Ледовитое слово

Ледовитое слово
 (заметки  лингвиста)

В антарктическом житье-бытье сложился за многие годы свой треп, свой жаргон, свой полярный фольклор.
 Многое взято из корабельной лексики, ибо полярник, шлепающий по долгой воде в Антарктиду, немножко уже моряк. Поэтому на полярной станции кухня  всегда камбуз, столовая – кают-компания, а туалет – гальюн.
 Исключением только дом, где начальство обитает, его почему-то именуют на всех станциях Пентагоном. Вошла в полярный быт и привычка «давить адмирала» – отлежаться  часок, другой  после увесистого обеда.
 
Не так давно существовали соответственно и две категории морского транспорта: «черный пароход», то есть грузовой, ледокольный, и «белый пароход» – пассажирский, научно-исследовательский. Теперь остался  разъединственный «красный пароход»; в Антарктиду он ходит нерегулярно, оставляя время для этих ностальгических заметок.
Полярник со стажем ценит в долгих морских переходах тропический балдеж, валютный платеж и разгульный кутеж в инпортах, особенно в «пьяных» портах, где в изобилии дешевый алкоголь. Не будем клеветать, не только загулы у него на уме, но и прогулы по экзотическим местам,  а также шоп-туры по дешевым распродажам в поисках «колониальных» товаров для дома и семьи.
Какие слова, какие понятия ласкали еще недавно отмороженное ухо полярника: Лос-Пальмос, Монтевидео, Порт-Луи, Сингапур, Антверпен и даже Рио-де-Жанейро, где люди ходят в белых штанах. На каких пляжах случалось ему загорать среди голых, но знойных аборигенок, какие розарии и дендрарии ему случалось топтать, какие вина, сладкие и терпкие, случалось пивать в тени пальм.
 Как говорится, были когда-то и мы рысаками! Нынче из всех заморских излишеств остались в утешение полярникам только город Кейптаун, что на мысу Доброй Надежды, и городок Бремерхаффен,  что близ старинного германского Бремена.

А какую мануфактуру, какую аппаратуру случалось покупать на утаенную от самого себя валюту? В «байкальский» период, то есть в период, когда белоснежный, нашпигованный полярной братвой, «Байкал» курсировал между Антарктидой и Сингапуром, в большом фаворе была звукотехника. В каждой каюте гремели динамиками «Шарпы», «Хитачи», «Тошибы» и «Панасоники». Полуоглохшие, но счастливые владельцы сравнивали между собой цены и ватты, определяя наиболее выгодный курс потраченных долларов к вырученным децибелам.
 При всех сравнениях ощущался финансовый недостаток. Ведь ходили тогда на судах, как выразился один остряк, со скоростью три доллара в сутки. (Впрочем, и сегодня, в новом тысячелетии, эта скорость едва перевалила за цифру пять.)
 В антарктических водах случались задержки из-за ледовых условий, что в связи с вышесказанным, алчно приветствовалось. Если лед был так себе, то говорили: «Ну, это «тошибистый» лед!». А если влезали в сплоченные ледяные поля, сулящие большие задержки, то планку поднимали высоко: «Шарповый» лед, мужики!».

Между прочим, полярники сами себя этим звучным и гордым именем не называют. Ну, разве что с ухмылкой: «Мы, мол, герои-полярники!». На судах они – экспедиционный состав или просто раэшники (саэшники), а на своем материке – зимовщики и сезонники.
 Если по профессиям, то – наука, радио, технари, авиаторы. Последние еще и летуны,  а когда в сердцах, то «поморники» (нахальные, вороватые птицы, населяющие летом антарктические берега). Синоптика могут юмористически переименовать в «сказочника», если он частенько попадает пальцем в небо. Зимовавшие на каждой станции секретчики (штатные гэбисты) носили заспинные прозвища «Ухо» и «Молчи-Молчи». Механики-водители – механеры, водилы, а теперь еще и драйвера. Приходилось слышать и обобщенное:  драйвериат.

Одно из старейших словообразований – это «каэшка», основная униформа полярника: неказистая, но теплая куртка и полукомбинезон. Пожалуй, не все ветераны уже помнят, когда Комплексная антарктическая экспедиция (КАЭ) была переименована в Советскую (САЭ), а та в Российскую (РАЭ), но каэшка продолжает существовать. Она меняет покрой и фактуру, приобретает гордую эмблему, но остается на плечах все той же каэшкой.

Доезживают  последние километры «Харьковчанки» – тяжелые военные тягачи с широкими гусеницами и утепленными кузовами-домиками. Машины всеми любимы и уважаемы, а что до названия, застревающего в горле, то они давно заменено на панибратски-ласковую «Хохлушку». Широкогусеничные бульдозеры, добравшись до Антарктиды, остались «болотниками», а машины со стандартной обувкой именуются «узкопленочными».
На каждой станции и полевой базе есть свой «бананис» – холодный продуктовый склад.
 Название это вылупилось так. На станции Молодежной под холодный склад вырубили в скале просторную штольню. Рядом на скальной стенке полярный художник нарисовал развесистую пальму, а под ней полуголую девицу. Отсюда и повелось – «бананис». Примерно так же вошло в обиход на станции Новолазаревской название транспортной площадки. На прилегающей скальной гряде отъезжающий патриот вывел большими буквами название своей малой родины. С тех пор в местной топонимике и появилось площадка «Ухта».
 Название можно встретить даже в официальных отчетах: «Разливы масла и топлива на площадке «Ухта» сведены к минимуму». Надо ли ожидать, что по примеру «бананиса», «Ухта» распространится по всему материку? Не знаем, но будем держать ухо по ветру.

О суровом Полярном законе и Ледовом братстве полярники вслух не вспоминают. Это дело журно-писателей. Но, по-видимому, в ответ на лирику препараторов человеческих душ появились свои антиподы: «Опытный полярник боится трех вещей: холода, голода и работы», «Настоящего полярника теплом не испугаешь», «Ошпаренных меньше, чем обмороженных», «Ешь – потей, работай – мерзни», «Закон – пурга, пингвин – хозяин» и т.д.
В глоссарии полярного Остапа найдутся также такие слова и выражения, как барьер, сток, купол, «достояние человечества»,  середина зимовки, «противопоставили мужество», личный забор, озоновая дыра, оазис (не путать с Сахарой), «От винта!», «Скоро буду, целую!», а также белая мгла, белая горячка, белый континент и проч. Эти слова давно раскассированы, поэтому комментировать их нет нужды.
Наконец, здесь в ходу словесные обороты, звучащие для постороннего уха забавно. Можно услышать, например: «Иду я как-то по берегу Правды...», или: «Когда я мерз на Королеве Мод...».

И вообще, любит полярный народ поиграть словом, выразиться заковыристо и смачно. Некоторые именуют айсберги исключительно «айзенбергами». Один ветеран-геолог говаривал, когда наступала маршрутная погода: «Ну, разлупило на нашу голову!». Когда же погода портилась, он восклицал: «Замрачало на наше здоровье!».
Каждый полярник знает, кто такие походники, восточники или миряне, но не всякий поймет, что за птица «Севморгук». А это известный поэт и острослов Витя Боярский объединил в одну сцепку две изыскательских конторы: Севморгео и ГУГК.

Любит также полярный брат подшутить над иностранцами, прямо таки джином его не пои! Скандинавская сезонная база Aboa-Vasa (Або-Васа),  открытая недавно на Земле Королевы Мод, перекодирована нашими языкотворцами в Бабу Васю. Стоящий на ледовой трассе индийский домик-убежище с видной издалека вывеской BANDJARA (Банджара) переименован  в Бомжару.
Прилетевших на базу Союз доктора Грю из Америки и профессора  Хофмана из ГДР, очень скоро именовали между собой не иначе как «доктор Хрю и профессор Хохман».

Многомесячное вращение в полярных кругах закаляет душу, но огрубляет язык. И по пути на желанную Родину, уважающий себя полярник стремится избавиться от старых одежек, вредных привычек и словесной шелухи.
Сейчас в Антарктиде пасмурные времена. Однако полярный народ дышит, словотворит и надеется на лучшее. Надежда, как известно, замерзает последней.

 

а