Флегма

Клер начала мерцать. Она смотрела в прозрачный стакан, с заваренным травяным чаем, стекло которого странно бликовало. Оглядев свои руки и не увидев ничего необычного, она подошла к зеркалу - без изменений. Стакан продолжал что-то отражать, и Клер залпом выпила содержимое. Книга с золотистым переплетом подтвердила гипотезу, свечение усиливалось и на ее корочку стало неприятно смотреть.

Клер вышла на улицу. Под ее ногами образовался ореол света, который она теперь везде тащила с собой. Люди с интересом смотрели – внимательно, не произнося слов, не издавая звуков. Тень, казавшаяся такой привычной, покинула зависимость от солнца и сдалась мерцанию. Клер подошла к мороженщику. Тот молча протянул эскимо. Когда она достала монеты, мужчина отпрянул. Деньги светились в руках. Клер застыла на месте, посмотрела под ноги, вздохнула и продолжила идти.

Она пыталась понять, что создает свет, но, будучи по натуре человеком , принимающим все «как есть», размышляла в эту сторону недолго. Теплое от жары дерево скамьи приветливо впустило ее, не возмутившись, не упрекнув, радуясь новому гостю . Клер не чувствовала солнечного тепла, ее мерцание сохраняло постоянную температуру. Она была словно в невидимой капсуле света.

Клер не была общительной. Люди, обычно просто проходившие мимо, теперь шли стороной, что несильно меняло картину. Книга, принесенная с собой, похрустывала страницами в сумке, ожидая своего часа. Листы ждали, берегли себя до тех пор, пока тонкие пальцы с мягкими , словно кошачьими, подушечками, станут их ласкать, нежно водить по ним, переворачивать. Том выпрыгнул из сумки, раскрывшись на том самом месте, где была окончена прошлая читальная сессия. Клер повиновалась. Мир, скрытый за бумагой, чернилами и картоном сулил приятное забытье, вневременье, торжество воображаемого над реальным.

Клер всегда хотела сделаться невидимой, но свечение, ставшее, с одной стороны, событием важным и волнующим, с другой привлекало ненавистные направленные взгляды. Однако попытка волноваться не увенчалась успехом. Флегма ее души разглаживала эмоции, делая их озерной гладью. Мир книги, переполненный образами палой листвы, запахами осеннего воздуха, эстетикой умирающей природы, делал Клер счастливой.

Счастье ее не переполняло душу, не рвалось птицей из клетки, не побуждало к действию. Это было воплощение воли – воли быть спокойным, воли, ставшей жизненным укладом, воли, не сулящей ничего впереди, но и не отнимающей, не разрушающей прошлого, так любовно охраняемого Клер.

Человека она увидела издалека. Он шел в ее сторону, но смотрел сквозь. Человек сел рядом. Дерево скамьи приняло и его. Он купался в лучах сияния Клер, не задавал вопросов, не начинал беседы и даже не поворачивал головы. Под его ногами появились побеги. Они становились лозами, опутывали ступни, икры, колени, обвивая его тело со всех сторон. Свет Клер заставлял растения кричать хлорофиллом. Человек коснулся ее головы, вокруг которой, будто кольца Сатурна, распустились по кругу цветы вьюна. Стебли его связали волосы в тугой хвост и стали обвивать шею.

Клер слабо улыбнулась и посмотрела на Человека, повернувшего голову в ее сторону. Глаза его светились зеленью растений, продолжавших опутывать их тела. Скоро и ее глаза, цвета воды, стали сиять. Человек сказал:

- Ты так прекрасна. Я отразил свет, чтобы он мог коснуться тебя самой.

Он провел рукой по запястью Клер, обхватил его, подался вперед и поцеловал кисть.

– Я люблю тебя, - сказала она.

Приток чувства заполонил ее душу желто-оранжевым цветом и теплом, которого раньше там не было. Клер закрыла глаза и отдалась переживанию, а когда открыла их - ужаснулась. Вместо Человека на скамье был лишь след, такой, что остается от людей после ядерного взрыва. От растений не осталось ничего.

«Мерцание убило его.» - подумала Клер и уже через пару минут продолжила читать.