Игра в жизнь. Часть 1

От автора.

Замысел длинною в жизнь. Роман - "он лайн", который намерена когда-нибудь дописать уже, наконец...

С ранней молодости это была просто идея, которая занозой сидела в голове и не отпускала. В 2010 году идея трансформировалась в сценарную заявку на конкурсе "Россия во времени и пространстве" - и неожиданно вошла в пятёрку отмеченных авторитетным жюри и рекомендованых ведущим телекомпаниям страны для производства "фильмы". Это сподвигло на написание сценария (и параллельно - обучение этому увлекательному делу): получилось аж 16 серий ну очень высокобюджетного фильма, за который никто так и не решился взяться.

Раз так, было принято решение "перековать мечи на орала" - из сценария сделать роман. Идея-то за эти годы не просто вызрела, а перезрела! Правда, пришлось поменять имена главных героев - "сценарные" перестали устраивать.

Сказано - но не сделано... Идея - есть, 16 серий фильма - есть, а романа до сих пор нет...

Очень надеюсь, что публикация на Прозе.ру поможет мне, наконец, закончить КНИГУ МОЕЙ ЖИЗНИ, которую я вынашивала столько лет (не знаю, почему не сделала этого раньше). Просто будет стыдно бросить дело на полпути.

Я намерена в режиме "он-лайн" размещать здесь свой роман частями, по мере создания, - пока не допишу последнюю страницу. Это будет хорошим стимулом - иначе я его никогда не закончу. Пусть он живёт...

Итак, "Игра в жизнь". Начало.


Воронеж, 1983 год.

- Алло?! «Скорая»?! Срочно! Не знаю, что случилось! Девушка, 17 с половиной лет! Ей больно, она кричит! Ничего конкретно не кричит – просто кричит! Да, именно! Адрес? Первомайская, 12, квартира 36! Срочно приезжайте!

...Надежда лежала на тахте, укрытая по шею одеялом, и тяжело дышала; лицо покрылось испариной. Рядом собирала свой чемоданчик пожилая женщина в белом халате – врач «Скорой». На табуретке валялись пустые ампулы, кусочки ваты с капельками крови.

Родители девушки, Вера Ивановна и Николай Васильевич, в тревоге застыли у двери.

- Сейчас она хорошо поспит, – сказала врач, захлопывая чемоданчик. – Никаких внутренних повреждений нет. Похоже на нервный срыв. Может, перед сессией перенапряглась – такое у студентов бывает. Обязательно обратитесь к вашему участковому невропатологу... Да, и, кстати, на календарь свой обратите внимание – сегодня уже понедельник, 16 мая. А у вас всё ещё воскресенье, 15-е... С толку сбивает... 

- Да это Надюшин – она обычно сама листочки по утрам срывает, с детства это очень любит, а сегодня – сами видите – не до этого было... – зачастила Вера Ивановна.

- Вижу, что не до этого... – Врач повернулась к Наде, которая, прерывисто дыша, лежала с закрытыми глазами. – Ну вот, напугала родителей, красавица. Разве так можно? А главное, на пустом месте…

- Я только что похоронила своих детей… – не открывая глаз, еле слышно прошептала Надежда. – А муж предал меня…

- Что? Что ты сказала? – не расслышав, переспросила врач.

- Я только что похоронила своих детей… А муж меня предал…

Вера Ивановна бросилась к дочери, наклонилась над ней.

- Наденька… Ты что это… Что ты такое говоришь…

- Я только что похоронила своих детей! – отчётливо произнесла Надежда, а затем закричала, вырываясь из рук отца, который пытался её удержать. – Я похоронила своих детей! Их нет! Их больше нет! Моих детей больше нет! А Макс предал меня! Мы хотели дочку! А теперь у него будет сын! Я не хочу жить! Господи, зачем это всё?! Зачем?! Я так не хотела! Так не надо! Это нечестно! Я не хотела так! Не хотела! Верните моих детей! Верните мне моих детей! Чёрт с ним, с Максом, но верните мне моих детей!

Врач «Скорой» быстро раскрыла чемоданчик и скомандовала обезумевшим от ужаса родителям:

- Готовьте девочку к госпитализации…



2010 год. Воронеж.

В то последнее утро своей старой жизни, на пороге 45-летия, Надежда Орлова проснулась абсолютно счастливой.  Как в детстве, на весь дом пахло мамиными оладушками, а из кухни доносилось такое знакомое покашливание отца, его привычный басок: «Бу-бу-бу...». О чем говорит – непонятно, но можно догадаться: о политике, предстоящих весенних работах в саду, планах на день и проделках уже взрослых внуков – её детей Марины и Антона.

Рядом посапывал любимый муж Максим – до глубокой ночи смотрел какой-нибудь свой биатлон или футбол, а сейчас не может, как сам же ворчит по утрам, вырваться из объятий Морфея. «Что у вас с этим Морфеем – признавайся?!» – делала суровый вид Надежда, на что Макс загадочно улыбался и сладко, до хруста в суставах, потягивался.

25-летняя дочь Марина наверняка уже заняла ванную на втором этаже – и это надолго: звезде местного телевидения даже к завтраку положено являться при полном параде. Строили бы они дом сейчас, то обязательно предусмотрели бы по собственной «помывочной» в каждой спальне, но тогда и два санузла – по одному на этаж – казались пределом мечтаний.

Слава Богу, что сын Антон – студент 4 курса университета и будущий программист – будет спать «до победного», как любая уважающая себя жертва Интернета, так что есть вероятность в ванную всё-таки попасть. В крайнем случае, всегда можно спуститься вниз, на родительскую половину, хотя там нет ничего из того, чем обычно пользуется по утрам Надежда, – всех этих кремов, скрабов, тоников, дезодорантов и прочих женских прибамбасов, без которых невозможно представить жизнь современной городской дамы элегантного возраста.
      
Надежда погладила мужа по колючей щеке – тот, не открывая глаз, потянулся к ней губами, руками и всем телом. Надежда тихонько засмеялась и змейкой выскользнула из-под одеяла – утро понедельника как-то не располагало к нежностям, к тому же, время уже поджимало – и так они припозднились сегодня. Опять ей придётся собираться на бегу, а Максу потом протискиваться сквозь городские пробки, – Маринку по дороге нужно закинуть на телевидение, Антона – в университет, а её саму – на работу в «Городскую газету». Учредитель и главный редактор, коими она вот уже почти десять лет являлась, может, конечно, позволить себе слегка задержаться, но только не в понедельник, когда у них планёрка... 
            
Надежда завернулась в свой любимый жёлтый пушистый халатик, в котором была похожа на голенастого бройлера-переростка, сунула ноги в тёплые тапки, на цыпочках вышла из спальни и осторожно прикрыла за собой дверь – пусть Максюша поспит ещё хотя бы минут пятнадцать. Она жалела мужа – руководитель частного охранного предприятия, одного из лучших в Воронеже, дома часто работал допоздна с документами, а потом у него подскакивало давление и щемило за грудиной. «А что вы хотите – мне всё ж таки 47! Чай, не мальчик!», – отмахивался Максим, но Надежда знала, что с такими вещами не шутят, – именно в этом возрасте мужчины особенно уязвимы и, как повторяла её мама, «беззащитны перед различной сердечно-сосудистой патологией».

«Я не для того тебя ждала до 35 лет, чтобы в 45 потерять!», – вроде бы в шутку возмущалась Надежда, а сама мысленно замирала от ужаса, боясь даже на мгновение представить такую ситуацию. Жизнь без Максима представлялась ей немыслимой, бессмысленной, да и просто невозможной.
   
Прислушавшись к шуму воды в ванной, где уже плескалась Марина, Надежда спустилась этажом ниже – в кухню-столовую. Запах оладушек стал отчётливее, и в животе заурчало. «Пропадай моя диета!», – обречённо вздохнула Надежда. Отказаться в такое утро от свежей выпечки было бы преступлением перед мамой и человечеством, и Надежда решительно распахнула дверь в столовую. 
…Этот дом они с Максимом придумали сами. На втором этаже располагалась их спальня, рабочий кабинет Макса и комнаты детей. На первом – апартаменты её родителей, большая кухня-столовая, комната для гостей и просторная «бытовка» со стиральной машиной, сушилкой, гладильной доской и даже телевизором.

В полуподвальном помещении они разместили сауну с небольшим бассейном и бильярдную; там же нашлось место и для пары тренажеров. Татьяна называла эту часть дома «мужской половиной» и спускалась туда только прибрать, зато обожала «женскую половину», где царствовали они с мамой и – иногда – Марина. Всё там сделано, как говорил папа, «по уму». Большая кухня была буквально напичкана разнообразной бытовой техникой, а в столовой зоне посередине стоял длинный дубовый стол с массивными стульями вокруг него, где спокойно могли разместиться до двадцати человек. Три «французских» окна от пола до потолка в тёплое время года распахивались, как двери, на просторную террасу, откуда можно было спуститься в сад.

Сейчас сад был по-весеннему голым и неприглядным. Порывы ветра качали корявые ветки, и казалось, что деревья тянут их, как руки, в дом, просясь в тепло и уют. Очень скоро сад покроется воздушной дымкой зелени, зацветут вишни, яблони и сливы, и картина за окном станет радостной и приятной глазу. А пока Надежда слегка поёжилась, бросив взгляд на улицу, – она всегда не любила межсезонье с его нескончаемыми изматывающими ветрами, перепадами температур и душевной маетой, называемой у психически нездоровых людей, а также таких тонких и ранимых, как она сама, «весенним обострением».  К тому же папа в такие дни часто чувствовал себя «неважно», как он говорил, и Надежда страшно тревожилась за обожаемого родителя – все-таки седьмой десяток разменял, шутка ли. 
      
 В столовой на стене чернела большая плазменная панель – общий семейный подарок на Новый год. Когда Максим вечерами работал с бумагами, а родители, пожелав всем спокойной ночи, уходили к себе, Надежда любила закрыться на кухне, налить в любимую отцовскую пол-литровую кружку с отбитой ручкой душистого чаю, щёлкнуть пультом, пробежаться по каналам и найти что-то интересное только ей – например, передачу о переселении душ или перемещениях во времени.  И на какое-то время выпасть из реальности... 

Надежда отнюдь не была наивной мечтательницей, но вот уже десять лет – с того самого момента, как она встретила Максима и поняла, что это – судьба, её постоянно преследовала одна жгучая сладко-тревожная мысль: вот бы вернуться в прошлое и начать жизнь «с чистого листа», зная при этом всё, что с ней потом случится, – и не повторить прошлых ошибок...

Надежда так ярко представляла себе свою новую счастливую жизнь, что у неё сбивалось дыхание и учащалось сердцебиение. О! Уж тогда-то она не наделала бы столько глупостей! Она не стала бы ждать до 35 лет, чтобы встретиться с Максимом, – сама нашла бы его, молодого лейтенанта, в Новосибирске, где он окончил военное училище, и сразу же взяла бы парня «в оборот». Заодно и ему не позволила бы наломать столько дров (Максим сразу после выпуска женился практически на первой встречной – скучно, видите ли, было одному ехать к новому месту службы в отдалённый дальневосточный гарнизон).

Они с Максом узнали бы друг друга в молодости – и жили бы долго и счастливо... И тогда Маришка и Антон были бы его, Максима, детьми! Надежда просто не повстречала бы их отцов – своих будущих мужей Дениса Морозова и Николая Игнатова, и как-то, наверное, очень по-другому провела бы молодые годы жизни...
Надежда так часто думала и говорила об этом, что её страстное желание давно перестало быть тайной для близких, и они по-доброму посмеивались, когда их дочь, жена и мать вдруг замирала на месте, погрузившись в свои думы и уставившись куда-то в пространство отсутствующим взглядом.

«Тише, не мешайте – наша Надюшка опять перенеслась...», – делал «страшные глаза» папа, а остальные домочадцы прыскали, сдерживая смех, и старались сохранить серьезные лица. Когда Надежда выныривала из грёз, она сначала не понимала, почему все вокруг хохочут, но потом обречённо махала рукой и смеялась сама...
Ей было так хорошо в своих мечтах, и она так любила ту – придуманную – жизнь, что омрачить виртуальную радужную картинку не могла даже лучшая школьная и институтская подруга Лена Савельева (по совместительству корректор в их «Городской газете»), которая относилась к мечтаниям Надежды с определенной долей скепсиса.
 
Лена была одинокой незамужней дамой без детей и даже без особой личной жизни, но при этом никогда и не думала о том, чтобы «начать жизнь сначала».  «А зачем? – пожимала она красивыми кустодиевскими плечами. – Если бы это помогло вернуть Женьку... Но, в отличие от тебя, Никольская-Морозова-Игнатова-Орлова, я в сказки не верю. Второго Богомазова в мире нет, а другой мне не нужен. Поэтому меня вполне устраивает моя жизнь – раз уж она так сложилась...».   

На кухне старенькие настенные часы с кукушкой – фамильная реликвия! – показывали почти 9 часов утра. Под телевизором висел офисный календарь на 2010 год, открытый на марте.  Красной рамочкой выделена цифра – 29. Старейшина и сегодня не нарушил традицию – каждое утро он первым делом подходил к календарю и торжественно передвигал пластиковый квадратик.
 
Мама – Вера Ивановна, приятной полноты седоволосая женщина в нарядном фартуке поверх уютного байкового халата, хлопотала у плиты. Рядом стояло большое блюдо, куда Вера Ивановна ловко выкладывала со сковородки партию свежеподжаренных оладий.
   
Николай Васильевич, худощавый мужчина «без возраста» в тельняшке и старых «трениках», увлечённо читал за столом газету, нацепив очки на кончик длинного породистого носа. Перед ним аппетитно дымилась тарелка с оладьями, но Николай Васильевич уткнулся в какую-то статью, забыв и про оладьи, и про чай, который почти остыл в его огромной старой кружке с отбитой ручкой.

- Мам, пап, привет! Ой, как вкусно!

Надежда стремительно подошла к отцу, чмокнула его в макушку и схватила с тарелки горячий оладушек. Откусила, обожглась, бросила обратно в тарелку, помахала ладонью перед ртом и сделала большой глоток из отцовской кружки.
Николай Васильевич отложил газету и с делано возмущенным видом пододвинул кружку к себе.

- Доброе утро, родная. Скажи спасибо, что хоть чай холодный. Опять проспали?

- Не то чтобы проспали… Но надо поторопиться – сегодня планёрка в редакции. И вообще, конец месяца и квартала – надо финансы подбивать. Дети встали?

Вера Ивановна, аккуратно наливавшая половником тесто в сковородку, обернулась:
 
- Ага, разбежались. Куда им спешить? Бабушка завтрак приготовит, в клювики всем положит… Спи – не хочу!
 
Надежда подошла к маме, обняла её и потерлась щекой о плечо.

- Мамулечка-красотулечка, ну что бы мы, непутёвые, без тебя делали?! Как хорошо же всё-таки жить вместе, под одной крышей! Мы так долго мечтали об этом!
 
Вера Ивановна, переворачивая оладьи, заметила с хитрой улыбкой:
 
- Да знаю, знаю я, знаю, о чём ты мечтаешь… Начать жизнь сначала, встретить Максюшеньку в молодости, нарожать ему деток… Фантазёрка…

Николай Васильевич, не отрываясь от газеты, хмыкнул. Надежда приняла воинственную позу – руки в боки, и упрямо вскинула подбородок:

- Ну и мечтаю! Кто мне запретит? Имею на это полное право! Кстати, о Максюшеньке и детках… Где они все?! Как будто не понедельник – ни на работу и ни на учёбу никому!

Вера Ивановна бросила на дочь любящий взгляд и покачала головой, продолжая заниматься оладьями. А Надежда достала из навесного шкафчика пачку молотого кофе, щедро сыпанула порошок в чашку, залила кипятком из чайника, с шумом вдохнула аромат и зажмурилась.

- У-у-у... Обожаю этот запах...

Вера Ивановна, не глядя на дочь, дурашливо запела на частушечный манер тоненьким голосом:

- «Моя маманя во саду любит нюхать резеду... Боюся за маманю я – вдруг токсикомания...»

Надежда удивлённо посмотрела на маму, которая с невозмутимым лицом выкладывала на блюдо оладьи, и от души рассмеялась. Николай Васильевич отложил газету и громко зааплодировал жене. Вера Ивановна, не оборачиваясь, попыталась сделать книксен, но подвернула ногу и еле удержалась за край стола, потеряв равновесие. Надежда кинулась к маме, но запутавшись в тапках, чуть не упала сама. Вера Ивановна повернулась к мужу и погрозила ему кулаком. Николай Васильевич послал жене смачный воздушный поцелуй. 

Надежда, посмеиваясь, наблюдала эту милую семейную картинку – и по сердцу у неё растекалось тепло.
 
...Жизнь её родителей лёгкой не назовёшь. Оба из глухих среднерусских деревень, выросшие без отцов, погибших на войне, они трудились с малых лет, помогая своим рано овдовевшим матерям. Едва окончив школу, ушли на вольные хлеба – попытать счастья в Воронеже. Мечтали получить высшее образование, но не вышло. Юная Верочка Устюгова работала на фабрике; Николай Никольский, отслужив армию, устроился туда же разнорабочим. Встретились на танцах – ей было 18 лет, ему – 24. Почти сразу поженились – и с тех пор никогда не расставались.

Мама, несмотря на то, что уже в 19 лет родила Надежду, смогла окончить кулинарный техникум; папа – золотые руки – выучился на механика. На своих рабочих местах трудились честно и добросовестно, пользуясь авторитетом у коллег и уважением у начальства. Были счастливы, когда их единственная дочь Надюшка окончила педагогический институт, радовались её диплому о высшем образовании.

«Мы не смогли – а дочка смогла!», – гордился Николай Васильевич.
 
За свой многолетний труд Никольские получили двушку в хрущёвке на окраине Воронежа, чему были несказанно рады, вырвавшись из пропитой и прокуренной рабочей общаги. Огорчали их лишь дочкины скоропалительные замужества и разводы – но после них остались горячо любимые внуки, Марина и Антон, что примиряло родителей с «легкомыслием» наследницы. Зато в последнем зяте – Максиме Орлове – оба души не чаяли. «Это единственный случай, когда надо говорить именно «последний» муж, а не крайний», – глубокомысленно замечал Николай Васильевич, и жена с ним, конечно же, соглашалась.
   
Пять лет назад Надежда и Максим достроили, наконец, собственный дом на десяти сотках в коттеджном посёлке близ Воронежа. Туда они забрали и родителей, для которых обустроили две большие комнаты – почти царские хоромы по меркам их старой хрущёвки.

Вера Ивановна с удовольствием занималась хозяйством и выращивала на участке цветы, Николай Васильевич вспомнил своё деревенское детство и с головой ушёл в садоводство, любовно обихаживая молоденькие, высаженные собственными руками деревца. Оба были совершенно счастливы рядом с любящими и заботливыми дочерью, зятем и внуками. А Надежда отогревалась душой рядом с обожаемыми родителями и молила Бога лишь об одном – чтобы Он дал им ещё хотя бы несколько лет спокойной жизни, без болезней и потрясений...
      
- Всем доброе утро!

В столовой появился Максим – среднего роста, крепкий, широкоплечий мужчина с волевым мужественным лицом и весёлыми ярко-голубыми глазами. Одет он был так же, как и тесть, – в спортивных брюках и тельняшке, что выглядело очень комично.
Максим подошёл к Николаю Васильевичу, энергично поздоровался с ним за руку и сделал большой глоток чая из кружки с отбитой ручкой.

- Почему-то чай из чужой кружки всегда слаще! – заметил он удовлетворённо.

- Я б тебе сказал, что всегда слаще, но здесь женщины… – притворно возмутился Николай Васильевич. – Одни нахлебники вокруг! На уже, забирай последнее...
Николай Васильевич придвинул к Сергею свою чашку. Тот отодвинул её обратно.

- Тогда уж «начайники», а не нахлебники! Спасибо, конечно, Василич, за твою доброту, но мне жена сейчас своего фирменного «ленивого» кофейку забабахает. Да, любимая?

Максим плюхнулся на стул рядом с тестем, взял у него с тарелки оладушек и с аппетитом откусил. Николай Васильевич, укоризненно качая головой, поставил тарелку ближе к зятю.
 
Надежда, торопливо глотая горячий кофе и сердито поглядывая в сторону двери, протараторила:

- Ну и пусть «ленивый»! Некогда мне его варить! Некогда! Да и незачем. И так вкусно. Сейчас налью! Где же эти дети, в конце концов?! Одной на работу, второму на учебу – а они дрыхнут! Марина! Антон! Ау! Петушок пропел давно!

Не получив ответа, она от души сыпанула во вторую чашку молотого кофе, так же залив его кипятком. Мама в это время поставила перед Максимом тарелку с горячими оладьями, щедро политыми густой сметаной.

- На, зятёк любимый, горяченьких, ешь на здоровье.
 
Максим поймал руку Веры Ивановны и поцеловал её:

- Спасибо, тёща дорогая. Если бы не вы, давно бы уже помер с голоду. С такой деловой женой, как моя, это запросто…

Надежда поставила перед мужем его кофе.

- Чтоб я так жила, как ты голодаешь!

Максим, улыбнувшись, принялся с аппетитом завтракать, Николай Васильевич снова уткнулся в газету, а Вера Ивановна вернулась к плите допекать оладьи.

Надежда набрала в грудь побольше воздуха:

- Да Марина же, Антон! Что ж это такое! Мы из-за вас опоздаем! Сами будете добираться!

В столовую неторопливо вошла Марина – высокая стройная девушка уже в «боевой раскраске» и с тщательно уложенными волосами, но при этом в коротеньком халатике и смешных тапках в виде «зайчиков».

- И зачем так кричать? – томно проговорила она с порога хорошо поставленным голосом. – Я почти готова...
 
- И уже, судя по всему, в образе! – заметила Надежда. – Доброе утро, милая! Ты на часы смотрела? Я из-за тебя, между прочим, в ванную попасть не могу!
 
- Утро добрым не бывает… Тем более, в понедельник… А ванных в этом доме как минимум две...  – глубокомысленно изрекла Марина и пошла по кругу, чмокая присутствующих. – Привет, мам. Привет, бабуль. Привет, дедуль. Привет, Максим…

Села рядом с дедом, сделала глоток чая из его кружки, поморщилась.

- А что такой холодный?

- Зато оладьи горячие, – ответил Николай Васильевич, не отрываясь от газеты. – А на чужой каравай рот не разевай. Себе налей да пей. И вообще, ешь давай быстрее, на работу опоздаешь. Без тебя «кина» не будет…

Марина взяла оладушек из тарелки деда и с наслаждением его понюхала.
 
- Так мне к одиннадцати сегодня. Бабуля, ты – искусительница… У меня же ди-е-та! Я в экран не влезу, и меня с телекомпании поганой метлой погонят! Сяду вам на шею – сами же ругаться будете. А всё твои оладушки, блинчики, варенички да пирожочки…

Марина откусила кусочек и даже зажмурилась от удовольствия. Вера Ивановна отозвалась от плиты:

- Подожди, Мариночка, сейчас свеженькие будут…

Марина со страдальческим видом посмотрела на бабушку, погладила себя по впалому животу и обречённо вздохнула.

- Чаю или кофе налей, не жуй всухомятку, – строго сказала Надежда, перемывая посуду у раковины.

Марина согласно кивнула головой, но не сдвинулась с места, и Надежда, бросив недомытую плошку из-под теста, сама налила дочери кофе.

- Назови хотя бы одну причину, почему я это делаю? – спросила она, ставя перед Мариной чашку.

- Наверное, потому, что ты – моя мама, и ты меня любишь... – пожала плечами Марина, и обе рассмеялись.

- Да уж, с этим не поспоришь, – резюмировал Максим и потянул жену за руку, усаживая на стул рядом с собой. – Сядь, посиди хоть минутку! Что ты всё на бегу да на бегу?

Николай Васильевич бросил взгляд на настенные часы, которые показывали 9 часов 4 минуты.

- Кстати, о телевизоре, куда Маринка скоро не влезет, если будет с такой скоростью трескать оладьи... – пробормотал он. – А чего это мы его не включаем-то! Хоть московские новости глянуть, пока дикторша местного телевидения, как говорил незабвенный Карлсон, «плюшками балуется»…

Николай Васильевич легонько потрепал Марину за щеку, взял пульт и включил телевизор. Там показывали страшный документальный видеоряд – вой сирен, дым, раненые.

- Неужели опять Израиль?.. – пробормотал Николай Васильевич.
 
- …29 марта 2010 года в 7 часов 56 минут произошёл взрыв на станции метро «Лубянка» во втором вагоне поезда «Красная стрела», который следовал со станции «Юго Западная» в сторону «Улицы Подбельского», – взволновано рассказывал диктор. – В 8.37 второй взрыв произошёл в третьем вагоне поезда, прибывшем на второй путь станции «Парк культуры» Сокольнической линии. Имеются погибшие и раненые. На месте трагедии работают спасатели. Возбуждено уголовное дело по статье «терроризм»…

Все замерли, шокированные увиденным. Улыбки сошли с лиц.

Вера Ивановна медленно опустилась на стул, всхлипнула и утёрла глаза фартуком.
 
- Да что ж это такое делается, господи… Людей-то как жалко…  Ой, как страшно жить стало, как страшно…

Николай Васильевич сжал в кулаке газету, качая головой. В его глазах застыла тревога. 

Надежда непроизвольно зажала рот ладонью. Максим, не отрываясь от экрана, обнял жену, словно пытался её защитить.

Марина даже подалась вперёд, внимая коллегам с центрального телевидения, а потом и вовсе встала из-за стола и подошла к телевизору ближе.

В столовой воцарилась тишина – слышен был только голос диктора, рассказывающего о терактах на фоне шокирующих кадров хроники с места событий.
 
В это время в столовую влетел Антон – высокий симпатичный парень с длинными волосами, собранными в «хвост» на затылке, в тельняшке и шортах по колено. На ногах – тапочки, как у Марины, только в виде «собачек», примерно 45 размера.  Он явно был ещё не в курсе событий и потому игрив и весел.

- Всем привет! Почему меня никто не будит? А если бы мне сегодня не ко второй паре? Вот она, ваша забота!

Заметив напряжённые лица родных, Антон слегка озадачился. На него дружно зашикали и замахали руками. Тут Антон и сам услышал о терактах, растеряно обернулся на родственников:

- Ничего себе, новости с утра…

Антон подошёл к столу, взял кружку деда и, не отрываясь от экрана, залпом допил его чай. При других обстоятельствах Николай Васильевич непременно разразился бы тирадой на этот счёт, но сейчас даже не обратил на внука внимания.

Диктор громко сообщал подробности трагедии, а на плите в сковородке дымились подгорающие оладьи...

***

За рулём «внедорожника» сидел Максим, рядом с ним на – Надежда. На заднем сидении расположились Марина и Антон. Говорить никому не хотелось – каждый думал о своём, и в салоне повисла напряжённая тишина.

Машина остановилась у здания «Воронежского телецентра». Максим, не оборачиваясь, бросил через плечо:

- Первый пошёл!

Марина открыла дверь автомобиля, но выходить не спешила – словно хотела ещё хотя бы минуту побыть с родными.

- Рано не ждите – у меня вечерний эфир. Да и вообще…

Марина нехотя покинула машину, махнула всем рукой на прощание и – высокая, стройная, красивая – скрылась в дверях телецентра. Антон, глядя ей вслед, заметил с плохо скрываемой нежностью:

- Телезвезда наша…

Надежда вздохнула – после утренних событий всё словно приобрело особый смысл и значение. Она поняла, о чём сейчас думал Антон: как хорошо, что у него есть такая замечательная старшая сестра, – и как было бы ужасно, если бы её вдруг не стало... Она и сама теперь думала только об этом – и сердце сжималось от тревоги. Потерять в результате подобной трагедии кого-то из близких – что может быть страшнее? Надежда гнала от себя эти мысли, но они возвращались вновь и вновь, как надоедливые осенние мухи...
   
Машина тронулась с места и поехала привычным маршрутом: следующая остановка – университет. Стараясь хоть немного отвлечься от тягостных дум, Надежда обернулась к сыну:
 
- Антоша, что с курсовой?

Антон, явно не расположенный к разговору, флегматично протянул, глядя в окно:

- Да что ей будет, мам?

Максим посчитал своим долгом вмешаться:

- Ей-то ничего не будет, а тебя в армию заберут, если сессию завалишь. Как раз весенний призыв начинается.

Антона подобная тема совсем не привлекала, поэтому он раздражённо воткнул в уши наушники от плеера:
 
- С чего бы это я её завалил? На четвертом-то курсе? Смешно, Максим, тебя даже слушать…

- Смешно будет, когда в армию загремишь. Им-то всё равно – четвертый курс или пятый... Знаешь, какой сейчас недобор?
 
Надежда примирительно похлопала мужа по плечу.

- Мальчики, ну хватит. Никуда он не загремит, Максюш, – никто ему этого просто не позволит сделать. Но, Антоша, программистов сейчас как собак нерезаных, нужно быть лучшим из лучших, чтобы где-то зацепиться. Поэтому учись, как следует…

Антон картинно закатил глаза.

- Господи, мам, мне 21 год почти! По всем меркам совершеннолетний! Женюсь, может, скоро, а вы меня всё воспитываете! Родите себе ещё одного ребенка и тренируйтесь на нём! Или внуков уже ждите…
 
- Антон, не хами! – заметила Надежда строго.
 
- Не, ну сколько можно воспитывать…

Машина затормозила у здания Воронежского университета. Максим повернулся к Антону и назидательно произнёс:

- Сколько нужно – столько можно. Давай, второй пошёл!

Антон с недовольным лицом вышел из машины, хлопнул дверцей и, не оборачиваясь, помахал рукой.

- Вот нахал! – сказала Надежда с улыбкой.
 
Максим, выруливая на дорогу, запел противным голосом:

- «Как родная меня мать провожала, так и вся моя родня набежала… Ох, куда ты, паренёк, ох куда ты? Не ходил бы ты, Антон, во солдаты»…

- Ещё один певец на мою голову! – возмутилась Надежда. – Мало мамы было с утра! Хватит издеваться! Сдаст он сессию, никуда не денется. А в армию я его не отпущу! Не для того он на таком сложном факультете учится, чтобы потом за год всё забыть. В программировании даже на день нельзя отстать! Я ему сама ногу сломаю, если надо будет. В армию он не пойдет – и точка!

Максим совсем не был расположен к ссоре, поэтому ответил вполне миролюбиво:
 
- Не надо портить парня. Он должен отслужить, как все. Был бы мой родной сын – дал бы раз по шее, и весь разговор. Мои вон оба отслужили – живы-здоровы, мужиками настоящими стали…

Надежда, прищурив глаза, покачала головой, давая понять, что муж говорит полную ерунду. Максим, не обращая на неё внимания, продолжил:
 
 - И с Антоном ничего не случится. Сейчас уже не та армия, Надюша. И служить всего год…

- Да?! Не та армия?! Да хоть бы и не та! Только там как гибли наши мальчишки, так и гибнут! Вот у меня пример – мой одноклассник, Женька Богомазов. Я тебе рассказывала сто раз. Как они с Савельевой любили друг друга! Куда там Ромео и Джульетте! Вся школа завидовала, даже учителя! И что? Ушёл в армию и не вернулся. Погиб в те же самые 20 лет… Как Антошке нашему сейчас… И Ленка всю жизнь одна, ни семьи, ни детей...
 
- Тогда был Афганистан, ты не сравнивай.

- А сейчас что, мало? Вон в Москве что творится… И война не нужна… Хотя это ведь и есть война... Будем первую полосу сейчас срочно перевёрстывать…

Надежда закусила губу и отвернулась к окну. Её снова, как волной, накрыла тревога за детей, родителей, мужа. И тут же мелькнула привычная мысль: «Вот если бы знать заранее... Столько бед можно было бы предотвратить... Столько людей спасти... Господи, ну всё бы отдала, чтобы вернуться назад... Всё бы отдала...».   
 
Максим, видя состояние жены, больше не лез с разговорами. Он чувствовал Надежду, как никто другой, и всегда знал, когда её лучше оставить наедине со своими мыслями. Сейчас ему и самому было не по себе – как всегда, передалось состояние жены.

Они с самой первой встречи были словно связаны невидимой нитью – будто сообщающиеся сосуды, наполнены общими эмоциями и переживаниями. Если Надя грустила, Максим – где бы в это время ни был – тоже не находил себе места. А если проблемы случались у него самого, Надежда маялась даже на расстоянии, кожей чувствуя состояние мужа. Когда они были рядом, часто думали об одном и том же. Иногда вдруг продолжали разговор, начатый до этого мысленно. Это и веселило, и удивляло, и даже немного пугало. «Нет, а что ты хотела? – говорил Максим. – Мы же дуалы...».

Они и были дуалами – одним целым; двумя половинками разорванной фотографии; людьми, которые, с годами прорастая друг в друга, могут существовать только вместе, в общей на двоих реальности...

Машина притормозила у офисного здания, увешенного многочисленными табличками с названиями учреждений и организаций. Среди них выделялась крупная вывеска с надписью: «Городская газета».

Надежда порывисто обняла Максима и крепко, словно прощаясь на вокзале, его поцеловала. Максим погладил жену по пышным светлым волосам. Та, глядя ему в глаза, прошептала:

- Господи, вот так расстаёшься утром – и не знаешь, увидишься вечером, или нет… Мама права – страшно, страшно за всех… Это даже хуже, чем война… Я люблю тебя, родной. Люблю-люблю-люблю… Ты мне звони сегодня почаще, хорошо?

- Конечно, рыбочка моя. Всё будет нормально, не переживай. Я тоже тебя очень люблю. Ну всё, третий пошёл… Я вечером за тобой заеду!
 
Надежда вышла из машины, помахала Максиму рукой. Потом показала жестом: «Всё, езжай». Но Максим не уезжал – он с нежностью смотрел на жену: хрупкая фигурка в черном пальто, перетянутая поясом в тонкой, абсолютно девичьей талии; сапоги на высоченном каблуке – Надежда обожала каблуки, и хотя ноги в последние годы всё чаще болели по вечерам, а стопы ночами иногда сводило судорогой, она так и не могла отказаться от шпилек…

Львиная грива густых волос – на этот раз светло-пепельного оттенка – растрепалась на ветру. Надежда, русая от природы, постоянно экспериментировала с цветом, пытаясь замаскировать раннюю (как она говорила, «генетическую») седину, и порой эти эксперименты заканчивались для неё плачевно – как, собственно, и в этот раз. «Платина» на её волосах смотрелась как плохо прокрашенная седина, и Максим по этому поводу изрядно повеселился, забирая жену пару дней назад из парикмахерской: «Сколько ты заплатила за то, чтобы твоя седина выглядела абсолютно естественной?» – спросил он с невинным видом.
 
Надежда решила мужественно вытерпеть хотя бы неделю, чтобы лишний раз не травмировать свои пока ещё роскошные волосы, но чувствовала себя не очень комфортно.

«За что боролась, на то напоролась», – резонно заметила на это Вера Ивановна, которую собственная седина никогда особо не смущала. А Марина, внимательно осмотрев маму вечером за ужином, вынесла вердикт: «Никогда – запомни, никогда! – не красься в этот цвет! Твои оттенки – медовые...».

- Медовая ты моя, – прошептал Максим, с нежностью глядя на жену.
   
Надежда стремительно вернулась к машине, порывисто открыла водительскую дверь, наклонилась и снова обняла мужа за шею, шумно вдыхая его запах. Потом отстранилась и зачастила скороговоркой:

- Всё… Всё, теперь езжай… Я умру, если с тобой что-нибудь случится, слышишь? Как же жаль, что мы поздно встретились... Вот если бы я могла начать жить сначала, я бы тебя, конечно, раньше нашла, и всё было бы по-другому… У нас с тобой так мало времени… Хорошо, что в Воронеже нет метро… Пообещай, что будешь себя беречь! Когда тебя нет…

- «Когда тебя нет – болит пустота… Так болит, как рука, что ножом отнята…». Николай Доризо.

- Я знаю, – грустно улыбнулась Надежда. – Я тоже это так чувствую...

- Кто бы сомневался... Ну всё, беги, солнце, а то я окончательно опоздаю. Савельевой привет!

- Ага... Пока... До вечера...

- До вечера! Я позвоню! Раз триста, как минимум... И это только до обеда...
 
Максим, поцеловав жену, уехал, а Надежда с грустью смотрела вслед машине, не замечая собственных припозднившихся сотрудников, которые «мышками» пытались проскользнуть мимо начальства.

«Что-то я какой-то сентиментальной стала в последнее время, – подумала Надежда, с трудом открывая тяжелую входную дверь. – Старею, наверное...».

***

Автомобиль Максима припарковался у отреставрированного особнячка старинной постройки с вывеской: «Охранное предприятие «Орлан». Два молодых охранника, похожих, как братья-близнецы, скучавшие на входе, завидев машину, приняли деловой и озабоченный вид:

- Шеф приехал!

- Что-то опаздывает сегодня…

- Начальство не опаздывает – пора бы уже уяснить. Тем более, день такой… Тяжелый…
- «Чёрный понедельник», реально...
 
Максим выключил зажигание, откинулся на спинку сидения и закрыл глаза.
 
«Расставанье – маленькая смерть…», – вспомнилось вдруг ему. – А жизнь состоит из бесконечных расставаний. Значит, жизнь – это…

 Тяжело вздохнув, Максим открыл дверцу автомобиля:

- Ну вот, додумался… 

Охранники почтительно поздоровались.

- Новости слышали, Максим Иваныч? – спросил первый охранник, придерживая дверь.
 
- Новости слышал, но все разговоры потом.
 
Максим вошёл в офис. Это старое разрушающееся здание ему пару лет назад чудом удалось отстоять от сноса, взять в аренду на 49 лет, а потом отреставрировать и отремонтировать. Надежда помогла оформить интерьер – и теперь на работу Максим приходил с таким же удовольствием, с каким по вечерам возвращался домой. Правда, в офисе застать его можно было редко – такова специфика деятельности руководителя ЧОПа, и только по понедельникам в первой половине дня Максим Иванович Орлов всегда находился на рабочем месте – когда корректировал своё расписание на неделю.
 
В приёмной на стене висел телевизор – там по-прежнему шли репортажи с места событий в московском метро. Секретарь Таисия Михайловна – строгая женщина средних лет – с пультом в руках напряженно всматривалась в экран. Увидев Максима, вздохнула:

- Даже не могу сказать вам сегодня «доброе утро», Максим Иванович... Слышали уже? Кошмар какой… У вас в Москве никого нет?

Максим задержался у телевизора – шёл экстренный выпуск новостей.
 
- Уже давно никого… Хотя родился я, кстати, в Москве, почти в самом центре – в Староконюшенном переулке…

- Что вы говорите?! Лубянка – это ведь тоже где-то в центре? Бедные, бедные люди… Ехали себе на работу, на учебу, планы строили... Что же это такое… Что ж такое-то... 
   
Расстроенная Таисия Михайловна отдала Максиму почту и снова приникла к экрану.

Максим, прежде чем скрыться в кабинете с золочёной табличкой на двери: «Генеральный директор Орлов Максим Иванович», тихо произнёс:

- Это, Таисия Михайловна, терроризм… Зайдите, пожалуйста, ко мне. Сегодня будет много поручений…

Таисия Михайловна взяла со стола большой блокнот и ручку и направилась было в кабинет начальника, но на полпути опять замерла перед телевизором, вытирая уголки глаз кружевным носовым платочком.

Надежда, отвечая на приветствия коллег, быстро шла коридору. В редакции царила обычная суета: из кабинета в кабинет бегали сотрудники с бумагами в руках, у окна кто-то эмоционально говорил по мобильному телефону. Лица у всех были серьёзные и сосредоточенные.
 
Молодая девушка мальчишечьего вида – с короткой стрижкой, в джинсах, растянутом свитере и кроссовках – едва не сбила Надежду с ног, погружённая в текст, который просматривала на бегу.
 
- Ой, здравствуйте, Надежда Николаевна! – смутилась она. – Слышали, что в Москве творится? Я – за комментариями к силовикам! К обеду буду!

- Здравствуй, Маша. Ну, давай, беги… Только не забудь, что с тебя ещё статья в «Ретроспективу». Что у нас по плану?

Маша, с трудом заталкивая в раздутую сумку диктофон, прокричала на бегу:

- Развал Советского Союза! Что и как у нас в городе было в начале девяностых! Я уже написала – текст у корректора!
 
Надежда подошла к кабинету с табличкой «Главный редактор Орлова Надежда Николаевна», толкнула дверь. Вошла, бросила сумку на стол и огляделась, словно видела обстановку в первый раз. Недавно в редакции «по бартеру», за рекламу, сделали ремонт и заменили мебель, и Надежда ещё не успела привыкнуть к новому стильному интерьеру своего кабинета: светлая мебель, кожаное вертящееся кресло в тон, натяжные потолки с замысловатой подсветкой, экзотические растения в горшках на полу, телевизор на стене.
 
Подойдя к книжному шкаф, достала из-за стеклянной дверцы старую чёрно-белую фотографию в рамочке. На снимке – трое: две юные девушки, в одной из которых можно было без труда узнать хозяйку кабинета, и высокий юноша, который обнимал за плечи вторую девушку – пухленькую и очень хорошенькую. Фото было явно с выпускного вечера – все трое нарядные, счастливые, с цветами и воздушными шарами в руках.

- Эх, Женька... Если бы знать... – прошептала Надежда, возвращая фото на место.

Сняла пальто, повесила его в шкаф. Неожиданно дверь распахнулась, и в кабинет буквально влетела крепко сбитая яркая блондинка. Это была Лена Савельева – лучшая подруга Надежды, бывшая одноклассница и однокурсница, а ныне коллега по работе. В руках Лена держала листы с текстом, густо испещренным исправлениями. В ту же секунду листы полетели Надежде на стол.
 
- Вот, полюбуйся! Чему их только на журфаке учат?! Я не знаю, как это править! Легче всё заново написать!

Надежда обняла Лену.

- Во-первых, здравствуй, подруга. Я по тебе за выходные соскучилась... Во-вторых, не паникуй. Мы тоже были молодыми… Научится. Что там? Развал Советского Союза?

Но Лена продолжала возмущаться:

- Нет, я всё понимаю – девочка неопытная и всё такое! Но можно хотя бы элементарно даты не путать?!

Склоняясь над текстом, Лена нашла нужное место:

- Вот, пишет: «После 21 декабря 1996 года мы оказались в другой стране – Советского Союза не стало…». 

Надежда тоже склонилась над текстом.

- Знаки препинания ты поправила, стилистику, вижу, тоже. Господи, да что не так-то? Я не очень поняла…

- Ну, конечно, тебе знать не обязательно, ты тут – всего лишь главный редактор, – заметила Лена язвительно. – А я, между прочим, – корректор и по совместительству литературный редактор, который у нас в штате, кстати, не предусмотрен! И такие вот «блохи» должна вылавливать! Потому что Советский Союз прекратил свое существование 26 декабря 1991 года! А Машка цифры местами переставила! А если бы я не заметила? Вот позоруха была бы!

Надежда облегченно вздохнула:

- Фу, господи, напугала. Я думала, там что-то серьёзное. Ну, ты ведь у нас гениальный корректор и еще более гениальный литературный редактор! А это – твоя работа, милая. Но пассаран! Они не пройдут, наши враги – а-шипки и а-чипятки!

- Лена улыбнулась:

- Ага, не пройдут. Помнишь тот кошмар? «Пользуясь случаем, хочу напомнить, что именно наша служба нанимается взяточниками, коррупционерами и мошенниками…». И это в интервью с начальником ОБЭП! Вместо «занимается» Костя написал «нанимается», а я пропустила…

- Да уж, такое не забудешь… – вздохнула Надежда. – А ещё, помню, была «Лень защитников Отечества»…  «Елеведущая»… Кстати, про мою Маринку был материал… И совсем уж неприличное…

Лена замахала руками.

- Ну всё, хватит, хватит! Как я ещё здесь работаю?! Но я стараюсь! Помнишь, как я спасла тебя от смерти? Когда ты в интервью с кандидатом в депутаты Госдумы сделала роковую ошибку – вместо его жизнеутверждающей фразы в финале: «Ну, ничего, прорвёмся!» написала не менее жизнеутверждающую, но более точную по сути: «Ну, ничего! Проврёмся!». Проврёмся! Ты представляешь, где бы тебя закопали, если бы то интервью вышло?! Он же до того, как стать честным бизнесменом, бандитом работал! Хорошо, что я тогда бдительность проявила. Как и сейчас...

- Зато я теперь никогда не забуду, что нашей с тобой родины – Советского Союза – не стало 26 декабря 1991 года… Жаль – неплохая была страна…

Надежда щёлкнула пультом, включив телевизор, где по-прежнему шли репортажи из Москвы, некоторое время смотрела, затем печально произнесла:
 
- По крайней мере, утро с таких новостей не начиналось…

Лена помрачнела.

- Я сама в шоке. Хоть никого из знакомых в Москве нет, а то вообще бы с ума сошла. Знаешь, иногда я даже рада, что у меня нет детей… Представляешь, каково это – вот так потерять своего ребёнка… Просто потому, что он оказался не в то время не в том месте, а ты ничем не можешь помочь, не можешь это предотвратить…
Глаза Лены наполнились слезами – она подняла их к потолку и помахала руками перед лицом, чтобы не потекла тушь.

- Всё, пошла работать… Лучше об этом не думать, а то можно сойти с ума…

Забрав листы с текстом, Лена ушла. Как только за ней закрылась дверь, Надежда схватила телефон и торопливо стала набирать номера.

- Алло! Марина! У тебя все в порядке?! Хорошо, я позже перезвоню…. Антон? Ты где? Я понимаю, что в университете… Хорошо, я не волнуюсь… Целую… Мама, вы дома? Никуда без нас не выходите – Максим, куда надо, отвезёт… Нет, я в порядке… Всё, целую, мои родные… Алло, Максюша? Ты как? Сможешь маму в город отвезти? Нет, ей не срочно… Хорошо… И я тебя…

А по телевизору продолжали рассказывать о терактах в московском метро. Надежда медленно опустилась в кресло и сделала звук громче...
 
***

В обеденный перерыв подруги решили пойти не в своё обычное кафе, где вполне приличный комплекс обходился в 150 рублей, и куда бегала вся их редакция, а в небольшой ресторанчик неподалёку, – хотелось посидеть в спокойной обстановке.

Они расположились за столиком в углу, рассматривая улицу через большое окно. Перед ними стояли нетронутые чашки с остывшим кофе. Надежда, глядя на спешащих, ёжившихся от холода прохожих, задумчиво продолжала разговор:

- Вот все смеются, а всё-таки больше всего на свете я хотела бы вернуться в прошлое и начать жизнь сначала. С сознательного возраста – лет с восемнадцати…

Лена оторвалась от вида за окном и удивлённо посмотрела на Надежду. Та, оживляясь, продолжила:

- Представляешь, как здорово: знать всё, что с тобой произойдет, и больше не совершать никаких ошибок! Такая своеобразная корректура собственной жизни – всё с чистого листа, и надпись в конце: «Исправленному верить!».

- Я думала, что ты на этот счёт уже успокоилась, – сказала Лена, делая глоток холодного кофе и недовольно морщась. – Так, дай Бог памяти… Я это слышала после твоего первого замужества, потом – после второго. Сейчас у нас третий брак… Ты становишься предсказуемой, подруга!
 
Надежда протестующе помахала рукой:

- Это всё не причем!  Просто чем больше проходит времени, чем старше я становлюсь, тем сильнее мне этого хочется...

Лена со снисходительным видом откинулась на стуле, приготовившись слушать.

- Ну, хорошо. Допустим. Что бы ты в своей жизни поменяла сейчас? Давай сначала…

Надежда заговорила – радостно, взволнованно. Было видно, что эту речь она «репетировала» неоднократно, – и теперь словно заново переживала привычные эмоции.
 
- Во-первых, я бы сразу после школы поехала в Новосибирск, где Макс учился в военном училище. Нашла бы его там. Главное – успеть до 20 июля 1985-го года, пока он ещё не наломал дров со своей скоропалительной женитьбой. Мы бы познакомилась, я бы вышла за него замуж – а потом уже всё прочее. По крайней мере, у моих детей был бы нормальный, родной им отец…
 
Весь вид Лены выражал иронию:

- А вдруг бы ты ему не понравилась? Или вы по молодости не оценили бы друг друга? А вдруг бы он тебе изменял, как первой жене изменял постоянно?

Надежда даже подскочила от возмущения:

- Мне?! Максим?! Изменял?! Ты в своем уме?

- А ты не забыла, что у твоего любимого Максюшеньки два парня практически без отца выросли? Что-то не похоже, чтобы твой Орлов в молодости отличался высокими моральными установками…

- Это ничего не значит, Лен, – постаралась быть убедительной Надежда. – Просто он тогда не встретил свою женщину. Вот мы с ним – дуалы! Половинки одного целого! Мы – вообще одно целое! Если бы мы вовремя с Орловым встретились, мы были бы совершенно счастливы, совершенно! И наши дети – тоже! Я только сейчас поняла, что нужно выбирать не мужа себе, а отца своим будущим детям… А Максим – идеальный отец! Ну, и муж, конечно, тоже…  И зять…

Лена слушала Надежду и пыталась сделать из салфетки кораблик.

- Он идеальный только для тебя… – заметила она, старательно складывая салфетку. Пока у неё получилась пилотка.
 
- Нет! Он вообще идеальный! – горячо возразила Надежда, на что Лена глубокомысленно заметила:

- Боюсь, его предыдущая жена, которую он бросил сразу после рождения второго ребёнка, и его юная сожительница, от которой он потом ушёл к тебе, так не считают…

- Ну и пусть! – заявила Надежда с вызовом. – Он их не любил! А меня – любит! В том-то и смысл – встретить своего человека. Думаешь, это просто? Многие люди всю жизнь мечтают о таком счастье, молят Бога, а им не даётся! А мне вот повезло… На старости лет… Если бы это случилось раньше, Лен… Представляешь, какую замечательную жизнь я бы прожила!
 
- Как любопытно… – Лена отложила работу над корабликом. – Тогда, выходит, и твой первый муж, чудак на букву «м» Дениска Морозов, папа Марины, издевался бы не над тобой, а над кем-то другим… А твой второй муж, мамсик Коленька Игнатов, Антошкин папашка, встретил бы какую-нибудь другую девушку – без «довеска» в виде ребёночка. И твоя бывшая свекровь Ольга Викторовна, маменька Коленьки, была бы тогда тоже совершенно счастлива, а не сворачивала тебе кровь десять лет…
 
Надежда отпила остывший кофе и тоже поморщилась.

- Фу, гадость. Остыл совсем... Не будем о грустном. Хорошо, что хоть и с опозданием, но я встретила своего Орлова. Что дети всё поняли и приняли его. Что мы счастливы…   А плохо то, что я так и не родила ему ребёнка… Он всегда мечтал о дочке… И ведь был же шанс…

Лена украдкой запустила под стол бумажный самолётик из салфетки. Тот описал замысловатую дугу и вернулся ей под ноги.

- Я помню... Может, ещё родишь? – спросила она подругу. – Подумаешь, 45 лет всего… Ещё только будет 13 августа…

Надежда покачала головой.
 
- Не смеши... Я ведь не собираюсь прожить две жизни, Лен. Всему своё время… Кстати, у меня, кажется, уже «второй переходный возраст» начался… Третий месяц «гостей» нет… И состояние ужасное…

- Да брось! – воскликнула Лена. – Вроде бы нам ещё рано для климакса!

- Тише ты! – прошептала Надежда, напряжённо оглядываясь по сторонам. – Ненавижу это слово…

- Да что в нём такого? – пожала плечами Лена. – Слово как слово. Ничем не хуже аппендицита. Но мне всё-таки кажется, что ещё не время. Лет семь, как минимум, ещё помучаемся…

- По-разному бывает, Лен… – вздохнула Надежда. – Случается он… Ну, слово это противное… И ранний совсем… В врачу я, конечно, схожу, но только на следующей неделе. Не то что меня это как-то уж сильно расстроило, но… Такое ощущение, что всё уже в прошлом, понимаешь?.. Вот из-за этого всего и хочется – дико хочется! – вернуть всё назад, всё исправить, всё успеть… Эх! Я бы и тебе жизнь подправила…

Лена заинтересованно посмотрела на Надежду.

- Да ладно! Это как?

- А легко! Женьку Богомазова в армию бы не пустила! Вы бы с ним поженились, детишек нарожали…

Лена изменилась в лице и укоризненно посмотрела на Надежду, но та, увлекшись, этого не заметила и с воодушевлением продолжила:

- Сейчас бы ты уже бабушкой была! Точно! Не пошёл бы Женька в армию, остался бы жив… У вас получились бы такие красивые дети!

Наткнувшись на тяжелый взгляд Лены, Надежда испуганно замолчала.

- Ой, прости! Вот я дура!

Лена грустно покачала головой, неторопливо изорвала белую салфетку на мелкие кусочки и посыпала ими стол, как снегом. Всё это время Надежда сидела с виноватым видом и не знала, куда спрятать глаза от стыда, осознав, что допустила вопиющую бестактность.
 
- Да, Надюха… – произнесла, наконец, Лена. – Умеешь ты утешить… Знаешь ведь – я всех своих мужчин сравнивала с Женькой. Бессмысленное оказалось занятие. Радует одно: в твоем замечательном сценарии есть один неизменный персонаж – это я. И я там, надо полагать, буду тоже… (Лена передразнила подругу) …совершенно счастлива… Совершенно…

Надежда поняла, что прощена, смущенно улыбнулась и развела руками: ну, что тут, мол, поделаешь, если подругу иногда «клинит»...

- Знаешь… – пробормотала она, – я не пережила бы потерю Максима. И измену тоже… Ведь это равносильно потере… Не простила бы и не пережила… Если бы я только узнала, что у него есть какая-то другая, «параллельная» со мной жизнь – на этом бы наша история сразу окончилась… А дальше всё теряет смысл… Мне страшно об этом даже думать…

- Вот и не думай, – печально улыбнулась Лена, доставая кошелёк. – И так тошно… Сегодня моя очередь платить, а ты зови официанта. Надо идти – работы полно…  И знаешь… Всё-таки ты у меня какая-то инфантильная…

- Ну, хоть не малахольная, – махнула рукой Надежда. – Уже прогресс.

***

Вечером, после традиционно семейного ужина, где подробно обсуждалось всё случившееся с каждым за день, Надежда, уже почти готовая ко сну, заглянула на половину родителей пожелать им спокойной ночи.

В большой комнате, которую мама по старой привычке звала «зала», все стены были увешены вышитыми её руками картинами. Мама и сейчас сидела в кресле под торшером и ловко орудовала иголкой с ярко-бирюзовой нитью. Увидев дочь, продемонстрировала ей почти готовый сюжет: одинокий парусник в бушующих морских волнах.

Надежда подошла к маме и поцеловала её в мягкую, покрытую морщинками щёку.

- «Белеет парус одинокий»? Марине понравится! Она же у нас «морская»!

- Да вы меня замучили с этой вышивкой, – вроде бы недовольно проворчала мама, тоже рассматривая рисунок. – Уже вешать некуда! Папа бастует – отказывается рамки делать!

Из второй комнаты – спальни – появился Николай Васильевич с неизменной газетой в руках. Сейчас на нём были мягкие домашние брюки, тёплая клетчатая рубашка, вязаная жилетка – спать он явно ещё не собирался.

- Когда это я отказывался?! – шутливо возмутился он. – Мне для родных детей и внуков ничего не жалко!

- Можно подумать, мне жалко... – примирительно сказала Вера Ивановна, снова берясь за иглу. – Просто стен уже в доме не хватает...
 
- Это как раз не проблема, – засмеялась Надежда. – Надо будет – ещё один дом построим!

- А, ну, разве что... Тогда другое дело, – улыбнулась мама в ответ.

- Ты с традиционным ночным обходом? – обратился Николай Васильевич к дочери.

Надежда подошла к отцу, крепко обняла его.

- Конечно. Ты же знаешь, что я не усну, пока всех не перецелую!

Вера Ивановна подняла голову от вышивания:

- Да иди уже спать, Надюша! Такой день был тяжелый. Папа мне после ужина телевизор запретил смотреть…

- И правильно сделал! – повысил голос Николай Васильевич. – Ещё пара выпусков новостей – и можно «скорую» вызывать. Причём нам обоим…

- Господи, только не это, – испугалась Надежда. – Даже думать забудьте!  Как там Максим говорит? «Всё. У нас. Хорошо. А будет ещё лучше!».

- Ну, твой Максимка ещё и не такое скажет... – Николай Васильевич довольно улыбнулся. – Умный у меня зять!
 
- Я для этого очень постаралась, пап, правда... – с нежностью проговорила Надежда. – Очень долго его искала... И если бы мне удалось начать жизнь сначала...

Вера Ивановна закатила глаза, а Николай Васильевич продолжил с серьезным видом:
- «...то я нашла бы его сразу после школы, в 18 лет, а не в 35, и мы были бы совершенно счастливы... Совершенно...».

- Не дразнись! – засмеялась Надежда. – Ну, если я такая! Если это моя самая заветная мечта?! И чем больше проходит времени, тем больше я этого хочу...

- Фантазёрка, – вздохнула Вера Ивановна. – И в кого только?..

- Ни в мать, ни в отца, а в заезжего молодца, – тут же отозвался Николай Васильевич, и Вера Ивановна погрозила ему пальцем.

Надежда развела руками.

- Зато это помогло мне с выбором профессии. В журналистике без фантазии делать нечего... Ладно… Спокойной ночи, мои золотые… Я вас люблю! 

- Иди, отдыхай, родная. Мы тоже всех вас любим... – Николай Васильевич поцеловал дочку в висок и привычно потрепал за щеку.

Надежда улыбнулась этому жесту – папа так делал всегда, сколько она себя помнит. Потом он так же трепал за щеки внуков – и те в детстве даже соревновались между собой, кому достанется больше внимания от деда...

Долгим взглядом окинув комнату родителей, Надежда постаралась запомнить каждую деталь: вот мама, улыбнувшись и помахав ей рукой, склоняется над вышиванием; вот папа рядом с ней – положил маме руку на плечо, как на старой фотографии, и с улыбкой смотрит на дочь...

Она вышла из комнаты, тихо прикрыла дверь, провела по ней ладонью и прошептала:
 
- Папулечка-роднулечка, мамулечка-красотулечка, любимые мои… Живите долго…

Традиционный вечерний обход на этом не закончился – следующими на очереди были дети.

Надежда заглянула в комнату Антона – тот сидел за столом, освещённый только монитором компьютера, и увлечённо играл в какую-то «стрелялку». Надежда тихо подошла к сыну и поцеловала его в макушку.

Антон, не отрываясь от игры, слегка прижался к маме головой. Надежда взъерошила его волосы, шутливо поводила вверх-вниз ладонью перед лицом, затем махнула рукой – мол, случай безнадёжный.

Антон улыбнулся, продолжая рубиться с виртуальными монстрами.

Надежда, покачав головой, вышла из комнаты – сын достиг такого возраста, что «предки» отошли на второй план, пропустив вперёд друзей, учебу, увлечения и любовь, конечно. Когда-нибудь, возможно, он будет так же остро нуждаться в родителях, как она сейчас в своих, потому что только родители дают ощущение надёжности, крепкого тыла и бесконечности бытия. Но до этого Антону нужно ещё дорасти...
 
Подойдя к комнате Марины, Надежда услышала из-за двери приглушённый разговор дочери с кем-то по скайпу.

- Ну и что! Я не могла тебе сразу позвонить, потому что на работе был полный завал! – эмоционально говорила Марина. – Ты ведь знаешь, что сегодня произошло в Москве! Как вообще сейчас можно думать о личном?!

- Но я же волновался! – бубнил искаженный компьютерными динамиками мужской голос. – Я чуть с ума не сошёл! Мобильный не отвечает, к стационарному не зовут! Только когда в новостях тебя увидел – успокоился. Так же нельзя!

- Ты понимаешь – я ра-бо-та-ю! Мало ли какие бывают ситуации! И вообще…

Вздохнув, Надежда на цыпочках отошла от двери. Дочь Марина уже больше года переживала бурный роман с молодым человеком по имени Владислав – и сейчас конфетно-букетная стадия перешла в «притирку». Они постоянно ссорились и выясняли отношения. Марина регулярно «строила» парня – проверяла, её это человек, или нет. «Смотри, допроверяешься», – пугала Надежда дочь, но Марина легкомысленно отмахивалась. Для себя она уже всё решила, и теперь дело медленно, но верно шло к свадьбе – на ближайшие выходные были запланированы смотрины: в гости ждали родителей Владислава – одного из чиновников областной администрации с супругой...
         
Надежда заглянула в спальню – Максим лежал в их огромной кровати и читал своего любимого Ошо, то снимая, то надевая очки. Вообще-то окуляры «для чтения» он приобрёл совсем недавно и ещё к этому факту не привык – вроде бы даже стеснялся. Но и обходиться без них уже не мог. «Старенький я у тебя...», – прибеднялся иногда Максим, но Надежда, которая и сама уже с год как начала пользоваться «плюсовыми» стёклами, только смеялась в ответ. 
   
Большие напольные часы показывали почти полночь. Максим в очередной раз снял очки, отложил книгу и потянулся.
 
- Любимая! Ты скоро?

- Скоро! Я в душ...

Завернувшись в большое полотенце, Надежда стояла в ванной у большого зеркала и пристально себя разглядывала. Годы, безусловно, брали своё. Да, она никак не выглядела на свои почти 45 – тонкая в кости, стройная. Но привычная худощавость почему-то уже не радовала – как любила ехидно повторять пышнотелая Лена Савельева, «худая корова, извините, – не газель...».
 
Под глазами пролегли тонкие морщинки, которые лучиками разбегались к вискам; огорчали и другие проявления возраста. «Вот откуда второй подбородок взялся при моём дефиците веса?! – огорчалась Надежда. – И тут тоже всё провисло...», на что всезнающая Лена назидательно замечала: «Дорогая, в нашем возрасте надо иметь или фигуру, или лицо...». Действительно, сама Лена со своими пышными формами была похожа на наливное яблочко, и Надежда, со своим «пониженным тонусом», ей иногда по-хорошему завидовала...
         
Впрочем, в целом всё смотрелось ещё очень даже неплохо. Надежда подтянула пальцами кожу на лице, разгладив морщинки, втянула живот, повертелась немного перед зеркалом. Грудь в последнее время стала болезненной и вроде бы даже увеличилась в размерах, и Надежду сейчас это даже порадовало – она выглядела настоящей «секси»! 

«Если климакс проявляется именно так, то тогда ладно, – подумала она и показала своему отражению язык. – Фигура меня вполне устраивает, а будет невмоготу с лицом, сделаю пластическую операцию»…

В это время из-за двери раздался приглушенный голос мужа:

- Сделаешь пластическую операцию – убью...
 
Надежда захохотала и распахнула дверь ванной – перед ней стоял завёрнутый в одеяло Максим. Увидев жену, он сгрёб её в охапку и потащил в спальню. Надежда, сдерживая смех, барахталась и отбивалась – тогда Максим, подхватив жену на руки и путаясь в одеяле, быстро донёс её до кровати...

А дальше было всё, как и десять лет назад, – страсть Максима, его горячее тело, сильные руки, смелые губы – и пьянящий запах тела, который с самой первой встречи сводил Надежду с ума. Позже она поняла, что это и есть та «химия» отношений, которая крепче любых уз связывает двух людей. Они с Максимом совпали на уровне атомов и молекул, и их постоянно тянуло друг к другу – разве что с годами в отношения добавилось больше тихой спокойной нежности.

Первые лет шесть после встречи они были близки каждый день – «без выходных и праздников», как, смущаясь, делилась с Леной своим женским счастьем Надежда. В последние же годы они с мужем вполне могли, крепко обнявшись, проговорить полночи напролёт, а потом мирно уснуть, пожелав друг другу хороших снов. Ночные безумства, конечно же, случались, но уже реже. «Количество мы заменили качеством», – как-то мимоходом заметил Максим, и оба восприняли это естественно, без обычных в подобных ситуациях сомнений и терзаний – женских: «Он меня больше не хочет так часто, как раньше, – значит, разлюбил?..», и мужских: «Мне уже не надо так часто, как раньше, – а всё ли со мной в порядке?..». Да, возраст сказался на этой важнейшей сфере супружеских отношений, но, по мнению Надежды, никак не повлиял на остроту интимных переживаний – она по-прежнему чувствовала себя любимой и желанной.
 
...Надежда уютно устроилась на плече мужа – Максим обнял жену, вдыхая аромат пушистых волос, и даже зажмурился от удовольствия. Потом взял её руку в свою, поцеловал.

- Как мама? – спросил тихо, перебирая пальцы жены.

- Уже лучше, давление почти в норме. Она так переволновалась сегодня… Целый день не отходила от телевизора… У папы тоже сердечко прихватило… Он бодрится, вида не показывает, но я-то его знаю…

- Бедные родители… – тяжело вздохнул Максим. – Мало на их голову в молодости всего свалилось – так и сейчас спокойной жизни нет… За страну волнуются, за Москву вот теперь, за нас, за внуков…

Надежда приподнялась на локте.

- Кстати, о внуках… Ты не забыл? На выходных родители Владика придут… Боюсь, так и до свадьбы недалеко…

- Чего боишься-то? – тихо рассмеялся Максим. – Радоваться надо! Девке 25 лет уже. Сама-то, небось, в 19 первый раз выскочила! Жизнь продолжается… Дети взрослеют, а мы по-прежнему молодые. У нас с тобой ещё столько интересного впереди!

Максим обнял жену и накрылся вместе с ней с головой одеялом.

- Тихо, тихо! – сквозь смех сдавленно шептала Надежда, пытаясь освободиться из плена. – Дети спят!

- Да и пусть их спят! Мы разве кому-то мешаем?.. – Максим обхватил жену руками и ногами так, что она не могла пошевелиться, и принялся её целовать. Через минуту Надежда перестала сопротивляться, а ещё через несколько минут снова унеслась на волнах острого наслаждения.
 
- Ну, всё, спать-спать-спать… – прошептала Надежда, с трудом восстановив дыхание. – Спокойной ночи, родной мой. Я тебя люблю…

Максим, раскинувшись на кровати, откликнулся сонным голосом:

- И я тебя… лю…

Следом раздалось размеренное посапывание – Надежда всегда удивлялась способности мужа засыпать на полуслове, в любой ситуации и в любом положении. «Это у меня ещё с армии!» – оправдывался Максим. Сама она так не умела – даже в идеальных условиях сон часто не шёл к ней, и она часами ворочалась в кровати, борясь с одолевающими мыслями.

Вот и сейчас она лежала, широко раскрыв глаза и уставившись в потолок, – думала «обо всём и ни о чём», как называл это её состояние муж. Повернула голову к Максиму, в полумраке стала разглядывать его профиль. Протянула руку, провела пальцами по его бровям, носу, губам. Максим, не просыпаясь, поцеловал ей пальцы.
Приподнявшись на локте над мужем, Надежда принялась его рассматривать, будто видела в первый раз: светлый ёжик мягких волос, тени от длинных ресниц на щеках, морщинки у глаз... Прямой греческий нос – Надежда его обожала!  Круглый мягкий подбородок с ямочкой посередине вроде бы должен говорить о мягкости характера его хозяина, но силе воли и крепости духа Макса Орлова можно было позавидовать. Каждая чёрточка мужа была уже давно Надеждой изучена и обцелована, но она всё никак не могла на него насмотреться в ту последнюю ночь своей старой жизни...
   
- Эх… – прошептала Надежда, разглядывая в полумраке мирно спящего Максима. – Хотелось бы мне вернуться… Увидеть тебя молодым… Родить тебе дочку… Быть всю жизнь такой же счастливой, как в эти наши десять лет…

И добавила с запредельной болью в голосе:

- Как жаль, что это невозможно… Как же жаль…

В этот момент откуда-то сбоку раздался странный звук – Надежда не сразу догадалась, что это просигнализировал поставленный на вибро-звонок телефон Максима.
 
- Господи, кто ещё там в такое время? – пробормотала Надежда, дотянувшись через крепко спящего мужа до мобильника, засветившегося в ответ на входящее смс.

«Когда ты расскажешь Надежде и всем про нас? – прочитала она пришедшее с неопределившегося номера сообщение. – Нужно ведь планировать свадьбу, пока беременность ещё можно скрыть. Наш сын ждать не будет… Да-да-да, папочка, у нас будет мальчик!!! Сегодня сказали на УЗИ! Ты счастлив??? Надеюсь, завтра ты это сделаешь, – и сразу приступим к подготовке торжества…». 

 Словно издалека донёсся бой часов, хотя давно перевалило за полночь. Надежда удивилась и хотела посмотреть, что случилось со временем, но не смогла – ей показалось, что она вдруг неожиданно уснула. До сознания содержание сообщения сразу не дошло – подсознание предусмотрительно его отключило, потому что следом пришла такая душевная боль, с которой она бы просто не справилась…

Последнее, что запомнила Надежда, – странная белая вспышка, за которой последовала пустота.

1983 год. Воронеж.   
   
В небольшой комнате, похожей на пенал, на узкой тахте, с головой укрывшись одеялом, – был виден только длинный светлый локон волос, свесившийся почти до пола, – кто-то спал. Неожиданно дремотную утреннюю тишину нарушили позывные «Пионерской зорьки» и звонкий женский голос из-за двери:
 
- Надюшка, подъем! Опоздаешь на занятия! У кого сессия на носу? 

Одеяло медленно поползло вниз и показалось лицо очень симпатичной совсем юной девушки – той самой, с черно-белой фотографии в кабинете Надежды Орловой.
Впрочем, это и была Надежда...

Она лежала с закрытыми глазами, пытаясь понять, что её разбудило. В голове бродили полусонные, как она сама, мысли: «Сегодня вторник... Встреча у губернатора... Подумать, чем угощать будущих сватов... Что-то купить заранее... Максу нужен новый свитер на весну... А мне – туфли... Или обойдусь в этом сезоне?.. Лучше что-то типа ботиночек взять, под джинсы…».

- Надежда! Яичница стынет! Мы из-за тебя на работу опоздаем! А у тебя скоро зачет по марксизму-ленинизму, между прочим!

 - Какой еще зачёт? – пробормотала, не открывая глаз, Надя. – По какому марксизму... Как его там... Ленинизму... Что за прикол… Максюш, ты что-нибудь понимаешь?

Надежда открыла глаза – и уткнулась взглядом не в роскошное натяжное сооружение с мудрёной подсветкой своей спальни, а в низкий плохо побеленный потолок со старой – еще советских времён – трёхрожковой люстрой с жёлтыми пластмассовыми плафонами. «Кажется, когда-то похожая висела у меня в комнате в старой родительской квартире...», – мелькнула мысль.

Надежда села в кровати, недоумённо оглядываясь по сторонам.
 
Вместо изысканного интерьера своей спальни она увидела старенькую, если не сказать убогую обстановку крошечной комнаты: обычный, даже не полированный, платяной шкаф с зеркальной дверцей, деревянный стол со стулом, на спинке которого висел небрежно брошенный цветастый халатик; на столе – накрытый стаканом графин с водой; на полу в углу – большой бобинный магнитофон. Над столом – самодельная полка с книгами, старыми мягкими игрушками и всякими мелочами – а на самом видном месте стояла в рамочке та самая чёрно-белая фотография с выпускного бала... 

На стене на увидела обычный отрывной календарь с датой: 15 мая 1983 года, воскресенье.

Надежда вскочила с постели и с диким видом принялась осматриваться. Не было никаких сомнений – это её комната в старой родительской квартире! Она вспомнила и этот шкаф, и свою узенькую жесткую тахту, и стол, за которым в школе делала уроки, а в институте готовилась к сессиям, и полку, которую папа смастерил своими руками, и даже этот магнитофон – подарок родителей на окончание десятилетки...
 
- Это что?! Что это?! – пробормотала Надежда в смятении. – Это же моя комната! Моя комната! Господи, да как же… Это то, что я думаю?!

Надежда подбежала к зеркалу: оттуда на неё безумными глазами смотрела слегка растрёпанная со сна, но совершенно очаровательная юная светловолосая девушка в длинной ночной рубашке...
 
- Боже, это ведь я... Я... – прошептала Надежда потрясённо. – Неужели у меня получилось?.. Но как... Это ведь невозможно... Невозможно...
 
Она медленно обошла комнату. Взяла с полки плюшевого мишку, прошептала: «Я помню тебя, малыш...», аккуратно поставила обратно. Задержала взгляд на фотографии. Присела возле магнитофона.

- Как же это включается?.. Так, что ли?

Надежда нажала большую квадратную кнопку – и комната наполнилась звуками музыки: группа «Абба», песня «Мани» – слегка подзабытая, но такая узнаваемая. Надежда улыбнулась и почувствовала себя более уверенно.

Подошла к шкафу и распахнула дверцу – на деревянных вешалках висела её одежда из прошлого века: серое зимнее пальто с кроличьим воротником – даже по виду очень тяжелое, а носить его было и вовсе невозможно: плечи к концу дня просто отваливались; коричневый болоньевый плащик – в теплую погоду в нём создавался парниковый эффект, а в прохладную пробирал до костей озноб; белая блузка «на выход» – что называется, и в пир, и в мир; скромное синее платье – Надежда вспомнила, что они сами сшили его с Леной. Они многое шили тогда сами, пытаясь бороться с тотальным дефицитом в магазинах…

Надежда закрыла шкаф, подошла к столу, взяла в руки толстый учебник по основам марксизма-ленинизма, пролистала, покачала головой и положила обратно.

- Да уж… Было дело… Страшно вспомнить…

Задержавшись у окна, осторожно отодвинула занавеску – и даже слегка отпрянула: улица, по которой проносились редкие автомобили, стала словно шире; исчезли красивые вывески и рекламные щиты; в зоне видимости не было ни одной многоэтажки – они, как грибы после дождя, появились только в конце 90-х, нависнув над их старенькой пятиэтажкой. И только люди всё так же спешили по своим делам…

Из-за двери раздался звонкий женский голос:

- Ну, если музыку включила – стало быть, проснулась. Надежда! Нет ничего противнее холодной яичницы! Но ты её заслужила!

- Мамочка моя... – прошептала девушка. – Сейчас... Сейчас я вас с папой увижу снова молодыми... А впереди – ещё целая жизнь... И всё теперь можно исправить…. Боже, какое счастье! Какое же счастье!

Надежду охватило чувство эйфории – она закружилась по комнате, подлетела к зеркалу и, вертясь в разные стороны, принялась с удовольствием себя рассматривать. Затянула по фигуре ночную сорочку, встала на цыпочки, представляя, что на ней высокий каблук.

- Вот это да! – прошептала она с восторгом. – А я и не знала, что была   такая хорошенькая...  Жаль, что Максим меня такой не видел... Ну, ничего, теперь мы это исправим!

Надежда подняла волосы, изобразив причёску, затем растрепала её – и осталась такой же очаровательной.
 
- Вот что значит молодость... Что с собой ни делай – всё равно красавица... Сбылась мечта миллионов женщин – иметь мозги 45-летней тётки и внешность 18-летней девушки! Или сколько мне сейчас?.. Ага, судя по календарю, даже восемнадцати ещё нет. Ну, держись теперь, Максюшенька! Я к тебе иду!..

Надя поддёрнула ночную сорочку повыше и восхищенно ахнула.
 
- А ножки-то, ножки какие! Гладенькие… Никакого даже намёка на целлюлит! Надо же… А я была, оказывается, о-го-го! Цены себе не знала… А все говорят: в кого у вас такая Марина – красавица? Как в кого?!  Пусть теперь только попробуют что-нибудь сказать…

Вдруг Надежда замерла. Улыбка медленно сползла с губ. Лицо исказилось болью, глаза наполнились слезами.

- Господи, Марина… – прошептала она. – Антоша… Мариночка… Антон… Дети мои… Где вы... Вас же теперь нет...  Боже, что я наделала... Я об этом не думала…

К этому времени подсознание тоже устало сдерживать информацию – и она ядом просочилось в воспалённый мозг Надежды.

«Когда ты расскажешь Надежде и всем про нас? – полыхнули в голове огненные строчки. – Нужно ведь планировать свадьбу, пока беременность ещё можно скрыть платьем. Наш сын ждать не будет… Да-да-да, папочка, у нас будет мальчик!!! Сегодня сказали на УЗИ. Ты счастлив??? Надеюсь, завтра ты это сделаешь, – и сразу приступим к подготовке торжества…».
 
Надежда, наконец, вспомнила всё и, как подкошенная, неловко рухнула на пол. Тахта немного смягчила падение, но удара девушка всё равно не почувствовала – она потеряла сознание чуть раньше, вместе с болью, которая, наконец, настигла её. Это была боль потери детей и боль от предательства любимого человека. Даже отдельно, каждая по себе, такая боль могла бы сломать любого, но удвоенная, она обладала поистине убойной силой...
 
***

В маленькой кухне у плиты хлопотала совсем молодая – не старше 40 лет – Вера Ивановна: с «химией» на волосах, ярким макияжем, в кокетливом гипюровом халатике выше колена.

За столом с газетой «Правда» в руке сидел молодой Николай Васильевич и пил чай из своей любимой огромной кружки – она была совсем новая, с целой, не отбитой ещё ручкой.

На столе в одиноко стоящей тарелке совсем остыла яичница. Вера Ивановна, наливая себе чай, укоризненно поглядывала на третью – пустующую – табуретку. Только она собралась что-то прокричать в сторону комнаты дочери, как вдруг оттуда раздался дикий, нечеловеческий крик.

Вера Ивановна, чуть не ошпарившись, с грохотом уронила чайник на плиту; Николай Васильевич вскочил, опрокинув свой стул, – его любимая кружка, которая, хоть и без ручки, благополучно «дожила» до 2010 года, упала на пол и разлетелась на мельчайшие осколки...
 
Сшибая друг друга, Вера Ивановна и Николай Васильевич выбежали из кухни, ворвались в комнату дочери и увидели её, свернувшуюся в позе эмбриона, на полу. Надежда выла, как раненый зверь.

Родители в ужасе кинулись к дочери.

- Доча, Надя, что с тобой?! – закричала Вера Ивановна. – Что случилось?! Где болит?! Скажи что-нибудь!

Николай Васильевич поднял с пола бьющуюся в его руках Надежду и положил её на тахту.

- Потерпи, потерпи, доченька, – приговаривал он дрожащим голосом. – Сейчас «неотложку» вызовем…

На тахте Надежда вдруг обмякла. Она безучастно смотрела в потолок, и только слёзы ручьём текли из глаз – будто кто-то забыл закрыть кран.
 
Николай Васильевич кинулся к телефону. Вера Ивановна трясущимися руками налила в стакан воду из графина, протянула было Надежде, но поскольку та никак не реагировала, то залпом выпила тепловатую жидкость сама.

Слышно было, как Николай Васильевич кричит из другой комнаты:

- Алло?! «Скорая»?! Срочно! Не знаю, что случилось! Девушка, 17 с половиной лет! Ей больно, она кричит! Ничего конкретно не кричит – просто кричит! Да, именно! Адрес? Первомайская, 12, квартира 36! Срочно приезжайте!

...Надежда лежала на тахте, укрытая по шею одеялом, и тяжело дышала; лицо покрылось испариной. Рядом собирала свой чемоданчик пожилая женщина в белом халате – врач «Скорой». На табуретке рядом с тахтой валялись пустые ампулы, кусочки ваты с капельками крови.

Вера Ивановна и Николай Васильевич в тревоге застыли у двери.

- Сейчас она хорошо поспит, – сказала врач, захлопывая чемоданчик. – Никаких внутренних повреждений нет. Похоже на нервный срыв. Может, перед сессией перенапряглась – такое у студентов бывает. Обязательно обратитесь к вашему участковому невропатологу... Да, и, кстати, на календарь свой обратите внимание – сегодня уже понедельник, 16 мая. А у вас всё ещё воскресенье, 15-е... С толку сбивает... 

- Да это Надюшин – она обычно сама листочки по утрам срывает, с детства это очень любит, а сегодня – сами видите – не до этого было... – зачастила Вера Ивановна.

- Вижу, что не до этого... – Врач повернулась к Наде, которая, прерывисто дыша, лежала с закрытыми глазами. – Ну вот, напугала родителей, красавица. Разве так можно? А главное, на пустом месте…

- Я только что похоронила своих детей… – не открывая глаз, еле слышно прошептала Надежда. – А муж предал меня…

- Что? Что ты сказала? – не расслышав, переспросила врач.

- Я только что похоронила своих детей… А муж меня предал…

Вера Ивановна бросилась к дочери, наклонилась над ней.

- Наденька… Ты что это… Что ты такое говоришь…

- Я только что похоронила своих детей! – отчётливо произнесла Надежда, а затем закричала, вырываясь из рук отца, который пытался её удержать. – Я похоронила своих детей! Их нет! Их больше нет! Моих детей больше нет! А Макс предал меня! Мы хотели дочку! А теперь у него будет сын! Я не хочу жить! Господи, зачем это всё?! Зачем?! Я так не хотела! Так не надо! Это нечестно! Я не хотела так! Не хотела! Верните моих детей! Верните мне моих детей! Чёрт с ним, с Максом, но верните мне моих детей!

Врач «Скорой» быстро раскрыла чемоданчик и скомандовала обезумевшим от ужаса родителям:

- Готовьте девочку к госпитализации…

(Продолжение следует - обещаю!).