Yann Tiersen Crocus City Hall

Это был самый удивительный концерт в моей жизни. Он вышел на сцену в поношеном старом свитере и кедах, сказал "Good evening...", выключил свет и сел за рояль. На сцене остались гореть лишь пять свечей вокруг его рояля.

Признаюсь, сначала мне показалось, что это какая-то халтура. Никаких тебе проекций на больших экранах, никакого шоу, никакого оркестра. Лишь фоном монтонный, то стихающий, то нарастающий снова тональный аккорд, сопровождаемый то шелестом волн, то отдалённым лаем собак, то женским голосом, тихо говорящим что-то на французском. Почти незаметное печальное завывание, будто бы северный ветер в Хельсинки небрежно играет в стальных трубах памятника Сибелиусу. И на этом фоне - его рояль. Его музыка.

Впрочем, нет. Это была не музыка в том понимании, к которому мы привыкли. В ней не было ни сюжета, ни композиции, ни минора, ни мажора. Это было ощущение. Будто бы шарманка забытой детьми старинной карусели в осеннем парижском парке, будто бы скрип старой качели во безлюдном дворе сентябрьским вечером, будто бы шелест листьев под шагами в сквере Новодевичьего монастыря. Будто бы задумчивая грусть, которая остаётся тогда, когда проходит боль. Долгая, монотонная, убаюкивающая. Лёгкая и очень светлая.

С первой нотой захотелось закрыть глаза... и я закрыл. Закрыл, и вдруг стало так легко, как будто бы по венам пустили прохладу обезболивающего. Сразу стихла боль от того, что было; почти незаметным стал страх перед тем, что будет. Вопросы, которые ещё недавно не имели никакого ответа, стали выстраиваться, словно ноты на нотном стане, в одну мелодию. Эти вопросы, словно паззлы в бесконечном панно, сами сложились в одну целую картину, в один большой и вдруг очень понятный ответ. Ответ, который невозможно сформулировать, объяснить, зафиксировать - его можно было почувствовать только там и тогда, слушая его монотонную однообразную музыку, которая превращала концерт в мистическую коллективную медитацию в темноте. Медитацию с закрытыми глазами. Когда же я приоткрывал глаза, - скорее, чтобы убедиться, что время не остановилось, а я не уснул, - я видел пять коротких нервных лучей от пяти свечей, расставленных вокруг его рояля. Смотрел на них, удивлённо думая: "Неужели это слёзы?" И снова закрывал глаза, и снова с наслаждением уходил туда, где старая карусель, где скрипят качели в старом дворе и где шуршат под ногами осенние листья.

Это была не халтура. Это была уникальная возможность увидеть свой фильм, своё шоу, свою жизнь. Получить ответы на свои вопросы, избавление от своей боли. Что у каждого в зале было в голове - тот то и увидел. Не больше и не меньше. Это была не музыка в том понимании, к которому мы привыкли - это было гораздо больше, чем музыка. Сейчас я понимаю, почему он не стал играть "Вальс Амели" - это было бы пошло и грубо. Как неуместный тост с громкими словами во время очень интимного ужина при свечах. Только ощущения, которым нет объяснений. Только лёгкое прикосновение - не больше. Осторожно и невесомо. Чтобы закрыть глаза и хотеть только одного - чтобы это продолжалось как можно дольше.

А он снял ногу с педали рояля, встал, помахал всем рукой, включил свет и ушёл, оставив растерянно щуриться на слишком ярком теперь свету притихших слушателей. Ушёл в своём поношеном старом свитере и в кедах. Это был самый удивительный концерт в моей жизни. Спасибо, Ян.