Лесные сумраки, 6-8 части

6
Русый братец снял кольцо с Пилар Тернеры. Он помог ей выбраться из сарафана, сам всё сложил в нефритовый ларец, а колечко бросил прочь. Он весело подмигнул танцующему брату с дубовым ларчиком, и не стал больше задерживаться. Мрачная Пилар достала синюю шляпу с белой вуалеткой и песочную вязаную манишку. Из оливковой колоды, украшенной алебардовым орнаментом и синими ромбиками, она вынула... ну да, её самую.


Принцесса Мечей (перевернутая карта)

«Никто другой не слеп в большей мере, чем тот, кто не хочет видеть»
К. Култер

Они молча шли по прямой. Ляпис не находила, что сказать, а Железнобокий был слишком потрясён пережитым.

Едва начав думать, как объясниться с портье и стоит ли предлагать тому помощь в закапывании трупа, Оливер отвлёкся на звук дверей лифта и внушительную поступь за входом в спальню. Кромвель неслышно вернул матрас в исходное положение и вместе с Ляпис прыгнул в просторный шкаф, молясь, как бы дверца не скрипнула.

В комнате возник некто пирамидоголовый, волоча по ковролину тяжёлое оружие. «Превосходный нож!» — Не мог не восхититься Кромвель, переключивший внимание на мощные руки монстра. — «Боевой!»

Свободной рукой пирамидоголовый откинул матрас. То, что за этим последовало, видел только Кромвель, закрывший пусть и зеркальные, но всё же зерцала юной леди. Тогда и потом он был счастлив, что сообразил это сделать.

Если бы не полуденный свет за окном, Оливер решил бы, что они пробыли в шкафу до самого вечера. Закончив дело, монстр вернул матрас на место и неторопливо зашагал к лифту. Ляпис не понимала, что происходит, а Оливеру поплохело. Монстр не обратил никакого внимания на забытые вещи и даже на смородиновый листочек, который в спешке выронила Ляпис. Он будто бы имел в виду, что в комнате есть чужаки. Пирамидоголовый являл собой то самое, что могло не переживать о наличии свидетелей или последствиях своих действий. Он был не палач — само вершение. На сей раз пирамидоголовый не представлял опасности для путешественников. Но в этом мире он был. И был он так же реален, как Ляпис или сам Оливер. В любой момент он мог возникнуть у них на пути, чтоб забрать своё до того, как услышит самый короткий из всех существующих вопросов, и до того, как жертва перестанет дышать.

Позже они молча собрали вещи и спустились на первый этаж. Как и накануне, холл захлёбывался волнами тел общительных постояльцев. Оливер был бы не прочь заглянуть в остальные корпуса, чтобы посмотреть, что творится там, но к сожалению, пока у него на это не было никаких душевных сил, а он опасался, что в случае очередной передряги драгоценная леди не сможет защитить себя сама. У лифта их встретила гостеприимная особа. Она сказала, что возвращаться — плохая примета. Ляпис попробовала обратиться к ней, но особа быстро потерялась среди хаоса танцевавших в тишине кистей. Тогда Ляпис подбежала к портье, чтобы поблагодарить его и попрощаться, но тот, со своей вежливой улыбкой, поднёс ладони к ушам, а затем раскинул руки, пожал плечами и чему-то засмеялся.

***

Впереди, у распахнутого подъезда многоквартирного дома, сидели три бабки. Одна вязала шарф такой длинный, что он пересекал дорогу, другая что-то яростно писала на картонке, а третья макала в чашку с коричневым налётом юбилейное печенье: оно отвратительно осыпалось в остывшую воду, становясь кашей цвета грязи. И на всю троицу имелся один рабочий глаз, который они непрерывно друг у друга отнимали. Как Ляпис ни старалась, невозможно было пройти дальше не наступив на переползавший дорогу шарф. Вязальщица пронзила самоцвет воспалённым оком.

— Урла! — Возмутилась первая.
— Спидозники! — Радостно подхватила око вторая.
— Неадекваты! — Тряся кожей на кулаке подытожила третья безо всякого ока.

— Уверяю вас, милые дамы, — Лазурит в компании Кромвеля, наконец, прошла препятствие, — это не мы. Была у меня одна знакомая, которая попыталась слиться со зверем. Ну заразилась она от него космическим СПИДом, ну да, умерла потом, но то было уже после того, как мы с ней расстались!

— Им плевать, — обратилась одна из них к соседкам по скамейке, — ходют тут в кожаных пинджаках, в джинсе да в своём самомнении. — Затем она обратилась к Оливеру, скользнув по его кирасе рабочим глазом. — Похоже, вас и эту хабалку объединяет судьба нашего управляющего. То есть психический недуг и талант портить жизнь мирным обывателям.

Кромвель развернулся к скамейке и раздражённо спросил:

— Что вы подразумеваете, когда говорите, что психически больной человек, отвечающий за свои поступки головой, имеет талант портить жизнь своим подданным?

— Тю-тю, говорю, председатель наш. С ЖЭКом разругался, денег со всех натряс, крышу-окна-подвал наобещал, а потом взял — и умер. Да как умер! Нашли только, когда долгов накопилось. Квартиру вскрыли — а от него одни кости остались. Ну, взяли, что нашли. Чьи денежки-то взяли, скажите? Наши! И ЖЭКа нет, и денег нет, и председателем никто быть не хочет, и дом с подвала гниёт — оденемся потеплее, и сидим на улице, дышим хоть. — Остальные макоши принялись охать и кашлять, до тех пор, пока одна из них не продолжила:

— Один только наш Зоркий Соколик, умничка наша, кровиночка наша, приехал навестить нас из другого города, дали мы ему все деньги, что скопили, посмотрел он, чем мы живём, три недели, да сказал: «табак дело, бабули». И уехал. Потому что мог, умничка наша. Зачем тут жить? Табак, сплошной табак.

Оливер сдержал зевоту. Почему-то ему вспомнился барашек. Интересно, как он там, в ящике?..

— Любезный сэр, вы со мной? — Ляпис была так внезапно торжественна, что настроение Кромвеля вмиг улучшилось.

— Дорогие Mesdames, очень жаль, что приходится расставаться с вами при таких обстоятельствах, но мы вынуждены продолжить наш путь.

— И чтоб ноги вашей тут не было! — Ответила вязальщица.
— Скатертью дорожка! — Радостно подхватила вторая.
— В добрый путь! — Подытожила третья, макая печенье.

Лазурит засмеялась так, что Кромвель и сам не сдержал хохота. Они словно дети вбежали в подъезд, как бы спасаясь от цербера-дегенерата, и там ещё долго не могли успокоиться. Когда Ляпис перевела дыхание, она сразу же достала смородиновый листочек. Похоже, что старухи совсем не преувеличили причину, по которой старались проводить время снаружи дома.

— Что, юная леди, никак не привыкнете, что воздух на этой планете имеет свойство никогда не быть похожим на себя?

— Нет. Я только что убедилась, что иногда он бывает на себя похож. Сейчас это тот же воздух, что был в нашем номере утром.

Музыка: Akira Yamaoka – The Reverse Will



7
Пилар Тернера оделась, пожалуй, в худшее сочетание цветов из тех, что ей приходилось носить. Она застегнула клетчатый пояс с розовым облатанным сердечком, принесённый смешливым двуликим братом в глиняном ларце. Кто-то не поленился пририсовать шариковой ручкой Весёлого Роджера на тыльной стороне каждой карты.


Семёрка чаш

— Не возвращаться — так не возвращаться. — Кирасиру Кромвелю было весело смотреть на драгоценную леди со смородиновым листиком. Она сама была его листиком. Нежным носителем приятных воспоминаний. — Вверх до упора?

— Куда же нам идти?

— На крышу. А там определимся с дальнейшим маршрутом. Давно я так не гулял! — И Кромвель задумался, гулял ли он до этого хоть раз, да ещё и в приятной компании.

Ляпис взбежала по лестнице, скрылась, и быстро возникла снова, перегнувшись через перила:

— Какой странный дом! Здесь как будто должны быть двери, но их нет!

— Как так? — Удивился Оливер, и поспешил к ней.

В каждую квартиру — на втором этаже, как и на всех следующих, — вели пустые проёмы, изредка прикрытые какой-нибудь ветхой шторкой. Оливер не находился, что сказать. Впрочем, всё-таки нашёлся:

— Подумать только! Мы праздно шатаемся по крепости-призраку. Что с нами станет! — И было в его голосе что-то праздничное.


***


— Я уничтожу вас. — С ледяным равнодушием оповестила злодеев драгоценная леди, и принялась крутить вентили.

— Зря стараетесь, у нас воду отключили. — Сообщил глава семейства, отламывая кусочек от брикета вермишели. — Пасха же! На сухпае сидим.

Ляпис оказалась абсолютно бессильна. У неё осталось всего два выхода: либо продолжить путешествие в одиночку, либо...

— Я сделаю всё, что вы скажете. Верните его мне.

Мужчина вопрошающе поглядел на свою жену, но жена отрешённо наблюдала за серой вороной в пустом гнезде. Смеркалось.

— Наша дочь ушла на крышу. Полетать решила.

— Скажите Маше, чтобы возвращалась. — Сказала женщина. Не отводя глаз от гнезда.

— Шпагу верните.

— Вернётся дочь — вернётся шпага.

— Из-за вас я осталась без единственного человека, которого люблю. Верните мне его подарок или скажите, что готовы заплатить за него жизнью вашей дочери.

Мужчина побледнел. Он едва сдерживал злую дрожь. Женщина провела рукой по его окаменевшей спине. Она тихонько взяла оружие и передала его Ляпис.

***

На сомнительного вида крыше располагался живописный завал из дверей. Крапчатокрылая девочка безумно смотрела на слякотный пейзаж своими чудесно голубыми глазами. Выше крыши клубилось розовое небо, укрывавшее дом от россыпи звёзд. Но девочка конечно не могла подняться на своих куцых крылышках, чтобы это увидеть. О звёздах знала только Лазурит.

— Посмотри наверх.

— Чего я там не видела? — Огрызнулась девочка, но всё-таки наверх посмотрела. — Всю жизнь это чёртово небо, куда ни глянь — в окнах, в листьях, в лужах, в снеге... даже во сне!

— Поверь мне, — терпеливо начала Ляпис, — неба не существует! Когда-нибудь ты поднимешься, и сама это увидишь.

— Тебе-то откуда знать?

— Я не с этой планеты. И даже не из этого мира.

— Долбанутая. — Заключила девочка. Она снова уставилась вниз, на погребённую под листьями стоянку с бесколёсной ржавой волгой.

— Стой! Прошу тебя! Умоляю! Пожалуйста! — Лазурит перестала понимать, в каком она отчаяньи, — Я навсегда останусь одна! И не из-за тебя, а из-за того, что твои родители... И не делай на меня такие глазки! Ути-пути, испугала! Твои родители, которым плевать, где тебя носит, они сказали тебя привести, потому что просто боятся, что их накажут, если ты с собой что-то сделаешь. Догоняешь? Это не они тебе надоели, это ты им надоела! Они ждут-не дождутся, когда же ты от них уйдёшь, но только так, чтобы им за это ничегошеньки не было!

Девчонка метнулась через ограду и со всей дури дала Ляпис по морде.

— Мразь! — Заорала она сквозь рыданья и замахи. Она била Лазурит, пока не стала задыхаться от слабости.

Наконец, безумная девочка упала рядом со своей жертвой, продолжая плакать. Ляпис оценила повреждения: пустяки, но сколько шуму! Она решила утихомирить девочку гидрокинезом: развернула её к себе, провела ладонью перед её лицом, и слёзы последовали за рукой, медленно скопившись в маленький левитирующий комочек. Девочка перестала плакать: это и правда её увлекло, хоть и ненадолго.

— Зачем ты так сказала про моих родителей?

— Разве я не права?

— Нет. Они совсем другие.

— Быть этого не может!

— Как это не может? У тебя что, такие?

— Я не знаю. Этой серии пока не выходило.

— Долбанутая. — Маша горько усмехнулась.

— Я в курсе.


***

Словно какая-то струна лопнула в квартире Маши: её родители, не помня себя от радости, подхватили дочь на пороге квартиры. Мать больше не сдерживала слёз, а отец уткнул своё большое лицо в её холодные с улицы волосы. Оба крепко обнимали Машу, и ничего не могли сказать. Девочка повернулась к Ляпис и хотела к ней обратиться, но та держала указательный палец у кончика носа, а в её глазах отражалось удивлённое машино лицо.

Музыка: Шуман – Грёзы


8
Квартира произвела бы на Кромвеля впечатление безупречно пустой, если бы не девичий голосок, монотонно бубнивший:

«Ну, кто-нибудь! Ну, что-нибудь! — Призывный;
Кто? Что? — Зевательный;
Кого? Чего? — Желательный;
Кем? Чем? — Занимательный;
Кому? Чему? — Ласкательный;
Кто? Чего? — Объяснительный;
О ком? О чём? — Мечтательный;
Кому? Чего? — Продавательный;
Кого? Что? — Обнаружительный;
Мы кому? Они чего? — ...» — Девочка запнулась.

— Покушай борща. — Раздался совсем рядом усталый мужской голос. — Ты должна обладать способностями, превышающими человеческие, но посмотри на себя сейчас!

— Предательный. — Подсказал Кромвель, различив неудёшный силуэт за кухонным столом.

— А вот и наш палач. Наконец-то действительно достойная цель. — Долгогривый росляк с длинным носом зажёг спичку, демонстрируя приветливый оскал. Огонь вспорхнул, и сразу сел на свечной фитиль.

— Мастер! — Пискнула девочка. Перед ней, на клеёнке с кукурузными початками, валялись две груди. Девочке они были как чужие, но каким-то волшебным образом удерживали её за столом.

— А ты ждала папского нунция? — Усмехнулся «Мастер». — Думаю, на сегодня новых знаний достаточно. Выйди и закрой за собой дверь.

— Я буду стараться, Мастер! — Подпрыгнув, груди вынудили хозяйку на шаткий поклон, и та унесла их в коридор, душераздирающе шмыгая носом.

— Ты чего-то боишься? — спросил Оливера долговязый и не спеша освободил свои опрятные кисти от белых перчаток.

— Боюсь. — Ответил Оливер. — Но сейчас это не важно.

— А что же сейчас важно?

— Я скорее поверю, что англичанка ваша сожительница, однако ваш язык безупречней, чем у неё. Как вы им овладели?

— Мне приходится часто бывать в Англии. Скажем так, я служу английской короне.

Оливер вспомнил про фразу о нунции, и не стал определять для себя переживание, противоположное тому, что он испытывал от близости Ляпис. Но он догадывался об этом переживании по чёртовой дюжине змеиных языков на своей шее. Его сознание удержал от потопления вопрос, юркнувший в трюме «The Good Ship Misery»:

— Католик?

— Пока я здесь, искариотам не осквернить это место. Так чего ты боишься, Оливер?

— Вашего оружия.

— Но моё оружие в кобуре! — Собеседник оскорблённо развёл своими тощими руками.

— До тех пор, пока моё там же. Не считаться с такой очевидной опасностью — это скорее глупость, чем храбрость. Вам ли меня не знать.

При встрече с незнакомцем, Кромвель счёл, что прежде не видел улыбки шире этой, и вряд ли когда-нибудь увидит. В очередной раз Железнобокому пристало убедиться, что первое впечатление обманчиво.

— А теперь ответь, нужна ли тебе компания по дороге в ад?

— В ад или в Коннот? — Не мог не уточнить Кромвель.

— Неужто я похож на того, кто позволит себе пригласить Оливера Кромвеля в Конноут! — Последнее слово долговязый произнёс с ирландским акцентом. — В ад. Чистый ад. Мы отправимся туда тем скорее, чем скорее ты бросишь колебаться.

— Я не против компании, но смысла в ней не нахожу. — Весело ответил Кромвель, чудом не сорвавшимся голосом. Теперь он окончательно понял, с кем говорит.

— Ну тогда удачи, беспокойный. — Долговязый меланхолично вернул свои пальцы перчаткам. — Выбор есть выбор.

Оливер покинул квартиру в тоскливом настроении. Он даже не сразу заметил, что на входе появилась дверь, а за дверью — Ляпис. Ещё одну дверь она пристраивала квартире напротив, но заметив офицера замерла, не решаясь броситься и расцеловать.

— Н-на крыше это... ещё есть.

— А, это ты. — Задумчиво ответил Кромвель. Его пальцы зажали прядь её волос и скользнули по этой пряди вниз, пока не остался свободен лишь маленький хвостик, который можно было потрепать большим пальцем.

Музыка: Yasushi Ishii – Bodhisattva of Cathedral