Лет эдак в пятьдесят пять!

        Чёрт знает, что со мной будет, когда я вырасту до такой степени, что неизбежно состарюсь...
        Считается ли возраст лет эдак пятьдесят пять старостью? Я даже не знаю… Не знаю, на что меня угораздит в перезрелых пресловутых годах.
        Возможно, я буду модной женщиной солидных лет... С высокой причёской из седых, но старательно выкрашенных, скажем, в рыжий цвет волос. Я буду тщательно скрывать свои морщины, но не скрывать возраст, чтобы люди вокруг говорили: «Ну надо же, как сохранилась эта рухлядь!». Поимею привычку красить губы в какой-нибудь преужасный цвет — коричневый, например. Со стороны это будет выглядеть угрожающе и вызывающе, совсем не сочетаясь с моей ранимой душой и стихами, которые я пишу и буду писать.
        Я обзаведусь уймой джинсовых курток и брюк. Скорее всего, даже сделаю себе готическую татуировку где-нибудь в скрытном месте — предположим, на копчике. Или ниже… Неважно. Я даже поправлюсь, наверное, для того, чтобы, наконец, говорить кому-нибудь тощему: «Худой доброго не ест! Ветром не сдувает? А ну жуй тщательнее, а то ты же весь светишься!» (Сейчас же это регулярно говорят мне).
        У меня обязательно будет высокого роста муж, в прошлом байкер, отказавшийся от увлечения для того, чтобы воспитывать наших сорванцов-детей (их будет двое, наверняка). Такой себе пенсионер, работающий днём в какой-нибудь автомастерской, обязательно вздыхающий по своему бурному прошлому.
        Приходя под вечер домой, я буду всегда видеть его с планшетом в руках, играющего в гонки на мотоциклах. Он будет поднимать на меня глаза, улыбаться и говорить: «Нашлялась уже, старая курва?», но меня от этого не покорёжит никакая обида, ведь я тоже за словом в карман не лезу: «Нет! Ночью мы с девками пойдём зажигать!». «Куда уж вам зажигать, старые ведьмы? Вас сжигать надо!» - будет смеяться в ответ мой муженёк, постоянно закашливаясь на слове «ведьмы».
        Мои внуки будут меня дико уважать, потому что не у каждого есть бабушка-сорвиголова, которая то и делает, что сыплет саркастические шуточки и учит пользоваться рогаткой.
        А, возможно, всё сложится совершенно по-другому...
        Я всё-таки стану журналистом и лет в пятьдесят пять, устав от работы в душной, полной пыли и запаха дешёвого кофе редакции, стану работать дома, скрючившись перед компьютером (впрочем, сейчас я тоже так делаю). Буду смеяться над глупыми шутками молодых желторотиков-журналистов и тыкать их в элементарные ошибки, надоевшие самой за много лет работы до тошноты. По привычке буду пить кофе, щуриться от света экрана и до головокружения смеяться над теми, у кого горят сроки… Ведь все мои переживания по этому поводу к тому времени уже превратятся в большое фиолетовое облако безмятежности и чувства абсолютной лёгкости бытия. Потом стану притворчески ворчать: «Я не хотела вас обидеть, просто то, что вы сделали, выглядит уж очень плохо… Плохо до такой степени, что ни одна уважающая себя редакция не станет брать этот материал в разработку…». Наверное, на мои прямые, как рельсы, доводы будут проскальзывать реакции в виде полных слёз глаз, но я буду до такой степени наученной, жёсткой и бессердечной из-за этой профессии, что ссохнусь внутри и навсегда забуду про чьё-то там ещё мнение, кроме своего.
        Я буду носить шифоновые шарфы на каждый день и плотные колготки под длинную юбку. Буду ходить в больших нелепых ботинках, носить свитера и длиннополые пальто. В будущем оправдаю я эдакую причуду так: «Творческая личность имеет право выделяться и быть не в моде!», опять же, не обращая внимания ни на чьи советы вроде: «Вам бы подошло это платье. Конечно, оно короче, чем то, что вы носите обычно, но всё же...». Заведу себе привычку смеяться. Даже если неискренне и неправдоподобно. Даже если это будет по-дурацки, это добавит мне чудесной странности.
        Я и в этом варианте обзаведусь мужем… Он будет каким-нибудь седовласым бардом, влюбившимся в мои чёрные глаза ещё в юности. Наверное, любовь к нему у меня сохранится даже в пятьдесят пять… Возможно, он будет немного моложе меня… И наши с ним дети обязательно пойдут в него характером — они будут творческие и добрые, а не такие ужасные, как я. Единственное, где я всё-таки умудрюсь им подгадить существование, будет цвет глаз — они уродятся кареглазыми, вопреки тому, что их отец - красавец со светлыми серо-зелёными очами.
        Внуки будут приезжать в мою трёхкомнатную квартиру на окраине на каникулы, и я, по обыкновению, буду радостно их встречать… Конечно, не пирогами, но красивыми и умными рассказами - точно. Выучусь разговаривать с ними, как со взрослыми, заранее готовя их к самостоятельной жизни. И даже не знаю, будут ли они меня любить так же, как и я их.
        А, быть может, в пятьдесят пять я буду актрисой в каком-нибудь театре. В списке сыгранных мною ролей укоренится несколько образов дамочек лет за сорок, которые обычно ходят с маленькой собачкой под мышкой и пузатым клатчем в руке. Да, мои роли будут моложе моего настоящего возраста, чем я изредка, но позволю себе возгордиться. Ещё буду носить огромные шляпки и курить в гримёрных, всегда собирать седые волосы в ненавистный пучок, чтобы выглядеть элегантно и пафосно. Буду нехотя давать интервью и позволять себе курить на камеру, с недовольным взглядом стряхивая пепел в пластиковую, вместо привычной хрустальной, пепельницу.
        По жизни я подружусь с одиночеством - оно меня будет сопровождать после одной неудавшейся когда-то лет в двадцать пять любви и громкого развода.
        Я буду приходить вечером в свой большой дом, переодеваться в домашнее, ворчать на жирного, откормленного на нереализованной ласке, пушистого кота… У меня будет старенький, купленный на барахолке граммофон, на котором я обрету привычку ставить зацарапанную почти до дыр пластинку с музыкой из старого классического спектакля и, каждый раз томно прикрывая глаза, буду вспоминать что-то молодое, давно прошедшее… И, в момент сдержав слёзы, буду срываться с места и танцевать со стулом, кружась по комнате. Возможно, даже собью ножкой стула дорогущую вазу, из которой вывалятся подаренные на одном из спектаклей кремовые розы… Но не обращу на это внимания…
        Успокоившись, буду садиться и долго-долго что-то писать. Возможно, стихи о том, как прекрасно жить… Несмотря ни на что, пусть банально, прекрасно. Вопреки чему-нибудь отрицательно волнующему.
        В пятьдесят пять... Жутко. Остаётся только предполагать, что к 2053-му году мне удастся сложиться не самым отвратительным... существом.