50 лет вокруг Таганки

         (Памяти Валерия Золотухина)

        30 марта 2013 года ушёл из жизни Валерий Сергеевич Золотухин. Президент России, В.В. Путин, отметил в соболезновании, что Золотухин был "настоящим народным самородком, человеком удивительного таланта и обаяния, широты души и творческой щедрости".

       О Театре на Таганке, в котором работал Валерий Золотухин,  я узнала в Москве. Ох, как это было давно! В годы молодые училась заочно в Кабардино-Балкарском гос. университете, в Нальчике. А жила я в Кузбассе. Зимой на сессию добиралась самолётом. Летом же вместе с дочерью ехали поездом через Москву. Весь день был в нашем распоряжении, так как уезжали из Москвы поздним вечером. Катались в метро, выходили на какой-нибудь станции и знакомились с достопримечательностями столицы.

 Всё было ново и не знакомо. Таким образом, мы три раза появлялись на улице, где стоял Театр на Таганке. Перейти бы дорогу, можно было зайти в здание театра. Хотя бы посмотреть, что там внутри. Но нет. Стеснялась. Постоим, бывало, посмотрим на внешний вид, на вывеску "Театр на Таганке". Разворачивались и возвращались в метро. И так было три раза. как будто какая-то сила притягивала меня к этому театру. В то время я и не знала о том, что в нём работал мой земляк, Валерий Золотухин. И вот, когда я прочла в Интернете рассказ "50 лет вокруг Таганки", с разрешения автора, Дмитрия Васильевича Заболотного, поместила его сюда, чтобы и читатели познакомились с Театром на Таганке и его актёрами.
   
С полгода назад я написал и опубликовал на Прозе.ру  очерк  «Таганка в обмен на книги». Сегодня, в день памяти Валерия Золотухина,  хочу повторить его. Так вышло, что Таганка началась с «Доброго человека из Сезуана» Бертольта Брехта  для театра и для меня.Как всем известно, Валерий Золотухин играл главную роль - водоноса Ванга. Для меня Таганка сначала вообще ассоциировалась с Валерием Золотухиным. Мы – с ним одногодки. И это был мой первый спектакль,  на котором я присутствовал здесь. Мне посчастливилось видеть все спектакли театра. Некоторые – помногу раз.  Я имел возможность и удовольствие крутиться в Таганской тусовке, что воспринимаю за счастье. Это очень большая честь для меня, как для преданного зрителя, и  –  часть моей жизни.

Меня интересовали также артисты: Высоцкий, Хмельницкий, Бортник, Смехов, Губенко, Смирнов, Антипов, Славина, Ульянова, Ронингсон, Демидова, Борис из «Трактира на Пятницкой». Я на память знаю почти все стихи-сонги Владимира Высоцкого. Но Высоцкому было далеко до Золотухина в актёрском мастерстве. С уходом Валерия Золотухина театр останется как яичная скорлупа. Видимость. Для меня Валерий Золотухин важнее отца-создателя Таганки. Таганка для нашего поколения была частью судьбы и надежды. Получается нескромно, но за 50 лет общения на Таганке у меня набралось много фактического и фотографического материала.

В середине 70-х годов книга стала почти единственной валютой, которая котировалась в любом приобретении, обмене и покупке. Впервые я столкнулся с этим при «доставании» билетов на Таганку. В старом здании театра было всего 400 мест, с приставленными стульями. В продажу поступало 50 билетов.  А всего зрителей набивалось более 500 человек. Официально было в зрительном зале  20 рядов по 20 мест. В 1965 году я первые смотрел полу - спектакли со второго акта. Невозможно было купить билеты, ни за какие деньги. Во время антракта из- за духоты, сильной жары открывали справа пожарный вход. Зрители выходили подышать или покурить. Довольно спокойно можно было пробраться в зал без билета и досмотреть действие. Так как никакого смысла в сценариях не было - спектакль можно было смотреть любыми кусками.

        В те времена, начиная с Брехтовского Сезуана, все ходили на артистов, песни и постановку. В «Добром человеке из Сезуана» с Золотухинским, «Водоносом» и песнями - сонгами:
             Шагают бараны,
             Бьют барабаны,
             Кожу для них дают –
             Сами бараны.
             И те, с кого давно на бойне сняли шкуру,
             Идут в строю с живыми заодно.
             Мясник зовет. За ним бараны сдуру,
             Топочут слепо, за звеном звено,
             И те, с кого давно на бойне сняли шкуру,
             Идут в строю с живыми заодно.
             Знамена горят вокруг,
             Крестища повсюду,
             На каждом – здоровый крюк
             Рабочему люду.

А тогда  эта песня звучала «По-тагански вызывающе - призывно». В театр-то я научился проникать. Но часто главные действа происходили перед спектаклем. Это посещение буфета, который находился — вход с фойе — на втором этаже.  Стояли 4 столика на 4 человека. Слева в углу пили пиво артисты с Таганки. Тогда ещё не было приставучего и надоедливого фанатства. Никто к артистам не подходил. Но видеть их рядом было приятно. А для этого надо было попасть в театр за полчаса до спектакля.

 А в «Десяти днях...» по Риду основное действие – это пение артистами блатных и нэпмановских песен перед спектаклем. Владимир Высоцкий пел под гитару (иногда, когда «не болел»), Валерий Золотухин пел, играя на гармошке, Борис Хмельницкий пел и играл на аккордеоне. Выступали  Антипов, Славина. Текст песен: Бертольт Брехт, Александр Блок, Фёдор Тютчев, Давид Самойлов, Коган, А. Вознесенский, но были и разнообразные интерпретации. Помню: "В семнадцатом году, революция была, моя милка с перепугу, поросенка родила!"  Пели и про железяку с города Кукуева.

Но ещё нужно было легализоваться в систему дежуривших по ночам людей со списком за билетами. Дежурили студенты МАРХИ и других вузов. Это были на 90 % юноши еврейской национальности. Практически — это было крышевание Таганки.  Дежурили сутками. В продажу – 50 билетов в последние 19-ый и 20-ый ряды. Бывало, мимо них мышь не проскользнёт. В это время начали к 50-летию (к 1967) издавать 200 томов Всемирной литературы.  Первый изданный том: Данте «Божественная комедия» с политипажами с гравюр автора  Г. Доре.  Доре относился к запрещённым графикам, так как он иллюстрировал Библию подарочную, но и каноническое издание (1905 г.). Первые тома: Данте, Манон Леско, Шадерло дэ Лакло — даже без суперобложек (тащили с типографии) произвели фурор. Стоили при номинале — 1руб. 50 коп. – до 5 рублей. Но особенно ценились Еврейские поэты из  Большой Библиотеки поэта. Пастернак, Мандельштам, поэты, погибшие во время войны –  много достойных еврейских поэтов. Тогда тема антисемитизма не поднималась, но еврейская молодёжь рулила в потреблении культуры.

Менялись: две книги — два билета на 20 ряд, 19-20 место. Они находились  в самом верхнем правом углу.  Вот через них я и посмотрел весь репертуар  Таганки.  Никогда хороших спектаклей не приходилось смотреть на приличных местах. Когда Владимир Высоцкий — «болел», или отсутствовал по другой причине – билеты падали в цене. Это случалось очень часто. Вместо «Галилея» смотрели «Тартюф» или идеологические спектакли. Из-за «болезни» – неявки артиста на спектакль «пришлось» некоторые смотреть по 5 раз.
 Все старались посмотреть такие спектакли, как "Десять дней, которые потрясли мир" по Д. Риду, "Гамлета", "Пугачёва", "Галилея", "Антимиры", "Послушайте!" по В.Маяковскому, "Товарищ, верь...!"и другие спектакли в основном  актёрском составе. Мы семьёй посещали театр с 1965 по 1980 годы, в основном, покупали билеты в обмен на книги. 

Владимир Высоцкий появился в 1964. А после его смерти я посмотрел Трифоновский «Дом на набережной», «Обмен», «Сёстры». Хочу заметить, что без  Высоцкого театр осиротел. Тем более сменились режиссеры, был  Эфрос, потом – Губенко. При переезде в новое здание театр потерял шарм. Несмотря на то, что там всё ещё работала плеяда старой гвардии. С некоторыми мне пришлось близко общаться. С Высоцким лично знаком не был, но много раз находился рядом. Потом я приобрёл около 100 фотографий с первой посмертной выставки «Фото Высоцкого».

Владимир Высоцкий:"Со спектакля „Добрый человек из Сезуана“ началось мое знакомство с Театром на Таганке. В спектакле были заняты выпускники Щукинского училища с курса Юрия Петровича Любимова — молодые юноши и девушки. Решили этот курс не распускать и спектакль сохранить. С этого спектакля мы и начали. «Добрый человек из Сезуана» — первый спектакль Театра на Таганке. Уже в этом спектакле проявилась линия театра на поэзию и музыку. Брехт написал не только драматический текст, он еще написал несколько зонгов.

Зонги — это стихи, положенные на ритмическую основу. Зонги Брехта стали знаменитыми на весь мир. Например: «Зонг о баранах», «Зонг о дыме»… Их можно было просто прочитать со сцены, а можно было и исполнить. Мы пошли по второму пути. Наш советский поэт Слуцкий перевел эти зонги, и они поются на протяжение всего спектакля. Их исполняют почти все персонажи. Музыку к этим зонгам написали актеры нашего театра, Борис Хмельницкий и Анатолий Васильев. В самом начале спектакля они выходят — два бородатых человека, усаживают зрительный зал, просят людей успокоиться. Начинают петь от имени театра. Зонги иногда вводят вас в курс дела, иногда завершают какую-то сцену, иногда помогают точно определить, о чем в том или ином эпизоде шла речь.

Многие музыкальные фрагменты написаны для того или иного персонажа. Каждый персонаж имеет свою музыкальную тему, под которую он работает. Иногда эта музыка обязывает людей двигаться не так, как в жизни. Меняется пластический рисунок роли. Например: Петров, который играет цирюльника, как бы подтанцовывает, потому что для него написана шуточная, фривольная музыка. Через несколько минут после прихода в театр вы уже будете разбирать, кто сейчас выйдет на сцену. Из-за кулис зазвучала мелодия того или иного персонажа. На мои выходы написана тревожная мелодия со свистом. И я хожу как бы прямыми углами. Подчеркиваю, что в этом городе прямые улочки. Для Зинаиды Славиной написана целая музыкальная тема, которая позволяет вымарать несколько страниц текста, довольно скучного, объяснительного текста.

Вместо этого она просто играет пантомиму под музыку, написанную специально для нее. Это еще одна сторона того, как используется музыка в этом спектакле. Музыка помогает развитию событий на сцене. Главная героиня кричит, когда поняла, что все ее надежды рухнули: «Он не любит! Не любит больше!..» Она уже не в состоянии больше говорить. И в это время выходят Хмельницкий и Васильев и поют замечательные стихи Марины Цветаевой «Мой милый, что тебе я сделала…».  Но ближе всего для меня — это песни персонажей. Это, похоже, на то, что я делаю. Это песни действующих лиц, которые поются от первого лица. Их поет актер, но не от себя, а от персонажа, роль которого он исполняет.

Например, в этом спектакле я играю роль безработного летчика. Его выгнали с работы, ему надо дать взятку начальнику ангара, чтобы его опять приняли. Действие происходит не у нас, а у них, поэтому там дают и берут взятки. Он пытается каким-то образом добыть двести серебряных долларов. Ему встречается девушка, обещает помочь. Но в конце второго акта он понимает, что все рухнуло, ничего не произойдет, денег он не достанет. И вот в сцене свадьбы этот безработный летчик выгоняет всех гостей со сцены, всех участников свадьбы. Свадьба рушится.

В этот момент я играю так, что, как написал один критик, «пол ходит ходуном». Жилы набухают. Кажется, выше никуда не достучишься, уже потолок. Такое нервное напряжение и такой уровень темперамента, что выше прыгнуть уже нельзя. И тогда на помощь приходит песня, «Песня о Дне Святого Никогда», которая позволяет вспрыгнуть еще на одну ступеньку выше, еще сильнее воздействовать на зрителя.

Песня моего персонажа — Янг Суна — не только не отвлекает людей от того, что происходит на сцене, а, наоборот, усиливает понимание характера человека, которого я играю. У моего персонажа есть и хорошие, и плохие черты. Он хочет снова подняться в воздух и рассказывает о самолете, как о каком-то чуде. Но в то же время он женится на девушке только из-за того, чтобы она ему дала деньги, чтобы каким-то образом он получил работу. В конце спектакля он превращается в обычного человека: жестокого и лживого — похожего на других персонажей пьесы. А изначально в нем было много хорошего.

Спектакль «Добрый человек из Сезуана» я увидел на выезде, на сцене театра Маяковского, и был подавлен и смят. Ведь я воспитывался в Художественном театре, в школе Художественного театра, в реалистической школе, которая дала высокие образцы искусства. Я был подвинут в сторону театра правдивости, театра переживаний.

Спектакль вызвал большой резонанс. Его очень многие не принимали. Особенно на уровне первом, на уровне кафедры. Считали, что это — ненужное искусство, красивость, вычурность, эстетство. Странная пластика в этом спектакле — актеры ходят какими-то квадратами. А странного в этом ничего нет. Ведь имеется в виду какой-то старинный квартал, в котором маленькие улочки и переулки. Стоят условные тротуары, условные стены….  А ходят так для того, чтобы обозначить улочки.

Но тех, кто отнесся к спектаклю благожелательно, было больше, и они вышли победителями. Симонов написал прекрасную статью, Капица поддержал нас. Театр на Таганке возник в протесте, как и все настоящее искусство. В России, поэтому так хорошо обстоит и с литературой, и с театром, что они развиваются в драматургии, в столкновении, в протесте. Наш театр возник в протесте всеобщей мхатизации, которая процветала в Москве в пятидесятых-шестидесятых годах. Говорили, что народ не поймет такого искусства. Рабочие не поймут, крестьяне не поймут. И театр взял да пригласил рабочих с нескольких заводов. Рабочие сказали, что они поняли и до масс дойдет.

Первое время театр играл только спектакль «Добрый человек из Сезуана». Актеры играли с удовольствием, потому что это был боевой спектакль. Мы что-то пробовали, утверждали….  Говорили, что мы можем существовать несмотря на то, что молодые. Но играть спектакль двадцать раз в месяц было невыносимо. Встал вопрос репертуара. Новый театр обычно создается с новым драматургом. Так возник Театр Шекспира, Театр Горького, Театр Чехова…. Мы начали создавать Театр Брехта….  Кстати, спектакль «Добрый человек из Сезуана» мы возили в ГДР на фестиваль «Диалог Брехта». Там работали только немецкие театры.

 Единственный театр, приглашенный из-за рубежа, — наш театр со спектаклем «Добрый человек из Сезуана». И, несмотря на то, что мы этот спектакль играем много лет, там он прозвучал как самый новый, самый свежий спектакль театра. А там зрители воспитаны на Брехте, видели очень много его постановок. И, тем не менее, этот спектакль приняли и профессионалы, и просто зрители. Это было удивительно. У нас открылось второе дыхание. Мы играли спектакль, как в первый раз. Главную роль в спектакле исполнял Валерий Золотухин".

Долго не мог я понять "загадку" Таганки, хотя начал посещать со  дня открытия. Полвека вокруг и около. Сотни посещений (некоторые спектакли посещал по несколько раз). В ожидании "задержавшегося" Владимира Высоцкого вдруг пришла ассоциация с фильмом "Берегись автомобиля». Там Ефремову и Смоктуновскому фирменное пиво предлагали. Водка оно называется.

Юрий Любимов получил возможность – разрешение в пиво водку добавлять. И так, эти дети, вскормленные на молоке партии с добавкой сорокаградусной, в театре стали "декабристами".  Да, если в «Мать» Горького сонги гопсосмыковские  вставить, да из Ницше или Шпенглера цитату тиснуть, так получается – Мать твоя женщина!
 
Сам по себе "Человек из Сычуаня(Сезуана)" Б. Брехта с 40-х годов по европейским сценам мыкался. А вот "Бей барабаны – сами бараны..." – это уже другой коленкор."Деревянные кони" по Ф. Абрамову и "Десять дней..." по Д. Риду, если у них забрать блатную музыку про "Цыплёнка" или измордованного карикатурного Керенского и песни Высоцкого, то грош цена этим Ридовским десяти дням. Книжка Рида, даже в знаменитом супере,  так всю Советскую власть в уценёнке за 30 копеек и  пролежала.  А "Товарищ, верь!" или "Послушайте!" В. Маяковского – да к любому винегрету давали такой антисоветский антураж, что все зрители балдели. А на приёмке спектаклей от Минкульта блатняк антисоветский выбрасывали, и получался вполне съедобный салат. Настоящих артистов  у нас было не так много. Десятка два талантливых и материально-солидных, а остальные – антрепризёры на случайных хлебах-заработках.

А при Советском Союзе в Москонцерте и Цирке были сплошные дела (левые концерты и несоответствия билетов), в которые их втянул Хилькевич (дело Кобзона, Пугачёвой, Розембаума и сотни артистов помельче). Марина Влади работала на КГБ. Их контора финансировала газету «Юманите» (компартии  Франции), благодаря Марине их дело закрыли. Я в этой тусовке лет 50, много чего знаю о них. Жизнь Валеры Золотухина была "путанная", как у любого колхозника "переехавшего" в столицу. Понятно, что все истории и некоторые документы закрытого типа я видел. Знаю историю церковных дел в Быстром Истоке. Отдельно с Валерой не приходилось беседовать на эту тему, а в одной компании я часто бывал. Я был знаком с Николаем Губенко, а с Сеней Фарадой много общались, ходили одной  компанией в бани Сандуновские.

 Могу неделю печатать подробно весь репертуар Таганский. Знаю его наизусть. Но вспомнит кто-нибудь игру актёров? Высоцкий гениальный автор стихов. А актёр он средненький. "Место встречи" и то несколько наигранно исполнил.
 Из Театра на Таганке десяток актёров получилось. Славину, Демидову, Смехова, Антипова или Ульянову мы в приличных фильмах видели?  Ульянову – в "Покровских воротах». Ронингсона или Сеню Фараду, да и то, когда Фарада в Ленком перебежал. Любимов сломал много личностей и превратил их в клоунов.
А сам пожинал лавры Бонапарта.

 Борис Хмельницкий – анархист – "Трактир на Пятницкой". Николай Губенко с Жанной всю жизнь изображали Ленина и Крупскую. А потом за бугор – и джинсы на фарцу. И получается, что работали эти люди на имидж "Мастера". Если со сцены крикнуть "Мать твою КПСС" или Брежнева в трусах показать – вот ты уже и герой. Очередь за тобой до Воронцовской улицы стоять будет.

       А вот Валерия Золотухина не сломали. Он почти единственный человек, которого по своей колхозной природной натуре сломать не удалось. И актёр он, который войдёт в Золотой фонд Всемирного Творческого Союза.

 Царство ему небесное!

               
На фото: Валерий Золотухин играет на гармошке. Переодетые артисты Театра на Таганке выходили перед началом спектакля на улицу с музыкальными инструментами в руках. Так начинался спектакль "Десять дней, которые потрясли мир". Рядом находится станция метро, поэтому зрителей всегда было много.