Викуся и её семья

Солнце стояло в зените. Было жарко. Фрида решила немного передохнуть. Семилетний Миша и пятилетняя Раечка просили пить. Но женщина торопилась. Ни о пище, ни о воде и не думала. Скорей, скорей вон из города, подальше от стрельбы, от шума наступающей беспощадной немецкой армии. В душе винила соседку. Почему не ушли раньше? Отговаривала она. Хвалила немцев. В Первую мировую за ней ухаживал красивый немецкий парень – ефрейтор. Объяснялся в любви, предлагал после войны пожениться. Той соседке 50. Пожилая женщина, знает, что говорит.
А когда прибежал из соседней деревни её внук и рассказал, что всем известно, как немцы беспощадны к евреям – убивают, не разобравшись, если волос чёрный. Так и убили его друга – белорусского мальчика. Переводчик сказал – случайно: «Немец просит прощения». Мама этого друга удрала от немцев с нашими отступающими войсками, везли его тело на самоходке. Похоронили в родной деревне.
Фрида в ту же секунду побежала к себе. Затолкала в сумку детскую одежонку, что попало под руку, сына за руку, дочку в охапку и мигом за город, подальше от стрельбы.
Долго бежать не пришлось. Девочка задыхалась, да и сама еле переводила дух. Дети просили пить.
Из города они вышли. Что их город? Все знали друг друга. Провинциальный белорусский городишко. Евреев там много. Так что, кто не ушёл, тому и конец. И мама умрёт от рук фашистов. Добежать до мамы не было времени. Муж Фриды в армии, на сборах в Минске. «Этот город – большой, столичный, конечно, немцам не сдадут», - думала Фрида.
На просёлочной дороге примкнули они к таким же горемыкам. Теперь они не одни. Небольшая партия отчаявшихся людей. В большинстве пожилые люди с внуками-подростками, гостившими в летние месяцы. Умники тащили перед собой колясочки, садовые тачки, заполненные до отказа вещами. Наверно, и еда, и питьё с собой были. Люди пожилые, с понятием, не то что Фрида. Шли они совсем не быстро. Сил не было.
Рядом с дорогой небольшой ручеёк. Там она напоила детей из пригоршни. Теперь они настойчиво просили есть.
Яркий закат солнца посылал последние лучи на горячую землю. Дневная жара спадала медленно. Усталые люди упрямо шли вперёд, сокращая остановки.
Сильный шум с воздуха напугал. Туча самолётов очень быстро пролетела на восток. Вскоре всё стихло.
Через какое-то время снова шумом огласилась окрестность. Самолёты летели уже с востока. Видно отбомбились. Люди притихли. Неожиданно, снижая скорость, над головами испуганных беженцев, закружили, быстро приближаясь к земле, несколько самолётов. Уже можно было свободно различить свастику на фюзеляжах и пилотов в кабинах. Не успели люди сориентироваться, как с бреющего полёта длинными пулемётными очередями приступили они к уничтожению горстки ни в чём не повинных ребят и стариков. В какие-то секунды, минуты большинство этих несчастных оставались лежать в луже крови. Остальные ринулись в сторону от дороги, в кусты.
Под конец, набирая высоту, было сброшено несколько бомб и одна попала точно в цель, выворачивая кусты, молодые деревца. От этой осколочной бомбы прибавилось пострадавших.
Крики раненых, мольба о помощи со всех сторон. Те, кто отделался испугом, кричали, звали на помощь врачей к раненым. Крики и плач заглушали их голоса. Тяжёлые, с ранами живота, в болевом шоке, лежали без сознания. Они были обречены. Дедушек, бабушек, внуков раскидала эта страшная трагедия в разные стороны. Отчаявшиеся люди звали своих, наталкивались на трупы взрослых, детей, фрагменты человеческих тел. В состоянии спорадического бреда в наступающих сумерках бродили у дороги, вокруг кустов, опускались в бомбовую воронку, разгребали горячую землю…
Рыдая, дёргаясь всем телом, Фрида примкнула к ищущим. Кричала, звала. Не отпуская руки уцелевшей своей девочки, рискнула опуститься в свежую воронку. Пятилетняя дочка оступилась, упала, ушиблась о корягу, от страха, от боли, от усталости горько плакала. И не потерялась она, потому как младшенькую мама не отпускала от себя. Мальчик же, которому следовало самому держаться за маму, затерялся. Фрида понимала, без сына отсюда она никуда. Найти сына живого, конечно, живого. Он должен быть здесь, на этом участке, на дороге, где изломанные кусты, в воронке от бомбы… Она должна его разыскать.
Кружила она до рассвета с измученной дочерью на этом страшном месте. Тут же мельтешили несчастные живые, которые всё ещё надеялись. Поскольку многие родные были обнаружены без признаков жизни, изуродованными, плохо узнаваемыми, живым не было сил предать их земле. Они, эти живые, будь то взрослые или подростки в состоянии подавленности, оставались рядом, лили слёзы от беспомощности. Оставались и те, кто находил своих близких ранеными, которые не в силах были подняться.
Уходили подальше от этого страшного места со своими уцелевшими родными легко раненые. Среди счастливчиков была Фридина новая знакомая со своей пятилетней дочерью и ещё несколько человек. Фрида не могла отнести себя к этим нескольким…
Между тем, ещё с утра не стихала артиллерийская канонада.
С рассветом, когда Фрида убедилась, что найти сына она не в состоянии, разум возобладал над чувством. Она посмотрела на дочь перемазанную землёй и кровью, оборванную, чуть живую.
Девочка сидела на затоптанной, в крови траве, протянув ножки, прислонясь к чудом уцелевшему деревцу, и спала. Мать поняла: ей нужно спасать дочь – напуганную, обессилившую, голодную.
Ей повезло. У обочины дороги, подле покорёженного возка, нашла в грязной рваной газете полкаравая хлеба и кусок сала. Жива дочь, жива и она. Но нет с ними сына.
Был уже день. Гул войны то стихал, то нарастал. Она не могла здесь оставаться. Тупо шагала вперёд, держала за руку дочь, старалась не отстать от тех несчастных, кто разделил с ней свою участь в эту роковую ночь.
Так оно было в июне сорок первого, в начале этой тяжёлой Второй Отечественной и Второй Мировой.

***

Крестьяне из деревни, до которой добрались остатки беженцев, хорошо познавших, что такое война, помогали кто чем мог.
После, они снова были в пути и так, до другой деревни… Никто не отказывал в помощи.
Однако немецкие войска быстро продвигались по нашей территории, а они еле тащились по тропам, подальше от дороги. Фрида с дочерью и ещё одна женщина с такой же девочкой, держались вместе. Остальные – пожилые люди, подростки, чуть помладше. И двух десятков не наберётся. Среди них легко раненые, но эти ранения могли привести и к сепсису, поскольку не было никаких действенных средств, кроме чистых тряпок, выделенных деревенскими, йода, который скоро кончился.

***

Ей уже много лет. Старость. Дел никаких. Осталась работа головой – воспоминания. Болят все кости. Нет сил утром подняться с постели. Однако, через какое-то время встаёт. Нужно привести себя в порядок. Кое-как заправить постель. Дальше - позавтракать. В обед ждать дочь. Изредка что-то сготовит сама. За плитой стоять тяжело. Спина не даёт. От этой постоянной боли, ограничивающей движения, она сгорбилась. Долго сидеть тоже плохо. А лежать дочь категорически запрещает. Пугает пневмонией. Странно, если в квартире тепло, никаких сквозняков, какая может быть пневмония? Но, с медициной спору нет. Оказывается, есть такое понятие, как старческая пневмония. Потому, как решила дочь, ей в час минут 10 следует ходить по квартире. Ладно, площадь позволяет. Весь день наедине с телевизором. Часто засыпает сидя в кресле. Дочь недовольна. А как справиться с этой слабостью, если организм требует? Бывает, ночь напролёт не может глаз сомкнуть. Чтобы выйти на воздух, сил нет. Особенно в холодное время. Главное, нет сил одеться. Потому, к дочери не может выбраться. Да не нужна она им. И никому не нужна. В квартире тишина. Телефон молчит. Никому она не интересна.
Быстро пролетела жизнь. Остались воспоминания. Что было в начале её жизни помнит и дальше помнит, а что вчера, сегодня, минутой раньше – нет. Ищет очки, а они на носу. Вчера сунула куда-то последние фотокарточки с мужем, не помнит – куда.
Не думала, не гадала остаться в живых после того, что пришлось пережить в войну. Было ей тогда всего 24. Осталась она после войны со своей дочерью и с чужой девочкой. Потеряла, по глупости, сына. Только потому, что отказалась всё бросить, спешно уезжать на восток в вагонах, предоставленных городскими властями. И мать она отговорила. Её, как и всех евреев, расстреляли и закопали на окраине их города. Муж погиб в первые дни войны.
Не хочет вспоминать о годах войны. Не хочет, а лезут в голову эти страшные эпизоды. Расстрел из самолётов горстки людей, в том числе - и сына. Состояние вечного страха за себя, дочь, за хозяев дома, приютивших её. Это был священник, избежавший репрессий советской власти, и его жена. Люди пожилые. Тогда её и дочь крестил батюшка в домашних условиях, аккурат на Татьянин день. Имя крестильное её и дочери Татьяна. Знала, евреи не дают имён живых родных. И осталась она со своим именем, по паспорту, который был при ней. Однако с тех пор почитает православные праздники. Вся её родня погибла. Девочку Любы – такой же беженки, которую знала меньше трёх недель, пришлось удочерить. Она ровесница дочери. Знала только свою фамилию и имя матери. Искала Фрида её родных, но тоже, видно, все погибли. Так и не нашла.
Те девочки, её дочери, уже старушки. И сыну Мишеньке было бы около 70-ти. Горюет она по сыну всю жизнь. Винит себя, что недолго искала его там, в воронке от бомбы. Дочь пожалела. Девочка еле держалась.
О чём она теперь думает? Только о той жизни, что прожила. О длинной жизни, а кажется, так быстро прошли эти годы. Длинная жизнь и короткие годы… Теперь, уже быстро текущие месяцы, недели…
Повезло им, видно внешность не типичная, да и батюшку уважали. Так и прожили в этой деревне полгода, пока не ушли к партизанам. Вскоре пришли к партизанам и батюшка с женой. И козу с собой прихватили. Детишек в отряде немного. Молока всем доставалось.
…Подростки из близлежащих деревень, нестарые мужчины, и молодые женщины, которые побойчее, стали бойцами партизанского отряда, организованного местными коммунистами.
Убивали они немцев на дорогах – забирали машины, мотоциклы, главное - оружие. Не один раз подрывали эшелоны со стратегическим грузом, следующие в Германию. После каждой такой операции доставалось деревенским. Немцы знали, без помощи деревенских партизаны не обходились. Потому и ответы на вылазки партизан были беспредельно жестоки. Загоняли людей в одну большую избу, чаще в клубное помещение, заколачивали окна и двери, обливали бензином, поджигали.
Их деревня уже в начале 43-го не избежала такой же участи. Случилось это после налёта партизан на концентрационный лагерь недалеко от села Уречье. Удалось освободить тех, кто помоложе, кто в состоянии был передвигаться. Все они стали бойцами партизанского отряда.
Тогда, большинство деревенских, уверенные в неотвратимой мести, сбежали в лес к партизанам. Старики, молодые мамы с детьми, в надежде на милость победителей, остались в своих избах. И напрасно. На этот раз, никуда не сгоняли население. Действовали фашисты с изощрённым садизмом. В течение получаса, не дольше, солдаты заколотили двери всех домов, облили бензином, и враз, со всех сторон, подожгли. Большую их деревню убрали с лица Земли. Чёрные печи, чёрные трубы. Оставили о себе дурную память лютые немцы и их пособники - холопствующие чехи. Кому-то удавалось избежать смерти от удушья – прорывались сквозь дым, но, лагерные собаки – большие и грозные – настигали несчастного и тут же перегрызали глотку…
…Сегодня она уже больше не в силах вспоминать. Эти тяжёлые мысли часто сопутствуют её одиночеству. Она живёт, как в тюремной камере-одиночке. Когда-то читала, можно быть и вдвоём, но оставаться одиноким. Да, так оно и было. Со вторым мужем она была одинока. Но одиночество то было духовное. Она много читала. Ещё и до войны с ятями. Была остроумна и весела. Люди тянулись к ней. За долгие годы совместной жизни, она переменилась и не в лучшую сторону. «С кем поведёшься…». Стала тяготиться большими мероприятиями, с множеством народа, общение с подругами сократилось до минимума. Муж явный флегматик. Она с ним скучала. После привыкла, полюбила. Считала, повезло ей. Взял с двумя девочками. И был хорошим верным мужем и отцом. Теперь она знает, физическое одиночество – это гнетущее, тяжёлое состояние, к которому она так и не привыкла за все эти 5 лет, что нет его рядом… Обязательно надо, чтобы рядом был человек, пускай и скучен, духовно беден, но он есть. Он рядом… Ты нужна ему, он нужен тебе.
Ей бы живность завести. Но, силы не те. С собачкой гулять. Кошка больше подходит…

***
Встретились они в партизанском отряде.
Молодой, красивый, бесстрашный обращал на себя внимание женщин, которых было в отряде достаточно. И она на него загляделась. И не осталась без взаимности. Молчалив он, уравновешен. Добродушен и скромен. Настоящий мужчина. Она же – можно так сказать – между сангвиником и холериком. С флегматиком такое содружество отнюдь не совместимо. Но это вначале. После - прыти её поубавилось. Хорошенькая, небольшого роста, с добрым характером, была она любимой женой. Вместе прожили они много лет и двух девочек воспитали. Почему двух? Любочка - мама девочки Лины, погибла незадолго до конца войны от укуса ядовитой гадюки. И такое бывает. Спасти не смогли. Даже врачи отряда – их было двое, не распознали вовремя, какую опасность представляла эта воспалённая, буро-красная мета на ноге молодой женщины. С её слов змея небольшая, с тёмной полосой посредине. Врачи решили – безобидная медянка. Потому как в их местности гадюка - редкое явление. Сильнейшие боли, большая слабость… Врачи поздно поняли свою ошибку.
Так и осталась Линочка второй её дочерью.
Конец войны застал их в деревне, вовсе нетронутой немцами. Решили временно там пожить. Ещё не определились с местом дельнейшего проживания. Те деревенские, все годы войны, жили натуральным хозяйством. Деревня богатая. В каждом подворье корова и другая скотина. Их сельсоветский начальник был полицаем. И немцы отводили там душу самогоном, салом, яйцами, сливками, вкусной деревенской снедью. Потому, видно, и нагрянула группа чекистов. Забрали бывшего полицая, ещё кое-кого и Георга прихватили, поскольку имел паспорт с немецкой национальностью. Сказали: увозим для проверки. Судили Георга за дезертирство. В начале войны избежал массовой высылки немцев в Казахстан. Дали ему статью, как изменнику родины, по причине уклонения от работы в трудармии. И участие в отряде не помогло. Может и помогло. Могли и вовсе подвести статью под расстрел. Сослали на север. Срок дали большой.
Начальник их партизанского отряда, спасибо ему, держал её в курсе. Она с девочками осталась в той деревне. Заняли пустой небольшой домишко на окраине. Но не хотела оставаться здесь насовсем. В свой родной город не поехала. Зачем бередить душу воспоминаниями? Их дом сгорел, так что и жить там негде. Девятилетним девочкам следовала обязательно поступать в школу. Читать могли и счёт знали. Когда узнала от этого доброго человека место, где отбывает срок её Георг, стала она подумывать о переезде в Красноярск. Далеко, однако, ближе к мужу и была надежда разыскать там подругу школьных лет. До войны отца её направили, как опытного партийного работника, поднимать Красноярский край. Первое время они переписывались, так что и адрес вспомнила. Денег на такую дальнюю дорогу не было и в помине. Деньги были в её руках, говоря фигурально. Стала обшивать деревенских на их же машинках. После приезжали заказчики из соседних больших сёл и даже из города Солигорска. Девочки с сентября пошли в деревенскую школу. Были они сыты и приблизительно одеты. Главное, выдержала без нормального сна и отдыха, и денег на дорогу накопила. От мужа получила одно-единственное письмо, и то не по почте.
Они переехали в Красноярск два года спустя. Подругу она так и не разыскала. Поселились напротив военного городка в ветхом двухэтажном деревянном бараке в небольшой комнатке. Кругом с десяток таких бараков, где жили сосланные немцы большими семьями. А она всё шила, шила, шила. Тоже на машинках заказчиков. Больше была приходящей швеёй со столом. Девочкам своим бесконечным шитьём и заказчиками не мешала учиться. Сами себе готовили. Были послушными, разумными и учились на «отлично».
Из лагеря, неподалёку от Туруханска, куда был сослан Сталин царским правительством, перевели мужа вниз по Енисею, под Красноярск. За десять километров село Шушенское – ссылка Ленина. Мужу доставались почётные ссылки. Совпало его переселение со смертью Сталина. Через пару лет Георга перевели на вольное поселение в Красноярск. У мужа золотые руки. До войны учился в институте на инженера-механика. Бабушка с дедушкой настояли, чтоб обязательно выучился. Они его и воспитали. В необжитом Казахстанском районе погибли они от холода и голода. Спустя десятилетие после войны, могилы их Георг так и не нашёл. Сам 10 лет ни за что отбарабанил в неволе. От звонка до звонка. Рассказывал, ценили его, как знающего своё дело работника и в лагерях. Дальше, уже на воле, работал на заводе «Сибтяжмаш» механиком, дослужился до главного.
Постепенно выбрались из бедности. Перебрались в две комнаты. Девочки поступили в медучилище.
Она же – Фрида, просидела всю жизнь дома – шила. И девочек научила и приучила. Был кусок хлеба в руках. Это уже в Красноярске, когда смогли приобрести старую машинку-рухлядь, Георг довёл до ума, появилась своя. Раньше, приходилось шить и руками. Труд портнихи не лёгкий. Теперь глаза не видят, руки дрожат, сама жёлтая. Всю жизнь горбатилась в помещении, за машинкой. С оглядкой на прожитые годы – лучше быть почтальоном. Ей предлагали. Отказалась. И пенсию бы заработала…
В Германии они с 1992 года. Поначалу удивление менялось восторгом, восторг – тоской по той жизни, трудной, плохо устроенной, но своей – отеческой. Правда, по национальности все они нерусские. Обидно, не выехала с ними Раечка. Не могла оставить свою непутёвую Викуську. Ей было 18 – поздний ребёнок. Ехать категорически отказалась по причине большой любви. Такие дела…
Теперь рядом, в отдельном коттедже, как тут называют, живёт с ней дочка Линочка - Эвелина. Удачно вышла она замуж тоже за нашего немца. Жил в соседнем бараке с родителями, высланными из республики Немцев Поволжья. Выучился он. Образован. О такой жизни и не мечтали. И дом свой, и исколесили на своей машине всю Европу и в Америке побывали. Теперь сидят дома. Получают ренту, хотя и небольшую. Старший сын помог со строительством дома. И сам обзавёлся красивым домом в два этажа. По воскресеньям подкидывает родителям детей.

.***
Звонок в дверь нарушил её бесконечные воспоминания. Подошла к двери. Прислушалась. Ждала второго звонка – так у них было условлено – второй резкий звонок заставил вздрогнуть. Посмотрела в глазок. Еле различила – Лина за дверью. Открыла.
- Мама, сколько раз говорила, не оставляй ключа в скважине. Я сама открою своим. Ведь договорились же! – полная, крупная, молодящаяся зашла она в квартиру. Сняла обувь.
- Забываю я, доча. Что спрашивать со старухи, – отошла от двери, обрадованная Фрида, – звонишь резко. Я пугаюсь.
- Пугливая ты у нас, – надела тапки, обняла мать, поцеловала в седую голову, – принесла тебе вкусненького твоего любимого грибного супчика. Поешь сейчас?
- Я сварила щей, причём кислых, наших, твоих любимых. Будешь? А из этих искусственных шампиньонов, ты знаешь, я не очень. Любимый грибной был там…
- Уговорила, поем щей, а ты супчику. Попробуй! Знаешь, тут и подберёзовики, и даже белые, совсем не такие, как у нас, а груздей я и вовсе здесь не видала.
Они поели. Лина помыла посуду. Хотела скоро уходить и никак не решалась сказать матери, что пора ей домой.
- Наверно наше свидание окончено? – печально озвучила желание дочери Фрида.
Она знала, что приходят к ней родные только по родственной обязанности, а вовсе не из интереса просто поговорить, как раньше, когда она была ещё совсем не старухой. Она никак не могла понять, почему же теперь общение с ней тяготит. Она не глупа, много читала, и теперь в курсе жизни в своём отечестве и даже в мире. Хоть и очень плохо видит и в двух очках, читает газеты, журналы. Часто рекомендует детям прочесть ту или иную статью. У неё большой жизненный опыт, в конце концов. Но никому не нужен её опыт, её советы и, вообще, её вмешательство в их жизнь. Да, это удел стариков, даже, наверно, и знаменитых актёров, учёных, но, определённо, не богачей. Правильнее сказать – не миллионеров. Но нашим отечественным миллионерам до старости ещё далеко, потому никто из них ещё не написал своих мемуаров, не пожаловался на своё одиночество в старости и ей не суждено их читать. Наверно, всё-таки, миллионеры-старики у своих близких в почёте. Да, деньги делают жизнь… к сожалению, это так.

***
- Сколько мне тут ещё мыкаться, в этой дыре? Мама, ты меня слышишь?
- Слышу, слышу, Викуся. Только для такого разговора, наверно, следует хоть на полчаса приехать домой и поговорить лично, согласна?
- Ладно, приеду, ну, может, в эту субботу. Днём. Ты случайно не дежуришь в субботу?
- Случайно не дежурю. Договорились. Буду ждать. Только, пожалуйста, без сопровождения. Поняла?
- Он и сам не хочет тебя видеть. Так-то. Ну, всё. Пока.
Раиса Борисовна Турова больше десяти лет пенсионерка. Но, поскольку на её сестринскую пенсию не прожить, и сидеть дома охоты нет, она и не думает уходить, как принято говорить, на заслуженный отдых.
Не всё ладно сложилось в её жизни. С мужем прожила пять лет. Ушёл к другой. Причина – нет детей. Оставил ей однокомнатную квартиру в центре города. Мужчина он был успешный, видный, главврач хирургической больницы. Она старшая сестра в одном из отделений. Её южная красота манила. Он влюбился. Развёлся с женой, старше его на десять лет, и женился на Раисе, младше на двадцать. Теперь снова взял молодую, тоже медсестру из его больницы.
После развода ушла из поликлиники по собственному желанию. Устроилась медсестрой в аэропорт. Работа, как говорится, не пыльная, но ответственная. И пошла она, как мама говорила, по рукам. Замуж никто не брал, а любовников - навалом. Больше женатых. Знает она, мнение о ней было не очень-то, темперамент подводил. Не могла жить без любви ни дня. Она и любила, а мужчины только пользовались. Знала, что беременность ей не грозит.
Но, судьба-злодейка преподнесла второй сюрприз в её жизни. Первый – в два годика села в отставленную с плиты на пол  большую кипящую кастрюлю с водой. Этого кошмара она не помнит, но хорошо запомнила, когда в 10-тилетнем возрасте ей оперировали вход во влагалище, что было связано с перенесённым ожогом, и как говорила врачиха и мать, заодно, что операция, пустяшная, безболезненная, один небольшой надрез. И какую адскую боль ей пришлось испытать.
Второй сюрприз –  беременность. Поскольку ни сном, ни духом не ждала, ни гадала, проворонила все сроки. Так что, на 39-м году жизни она родила Викусю. Причём, её логические расчёты, арифметические календарные и лунные выкладки, так и не привели к единственно правильному решению по поводу отцовства. Вся их дружная семья помогала безалаберной гулёне поднять девочку, а после - и вырастить.
Росла дочка послушной, умницей. В детсадике была самой толковой и сообразительной, но много болела и стала жить у бабушки и дедушки. Бабушка шила наряды внучке-красавице. В школе пятёрочница. Закончила в 16 и сразу в университет. С первого раза и без всякого блата. И уже на первом курсе, под влиянием знакомого парня – сокурсника того же юридического факультета, записалась на так называемый кастинг у заезжих столичных авантюристов. Пока Рая разобралась, в чём дело, учёба была заброшена. Самоуверенная развязность дочери напугала. Дальше – больше. Униженная, разочарованная в людях девочка, недовольная своим скромным третьим местом на конкурсе, проводимом залётными аферистами, решила пока пойти в секретарши. Объяснила матери долгами за участие в этом конкурсе красоты. Однако очень скоро была уволена, как объяснила матери, без всякой причины. Рая впоследствии выяснила. Причина – систематические опоздания, небрежное исполнение своих обязанностей. Рая не узнавала свою воспитанную, добрую, честную девочку. Родные ахали, охали, советовали, беседовали… Всё без толку. Викуся никого слушать не хотела, предпочитала жить своим умом. И когда встал вопрос об отъезде в Германию, она категорически отказалась, поскольку сгорала от большой любви к проводнику–инструктору на знаменитых Красноярских «столбах». Молодой человек был даже Рае симпатичен и намечалась свадьба. К тому времени Викуся уже снова студентка, того же первого курса истфака. Год потерян, но мама не смела прекословить дочери по поводу раннего замужества.
Свадьба так и не состоялась. После полутора лет первой любви, молодой человек исчез из жизни дочери. А появился другой человек, совсем не молодой. Декан их факультета. Рая покорно приняла объяснение дочери в большом чувстве к умному, красивому мужчине. И эта любовь скоро пройдёт, как понимала она. Главное – получить образование.
Доченька унаследовала от матери большое расположение к мужской половине и этот факт не могла не признать Рая. Внешностью вовсе на мать не походила. Обладала утонченными чертами лица аристократки. Очень красива. Хорошо сложена. Минус был. Не хотела сама себе сознаваться: её высокий рост отмечался окружающими.
Годы шли… шли…
Дочь без любовников не обходилась. Снимала комнату в другом районе города. Не часто навещала мать. Рая при встречах не могла себя сдержать от замечаний, по поводу бесконечных романов дочери, безалаберной её жизни. Пора обзаводиться мужем и детьми. На этот раз, решила молчать. Не раздражать дочь. Мать видела, как неважно стала она выглядеть. Осунулась. Подурнела.
Рая знала, какой вопрос будет решаться на их теперешней встрече.
Дочь хочет переехать в Москву. Уверена, там она обретёт и хорошую работу и, конечно, богатого мужа. Работа в школе её категорически не устраивает. Считается она хорошим преподавателем немецкого. Хорошо знала и французский. Бросила она тогда свой истфак. Уехала в Тюмень. Поступила на факультет Романо-германской филологии. Окончила с красным дипломом. Она всё может, если захочет. Четыре года жила у матери только во время зимних и летних каникул. В Тюмени подрабатывала в ателье, чтобы платить за частную комнату пополам с подругой. Так что её романы не помешали получить хорошее образование. Мечтает устроиться в семью миллионеров гувернанткой. Естественно, в Москве. Таким образом, Рая останется коротать старость совсем одна. Ей через три года 70. Скоро и с работы погонят. Из аэропорта её давно попросили. Работает медсестрой в вендиспансере. Дочь недовольна. А больше никуда не брали. Еле сводит она концы с концами.
Дочь живёт у так называемого друга, человека с тёмным прошлым и таким же тёмным настоящим. Она дорожит этой связью и причина чисто меркантильная. Хорошо одета, обута и свои учительские деньги отдаёт матери. Рая их не тратит. Копит. Для дочери.
В этот год осень холодная. Часто стало подмораживать. Резкий ветер. Даже выпадал снег, но быстро таял.
Как и договорились, Викуся пришла в субботу, во второй половине. Мать встретила свою девочку объятиями и поцелуями. Соскучилась. Дочь слегка отстранилась. На ней чудесная не длинная шубка из чернобурки и воротник-капюшон позволяет обходиться без головного убора. Сегодня она выглядела такой же красавицей и притом очень молодой. Во взгляде сквозила грусть и беззащитность, что придавало её лицу особый шарм. Впрочем, это её выражение глаз, лица, было с ней всегда. И в детстве тоже.
- Сними сапоги. Пускай ноги отдохнут. Слишком высокие.
- Зато модные. Это только вчера Артур купил. Он не любит, когда я выбираю хоть какой-то каблук. Эти без, но тоже красивые.
- Тряпичница ты у меня. Бабуля приучила. Ну, давай пить чай и поговорим.
- К чаю я принесла пирожных. Там, в сумке…
- Только начало октября, а уже снег. Растает быстро. Рановато ты в такой тёплой шубке
- Никак не рано. Температура почти минусовая.
Рая не прекословила дочери и по поводу шубки в октябре, и с решением уехать.
- И как на это решение смотрит твой сосед?
- Положительно. Он сам этот всё затеял и едет со мной. Но не думай, он останется в тени. Мешать моему трудоустройству не будет. Умный человек. Ты не ругай меня за него. Одна я пропаду…
- Как же тогда твои планы выйти удачно замуж там, в Москве?
И что тогда этот твой Артур? Или будешь держать его в любовниках?
- Мама, в мужья этот парень не годится… Он грузин по отцу, грек по матери. Парень горячий. С характером. По всей стране дружки. А в наши края прикатил, чтобы, как говорится, затаиться на время. Поняла?
- Чего тут не понять. И сколько ты с ним уже живёшь под одной крышей? Неужели за это время никто им не интересовался?
- Под одной крышей всего ничего – восемь месяцев. Интересовались. Но, денег у него навалом. Так что, отстали пока. Это только пока. Потому и едет со мной. И там, в Москве, останется ненадолго. В общем, задумал он сбежать в Афины. Там родные сёстры матери. Отец уже лет десять живёт в Лондоне. Тоже имеет большие деньги. Мать с сестрой пока в Грузии. Так что теперь ты всё знаешь. Осуждаешь меня? – посмотрела на мать своим кротким взором, захлопала ресницами, как бы собралась пустить слезу.
- Ничего не осуждаю. Только хочу, чтоб скорей уехала и скорей в Москве с ним распрощалась, – обняла голову дочери, пригладила густой сноп чёрных волос.

***.

В Москве Вике пришлось хорошо позаниматься своим трудоустройством. Мужчина её, по имени Артур, по документам Армен, помогал ей в поисках хорошей работы. Их квартира (друзья позаботились) была завалена газетами по трудоустройству. Однако  работу гувернанткой в богатом доме по объявлениям искать бесполезно. Нужны рекомендации. Или существуют такие бюро, до которых у Артура и его друзей никак руки не доходят. Следовало ждать. Безрезультатно ждала уже два месяца. Жизнью в столице не тяготилась. Вечерами хорошие рестораны, ночные клубы. Днями отсыпались в интересно обставленной квартире в центре. Ещё тянула своего мужчину по музеям. В их распоряжении машина ВМW. Что она успела, так это получить шоферские права. В основном, натаскивал друг Артура. Занималась теорией совсем немного. За права Артур отдал хорошие деньги. Сказал, это его прощальный подарок.
Прояснилась обстановка со знакомством в ночном клубе с бывалой рижанкой, дамой лет сорока. Так что, судьба Викуси складывалась, скорректированная новой подругой. С Артуром они расстались. Она – в Красноярск, для реализации своих планов. Он из Москвы, подальше… Впрочем, подробности её не интересовали. Меньше знаешь, лучше спишь.

***
Сегодня Лина пришла неожиданно. Открыла, как и договаривались, своим ключом. Фрида дремала на диване перед телевизором. Громкая музыка её не разбудила.
- Мама, ну зачем такая громкость?
- Линочка. Не ждала тебя. Вот, задремала…
Лина выключила телевизор. Уселась рядом.
- Мама я пришла к тебе с новостью. Звонила Рая. Сюда скоро приедет Викуся. Ясно?
- Нет, не ясно. Почему не вместе? А Рая остаётся?
- Дело в том, что едет она в семью по уходу за старым человеком.
- Ты же говорила, она может сюда приехать, чтобы ухаживать за детьми, почему не за детьми? Что, они не могут приехать сюда, таким же путём, как мы? Чтобы вдвоём?
- Нет, не могут. Они отказались, когда могли бы ехать всей семьёй. Теперь и документов-то не подавали. И если примут документы, то сроки большие.
- И Раечка остаётся там одна. Это плохо…
- После будем решать, как быть с Раей. На сегодняшний день нам следует готовиться к встрече Викуси. Только ей дождаться документов.
- Сколько ей сейчас?
- Наверно 28. Скоро 29. Чтобы быть с детьми, она наверно старовата. Ну, в общем, посмотрим…
- Так она едет в наш город?
- Нет. В Берлин. Но к нам приедет перед началом работы обязательно.
- Я что-то не пойму, навсегда, как и мы?
- Мама, ты всё думаешь, что во всём разбираешься и обижаешься, когда с тобой не так часто советуемся. Ты живёшь старыми понятиями. Так что, хватит вопросов. Важно, что она окончила в Тюмени университет. Хорошо владеет французским и, думаю, немецким. Потому и работу здесь нашла. Только говорит, старик, за которым будет ухаживать, очень стар. Так что, пускай живёт подольше…
- Линочка, прошу тебя, давай закажем мне по «Клингельну» платье. Только, конечно, с длинным рукавом, чтобы закрыть ожог.
- Ну-ка покажи.
Фрида засучила рукав. К старости ожог стал меньше заметен.
- Какие проблемы… Закажем. Журналы к тебе приходят. Вчера был свежий. Так что, сама подыщи несколько платьев. Закажем. К приезду внучки будешь в новом платье.
.
***
Прошла зима. Викуся живёт у матери в ожидании визы на выезд в Германию. Деньги, выделенные Артуром, на всё про всё, закончились быстро в связи с большими пустыми тратами на ведомственные взятки. Никакие немецкие консульства взятками не задобришь. С приветливой улыбкой эти чиновники отвергают всякие поползновения на привычный для наших людей подкуп. Только теперь до Викуси дошло, как бездумно она поступала, задабривая наших овировских чиновников. Потому и осталась теперь ни с чем. Собрать бы денег на дорогу. Не хочет брать накопленную мамой сумму. Взяла двух частных учеников.
Однако все эти хлопоты ожидания не помешали ей увлечься новым поклонником. Грузный мужчина, немолодой, владелец большого гастрономического магазина, влюбился и предложил, после развода с женой, руку и сердце. Поскольку на его эти предложения Викуся отвечала только ласковой улыбкой, что ещё больше распаляло мужчину, тот не отставал. Не скупился на дорогие подарки из модного нынче белого золота. Недовольная Рая просила прекратить эту бесперспективную на сегодняшний день связь и обязательно вернуть эти дорогие подарки. Непослушная Викуся ушла на квартиру, нанятую настойчивым кавалером.
Может ей самой завидно, раздумывала Рая. Никаких подарков от мужчин она не получала. Или теперь время другое. Состоятельные наши мужики любят раскошеливаться на красивых любовниц.
Наконец, эта связь закончилась скандалом. Викуся не посчитала нужным поделиться с матерью своей ролью униженной, оскорблённой…
Она открыла двери мужчине – высокому, красивому – оказалось, сыну любовника. Еле устояла от сильнейших хлопков по щекам на глазах её ученика – мальчика бывшей коллеги.
Уходя, сказал: «Получила, что заслужила».
Долго не могла успокоиться. Саднели воспалённые красные щёки от солёных потоков слёз. Неожиданный некрасивый конец заставил задуматься.
Неглупая Вика сделала вывод. Она должна стать порядочной женщиной. Довольно её длинного шлейфа любовных историй, ставших достоянием знакомых и приятелей.


***
Скоро будет совсем тепло. Фрида довольна. Будет выходить, наконец, из своего заточения. И ещё радость: наконец, её внучка в Германии. Только обидно, не детками будет она заниматься. Звонила она и ей, и Линочке. Сказала, мужчина, за которым она ухаживает, очень стар. И пока приехать к ним не может.
Сегодня с утра Фрида ждёт Линочку. Что та скажет, звонила ли Викуся? Почему-то с бабушкой ей и говорить не о чем, или забыла она свою бабушку.
Лина открыла своим ключом. Слава Богу, Фрида рада, хоть ненадолго побудет с дочкой.
- Мама, здравствуй. Как самочувствие? Сначала поешь, после погуляем. Принесла тебе котлеток с макаронами. Знаешь, я всё думаю, зачем ты на ключ запираешься, даже днём. Ты же не в России. Пора, наконец, забыть старые привычки. Можно захлопнуть двери и всё в порядке. Никто к тебе не зайдёт. Жаль, что ты так здесь ни с кем не сдружилась. В городе много старых женщин из России, Украины… Они дружат между собой, а ты всё одна…
- Я так думаю, Линочка, папа меня от людей отучил. Мы тоже ни с кем не дружили. Только в молодости, и то больших компаний не было. Да я и старше этих женщин.
- Котлетки ещё горяченькие. Поешь. После тебе расскажу про Викусю, – Лина выложила на тарелку котлетку с макаронами.
Аппетитом Фрида не страдала. Но ела немного. Быстро насытилась и приготовилась слушать, что там у Викуси.

***
Виктория Сергеевна Турова приехала в Берлин поездом. Вышло не дешевле, чем самолётом. Но летать она боится. Несколько раз туда – сюда из Красноярска. Хватит ей этого удовольствия в кавычках.
Никто её не встречал. Так получилось. Сама виновата. Запуталась в датах. Вышла из помещения вокзала. Прохожие разъясняли терпеливо. Переспрашивала по дороге. Ехала и на метро, и на трамвае. Но так поняла, это не окраина. Перед большим старинным зданием цвета хаки остановилась, чтобы сличить номер. Да, и дом, и рядом парадная, и нужная фамилия – всё совпало. Нажала на пластину звонка. Мужской низкий голос спросил: кто, - она отозвалась. Услышала слово «пять». Видно, пятый этаж. Одновременно в двери затрещало. Поняла – нажать от себя. Зашла. Вызвала лифт. Нажала на пятёрку. Лифт показался скоростным. Вышла. На площадке две квартиры. Полутемно. Еле разобрала фамилию. Снова нажала на звонок. Дверь открыли очень быстро. Перед ней высокий симпатичный старик в закрытой по горло тениске и шортах беж. Наверно, старше матери.
Тут же мелькнула мысль, не тот ли девяностолетний… Наверно в Германии все так хорошо сохраняются. От хорошей жизни…Она улыбнулась, протянула руку – сказала, конечно, по-немецки: «Я Турова Виктория». Подумала: напрасно протянула руку. Мужчина улыбнулся, пожал руку, представился: Лукас Шлихтинг.
Он предложил пройти в гостиную. Она поняла: этот дом лишён женской руки. Огромная длинная комната с пятью высокими венецианскими окнами. Беломраморные статуи в углах, в пустотах. Стены все увешены картинами маслом разных размеров. Совсем немного старинной мебели. Большой длинный стол с тяжёлыми стульями кругом, занимал боковую часть комнаты. Только когда уселась на предложенное кресло, увидела на противоположной стороне от стола большой рояль. Мужчина отодвинул стул от стола и уселся напротив. Ей неприятно было видеть его голые волосатые ноги. И она ругала себя, что согласилась на целый год жизни в этом неухоженном доме, в обществе старых людей.
- Вы приехали из Сибири? Там тоже стоит такая майская жара?
- Да нет, не так жарко. Но я уже в дороге трое суток. Может, и там теперь жарко.
Она замолчала, мучимая своим неудовольствием, зачем согласилась, зачем ей это было нужно…
- Пойдёмте, я покажу нашу квартиру. Потом можете принять душ. Оставите свои вещи в комнате, как раз наискосок от этой. И тогда я познакомлю вас с отцом. Сейчас он отдыхает. Ему много лет, но не пугайтесь. Он вполне самостоятельный. Много читает и голова светлая. Всё будет в порядке, – последнюю фразу произнёс по-английски, улыбнулся, показывая пожелтевшие зубы.

***
Середина жаркого мая. Раннее утро. Окно нараспашку, но мешает шум с улицы. Рая закрыла окно. Сегодня пятница. Она свободна. Вставать с кровати не торопится. Остро чувствует своё одиночество. Осталась она в старости вдали от родных из-за своей преданности дочери. Следовало понимать: Викуся, всегда, по своему усмотрению, строила свою жизнь. Судьба одинокой старой родительницы не заботила повзрослевшую дочь. Спасибо, позвонила из Германии через неделю после приезда. В двух словах пожаловалась на тяжёлую атмосферу в доме, на огромную неуютную квартиру. Высказала своё неудовольствие в предвкушении дальнейшего годового пребывания с этими немецкими стариками. Обещала звонить. С холодным, безликим «пока», положила трубку. Мать не успела и слова молвить.
…Сразу, после неожиданной беременности и нежеланного материнства, Рая, так и не пришла к выводу – кто же является отцом её дочери. К 13-14-ти годам, сопоставляя рост, осанку, характер Виктории, приходили мысли, возможно, девочка её зачата от московского большого начальника из гражданской авиации, прилетевшего во главе группы следователей прокуратуры и лётчиков-испытателей, дабы разобраться в случившейся накануне авиакатастрофе, унёсшей несколько десятков жизней армейских больших чинов.
Именно её, как обаятельную, еще не старую, опытную, неглупую медсестру, отправили в гостиницу, где располагались прибывшие, чтобы измерить давление, дать таблетки от головной боли и вообще сделать всё возможное, дабы дело не приняло нежелательные последствия для начальника полётов, диспетчера и прочих ответственных лиц их аэропорта.
И в результате? Порядок. Сколько раз они были вместе? Помнит чётко – три раза. Две ночи (под утро уходила) и свидание днём, перед их отлётом. Высокий, красивый, неглупый, высокомерный, успешный лет на пять старше её. Семейный. Тогда она была не одинока, справлялась с двумя любовниками, был грех и случайной связи. Вполне возможно – он отец её дочери. И что из того? Ищи-свищи его в Москве. Сейчас думает – как могла допустить такое безобразное поведение? Дочь ведёт себя, пожалуй, приличнее. Девочка знает – её отец лётчик-испытатель погиб во время испытательного полёта. Должны были пожениться, но... такой случай... Родные эту легенду знают наизусть.
Успела уже соскучиться по дочери. Хочет видеть престарелую мать – ей через пару лет 90, сестру неродную по крови, родную по длинной жизни вместе с матерью, доброй, восторженной, любящей. Мать научила их любви к близким, к друзьям, соседям. Они держались всегда вместе, их крепкий семейный клан. Скучает по ушедшему прекрасному отцу, - неродному, но преданному своей  Фридочке и им двоим… И на похоронах его их с Викусей не было. И не знали они его старым.
Эвелина счастливая, но ей она не завидует, рада за неё. Хороший любящий муж и два сына, уже женаты, и внуки. Все они вместе, а она по милости своей дорогой Викуси, осталась здесь с несколькими подругами коротать старость.
Обидно. И нечего пенять на судьбу. Она сама была строителем своей судьбы. С дочерью происходит что-то похожее. Рая пришла к заключению: у каждого человека своя голова на плечах, в том случае, если голова вовремя не очнётся, в дальнейшем пенять на обстоятельства нет основания. И советы близких совершенно бесполезны. Очень часто голова спохватывается поздно. Остаётся, как всегда, образно говоря, не у дел… Тогда считается – в жизни не повезло. Судьба… Избежать бы такой финал Викусе… Основное – образована. Это уже говорит о сильной натуре. Рая гнала плохие мысли. У Викуси всё сложится, будет у неё счастливая судьба.

***
Виктория приехала к ним в город в воскресенье после обеда. Встречали тётя Лина и дядя Эдуард.
- Викуся, куда едем? – Лина села с племянницей на заднее сиденье. Обняла за плечи.
- В смысле?
- К бабуле или к нам?
- К бабуле, чтоб не обижалась.
Лина нашла Вику очень повзрослевшей – не виделись больше десяти лет. Такая же красавица, даже и ещё красивее. 29 лет – самый расцвет женщины. Только, вроде бы ещё выше ростом стала. Зачем ей каблук? Она повыше её Эдуарда – мужчины высокого.
Вика отметила перемены во внешности и тёти, и дяди не в лучшую сторону. Постарели.
Машина подъехала к дому Фриды. Сидя в ожидании у окна больше часа, она радостно вздохнула. Приехал к бабушке и внук Вадим.
Лина принесла из дому все любимые с детства их блюда, так что следует встать с кресла и встретить гостью, как подобает. Никак не могла справиться со слезами умиления и благодарности, что с ней ещё считаются и, видимо, внучка изъявила желание остановиться у неё.
Бабуля улыбнулась внучке, как той показалось, жалкой улыбкой. Не лезла с лишними поцелуями. Слегка обняла. Вика тоже на миг обхватила бабушкины узкие плечи. Подумала, совсем состарилась. И глаза полны слёз и выражение лица убогой, отживающей свой век старушки. Вика ещё помнит бабушку – нестарую, весёлую, остроумную. Вплоть до шестого класса жила она с дедулей и бабулей. Их она обожала. Её баловали. Мысли эти проносились, пока родные усаживались к столу, пока бабушка с тетей Линой накрывали на стол. И ещё поняла: почему-то сейчас нет в сердце места для её родной бабушки. Отвыкла…
После вкусной домашней еды, еды можно сказать фамильной – от которой тоже Вика отвыкла и эти блюда теперь не показались ей такими вкусными – пошли разговоры. В основном, выступала Вика с отчётом о жизни в Красноярске и впечатлениях о теперешней жизни в Германии, в чужой семье. Она знала, что говорить, о чём умолчать. Так что мнение о ней у родных осталось положительное. Главное, нашла в себе силы и желание завершить образование. О личной жизни, из деликатности, вопросов не задавали.
- И ещё скажу, сначала я никак не могла смириться со своим положением прислуги в богатом доме. После поняла, люди приличные, образованные. Да, вдобавок и дворяне. Когда знакомилась, младший обошёлся без этого дворянского «фон», что касается старика, как я говорила, ему 94, он не забыл эту приставку.
- На семь лет старше меня, – вставила Фрида – оглянулась, подумала: перебила рассказ внучки, нехорошо.
- Видишь, бабуля, какой старый этот Фриц…
- Викуся, ты что так его? – отозвалась на реплику Лина.
- Ты в смысле имени? Так это его имя – Фриц фон Шлихтинг, и никакой издёвки с моей стороны. Это вы во время той войны всех немцев Фрицами обзывали, как и они Иванами – наших. Но моё поколение не знает этих подробностей, конечно, за исключением образованных. Кстати, сказал, они из старинного рода, видно, потому и дали ему это имя простолюдинов. Как и у нас, был же царь Иван Грозный…
- Хорошо, что хотя бы уборкой не занимаешься, – перешла к другой теме Лина.
- Да, приходит женщина нестарая, в неделю два раза по три часа. Убирает. Но, сказать по правде, я стала вмешиваться в её порядки, указала на поверхностность в уборке. Готовит другая. В основном, приносит из ресторана заранее оговоренные блюда. Да, и отдельный морозильник полон мясом, птицей, всякой всячиной. Привозят раз в неделю. И ещё один мужчина повар-китаец, готовит какие-то полезные китайские блюда. В основном из риса и овощей. Ещё не разобралась. И раз в неделю приносят в целлофане салаты, разные полезные, нашинкованные овощи… Едят они много и охотно.
Говорили они ещё и о жизни в Красноярске, и о маме Рае, и о помощи советом новой Викусиной знакомой, чтобы списаться, предложить свои услуги на запрос нанимателя. У этой женщины большой опыт. Работала и с детьми, и с больным стариком.
- Мне ещё повезло. Старик практически здоров и даст фору любому молодому. Ещё и воспоминания о войне пишет. Будет издавать книгу.
- У него только один этот сын? – Фрида поджала губы, решила – снова перебила внучку.
- Вроде один. Может, и нет. Знаю точно, что есть внук. Но живёт постоянно в Америке.
В это время хлопнула входная дверь. Виктория замолчала, оглянулась.
- Не обращай внимания, это дядя Эдик – ушёл не прощаясь, как говорят, по-английски, чтобы не нарушать ход нашего разговора. С утра маялся головной болью. Успеешь с ним пообщаться. Мы, девочка, уже старики, не забывай, мне 67, как и твоей маме, Эдуарду - 73, рассказывай дальше, – улыбнулась Лина.
- Я, по-моему, всё уже рассказала. Вон, бабуля снова задремала. Наверно устала.
- И мне пора, - поднялся Вадим. Еще увидимся. Ты на сколько приехала? – Вадим глаз не отводил от Вики, видно, был заинтересован повидаться в другой обстановке.
- Наверно, уеду в субботу, – она в течение всего этого вечера чувствовала к себе повышенный интерес Вадима и до некоторой степени, была смущена, поскольку и он ей тоже нравился.
  - Викуся, уже поздно, ты устала. Я тебе постелю на диване. Ещё наговоримся. Придётся бабушку побеспокоить, – Лина бережно обняла Фриду. Повела в спальню.

***
- Назавтра Вика с тётей Линой прошлись по городу, конечно, по магазинам. В местный музей решили пойти в следующий раз. Лина заметила, Викуся проявляет интерес только к хорошим дорогим вещам. Была она со вкусом, дорого одета. Подумала, откуда такой достаток? Но не стала допекать племянницу вопросами.
Вика всё намеревалась спросить о Вадиме. Наверно ему уже к сорока. И, конечно, женат. В общем-то, он же ей и не родной по крови, так что ничего страшного, если они заинтересовались друг другом…
После этих бесполезных хождений, они порядком устали.
Тётя Лина затащила её к себе домой.
- Бабуля не обидится. Мы перекусим и пойдём к ней, её покормим. Пошли, пошли, тут недалеко трамвайная остановка. Билет куплю сама, ты не траться.
- Ладно, уговорила.
Через полчаса они доехали до места. У тёти Лины красивый двухэтажный особняк, кругом много зелени. Рядом такие же похожие дома, только по-разному отделаны.
- Где же бабушкин дом? Ты же говорила недалеко.
Тётя Лина указала, в какой стороне.
- Совсем рядом. Десять минут ходьбы. Деревья увидеть мешают. Зимой, когда листья опадут, хорошо виден бабулин дом. Ну, как нравится у нас?
Вика всё оценила. За каких-то десять лет и такой дом… Внутри всё рационально, чисто, уютно. Не то, что в этой мрачной, огромной квартире с высоченными потолками у её берлинских хозяев.
- А где дядя Эдуард?
- Понятия не имею. Я сказала, будем поздно. Может, пошёл к озеру. Он любит там посидеть у воды, пообщаться со знакомыми.
С обедом справились быстро. Пошли к Фриде с судками. Покормить бабушку.
Лина ключи забыла, пришлось звонить. Двери открыли без вопросов и внизу, и в квартиру.
- Это ты так быстро нам открыл? Что, решил бабулю навестить? – Вадим смутился, понял, мать была недовольна его этим визитом.
Навещали внуки Фриду не так часто и причины должны были быть основательными, касательно только бабушки.
           - Ухожу, ухожу… Я уже здесь часок в гостях у бабули, – на ходу шепнул Вике: – завтра утром позвоню…

***
Вика была собою недовольна. После позорного случая там, в Красноярске, она дала себе слово стать порядочной, уравновешенной, примерной женщиной и не обольщаться мужским вниманием. Держать при себе свои желания и эмоции, не давать мужчине авансов на лёгкую победу. И что получается? Увидела Вадика, которого знала ещё совсем мальчишкой. И всё… нет ей покоя. Поняла она, не она смущает мужчин, а они пялятся на неё и смущают её. А ей тяжело устоять. Особенно, если неглуп и красив. Это он её смутил - глядел весь вечер в упор. И потом, что это он всё «Викуся, Викуся», ну, ладно, все старики привыкли так её называть, это с бабкиной подачи, терпит, а он-то, почему не называет её нормально – Викой, Викторией, как называют её немцы?
Ей было 18, когда они уехали в Германию, и воспринимала она его, как брата. К тому времени он уже окончил институт и работал инженером-электриком на строительстве какого-то секретного объекта. Что получается? Думает о нём, прикидывает, почему в разводе, почему не было детей, как живёт? Нет, не нужны ей эти подробности. Она будет бороться за свою честь. Пускай с большим опозданием, но спуску себе не давать. И звонки его ей ни к чему.
Ещё поживёт дня три и назад, к своим старикам. И ещё камень у неё на душе, не оставляют тяжёлые мысли о возможной встрече с этой инициативной эстонкой, её деятельной помощницей. Когда прощались, сказала она, что тоже живёт в Берлине у двух старых супругов. В Москву приехала всего на две недели, поскольку нездорова мать. Тогда Вика ничего предосудительного не заподозрила, ни в её заботе о больной матери – а сама пошла в ночной клуб, ни в разговоре об их последующей встрече в Берлине. Поскольку Вика не хотела в дельнейшем продолжать знакомство, не ответила на её письмо из Берлина. По приезду сюда, она всё чаще раздумывает об этом странном знакомстве, возникали подозрения в связи её с друзьями Артура и с ним самим. В общем, на сегодняшний день, Вика окончательно пришла к выводу, что тётка эта из их же компании, только не засветилась настолько, чтобы прятаться и быть лишённой возможности выезжать за кордон. Конечно, может так быть, неправа она и весь этот негатив она вообразила. Выбросить эти ненужные мысли из головы! Только так. Забыть всё что было там дома, забыть Артура и всё, что с ним связано. А его подарок – права, в Германии недействительны… Дура она дура. Не слушала мать… Так что, заводить новые романы, пока за ней тянется этот тяжёлый шлейф, никак нельзя. А так хочется хорошего мужа, детей… Ей скоро тридцать… Когда же она будет счастливой? Если в мать, то никогда.

***
Вика уехала раньше, чем предполагала. Сказала, старикам будет приятно, если вернётся раньше. Всего какой-то месяц она у них работала, собственно, работа её заключалась в бесконечных разговорах с сыном дедки, который тоже дедка. Она уже всё или почти всё о них знает и сочувствует их одиночеству. Остались они оба без своих любимых женщин. Сын далеко – в Америке. Творческий человек. Ставит документальные фильмы. Много разъезжает по всем континентам в поисках материала. В Германии бывает нечасто.
В дороге думала о разговоре с Вадимом без свидетелей. Пригласил в городской музей. Толком там видеть ничего не пришлось. Да и музеем эти большие тёмные залы с точечным освещением только экспонатов в нашем понятии назвать нельзя. Если картины, то одна от другой на метр и больше, если какие-никакие кувшины, раскопанные в старину, тоже больше посреди залов, с подсветкой, а смотреть-то не на что. В Петербурге не была, говорят поинтереснее, чем даже и в Лувре, где тоже бывать не приходилось. Да и в Москве только бегом, потому как она понимала, Артуру не стоило светиться. И в машине ехали, всё следы путали. Как он однажды высказался – «залечь на дно можно было только в вашем Красноярске». Дескать, в Москве его должен знать в лицо любой мент.
С Вадимом никакого толкового разговора не получилось. Она всё отмалчивалась. Он же чуть ни в любви объяснялся. Сказал, что еще в девочку был в неё влюблён.
Расстались они и вовсе спокойно. На все его признания она никак не откликнулась. Понял, она к нему равнодушна.
Чувствовала себя победителем, поскольку пришлось бороться с его чарами, сдерживать свои эмоции.
Сказал, надежда умирает последней. Не удержался, прижал к себе, секунду, другую не отпускал. Осторожно, с выражением укора в невинных глазах, высвободилась.
Провожали тётя Лина с дядей Эдуардом.
Младший хозяин очень обрадовался её неожиданному возвращению от родственников. Старший уже отдыхал в своей комнате.

***
После отъезда Викуси, Лина решила переговорить на семейном совете о ненормальном отношении Вадима к сестре. Мамулю тоже решила привлечь к факту заинтересованности Вадима Викусей. Сначала пообедали. За окном парило. Погода предвещала грозу.
- Мамуля, пошли на балкон. Жарко. И ты Эдик с нами.
- Уже иду, – поднялась Фрида.
- Мамуля, я что хочу сказать, ты обратила внимание, какие стрелы пускал в первый день приезда Викуси, никого не стесняясь, наш Вадик?
- Кого тут стесняться? Наверно я дремала или просто не обратила внимания. Что ты Линочка хочешь этим сказать? Вадик увлёкся Викусей за эти несколько дней?
- Если бы за несколько… Он упёрся в неё глазами быка перед прыжком… в тот же день, когда обедали у тебя. И мне это не нравится. И Эдуарду тоже. В этот момент он шагнул на балкон и подтвердил слова Лины.
- Да, я присоединяюсь к Эвелине. Не нравится.
Какую то минуту на балконе наступила тишь. В тот же момент поднялся сильный ветер, где-то во дворе с шумом упала какая-то жестянка, Эдик побежал смотреть, что там.
- Ничего страшного – упала на бок железная бочка. Сильный ветер.
- С водой?
- Ну, какая, Линочка, вода, дождей почти весь месяц не было…
- Так, давайте к делу, – Лина обязательно хотела услышать мнение Фриды. Но та молчала.
- Мама, как ты на это смотришь? – Лина понимала, Фрида в этой ситуации не находит ничего предосудительного.
- Как смотрю? А никак. Дело молодое. Это дело не наше. Они не родственники, если разобраться. Так что, я не вижу здесь темы, требующей нашего вмешательства. Викуся живёт не здесь и, думаю, ей некогда на сегодняшний день увлекаться романами. Пускай поработает… Вам известно, они о чём-то договорились?
Лина подумала: ясно, Фриде Викуся внучка, видно, не очень-то счастливая, в одиночестве, а тут симпатичный успешный мужчина. Разведён. Без детей. То, что надо.
- Мама, ты никак не можешь понять нас с Эдуардом, мы, на сегодняшний день, категорически против вторичного брака Вадима. Он хорошо нахлебался с первой. Ему сейчас, как никогда, нужен отдых и спокойная жизнь, а новая семья его повяжет по рукам и ногам. Найдёт Викуся себе пару. Я в этом не сомневаюсь. При её неумеренной сексапильности…
- Это что за слово? Я краем уха слышу, особенно по телевизору, а точно понять не могу. Это наверно, женщина как бы позволяющая всё, что угодно мужчине. Так?
- Ну почему так резко, просто женщина, всем своим видом возбуждающая мужчину, подающая надежду… Она в этом не виновата, об этом говорит весь её вид – лицо, фигура и прочее… Такой создала её, как говорится, природа-мать. Я права? Эдик?
- Скоро польёт большой дождь, пойду поставлю как следует бочку, – ушёл от ответа её муж.
Тогда они ни о чём не договорились. Но, Лина знала, ей нельзя отступать. Им, даже и мужу, нет никакого дела, что даст сыну эта женитьба, а она же своим женским чутьём уверена: сын будет рабом этой Викуси и, впоследствии, рогоносцем. И она – мать, должна сделать всё возможное, чтобы никаких контактов у сына с этой красавицей не было. Во всяком случае, этот год, пока она здесь, в Германии.

***
Вика привыкла к своей роли домоправительницы в этом доме. Никаких особых заданий эти двое не предлагали. Об обязанностях своих понимала смутно, однако, она не злоупотребляла доверием своих хозяев
С утра она распоряжалась завтраком, заранее обговаривала меню на весь день. Дальше, до обеда, старалась организовать прогулку, если позволяла погода. Вначале её подопечный выражал недовольство. Ссылался на занятость (был озабочен успеть закончить свои воспоминания), однако, Вика находила аргументы в пользу свежего воздуха и движения. Как правило, сын не отставал от отца и гуляли они втроём. Телевизор тоже был необходимым занятием. После просмотра фильма, делились впечатлением. Старик Фриц фон Шлихтинг был силён в политике. Часто спорил с сыном, доказывал свою точку зрения до хрипоты. Закашливался и Вика терялась, досадовала от бессилья как-то помочь, стоя возле со стаканом воды. Впоследствии просила сына не возражать отцу, чтобы не оказались они перед фактом необратимого состояния его здоровья. Такие случаи были исключением на фоне монотонной жизни в их доме. День походил на другой, тот на следующий.
Естественно, Вика в душе считала себя погребённой в этих стенах большой квартиры в окружении двух стариков. Жизнь проходила мимо. И на что она рассчитывала, когда согласилась на миссию няньки почти столетнего старца? Правда, вовсе он не походил на безвольного, слабого, отживающего свой век человека. Жизнь в нём отнюдь не теплилась, подчас она била ключом. Вика не могла понять, зачем господин Лукас, при таком множестве прислужников, ещё и хлопотал о няне для своего отца.
Даже и утренний и вечерний туалет исполнял приходящий медбрат.
Теперь она в душе считает дни, недели, месяцы, отданные этим людям за сумму, совсем для них не обременительную. Да, она продала год своей жизни. Правда, с неё нет спроса, если она уходит по своим делам. По магазинам. Куда ей ещё ходить? В немецкий кинотеатр? Когда немцы смеются, а всё глупо и не смешно, когда ведут там они себя совсем непристойно. Да и у них в Красноярске, похоже, будет нечто похожее. Всё идёт с Запада. В Германии, как она поняла, совсем нет порядочных девушек. Женская скромность здесь не в чести.
За эти полгода, что она в чужом доме, она успела распорядиться с генеральной уборкой. Теперь хотя бы в доме свежий воздух. Чистые занавеси на окнах, выкинуты вон пропылившиеся за годы тяжёлые шторы. Прибрано в шкафах и в буфетах. Очищена мебель специальным препаратом. Вымыты мраморные скульптуры в человеческий рост. Предложила помыть аккуратно с мылом масляную живопись, но старики возразили, но на лёгкую очистку бронзовых рам, получила согласие. В конце ноября ждали приезда из Штатов Клауса. Так что эта уборка была весьма кстати. Естественно, работу эту производили люди, под руководством и наблюдением Вики и стариков.

***
Всё это время, после расставания с Артуром, Вика была неспокойна. Там, далеко в голове копошилась гадкая мыслишка, которую гнала от себя, а она возвращалась. Большой промежуток времени, что собиралась сюда, в Германию, что жила здесь, почему-то была более-менее спокойна. Но, со временем, мысль эта нарастала, и, на сегодняшний день, набрала такую силу, что она даже хотела, чтобы скорее в её дальнейшую жизнь была внесена ясность. Она устала ждать некоего подвоха. Наверняка, все эти рассуждения, предположения матери о несвободе дочери и в дальнейшем от этой тёмной личности, несмотря на дружеское расставание, что за эти дорогие наряды и денежную опеку плата может оказаться непосильно высокой, дали ход её негативным мыслям
И… дождалась. На пороге дома она увидела ту эстонку по имени Рия. Вика даже обрадовалась встрече. После приветствий, вопросов о жизни в Германии, упрёков, что не ответила на письмо, дама, в вежливом форме рассказала, чего ей стоило найти для Вики такое место. Во-первых, оплата Викиного посильного труда довольно высока, во-вторых, эти господа имели в виду продлить договор в случае, если будут довольны ею. Место это отнюдь не прислуги, а компаньонки. Посредничество её не бесплатно. А за такое место плата намного выше обычной. Так что просила за свой труд ни больше, ни меньше, полторы тысячи евро. Сроки были ограничены. Причём, вслух сумму не озвучила, а протянула блокнотный листок с цифрами и тут же спрятала в своей сумочке. Вика была слегка ошарашена такой суммой. Просила подождать до после Нового Года. Эстонка обещала звонить, поскольку знает городской номер хозяев. На том и простились
Виктория немедленно связала эту встречу происками преступника Артура. Она давно заподозрила связь этой тётки с его друзьями и с ним самим.
Настроение испорчено надолго. Наконец, она теперь будет наказана за свои неразборчивые связи, за самоуверенность, за глупость.
Не далее, как на днях она истратила именно такую сумму на великолепный пуховик, отделанный дорогим мехом шиншиллы, в самом престижном магазине Германии. И это с уценкой. Стоил он намного дороже. Но, назад она его не понесёт, хотя и не прошёл срок. Любила она наряды, потому и покупала красивую одежду, обувь на те деньги, что зарабатывала. Это мама умела копить, жизнь приучила к скромности… а она красивая, заметная и должна быть в хорошем обрамлении.
 
***
В доме суматошно. Вчера, без предупреждения, приехал в Париж Клаус и сегодня, во второй половине, будет дома.
Главное, распорядиться с обедом. В квартире всегда прибрано. Забот у Вики особо никаких. Только привести себя в порядок и хорошо выглядеть. Сама судьба противится её желаниям стать недоступной, порядочной. Такую сумму ей может ссудить только этот мужчина.
Она видела Клауса в его фильме, где он делал съёмки какого то племени в Экваториальной Африке. Он ей явно не понравился. Был в какой-то немыслимой панаме, коротких шортах и с бородой. Против очень малорослых представителей племени, казался великаном. Старики в один голос сказали, что в жизни он выглядит совсем не так. Однако узнать можно. И ещё она понимала, старики не против, если Клаус заинтересуется их русской прислугой. Хотела бы она знать, в какой роли они видят её по отношению к их любимому внуку и сыночку? Она совсем не собирается стать его любовницей на пару ночей. Этот номер у них не пройдёт, твёрдо решила Виктория. Но, денег раздобыть ей необходимо, потому, уверена, мужчина будет согласен на любую роль, предложенную ею, и пускай часть суммы, но она получит. Судьба в части быть в нужном месте и в нужном отрезке времени всегда была к ней благосклонна. И только. Без желанных последствий. Спасибо и на том.
Господин Лукас суетился больше всех. Велел приготовить сыну угловую комнату, которую тот занимал до женитьбы. После распорядился приготовить большую спальню, там он ночевал в последний свой приезд. В обеих комнатах свежо и чисто. Только заправить кровати постельным бельём.
Носился он из комнаты в комнату, на кухню в ночной пижаме нараспашку и никакого смущения перед Викой – молодой русской. Она старалась не обращать внимания на его отвратительные рубцы, покрывавшие от шеи всю грудь и живот.
Однако глаза всё останавливались на этих розово-белых буграх, сквозь которые пробивалась редкая седая растительность. Подумала, наверно последствия войны. После подсчитала, поняла, в войну он был ещё мальчиком. Да, наверно он ровесник мамы. У мамы тоже похожие рубцы на попе. И у бабули на руке. Интересно.
Но у них от ожогов, а у этого немца наверно тяжёлое ранение во время бомбёжки. В последний год войны Германия подвергалась систематическим бомбардировкам. Он, видно, ребёнком и попал в такую жуткую ситуацию.
Встретили Клауса старики с восклицаниями и слезами радости. Не виделись они несколько лет. Вика слегка махнула головой, приветливо улыбнулась и стремглав на кухню – ещё раз проверить готовность прислуги. Наверно, Клаус сначала примет душ, так она понимала. Но, на кухню зашёл господин Лукас, велел накрывать на стол не в гостиной, а в столовой. Он был одет соответственно торжественному случаю. Вика стремглав бросилась в комнату старика, где в беспорядке лежали на кровати, на креслах рубашки, брюки и другие носильные вещи и, видно, не мог он ни на чём остановиться. Вика извинилась, что запоздала, выбрала подходящее. Помогла старику одеться.
Она не считала нужным присутствовать на семейном обеде. Потому, помогала на кухне. Там распоряжался толстый, молодой на вид, китаец, которому оказалось больше шестидесяти.

***
Их роман разгорелся в пламень в течение месяца. Виктория долго держала себя в рамках. Но, её страстная натура, наконец, не выдержала напора чувственного Клауса. После сближения, он решил продлить своё пребывание в родном доме. Отец и дед были довольны таким оборотом обстоятельств, поскольку считали себя покинутыми стариками. Жизнь в доме теперь не была похожа на ту богадельню, что была до Виктории.
Молодая красивая пара давала авансы на оживление домашней атмосферы. Они, ещё до сближения молодых, уже были уверены в покорности русской, в её наивной уверенности остаться впоследствии в их семье в качестве законной супруги Клауса. Но, мальчик уже достаточно взрослый, чтобы понимать глупость такого союза.
Неправы были старые господа. Клаус, в теперешнем своём состоянии, готов был назвать молодую женщину своей супругой.
Планы Виктории были близки к осуществлению. Клаус готов отдать ей все 15 тысяч евро. Однако, пока, она ещё не оставляла своей роли женщины, обретение которой было честью и гордостью любого достойного мужчины.
Поскольку Виктория мотивировала необходимостью этой суммы её родным, проживающим в другом городе, она созвонилась с тётей Линой, обговорила день своего приезда, буквально на несколько дней, ссылаясь на свой нехороший сон о бабуле.
Клаус захотел ехать вместе, но Виктория просила, не знакомиться с родными, прежде, чем она лично не сообщит об их решении. К родным она выехала ранним утром, чтобы вернуться через день. Влюблённый Клаус провожал её на вокзале. Когда поезд тронулся – шёл за вагоном секунду-другую, махал, посылал воздушные поцелуи. Вика торжествовала, глядела на свою сумочку с умилением и восторгом. В ней было её избавление от тёмной, страшной личности – бывшего своего коварного любовника. Она не переставала связывать визит этой эстонки с происками Артура.
Весь этот путь из Берлина к родственникам, в обстановке полного душевного покоя, она до мелочей вспоминала об изменениях в домашней обстановке, связанной с приездом Клауса. Уже после их семейного обеда, где её присутствие не было необходимым, он на ходу задержал её руку в своей. Представился. Широко улыбнулся, сверкнув белыми, красивыми зубами. Был он черноглаз, смугл, черноволос. Низкие брови, глубоко посаженные глаза. Конечно, на полголовы ниже её. Вовсе не походил ни на отца, ни на деда. Вика увидела мужчину какой-то южной национальности, но не немца. Может, отец в молодости был тоже черноволос? В общем, главное, она поняла сразу: мужчина был ею заворожен, потому и её дерзкие планы будут решены. Он не производил впечатления безденежного неудачника. Вспоминает, о его фильмах, что демонстрировал на второй день по приезду. Его интересные комментарии к фильму о саваннах и девственных лесах Экваториальной Африки, о животном мире: хищниках-кошачьих, обезьянах, антилопах, она слушала с большим вниманием. Была поражена видом самых маленьких на планете людей. Средний рост взрослого пигмея из племени бамбутти всего 120 сантиметров. В лесах Итури, площадью примерно с Польшу, эти племена занимаются охотой. Очень утомительная охота на слонов – прерогатива именно этого племени. Ведут кочевой образ жизни. Они часто гибнут от малярии, пневмонии. Климат там отнюдь неблагоприятен. Дневная жара сменяется холодом. Поскольку пигмеи не одеты, ночью согреваются у костров. Как правило, пигмеи моногамны. Показал и рассказал об одном из крупнейших водопадов мира на реке Зимбабве в Южной Африке под названием Виктория, в честь английской королевы Виктории. Также вкратце рассказал о жизни этой знаменитой женщины – покровительницы литературы, искусства 19 века. Её именем названы реки, города и прочие географические точки, имеющие прямое отношение к королевству Великобритания. Подчеркнул, что и она носит это прекрасное имя, богини победы в древнеримской мифологии. Узнала она от него об Америке, где он постоянно проживал, о знаменитостях американского кино, о которых ей приходилось слышать много придумок. С Клаусом ей было интересно, как ни с кем из её бывших знакомых.
Она вспоминает его первый поцелуй, после чего ей пришлось прочитать ему небольшую лекцию о своей убогой жизни в Красноярске, о его дерзком проявлении своих низменных чувств по отношению к бедной, обиженной судьбой прислуге. Была она хорошим психологом. Знала: как правило, мужская жалость по отношению к красивой молодой женщине приносит свои плоды.
Так и получилось. Он стал уважителен и сдержан. Продолжались их отношения на равных. Он понял. Девушка неглупа и не желает быть в этом доме в двух ипостасях.
Она дождалась его серьёзных чувств. Только уверенная, в таком раскладе их отношений, она пошла на уступки. А он, в свою очередь, мечтал назвать её женой. Окрылённая, она ехала к родным, уверенная наперёд, никакой женитьбы не будет, эту закономерность её отношений с мужчинами она давно усвоила. Но… были деньги, которые приведут в норму её тревожное душевное состояние.
Поезд замедлил ход. Она ждала встречающих - тётю Лину и дядю Эдуарда, как и в прошлый её приезд.
Но, встретил её Вадим. Он был взволнован и немногословен.

***
Как только последний вагон поезда ушёл из поля зрения Клауса, состояние меланхолической подавленности, неудовлетворённости собой завладело им. Он понуро, не торопясь, не обращая внимания на толкотню спешащих пассажиров, вышел к стоянке, бросил в автомат положенную сумму, сел в машину и на скорости, неприемлемой для города, стал колесить по улицам, отыскивая какой-нибудь унылый безлюдный уголок, где бы мог отдаться мыслям, подвергнуть анализу свои поступки, чувства к русской красивой женщине. Он нашёл приблизительно такое место. Вышел из машины.
Нет, всё было хорошо. Но почему так скверно на душе? Нет, он не был жаден. Но почему вдруг ей понадобилась такая сумма? Для него, человека с достатком, но отнюдь не миллионщика, такая сумма достаточно ощутима. И с какой стати, он превратился в послушного раба? И почему она протестовала, чтобы он сопровождал? В общем, эта женщина определённо недооценила  достаточного наличия серого вещества в его мозгу. Да, по опыту своей теперешней холостяцкой жизни он убедился, женщина умело воспользовалась его ролью влюблённого самца, давшего себя превратить в ручную марионетку.
Машина ждала его под каким-то высоким каменным забором, откуда торчали всё ещё зелёные верхушки клёнов. Он прохаживался вдоль этого забора в течение часа, может и дольше. Народу попадалось мало. Машины проходили редко. Тёплый осенний день набрал свою силу, и Клауса потянуло подальше от города, совсем в тишь, куда-нибудь к заброшенному водоёму, где никого и он один на один с природой.
Он сел в машину, завёл, облокотился о руль. Снова стал думать. Медленная, негромкая  мелодия Бетховена «к Элизе», всегда ласкающая его слух, но часто им не услышанная, подействовала умиротворённо, но он оставил этот призыв без ответа. Машинально взял в руки мобольник, открыл, не глядя на экран, захлопнул крышку.

***
Вадим взял из её рук сумку и быстро направился к выходу в город.
Еле поспевая за ним, Вика закидала его вопросами: где родители? Что с бабушкой? Наконец, в чём дело?
- Видишь, какое дело – вчера вечером мама и бабуля попали в аварию,  – он помедлил и она воспользовалась паузой, задала вопрос, ответ на который, как она в этот момент поняла, её бы расстроил весьма в меру.
- Ну и? Живы или покалечены? – произнесла она спокойно, не повышая голоса, что практически не получается, когда случается подобное с близкими.
Вадим с удивлением отметил её спокойствие и понял: эта женщина не для него.
- Видишь ли, мама была за рулём, отвозила бабулю к врачу. Для очередной проверки. Ну, что сказать, не успела увернуться от  встречного большого фургона. Так что, мама в больнице с разными переломами, а бабуля обошлась без царапин.
- Да… плохи дела. Свези меня сначала к бабуле. После сразу к тёте Лине. Она хоть в сознании?
- Состояние средней тяжести, но сознание не потеряно. Ей будут делать прямое переливание крови, поскольку большая потеря.
- А кто реципиент или, как там называют?
- Реципиент – это мама, а кровь возьмут у меня. Тебе должно быть известно, донор – это сдающий кровь. И на завтра утром назначена эта процедура.
-Да известно, известно. С мамой вчера я говорила по телефону, было всё в порядке.
- Говорила ты утром, а случилось во второй половине.
Фрида встретила внучку со слезами на глазах. Стала поспешно рассказывать, как это всё произошло.
- В какую то долю секунды. Я даже не успела сообразить, как Линочка вся поломанная, сидела стиснутая рулём и…
- Бабуля, не утруждай себя этим страшным рассказом. Мне уже нехорошо, – перебила её объяснения Викуся.
Вадим сидел тут же, понуро глядя в сторону. Ему от души было жаль мать, потому как её мучениям ещё не видно конца. Позади уже две сложные операции. Будет ли в порядке рука и тазобедренная кость…
Вика ехала с Вадимом в больницу, с мыслями о неудачной своей поездке, о холодности Вадима, правда она относила это его состояние к сложившейся ситуации. И надо было такому случиться.
Ещё подумала – почему не бабуля? Такая старая и никому не нужная. Кто бы стал горевать? Только бы дед Георг, а его нет.
В палату их не пустили. Посидели в коридоре. Состояние потерпевшей чуть улучшилось. Так что жива будет. Уже вечер. По-прежнему скупой на слово, безразличный к ней Вадим, отвёз её к бабуле.
Фрида обрадовалась внучке. Сидела у окна и всё лила слёзы. Дождётся ли она своей дорогой Линуси? Стара она, почему не с ней всё это случилось? Богу видней…

***
Старики всполошились. Клаус обещал сразу вернуться, как проводит Викторию. Это было ранним утром. Теперь дело к ночи, а его всё нет и мобольный не отвечает. Особенно возмущался дед, который любил внука какой-то болезненной любовью. Всё ему казалось, что Клауса подстерегает какая-то опасность. Когда задерживался, даже будучи женатым, в панике будоражил свою жену, сына, заодно и невестку. Из Штатов, Клаус был обязан звонить через день. А лучше ежедневно. Поскольку часто бывал в командировках, связанных со съёмками, звонить не было возможности, дед всё это время тихо страдал и тоже привлекал к своим тяжёлым предчувствиям близких. Когда же случился неслыханный по своей силе и дерзости теракт с огромным количеством жертв в Нью-Йорке во Всемирном торговом центе 11 сентября 2001 года, где по роковой случайности, находилась жена с невесткой и обе погибли, никакого предчувствия не было и в помине. Дед в весёлом состоянии духа был на встрече старых вояк.
Так что, на пороге квартиры в этот вечер Клаус был встречен каскадом обвинений, упрёков, жалобами на неуважение, нелюбовь к своим близким его даже испугало состояние деда, который орал, топал ногами, а после сник и стал жаловаться на сердце.
- Сынок, ты должен понять беспокойство твоего деда. К сожалению, живём мы в Берлине, а здесь, как тебе известно, орудуют фашиствующие ублюдки. Твоя внешность, унаследованная от турчанки-матери, не может быть незамеченной во время их хулиганских походов и отлавливания людей с не немецкой внешностью.
- А если с английской или с французской? Этих не трогать. Это гости из Европы. Так, папа? Остальных в том числе и славян, и мусульман – этих просто убивать. Мусульман и африканцев за черноту, славян за некачественное произношение немецкого. Считаю, виновные в этих безобразных преступлениях только члены правительства. В Штатах, например, такие выпады бывают чрезвычайно редко. И там ещё не отменена смертная казнь. Поговорили. Пора спать. Посмотрю, что там дед.
- Посмотри, посмотри и спать. Нам, Клаус, после сегодняшнего, уже не симпатична эта русская. А ты, дурак, влюблён? И, что это, она сорвалась к своим родственникам?

***
Вадим внимательно посмотрел на глотающую слёзы бабушку, обратился к Вике:
- Надеюсь, это время, что ты здесь, поможешь бабуле с готовкой и прочими делами.
- Завтра утром я уезжаю. Так что за бабулей ухаживать буду только до утра.
            - Придётся взять папе и частично мне заботу о бабуле. На жену Виктора и на него самого рассчитывать не приходится. Сейчас они с младшим в Италии, на отдыхе. Старший в Мюнхене, в университете. И потом, живут они за 100 километров отсюда. Сама понимаешь, не наездишься, чтобы за бабулей ежедневно ухаживать.
- Интересно. Что же при таких обстоятельствах не отдать бубку в дом престарелых? Да она и сама, наверно, хочет не обременять всех вас. Что ей жить осталось? Руки вам всем развяжет. Я видела, как тётя Лина за ней ухаживает. Сколько можно…
По мере этого Викиного высказывания, выражение лица Вадима менялось, взгляд стал насмешлив и презрителен. Наконец, он перебил поток Викиных откровенных высказываний.
- Вика, прекрати. Бабуля в соседней комнате. Может услышать…
- Ты что так печёшься о бабуле? Мать в таком состоянии…
- Послушай, как же ты можешь так о своей родной бабушке, которая тебя вырастила? Что ты за человек?
- Мне кажется, я озвучила мысли всей вашей семьи. Просто, хотите казаться хорошими.
- Никто не хочет бабушку никуда отдавать. Мы все к ней привязаны, благодарны ей за всё, про всё. Считаю разговор оконченным. В какое время ты едешь назад? И я уже начинаю сомневаться, что приехала ты из-за какого то дурного сна. Хорошо, давай ближе к делу. Когда ты возвращаешься?
- Завтра с утра выеду, чтобы быть на месте во второй половине. Видишь, сон, как говорится, в руку.
Сама подумала, надо же, такое совпадение…
- В руку, в руку. Всё. Договорились. Завтра в 9-00 я в больнице на процедуре. Часов в 11, если освобожусь, заеду за тобой и на вокзал.
- А на работу?
- С таким делом, освобождён на пару дней.
Он зашёл к бабушке, сказал пару слов про обстановку в больнице, махнул ей и, не оборачиваясь на Вику, вышел, хлопнув дверью.

***
Клаусу уже следовало через пару дней отправляться восвояси. Там ждала его работа, ждала ассистентка – американка русского происхождения, с которой он периодически был близок, которую любил, как хорошего преданного ему и их делу, знающего товарища по работе. Он не собирался на ней жениться, но понимал, она не теряла надежды. Ей 40, она полная противоположность Виктории – короткая толстушка. Добрая, порядочная. Он знает её уже лет 20. Конечно, эта русская прислуга очень красива, если бы не рост… Он пониже её и ему это неприятно. Сам он считается выше среднего – 180. Что это он думает о росте? Совсем другие мысли его одолевают. Эта Виктория умна и изворотлива. В общем, как он понял, тёмная лошадка. Что никаких денег он назад не получит, в этом он был уверен. Вместе с тем, есть и плюсы – самый главный плюс – умна. Он терпеть не мог глупых, ограниченных женщин, дальше – аккуратна, знает языки, в меру начитана, хорошо заботится о его близких стариках – это много значит, ну, и красивая. Приехать с такой девицей в Лос-Анджелес – фурор произведён будет определённо. Но он не мальчишка, гнаться за мишурой, и впоследствии таскать за собой груз рогов. В общем, было над чем подумать… Что он не любил, а был влюблён, пока не закончится полное чувственное удовлетворение, в этом он был совершенно уверен. Любил он жену и знает, что это за чувство. В случае с Викторией, здесь ничего подобного. Таких историй у него было немало… но такими красивыми, судьба не одаривала…

***
После поспешного ухода Вадима, Вика сидела не шелохнувшись. Хмурая и злая. Не хотела видеть бабушку, льющую слёзы в соседней комнате. Задумалась о своих, как ей казалось, вполне адекватных замечаниях в отношении бабки, и, по её мнению, неискренней реакции лицемера Вадима. Её удивляло и казалось странным чрезмерно внимательное и доброе отношение этой семьи к неродной бабке. Ей тошно было возвращаться в Берлин к чужим людям и к Клаусу, темноволосому и тёмному, никак не похожему на немца. Она обещала понемногу возвращать этот долг, но вовсе не хотела отдавать заработанные свои деньги и вернуться домой ни с чем. Подвергнутая бесконечной рефлексии, она снова, в который раз, откинула версию о своём счастливом замужестве. Знала, эта связь с Клаусом закончится ничем, как и все предыдущие. Так ей на роду написано.
Из спальни слышались охи и вздохи Фриды.
- Бабуля, ну что ты всё стонешь? Помочь тёте Лине ты не в состоянии. А хныкать и вздыхать беспрерывно – это не дело. У меня от твоих стонов голова разболелась. Уймись, наконец.
- Ты права, девочка, но старому человеку тяжело всё это переносить, потому и не могу молча переживать. Видно, это издержки старости. Я, когда бываю одна, разговариваю сама с собой. Это верно удел всех одиноких стариков.
- Конечно. Старикам нельзя жить уединённо. Если не получается в семье, следует жить в доме престарелых. Там и уход, и общение с такой же ровней, там ты никому не можешь быть в тягость. Ты это должна понять и не быть эгоисткой, – не выдержала Вика.
- Ты мне предлагаешь дом престарелых? Нет, внучка, я категорически против. Скажу тебе, была десять дней я в этом доме, когда Линочка с семьёй выезжали в Америку. Больше не хочу. Просила, оставлять меня одну, если куда поедут. Ко мне приходит женщина убирать квартиру. Линочка этим не занимается. Но, вообще, она мне, как родная дочь и мальчики мне, как родные внуки. У нас нет понятия, что я им чужая… Если тебя тяготит родная бабушка, больше можешь меня не навещать. Но, не пойму, почему в тебе так много чёрствости и так мало сострадания. Мы всей нашей семьёй тебя воспитывали в любви. Ты была доброй послушной девочкой…
- Расскажи ещё в сотый раз, как я бинтовала птичке сломанную ножку и как заступалась за избитую мальчишками кошку и взяла её к нам в дом. Может, я переменилась. Из-за жизни такой…
- Скажу ещё, звонили мы маме, она жалуется, - на её письма ты не отвечаешь, звонишь раз в месяц. Не сердись, из-за тебя сейчас Раи нет с нами. Наверно, всему виной твоя красота. Была бы внешность поскромнее, не стала бы требовать от жизни больших благ. Ты, девочка, пересмотри своё отношение к людям, к родным. Ещё не поздно в твои годы стать другой. Не держи на меня обиды. Я старая. Но ещё из ума не выжила и могу разобраться в жизненной ситуации.
Во время своего такого монолога, Фрида из-за слёз не видела Викиного лица. Хотела бы, но не могла преодолеть свою стариковскую слезливость. Вика в это время думала свою думу и почти не слушала бабушку.
- Расскажи, как там твои дела? Что нового с твоими хозяевами?
Бабушка замолчала. Пару минут были слышны её вздохи.
Вику осенила мысль, воплощение которой дала бы ей возможность показать себя Клаусу с хорошей стороны. Но сначала заговорила о разных пустяках, происшедших в доме хозяев за последнее время.
- Знаешь, бабуся, к старикам приехал их Клаус из Америки. Такой богатый и симпатичный, только смахивает на турка или ещё на кого…
- Это сын младшего старика? И сколько ему?
- Наверно как Виктор. Постарше Вадима. И не женат…
- И ты естественно, ему понравилась?
- А ты как думаешь, конечно – да.
- Ну, что ещё скажешь?
- По поводу Клауса пока молчу, скажу про его папочку. Знаешь, перед встречей этого Клауса старики, как всполошились. А его папочка – Лукас и вовсе стыд потерял. Носился из комнаты в комнату в рубашонке с коротким рукавом, грудь нараспашку. Представляешь, вся грудь от шеи и весь живот – сплошной розово-белый бугристый шрам и волоса седые пробиваются – мне стало тошно. Я всё глаза отводила, пока не догадался запахнуть рубашку.
- Знаешь, такой же шрам был у Мишеньки, которого я потеряла, когда бежала от немцев. Он, как и я, и твоя мама кипятком обварился, тогда ему было пять лет. Это моя вина. Упала на него с примуса большая кастрюля с кипящей водой. Чуть не умер, мой мальчик. И знаешь, чем его лечил наш фельдшер? Прокипячённым подсолнечным маслом. Рубцы грубые, толстые были от того, что рубашонка фланелевая впилась в тельце моего дорогого мальчика. Сколько крику было… Интересно, какое совпадение… А ты спроси у него, когда это он так обварился?
- Вот ещё… Неудобно… Тебе это надо? Мало ли совпадений бывает.
- Да, конечно, неудобно… И стала снова, в который раз, рассказывать их историю спасения от наступающих частей немецкой армии.
- Всё я это наизусть знаю. Так что не утруждай себя и не стоит тратить нервы из-за событий давно минувших дней…
- Теперь я буду думать, а что, если это мой мальчик? Сколько ему лет, Викуся?
- Что это, бабуля, ты вздумала – твой мальчик… Сколько лет, точно не знаю. Думаю постарше мамы.
- Так и есть, всё сходится…
- Мы сейчас с тобой поедим. Проголодалась? Я всё сама приготовлю. Что там у нас в холодильнике?
Они поели. После позвонила Вика Вадиму. Спросила, как с Линой.
Потом уселись с бабулей в комнате. Телевизор не включали. Вика всё ждала подходящего момента, чтобы реализовать свою задумку Впрочем, она считала, стоит быть предельно искренней, тогда могут быть и нужные результаты.
Сегодняшний пасмурный день к вечеру расцвёл ярким, красивым солнечным заходом. Листва на деревьях ещё держалась, и красивые жёлто-зелёно-оранжевые тона украшали соседний кусок земли, видимый из бабушкиных окон. Вика подошла к окну, залюбовалась красотой природы.
– Бабуля, посмотри в окно, красота-то какая. Уезжала я из Берлина, было тоже солнечно, а сюда приехала – дождь. Теперь снова нет осени. Солнышко и тепло.
Постепенно, Виктория подошла вплотную к теме, которая должна была заинтересовать бабушку. Говорила она быстро, так что Фрида просила не частить. Рассказала она бабушке всё, от начала своего знакомства с Арменом, и дальше, до встречи в Берлине с этой странной женщиной. Слушала её Фрида очень внимательно. Ей льстило, внучка, наконец, увидела в ней вполне нормальную, неглупую старую женщину – свою родную бабушку, с которой хочется поделиться, посоветоваться.
- Да, девочка, только не сердись. Тебе 29? Образование получила. Это хорошо. Но, жила всё это время ты неверно. Обманывала сама себя. Красота твоя сыграла с тобой плохую шутку. Нельзя надеяться в жизни только на красоту. Кроме этой большой Божьей награды, надо иметь ещё и верный взгляд на жизнь, и обязательно отдавать свою любовь близким и окружающим. На деле, ты девочка, отдавала только своё тело мужчинам, которые отдавали тебе за это наряды и прочее. То есть, сказать по правде, продавала ты себя всю - и тело, и душу, и получила – взамен себя совсем другую Викусю. Не хочу повторяться. Такую, какая ты есть теперь. Чтобы на тебе жениться, умному, успешному нужны два условия – влюбиться, и, сломя голову, узаконить отношения. Чуть промедлит, уже раздумает и скажет себе – нет. Так что ты это свойство мужчин имей ввиду. Тебя такой расклад касается в большей степени. Умный мужчина, после головокружительной страсти, всегда приходит в себя. Длится такое время и до года и чуть больше. Думаю, своими денежными делами ты намного сократила этот срок. Имею в виду сына хозяина.
Вика задумалась. Оказалось, бабушка умна и достаточно развита. Неужели, занимаясь всю жизнь шитьём, она успела так мудро развивать свои мысли? Неужели – это всё с молодости, её увлечённость чтением классиков? Неужели этого достаточно, чтобы научиться логическому мышленью? И какой запас слов. Оказывается и память при ней. Да, новыми словами она не оперирует. Языков не знает… Наверно, опыт. Это тоже не последний стариковский козырь. Правда, с их опытом молодёжь в большинстве своём, не считается, да и не утруждает себя вести пространные разговоры на тему о жизни… А зря… Но, возможно и права молодёжь, поскольку жизнь другая, масса перемен… Да, но классический индивидуум остался тем же… Если сказать яснее – сам человек остался тем же существом, с теми же поступками, проступками, чувствами. С тем же набором свойств, присущих Homo Sapiens.
- Что тебе сказать по поводу этой дамы из Эстонии? Я считаю, эта просьба о непосильной для тебя сумме, совершенно не касается твоего Армена. Не унизит себя мужчина, сказать точнее – преступник, такой несуразной просьбой к женщине, к которой был неравнодушен, которую по-своему любил. Потому, считаю, это своеобразный заработок этой женщины. И не стоит сюда вплетать Армена. Замахнулась она на большую сумму. Её тоже, судить не стоит. Она знает, что за месяц ты имеешь хорошие деньги от своих хозяев. Отдашь за её комиссию 600 евро. Этой суммы вполне достаточно. Я тебе дам эти деньги. Вернешь, когда мне понадобиться твоя помощь и в том случае, если удачно выйдешь замуж. Договорились? Дальше, 15 тысяч верни Клаусу.
Тут Вика не выдержала. Расплакалась. Такого результата от своего откровенного разговора с бабулей, она не ожидала. Главное, не ожидала она, что в таком возрасте её бабушка окажется мудрее всех мудрых на свете. Рыдала Вика без остановки долго. После умылась, привела себя в порядок и приготовилась к завтрашнему визиту к тёте Лине и отъезду в Берлин.
Она не забудет бабушкиного напутствия по важному для неё вопросу, по поводу шрамов от ожогов на теле старика Лукаса.
Странно. При таком умном, логическом решении её, Викиного вопроса, бабуля тут же превратилась в наивную, легковерную древнюю старушку, что касалось лично её и решения мучившего  её многие годы больного вопроса.

***
Лина окончательно распрощалась с больницей через полтора месяца. Посильные издержки после четырёх оперативных вмешательств, мало отразились на её внешности. Нижнюю челюсть вправили, бедро, с металлом в кости, в порядке, рука правая стала короче на два сантиметра – и вовсе незаметно. Уже успела вставить три передних нижних зуба с двумя коронками по бокам. Лина не нытик. Никого в своей оплошности не обвиняет. Сама виновата. Слишком уверенно вела машину, болтала с бабулей, кое-как следила за дорогой и упустила помеху справа. Фургон умело увернулся. Однако резко крутанула руль вправо и сама себя подставила. Так что, спасибо, осталась жива.
Грядёт Рождество. Ждут в гости Раечку из Красноярска. В январе Фриде 88. И Рая будет весь январь рядом с мамой.
Также приедет из Берлина Викуся. Отпустили её старики с большой неохотой на десять дней.
Тогда, в ноябре, вернулась она от родных на другой день. На этот раз приедет на пару дней раньше. Порадует стариков. И вообще, она стремится быть порядочной, честной, бескорыстной. И, думает, это ей удаётся. С той эстонской дамой встреча назначена через неделю после Нового года. Во всяком случае, она будет действовать разумно и не даст себя обмануть. За эти месяцы, что она у стариков, накопила приличную сумму. Могла бы эти 600 вернуть бабуле. Но пока подождёт. Охота хорошо выглядеть, потому хорошая одежда ей необходима. Особенно дорожит красивой модной обувью и не боится каблука. В элементах её одежды обувь занимает не последнее место.
Тогда она вернулась от родных поздно вечером. Старики уже отдыхали – отец у себя с подготовкой рукописи в печать, сын с газетами в своей комнате, читал перед сном.
На звонок двери открыл Клаус. Она отметила его радость, когда увидел её. Поняла, чувства его не прошли. Ещё раз убедилась в его восточной красоте. Он обнял её, прижал к себе, обхватил губы своим жадным красивым ртом, чуть прикусил, долго не отпускал. Она дёрнула головой, плечами, высвободилась из его нетерпеливых объятий. Выдержала эту пытку своей плоти. Победила себя. Пожаловалась на усталость с дороги. Пошла в душ.
Клаус терпеливо ждал её в гостиной в предвкушении завершения своего страстного порыва. А она зашла в красивом халатике, с обвязанной полотенцем головой до бровей и спокойно протянула ему эти 15 тысяч, сказала, надобность отпала. Страшно была довольна собой. Атмосфера этого делового момента начисто нивелировала настроение счастья видеть женщину, красивую, желанную, доступную… Клаус сник. Ругал в душе себя за те мысли, которые его давили после их расставания на вокзале. С этого вечера чувства и, следовательно, отношения его к Виктории приняли другой оборот. Он снова стал думать о счастье иметь рядом эту женщину в роли жены. Потому, наверно, ждал проявления её чувств. А она была спокойна и даже тогда, когда узнала о его отъезде в конце недели. Разговор, который произошёл у них перед отъездом, оставил ему надежду. Обещал приехать через пару месяцев именно к ней и заодно для просмотра европейских документальных фильмов-соискателей на очередные премии.
За время после её возвращения от родных, она понемногу узнавала обстоятельства жизни семьи, в которой предстояло прожить ещё половину срока.
Молодой старик был более разговорчив. Но, к сожалению, ничего не мог сказать о своём детстве во время войны. Что был контужен, когда попала в дом фугасная бомба и он был завален и обожжён, знал он из рассказов отца. Поскольку перенёс большую физическую и психическую травму, приблизительно ещё год после этих страшных событий, не мог говорить и ничего до сих пор, что связано с этими событиями, не помнит.
Виктория осторожно навела справки о его матери, и, естественно, задала вопрос, сколько ему было лет, когда получил такую серьёзную травму.
Тут он поинтересовался, когда она успела обнаружить его обезображенную грудь и живот. Она напомнила ему день встречи сына…Тогда ему было, со слов отца, 6 лет. О матери говорил он много и с большим теплом. Она была дочерью приближённого к фюреру штабного генерала. Глаза его наполнились слезами, когда коснулся темы гибели в Нью-Йорке матери и жены. Вика извинилась, высказала соболезнование, сменила тему.
Таким образом, бабуле только станет известен возраст этого обожжённого господина Лукаса фон Шлихтинга.

***
Викуся приехала к родным 24 декабря. Накануне звонили Рае. Будет у них она только после 10-го. Успеет на Фридин день рождения. Если Вика сочтёт возможным, повидается с матерью в Берлине.
Нашла она тётю Лину в хорошем состоянии. Порадовалась за неё. В свою очередь Вадим не потерял интереса к Викусе. Всё крутился возле… Лина решила переговорить с сыном лично, без участия мужа и, естественно, мамы Фриды.
Она улучшила время, на второй день Рождества.
Зашла к нему домой утром. Сама открыла своим ключом. Сын ещё в кровати, но уже проснулся. Она села в кресло напротив.
- Мама, ты что так рано? Что-то случилось? – удивился Вадим и стал поспешно натягивать штаны.
- Ничего такого не случилось, слава Богу. Ты что, не догадываешься, почему решила зайти к тебе и поговорить без свидетелей?
- Понятия не имею.
- Плохо. Ты мне скажи, сынок, почему ты так скоро забыл что тебе стоило, чтобы освободиться от твоей бесхозяйственной неверной красавицы-жены? Забыл? И чего ты добиваешься? Снова хочешь наступить на те же грабли? Нет, это тебе будет уже что-то посерьёзней. Ты что, ещё не понял, что за девушка эта наша Викуся? Тебе уже немало лет. Стоит подумать и о потомстве. Казалось бы, после такого горького опыта, самостоятельный мужчина в твои годы уже должен понять, какие женщины годятся в жёны, а какие только в любовницы. Или ты считаешь возможным обещать Викусе свою руку, а после послать её к чёрту? Или ты думаешь, мы с отцом согласимся на этот, уже второй твой неудачный брак? Тебе следует, имея плачевный опыт, искать жену пускай даже намного моложе, но порядочную…
Она замолчала. Ждала ответа сына. Сын всё это время ходил взад-вперёд по спальне и всем своим видом выражал досаду и недоумение.
- Мама, скажи, пожалуйста, что ты от меня хочешь в данный момент?
- И он ещё спрашивает? Я хочу, чтобы ты не подавал никакого повода, чтобы ты прекратил пялиться на неё, ходить кругами, как петух подле курицы. Это выглядит смешно и некрасиво. Тебе скоро 38. В этом возрасте мужчина уже имеет порядочную жену и двоих детей, как твой старший брат, наконец…
- Старший брат… Мама, запомни, я никогда не женюсь на женщине, подобной Юльке – умной уродине. Поняла? И потом, не собираюсь я ухаживать серьёзно за Викторией. Да, она мне нравится. Да она не может не нравиться. На неё все мужики пялятся. Я заметил, папа тоже на неё поглядывает…
- Папа поглядывает… Нашёл кого задевать… В конце, концов, она твоя сестра…
- Не кровная…
Разговор с сыном, как глухого с немым, подумала Лина. Ушла в плохом настроении. С Эдуардом, с мамулей разговор на эту тему бесполезен. Скорей бы Викуся уехала к себе в Красноярск.  Уже скоро… Слава Господу, она в Берлине, а он здесь. Даст Бог, пронесёт…
Викуся всё это время не отходила от бабули. Много было общих разговоров по поводу младшего старика - Лукаса. Вся семья уже была в курсе этого интересного события. Фрида всё повторяла, что уверенности её прибавляется с каждым днём. Её это Мишенька. Такое совпадение просто говорит само за себя. Точно такой ожог, как у Мишеньки… и возраст… Все, включая и жену Виктора - специалиста по кожным болезням, - обсуждали эту тему, варьируя  всеми возможные и невозможными обстоятельствами. Главная версия в сути возможного спасения мальчика, лежащего в воронке от бомбы, заваленного землёй, которого и мать не могла разыскать, как говорится, по горячим следам, и спасения – кем? - немецким офицером, возможно, в чинах. Трудно поверить, чтобы этот немец, да ещё и не солдат, рылся в воронках, а после, привел мальчика в чувства и дальше – взял ребёнка к себе и это во время боевых действий.
Такая картина всем родственникам, включая старшего правнука Фриды - студента университета, кстати мед. факультета, казалась, по меньшей мере нереальной, граничащей с фантастикой. Но только не бабуле. Она упрямо настаивала на своём и предлагала подумать всем, каким образом добиться истины. Юлия задала бабуле попутно подвернувшийся вопрос: не делали ли Мише обрезания по иудейскому обычаю? На что Фрида дала отрицательный ответ, но с небольшой заминкой, что могло расцениваться двояко.
Вика рассказала бабуле, как она лихо вернула Клаусу эти деньги. Какое впечатление произвела… Бабуля, в свою очередь, предостерегла внучку о возможной близости с двоюродным братом, хотя, по еврейским законам и, наверно, по мусульманским, такие браки даже почитаются. На что Викуся посмеялась. Поскольку уже была с ним близка, но о замужестве и не помышляет, потому, как знает наперёд, что никакое замужество ей не светит. Да и этот Клаус никакой ей не родственник. Такие свои мысли она оставила при себе. Внучка не старалась переубедить бабулю. Но, каким образом доказать её неправоту?

***
Встретили Викторию в Берлине радостными возгласами. Даже старый Фриц протянул ей руку и с доброй улыбкой поздравил с Новым годом. Тут же высказал пожелание. продлить её работу в их доме. Такой активности от старика не ожидала, поскольку был он мало разговорчив, редко отрывался от своей писанины и сиднем сидел в своей комнате за письменным столом. Она и Лукас с большим трудом вытаскивали его на ежедневную прогулку. Обедал тоже часто у себя и всё делал спешно. А тут расхаживает по квартире, из рук не выпускает пульт телевизора, даже изъявил желание выходить из дому по два раза в день.
Лукас тоже загадочно улыбался, закидал Вику вопросами о матери, как там, в Сибири, дела, сколько бабушке лет исполнилось Она глядела на этого улыбчивого старика и думать было смешно, чтобы этот типичный немец мог оказаться маминым родным братом и бабушкиным сыном. Вика убедилась в мудрости старушки, но, чтобы так наивно спорить и доказывать свою правоту… Тут уже верх берёт возраст. Так что, мудрость в таком возрасте мимолётное исключение из природой установленных правил.
Наконец, ситуацию прояснил господин Лукас
За день до Рождества господин Фриц фон Шлихтинг – начальник штаба одной из дивизий, приданных группе Армии «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Э.Буша, – наконец, закончил свою книгу воспоминаний и в тот же день рукопись была передана в издательство. Так что теперь после работы корректоров, небольших технических редакторских правок, книга должна будет издана через месяц-полтора. Естественно, в авторской редакции. Отец обязательно дождётся готовой книги.
Вика порадовалась за них. Личной радости было мало, поскольку назавтра назначена встреча с той эстонской дамой.

***
Её старенькая дорогая мама спит в соседней комнате. Раю сон не берёт. Потому как много впечатлений, и у них дома уже утро. Диву даётся, что за жизнь у её родных! Так могла бы жить и она, но не случилось… Перед отъездом назад Рая мимолётно повидается с дочкой в Берлине. Но не хочется думать, что этот рай через месяц закончится и снова будет она ждать скудных весточек от Викуси. Погода стоит отменная, будто уже весна. Там, дома, снегу по колено. Приехала в своей неизменной шубе «под котик». Здесь никто шубы не носит, а эту, что у неё, Лина сразу забраковала. Старая, хоть и дыр нет. И не лёгкая… Спросила – сколько же ей лет? Лет много, но в Сибири без шубы не обойтись. Потратила на дорогу Викусины сбережения. Всем подарки. Видно, никому не угодила. Самолётом до Москвы и дальше тоже самолётом до Франкфурта. Там встречали и на машине до места.
Думает, почему ей всегда невезуха, даже в мелочах. Хотела купить в дорогу сапоги, хорошие, итальянские, дорогие. Купила, естественно, после примерки. Дома открыла коробку а в ней оба на правую ногу. На другой день назад понесла. Сказали, такие кончились. Если кто хватится, ей позвонят. Вернули деньги. Так и не позвонили. Купила красивый дорогой костюм. Только перед дорогой, когда паковала чемодан, решила снова примерить. И что? Молния на юбке не работает, на жакете одной красивой пуговицы не хватает, а запасной нет. И примеряла. Но, видно, всё наспех… В магазин нести было поздно. Так и привезла сюда. Молнию заменила Лина, пуговицы пришлось все поменять. Здесь заплатила за них большие деньги - за пять штук. Правда, мама дала на личные нужды 300 евро. А ещё, от чемодана – нового, красивого, отлетело колёсико. Можно вспоминать и вспоминать о разных досадных невезениях…Только бы Викуся мужа нашла. Именно здесь, в Германии. Назад, домой, сказала, точно не вернётся. И эта история с братом Мишей. Мамина неуёмная фантазия. И каким же это образом Викуся раскроет истину по настоянию мамы? Истина на поверхности, тут и раскрывать нечего. Смешно…

***
Не так страшен чёрт, как его малюют. Эта народная поговорка ей вспомнилась, когда после встречи с загадочной Рией, она свободная и счастливая шла к своим старикам. Была Рия довольна и этими шестистам евро. Сказала, если останется Виктория на второй срок, то отдаст столько же. На том и порешили. Всё прошло спокойно и как бы
другого сценария эта дама не предвидела. Распирало любопытство спросить об Артуре, но сдержалась. А если бабуля права и Артур про неё давно забыл и не позволил бы себе такого унижения? И пришла она к выводу, не было речи о такой большой сумме. Это она сама всё нафантазировала. Странно, она уверена, на клочке бумаги стояла именно такая цифра… Заодно и чувство Клауса проверила…
Застала младшего старика в большой гостиной. Сидел, уткнувшись в альбом с фотокарточками. Приветствовал её поднятой рукой. Сказал, отец отдыхает. В руках держал большую фотокарточку.
- Это наш дом, – сказал, – посмотри, какой он был красивый до войны.
- Его разбомбили?
- Не говори глупости, ты живёшь в этом доме, только от старости его не узнать. В конце лета, по плану, косметический ремонт фасада.
- То есть, как это, тут же много жильцов…
- Да, много – дом шестиэтажный и в каждом этаже по две квартиры. Кругом жильцы. Люди солидные. Больше университетская профессура.
- Не думала, что весь этот громадный дом – ваша собственность.
- Представь, ещё и в Мюнхене у нас есть большой особняк. Тоже сдан внаём.
- Богатеи вы…
- Это всё наследство. В Мюнхене от моей мамы. Родни у нас совсем мало. Те, что остались, живут в Америке. И наследники не прямые. Наш Клаус – наследует эти два дома. Скоро приедет. Обещал в марте.
- Вы же говорили, что дом ваш разбомбили во время авианалёта и вы тогда получили такую тяжёлую травму, что долго не приходили в себя.
- Да, у нас ещё был один дом и тоже в Берлине, но в тихом зелёном месте, в районе Шпандау
Вика подумала, а что если рассказать ему историю мальчика Миши с такими же шрамами на груди и животе, но от ожога кипятком. Нет, рано об этом вести разговор. Старшему старику теперь делать нечего. Может, он захочет пуститься в воспоминания. Старики любят поговорить о своих молодых годах, тем более, о военном времени. Сколько тогда было этому фрицу? Долго подсчитывала в уме. Всё это время Лукас разглядывал старые фотографии. Наконец, высчитала. Да, в начале войны Фрицу было всего 34 года. Молодой.
Сыну Лукасу 6 лет. Всё сходится. Так что, никаких тут не может быть сомнений. И что это бабуля напридумывала… Вика стала подглядывать через плечо на те фото, что рассматривал Лукас.
- Хотите поглядеть на мою маму в послевоенные годы? – он протянул фотографию красивой дамы в светлом костюме и светлой шляпе.
- Да, красивая. И ваш отец был тоже красавчик.
После они уже вместе смотрели все подряд, пока не вышел из своей комнаты старый Фриц.
Он тоже пустился в воспоминания, разглядывая фотокарточки. Потом они ужинали. Телевизор. И спать. Виктория всё просчитывала дни, недели, месяцы своего существования с этими нудными стариками.

***
Месяц апрель. Рая уже давно в своей квартире в родном Красноярске. «В гостях хорошо, а дома лучше», - твердит про себя и не нарадуется на своё всё, и никуда она не поедет, ни в какую чужую страну, к чужим людям, с чужим языком.
Сначала да… понравилось, а после… Лине с семьёй и маме там хорошо, а она считала дни, когда распрощается с родными и заодно с приветливыми добрыми немцами. А что в душе у них? Наверно, то же, что и у наших, когда видят, как заполонили города, да и деревни, черные из соседних республик. Или, те же китайцы, за неимением для такой мириады населения своей территории.
Дочка жить в своей стране категорически не хочет. И как дальше сложится её судьба?
Мама всё время, стонала, плакала, повторяла, что её Мишенька живой, слава Богу, но стал немцем и не хочет знать своей родной матери. Никто её причитания не принимал всерьёз. А последнее время Лина даже решила показать её психиатру. Но Рая была категорически против. Мама в своём уме, а её начнут пичкать всякой дрянью. Тогда то точно, умом тронется.
Зашла на полчаса в квартиру берлинских хозяев дочери. Поразила её эта квартира-музей. Огромная и неуютная. И прислуги много. Правда, рассчитали китайца-повара и ещё кого-то. Но Викусе там и делать в общем то нечего. Только что навела чистоту и порядок и выгуливает стариков. Ей предлагают остаться на второй срок, но она пока… ни да, ни нет. Девочка её переменилась. Повзрослела.
Да, и к людям стала относиться более-менее уважительно. Слава Богу, доходят до дочки материнские советы.

***
Скоро май. Вышла из печати книга воспоминаний Фрица фон Шлихтинга. Тиражом в 100000 экземпляров. Поскольку во время войны с Советским Союзом он, в звании пехотного полковника, а после штабного генерала дивизии, не участвовал в карательных экспедициях, негативно относился к власти фюрера, проявлял недопустимый гуманизм к пленным, что могут констатировать единицы ныне живущих однополчан, книга его получила одобрение в литературных критических кругах и рекомендована для прочтения массовому читателю, в частности, молодёжи, мало осведомлённой об этой страшной войне, забравшей миллионы жизней и причинившей огромный ущерб и разорение Германии.
Так что, книга господина Фрица фон Шлихтинга распространена, в первую очередь, по библиотекам крупных городов. Остальные экземпляры – в книжные магазины. Автору предложено представить книгу в одном из крупных книжных магазинов Берлина, но старый генерал отказался, ссылаясь на здоровье. По просьбе автора, цена книги приемлема.
Вот такие новости. Старик очень доволен. Ему на днях 96, но здесь не принято особо отмечать такие даты. Сынок считает, следует в этот день выбраться в хороший ресторан. Обязательно их должна сопровождать Виктория.
Клаус тоже обещал приехать к этому дню. В марте, как намечал, не приехал. Звонил часто. Но снова уехал в Африку, на съёмки племён масаи – с самыми стройными африканским женщинам, племен ватузи – с самыми высокими африканцами. Эта его информация Вику не интересует. Она не рассчитывает на продолжение их вяло текущего романа.
Через две недели заканчивается её виза. Потому просила своих стариков отпустить её на пару дней к родным.
Нынче май хмурый, тёмный, холодный Частые грозы заканчиваются затяжными дождями. Виктория совсем не удовлетворена своей этой поездкой в Германию Сгубила год жизни. Ей через месяц 30. Замужество не светит. И деваться ей некуда. Только снова к маме под крылышко, в надоевший Красноярск.
Надо действовать. Вадим не потерял к ней интереса. Потому эта последняя  ёе поездка к родным, должна стать результативной. Он разведён. Детей нет. Чем не жених? Чувствует, тётя Лина против. Но почему? Чем она ей нехороша? Наверно, дело не в росте. Она чуть выше Вадима. Дело в её внешности. Потому Лина и против. Завидно. Сама-то она никуда не годится. Толстая и большая, как слон. Против матери – ноль. А муж Эдик, мужик хоть куда… что это она о них? Старые люди. Ей-то что за дело, хочет Лина её видеть невесткой или нет. Вадима нужно охмурить окончательно. Хотела она быть честной, искренней, не вешаться на мужиков, а что получается? Ничего хорошего не получается…
Неожиданный телефонный звонок прервал её тяжёлые мысли. Она нажала на клавишу… отозвалась…
- Викусь, это я, – услыхала она голос тёти Лины, подумала: – легка на помине… - слышишь?
- Слышу, слышу.
- Викуся, вот какое дело. Ты же скоро от них уезжаешь? Так бабуля слёзно просит и я присоединяюсь, ну что тебе стоит?
- Не поняла, ты о чём?
- Всё о том, просим тебя рассказать про мальчика Мишу, про бабулю, про такие же ожоги, ну, ты знаешь, о чём… и обратить внимание на реакцию. Поняла?
- Поняла-то, поняла, но только с сыном этим, как бы Мишей, говорить бесполезно. А старик неразговорчив и вообще удивится, что я такие истории ему рассказываю.
- А ты рассказывай с умом. Ну, расскажи хотя бы молодому. Может, и им двоим сразу. Найди момент и предлог. Ты умница, сама знаешь, как всё обставить. Ну уважь ты бабулю. Знаю, всё это её бред, но надо сделать, как просит. Причём, ты скоро с ними распрощаешься навсегда. И что тут такого. Просто расскажи историю твоего дяди Миши. Ну как? Согласна?
- Уговорила. Только осталось времени в обрез. Надо было пораньше… Больше никаких просьб нет? Может, что из Берлина привезти?
- Много ты нам из Берлина возила… Здесь всё есть. Так что приезжай сама с новостями, хотя знаю, новостей ждать не стоит, однако, бабуля будет довольна. Привет от всех. Ждём. Целую.
Вика услышала короткие гудки и решила, что никакого такого разговора заводить не будет, а скажет, что говорила и реакции - ноль.

***
После работы Рая торопилась домой. Отпирала двери и слышала телефонный перезвон. Быстро зашла. Схватила трубку. Не успела… Наверно, из Германии, подумала. Скоро Викуся заканчивает свою довольно денежную работу. Так что не будет упрёков, что истратила она накопленные деньги дочери. Только бы с мамой было всё в порядке.
Она неспеша переоделась в домашнее. Поставила чайник. Приготовилась поужинать. Снова телефонный звонок… Схватила трубку. Мужской молодой голос спрашивал Викторию. Очень удивилась, когда мужчина представился Артуром. Говорил он, Рая молчала. Ей стало известно, что живёт теперь он в Лондоне. И есть у него выгодное предложение для Виктории. Только не знает её теперешнего номера телефона. Естественно, толкового ответа от неё он не получил. Только сорвалось, сказала, что скоро её дочь приедет домой, в Красноярск. И стремительно повесила трубку. Теперь раздумывает, наверно, плохо, что сказала о скором приезде дочери. И вообще, зачем не повесила сразу трубку. Стоит ли дочери сказать об этом звонке…

***
Виктория всё-таки нашла благоприятный момент, чтобы начать рассказ о своём дяде Михаиле.
Они гуляли в соседнем уютном парке. Наслаждались первым тёплым днём. Весна затянулась. Кругом молодая зелень. Прошлогодние жёлтые луковицы дали свои всходы. В центре парка гаммы новых посадок изумляли глаз синим, красным, жёлтым разноцветьем.
Она увидала широкую лавочку на безлюдной аллее, предложила старику сесть, отдохнуть. Уселась рядом.
Господин Лукас прохаживался взад-вперёд. А что сын не услышит их разговора, не столь важно. Поскольку, как сам говорил, память тогда, после травмы, потерял надолго.
Она стала рассказывать со времён начала войны и зорко следила за реакцией старика. Сказала, о том белорусском городке, откуда бежала её бабушка с двумя детьми – дочерью и сыном, которого и потеряла во время бомбёжки.
Старик сидел спокойно. Правда, не удержался от комментариев по поводу нахождении его - молодого полковника,-  именно на этом направлении фронта в начале войны.
Дальше, всё шло гладко. Пока она воздерживалась рассказывать об особых приметах мальчика. Раздумывала, стоит ли сравнивать эти признаки с идентичными рубцами на животе и груди Лукаса. Но, посчитала – не стоит. Если права бабуля, значит, сам сравнит.
В конце разговора, подошел к скамейке Лукас, видно, заинтересовался, о чём так долго рассказывает эта русская. Он уселся рядом, и тогда она решила приступить к кульминационному моменту задуманного плана.
Этот момент каким-то образом был смазан, нечёток, расплывчат от кашля старика, нарастающего, переходящего в судорожный с нехорошими признаками удушья. Виктория не на шутку испугалась. Она не хотела верить, что эти её последние фразы, вряд ли услышанные и понятые старым воякой, могли вызвать такой серьезный астматический приступ.
Еле пришёл старик в себя по дороге домой.
- Что это вы себе позволяете своими рассказами?. Надо очень постараться, чтобы таким образом вывести отца из равновесия, – возмутился господин Лукас.
- Я себя не считаю виновной. Если вы в курсе папиного состояния, то почему не имеете при себе аэрозоль, который успешно купирует приступ астмы?
- Вы что, медик? Уже два года, как папа не пользуется аэрозолями, поскольку все эти астматические дела позади.
- Я не медик, но моя мама медик и с таким диагнозом я знакома.
Старик, будто обиженный, после прогулки, такой неудачной, ушёл к себе и не стал даже ужинать.
Вика всё думала и всё-таки пришла к заключению – старик её последних фраз вовсе не слушал, кашель помешал. Впрочем, кто его знает… Во всяком случае, она категорически не согласна с бабулей. У неё это гипертрофированное предчувствие переросло в идею фикс и не стоит больше потворствовать этому её состоянию.
Однако в начале войны старик находился на этом же направлении фронта. Ну и что? Если сказать бабке об этом факте - пиши пропало… Покой там будет только сниться…
Назавтра с утра она уезжает к родным, чтобы проститься и, если получится, обаять Вадима. И никаких подробностей о разговоре на сыновнюю тему.

***
Середина жаркого лета. Сибирь объяла затянувшаяся засуха. Дачники выходят из положения обильным поливом грядок, чтобы сохранить овощи. Городские зелёные посадки поникли от жары и пыли, несмотря на полив. Коровы на пастбищах не находят зелёного корма. Горожан объяла апатия. Не хочется выходить из дому. Старых людей подводит сердце. Дышать нечем…
Вика чувствует себя нормально. Ну, во-первых нет в ней ни грамма лишнего веса, во-вторых, она вечная мерзлячка и летом в подобную жару она только отогревается.
Она уже успела получить резолюцию на своём заявлении о поступлении в школу учителем немецкого. С нового учебного года она снова в школе. Не в той, где работала перед отъездом. Школа эта новая, с новым составом преподавательского состава и с директором, её бывшим соучеником. Он старше её на пару лет. За эти годы возмужал и даже, как ей показалось, подрос. Был небольшого роста. Правда, эта деталь нисколько не умаляла его стремления к ухаживанию и влюблённости в Вику. В этой новой школе двое мужчин – директор и учитель физкультуры. Снова она попала в бабье царство.
На сегодняшний день она невеста и за ней выбор. Но пока она обеспечила свои тылы этим устройством в школу.
Это плохо, сказала ей в поезде пожилая соседка по купе, плохо, когда женщина сама себе предрекает поражение. Она диктует этими своими выводами негативам в своей судьбе.
Было много времени для их беседы под частый перестук колёс. Вика исповедалась ей. Ничего не укрыла, даже те щепетильные унизительные, и стыдные моменты в её жизни, о которых хотелось забыть. Не скрыла и своего равнодушия к людским судьбам, к близким. Женщина умела слушать. О себе тоже рассказала, в основном, о той жизни, которой жила после просветления своей души, после прихода к Богу. Она женщина церкви. Пела в церковном хоре. Убирала и украшала храм перед праздниками. Думает уйти в монастырь послушницей.
Простились они в Омске. Там она и жила. Одиноко, но в лоне церкви. Пережила большое горе, о котором говорить не было сил. Вика и не пытала.
С матерью Вика не делится своими планами на будущее. Не хочет заранее её огорчать. Может, как всегда, её планы так и повиснут в воздухе. Но она эти мысли гасит. Прочь негатив! Фортуна повёрнута к ней лицом. И она ждёт желанных перемен.
Там у бабули, пробыла она пару дней. Билеты до Москвы самолётом были уже определены. В Красноярск заказаны поездом.
Вадим эти дни не отходил от неё. Взял на это время отгулы в счёт отпуска. Они много гуляли. Всё говорили… говорили… говорили. Тётя Лина махнула на них рукой. Видно, бабуля и дядя Эдуард повлияли.
Ничего между ними не было. Он сгорал от нетерпения, но она держала дистанцию и выдержала для себя нелёгкое испытание.
Вадим сделал ей предложение на вокзале, когда провожал в Берлин.
Приглашение пришлёт заранее. Будет ждать её в начале осени.
Да, ещё и с бабулей был разговор серьёзный, обстоятельный. Может, всё-таки поняла она, что заблуждается в своей совершенной уверенности? А может, и не поняла...
Дальше, ещё одно предложение руки. Это уже совсем неожиданно. Артур уверял её, что сердцем его она завладела ещё в Красноярске. Позвонил через пару недель после её возвращения домой. Говорили долго. Она опешила от этого его форменного предложения. Совсем не ожидала, что живёт он в Англии у отца и, поскольку в Россию ему путь заказан, будет ждать её в Лондоне в любое время, но очень просит поторопиться с ответом и решением. Пускай её не пугает будущая совместная жизнь. Они вполне обеспечены. Тем более, он поступил уже для продолжения учебы в Кембридж. Три курса на кафедре ин. языков Тбилисского университета он закончил и хорошо владеет английским.
Мама Рая созналась, что когда Викуся ещё была в Берлине, Артур её разыскивал, но она не дала ему никаких сведений о дочери.
Впрочем, об Артуре, как о муже, Вика не задумывается. Хотя чувства у неё к нему были, но уже всё позади… Интересно получается – они с мамой наделили его всеми свойствами человека преступного мира, чуть ли не вора в законе, правда, эта его фраза «залечь на дно» укрепила мнение о нём, и их расставание в Москве было для Вики желанным избавлением навсегда от неминуемой расплаты. А тут совсем другое… Тем не менее, она поняла, его папочка, занимая какой-то не последний пост в своём государстве, проштрафился, или находится в оппозиции, потому, побеждённый удрал в Англию. Естественно, не без средств к существованию. Тогда, причём тут сын? И где жена? Почему, по словам Артура, мать с сестрой должны были выехать в Грецию? В общем, эти проблемы её не касаются.
Вот такие новости. И теперь она не станет диктовать судьбе негатива. Она будет верить в счастье замужества, счастье материнства.

***
Есть большие перемены за эти семь пробежавших лет. Тогда, в Красноярске, Виктория в школе работала только одну четверть. С Вадимом не получилось. Тянул он с приглашением и её терпение кончилось.
Уехала она к Артуру в Англию. Там поженились. О такой жизни она и мечтала. У них в Лондоне красивый дом и в предместье вилла в зелёной роще.
Сыну Серёже – Серго – пять лет. Рая живёт с ними. Помогает с внуком. Вике 37. Красота её не увяла.
Артур бизнесмен. Их с отцом направление – недвижимость. Она тоже нашла своё дело. Организовала детский садик для русскоговорящих. Таких деток здесь много. Работает вместе с женой грузинского невозвращенца. Пока помещение снимают. Муж обещал купить небольшой домик в зелёном районе.
Артур любит её. Как там, у Лермонтова: в дружбе двоих паритета быть не может – один из них господин, другой раб. В браке то же самое. Здесь госпожа она. Но у такого мужика, как Армен, не забалуешь. Есть стержень, есть ум, а что ещё мужику надо? Ещё и повыше ростом Вики будет. Внешность на троечку. На два года моложе. Она наверно любит и благодарна за его любовь.
Всё хорошо. Но на душе тревожно. Гонит свои эмоции прочь, но натура берёт своё. Первый претендент на её падение – Вадим. До сих пор не женился. Есть дама, но, из его слов, сердце принадлежит ей - Викусе.
Выбрались с мамой и сыном в Германию, навестить родных.
Они с Вадимом соблюли тайну. Никто не мог догадаться об их получасовом наслаждении друг другом. Викуся лихой конспиратор. Невинный взгляд её серых глаз развеет все мыслимые и немыслимые подозрения. Она устояла. Измена не была полной. Однако, эти бурные поцелуи, эти страстные объятия… Она всё выдержала на сей раз. Оставила его в тяжёлом недоумении. Так это было.
Если бы только к одному Вадиму тянулась её неутолённая жажда мужского поклонения и её влюблённости.
Муж её помощницы умный, интересный человек – киновед. Внешность? Высокий лоб, выразительные глаза. И только. А Вика потеряла голову. Она учуяла в нём харизматическую личность. Слишком тянется она к этому человеку, кстати, своему ровеснику, слишком ждёт его прихода в садик за сынишкой, слишком много думает о нём… Хочет понравиться. К сожалению, кроме почтительного отношения к себе, ничего больше. Она ждёт. Лучше бы напрасно. Пускай он останется любящим мужем и отцом… Пускай.
Нет, на физическую измену мужу она не пойдёт. Она способна управлять своими эмоциями. А что было с Вадимом, так это пустяки. Она осталась верной женой. Такое у неё сложилось мнение о себе.
Тётя Лина с дядей Эдуардом приезжали к ним в гости и не раз. В последний приезд много времени было занято разговором о Вадиме. В основном солировала тётя Лина. Всё никак он не может сын найти приличную девушку. Та, с которой встречается, в жёны абсолютно не годится. Может, Викуся возьмёт на себя роль свахи, присмотрит ему хорошую девушку из их круга… Вика обещала.
Вадим понимал – Виктория из тех женщины, которым брак противопоказан, или, вернее, только безмозглые влюблённые берут таких женщин в жёны. Он до сих пор хочет близости только с ней. И знает наперёд, это случится… Жаль её. Она пляшет на острие ножа. Сама говорила, что за тип этот Артур. Плохо может кончить Викуся… Только мужчина с бабьим характером будет, вести себя наподобие страуса - закрывать глаза на проделки своей умной хитренькой ласковой супруги и преданно таскать на своей глупой голове тяжёлые разветвлённые рога. Но к Викиному супругу это не относится. За ним, как говорится, не заржавеет.
Не ведал Вадим об унаследованном Викусей свойстве её родной матери. К сожалению, гены обязательно скажут своё веское слово рано или поздно. Мама Рая утихомирилась только после получения пенсионного удостоверения. Кто знает, какой срок отпущен Виктории, быть рабой своей неуёмной плоти.
Наконец, прояснилась история с бабулиным сыном – Мишенькой.

***
Старик Фриц фон Шлихтинг умер через год после отъезда Виктории. Ему было уже 97. Очень тяжело перенёс смерть отца Лукас. Прилетел из Штатов Клаус. На похороны не успел, но гостил у отца месяц. За это время успел оформить все нужные документы и распорядиться насчёт памятника. К сожалению могил матери и жены нет, поскольку так и не нашли их трупы, после этой неслыханной катастрофы в «домах-близнецах».
Книга, написанная дедом, имела большой успех и была очень быстро распродана.
Через пару недель после приезда, Клаус обнаружил письмо деда, запакованное в большой конверт, с надписью «вскрыть после моей смерти».
Было зимнее ясное утро. Солнце светило вовсю, потому бросались в глаза грязные окна, пыльные гардины. Неухоженность и мрак в глубине больших комнат. И следов не осталось от той прозрачной чистоты, от того строгого порядка, что застал Клаус во время своего приезда при Виктории. Старики последнее время были без компаньонки. К сожалению, не согласилась она на второй срок, а такую Викторию им больше не найти, да и не нужно. Скучали они по ней.
Отец и сын сели напротив друг друга в гостиной. Клаус  положил довольно толстый конверт на журнальный стол. Вскрыл. Несколько больших листов, напечатанных на принтере. Развернул первый лист и стал невольно просматривать содержимое. В чём там могло быть дело? Уж не имел ли дед на стороне семью с детьми? Но на первом листе говорилось только о начале войны.
- Читай вслух, сынок.
- Читаю, читаю… Так… Начинается…
Дорогой сынок, тебе было известно от матери, что за год до войны с Россией, нас постигло большое годе – умер от менингита наш первенец, мальчик в шестилетнем возрасте. Это был красивый, умный ребёнок. Уже читал и писал. Горю нашему не было конца. О втором ребёнке думать не могли по причине маминых тяжёлых родов с последствиями. Дальше, война с Россией. Тебе известно, моё чувство большого презрения к фюреру. Я не одобрял его захватнической политики, его одурманивания своего народа, порабощения народов соседних стран. Но, так получилось, не счёл возможным пойти в наступление на этого идиота в одиночку. Был я вовсе не приближённым к власти. Потому воевал, в меру своих сил и возможности, смягчая участь побеждённых.
Это случилось в начале войны. Наш полк стремительно наступал, не встречая маломальского сопротивления. И представь, жарким днём наша колонна «студебекеров-уортингтонов» - (это американские большие машины) - мчалась по дороге. Я на «опеле» (тоже американская машина). Жара и пыль. Мы мечтали о любом водоёме, чтобы прийти в себя. И нашли. Но совсем рядом, возле большой воронки от фугасной бомбы, и чуть поодаль, у дороги мой ординарец обнаружил трупы детей и взрослых, не захороненные, исторгающие смрад. Видно, пролежали они так не меньше суток, а то и больше. Я распорядился о немедленно захоронении трупов. И представь, метрах в двадцати нашли мальчика – истощённого, худенького, но в нём ещё теплилась жизнь. Видно, его отбросило взрывной волной. Ко мне обратился ординарец, как быть с ещё живым ребёнком? Он знал, я никогда бы не мог дать приказ уничтожить живое существо.
Полковой доктор осмотрел ребёнка, ужаснулся его обожжённому тельцу, поднёс к носу нашатырь и тот открыл глазки. Мальчик контужен. Ожоги старые. Я распорядился довезти его до ближайшего населённого пункта и отдать в более-менее приличный дом. Ординарец попросил разрешения уложить ребёнка в нашей машине. Когда я взглянул на мальчика, я не в состоянии был выразить своего удивления. Это был наш Лукас. Просто небывалое сходство. Я распорядился напоить и искупать ребёнка. Всё было сделано, как того допускали обстоятельства.
Через год, когда получил отпуск после ранения, я забрал от этих людей глухого мальчика и выехал в Берлин. Препятствий мне никто чинить не посмел, видимо, по причине родственной связи – моя жена была дочерью большого чина, приближённого к самому фюреру. Уже в конце войны моему свёкру пришлось держать ответ перед Гитлером по этой истории, но долго останавливаться на мелочах в тот последний год перед поражением, не было ни времени, ни смысла.
Так что ты теперь всё знаешь. Тот год, когда ты жил у этих людей, ты окреп, подрос, но не говорил. Твоя мама – моя жена, сделала всё, чтобы ты пришёл в себя. Постепенно восстановился наш малыш, и мы были счастливы. Решение наше было принято единодушно – не рассказывать тебе, кто ты есть на самом деле. Мы также предполагали, что родители твои были патриархальными евреями. Но этот факт не помешал любить тебя, воспитать в духе немецкого народа, дать хорошее образование и иметь от тебя потомство.
Я в курсе этих событий, о которых ты и не догадывался, о которых там, в парке, рассказывала наша Виктория. Это сообщение привело меня в состояние шока Потому и случился тот астматический приступ. Оказывается, ты – её дядя, а Клаус – двоюродный брат. И это хорошо, что мой внук не сошёлся с этой Викторией. Да, сынок, мир тесен… Теперь ты вправе действовать по своему усмотрению. Или останешься немцем и будешь чтить память обо мне и матери, как о своих родных. Или будешь искать встречи с этой женщиной – твоей матерью. Посоветуйся с Клаусом. Решай.
После прочтения письма, глухая тишина объяла помещение. Долго сидели отец и сын, молча осмысливая прочитанное.
Решение пришло обоюдное – остаться самими собою, не менять уклада своей жизни по той причине, что так хотел отец и дед и они привыкли к своему статусу…

***
Об этой истории узнала Виктория от Клауса. Он разыскал её. Приехал в Лондон И там, в гостинице, они проговорили с утра до тёмных окон. И он и она вели себя в строгих рамках брата и сестры.
Она дала клятву молчать… Молчать, пока живы фигуранты того далёкого времени.
Постепенно Фрида успокоилась. Если это Мишенька, в чём она совершенно уверена, то он прожил и проживает хорошую и безбедную жизнь, а это главное…

И.Шушкина. Маннгейм, март 2011 г.