Бич океана - 8

                …Спустя несколько лет в кабинете главного врача областной психиатрической больницы Льва Борисовича Аккермана за широким письменным столом, друг против друга, сидели он сам и его молодой коллега Алексей Ильич Белогоров.         
                Алексей Ильич, полноватый, румяный, с гладко зачёсанными назад белокурыми волосами, выглядел полной противоположностью худому, бледному и совершенно лысому Аккерману. Недавно защитив кандидатскую диссертацию в Московском институте психиатрии, Белогоров ныне был назначен заместителем к готовящемуся  выйти  на  пенсию  главврачу.
                Небольшая стопка пухлых "Историй болезни" лежала перед ним, однако внимание доктора было сосредоточено не на них, а на двух книжных томиках, возвращенных им Льву Борисовичу. Тишину кабинета нарушал лишь мерный стук старинных напольных часов да попискивание птиц за открытым окном. Портреты великих психиатров Ганнушкина, Кащенко и Сербского  требовательно смотрели  со  стен  на  продолжателей  их  дела.
               - Ну, как? - наконец спросил Аккерман, испытующе разглядывая коллегу сквозь усиленные стёкла массивных очков. - Ваше мнение? Так сказать, резюме?
               - Мм… моё... - Белогоров вновь потянулся за книжками. Торопливо полистав одну, отложил её и принялся за следующую. - По "Охоте на китов", пожалуй, ничто не настораживает. Здесь душевный облик автора, следуя психологии художественного приёма и преобразования информации, как его трактуют Эннекен, Фолькельт и Потебня, полностью зависит от восприятия им действительности. То есть, что видел, то и описывал. Максимальная фактическая регистрация событий, -        Белогоров умолк, словно давая возможность собеседнику оценить его весомо эрудированную мысль. И продолжал: - А вот с "Бичом океана" гораздо сложнее. Ведь это, не побоюсь утверждать, подлинная история сумасшествия, проанализированная самим больным! Тут патологически продуктивные симптомы заметны уже с самых первых страниц. Прямо-таки параноидальное изменение психики - от внутреннего бунта против "руководящих и надзирающих" до наглядного умопомрачения, выразившегося в маниакальном бреду: мёртвая акула пытается проникнуть в каюту героя! Уже один этот факт должен был насторожить окружающих. Однако никто не придал этому значения. Даже человек, с которым больной поделился галлюцинацией… Правда и сам этот редактор многотиражки вызывает сильное подозрение хотя бы рассказом о своих атлантических видениях. Помните, о морских котиках, принимаемых им за одиссеевских сирен? Об этом можно говорить довольно долго, и что ещё удивляет: оказывается невроз навязчивых состояний, а точнее, массовый психоз, поразил ещё несколько человек. Так ли было? Или это плод фантазии автора? Неужели на всех столь умопомрачающе повлияла гибель пусть даже совершенно необычной акулы?
                - Как знать? - пожал плечами Аккерман. - Спрашивать об этом автора бесполезно. Дело в том, что он никогда не плавал не только на китобойцах, но и вообще на каких-либо судах! А акул видел только в океанариумах и в кино. Однако, как убедительно описал все эти встречи. Вот что значат талант воображения и суггестия!
                - Согласен с вами, - кивнул Белогоров, продолжая машинально листать страницы книги. - Но кто этот автор? Где он сейчас? Ведь не зря вы вручили мне сии экземпляры?
                - Его данные на книгах. Олег Витальевич Привалов. А находится он у нас уже почти шесть лет. Диагноз неутешительный. Лечению не поддается. Циклофрения, гидрофобия, агорафобия и так далее.
                - Шесть лет? - поразился Белогоров. - А ведь "Бич океана" издан лишь три года тому назад! Как это понимать? Ведь у нас сумасшедших не печатают!
                - Ну-у, - замялся Аккерман. - Скажем, стараниями влиятельных родственников. К тому же, с солидной рекомендацией. Ведь жена и дочь Привалова его регулярно навещают. И издание книги - исключительная заслуга жены. А саму эту повесть он тут, у нас, написал.
                - Не может быть!
                - Может, - усмехнулся Аккерман, довольный произведенным на собеседника впечатлением, и бережно разгладил аккуратную седенькую бородку. - Не обнаружив в ней никакого криминала и классифицировав это как нечто научно-фантастическое... мы передали написанное жене. А уж она распорядилась по-своему. Книгу, как видите, напечатало столичное издательство. Оставалось ожидать, что это вдохновит писателя, перенаправляя его на более реальные темы. Однако почему-то вот уже в четвертый раз он  п о  п а м я т и  воспроизводит всё тот же "Бич". С небольшими отклонениями, отдельными разночтениями, но довольно близко к первоначальному варианту. Вот такой психофеномен, уважаемый коллега! Чем не материал для докторской диссертации? Поэтому я и придержал "Историю болезни" Привалова, дав возможность вам  сперва ознакомиться с его творчеством.
                - А он что… действительно зарезал отца?
                - Действительно, как это не прискорбно. И это единственный подлинный факт в повествовании, не считая того, что он работал в редакции и считался весьма перспективным журналистом. Но пойдёмте, сейчас я его вам представлю. Хотя в последнее время он очень сдал. Пережил лёгкий инсульт, отказывается от пищи, воду пьёт лишь через соломинку из узких сосудов. И постоянно жалуется, что его грызут акулы, демонстрируя нам свои  у ж а с н ы е  раны, которых, естественно, нет и  быть не может!
                Аккерман поправил на голове белую профессорскую шапочку и, встав из-за стола, жестом пригласил Белогорова к выходу.
                Больница была старая, дореволюционной постройки, трехэтажная, с длинными сводчатыми коридорами, по обеим сторонам которых располагались палаты, более напоминающие тюремные камеры, с крепкими решетками на окнах и круглыми смотровыми отверстиями в дверях. Из-за этих дверей постоянно доносились какие-то стуки, крики, стоны. И пара дюжих санитаров с дубинками в руках, словно надзиратели, прохаживались вдоль палат, то и дело заглядывая в "глазки", чтобы вовремя отследить, а затем и пресечь непотребные действия кого-либо из пациентов.
                Аккерман и Белогоров медленно шли по коридору, а навстречу им бежала взволнованная медсестра, в расстегнутом и распахивающемся на бегу коротком халатике, под которым голубела нежная кружевная комбинация.
                Подобные пробежки медицинских работников были в больнице не редкость. Почти ежедневно случались тревожные ЧП, так как обитатели заведения были непредсказуемы и доставляли персоналу немало хлопот. Вот и на сей раз  произошло нечто неординарное, судя по выражению лица сестры и её прямо-таки спринтерскому бегу.
               - Лев Борисович! - размахивая руками, издали закричала женщина. - Скорее! В тридцать седьмой Привалов кончается.
               - Как кончается? - воскликнул Аккерман, ошеломленно взглянув на Белогорова. - Что произошло? - Он ускорил шаг, насколько ему позволяли здоровье и возраст. - Да отвечайте же, черт побери!
               - Он вскрыл себе вены! - задыхаясь, ответила сестра, разворачиваясь на ходу и пристраиваясь к начальству. - Саруханов, санитар, наложил ему жгуты... однако, видимо, поздно - много крови вытекло.
               - Да что же это такое? - разъярился главврач. - Почему именно Привалов? И почему именно сегодня?
               - Откуда мне знать? - обиженно пискнула сестра.- Я сижу на посту, готовлю лекарства... и вдруг Саруханов кричит, что в тридцать седьмой...
               Дверь в палату номер тридцать семь на втором этаже здания была распахнута, что вообще-то запрещалось больничными правилами. Но на этот раз правила были ни к чему. Подбежав к палате, медики остановились у порога, глядя на  распростёртое  на полу тело и пожилого санитара, молча стоящего над ним.
               Палата была одноместная, узкая, с  привинченными к полу койкой, столом и табуретом, с пластмассовым туалетным ведром в углу, и узким зарешёченным окном почти под самым потолком. Лужа крови, уже остывшей, загустевала на кафельном полу, и следы её виднелись на противоположной стене и на смятой постели. Вероятно, больной вскрыл вены возле кровати, и первая струя её хлестнула именно туда.
               Подойдя к несчастному, Аккерман опустился на колени и попытался прощупать его пульс. Однако ни на запястье, ни на сонной артерии привычного биения не уловил.
              - Увы! - обессилено опустив руки, заговорил он, глядя исподлобья на застывшего в дверном проеме рослого Белогорова. - Чего-чего, а вот этого я от него не ожидал. Ещё вчера беседовали, и всё было нормально. Так что привыкайте к подобным парадоксам. На кого больше надеешься, те чаще и подводят. Жаль! Не получилось у вас с ним близкого знакомства. А ведь я намеревался перевести его под ваш патронаж.
              Белогоров поджал губы и сочувственно вздохнул, разглядывая самоубийцу. То был совершенно седой, коротко остриженный  и обнажённый по пояс, довольно молодой человек, с приятным, видимо, недавно выбритым лицом, ещё не обезображенным застывшей печатью смерти. И если бы не глубокие разверзшиеся разрезы на локтевых сгибах перетянутых тугими жгутами рук, из которых уже не сочилась кровь, его вполне можно было принять за спящего. Небольшой заострённый осколок зелёного бутылочного стекла валялся на полу, неподалеку от трупа.
              - Где он его достал? - спросил Аккерман, взглядом указав на осколок,  но не притрагиваясь к нему. - Кто ему удружил?
              Ответом было молчание.
              Аккерман начал тяжело подниматься, и вдруг остановился.
              - Постойте, постойте, а это что такое? - внезапно осевшим голосом просипел он.- Бо-о-оже! Не может быть! Алексей Ильич, идите сюда!.. Смо-отрите-е!
              Непостижимым образом на неподвижном чистом теле покойного неожиданно стали проявляться непонятные розовые пятна, постепенно преображающиеся в зримо выраженные  з а с т а р е л ы е  рубцы и шрамы, напоминающие следы страшных порезов или укусов. Следы были на плечах, на шее, на руках, на груди, и определить их происхождение было невозможно.
              - Во всяком случае, это не человеческие и не собачьи, - внимательно рассмотрев их, объявил Белогоров. - Слишком огромная пасть и округлая конфигурация... Но откуда они взялись? Ведь их до этого не было! Все же видели!
              - Да акулы это… акулы! - страдальчески выкрикнул Аккерман, осторожно ощупывая пальцами один из наиболее четко выраженных "рисунков". - Это же их челюсти! Че-орт побери! "Мания преследования, бред, галлюцинации..." А между тем  они были! И, в конце концов, д о с т а л и  его!
              Он, наконец, поднялся и подошёл к столу, на котором лежала толстая общая тетрадь и несколько гибких стерженьков для авторучки. Открыв первую страницу, негромко прочёл вслух:
              - "Бич океана". Повесть. "Все последние дни океан был спокоен. После диких штормов у Огненной Земли и мыса Горн, где советскую флотилию изрядно потрепало, выход в мирные воды Тихого океана, был подарком судьбы, желанным и выстраданным..." Ну и так далее... всё одно и то же.
             Он захлопнул тетрадь и, разведя руками, поочередно оглядел присутствующих.
             - Впервые в моей практике... Ничего здесь не трогайте. Закройте дверь. Будем вызывать следователя. Пусть он разбирается. А медицина бессильна. Во всяком случае, пока…
             Аккерман кашлянул и первым вышел из палаты. Хлопнула закрываемая на засов дверь, проскрежетал ключ в замке. И вновь наступила настороженная тишина, нарушаемая лишь стуком шагов удаляющихся врачей да истошными воплями какого-то  бедолаги , словно бы замурованного, в одной из ближайших палат...