Хранитель и Зеркала - не окончено

Как всегда в случаях с неоконченными произведениями, автор не рекомендует читать их, покуда гриф неоконченности не уйдёт из названия, у чего, впрочем, весьма неопределённая перспектива случайности, как обычно.



Нестарого вида человек, хорошо ухоженный и в богатом одеянии, с гладким бледным лицом и сильно контрастирующими с этой белизной угольными волосами и аккуратными бровями, с яркими плотно сжатыми губами и тёмным слегка крючковатым на конце носом, чинно прохаживался по залу. Был он похож то ли на аристократа, то ли на актёра, однако в стати и движениях его прослеживалось нечто поистине королевское. Зал, в котором он находился, имел каменные стены миниатюрной имперской кладки, буро-серо-белые каменные плиты в полу и потолке, высокие арочные своды, а также колонны с письменами, арки эти поддерживающие. Он подошёл к одной колонне и провёл пальцами по рунной надписи, переводившейся c языка магов Ашилопса как “Ты – твой страх и ты – твоя мечта”.

В зале этом было множество зеркал – все в одинаковой латунной раме с четырьмя лицами по углам – гневным, печальным, смеющимся и испуганным. Отличие составляла только рунная надпись на нижней части каждой рамы – под каждым зеркалом она была своя. Человек подошёл к зеркалу с надписью “NEDOSOMA”, что переводится с Ашилопса как “Ярость”, и отражение его и впрямь было яростным: оно кричало, кидалось на стекло, било руками, расцарапывало себе лицо и грозилось убить своего обладателя. Тот, в свою очередь, лишь иронично постучал по стеклу пальцем со своей стороны, вскоре после чего стал отдаляться от него, и это привело отражение в откровенное бешенство, потому как оно вынуждено было также отдалиться от желанной жертвы.
Усмехнувшись, человек вышел из поля зрения своего отражения. Все зеркала были расставлены в глубоких альковах в стенах зала и прикрыты плотными ширмами, дабы ни одно отражение не пересекалось с другим. Каждый такой альков освещало по небольшой латунной люстре с десятком ярких свечей, а пол был неизменно накрыт узорчатым ковром – у каждого зеркала своим. У зеркала “Ярость” этот ковёр был тёмно-бордовым, с изображением красно-оранжевого горящего лица и фиолетовых языков пламени, исходящих от него во все стороны и становящихся синим махровым обрамлением.

Человека этого звали по-всякому, кто как желал – иногда презрительно, иногда уважительно, но чаще всего совершенно равнодушно. Своего настоящего имени он никому не говорил, ну да никто и не настаивал – всем в городе гораздо интереснее были его зеркала с их собственными отражениями, такими удивительными и разными, и за возможность встречи с ними люди платили немалые деньги. А потому хранитель зеркал был богат и ни в чём себе не отказывал – впрочем, и увлечения его были весьма нестандартны, зачастую ставя в тупик даже самых профессиональных исполнителей желаний.
Например, как-то раз он пришёл в бордель, заказал себе двух юношей и двух девушек на целый день, привёл их в свою мрачную обитель, устроил им пир горой, а затем усадил за свои зеркала: юношей – за “Мудрость” и “Безумие”, а девушек – за “Похоть” и “Жадность”. Вскоре те, кто сидел за “Безумием” и “Жадностью”, начали молить, чтобы их отпустили, что хранитель хладно проигнорировал, а двое других – оказались под властью своих отражений и стали безвольно подчиняться их командам. Когда часы их времяпрепровождения окончились, хранитель заботливо препроводил всех четырёх обратно в бордель, обнимая их и целуя их ничего не выражающие лица с пустыми взглядами. Впоследствии он проворачивал это неоднократно – и всё с теми же четверыми, которые искренне полюбились ему.
Другой его забавой были проделки со всевозможными простаками и тёмными, дремучими людьми – особенно нравились они ему, если это были люди высокопоставленные, что случалось гораздо чаще, чем можно подумать сначала. Как-то раз пришёл к нему сам Министр продовольствия города, добрый друг и товарищ славного городского головы Гриндта, господин Шульд.
- День добрый, господин хранитель… – неуверенно сказал он, стоя на пороге его особняка и нервно перебирая в руках свою промокшую от дождя шляпу. – Как вы сегодня?
- Вполне неплохо, спасибо, – с улыбкой ответил хозяин. – Вы желаете войти?
- Э… Да, да-да, желаю, так точно, – быстро закивал Министр. – Говорят, что в вашем доме люди открывают для себя самые потаённые уголки своих душ…
- Говорят многое, но отнюдь не многое из этого правда, милейший господин. Вы можете открыть для себя что-то, а можете просто испугаться и уйти прочь. Это зависит только от вас.
- Я… Я хочу попробовать, если вы не возражаете. Не возражаете ведь? Хотя времечко-то позднее…
- Разумеется, не возражаю! Заходите, не стойте под водой – я даже платы с вас не возьму-с…
- Ох, вы так добры, – пробормотал тот, быстро уйдя в дом из-под ливня.
- Не загадывайте, милейший господин! – осёк его хозяин, зловеще улыбнувшись. – Не загадывайте…
Проведя Шульда в зал с зеркалами, хозяин услужливо отошёл в тень и принялся выжидать его решения.
- Выбирайте, – повелел он. – “Ярость”, “Безумие”, “Похоть”, “Жадность”, “Мудрость”, “Эйфория”, “Отчаяние”, “Боль”… Здесь вас очень много. Вы можете выбрать три любых зеркала совершенно бесплатно. Если захотите продолжить – будете платить по обычному тарифу: всё по 50 серебряных кюрстов, кроме “Безумия” – оно стоит 500. Безумие – вещь затратная-с…
- Ох, я даже не знаю…
Министр медленно обвёл зал глазами и вскоре подошёл к зашторенному алькову с рунной надписью на арке, гласившей: “TORDOR”.
- Что это?
- О… Это, милейший господин, “Обвинение”. Очень неплохая вещь, рекомендую её многим...
- Ох... Что-то не хочется.
- Отчего же? Что вы такого натворили? – хозяин непринуждённо рассмеялся, однако смех этот вогнал Шульда в холодный пот.
- Я... Я, пожалуй, воздержусь от того, чтобы говорить, если вы не возражаете.
- Ничуть. Ваши дела никоим образом меня не касаются – и никогда не коснутся-с.
Министр продолжил свой обход, и вскоре его заинтриговала надпись “AMOSODEN”.
- А это?
- “Самоуничтожение”, милейший господин. Примерно как предыдущее, только направлено не на вас, а на само себя. Порой бывает кровь, и немало.
- Ой, нет-нет-нет… Это мне не подходит. А что у вас имеется эдакого… Радостного?
- О… Радостного, стало быть… – протянул хранитель задумчиво.
Он прошёл к стене напротив той, у которой стоял Министр, и указал руками на две рядом стоящие ширмы. Одна арка гласила “TSINSO”, вторая – “URUKOMAS”.
- “Мечтательность” и “Радость” соответственно. Чуть поодаль – “KEIEIF”, “Кайф”, дальше – “SMOSDUS”, “Опьянение”. У меня имеется действительно всё, чего вы только можете пожелать…
- Хм… Не знаю, не знаю…
- Время ваше, милейший господин, не моё. Выбирайте, сколько посчитаете нужным.
И действительно, немало ещё времени проходил городской Министр продовольствия Шульд среди арок с ширмами, и избрал в итоге ту, которая гласила “MELANCHOLIA”.
- Думаю, переводить это не требуется, господин Шульд?
- Нет, не требуется, спасибо…
- Воистину, печаль у всех у нас одна… Ну что, выбираете “Меланхолию”?
- Д-да, пожалуй…
- Так вперёд же и с песней-с! Желаю вам удачи.
Весьма долгое время из-за ширмы не было слышно ни звука, однако затем настоящий, неотражённый господин Шульд разразился диким горестным рёвом, выбежал из алькова, сорвав ширму, и убежал прочь из дома хранителя в неизвестном направлении. Хозяин дома взглянул в зеркало. Его отражение пролило слезу и заметило:
- Этот несчастный забыл здесь свою шляпу… Жаль, очень жаль. Как же это всё печально-с…
На следующее утро хранитель прочёл в городской ежедневной газете, что ночью Шульд повесился в своём доме по невыясненной причине, и это заставило его подавиться завтраком от смеха. Шляпу его он оставил себе в качестве трофея и иногда даже надевал, выходя из дома. Эта красивая чёрная узкополая шляпа очень шла к остальному его костюму, и иные дамы охотно замечали это, осыпая хранителя всевозможными милыми комплиментами.
Дамы были ещё одним увлечением хранителя зеркал. Чем более благородна, скромна и прилюдно-добродетельна была дама, тем с большей вероятностью становилась она его жертвой. Он с лёгкостью очаровывал, заманивал в свои сети, изощрял и развращал умы и сердца десятков юных аристократских дочерей каждый год – и все они при этом оставались достаточно преданны ему, чтобы никому не рассказывать об их порочной связи, включая даже ближайших подруг. Точнее, почти все – каждое исключение жестоко каралось приблизительно в том же духе, в каком за простодушие покарали Шульда его же собственные демоны.
Так, например, при зловещих малопонятных обстоятельствах сожгла себя в своём же доме дочь четы Вюльстенов-на-Шэйне, пока те были в отъезде, а спустя пару месяцев из речного тростника выловили тела близняшек Мийль, обвязанные одной верёвкой с тяжёлым каменным брусом. Делла Мильхейм, правнучка одного знаменитого военного врачевателя, отравилась пилюлями для сна, Мелистра Дунгейм, знатная обольстительница и интриганка – вскрыла себе вены, а шестнадцатилетняя дочь священника Моранда Вильбендор – выбросилась с колокольни отца, разбив голову о надгробие при падении.

Что бы ни думали власть имущие города, хранитель зеркал твёрдо знал, что истинная власть здесь – только в его руках, и власть эта выражается не в сотнях выдуманных предписаний, указов и неточных законов, но в прямом воздействии на думы и чувства всех живущих. Жил он сам в этом городе уже не одно столетие, и брал в своё время плату за услуги с невероятных знаменитостей – будь то легендарный Фанакс или печально известный маг-ренегат Амандус в те ещё времена, когда не был он объявлен ренегатом; гениальный Тингел проводил здесь часы, общаясь со своим мудрым отражением, а за полвека до него этим же занимался Король-Шутник Эриндейл, будучи в бегах от мстительной супруги; противоречивый Мервельт был близким другом хранителя и досконально изучил каждое из своих отражений, с апломбом классифицировав их характеристики и написав на этой основе трактат “Об Отражениях Души”. Знали эти зеркала многих королей и героев ушедших в прах эпох, ибо были они так древни, что застали ещё пору Аль-Ганаш. Были они тогда, впрочем, частями единой гигантской зеркальной сферы, что лишь на закате эры была разбита на осколки с халготским освободительным нашествием. Выжившие слуги Гигантов Благородных Учений попытались восстановить сферу, но потерпели крах – и вместо воссоздания Зеркала Священного Эталона решили восстановить те сущности осколков, которые остались в них, по отдельности неприглядные, а порой и вовсе ужасающие. Так родились Зеркала Душ.
Через полтора столетия нашествие магов Красной Академии на опустошённые владения вымерших гигантов передало Зеркала в распоряжение безумных и жестоких чародеев Ашилопса, и никто уже не мог отнять их у них. Зачарованные стёкла обрамили в латунные рамы с подписями и долгое время использовали в качестве пыточных средств во имя Девятидланного, однако затем Красная Академия была разбита совместными силами Гонта, Кальдериона, единой тогда Мардинии, Логранда и Бранной Горы – единственного в истории союза этих пяти традиционно враждующих друг с другом земель, продиктованного острой необходимостью и жаждой правосудия над безумием и мраком. Зеркала были вывезены с Красного Архипелага на Имперский Материк, освящены лично Звёздным Понтификом и помещены туда, где находятся сейчас, под зорким присмотром нынешнего их хранителя. Сам он происходил из Академии Тайных Искусств, что в Тат-Мардинии, и все знали о нём лишь то, что он – единственный, кому можно безбоязненно поручить охрану Зеркал Душ, этих могущественных реликтов мирового значения.