Записки Галины Глёк. Бабуся и дедуля. Ч. 1-2

Бабуся и дедуля. Ч. 1

Семья мамы переехала в Бею с рудника Балыкса в 1949 году, летом 1950-ого дедуля устроился на работу в геолого-разведывательную партию Енисейстроя прорабом строительных работ.
Совместная жизнь моих родителей началась в одном доме с бабусей и дедулей. В 1951 году родилась я, через год родители расстались из-за сложной семейной обстановки. Тёща у папы была женщина с характером, властная, и сразу не сложилось. Отец был близок к тому, чтобы создать новую семью, и это сильно обеспокоило мою маму. Моя мама, моя гордая красавица, приложила все усилия, (вплоть до банального скандала), чтобы возобновить совместную жизнь.
Так жили до 1955 года, до отмены «комендатуры», в которой все немцы состояли на учёте, обязаны были являться туда раз в год и не имели права перемещения без ведома и разрешения комендатуры.

В деревнях тогда жилось тяжело, часто на одном хлебе и картошке, труд был практически бесплатный, и шагу нельзя было сделать, чтобы не попасть в тюрьму. Мама работала агрономом в семенной лаборатории. Мой предприимчивый папа крутился, как мог, чтобы кормить семью: к примеру, за два мешка кедрового ореха давали мешок муки.
Короче говоря, после отмены «комендатуры» решили перебираться в город, искать лучшей доли, хотели, чтобы я пошла в хорошую школу.

Мне пять лет, и железная дорога, о которой мне рассказывали, представлялась сплошным полотном,  я была удивлена целесообразности её устройства в виде двух полосок под колеса. Еще в поездке запомнились длинные высокие заборы с двумя рядами колючей проволоки и вышками для часовых. Такой вид из окна вагона можно было видеть часто. Доехали до Сталинска (Новокузнецка).

Городская жизнь поразила: магазины были полны продуктов. Я помню четыре вида различного посола и копчения селёдки в лотках, помню большую, выгнутую  стеклянную витрину, уставленную прозрачными шарами на ножках для демонстрации огромного разнообразия шоколадных конфет, - «Южная ночь», «Пилот», «Радий» - все московские.
В Новокузнецке кондитерская фабрика  тогда выпускала макароны. Когда за продуктами шел папа, ему вслед кричали: «Конфеты купи с коричневой начинкой, с белой не бери!», но почему-то неизменно он приносил конфеты с белой начинкой, хотя сам их не ел.
Город вырос вокруг металлургического завода, а рабочий класс тогда кормили, обирая деревню. Маму удивило, что можно было купить даже варенье, его продавали в кастрюльках: малиновое, смородиновое.

Пока родители цеплялись за город, бабуся с дедулей подыскивали себе подходящую деревню, и некоторое время я жила с ними в доме у чужих людей в Подобасе, видимо, даже довольно долго, потому что садили грядки.
Хозяйская великовозрастная дочь Галька, думаю лет четырнадцати,  воровала из бабусиных супов мясо, а с грядок по ночам – овощи. Перепрыгивала через забор в наш огородик она всегда в одном месте:  следы её босых ног сделали углубление в мягкой почве. Дедуля не стал караулить воришку, а в это углубление положил досточку с торчащим острием гвоздем, - на следующий день хозяйская дочь ходила, заметно прихрамывая, а дедуля с бабусей прятали ухмылки.

По нынешним понятиям можно оценить дедулины действия как негуманные, но, во-первых, какие времена, такие и нравы, а во-вторых, горячий мой дедушка вообще был скор на расправу, больше, конечно, на словах. Ругался он с большим чувством так: «Подлючки, стрелять их всех надо!». В молодости дедуля воевал с басмачами, наверное, ему приходилось и стрелять в людей; о прошлом при мне никогда не вспоминалось.

Помню пологий спуск к прозрачной речке, мы с бабусей ходим кормить рыбок, у бабуси – колокольчик, она им звенит. Потом рыбки приплывали к берегу на звон этого колокольчика; рыбы, оказывается, немые, но не глухие.
Потом меня забрали родители, а бабуся плакала над моими босыми следочками в своем огородике.


Бабуся и дедуля. Ч. 2

Мой дедушка – дедуля Кривощёков Пётр Ильич родился 12 мая 1904 года в селе Гавриловка Гурьевского района, где и окончил четыре класса церковно-приходской школы. Точнее, школа, очевидно, была при Салаирской церкви, где было регистрировано его рождение родителями: Кривощёковыми  Ильёй Фёдоровичем и Анной Михайловной  (она была из вятских, вместо буквы «л» говорила «в») - больше мне о них ничего не известно. Знаю только, что семья приехала из центральной России, кажется, дед моего деда служил в армии в этих местах, а его жена  ждала его 25 лет. Домой служивый возвращался пешком,  потом мигрировали в Сибирь на телегах.

Жизнь у дедули была беспокойная. Первая запись в трудовой: февраль 1938 года, принят завмагом в Гурьевске,  уже пятнадцать лет трудового стажа, то есть работал (или воевал) с девятнадцати лет. Во время войны – мирные должности, почему не воевал – не знаю. Семья почему-то часто переезжала, возможно, это связано с тем, что его хотели арестовать. Предупредили друзья, что он в списках, и семья снялась с насиженного места в одну ночь, корову увели с собой на верёвочке.

Мама родилась в 1928 году в Гурьевске, Валя – в 1937 году в Мысках, был еще сын Володя и двое близнецов – мальчиков, которые умерли в одну ночь после возвращения отца из какой-то поездки. Считалось, что отец их сглазил, - очень любовался и радовался. Отец – дедуля в эту ночь и поседел.

Так как  дед  работал  в торговле, в доме водились хорошие вещи, правда, однажды семью обворовали полностью, а вновь нажитое спустили во время войны, уцелела только бельгийская двустволка. Я помню, как она всегда стояла в дедулиной спальне, всегда, так сказать, под рукой. Привычка, видимо, выработалась в молодые годы.
Однажды дед застрелил ворону и подвесил её в огороде для запугивания обнаглевших дроздов. Второй раз ружьё стреляло, когда я с деревенскими мальчишками ходила в тайгу за шишками, да подзадержались (возвращались за забытым топором). Дедуля с высокого берега Чумыша  делал выстрелы на случай, если мы заблудились и не знаем направление.

На моей памяти он не охотился, но у бабуси было сильно развито чувство уважения к этому виду мужской деятельности. Несколько раз с ружьём за рябчиками ходил Юрин отец Саша Кузнецов, и бабуся считала своим долгом ждать его с охоты, как бы поздно он ни вернулся, поддерживая огонь в печи, чтобы кипятком ошпарить и общипать эти маленькие тушки, - добытчик! Думаю, при случае, она могла бы и выстрелить.

Дедуля был небольшого роста, круглолицый, некрасивый, но какой-то очень обстоятельный: во всём знал толк, чем бы ни занимался. После него остались большие подшивки журналов: «Охота и охотничье хозяйство», «Столярное дело»,  «Пчеловодство».
Он  был  аккуратист,  но не зануда. Топором он работал исключительно в рукавицах, руки у него были ухоженные и без мозолей. Если ему меняли пододеяльник, он замечал сторону, которая была к лицу и никогда одеяло не переворачивал.
Для снятия сапог у него было специальное приспособление, которое он называл «мальчик» или «денщик», - в виде досточки с круглой выемкой под пятку на приподнятом конце – руки никогда, таким образом, не пачкались.
Чужая безалаберность дедулю не раздражала, он мог только наставлять и подшучивать.

Когда в школе у меня стали хорошо получаться рисунки и мне посоветовали учиться рисовать дальше, в семье дружно сказали: "Это в деда». Я его рисунков не видела, только небольшие узоры на оконные наличники.

В   доме,   который  он построил с моим отцом,  и  через сорок лет не скрипит ни одна половица, не перекосило ни одно окно, ни одну дверь, технология работ не нарушалась никогда. Если доске нужно было сушиться месяц, она месяц и сушилась.

Люди, которые сейчас живут в этом доме, с удивлением показывали нам, что дедуля использовал редкий уже и тогда приём настила полов, скрепляя половицы штырями.
«Построен наш дом в году шестьдесят втором,
Отличным мастером – моим отцом ,
Чародеем он был за своим верстаком,
А мы удивлялись его мастерством» – из апанасиады.

Вся мебель от кушетки до табурета была сделана дедулей, в кладовой стоял ларь для муки, был и сундук для одежды. (Четырех лет проживания с нами в Благовещенке не перенес ни один табурет, кроме двух дедулиных, они требуют только покраски).
Про верстак, который он сделал себе для работы, с движущимися друг относительно друга частями, с встроенными тисками можно рассказывать отдельно.
Упрекнуть деда можно в том, что он сделал низкий вход в баню и в подвал дома (а им пользовались так же часто, как и основным). Остальные члены семьи были люди высокие, и не один раз каждый стоял, задумчиво потирая набитый лоб.

Позднее, похожую ошибку сделал папа: к бане он пристроил гаражик для мотоцикла, определив на глаз высоту строения. Хранить мотоцикл в гаражике было можно, а заезжать туда на нём – нет; гаражик не огорчился и стал угляркой.

Ответственность за то, как поставить перегородки в доме дедуля взял на себя: ни с кем не посоветовавшись, он организовал пространство в виде двух крошечных спаленок и огромного зала, остальная часть ушла на что-то в виде прихожей, из которой лестница вела вниз, в просторный подвал. Мудрая бабуся посмотрела на эти спаленки и сказала: «Если один из нас заболеет, для второго не поставишь даже раскладушку». Эти спаленки на одного, очевидно, были следствием  их сложной супружеской жизни, про дедулю я слышала, что он «любил погулять», а Валя незадолго до смерти сказала мне, что дедуля не был отцом Володи, наверное, это было известно всем, в том числе и Володе, возможно, это немного объясняет его беспутную жизнь.

Дедуля (мама звала его «папка») знал множество песен и прибауток, во время работы часто балагурил, а я всегда крутилась рядом, мне всегда что-нибудь позволялось, например, шкурить топором брёвна; при строительстве дома я  принимала  участие на всех  этапах.

При спокойном, весёлом нраве характер у моего деда был всё-таки взрывной и, что  удивительно,  повод мог быть и самым пустячным, игровым, - всё воспринималось серьёзно: и карты, и шахматы.
 
Мой отец жить не мог без розыгрышей, подшучиваний, игр. Если на обед была курица, то обязательно грудную косточку в виде вилки кто-нибудь с кем-нибудь разламывал, после чего всё, что берёшь от разломившего с тобой косточку, нужно сопровождать словами «беру, да помню», иначе проигрываешь то, что стоит на кону.
Отец и дед в этой игре часами проявляли бдительность, подкарауливая друг друга и пытаясь всучить под шумок хоть что-нибудь. Однажды в такой длительной, напряжённой обстановке дед залез на стремянку, чтобы заменить перегоревшую лампочку и -  сам! – попросил папу подать ему новую. Отец выдержал паузу для большего эффекта и сказал: «Бери и помни». Невозможно передать, как дед слетел со стремянки, и как летело вокруг то, что ему попадалось под руку, включая и злополучные лампочки.

Выводы банальные: мужчины до старости ведут себя как дети, и второе: когда не было телевизоров, люди умели себя развлекать.

Очень много утеряно бытового фольклора. Всегда жалею, что не записывала ни за бабушкой, ни за дедушкой.
Достижения цивилизации, конечно, очень развивают людей, но многое и утрачивается, в том числе и способность к творчеству, рукоделию, способность писать письма; книг стали читать меньше.


Фото: бабуся и дедуля. Сталинск. 1956.


Продолжение:  Бабуся и дедуля. Ч.3-4 http://www.proza.ru/2016/11/05/1453