На острове

- Я слышал, ты дом купил? – остановил поэта Арсения Егорушкина знакомый и, получив подтверждение, поспешно продолжил расспрашивать. – Надеюсь, кирпичный и надежный? Знаешь, сейчас престижно стало скупать особняки. Сколько этажей в твоем доме, два или три?   
- Один! – глухо ответил Егорушкин, отступая и увидев удивление в глазах знакомого, добавил не без злорадства. – И не особняк, а избушка на курьих ножках. И не на набережной, а на окраине города, у черта на рогах!
Арсений Егорушкин прослыл в обществе «элитной» творческой интеллигенции города, мягко говоря, странным человеком. Он никогда не созывал коллег по перу на самопрезентации, которыми так любят бахвалиться падкие до славы поэты и писатели современности. На вопрос, почему?
 Он всегда отвечал однообразно:
- Не вижу смысла!
И не раздавал своих книг по библиотекам, ни перед кем не заискивал, а редкие тиражи разных издательств решившихся опубликовать стихи Егорушкина, встречал с недоверием.
Долгое время будучи бездомным, он снимал вторичное жилье у жадных квартирных хозяек, никогда ничего не требовал, а засучив рукава, сам, на свои деньги делал ремонт, менял заплесневелые водопроводные краны и трубы. Хозяйки души в нем не чаяли, но Егорушкина выселяли с тем, чтобы выгодно продать отремонтированную квартиру. Иногда, Арсений натыкался на прежнюю хозяйку сдававшую уже новую квартиру купленную взамен старой, естественно цена за месяц проживания значительно превышала прежнюю.
Наконец, ему надоело скитаться, устроившись вахтовым методом, он принялся мотаться разнорабочим на север. Проводя недели в тяжких трудах на буровой платформе, засыпая в утепленных строительных вагончиках, где у него было койко-место, он ни о чем не думал, ничего не писал, оживая лишь на короткое время, в поезде, который нес его отдыхать, обратно, в родной город.
Постепенно, не сразу, он скопил необходимую сумму для покупки собственного жилья.
И Егорушкин нисколько не сомневаясь, приобрел мшистую избушку, до самых окон вросшую в землю. К избушке прилагался участок земли, частично уже захваченный жадными соседями. Арсений спорить с ними не стал, а взял да и обнес свой участок сплошным забором. Соседи, встретив молчаливую оборону, отступили. В округе Егорушкин мгновенно получил прозвище: «Блажной».
На иных окраинах городов сохраняется деревенский уклад жизни. И собираясь в единственном продуктовом магазине, как правило, по совместительству, являющимся народным клубом, жители окраины перемалывают косточки «выдающимся» соседям: осуждают алкоголиков, смеются над чудаками, запустившими свои огороды, но зато выстроившими, скажем, ветряки, вентилятором кружившиеся на ветру и призванные давать даровое электричество в дом, но естественно, не дававшими.
  - Потому как неумехи! – злословили кумушки.
Постепенно, круг обсуждения сужался и смыкался над головой Арсения Егорушкина.
От него ждали особенных побед, вроде бассейна вместо плодово-ягодных кустов или арбузов величиной с грецкий орех, потому как разве вырастут самые большие южные ягоды в условиях средней полосы?!
- Говорят, будто Егорушкин этот - людоед! – ляпнула одна и сама глаза выпучила от изумления.
- Не, он сектант, - уверенно обронила другая.
- Сектанты всех поучают, а он молчит, - вступила в разговор третья, - стало быть, напротив, он – аскет!
- Кто?
- Монах. Расстрига!
- Стало быть, из монастыря сбежал? – радовались кумушки.
- Что-то не видать, как он молиться, мимо церкви букой проходит, - усомнилась еще одна бабешка.
- Кто же тогда?
- Террорист!
- Точно, бомбу готовит!
- Участковому о нем сообщить!
Нервно шумели кумушки.
В какой-то день, доведенный анонимными доносами до бешенства участковый постучал в двери дома Егорушкина.
- Да? – Арсений встретил его в рабочем комбинезоне, весь перепачканный свежей краской.
- Чините? – оглядел преобразившуюся избушку, участковый.
- Чиню, - согласился, немного поразмыслив, Арсений и вопросительно оглядел строгую форму полиционера.
- Доносы на вас строчат, - сообщил участковый, переступая порог избушки.
Арсений промолчал, провожая гостя в единственную комнату дома.
- Вы бы с обществом подружились, - посоветовал представитель местной власти, любуясь на труды рук хозяина дома.
- А зачем? – Арсений взял в зубы сигарету, не торопясь чиркнул спичкой, пыхнул табачным дымом. – Мне это общество представляется сборищем недоразвитых людей с умственными отклонениями.
- Что за напасть? – удивился участковый.
- Судите сами, вместо достойных денежных вознаграждений довольствуются бумажкой, почетной грамотой. Вместо нормальных пенсий с возможностью поехать отдыхать в санаторий-профилакторий, довольствуются нищенскими выплатами, на которые не знают, как протянуть до следующего месяца. Голодают, хлеба не доедают. Я уже молчу о среднем классе…
- Достаточно, - поднял руки кверху участковый и подозрительно прищурился, - стало быть, вы против правительства?
- Я против идиотизма, - грустно вздохнул Егорушкин и продолжил, предъявляя документы, - и, если, я – поэт, то почему не получаю денег за свое творчество? Любой дворник, любая пьянь вяло метущая захламленный двор получает гораздо больше меня. Ответьте мне, по какому такому праву меня записали в изгои и кто это все допустил?
- Общество? – неуверенно спросил участковый, не без уважения рассматривая удостоверение Арсения Егорушкина, члена Союза Писателей России.
- Оно самое, - печально поник головой поэт, - мне кажется, я очутился на острове и бурные волны не дают мне прийти в себя, с ног до головы окатывая ледяной водой. Вроде, уйти бы мне с острова, перейти на тихий берег, где декламируют стихи, читают рассказы такие же, как я, но противно…
- Почему? – не смело спросил участковый, во все глаза, глядя на творческого человека, редкого экземпляра посреди обывателей, в изобилии населяющих обширный участок в его ведомстве.
- Потому что теперь в фаворе не душа, но статус, не удачная рифма, но удачная продажа. Торгаши у власти превратили всю страну в купи-продай и несчастные писатели с поэтами, дабы продать свои книги вынуждены заниматься саморекламой.
Участковый вышел, задумчиво оглядываясь на домик поэта, черт его знает, «блажной» какой-то, чудак, странный человек!
А Арсений, дождавшись сумеречного вечера и звездного неба хорошо видного из-за отсутствия света (кто же будет стараться окраину фонарями снабжать), уселся на ступеньку крыльца. В голове его роились строки читабельных стихотворений, в душе звучала романтичная музыка и тихо, в такт, покачивалась  вместе с поэтом мшистая избушка.
- На острове, - шептал он, - на острове…