Фотограф

Нет ничего труднее, чем писать о коллегах, тех, с кем изо дня в день варился в одной каше газетных будней. Вроде бы знаешь человека как облупленного, а по существу не знаешь о нем ничего, не знаешь главного. Среди суматохи и трескотни редакционной жизни кто тебе станет рассказывать о главном, о сокровенном?

Автора этого снимка я знала много лет. Поначалу мы работали в одной газете. Тогда Владимиру Михайловичу Гофману было уже пятьдесят, но он предпочитал, чтобы его называли просто по имени. Как я его сейчас понимаю... За словом в карман он не лез, всегда готов был рассказать анекдот, порой солёный и не слишком пристойный по тем временам, когда принято было соблюдать приличия. Печатавшиеся в нашей газете статьи он читал по диагонали - первый абзац и последний, этого ему было достаточно, чтобы точно оценить мастерство и хватку журналиста. Дежурной его фразой было: «Не будет хватать слов, спрашивай у меня!..»

Однажды нас вдвоем отправили за репортажем на строящуюся за городом птицефабрику. Подъехать на редакционной машине к самой стройплощадке не удалось - мешал непролазный лес, и минут десять мы пешком пробирались через завалы. Что и говорить, на душе у меня было не слишком уютно: здоровенный мужик, известный своими фривольными шутками, кто знает, что у него на уме... Но то моральное испытание Владимир Михайлович выдержал с честью и сразу же вырос в моих глазах.

Тридцать лет отдал он районной газете, колеся по полям, фермам и стройкам. Три - четыре снимка на разные темы требовалось в номер от фотокора районки. Сколько он переснимал за эти годы трактористов, комбайнеров, доярок, полеводов, былых фронтовиков! Снимки его печатали на своих полосах "Правда", "Известия", "Труд", "Комсомолка", не говоря уж о республиканских газетах. Выставлялись они и на международных выставках в Варшаве, Лондоне, Канаде, завоёвывали дипломы и премии. В фотоконкурсе "Комсомольской правды" его снимок на армейскую тему получил первую премию - 500 рублей, сумасшедшие деньги в сравнении с окладом в 70.
 
Сотни фотографий заполняют дом Владимира Михайловича и его жены, у каждой - своя история, и каждая - кусочек жизни автора, которую так легко вспоминать, глядя на снимки...

    ххх

Вот  маленький трубач, приехавший из города с оркестром, присев на табуретку, репетирует свою партию и заодно развлекает старушек на деревенской завалинке, с усердием выдувая мелодию военного марша. Ему лет одиннадцать - двенадцать, не больше. И родился он много после войны. Но как раз таким пацаном в 1942-м Вовка Гофман убежал на фронт, из Казани, где они с мамой жили в эвакуации. Смеясь, признавался потом коллегам-журналистам: «Рванул на фронт не столько потому, что мечтал о военных подвигах, сколько потому, что в армии кормили…»

Вдвоем с другом, запасясь хлебом, добрались с грехом пополам до Ржева. Стали проситься в одну часть, в другую. Их отовсюду гоняли. Наконец голодных бездомных бродяг пожалели и оставили в стрелковом полку. Со временем мальчишкам выдали не только обмундирование, но и автоматы, которые были такими тяжеленными, что невольно тянули к земле. Ребята спотыкались и падали.

- Ну-ну! Подымайся и за всеми! Не дрейфить! - командовал опекавший и прикрывавший "сыновей полка" старшина.

В одной из таких атак Володю ранило - перебило руку осколком. Свою пайку водки и курева малолетние фронтовики отдавали старшим. Этому воздержанию Владимир Михайлович остался верен и после войны.
   
Фронтовой путь полка пролёг от Ржева до Кёнигсберга. В этом прибалтийском городе для Володи Гофмана, приписавшего себе три лишних года, кончилась война, но не закончилась служба в армии. Она проходила в полку связи сначала в Риге, потом в Каунасе, где вымахавший на казённых харчах Володя увлекся боксом, стал чемпионом Литвы, мастером спорта.

Только в 1950 году он демобилизовался и приехал к старшей сестре в Гродно. Устроился на завод фрезеровщиком и продолжал заниматься боксом, выступать, стал чемпионом Белоруссии в среднем весе. О, бокс и боксеры были тогда неимоверно популярны, особенно у девушек. Благодаря ореолу спортивной известности и завязался роман Володи и Али Ковалевской, начинающей учительницы русского языка и литературы. Как-то, увидев из окна автобуса красавца-спортсмена, с которым ее накануне познакомили, шагающим по улице в гордом одиночестве, девушка выскочила на первой же остановке и, будто невзначай, пошла ему навстречу. Это "случайное свидание" свело их на всю жизнь.
   
Потом родилась дочь Таня, которая унаследовала от отца не боксерские, а музыкальные способности. Владимир Михайлович гордился своим слухом и умением танцевать. Когда-то в Риге на конкурсе бальных танцев он и его партнерша заняли первое место в исполнении танго. Дочка окончила в Минске школу для одарённых детей и консерваторию по классу скрипки. Теперь преподает в музыкальном училище под Петербургом. Выросли две внучки.

ххх

Дамский мастер. Так говорят о мужчинах, от которых рождаются только девочки. Этот эпитет подходит Владимиру Михайловичу и в более широком смысле - он обожал фотографировать женщин, запечатлевая их лица в самые лучшие мгновенья. Сколько историй потом было с этими портретами! Вот самая известная. В одном из колхозов он снимал девушку-агронома, получившую звание Героя Социалистического Труда. «Правда» дала этот снимок на первой странице. Молодой героине посыпались письма из разных уголков страны, но регулярная переписка завязалась только с одним человеком – советским офицером, служившим тогда в Венгрии. Скоро они встретились и поженились.
   
Еще фотография, облетевшая не одну газету. Девчата в перепачканных краской комбинезонах, сияющие, с букетами цветов, на пороге новой деревенской школы, которую успели сдать к 1 сентября. На республиканской фотовыставке в Минске на снимок обратил внимание сам Машеров, подошел ближе, улыбнулся, сказал что-то хорошее. Надо думать, не без учета мнения главы республики автору присудили первое место.

Сапожник, как водится, без сапог, а фотограф - без собственных фотографий. Но зато жену Владимир Михайлович время от времени снимал. Тем более что это она подарила ему первый в жизни фотоаппарат – «Киев». И надо же было так случиться, что первый же кадр, который он сделал и проявил - туристы, гуськом спускающиеся к реке с кручи над Неманом - опубликовала областная газета. Сойти с ума, но это признание так окрылило, что Владимир Гофман просто зациклился на фотографии. Классный фрезеровщик, он бросает завод и уходит в сельскую газету.
   
Если после репортажных съемок на черно-белых плёнках, которые надо было тогда долго и кропотливо проявлять, потом с помощью увеличителя (была такая металлическая бандура вроде микроскопа) проецировать избранные кадры на фотобумагу, а после её проявлять и закреплять в разных ваннах с химикатами, и наконец промывать и высушивать готовые фотографии, так вот если после съёмок для номера на плёнке еще оставались свободные кадры, Владимир Михайлович делал обход редакционных кабинетов и фотографировал женщин-коллег, а потом дарил им эти снимки, как правило, суперские. Знаю, что так тогда делали и другие фотокоры, благодаря чему у редакционных дам собирались неплохие портфолио времен их работы в газете.

Когда я работала уже в другой редакции, Владимир Михайлович, забегая к нашему ответственному секретарю со своими снимками для возможной публикации, обязательно на пару минут заглядывал и в мой кабинет.

- Давай я сфотографирую тебя на фоне снега, в шубке с капюшоном, есть у тебя такая?

- Есть...

- Ну вот, хорошо бы, чтобы еще снег шел в тот день… Представляешь, какой будет снимок?!.

Представляю. Но такой день и такой снимок как-то не случились, хотя другие мои портреты, сделанные Гофманом, остались.

ххх


Когда день за днем снимаешь трактористов в поле, доярок на ферме, председателей со снопами пшеницы – это надоедает, хочется чего-то более романтичного. Не менее женщин, Гофман любил снимать животных, тонко подмечая их шалости и повадки и досадуя на то, что его уже допотопный "Зенит" не позволяет сделать снимок таким, каким представляет воображение. Особенно он жаловал птиц - больших и маленьких, может быть, потому, что человека всегда интригует их способность к полету. Одинаково таинственная, неведомая сила толкает ввысь аиста и окрыляет мастера...

Когда с Владимиром Михайловичем приключился инфаркт, он, никогда не знавший бюллетеней, и на этот раз отшутился: "Дубы умирают стоя..." Как и самого фотографа, многих героев его фоторабот уже нет. Зато в архиве автора сохранились лица и события, которые будут интересны и многие годы спустя.

Трубач. Фото Владимира Гофмана.