстве, у меня есть старший брат. Это необъяснимо хорошо. Загляну на сайт или от-крою твоё какое-нибудь письмо, или просто посмотрю на колонку твоих писем, выстроившихся на двух страницах в почте. И легче станет: есть Миша, мне не снится. Первое время я себя щипала – уж не свихнулась ли окончательно, уж не вижу ли сны наяву. Встреча с тобой прочно стоит в одном ряду с другими чу-десами в моей жизни. Плохо лишь, что пришло так поздно. Вчера перед сном перечитала отрывок о поездке в Мацаду. Совершенно изумительно написано. А мои истории – им конца нет. Если их изложить в полной мере, то люди ска-жут то, что сказал доктор Моше Гольдгребер в Иерусалиме: «Этого не мо-жет быть, потому что человек не может выдержать этого». Нехама"
"Нехамелэ! Я пришёл к тебе, чтобы ты не была одна. Миша"
"Мишенька! Я мысленно иногда с тобой разговариваю, и, знаешь, получает-ся, хоть и далеко от тебя. Когда я прочла твои книги, мне стало ясно, кто ты. А потом, когда стали переписываться, то не могла удержаться, поняла, что я хочу и мне нужно тебе писать. Не понимаю, как это я раньше не знала о тебе. Нехама"
"Нехамелэ! А я до сих пор не понимаю, что такое бывает. Миша"
"Мишенька! Несколько лет тому назад, когда мусульмане здесь подняли го-лову, многие стали прятать цицит и кепки носить. Я просила сына, он ездил далеко в опасный район учиться, тоже так сделать. А он мне отрезал – ни за что. Так и сказал: «Когда времена опасные, надо показать, что евреи не боят-ся». Когда я его ругала, он мне сказал: «Забыла, что ты вытворяла в России? Забыла, как я был единственным ребенком в Вене, а может, и в Европе, кото-рый ходил, как еврей?  Так что я в Америке еще прятаться буду?!» Нехама"
"Нехамелэ! Хорошего еврея вырастила. Я его люблю. Миша"
"Мишенька! После бессонной ночи – тысячи дел, которые не хочется делать. А хочется сесть и писать тебе глупые письма о чем угодно. Нехама"
"Нехамелэ! Рука дрожит, пишу Нехаме. Миша"
"Мишенька! Всегда с нетерпением жду письмо, хотя и знаю, когда оно при-дёт. И всегда волнуюсь, что ты сидишь так поздно из-за меня. Письмо опять большое вышло. Жаль твое время. Нехама"
"Нехамелэ! Спасибо. Миша"
"Мишенька! Очень было больно, когда я пошла на демонстрацию организа-ции «Жертвы арабского террора» в жуткий мороз, а потом зашли погреться в еврейскую пиццерию. Дело было в первый день недели, пиццерия полна людей. Все с семьями, всё хорошо. Евреи гибнут, а здесь (при Клинтоне это было в 1997 году) принимают Арафата в Белом доме. Такая меня ярость обуяла при виде этого семейного уюта, что я сказала подруге: хочется вскочить к кому-нибудь на стол, сбросить с него еду и сказать им всё. Я бы этого не сделала, но она испугалась и крепко держала меня за руку. Нехама"
"Нехамелэ! Уже давно я себя мерю по тебе. Миша"
"Мишенька! Невозможно пережить сознание того, что "еврейская" рука в Эрец Исраэль может схватить тебя и твоего ребёнка за горло, так же, как это делали коммунисты и нацисты. Когда пришлось бежать от них, понимала, что этим не кончится, будут и дальше преследовать. Мешали получить мест-ное гражданство, угрожали, запугивали, устраивали провокации. Бывало, меня поджидал типичный израильтянин, который молча, со страшной улыбкой про-водил рукой по горлу. Обычно я шла дальше, но бывало, подходила и плевала ему в рожу. Он молча утирался. Уехала из Эрец живым трупом и с яростью дума-ла: вот сесть бы и написать, что было там и здесь со мной и бросить этим гадам в лицо, показать им, что не боюсь их, и что правда всегда восторже-ствует. И порадовавшись этой идее, отвечала себе: если я еще хочу жить ради ребенка, тогда должна молчать. А если это выйдет на свет, они скажут: она сумасшедшая, всё это ложь – это они умеют. Нехама"
"Нехамелэ! С моей стороны – позор, а не письмо. Но сколько желания быст-ро ответить тебе.  Миша"
"Мишенька! Нехама"
"Нехамелэ! Письма лучше, они не исчезают. Если есть, что сказать, то лучше письмом. Миша"
"Мишенька! Меня очень тронули твои слова, не могу тебе сказать, как тро-нули. Такие вещи не поддаются описанию: "Телефон хорош для влюблённых, а мы родные издавна и навечно, нам телефон нужен только иногда – убедиться, что это правда". И я действительно не верю, что это правда. Когда-то меч-тала, что у меня будет нормальная, тихая, спокойная жизнь. Много детей, дом, сад, кот, собаки, осел...  А получила...  Нехама"
"Нехамелэ! А получила чудо. Две родственные души нашли друг друга – это не чудо? Надо было пройти то, что мы прошли, чтобы это чудо состоялось. Вот оно. Сейчас. В эту минуту, когда читаешь. И будет до последнего вздоха. И после – оставшемуся одному. Ещё ты мечтала плюнуть в рожу своим убий-цам – вот и это чудо. Наша книга – свидетель этих чудес.  Миша"
"Мишенька! Пишу тебе под песни ЛЕХИ и вспоминаю, как ты мне пообещал, что мы бы там были вместе. Счастье этих людей было в том, что у них не было сомнений ни в чём: убивать англичан и арабов и расправляться с предате-лями. А что может быть лучше таких целей – сражаться и умереть за наш народ? Здоровья, счастья тебе и всей семье, истинного Ециат Мицраим, как и всему еврейскому народу. А тебе еще и успехов во всём, что ты делаешь. Коль тув, хаг кашер вэсамеях! Нехама"
"Нехамелэ! Миша"
Щелчок.
- Мишенька, это лучший букет в моей жизни.
-Нехамелэ! КГБ всегда порочат и по интересному месту тоже, а так как у нас два интересных места, то неисчерпаемые возможности порочить перед гомосо-сами, населяющими КГБ. Которым плевать на то, что тот, кто слушает, тот и убивает, – а давай про интересные места! Вот великий русский писатель Алек-сандр Зиновьев: "Гомосос (гомо советикус) – существо довольно гнусное. Это я знаю по себе". Такое откровение под силу только большому писателю.
- Мишенька! Если чекисты через свои газеты, или свой суд, или ещё как-то "раскрутят" наш беспроволочный "КГБ роман" с подробностями "не известны-ми читателю", я буду только гордиться. У кого ещё есть такой родной человек, как ты?!
- Нехамеле! Что их козни?! Если на планете Земля, в Солнечной системе, в галактике Млечный Путь, в созвездии, название которого можно придумать, ес-ли только отойти на несколько миллиардов световых лет, я нашёл родного че-ловека... 
Щелчок.
- Мишенька, была годовщина окончательного постановления суда.
- Нехамелэ, разве прошёл год? Когда это было?
- Мишенька, 13.6.2006.
- Нехамелэ, это был большой день КГБ: начали с избрания вечно живого, а закончили мной.
Щелчок.
Твой ход, товарищ КГБ.