Обыкновенное чудо Булата Окуджавы

                «Три великих барда России»
                (Б.Окуджава, В. Высоцкий, А. Галич)

                ВСТУПЛЕНИЕ

  Это статья о трех великих бардах России. Зачем нужна еще одна статья об этих творцах «воспетых» многими другими авторами, о которых столько сказано и столько написано? И почему именно о них?
   Если бы меня попросили назвать имя «Чистого барда», который наиболее полно и сильно выразил суть бардовского творчества, песенной поэзии – я бы, не задумываясь, назвал Юрия Визбора. По поэтическому мастерству, богатству мелодий, органике слов и музыки, по широте и охвате различных тем и жанров авторской песни с ним никто не сравнится! Но…
   Дело не только в том, что эти три имени признаны каноническими в мире авторской песни, что они являются основоположниками жанра. Не только в том, что их магнитофонные записи слушала вся Россия – и интеллигенция, и простой люд. Дело еще и в том, что «поэт в России больше чем поэт». Каждый из них по своему отразил целую эпоху в жизни страны, выразил душу России, ярко и талантливо отобразил ее суть! Они великие потому, что все они, несмотря на свои грехи и недостатки были великими праведниками !
  Я хочу еще раз написать о них, чтобы по-новому, по-своему взглянуть на творчество каждого из них, чтобы попытаться раскрыть глубинную суть их мастерства. Хотелось бы рассказать о своих впечатлениях : я встречался с Владимиром.Высоцким, слушал его вживую (это одно из самых сильных впечатлений моей жизни). Я знаком с Сергеем Чесноковым – одним из организаторов знаменитого  конкурса в Новосибирске, где выступал А. Галич. Знаком и с замечательным режиссером документалистом (моим тезкой по именам – Иосифом Семеновичем Пастернаком), который рассказывал мне о своем фильме про Галича, о том, что стало причиной его трагической смерти.
  Перед тем, как писать о первом из них (Булате Окуджаве) , хотелось бы договориться об определениях и терминологии. Что такое авторская песня?  . Окуджава, как и Высоцкий называл себя «поющим поэтом», отстаивал приоритет поэзии. Он писал: «…не барды, не менестрели…а поющие поэты или – точно, по-моему,  придумал Володя Высоцкий: « авторская песня». Но, по-моему мнению, великий бард лукавил, принижая роль мелодии. Вот, что писал он сам о музыке в одноименном стихотворении: «… и музыка передо мной танцует гибко, и оживает все до самых мелочей…». Нет, маэстро, музыка это не придаток к тексту, не фон; а песня – это совершенно особый жанр, особенная духовная сущность, обладающая чудодейственным свойством проникновения в наши души и завоевания их! Сейчас  это признано большинством теоретиков авторской песни(А.П.). Один из них, сам в прошлом замечательный бард Александр Мирзоян, сформулировал это понятие так: «Песня – это не арифметическая сумма текста и музыки , это синтез того и другого, это новая сущность, обладающая новыми свойствами. (Цитирую по памяти, возможно не совсем точно)». Я бы добавил к этому: «Песня – это восхитительный симбиоз двух волшебных стихий души – слов и музыки!»
 
           Часть первая  «ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО БУЛАТА ОКУДЖАВЫ»
                «Простота есть необходимое условие прекрасного» – Лев Толстой.

  Глава 1.    БУЛАТ ОКУДЖАВА – ОСНОВОПОЛОЖНИК АВТОРСКОЙ ПЕСНИ*.
  Побудительным мотивом для написания этой статьи послужила попытка понять  разобраться в феномене Окуджавы. Почему его песни полюбились нам? Чем так они привлекательны? Почему, при кажущейся простоте, они, эти песни зачаровывают нас, пробуждая и обновляя душу?
  Оккультисты, знахари и даже некоторые современные психологи, утверждают, что имя человека может предопределить его характер и даже судьбу. (Об этом, кстати, остроумно писал и Сергей Довлатов).  У Окуджавы было при жизни три имени: одно он получил при рождении, со вторым прожил всю жизнь, третье взял перед самой смертью.
  Когда он родился, родители ( отец, Шалва Степанович Окуджава, грузин, партийный работник и мать – Ашхен Степановна Налбандян, армянка, родственница армянского поэта Ваана Терьяна) назвали сына Дорианом, в честь Дориана Грея (героя романа Оскара Уайльда). Почему они дали сыну имя одного из самых гнусных литературных героев? Прельстило звучание, красота имени? Но, как бы то ни было – у Окуджавы, как и у Дориана Грея, было при жизни два лица. Одно – всем известного барда, автора, наполненных светлой романтикой и грустной надеждой, песен. И второе лицо – сокровенное, личное, тщательно оберегаемое и скрываемое, которое он раскрыл в своих стихах, в своей лирике, в отношениях с друзьями и любимыми. Он не любил публичности, не любил ничего показного**.
  Затем родители опомнились и дали сыну имя Булат. В переводе с тюркского это значит «крепкий», «стальной». Булат – талантлив, великодушен и щедр.  Было ли все это свойственно Окуджаве? В какой-то степени – да! Будучи человеком отнюдь не стальным, а мягким и сентиментальным, он, в то же время, был сильным в своих убеждениях, в своей преданности идеям добра и гуманизма. Он никогда не изменял романтической направленности своих стихов. И был, конечно, щедрым, великодушным с друзьями и близкими людьми ( ведь в его жилах текла грузинская кровь!).
  Имя Иоанн, которое он взял при крещении (перед самой смертью) –подытоживало прожитую жизнь. Иоанн*** ( древнееврейское «Иохе наан» ) означает «Господь будет милостив».  Действительно, Господь был милостив к великому нашему барду. Оставшись в детстве без родителей (отца расстреляли, мать репрессировали), он не пропал, выжил, уехал в Тбилиси, на родину отца. Попав 17-ти летним подростком на войну («поколение смертников ), он выжил и там. Хотя и был тяжело ранен, но все же уцелел. И позже, в молодости, когда его травили, склоняли в советских газетках, не давали печататься в центральной прессе и журналах – он выстоял, стал популярным, всеми любимым «поющим поэтом». Да, Господь,  безусловно, оберегал его в житейских невзгодах!
  Он начал писать песни еще в 1946-м году (песня «Неистов и упрям»). Тексты его первых песен были в основном незатейливы и просты. В них не было оригинальных метафор, свежих эпитетов, поэтической изящности.
  Но, вот появилась  песня «Полночный троллейбус» (ее часто называют «Последний троллейбус»). Песня, которая ознаменовала новый этап в творчестве Окуджавы.  Его «троллейбус» был новым, непривычным образом -  аллегорическим и символическим: это был приют обездоленных, попавших в беду, потерпевших крушение в реке жизни. В этой песне впервые прозвучали те интонации, те  поэтические приемы, которые определили особенность его творчества, его индивидуальность.
   В советской прессе о его песнях писали с нескрываемой издевкой: «А где, товарищи, метафора? Где царица поэзии? «Последний троллейбус» - ни одного поэтического сравнения! И что это за скворчонок? Кто он такой? Он вообще – существует?  (советским чиновникам от культуры, совкультрегерам было бы понятнее и приятнее, если бы по башке автора колошматил дятел, да еще непременно красный!).  Все что он пишет – банальность…» - твердили советские критики. Сам Окуджава относился к этой критике спокойно, с иронией. И продолжал писать.
  В 50-х годах он написал такие песни, как: «Король», «Сентиментальный марш», «Не бродяги, не пропойцы», «Песенка об Арбате», «Живописцы» и другие.
 
    Глава 2  «ЗАСТЕНЧИВЫЙ РОМАНТИК».
            
  Окуджаву не зря называли романтиком 60-х годов. Он был романтиком т.е человеком идеализирующим людей, любящим мир во всех его проявлениях, верующим в идеалы добра и чести. Вот, что пишет о нем Наталья Горленко, которую он любил на протяжении  многих лет: «Да, была в нем сентиментальность…поэт….мягкий, романтичный, импульсивный..».
  За последние годы мы стали мыслить стереотипами новых «загрузок». Так, романтизм, в представлении многих – это мечтательно рассеянное состояние, пребывание  в полудреме грез, в небесных возвышенных сферах. А , между тем, главное в романтике – это идеализация действительности, рыцарски-великодушное отношение к людям.
  Возможно, корни этого романтизма Окуджавы уходят в национальные традиции.  Тут  уместно  вспомнить талантливую плеяду грузинских поэтов-романтиков 19-го века: Александра Чавчавадзе, Григола и Вахтанга Орбелиани и самого яркого из них – Николаза Бараташвили ( в переводе Бориса Пастернака).  Многие строки песен Окуджавы перекликаются со стихами этих поэтов. Например у Александра Чавчавадзе: «Как ни владело бы нами трезвое благоразумие – юность с любовью всегда сделают, что захотят».  У Окуджавы:» … когда бы любовь и надежда слились воедино, какая бы трудно представить возникла картина…».  У Григола Орбелиани: «Не заблуждайся: молодость мгновенна, ее уносит времени полет. Пройдут года, наступит перемена, а там, глядишь, и старость подойдет…». У Окуджавы: «Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет...» и там же: «…Жаль, что юность пролетела. Жаль, что старость коротка…».  Так же, как и они, Окуджава верит  в братство всех честных людей:  «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке»( песня, ставшая гимном Московского КСП – клуба самодеятельной песни).   Он верит в очищающую силу искусства: «…А душа, уж это точно, ежели обожжена, справедливей, милосерднее и праведней она».
  Слушая песни Окуджавы, читая тексты их, нельзя не обратить внимание на одну любопытную особенность. Почти все его песни написаны от третьего лица, либо обращены к третьему или второму лицу.   Ничего личного, почти полное отсутствие местоимения «я». Бывает даже, что он начинает песню от первого лица, но затем, словно опомнившись, переходит на третье: «Я вновь повстречался с надеждой, приятная встреча»…(а далее) …»а разве ты нам обещала чертоги златые…».
    Это признак человека скрытного, застенчивого, не уверенного в себе.
  Была ли эта его робость врожденной или же это следствие перенесенных в детстве и юности тягот? Возможно, и то и другое. У Окуджавы были причины быть скрытным. Вот, например, что он писал в стихотворении «Старый романс», посвященному Наталье Горленко
«Когда б вы не спели тот старый романс,
Я умер бы, так и не зная о вас,
Лишь черные даты в тетради души
Переставляя».
  Причины этой застенчивости в его исковерканном детстве (отец был репрессирован, мать сослана в ссылку), в изуродованной войной юности. Лишь в стихах своих, в дневниках своей души он мог позволить себе быть открытым и искренним. Но в песнях – жанре публичном – он прятал свое сердце: «сердце свое, как в заброшенном доме окно, запер наглухо, вот уже нету близко».
  Кто знает, быть может родители дали сыну «стальное» имя Булат, чтобы он стал сильным духом. А он так и остался сентиментальным, застенчивым и мягким.  Однако, было неверно думать, что это имя – ирония судьбы. Окуджава был твердым и последовательным в своих принципах, в служении идеалам добра и гуманизма. Не зря его песни кто-то назвал «Добродетельным дождем».


    Глава.3      «НАДЕЖДЫ МАЛЕНЬКИЙ ОРКЕСТРИК»
                "Человек только и живет надеждой; надежда, по сути,- его       единственная собственность".- Т. Карлейл.       
       
  «Я вновь повстречался с надеждой»…
  Одной из излюбленных тем Булата была «Надежда». Она была путеводной звездой его жизни, его творчества.
«…вот сидят у постели моей кредиторы, молчаливые вера, надежда, любовь». ( из песни «Опустите пожалуйста синие шторы»).
  Интересно, как определял эти понятия один из корифеев эпохи Возрождения Петрарка: «Любовь ведет, желанье понукает, привычка тянет, наслажденье жжет. Надежда утешенье придает и руку к сердцу бодро прилагает».
  «Надежда утешение придает». Запомним эту поэтическую формулу.
  Сам Окуджава отдавал приоритет именно надежде: «…о, матерь Надежда».
(из той же песни). А вот другое, восторженное признание: «О, надежда, ты крылатое такое существо»..
  Слово «надежда  мы употребляем в двух значениях: социальном и личном. В первом значении – надежда была, есть и будет нашим вечно воспеваемым образом. Ибо в самодержавном нашем государстве (неважно какой это строй: царский, социалистический или какой-то другой, власть всегда уничтожает физически (при Сталине) или морально нашу интеллигенцию и прежде всего «совесть нации» – ее поэтов.
Вспомните, хотя бы «мартиролог Герцена» (он начинается с таких имен: Рылеев, Грибоедов, Лермонтов) и судьбы великих Российских поэтов 20-го века: А.Блока, Н. Гумилева, С.Есенина, О.Мандельштама, М.Цветаевой, Б.Пастернака, А.Ахматовой, А. Галича, А. Вознесенского, И. Бродского. Нам остается лишь надеяться на то, что когда-нибудь мы станет свободными и счастливыми людьми. Надеялся на это и Окуджава.
   Интересно, что выдающийся философ современности Мераб Мамардашвили  сказал как-то удивительные, непонятные нам слова: «Человек не должен жить надеждой!»  Только со временем начинаешь понимать мудрость этих слов. Человек должен жить не надеждой, а активным действием. Не только надеяться и мечтать, но и  активно созидать!
  Но нам только и остается эта сладкая иллюзия – «надежда», та, что «руку к сердцу бодро прилагает». Кто только не писал о ней, об этом спасительном маяке человеческой судьбы! Надеждой  была и остается вечной темой российской интеллигенции, российских творцов. Здесь можно вспомнить и чеховских трех сестер, и героев его же – одного из самых прекрасных рассказов – «Дама с собачкой»,  вспомнить писателей, живших в эмиграции и надеявшихся вернуться на утерянную родину. И почти всех великих русских поэтов, о которых мой любимый поэт Андрей Вознесенский сказал: «…не с песней, а с петлей их горло дружило».
  И в песнях Окуджавы мы постоянно встречаемся с надеждой. «Надежда я вернусь тогда…». «Надежды маленький оркестрик, под управлением
любви». Иногда, этот образ дается неявно, например: «…потому, что перед ней две дороги та и эта. Та прекрасна, но напрасна(надежда), эта видимо всерьез».
  Что же касается надежды в личном, сокровенном значении – косвенно я об этом уже упоминал. Застенчивость Окуджавы, его скрытность обусловлены прежде всего его тяжкой судьбой. А надежда на личное счастье…Поэт, носитель стихии, о которой гениально сказал Владимир  Набоков:  «восхитительный обман», стихии эфемерной, как легкое дуновение свежего бриза, как расцвет цветка любви, продолжительностью один миг жизни  - лучше других чувствует эфемерность, иллюзорность счастья. Как сказал великий наш Пушкин: «на свете счастья нет, лишь есть покой и воля…».
«Судьба ко мне была щедра: надежд подбрасывала, да жизнь по-своему текла – меня не спрашивала». Так писал Окуджава в стихотворении «Послевоенное танго». И еще он писал:
   «Ты наша сестра, мы твои молчаливые братья. И трудно поверить, что жизнь коротка».
…мечтать и надеяться. Не достигнув желанного, верить в этот светлый образ, поклоняться ему, воспевать его в песнях и стихах:
«Ведь у надежд всегда счастливый цвет,
Надежный и таинственный немного.
Особенно, когда глядишь с порога,
Особенно, когда надежды нет»
(из стихотворения «Цирк»)
   

Глава 4      «А  ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА ДАНА ТЕБЕ СУДЬБОЙ»

  Кто только не писал у нас о дороге, ямщиках и кибитке, уносящей в снежную даль! Гоголь – риторически, Тургенев – с ностальгической грустью, Лермонтов – с горечью.  Есенин писал: «…о ком жалеть, ведь каждый в мире странник…». Нет на свете существа более бесприютного, чем поэт. Наша жизнь – на победа, а борьба; не цель – а стремление к цели; не уютное пристанище – а вечная дорога.
  Дорога – это атрибут свободы в нашей самодержавной твердыне, которой правят незрячие цари и их жестокие сатрапы. Если дорога – символ свободы, то самый свободный люд – это вечные скитальцы, цыгане. Не иметь крова и быта, мчаться в цыганской повозке неведомо куда – авось, не пропадем! – а ночью у костра разжигать себя и слушателей обольстительным обманом цыганских песен!
« Дорогой длинною, да ночкой лунною,
Да с песней той, что в даль летит звеня.
Да с той старинною, да семиструнною,
Что по ночам так мучила меня!».
  Не обошел эту извечную тему Русской поэзии Окуджава. В первых его песнях она была окрашена лирикой:
«…Над дорогой смоленскою, как твои глаза, две звезды голубые глядят, глядят, глядят…».
Или: «… Куда ж мы уходим, когда над землею бушует весна..».
  В более поздних песнях, Окуджава решает эту  тему диалектически: единство и борьба противоположностей: дорога любовь – дорога разлука.
Вот, например строки из одной из лучших его песен:
«…То берег - то море, то солнце – то вьюга, то ласточки – то воронье. Две вечных дороги любовь, да разлука проходят сквозь сердце мое…».
Та же тема, то же разрешение звучит в другой его песне: «Эта женщина в окне»:
«…Потому, что перед ней две дороги та и эта. Та прекрасна, но напрасна, эта, видимо, всерьез…».
  Эта диалектика, противоборство добра и зла, света и тьмы пронизывает все его творчество.
«…спите себе, братцы - все вернется вновь, Все  должно в природе повториться: И слова, и пули, и любовь, и кровь…времени не будет помириться».
Или:
«…Две жизни прожить не дано,
Два счастья затея пустая.
Из двух выпадает одно –
Такая уж правда простая.
Кому проиграет труба
Прощальные, в небо, мотивы,
Кому улыбнется судьба
И он улыбнется счастливый…»(*5) .


  А мы отправляемся дальше по дороге нашего рассказа о творчестве замечательного барда и подходим к главному: секретам его поэтического мастерства.

Глава 6   «ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО»

  Вот мы и подошли к главному – тому, что определяет творческий метод поэта, особенности его поэтики.
    Разберем для примера одну из лучших, одну из самых характерных песен Окуджавы – песню «Музыкант», посвященную его другу, композитору Исааку Шварцу. В этой песне поэт говорит о высоких материях: о душе, об исполнительском мастерстве, о музыке.
«Музыкант играл на скрипке .
Я в глаза его глядел.
Я не то, чтоб ЛЮБОПЫТСТВОВАЛ (выделено мной),
Я по небу летел.»
   Характерно здесь вот это словечко – ЛЮБОПЫТСТВОВАЛ. Иной, пафосный поэт мог бы сказать по другому, скажем: «Я страдал, с печалью скрипки я в вечность улетел…». И далее
Я не то, чтобы от СКУКИ,
Я надеялся понять,
Как умеют эти руки ЭТИ ЗВУКИ ИЗВЛЕКАТЬ

ИЗ КАКОЙ-ТО ДЕРЕВЯШКИ,
ИЗ КАКИХ-ТО ГРУБЫХ ЖИЛ,
ИЗ КАКОЙ-ТО ТАМ ФАНТАЗИИ,
КОТОРОЙ ОН СЛУЖИЛ.

У пафосного поэта были бы другие слова, например: «Извлекал мелодий праздник, боль и скорбь, иную жизнь из божественной фантазии, которой он служил».

«А еще ведь надо в душу
К нам ПРОНИКНУТЬ ИПОДЖЕЧЬ,
А ЧЕГО С НЕЙ ЦЕРЕМОНИТЬСЯ,
ЧЕГО ЕЕ БЕРЕЧЬ.»

  Почему же Окуджава старается избегать высоких слов, пышных эпитетов, оригинальных метафор?
  Есть понятия и слова, которые не произносят вслух, не употребляют всуе. Любовь к Родине, любовь к женщине, патриотизм, высокое искусство. Тем более, что все самые выразительные эпитеты – давно уже использованы, самые высокие слова давно уже сказаны.
  «Люблю отчизну я, но странною любовью. Не победит ее рассудок мой. Ни слава, купленная кровью, ни полный гордого доверия покой не пробудят во мне отрадного мечтания…». Так писал почти 200 лет назад гениальный юноша, великий наш поэт Михаил Лермонтов. Он первый начал писать стихи не высоким, изысканным «слогом», как писали Державин, Жуковский, Пушкин – а простым и понятным языком. И потому стихи его звучат современно, хотя некоторые из них, например: «Выхожу один я на дорогу» - это шедевры, вошедшие в золотой фонд Русской поэзии (сам-то я выражаюсь очень даже высокопарно!).
  Так пишет и Окуджава: он предпочитает патетике – скромность., велеречивости – простоту. Он сознательно избегает пафоса, суггестивности
( об этом атрибуте современной поэзии следует рассказать отдельно, в дополнительной  8-й главе ).
  И в приведенном примере и в других его песнях бросается в глаза одна деталь: нарочитая простота изложения, не возвышение понятий, а напротив – «приземление» самых высоких, самых одухотворенных.
  Иногда это проявляется в том, что  автор наделяет эти понятия, «небесные», символы бытовыми деталями(* 4) конкретными чертами:
  - «Все то же на ней (Надежде) из поплина счастливое платье».
   Или
- «Господи, мой боже, зеленоглазый мой,
Пока земля еще вертится, и это ей странно самой.
Пока еще хватает времени и огня,
Дай же ты всем понемногу
И не забудь про меня».
   И мудрость, и любовь, и затаенная надежда в этих бесхитростных словах, в этой сокровенной молитве поэта-разбойника.
  Иногда это как бы фамильярное обращение к символу, герою песни:
- «Не оставляйте стараний, маэстро,
 Не убирайте ладоней со лба».
Или
«А чего с ней церемониться, чего ее беречь».
Или то же, но в ироничной форме:
- «Ваше благородие, госпожа разлука,
Мы с тобой на ты давно, вот какая штука».
Или скрытый сарказм:
- «Нет, не делайте запасов из любви и доброты».
Или это может быть неожиданная образная метафора:
- «Надежды маленький оркестрик под управлением любви».
  Мы видим характерный прием поэта, его метод: центральный образ песни, название («Часовые любви», «Живописцы», Полночный троллейбус», «Музыкант») – образ символический, аллегория – все той же Надежды, любви, чуда музыки, романтической мечты. А далее в тексте песен идет «приземление» этих образов, простое и как бы незамысловатое представление их. И происходит маленькое чудо – обыкновенное чудо поэтического волшебства: эти образы становятся зримыми и узнаваемыми.
Например,  образ превращается в приют всех обездоленных: «чтоб всех подобрать потерпевших в ночи крушение…» (Последний троллейбус).  Или подчеркивает одиночество героя, крах его надежд: «Ваше благородие, госпожа чужбина, сладко обнимала ты, да только не любила».
Чудо песен Окуджавы в том, что он «приземляет» высокие понятия, опрощает духовные – Душу, Надежду, Любовь, Веру – и они становятся земными и понятными.
- «…а чего с ней церемониться, чего ее беречь.» (о душе).
А вот пример из другой его песни «В городском саду»:
«Все стало на свои места, едва сыграли Баха…
Когда бы не было надежд – на черта белый свет?
К чему вино, кино, пшено, квитанции госстраха
И вам ботинки первый сорт, которым сносу нет?».
  И опять мы видим (и слышим!) его любимый, коронный прием: кажущимся на первый взгляд беспорядочным набором простеньких слов. расшифровать, растолковать, приблизить этот его любимый образ - «Надежду».
  Если все свои сокровенное, личное он держал в себе, то в песнях своих этот застенчивый, сентиментальный романтик выражал надежды и чаяния своего поколения, всех нас:
«Возьмемся за руки друзья, возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке».
Или вот эти строки:
«Дай же ты (Господь) всем понемногу и не забудь про меня»
  В этой, вложенной в уста поэта и разбойника Франсуа Вийона молитве чувствуется сокровенная молитва самого автора.
  Да, Окуджаву крестили незадолго до смерти. Но, я думаю, что этот обряд причащения к сонму верующих был скорее формальностью. Вряд ли наш замечательный бард, пропевший нам: «…как веруем мы сами, не ведая, что творим» мечтал о райских чертогах после смерти. Но в нем, как и в каждом творце, как и в каждом человеке живущим, пусть и не безгрешной, но праведной в своих устремлениях жизни, жила настоящая вера. Не бездушный материализм «строителей коммунизма», а вера в Бога. Ибо (не умея говорить о возвышенном просто, как Окуджава, скажу высокопарно) совесть, милосердие, сострадание – все это добродетельные, благотворные  струи, истекающие из одного источника - души, вложенной в нас Богом.
  Замечательно выразила все вышесказанное в стихотворении: "Памяти Булата Окуджавы" Лена Пчелкина. Привожу последнюю строфу:
 Пусть не вселенское событье,
Но прямо в душу, в память, в кровь...
Стихи с мелодией в соитье
Рождают вечную любовь.

  Я ни разу не слышал его «вживую» - Окуджава редко выступал на КСП-шных концертах. Я видел и слышал эти выступления по телевизору. Он подходил к микрофону, ставил ногу на подставку или стул, пристраивал на колено гитару и начинал петь. Он играл на инструменте очень просто, без переборов и виртуозных пассажей, пел негромко, проникновенно. Но слушатели, затихая, замирали и – ловили, вбирали в себя каждый куплет, каждую строку. Он был подобен доброму, мудрому волшебнику: он поведывал нам лаконично и просто о самом возвышенном, он читал  наши сокровенные  чувства и мысли. Он раскрывал нам наши души. Свою он держал на замке.

    Песни Окуджавы  – явление не временное, не преходящее. Они вошли нашу жизнь, как стихи Пушкина, как музыка Моцарта и Чайковского.. Слушайте их почаще и пойте. И пусть вас всегда сопровождает в жизни «Надежды маленький оркестрик под управлением любви», «тем более, что жизнь короткая такая!».


      Глава 5 (дополнительная)   «Я ПО НЕБУ ЛЕТЕЛ».

Музыка – это волшебная стихия, которая легко и властно проникает к нам в душу, осветляя ее, очищая, пробуждая ее благозвучные струны. А вот, что писал о музыке сам Окуджава в одноименном стихотворении:
«И музыка передо мной танцует гибко
     И оживает все до самых мелочей:
     Пылинки виноватая улыбка
    Так красит глубину ее очей…»

(Как тут не вспомнить еврейскую поговорку: «Музыка сметает пыль с души».)

  И далее, из этого же стихотворения:
  «Вот сила музыки. Едва ли
    Поспоришь с ней безумно и легко,
    Как будто трубы медные зазвали
    Куда-то горячо и далеко.»

   «Виноградная  косточка». В мелодии этой песни нет оригинальных неожиданных переходов. Ее звуковой  орнамент круговой, вальсовый (как никак – трехдольник). Этот спокойный вальс органичен, мелодия и текст текут спокойно и плавно. Стоит добавить, что в этой песне ощущается характер грузин – поэтов, рыцарей, романтиков, великодушных друзей, чертовски талантливых прожигателей жизни!
  Как бы не лукавил Булат Шалвович, а музыка – это неотъемлемая часть его замечательных песен. Можно вспомнить его напевные, чуть грустные  песни: «Арбат», «После дождичка небеса просторны», «Дальняя дорога», «Быстро молодость проходит», «По смоленской  дороге» и многие другие.
   Музыка Окуджавы вошла в нашу жизнь (в таких случаях, добавляют еще – «прочно вошла»). Мелодия песенки «Ваше благородие» - стала музыкальным  фоном замечательного фильма  «Белое солнце пустыни». Музыка песни «Нам нужна одна победа» стала военным маршем. Песня «Часовые любви» - стала музыкальной иллюстрацией эпизода телефильма «Покровские ворота». Его песни звучат во многих известных фильмах: «Белорусский вокзал», «Звезда пленительного счастья», «Соломенная шляпка», «Приключение Буратино» и других.
  Песня «Музыкант», другие песни Окуджавы вошли в репертуар Елены Камбуровой, которая не только пропевает песни, но и проигрывает их образы. 
  Эти мелодии, эти слова волнуют душу, возносят ее и обжигают. «А душа, уж это точно, ежели обожжена, справедливей милосерднее и праведней она!»

    Глава 6 (дополнительная)    «ОКУДЖАВА  и  ГАЛИЧ»

  Здесь уместно будет сказать о взаимоотношениях двух великих бардов. Если Высоцкого Окуджава любил, очень тяжело переживал его смерть, то отношения его с Галичем были, мягко говоря, прохладными. Галич не очень-то лестно отзывался о стихах и песнях Окуджавы; в свою очередь Окуджава упрекал Галича в снобизме, в том, что Галич часто писал о войне, хотя сам не воевал (ездил на фронт с театром).
  Я думаю, надо спокойно относиться к таким внутрицеховым распрям. Дело вовсе не в тех недостатках, в которых они упрекали друг друга. Причина в другом: оба они стояли на высшей ступеньке пьедестала Российских бардов и им было тесно на ней.
  Такое соперничество – явление довольно распространенное и естественное. В основе его ревность к публике, к славе, стремление быть первым. Как писал мой любимый поэт Андрей Вознесенский в стихотворении «Песня акына»: «…и пусть мой соперник певчий, забыв, что мы сила вдвоем, меня, побледнев от соперничества, прирежет за общим столом. Прости ему, пусть до гроба одиночеством окружен. Пошли ему Бог второго, такого, как я и он».
(следует заметить, что и отношения двух великих поэтов конца 20-го века Вознесенского и Бродского были тоже скверными. Оценивая поэзию Вознесенского, Бродский  был часто несправедлив, принижал  роль Вознесенского, как одного из реформаторов поэзии. Порой грубо отзывался о поэте, который был символом оттепели 60-х годов, который был нашим кумиром).
  Но, вернемся к нашим героям. Оценивая их роль и значение, нужно помнить не о недостатках – а об их достоинствах. Один из них – Окуджава – был замечательным романтиком, поведавшим нам естественно и просто о  высоких духовных материях. Другой – Галич – был великим и мудрым пророком России. Он один восстал против  бесчеловечной соц. системы и клеймил ее так откровенно, бесстрашно и жестко, как никто другой (прочтите, например, «Балладу о Белой вше»).

 
    Глава 7   «СУГГЕСТИВНОСТЬ, КАК ФОРМА СУБЪЕКТИВИЗМА»

Термин суггестивность  происходит от английского слова suggest – внушать. Поэтический термин суггестивность  - означает необыкновенное сочетание обыкновенных слов. Впервые этот прием употребил «дедушка русской поэзии» Василий Жуковский  (если «отец» – Пушкин) в переведенной с немецкого языка балладе Гете «Рыбак». И читатели, и критики были поражены, читая необычные, порой парадоксальные строки, например: «Душа полна прохладной тишиной».
  Если Жуковский только заложил основы суггестивности, то развил ее, сделал неотъемлемым приемом в своих стихах великий реформатор Иннокентий Анненский: «Этот нищенский, синий и заплаканный лед».
    Судьба И.Анненского была трагична: он умер, так и не дождавшись выхода своего сокровенного сборника стихов «Кипарисовый ларец». Но – рукописи не горят, а гениальные идеи не тонут в Лете. Сборник вышел после его смерти; он был замечен и…метод Анненского, развив и обогатив его, переняли акмеисты Осип Мандельштам и Анна Ахматова. Она посвятила Анненскому стихотворение «Учитель», сказав о нем: «…Кто был предвестьем, предзнаменованием».  Независимо от них писал «суггестивно»  и Борис Пастернак.
  Важно отметить, что суггестивность – это не только технический прием. Он возник на границе двух веков, когда в мировом искусстве происходила великая реформация. На смену веку изящной "Моцартовской"гармонии пришел век рациональной "Сальеревской"алгебры. На смену реализму пришел субъективизм.
Его появление было обусловлено необходимостью внушить, передать читателю своеобразные мысли и чувства автора, которые не могли уместиться в рамках старых канонов. Этот переход затронул все виды искусства. Возникли принципиально новые виды и течения: в живописи – абстракционизм, в литературе – экзистенциализм,  в музыкальном искусстве - дисгармоничная  музыка.
  В эту эпоху Россия дала миру столько талантов и гениев во всех областях науки, техники, культуры, искусства – сколько не дала ни одна другая страна.
(Это был, если следовать терминологии Льва Гумилева мощный пассионарный толчок, взрыв национального самосознания). В поэзии, как я писал, таким гением был предвестник новых форм поэтики Иннокентий Анненский. В музыке – Александр Скрябин (например, в его «Поэме экстаза» из какофонии, из хаоса звуков рождается мощный призывный клич, апофеоз экстаза. Следом за ним пошли Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев. Племянник Чехова – Михаил Чехов - создавал в Америке новый театр (если у Станиславского театральные герои действовали сообразно объективным обстоятельствам, то Михаил Чехов провозглашал новые принципы: «Я действую так, потому, что я так хочу!»). Прославили наш театр и другие реформаторами театрального искусства: Таиров, Мейерхольд.  В живописи – Марк Шагал(*6). В прозе – величайший поэт русской прозы, обладавший гениальным даром воображения – Владимир Набоков.

Глава 9 (дополнительная)  «ВОСПОМИНАНИЕ О МОСКОВСКОМ КСП»

  КСП – клуб самодеятельной песни – неформальное движение молодежи, объединившее любителей, исполнителей авторской песни. Движение это возникло в начале Хрущевской оттепели, возникло потому, что…не могло не возникнуть. Это было, в какой-то степени протестное движение молодежи, отвергающей прогнившие догмы социалистической идеологии. В самодержавном, военно-полицейском государстве, которым была и есть Россия не могут не возникнуть, как антитеза жестокой самодержавной власти свободолюбивые течения – от анархизма до  неформальных творческих объединений.
  Изнасилованная идеологией коммунизма(*7), стиснутая рамками социалистического общежития, молодежь искала выход своей внутренней свободе. Мы увлекались тогда научной фантастикой, читали «взапой» рассказы Александра Грина, стихи Андрея Вознесенского. Ходили в туристические походы и пели там, на свободе песни первых КСП-шных авторов: Окуджавы, Визбора, Высоцкого, Кима.
  Первоначально это  движение возникло в институтах и называлось: «Клуб студенческой песни». В Москве – в педагогическом институте ( откуда вышли такие авторы, как Визбор, Ким, Ада Якушева), В МГУ, в МВТУ им. Баумана, МАИ и других институтах. Позже, к этому движению стали примыкать туристы (походники). И, наконец, несмотря на «помощь ЦК ВЛКСМ», возникло мощное неформальное движение: «КСП». Движение это  распространилось по всей стране.  Быстро стали популярными фестивали самодеятельной песни «Грушинский»(под Самарой), «Петербургский аккорд» и другие.
   Бессменным председателем Московского КСП был талантливый организатор, человек изрядного мужества Игорь Каримов. Структура Московского КСП была организована по кустовому принципу. Вверху руководители и командиры «кустов». Далее шли «кусты» - объединения по учебному принципу (институты, например куст «Феня» - от МГУ) и туристические («Сборная леса» и другие). Каждый куст состоял из групп, каждая со своим названием, своим флагом, со своей групповой песней. В 1977 –м  году, о котором я хочу рассказать, в состав МКСП входило 15 кустов, 220 групп и приблизительно от 5-ти до 12-ти тысяч человек(вероятно, с «хвостами»).
  Кустовая организация позволяла быстро и оперативно собрать  всю команду КСП-шников. Фактор быстроты имел огромное значение – очень важно было отделаться от т.н. «хвостов» - неорганизованных туристов и любителей гитары. Обычно за 2-3 дня до слета на место слета высылались специальные группы, которые делали всю подготовительную работу. Они строили огромную сцену ( с освещением, микрофонами, трансляцией и т.д.), разбивали территорию на площадки для каждой группы, заготавливали дрова, даже рыли и оборудовали туалеты в лесу. Место сбора руководители МКСП держали в секрете до последнего момента. И, наконец, вечером, накануне отъезда, командирам кустов сообщали место сбора (например: Курский вокзал, у электричек Горьковского направления во столько-то часов). Командиры кустов обзванивали командиров групп, а те – всех членов группы. И, в назначенное время собиралась в нужном месте – на толпа, а организованные отряды КСП, с флагами, гитарами, с символикой Московского клуба. Впрочем, избавиться от хвостов почти никогда не удавалось. До самой темноты они буквально ломились через лес, срубали деревья на дрова, ставили палатки, кричали и горланили. Одним словом – пляски половецкие!

  Мне хочется рассказать здесь о двадцатом юбилейном слете МКСП, в котором мне посчастливилось принять участие.
  Я был тогда председателем  турсекции института, где я работал. Мы увлекались походами на байдарках, были в Карелии, Приполярном Урале, плавали по рекам Центральной России. Особой популярностью пользовался сплав по Подмосковной Волгуше в паводок, который я организовал еще в 1972 году – это был незабываемый слалом!
  К тому времени – середина семидесятых – я стал писать песни, одна из которых стала как бы гимном нашей группы. Это была моя первая песня «Водные бродяги». Припев ее был такой: «Мы водные бродяги, нам мало надо слов вдали от неуютных городов. А ветер заметает следы ночных костров, и на речных дорогах наших нет следов». И мои друзья творили песни. Наш командир Юрий Пронин писал музыку к стихам Роберта Бернса, Андрея Вознесенского. Но самым талантливым среди нас был мой друг Борис Кубышкин, который написал замечательные циклы песен на стихи Беранже, Бернса и большой цикл на стихи Николая Рубцова. Эти песни мы с ним поем до сих пор!
  Случилось так, что наша группа примкнула к кусту «Разгуляй», созданному   на основе Московского института геодезии и картографии (МИИГАиК). Хотя там было не  так много своих авторов ( я могу назвать только Толю Зазнобкина и Володю Котова), но это был без сомнения один из самых веселых и креативных коллективов.   «Разгуляевцы», особенно группа «Гвозди», были неистощимы на всякие выдумки, а на слетах пели и гуляли очень лихо. Всю оргработу в кусте вели девушки,  руководила ими Ира Жеребина.
  Я  был добросовестным и исполнительным автором, поэтому мне и поручили написать в 1977г программу для кустового выступления на юбилейном, двадцатом слете МКСП.
  Обычно слет проходил по такой программе:
- Представление кустов: костюмированное шествие их представителей в соответствующей амуниции и костюмах перед зрителями.
- Затем, на большой сцене начиналось представление с участием наиболее активных кустов, как правило, на тему слета (программу такого выступления я и писал).
- Поздно вечером, когда стемнеет, начиналось факельное шествие – взявшись за руки,  мы все сходились к большой сцене и пели с большим воодушевлением гимн КСП, песню Окуджавы «Возьмемся за руки друзья».
- И, наконец, зрители-слушатели( с гитарами, фонариками, магнитофонами)  заполняли огромный, амфитеатрообразный  луг, а на освещенной большой сцене начиналось главное действо – выступление известных бардов, и исполнителей, и лучших кустовых авторов.
  Задание, которое мне поручили ( для кустового выступления) именовалось так: «Сотый юбилейный слет МКСП. В далеком будущем разные страны приглашают (соответствующая песня!) к себе Московский КСП».
  Я потрудился на славу и на апрелевском слете «Разгуляя» показал программу. Она всем понравилась и я решил, что нас (и меня в том числе) ждет большой успех. Но, я и не подозревал о том, какого рода трудности и препятствия нам предстоит преодолеть.
  Юбилейный двадцатый слет проходил 14-15 мая у станции Павловская Слобода. В слете приняли участие многие кусты, в том числе: Лефортово, Пироговка, Феня, Сокол, Сборная леса, конечно, наш Разгуляй и многие другие кусты. По разным оценкам от 5-ти до 12-ти тысяч человек. Приехали на слет замечательные барды: В.Берковский, В.Бережков, Ю. Лорес, В. Ланцберг и другие.
  Добирались мы все до станции на специально арендованном поезде. Вагоны в поезде были плацкартные, в каждом отделении сидело до 12-ти человек. Помню, как мы «Бродяги» пытались было попеть, но не смогли. В соседнем отделении жизнерадостные, как пионеры, ребята из «Сборной Леса» (человек 15, причем в центре, на столике восседал на горшке 3-х летний ребенок) горланили на весь вагон свои дружно незамысловатые песенки, например: «у бегемота нету талии, бегемота нету талии, бегемота нету талии – он не умеет танцевать. Его по морде были чайником, его по морде были чайником, его по морде были чайником и научили танцевать!». Такая вот народная частушечная поэзия! 
  За несколько часов до концерта нас пригласили на поляну для прослушивания. Прослушивали нас представители отдела культуры ЦК ВЛКСМ (комсомола). Я впервые был подвергнут такой солидной и публичной цензуре. Нашими цензорами были: невысокий полнобрюхий очкарик, с постной физиономией святоши, стоящего на страже веры. Глядел он нас неприязненно и хмуро. Ему помогала высокая, тощая девица, тоже в очках.  И началось…
  Я вкратце пересказал  фабулу (Если хотите – либретто!): «Через много десятилетий, в 21-м веке все страны мира приглашают к себе Московский КСП на юбилейный сотый слет. Первой страной приглашавшей нас была – США, Социалистические штаты америки. Мы с ребятами спели незатейливую песенку на известный мотив: «Хорошо в степи скакать, свежим воздухом дышать, лучше места вам для слета не найти: можно песни покричать и на банджо подыграть и пивные попадаются в пути» и т.д.
  Когда песня закончилась, толстобрюхий цензор спросил меня:
- Что это у вас за «Социалистические штаты америки?
- Ну, - ответил я – мы надеемся, что в следующем веке в США тоже построят социализм (и ведь верили!)…ну, и соответственно изменят название страны.
- Нет! – твердо сказал цензор – этого делать нельзя. Эту песню в таком виде мы не допускаем!
- Простите, - спросил я его очень вежливо – а чего вы боитесь? Боитесь, что это приведет к обострению Советско-Американских отношений?
- Неважно чего я опасаюсь. Эту песню мы не пропускаем – повторил он.
  И пошло в том же духе…
  Я объявил следующую страну: «Цыганская свободная социалистическая республика». И мы спели на мотив известной песенки из «Бременских музыкантов»: «Говорят цыгане – буки: только петь бы да плясать. Значит нам и карты в руки – место слета указать. У костров, средь полей мы устроим  юбилей. У костров, средь полей – Эх-ма!»
- Какая еще такая «цыганская свободная республика»? – спросил меня комсомольский функционер от культуры.
- В соответствии с положениями работы Ленина «О праве наций на самоопределение» - отвечал я безапелляционно – каждая нация, в том числе и цыгане, со временем могут получить самоопределение! Ну, конечно, в рамках нашего социалистического государства». ( Я нагло врал! Я читал эту работу Ленина, поскольку готовился к поступлению в аспирантуру. И промолчал  о том, что у Ленина говорилось: «необходимым условием самоопределения нации является условие прохождения ею капиталистической стадии развития». Но ведь и Ленин всех обманул: по Марксу т.н. Социалистической революции должна предшествовать революция Буржуазно демократическая и определенный период развития, чтобы успел сформироваться пролетариат. А Ленин совершил Октябрьский переворот,  захватил власть, и стал строить социализм в отсталой крестьянской стране).
- Никакой Цыганской республики! Это мы запрещаем! – отрубил толстобрюхий. И дальше пошел запрещать все подряд, даже совсем безобидные песни. Одна из них была написана в подражание симпатичной шуточной песенке, которую написал В. Берковский со своим любимым автором Д. Сухаревым к юбилею жены Сергея Никитина Татьяны, отец которой был таджиком. В этой песне остроумно обыгрывались колоритные атрибуты восточного быта. Я запомнил мелодию (музыкальная память у меня отличная) и написал свой, подобающий случаю текст.
- А теперь – объявил я – гостей слета хотят приветствовать и пригласить к себе жители Каракумской автономной нечерноземной области. 
 Мы с ребятами уселись по-восточному (почти в позе лотоса) и затянули притворно заунывными голосами: «Хорошо жить на востоке, есть барашка – спору нет. Все сидят на солнцепеке, все играют на зурне. Приезжайте аксакалы, сядем в круг под саксаул. Запоет со старым малый и подхватит весь аул».
  Когда мы закончили, представитель комсомольской культуры спросил у своей помощницы:
- А разве есть такая Каракумская нечерноземная область?.
- Нет! - уверенно ответила та.
- Такой области нет! – повторил наш толстобрюхий цензор – Эту песню я тоже не пропускаю!
  Тут уж я не выдержал: «А вот представьте себе, что есть такая область! И в этой области ничего кроме песка нет – никакого чернозема!»
  Но было ясно, что нас похерили по полной программе. Апофеозом нашего провала стала финальная сценка. На поляну выбежали ребята из группы «Гвозди», принялись размахивать стопками газет и радостно кричать: «Тбилисский рабочий»! Покупайте газету «Тбилисский рабочий»! Сотый, юбилейный слет КСП состоится…(не помню где, кажется – на Марсе).
  Цензор был ошарашен. Лицо его покраснело от злости. Он повернулся ко мне:
- Это еще что за «Тбилисский рабочий»?
- Ну, мы надеемся, что в 21-м веке в Тбилиси будут не только продавцы мимозы, но и свои рабочие.
  (Должен сказать, что я к этой сценке не имел никакого отношения – все придумали и сделали «Гвозди»).
- Так! Все! Программу в таком виде я не пропущу!
- А что же нам делать – спросил я растерянно.
- Либо вы переделаете все полностью, уберете этих свободных цыган и тбилисских рабочих, или я вас не пропущу!
  Он сделал знак своей помощнице, и они удалились. Я посмотрел на ребят. Вид у них был нехороший, угрюмый. «Разгуляевцы», как я уже знал по нашим слетам,  были оголтелым народцем, гуляли крепко, круто, оправдывая свое название. «Перепьются» - подумал я. – «точно перепьются! И тогда все пойдет насмарку: и наша отличная программа и наши труды, репетиции…».
- Вот что, братцы, – сказал я – у нас с вами только один выход. Надо спасать программу. Я сейчас все переделаю и покажу этому козлу то, чего он хотел. Буду во всем ему поддакивать. А когда выйдем на сцену споем вот это – я помахал своим сценарием.  В конце концов, политики у нас тут никакой нет, пожурят и простят.
  Ребята сразу повеселели. Мой план, конечно, одобрили единодушно. Мы еще немного поболтали и стали расходиться. Я подошел командиру куста Славке (со следующего года его сменила на этом посту Ира Жеребина).
- Слав, – сказал я – надо бы на всякий случай предупредить Игоря Каримова. Если что – ему вломят, а не нам.
  Слава обещал, но, кажется,  забыл.
   Успех нашего выступления превзошел все ожидания. КСП-шный народ смеялся, одобрительно свистел и долго хлопал, после того, как мы закончили.
   А 19 мая 1977года в газете «Комсомольская правда» появилась заметка, посвященная нашему слету. Написанная дурным, затасканным языком она скуповато извещала читателей о прошедшем событии. Заметку украшали три фотографии. На одной из них был я и командир куста Слава. Вид у меня на фото был весьма импозантный. Я только что сошел со сцены, где мы играли программу в ее изначальном варианте. В последней сценке мы изображали латиноамериканских музыкантов. На голове у меня – широкополое сомбреро, на плечах красивое пончо, за спиной старинная темного дерева (из индийского сандала!) дамская гитара, в руках у меня латиноамериканские погремушки – маракасы. Для большего сходства мне пририсовали маленькие похабненькие усики ( которых я никогда не носил). Я и не подозревал об этой заметке и никогда бы не узнал о ней, если бы не мои институтские друзья. Они повесили в коридоре на видном месте вырезку из газеты с моей фотографией, приписав снизу следующий текст: «Попал под лошадь гражданин Иосиф. Зрители отделались легким испугом».
  Я хочу рассказать в заключении еще об одном знаменательном событии, случившемся на ночном концерте. На юбилейном концерте выступали барды, исполнители, все шло своим чередом, как вдруг внезапно погас свет.
(Как нам потом сказали, кто-то перерубил силовой кабель. Говорили, что это сделали ребята из куста «Феня», недовольные тем, что их исполнителей обошли в очередности выступлений).
  Возникло замешательство. Стали раздаваться выкрики, затем свист. Свистели все сильнее. Казалось, еще немного и концерт будет сорван, пойдут насмарку все замыслы, все труды сотен людей. И тут к микрофону (связь к счастью работала!) вышел Виктор Берковский и запел свою знаменитую «Гренаду». Стали зажигаться фонарики в руках у ребят – скоро сотни их осветили сцену. Мы начали подпевать, сначала несмело, затем все дружнее и, наконец, дружный хор запел эту песню: «..Гренада, Гренада, Гренада моя!». Концерт был спасен. Каждый из нас ощутил силу и сплоченность бардовского братства!

  А что же было потом? Потом была стройка на улице Трофимова, мы мечтали о том, что у нас будет свой – не походный, а стационарный, городской клуб…
  А дальше, в конце 70-х годов был разгром КСП.
  А еще потом, в 80-х годах, в псевдодемократические времена бардовская песня умерла. Или, точнее, вернулась в свои «камерные»  рамки, в которых она и должна существовать – авторская песня действо не концертное, не публичное, она предназначена для исполнения в узком кругу друзей и  слушателей.
  А на смену «читающей и думающей» молодежи, как нас теперь уже называют, пришла совсем другая , в огромной массе – простая и незатейливая,  которая искала другие, более свободные формы раскрепощения. Такой формой стал «Рок».  А ведь и он был вначале замечательным – русский рок начала 80-х годов! «Алиса», «Наутилус  Помпилиус», «Кино», «Чайф», Борис Гребенщиков, Илья Кормильцев. (Если бы меня, человека уже немолодого попросили назвать лучшую песню о любви конца прошлого века, я, ни секунды не сомневаясь, назвал бы песню «Я хочу быть с тобой» группы «Наутилус»).
  Но прошло еще время, нас затопила дешевая ( по качеству, но не по стоимости!) попса – и рок, вокальный рок тоже умер. Может поэтому моя дочь, ныне известная рок-музыкант (см. ее сайт «Seagall») играет инструментальный рок.
  Что делать – хотя мы народ «Безмолвствующий», но это именно у нас, в России родился анархизм, как антитеза нашему самодержавию. И сами мы по сути своей анархисты. И наше творчество только тогда плодотворно, когда оно носит протестный характер. А либерализм вреден нашему духовному здоровью – он поражает нас бессилием и немотой!


* - справедливости ради,  следует отметить, что основателем жанра А.П. был Михаил Анчаров – талантливый поэт, прозаик, драматург. Он начал писать и исполнять свои песни еще до войны – в 1937-м году. До сих пор помнятся и поются такие его песни, как «Мазы», «Тихо капает вода», «Маленький органист», и, на мой взгляд, безусловно, лучшая его песня «Баллада о парашютистах». Но, Михаил Анчаров не акцентировал свое творчество на поэзии, на песнях.  Он был зачинателем жанра – подлинным основоположником его стал Булат Окуджава. 

** - вот как иронично писал он о своем портрете: «Я смертен. Я горю в огне. Он вечен в рамке на стене и премией отмечен…да плакать ему нечем» (из стихотворения «Мой карандашный портрет»).

*** - Между прочим, это распространенное у христианских народов имя в своем роде уникальное, древнее ( как и мое имя «Иосиф»), поскольку оно содержит имя Бога – «Иохе» - «Яхве».Более поздняя, большая часть еврейской Торы («библии»,«древнего завета»), т.н. «жреческий кодекс» была написана в Вавилонском плену . После возвращения евреев в Иудею из плена, наступила пора строгого монотеизма, запрещалось упоминать имя Бога всуе. Вместо него стали употреблять слово «Бог» - «Элохим». Отсюда пошли такие имена, как Даниил, Гавриил, Михаил, Илья.

*4 -  не следует путать этот прием с так называемым «бытовизмом», которым увлекался, скажем, Евгений Евтушенко: «Здесь надо мной не учиняют суд, а наливают мне в тарелку суп».

*5 - Несколько слов об этой песне. Начало ее, две первые строки – это типичный пример авторской слепоты или скорее глухоты, поскольку речь идет о песенном жанре. Итак, вот это начало:
- «Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет…»
Булат Шалвович здесь ошибся. Не молодость крадет счастливые дни, а время крадет счастливые дни молодости. Что и подтверждает сам автор в последнем третьем куплете: «Жаль, что юность пролетела…». А песня замечательная, мы поем ее часто на своих гитарных посиделках.

*6 -  Я здесь сознательно не упомянул о таких реформаторах русского искусств, как Василий Кандинский, Филонов  и других.
  Русский авангард – явление особое. Его породила революция, и дети ее ставили перед собой задачу:  слом старых законов искусства и поиск новых средств для отображения нового времени. Велемир Хлебников создавал новый язык. Василий Кандинский пытался выразить революционный пафос новыми изобразительными средствами, пытался создать новый язык живописи. Он делал это с помощью геометрических абстрактных форм.
  Мне кажется, что символом Русского авангарда можно назвать «Черный квадрат» Казимира Малевича - гениальное произведение обозначившее поворот от эпохи сентиментального, гармонического, реалистического  искусства – к искусству нового века, искусству субъективного видения мира. Нарочито примитивная четырехугольная фигура отрицает плавные линии, а черный цвет отрицает многоцветность полотен старых мастеров живописи. Девиз этой картины: порвать с прошлым, отвергнуть замшелый академизм и ринуться вперед, в неизведанное черное пространство нового времени!

*7 - С экранов телевизоров, по радио звучали унылые гнусные песенки. Например: «не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым»!». Или: «ты комсомолец – да! Давай не расставаться никогда!». Или что-то совсем уж дегенеративное: «придя с работы, спит усталый, наш не простой советский человек».